Текст книги "Однажды орел…"

Автор книги: Энтон Майрер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 67 страниц)

К ним приблизились солдаты, столпились вокруг Джексона.

– Генерала? – удивился Дэмон. – Ты уверен в этом, Джексон?

– Абсолютно уверен, полковник! Тип с таким пузом может быть только генералом… Провались я на этом месте! Вот, посмотрите на его поганую саблю. – Он протянул руку: на длинном изогнутом эфесе сабли Дэмон увидел сверкающие, как змеиные глаза, драгоценные камни. – Баучер захватил все их документы и барахло. – Он передал самурайскую саблю Дэмону. – Это для вас, полковник. Сувенир, еще тепленький. Мы застигли этих косоглазых ублюдков врасплох, сонных. – Он снова засмеялся жестким, натянутым смехом. – Да! Одного за Миллиса, одного за Брауна и одного за Гантнера… Ох, ну и дали же мы им по мозгам! Они сломались, и вовсе не потому, что бездельничали, должен вам сказать…

– Все это очень хорошо, Джексон, – перебил его Дэмон. – А теперь скажи, как там насчет разворота для охвата?

– Что? Ах, да! Подполковник Крайслер приказал передать вам, что мы поворачиваем на запад, в направлении на миссию. Японцы оказывают лишь незначительное противодействие.

– Замечательно. Передай ему, пусть не задерживается.

– Слушаюсь, полковник! – Он встал, с сияющим видом посмотрел на собравшихся вокруг него солдат. Ему явно не хотелось покидать эту небольшую, восхищенную аудиторию. – Ох, если бы вы видели, как мы пригвоздили этих косоглазых! – воскликнул он. – После всех этих долгих месяцев мучений… Мы за все расплатились с ними…

Ноги подкашивались. Дэмон сел прямо в грязь, положил самурайскую саблю на колени. Наблюдая, как Джексон удаляется по тропе, он внезапно почувствовал, что вот-вот расплачется. Совсем как старик, который не может сдержать слез…

Он нарушил все правила. Незаконно принял на себя командование; без артиллерийской подготовки и соответствующих средств осуществил ночную переправу через реку, не имеющую бродов, и теперь, глубокой ночью, наступает на укрепленные позиции. Но ведь бывают случаи, когда приходится отказываться от всех книжных правил. Такое, возможно, случается один раз за всю войну. Может, и не следовало этого делать, кто его знает. Но у них не было выбора.

К тому же эти японские дневники. Дневники, над которыми он просидел не одну душную ночь; эти написанные бисерным почерком неровные колонки, полные нарастающего изнеможения и отчаяния. Он прав, он верно понял их: японцы тоже выдохлись до предела…

Боже, как он слаб! Так слаб, что боится даже попробовать встать с этой вонючей, мокрой трясины. Но зато он может теперь подумать, что предпринять дальше. Ему следует оградить себя от обвинения в уголовном преступлении.

Он выхватил телефонную трубку из держателей, резко покрутил рукоятку вызова.

– Говорит «Рысь». Соедините меня с «Лосем».

Сначала в трубке раздавался только сильный треск и гудение, затем послышался голос Дикинсона, нервный и резкий:

– «Лось» слушает. Что у вас?

– Как чувствует себя Уэсти?

– Как вам сказать… Он по-прежнему почти без сознания, Сэм. Вы же знаете, малярия – довольно серьезная болезнь.

Дэмон устало улыбнулся:

– Да, я знаю, Дик. Мы сегодня съехали с квартиры, ничего не заплатив за нее. Позиция обеспечена. У наших друзей все ползет по швам. «Росомаха» выкупалась, повернула за угол и вот-вот преклонит колени. Полагаю, вам понятно, что я имею в виду?

– Неужели это правда? – Голос Дикинсона дрожал от изумления. – Вы имеете в виду, что они захватили плацдарм на…

– Вот именно, Дик. Они развернулись для охвата. Бен захватил врасплох много старших офицеров, пытавшихся улизнуть на баржах в западном направлении. Перестрелял их всех. Атаки на наш левый фланг были неорганизованными и слабыми. Все они отбиты. Теперь вот что: вы привели «Дикобраза» в готовность к утреннему танго, о котором мы говорили?

