Текст книги "Однажды орел…"

Автор книги: Энтон Майрер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 67 страниц)

– Если на нас и нападут, то нападут вон оттуда, – сказал после длительного молчания Дэмон, показывая рукой на океанские просторы.

– Кто? – удивленно спросил его Макконнэдин. – Японцы? Японцы слишком заняты Китаем.

– Сэм пробыл в Китае почти два года, Берт, – заметил генерал.

Макконнэдин нагнулся и произвел удачный очередной удар.

– Ха, – продолжал он после удара, – японцы тоже хорошие бизнесмены. Не думайте, что они простачки. Зачем им воевать с нами? Они знают свое дело, знают, что им нужно, и готовы платить за это.

– Да, я знаю, – сухо сказал Колдуэлл. – Я как-то сидел вон там, на вершине горы, и смотрел, как через Голден-Гейт одно за другим шли суда, до предела загруженные железным ломом. Для страны восходящего солнца, чтобы она восходила еще выше…

Несколько секунд они пристально смотрели друг на друга молча, затем Макконнэдин почесал грудь и сказал:

– Ну и что же? А почему, черт возьми, не предавать им этот лом? Они же платят за него, Джордж. Деньги на бочку. Что, их деньги хуже других, что ли?

– Нет, я уверен, что в этом отношении все обстоит правильно. Только не исключена возможность, что весь этот лом вернется к нам в совсем ином виде, в виде снарядов и бомб.

– Чепуха! – воскликнул Берт Макконнэдин, раскачивая свой молоток взад и вперед. – Знаете что? У вас, у военных… Вы просто больны военным психозом, вот и все.

Ласло Пирени гордо выпрямился, вытянулся во все свои пять футов и шесть дюймов и воскликнул:

– La Garde meurt – mais ne se rend pas! [66]66
  Гвардия умирает, но не сдается! ( франц.)


[Закрыть]

– Что это еще за чертовщина? – спросил его Берт.

– Это значит… – На морщинистом лице Пирени появилось шаловливое, жуликоватое выражение, глаза выпучились. – Это значит, что, пока война считается порочной и безнравственной, она всегда будет иметь свое очарование.

– Ха! Это очень хорошо сказано, – рассмеялся Макконнэдин. К нему вернулось игривое, грубовато-добродушное настроение. – Вы, военные, просто несносные алармисты. Чтобы правильно решать разные проблемы, надо тщательно изучить все ее аспекты, а потом уж соответственно и действовать. Японцы далеки от войны с нами настолько же, насколько они далеки от полета на Луну. И главное, они не располагают силами, которыми могли бы помериться с такой державой, как Соединенные Штаты…

– Ничего подобного, располагают, – неожиданно вмешался Дэмон. – И вы один из тех, кто обеспечивает их этими силами.

Наступило напряженное молчание. Ласло, поджав губы, словно намереваясь свистнуть, смотрел на море. Покрасневший Макконнэдин, уперев руки в бедра, нерешительно смотрел на Дэмона. Генерал, бросив на него мимолетный взгляд, отвернулся и начал сосредоточенно изучать позицию своих шаров. Дэмон загасил дымящуюся сигарету о подошву ботинка и нервно раскатал окурок пальцами. Черт возьми, вот уже двадцать лет, попадая в такие компании, он вел себя осмотрительно и благоразумно, не высказывал прямых возражений, относился к подобным людям почтительно. Неужели уже двадцать лет? А теперь вот, неожиданно, он не выдержал, сорвался. Ну и черт с ними! Хоть один раз в жизни он скажет им то, что думает; и пусть щепки летят во все стороны. Обескураженный наступившим неловким молчанием, в котором ясно слышались негромкие голоса сидевших на террасе Хелины и Томми, Дэмон повернулся и решительно направился к своему шару.

– Ну что ж, Сэм, – сказал ему вдогонку Макконнэдин, – давайте поговорим более конкретно. Вы утверждаете, что мы будем воевать с Японией. Правильно? – Дэмон остановился и утвердительно кивнул. – О’кей. Предположим, что вы правы. Просто предположим. Когда же, по-вашему, это будет?

Дэмон помолчал немного. Генерал Колдуэлл смотрел на него выжидательно, его красивое лицо ничего не выражало.

– Скоро, – ответил Дэмон. – Намного скорее, чем все мы думаем.

– Но все-таки хотя бы приблизительно?

– Через три недели, – быстро ответил Дэмон и подумал про себя: «Они подождут, пока будет ясно, возьмут ли немцы Москву и сможет ли Роммель сдержать новое контрнаступление англичан на Тобрук и Бенгази». – Через шесть недель самое большее, – добавил он.

– А каково ваше мнение, Джордж? Колдуэлл поджал губы и прищурился.

– Я бы сказал, что Сэм несколько пессимистичен. По-моему, месяца через три – шесть. А может быть, даже и восемь.

– О, тогда это дело будущего, – заметил Макконнэдин, кивнув головой. – В таком, например, деле, как самостоятельное управление делами фирмы, шесть или восемь месяцев – это большой срок, за который многое может измениться. Так или иначе, но я совершенно не заинтересован в войне, пусть даже через шесть месяцев. – Он отпил из бокала и поставил его обратно на филигранный металлический столик у кромки газона. – Я никогда не был ни в Европе, ни в Китае, ни где-либо еще. Я все время находился в Штатах и занимался бизнесом. – Его глаза возбужденно сверкали. – Вам легко говорить, вы всегда обеспечены. Вам не пришлось помучиться тогда, в тридцать первом, а я напрягал все силы, чтобы не пойти ко дну, чтобы удержать над водой хотя бы голову. Вам никогда не приходилось быть в таком положении, когда нужно платить, а в кассе пусто, когда весь ваш дом, даже чердак, заложен, когда вас атакуют пятьдесят кредиторов… Из какой-то паршивой, развалившейся мастерской в Окленде я создал огромную фирму «Бэй сити кар энд фаундри», в которой работают теперь четыре тысячи двести человек, у меня четыре завода и флотилия из шести судов… И единственное, в чем я теперь заинтересован, это получить прибыль от своих капиталовложений. Получить как можно скорей, теперь же, без промедления. Понимаете, о чем я говорю?

– Кто-то должен побеспокоиться об этом, – заметил Ласло. – А ведь кроме вас, Берт, кто же побеспокоится?

– Правильно, – улыбнулся Макконнэдин. Он уловил насмешливую нотку, но предпочел не показывать этого, наклонился и произвел очередной удар – хороший удар: его шар прошел двое ворот, отбросил шар генерала на три фута назад от шара Ласло и остановился на отличной позиции. Дэмон наблюдал за Макконнэдином со смешанным чувством восхищения и презрения. Уж очень он уверен в себе. Даже слишком! Он был уверен в том, что считал для себя ясным, но понимал фактически очень мало, разбирался во всем плохо. И это ужасно. Был момент, когда Дэмону, стоявшему на этом широком, безупречно ухоженном зеленом газоне, под неизменно жарким калифорнийским солнцем, хотелось схватить этого промышленника за волосы и протащить его по бесконечным просторам Тихого океана и багровым холмам Шаньси в разваливающийся каменный дом, в котором люди – пусть даже такие, как он и Макконнэдин – умирают от гангрены, потому что не имеют необходимых медикаментов и хирургических инструментов, протащить по пустыням и затерявшимся в глубине страны деревенькам, в которых без разбору берут заложников – даже таких, как он и Макконнэдин – и сотнями расстреливают их из «шпандау» и «шмайссеров»; протащить еще дальше, в страну крутых черепичных крыш и маленьких дымовых труб, где в дымящихся руинах под аккомпанемент гула удаляющихся бомбардировщиков стонут и плачут дети…

Однако желание сделать все это быстро прошло. Дэмон уже сказал, что хотел. Сказал достаточно. Снова подошла его очередь. Ему надо ударить так, чтобы пройти вперед самому и улучшить позицию шара своего партнера. Надо ударить так, чтобы его шар прошел ворота и еще футов тридцать, чтобы догнать шар Макконнэдина одним ударом. В этом единственный шанс не проиграть. Дэмон сделал медленный глубокий вдох, нагнулся и сосредоточил все свое внимание на шаре с синими полосками.