– Но, Сэм… – короткая пауза. – Они смертельно устали…

– Мы устали не меньше. И добились успеха. Послушайте, сейчас самое время начинать наступление. Именно сейчас. Нам никогда не представится другого такого случая, как этот.

– Ну ладно, если вы считаете, что… Но…

– Я же говорю вам, мы держим их за горло, я чувствую это! Бросайте в бой все. Последние два танка, бронетранспортеры, решительно все. Мобилизуйте их, используйте все ваши права, но заставьте их продвинуться вперед.

– Хорошо, Сэм. Ладно. – Голос Дикинсона, казалось, стал тверже. – Я сделаю все, что в моих силах. Обещаю вам.

– Вот и хорошо. – Дэмон удовлетворенно улыбнулся. Его сильно тошнило, а голова болела так, что он почти ничего не видел. «Ангелы не сделают большего», – почему-то вспомнилось ему.

* * *

Клонившееся к закату солнце скрылось за горными вершинами, и рощу, в которой пролилось столько крови, окутала тень; налетавший с моря бриз порывисто шевелил ветви пальм. С трех сторон кладбища застыли угрюмые сомкнутые шеренги, люди смотрели в пространство невидящим взглядом. Бен Крайслер, стоя перед фронтом полка, осмотрел шеренги и перевел взгляд на миссию, на ее старые белые стены, пробитые снарядами и почерневшие от огня и взрывов, такие заброшенные и опустевшие. Крайслеру они показались символом всего пережитого в минувшем бою, символом отчаянных надежд, потерь, поразительной нереальности происшедшего.

Он перевел взгляд на помост, сооруженный из досок, положенных на пятидесятипятигаллонные бочки. Стоя на помосте, капеллан Унтереккер, коротышка с круглым, добродушным лицом, читал выдержки из библии. Его голос то ослабевал, то усиливался по мере того, как он переводил взгляд с библии на солдат.

Богослужение закончилось. Знамя тяжело скользнуло вниз до середины флагштока, и в душном тропическом воздухе раздались длинные пронзительные звуки горна.

Господи, да будет их сон безмятежным! Крайслер пробежал взглядом по уходящим вдаль рядам крестов, резко выделявшихся своей белизной на фоне опушки джунглей. Под крестами лежат те, кому не посчастливилось. Свелланд, в одиночку очистивший от противника два бункера, битком набитых свирепыми, истошно вопившими японцами; Петшек, сраженный японским снайпером «кукушкой»; Маршалл и ди Маестри, убитые взрывом мины при переправе через реку; Уэллс, раненный в первый день наступления и утонувший в болоте, и все другие, которых он никогда не встречал, погибшие до его прибытия в Моапора… Все это странно и, если хотите, жестоко. Они лежат здесь, далеко от родных полей, над ними две скрещенные палки и личный знак; убитые в момент или героизма, или трусости, или неведения, или бесчестья, по все одинаково убитые в момент недолговечного расцвета сил и возмужания.

Церемония подошла к концу. Капеллан Унтереккер спустился с помоста. Наступила короткая пауза, затем Сэм, которого поело госпитализации Уисти генерал Эйкельбергер назначил временно исполняющим обязанности командира дивизии, взобрался на бочки и скомандовал: «Вольно!» Шеренги расслабились, послышался неразборчивый шум голосов. Небольшое замешательство, затем дна офицера, по-видимому, Делтнер и Чейз, вручили Дэмону лист фанеры, который он повернул лицевой стороной от себя, держа его одной рукой. По рядам воинов прошел удивленный гул. Дэмон с минуту постоял молча, будто не совсем представлял себе, что говорить.

– Сегодня вы впервые собраны как дивизия, – начал он, отчетливо выделяя каждое слово. – Вы – это пятьдесят пятая дивизия. И в качестве вашей нарукавной отличительной эмблемы я выбрал саламандру. Не потому, что она наш постоянный маленький друг здесь, в тропиках, где нам приказано нести службу, а потому, что с древних времен саламандру считают неуязвимой для огня. Вот она припала к земле между двумя языками пламени и своей правой лапой попирает сломанную самурайскую саблю. Вы прошли сквозь огонь и добились победы.