* * *

Удобно устроившись в мягком шезлонге, рассеянно улыбаясь праздной болтовне Хелины, Томми прислушивалась к спору на крокетной площадке со все возраставшим раздражением. С тех пор как Сэм возвратился из Китая, он все время был вот таким, большей частью молчаливым и сдержанным, но потом ни с того ни с сего вдруг мог сказать что-нибудь такое, что приводило всех в бешенство. Он вел себя так, будто на его совести было убийство, и помимо его воли это обстоятельство нет-нет да и вырывалось наружу и создавало для всех неприятную и напряженную атмосферу. Просто возмутительно! Бывали моменты, когда она хотела крикнуть, урезонить его, даже спуститься на площадку, чтобы прекратить этот разговор, но потом отказывалась от этой мысли. Если Берт выиграет игру, у него будет хорошее настроение; а если проиграет, то она, вероятно, сможет развеселить его во время завтрака и этим несколько сгладить неприятную, напряженную атмосферу. Но если Сэм считает, что люди должны спокойно выслушивать его бесконечные язвительные замечания…

– …Я хочу сказать, они совершенно невыносимы, – не умолкал глубокий, грудной голос Хелины Макконнэдин, – все эти здешние коренные семьи, такие как Керни или Макаллистеры… А вы посмотрели бы, как она важничает, с каким пренебрежительным высокомерием относится ко всем, просто ужас! Она, видите ли, захотела узнать, не имею ли я желание помочь ей в работе! Вы понимаете? Помочь ей в работе, в этом только что организованном голден-гейтском совете по исполнительским видам искусства! Этим она хотела узнать, конечно, не желаю ли я дать ей чек на тысячу долларов…

Соглашаясь с Ходящей кивком головы и вполголоса поддакивая ей, Томми наблюдала, как Сэм со свойственной ему легкой грацией и невозмутимой сосредоточенностью нагнулся к своему шару. На террасу выбежала младшая дочь Макконнэдинов Дженнис и о чем-то возбужденно закричала. Берт, все еще раздраженный разговором с Дэмоном, сердито окликнул ее и сказал, чтобы она не вопила; Дэмон же, сосредоточив все свое внимание на ударе, ничего этого не слышал. Он тщательно прицелился и ударил молотком. Шар прошел через ворота и, покатившись по слегка изогнутой траектории, стукнулся о желтый шар и сместил его с выгодной позиции.

– Чертовское везение! – воскликнул Макконнэдин. – Просто поразительно, как везет…

Дэмон улыбнулся, вытер ладонь о брюки. Раздраженная Томми посмотрела на отца. Но генерал, казалось, потерял какой бы то ни было интерес к игре; он удивленно уставился на Дженнис, которая в этот момент говорила:

– Воплю я или не воплю, это неважно, важно, что это правда: они сбрасывают бомбы!..

Томми со страхом повернулась к девочке.

– Дочурка, – обратилась к ней Хелина, – с этими нервными военными так шутить нельзя, ты же знаешь, что они могут принять все за чистую правду.

– Мама, – взволнованно воскликнула девочка, – это вовсе не шутка, я говорю правду!

Томми настороженно выпрямилась. Генерал подбежал к террасе, поднялся на нее, перешагивая через две ступеньки, за ним вплотную следовал Сэм. Их лица были спокойны, но спокойны необычно – они выглядели как бы посуровевшими. Встретившись взглядом с Томми, они сразу же отвели глаза в сторону. У больших стеклянных дверей, ведущих в гостиную, комкая в руках полотенце, стояла темнокожая служанка Маргрит и настойчиво повторяла:

– Послушайте, послушайте же кто-нибудь, что там говорят…

Томми, не помня себя, вскочила. Резвившиеся у трамплина дети удивленно уставились на взрослых. Хелина взглянула на Томми и с забавным возмущением спросила:

– Что происходит со всеми? Все с ума сошли, что ли?

Ничего не ответив, Томми бросила на нее полный испуга взгляд, почти бегом пересекла террасу и вошла в длинную прохладную гостиную, со стоявшими у стены двумя сдвинутыми вместе роялями, с огромными встроенными книжными шкафами, заставленными куколками и статуэтками из китайского фарфора, с ярко-оранжевыми секционными кушетками вокруг итальянского мраморного кофейного столика. В гостиной Томми торопливо подошла к столпившейся вокруг радиоприемника группе людей. Радиостанция передавала невинную танцевальную музыку, девушка глубоким контральто пела: «…Так горячи твои объятия, но это только летний сон…» Радиостанция продолжала передавать эту мелодичную музыку, а собравшиеся у приемника люди стояли и вопросительно смотрели друг на друга, в то время как с террасы к ним подходили другие. Дженнис недоверчиво, как бы оправдываясь, твердила:

– Ну как же так, он ведь только что говорил об этих бомбах… О том, что сбросили бомбы на Пирл-Харбор.

Берт Макконнэдин наклонился к приемнику и переключил его на другую станцию. Все услышали хорошо знакомый голос комментатора, который всегда говорил четко и авторитетно. Теперь же его голос был несколько напряженным и не совсем уверенным. Прислушиваясь к его словам, Томми помимо воли сжимала кулаки так, что ногти впивались в ладони. Комментатор передавал ужасные новости. Он повторил их несколько раз, после чего и эта станция начала передавать музыку.

– Что же они там делали? – возмутился Берт Макконнэдин. – Выходит, что там никто ничего не охранял? За каким же чертом они все там находятся?…

Томми почувствовала страшную слабость, у нее потемнело в глазах, закружилась голова, как будто она отравилась недоброкачественной пищей. Снова война. В ее жизнь опять вторгается ужасное событие, и не только в ее жизнь: война пересечет жизненный путь всех близких ей людей. Бросив взгляд на ярко освещенную площадку у бассейна, Томми увидела, как Пегги, весело болтая с мальчиком, улыбаясь ему, вытирает полотенцем волосы, взбивает их изящными наклонами головы. «Донни, – вдруг подумала Томми, и ее сердце внезапно кольнула острая боль. – О боже, Донни…»

– Вот сволочи! – раздраженно воскликнул Макконнэдин. – Эти маленькие желтые обезьянки, они же, черт возьми, косоглазые, не способны даже смотреть-то прямо! – Он обвел всех удивленным взглядом, его покрасневшее лицо выражало нескрываемый гнев. – И, что самое интересное, они ведь улизнули! Куда же там смотрел наш флот? Они что, не знают своих обязанностей, что ли? Наверное, как всегда, пьянствовали и спали с…

– Какой смысл сваливать все на флот? – резко перебил его Колдуэлл. Лицо генерала было сейчас таким, каким оно бывает, когда он очень сердится, но старается не показать этого. – Все мы виноваты в этом…

– Разумеется, в этом кто-то виноват!

– Берт! – попыталась остановить его Хелина, но он лишь раздраженно покачал головой и продолжал:

– Господи! Да если что-нибудь подобное произойдет на заводе, то за это кто-то должен будет отвечать и расплачиваться, уверяю вас!

– Если вас беспокоит именно это, то не сомневайтесь, с плеч полетит много голов, – сердито заметил генерал.

– А вас что, это не беспокоит? Полагаю, вас это тоже должно беспокоить… Господи! Да ведь вы даже говорили об этом! – воскликнул он, показывая на Сэма. – Вы знали, что они должны напасть, все вы, военные! Почему же, черт возьми, вы ничего не предприняли, никаких мер, чтобы предотвратить это? Ведь вы же знали?