Он замолчал и посмотрел на ряды, как будто хотел взглянуть в глаза каждому солдату, стоявшему в сомкнутом строю батальонов. Лицо было похудевшим, рубашка с влажными пятнами на складках висела на нем свободно; костяшки пальцев руки, которой он держал лист фанеры, побелели. «Дружище. Печальный Сэм, – подумал о нем Крайслер. – Сумасшедший несгибаемый романтик. Перенес на ногах приступ малярии, который свалил бы самого здорового буйвола. Упорно держался из последних сил и оставался в строю, пока не взяли последний бункер за взлетной полосой. Мы, стоящие здесь, остались в живых только благодаря тебе, и никому другому. Того, кто не понимает этого, надо немедленно отправить на проверку умственных способностей. И подумать только, сейчас ты ведь мог находиться в Брисбене под арестом и ожидать военного суда…»

– Эта дивизия – наша дивизия – не имеет прославленной истории и традиций. Не имеют их и наши полки. Ни одна американская часть не имеет прославленной истории и традиций, берущих начало с тысяча семьсот семьдесят пятого года. Они были созданы за последующие сто пятьдесят лет. История нашей дивизии – дивизии «Саламандра» – только начинается.

Он опустил голову. Когда он снова поднял ее, его лицо было решительным и суровым.

– Эта война будет долгой и жестокой. Мы еще только начинаем воевать, только вступили на тернистый и кровавый путь, и ни один человек не знает этого лучше, чем вы, солдаты, стоящие здесь. Но самое важное, самое примечательное заключается в том, что горькие дни паники и отчаяния остались позади. Все происшедшее здесь показало, что у вас достаточно мужества не только для того, чтобы превозмочь нечеловеческие трудности, но и для того, чтобы побеждать.

Глава 3

Воздух в «Статлер-баре» дрожал от гонора, звона бокалов и непринужденного женского смеха. Бар гудел. За большим столом мирно беседовали командующий южным военно-морским округом адмирал Рольф Хэймз и пестрая компания из шести или семи человек. В одном из дальних углов Пэкки Винсент с мрачным выражением на широкой цветущей физиономии и выпученными глазами излагал группе офицеров свою версию танкового сражения при Сиди-Бу-Нура, сетуя на крючкотворство и подхалимство в верхах, в результате которых его сняли с должности. Медленно проходя между столиками, Котни Мессенджейл улыбнулся. Тяжелый удар для Пэкки, но так уж заведено под солнцем. Этот мир жесток, и воздух на горных вершинах разрежен. Часы по-прежнему отсчитывают время очень быстро, как сказал начальник штаба армии, и тем, кто Не способен соображать на ходу, когда правильное решение необходимо принять быстро, ибо другого шанса уже не представится, с вершин приходится уйти.

В этот мимолетный светский час, когда пик напряжения в учреждениях уже спал, а официальный вашингтонский вечер еще не начался, здесь, в «Статлер-баре», собрались почти все. Полковник Френар, глава миссии Виши, угрюмый и презрительный, слушал женщину с красивым, точеным лицом и высокой копной светлых волос. Поймав взгляд Мессенджейла, француз приветствовал его легким поклоном и мрачно усмехнулся. Мессенджейл ответил ему. Бедное Виши: зажато теперь между американским орлом и германским кондором. Его день на исходе. Справа от Френара Кьельсен, сенатор от штата Небраска, горячо обсуждал что-то с Джимом Уиггеном, одним из способных парней нельсоновского комитета военно-промышленного производства. Позади них инспектор военно-воздушных сил Вандер Слюис и группа молодых женщин покатывались со смеху, слушая историю, которую рассказывал им полковник интендантской службы. Власть. Она поднималась от столов, парила над небольшим оркестром, над миловидными, нарядно одетыми официантками, смешивалась с сигаретным дымом, запахом духов и алкоголя и, проникая в мозг, вызывала легкое, приятное головокружение. То, что говорилось и делалось здесь, в Вашингтоне, ранней весной 1943 года, отдавалось в самых далеких уголках земного шара. Упоительное ощущение. Мессенджейл поклонился человеку из совета по очередности выполнения военных заказов, которого недолюбливал; тут же шумели четверо морских летчиков; рядом с ними сидел в одиночестве жирный английский бригадный генерал, на столе перед ним стоял бокал с нетронутым мартини; справа от него Мессенджейл увидел генерал-лейтенанта Колдуэлла, окруженного маленькой группой, в которой царила Томми Дэмон.

– Мессенджейл… – Колдуэлл с готовностью поднялся с места, хотя было очевидно, что нет никакой необходимости делать это, и они обменялись рукопожатием. – Как дела?

– Ошеломлен, генерал, просто ошеломлен.

Колдуэлл рассмеялся и махнул рукой в сторону стола.

– Полагаю, все сидящие здесь вам знакомы. Мардж Крайслер, Томми, мой внук Донни… О, а эту особу вы, наверное, не знаете, так ведь? Мэрион Шифкин, невеста Донни. Генерал Мессенджейл.

Мессенджейл по очереди поздоровался со всеми. Юноша встал. Одет в форму, срочнослужащий, сержант. Забавно. Он намного вырос по сравнению с тем, каким был, когда Мессенджейл видел его в последний раз; держался он спокойно, степенно. Горящие, как у Томми, глаза. Девушка была маленькая, похожая на мышку, некрасивая, с нечетко очерченной линией подбородка и искренним, довольно робким взглядом больших глаз.

– Что вы делаете здесь, в этом логове надменного порока? – спросил Колдуэлл.

– Я здесь мимоходом, генерал. Только что проводил молодого Тэннера в… гм… за рубеж, и теперь, возвращаясь в соляные топи, бездельничаю.

– Как поживают Эмили и Джинни? – спросила Мардж.

– Превосходно. Эмили уехала на недельку погостить в Бостон. Джинни грызет гранит пауки.

Все рассмеялись.

– Не хотите ли посидеть с нами? – предложил Колдуэлл…Увидев Мессенджейла, Томми покраснела; на ее лице отразилось волнение, губы раскрылись в полной испуга немой просьбе. «Пожалуйста, уходите, – молили ее глаза, – пожалуйста». Никогда еще она не казалась Мессенджейлу столь привлекательной, как сейчас.

– С величайшим удовольствием, – ответил он Колдуэллу и улыбнулся своей обворожительной улыбкой. – Но не вторгнусь ли я незваным в ваш тесный семейный круг?

– Господи, что вы, конечно, нет! – залилась звонким смехом Мардж Крайслер. – С тех пор как Мессенджейл видел ее на Лусоне, она пополнела, но все еще сохраняла манящее обаяние, и некоторые мужчины находили ее очень привлекательной – один из крестов, который должен был нести бедняга Крайслер. – Мы все впали в хандру, но пытаемся веселиться, – продолжала Мардж. – Подбодрите нас!

– Да, да, подбодрите нас, Кот, – сказала Томми. – Расскажите нам все о Касабланке. Как проходила встреча?

– О, в Касабланке все прошло отлично! Мы были полны энтузиазма. Преобладало оптимистическое настроение.

– Оптимистическое? – удивленно воскликнули женщины. Мессейнджейл утвердительно кивнул.

– Президент и премьер-министр пребывали в наилучшем расположении духа. Переговоры и разработка планов проходили в атмосфере остроумных дружеских шуток и уверенности в предстоящих добрых переменах.

– Несколько преждевременных, пожалуй, а? – сухо заметил Колдуэлл.

– Да, сэр, пожалуй, преждевременных. Но высадка в Африке оказала на всех сильное тонизирующее действие. Все почувствовали, что мы набираем темпы, что теперь мы наступаем. Достигнутое нами единодушие создает поистине превосходные рабочие отношения с англичанами.

– Вы хотите сказать, англичане в высшей степени довольны тем, что мы делаем то, чего они от нас хотят.

– В какой-то мере, видимо, так, – рассмеялся Мессенджейл. – Но у них все-таки есть несколько исключительно способных штабных офицеров. И уж, конечно, они прошли суровую школу.

– Начальник штаба армии, кажется, не слишком обрадован итогами?

– Да, пожалуй. Он предлагал иной вариант. Собственно, несколько иных вариантов.