– А мы заботились о том, чтобы вы получили прибыль от ваших капиталовложений, мистер Макконнэдин, – раздался голос Дэмона. Он трясся от гнева, его лицо было ужасно. Томми никогда еще не видела мужа таким, и это испугало ее. – Теперь же, без промедления…

Ошеломленный гневным тоном Дэмона, ожесточенным, угрожающим выражением его лица, Макконнэдин пробормотал:

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что сказал.

– Хорошо, хорошо, – вмешался примирительным тоном Джордж Колдуэлл. Он улыбнулся зятю печальной, усталой улыбкой. – Нам надо ехать, Сэм.

– Слушаюсь, сэр.

– О, это ужасно, неужели вы покидаете нас? – спросила Хелина.

– Боюсь, что мы должны, – ответил генерал, повернувшись к ней. – И сейчас же… Надеюсь, вы извините нас за такую поспешность…

Теперь говорили все сразу. Прибежавшие из бассейна дети с чем-то возбужденно спорили. На светлом желтовато-коричневом ковре появились следы их мокрых ног. Увидев детей, Томми снова вспомнила Донни. Он, наверное, прогуливается сейчас под вязами, или, надев широкие брюки и свитер, вытянув длинные ноги, сидит и читает в своей комнате или, включив приемник, слушает ту же самую сводку новостей. Томми вздрогнула. Приступ тошноты и головокружения прошел, но теперь ее охватило еще более ужасное чувство – ощущение безграничного страха, отсутствие твердой почвы под ногами. Насколько же все это опасно? Если японцы напали на Гавайские острова…

Отец Томми и Сэм тихо обсуждали что-то между собой. Радио станция несколько раз повторила одно и то же сообщение. Хелина раздраженно кричала на детей, чтобы они прекратили следить на ковре.

– Берт, а как насчет портрета? – неожиданно спросил Ласли Пирени. – Вы назначите мне время на завтра?

– Портрет! – насмешливо воскликнул Макконнэдин, уставившись на нею вытаращенными глазами. – Боже, какой может быть разговор о портрете после всего этого? – продолжал он, махнув рукой на приемник. – Не будьте ослом, Пирени.

– Да, конечно… Я думал только…

– С этим покончено. О портрете надо забыть. Завтра мне, может быть, придется спать на заводе, а вы – портрет! Господи, вот человек-то… У вас. нет никакого чувства меры, Ласло.

– Конечно, Берт, конечно, – согласился Пирени, вскинув голову. Неуместное веселое выражение его лица быстро сменилось серьезным.

– Томми, – тихо сказал Сэм, взяв ее за руку. – Нам нужно ехать. Пойдем.

– Хорошо, Сэм, – кивнула она ему. – Пегги, мы уезжаем…

– Но, мама, мне же нужно собраться, – отозвалась та с удивлением.

– Мы не можем ждать тебя, Пегги, – заметил Сэм. – Ты приедешь позже или мама вернется за тобой.

Они торопливо попрощались. Макконнэдин держал руки в карманах и рукопожатием с Сэмом обменяться отказался, хотя генералу руку подал. Томми подошла к Хелине и сказала:

– Очень жаль, дорогая, но надеюсь, вы извините нас…

– Конечно, конечно. Мы скоро увидимся.

Они спустились по ступенькам террасы, Дэмон подогнал машину к бровке газона, и Томми поспешно нырнула на переднее сиденье. Она даже сама не могла разобраться в том, как себя чувствовала: ее мысли перемешались, кружились в водовороте возмущения, гнетущей озабоченности и явного страха. Генерал сел рядом с ней, и Дэмон поспешно тронул машину. С верхних ступенек террасы им помахали Хелина и дети. Томми рассеянно ответила им. Макконнэдина с ними не было.

Достав из сумочки платок, Томми обтерла виски и шею. Ей было жарко. Машина шла по извилистой дороге, обсаженной могучими дубами; по капоту один за другим скользили пробивающиеся сквозь листву тонкие солнечные лучи, слегка взвизгивали на поворотах шины. Работе радиоприемника мешали атмосферные помехи. Дэмон и Колдуэлл смотрели вперед и разговаривали друг с другом так, как будто Томми вовсе не сидела между ними. Как будто ее вообще не было в машине.