Все сидящие за столом смотрели на Мессенджейла настороженно, почти с благоговейным трепетом. Ему было очень приятно бросать вскользь неясные замечания относительно политики на высшем уровне, конфликтов и решений, о которых большинство американцев не имело ни малейшего представления. Впрочем, старина Колдуэлл знал многое. Выражение его лица оставалось как бы безразличным, но в глазах светилась едва уловимая насмешка. В сухопутных войсках всегда знают больше, чем ты предполагаешь. В армии исстари существует тайная система информации.

– Но у нашего начальника штаба изумительное чувство коллективизма, – продолжал Мессенджейл. – Он всегда твердо держится принятого решения, каково бы оно ни было.

– О, Кот, вы такой дипломат! – поддразнила его Томми.

– Правда? Послушали бы вы меня в Айн-Крорфа, – серьезно сообщил Мессенджейл. – На мою долю выпало представлять местным жителям Баса Бэррона во всем его воинственном великолепии. Бас родом из Алабамы, точнее, из Южной Алабамы, и туземцы, хватаясь за рукоятки своих кривых сабель, начали высказывать некоторые возражения. Чем дальше, тем хуже. Вы, генерал, знаете, насколько деликатны дела подобного рода; и мне уже мерещилось, как вся марокканская экспедиция сгинет в сатанинском пламени и блеске мечей. В конце концов я простер руки и воскликнул на самом безукоризненном французском: «Джентльмены, вам нечего бояться! В лице генерала Бэррона я привез вам брата по крови. Пусть его кожа бела, зато его сердце, джентльмены, так же черно, как ваше!»

Колдуэлл и женщины засмеялись тем вежливым, обаятельным смехом, каким смеются, когда высокопоставленная персона скажет что-нибудь – хорошее, плохое или даже не имеющее никакого смысла. Молодой Дэмон, однако, не смеялся; он изучал Мессенджейла спокойным, явно не восхищенным взглядом. С легким раздражением Мессенджейл спросил:

– Где находится ваша часть, Дональд?

– Максуэлл, сэр.

– А какая у вас специальность?

– Бомбардировщики бэ-семнадцать, сэр. Стрелок хвостового орудия.

– Ясно. Скоро отправитесь в восьмую?

Юноша побледнел, его лицо сделалось враждебным.

– Не знаю, сэр.

Мессенджейл непринужденно рассмеялся.

– Молодчина. Из него получится отменный солдат, – обратился он к Колдуэллу.

– Я уверен в этом, – ответил генерал несколько натянутым тоном.

Мессенджейл бросил беглый взгляд на Томми: в ее обращенных к сыну глазах он увидел гнев. Перехватив взгляд Мессенджейла, Томми потупила голову и начала нервно разглаживать на колене перчатку. «Она боится, – подумал Мессенджейл. – Она вне себя от страха». Импульсивная, отчаянная Томми Дэмон…

* * *

Он вспомнил день, когда младший Дэмон поступил на военную службу. Тогда, осенью, они встретились на приеме в военном министерстве. Томми сопровождала своего отца, который с кем-то разговаривал в тот момент, и людской круговорот оттеснит их в угол.

– Как дела? – беспечно спросил он у Томми.

– Дела?… Дела ужасны, – ответила она. Мессенджейла поразила ее яростная экзальтация. – Настолько ужасны, насколько это вообще возможно… – Кажется, в тот день или днем раньше – Томми и сама-то толком не знала – Донни бросил Принстонский университет и записался добровольцем в ВВС. – После того как он дал мне обещание, – тихонько всхлипывала она, – торжественное обещание… – Глаза ее лихорадочно блестели, губы дрожали. Мессенджейл смотрел на нее, испытывая странное смешанное чувство радости и жалости.

– Но разве вы не гордитесь им?

– Нет, я нисколько не горжусь и не разделяю этого глупого идиотского восторга! – Она окинула комнату злым взглядом. Мессенджейл понял, что она вот-вот разрыдается. В его игривом любопытстве появился оттенок осторожности, ибо он знал, что Томми может впасть в безудержную ярость, начнется один из так называемых «взрывов Томми», что было бы крайне неприятно.

– Возможно, это не так уж и плохо, – заметил он.

Томми бросила на него такой взгляд, словно он только что обвинил ее в трусости.

– О боже! – возбужденно воскликнула она. – Что вы знаете? Что, черт возьми, вы об этом знаете? Штаб!.. – с издевкой произнесла она, и Мессенджейл понял, что рюмка виски, которую она крепко держала в руке, уже не первая сегодня.

– Все вы не что иное, как кучка льстивых, ломающих комедию шутов в расшитых золотом мундирах… Это он толкнул мальчика на этот шаг, я знаю, я уверена!..

– Кто? – поинтересовался Мессенджейл.

– А кто же, по-вашему? Это он свернул его с пути истинного. Во всем виновата эта божественная сила личного примера… Над чем, черт возьми, вы смеетесь? – исступленно закричала она, хотя Мессенджейл мог бы поклясться, что выражение его лица ничуть не изменилось. – Боже, если б мне дали две недели править Америкой! Всего лишь две недели!.. Как называется пьеса, в которой женщины берут верх, отказавшись заниматься любовью до тех пор, пока мужчины не прекратят кромсать друг друга? Как она называется?

– «Лисистрата», – пробормотал Мессенджейл.

– Ах да! Ну так вот, эти женщины поступили совершенно неправильно. Им следовало бы взять наличные деньги, кое-какую одежду, детей и уплыть на какой-нибудь красивый, спокойный, поросший пальмами остров, и пусть эти проклятые распутники взрывают друг друга, пока не погибнут все.

– Не слишком ли это близорукий подход?

– Почему же? Может быть, вы полагаете, что это пометает драгоценному роду человеческому размножаться? Не беспокойтесь, всегда найдутся один-два самца, которые, отсиживаясь в безопасном месте, подстрекают других… Несколько праведных душ, окопавшихся здесь, в уютном здании министерства… Мессенджейл усмехнулся, хотя и знал, что это опасно.

– Выбирайте либо одно, либо другое, дорогая, – спокойно произнес он. – Все мы или готовые к самоубийству маньяки, или готовые на самопожертвование герои.

– Не говорите мне этих глупостей… – начала она низким, приглушенным голосом, но, к счастью, в этот момент к ним подошли ее отец и его коллега, и несколько мгновений спустя Мессенджейл благопристойно удалился…

* * *

– Ну, а как дела у Сэмюела? – неожиданно спросил Мессенджейл у Томми, хотя прекрасно знал, где находится Сэм и как его дела.

Ее глаза снова потускнели, сделались равнодушными.

– О, у него все хорошо.

– Они теперь в Австралии, он и Бен, – вмешалась в разговор Мардж. – По крайней мере, мы думаем, что они там, на отдыхе и поправке. Оба подхватили малярию.

– Я так и думал. Они весьма отличились при взятии Моапоры. Мы недавно получили радиограмму из Южной зоны. Их называют в ней «золотоносными двойняшками».

– Сэма совсем недавно произвели в бригадные генералы, – продолжала Мардж весело, – а Бену присвоили звание полковника. Разве это не здорово?

– Несомненно. В армии США нет других пехотинцев, кто заслуживал бы этого больше, нежели они.

Итак, Ночной Портье снова догнал его. Превратности войны. Дэмон догнал его, если не считать, что он, Мессенджейл, значительно дольше служит в звании бригадного генерала и должен скоро получить вторую звезду.

– Помнишь, как в Беннинге, Бен, бывало, разражался тирадами о том, как он и Джои будут служить лейтенантами в одной роте? – обратилась Мардж к Томми.

Томми завращала глазами.

– Что бы мы только делали без второй мировой войны?

– Да нет, ты ведь понимаешь, что я имею в виду, дорогая.

– Конечно, понимаю. Иногда мне даже кажется, что наши дедушки собирались служить рядовыми в одном отделении…

– Я слышал, – обратился Мессенджейл к Колдуэллу, – что им посчастливилось спасти положение. Некоторое время оно там, видимо, было критическим.

Генерал утвердительно кивнул и быстро оглядел сидящих за столом людей, увлекшихся теперь своим разговором.

– Да, они там были на волосок от гибели. Едва ли кто-нибудь представляет, как там было худо. Если бы не Сэм… Его следовало бы сделать командиром дивизии, – сердито добавил он.

– А как получилось, что ему не дали дивизии?

– Макартур сказал, что Сэм слишком молод. По-видимому, для того чтобы получить дивизию у Макартура, необходимо достичь возраста Мафусаила. – На лице Колдуэлла появилась ледяная улыбка. – А в Африке всякого, закончившего среднюю школу, считают мудрецом. В пятьдесят два года человек там уже древний старец.

– А кто получил дивизию?

– Макартур или кто-то из его приспешников попросил назначить Дьюка Пулина.

– Этого кавалериста?

– Вот именно. Господи, им следовало бы иметь больше здравого смысла… Странный тип этот Макартур. Наделен богатым воображением, суров, великолепный актер, но… – Колдуэлл оборвал фразу, стиснул зубами черенок трубки. – Впрочем, у каждого свои недостатки.

– Ты просто злишься, папа, на то, что тебе не дают командовать боевым соединением, – упрекнула его Томми. – Признайся откровенно…

Колдуэлл спокойно посмотрел на дочь.

– Джо Стилуэллу шестьдесят. Крюгер даже старше. Я думаю, что справился бы не хуже Маггси Маккомба. Или бедняги Уэсти.

– А он тоже в Австралии? – спросил Мессенджейл.

– Нет, Его отправили домой. Заболевание сердца.

– Да, положение, видно, действительно было трудное.

– Я думаю.

– Надеюсь, им дадут хороший длительный отдых в Австралии, – сказала Томми. Теперь она смотрела на Мессенджейла настороженно, но в глазах ее он все еще видел мольбу.

– Убежден, что дадут.

Мессенджейл был уверен, что его лицо выражает печаль – печаль и сострадание. Но в глубине души его снова разбирал подленький смех. Вот она, имеющая особую прелесть сторона службы в оперативном управлении: если ты занимаешь достаточно высокое положение или если правильно действуешь в соответствующем направлении, то не существует таких тайн, которые не были бы тебе известны или о которых ты не мог бы узнать. Он знал очень многое: что Сицилию предпочли Сардинии; что скучный, бесцветный, флегматичный Брэдли скоро станет командиром корпуса; что дивизия, в которой служат Дэмон и Крайслер, в июне примет участие в наступательной операции на Вокаи – извилистом полуострове, простирающемся на северо-запад от безобразной драконьей головы Новой Гвинеи; на это жуткое место с нагромождением скал, массой пещер и непролазными, гнилыми от дождей джунглями. Никто из сидящих за столом не знает этого, а Дэмон и Крайслер и подавно в неведении. Однако это так. Жернова судьбы мелют медленно, но верно…

Слушая Колдуэлла, Мессенджейл вздыхая, но не от скуки. В известные моменты, когда он подходил к сейфу, чтобы извлечь оттуда карты или секретные документы, или когда он присутствовал на конференциях, проходивших в тихих, спокойных, тщательно прибранных кабинетах, его охватывало необыкновенное, ни с чем не сравнимое возбуждение, всепоглощающее, устойчивое и продолжительное. С пересохшими губами, охваченный восторгом, Мессенджейл составлял текст радиограммы с приказом о начале операции, передавал его для отправки, и перед его мысленным взором возникали картины приготовлений к боевым действиям: мигания световой сигнализации на мостиках сотен кораблей, суматоха в штабах в пяти тысячах миль отсюда, раздача оружия и обмундирования, свертывание и установка походных столов, складов, палаток, допрос пленных и беженцев, поток административно-строевых приказов, частных приказов, боевых приказов, докладных записок – грандиозная картина приведения в движение десятков тысяч людей, перебрасываемых в отдаленные районы ожесточенных боевых действий…

Тем не менее сила, порождающая эти действия исходила не от Мессенджейла, и мысль об этом терзала его. Он мог советовать, предлагать, исправлять, выполнять, но он не был источником действия. Он не мог, подобно скульптору эпохи Возрождения, вставшему перед громадной мраморной глыбой, по-своему задумать в создать что-нибудь современное, эпохальное…

– Ну, а как вы, Мессенджейл? Вы не стремитесь получить командование боевым соединением? – У Колдуэлла дружелюбный, настороженный, удивительно проницательный взгляд. Как будто он читает его мысли… Но это, разумеется, не так. Генерал просто вернулся к прежней теме разговора.

– Да, генерал, – ответил Мессенджейл, – я действительно стремлюсь. Но начальник штаба говорит, что пока еще нельзя. Вы же знаете его любимую фразу: «Всему свое время». – На лице Мессенджейла появилась улыбка, в которой в точно рассчитанной пропорции сочетались легкое разочарование и покорность судьбе. – И поверьте, генерал, если начальник скажет что-нибудь, то этого уже никак не изменишь.

– Да, я уверен в этом.

Все это было довольно далеко от истины, но Колдуэлл ничего не подозревал.

На ранней стадии планирования операции «Торч» Риэден просил назначить Мессенджейла помощником командира дивизии, а еще раньше ему представлялась возможность стать начальником штаба девятнадцатой дивизии, проходившей в то время подготовку в форту Брэгг. Мессенджейл отказался и от того, и от другого. Разумеется, командование боевым соединением было ему необходимо, для того чтобы должным образом завершить свою карьеру и получить формальные основания для достижения намеченной цели. Однако он решил подождать: эта война обещает быть долгой. Впереди еще была Италия, затем грандиозное вторжение через Ла-Манш (англичанам – при всей их вкрадчивости – не удастся отговорить американского начальника штаба армии от высадки во Франции), вполне вероятно и наступление в районе Адриатического моря – уж очень этого добивается Черчилль. А потом Филиппины, Формоза, побережье Китая – все это еще до высадки на Хонсю и великого наступления через огромную равнину Канто. [71]71
  Равнина на юго-восточной части острова Хонсю на побережье Тихого океана, на котором расположены крупнейшие острова Японии. – Прим. ред.


[Закрыть]Времени хватит. Скоро он получит вторую генеральскую звезду, но ему мало дивизии, он хочет командовать корпусом. Это был высший тактический пост, открывавший возможность полностью проявить свои таланты, осуществить ту возвышенную, далеко идущую мечту о хорошо подготовленном сражении с полным охватом и уничтожением сил противника, сражении, которое воплотит в себе чистую науку управления войсками. Случай показать себя, несомненно, представится. В будущем ожидаются большие сражения во Фландрии, на По, в долине Луары… Впрочем, Мессенджейл не очень уверен, что это именно то, что ему нужно. Эйзенхауэр недолюбливает его после скандала в Маниле по поводу бюджета армии на Филиппинах. Мессенджейл скрестил шпаги и с Брэдли, когда они оба были помощниками министра. С Кларком трудно ладить, а Паттон просто невозможен. Аллен и Ходжес – бойскауты, да и Траскотт такой же. Ни один из них никогда ничего не достигнет. [72]72
  Здесь перечислены командующие американскими армиями на Европейском театре военных действий во второй мировой войне. – Прим. ред.


[Закрыть]Необходимые Мессенджейлу условия – только на Тихоокеанском театре военных действий, где возможность отличиться представится сама собой: отдельная, независимая операция по захвату какого-нибудь острова, при проведении которой командир корпуса будет пользоваться относительной свободой действий, что позволит ему организовать и провести нечто вроде Канн двадцатого века. А пока он может переждать здесь, в этом вибрирующем от предельного напряжения узле всех событий, где каждое слово – это громовой раскат, от которого содрогается земля. Дядюшка, ныне сенатор, член комиссии по делам вооружен них сил, – это самый могущественный союзник, какого только может желать генерал, находящийся в его, Мессенджейла, положении. Терпение, терпение и недремлющее око…

К столу подошел старший адъютант Колдуэлла, спокойный, довольно бесцветный человек по фамилии Палмер, и шепотом сообщил ему что-то. Колдуэлл извинился и ушел вместе с ним. Женщины и Донни говорили о Стайлсе, Мэнберри, Финте и некоторых других знакомых, окруженных на Натаане. Бедняги держатся из последних сил, молят о помощи, которая никогда не придет, не ведая о том, что несколько месяцев назад их с мрачной решимостью сбросили со счетов. Превратности войны. Изобразив на своем лице приличествующую моменту озабоченность, Мессенджейл повернулся к невесте Донни, которая с интересом оглядывала помещение.