– Как намерены поступить? – спросил Колдуэлл.

– Упакую постельные принадлежности и поеду прямо в Орд. Обязан попасть туда до двух тридцати.

– Правильно.

– Какой план будет введен в действие?

– Наверное, «Рэйнбоу файв».

– Полагаете, они вторгнутся? Несколько секунд Колдуэлл молчал.

– По моему, нет. Во всяком случае, не в ближайшие дни. Воздушные налеты на главные города, возможно, предпримут через неделю, может быть, и раньше. Конечно, что именно задумали эти проклятые япошки, сказать трудно. Возможно, что вторжение крупными силами у них уже запланировано. Мне оно представляется маловероятным. Но… Все может быть…

– А что вы думаете насчет эвакуации?

– Пять миллионов человек? – Колдуэлл пожал плечами. – Куда их вывозить? На восток, через пустынные степи на юг, и эти вот горы? На Сьеррах сейчас ведь снег.

– Вторжение?! – неожиданно воскликнула Томми. Важность этого разговора, этих, казалось, не имеющих к ней никакого отношения немногословных фраз дошла до ее встревоженного сознания только теперь. – Японцы? Вторгнутся в нашу страну?

– Да, – спокойно ответил ее отец. – Это вполне возможно А что же, разве существуют какие-нибудь неписаные законы, которые не позволят им этого? – Колдуэлл вздохнул. – И если они решатся вторгнуться… Да поможет нам бог… У нас не хватит боеприпасов, чтобы остановить не только японцев, но и какую-нибудь паршивую взбесившуюся кошку. Пять миллионов патронов Мы израсходуем их, и крышка. Не знаю, каковы запасы у Стилуэлла в Орде, но не думаю, чтобы у него было больше, чем у нас

На крутом повороте Томми швырнуло сначала вперед, а потом влево, на Сэма. Она оперлась рукой на панель и возмущенно закричала:

– Ради бога, Сэм! В чем дело?

– Что, я веду слишком быстро?

– Ты ведешь машину, как пьяный лихач…

– Может быть, ты предпочтешь идти пешком?

– Если ты не остепенишься и не поедешь медленнее…

– Томми, – вмешался Колдуэлл, – нам необходимо спешить. Будь благоразумной.

– Благоразумной!.. – воскликнула она. Все это произошло так быстро, так неожиданно, все переменилось без какого бы то ни было предупреждения… Она была подавлена и разгневана; ей казалось, что все это началось из-за схватки на крокетной площадке…

– Вам нужно было бы хотя бы держаться в рамках приличия, – рассерженно продолжала она. – Наговорить этакое человеку, пригласившему вас в гости! Каково, по-вашему, все это было слушать Хелине?

– Хелину я глубоко уважаю, – успокоил ее Сэм.

– Ты набросился на него как сумасшедший, говорил без разбору все, что приходило в твою дурацкую голову…

С невидимой боковой дороги неожиданно вынырнул продуктовый фургон. Сэм притормозил так, что завизжали шипы, круто отвернул и, объехав фургон, помчался дальше.

– Ой, что ты делаешь! – воскликнула Томми. Сэм ничего не ответил ей и повел машину еще быстрее. Во время спуска под уклон машина сильно накренялась на поворотах, и это приводило Томми в ярость. – Отвратительное самодурство, – продолжала она, не в силах сдержаться. – Конечно, вы теперь снова собираетесь стать героями, и вам совершенно наплевать на то, как чувствуют себя другие. Берт всего-навсего выражал свое мнение, свой взгляд на вещи… А вы ухватились за вашу проклятую войну и… Сэм резко затормозил. Снова завизжали шины, машина неожиданно остановилась, и Томми еще раз швырнуло на переднюю панель.

– Сэм, если ты не… – начала было она, но повернувшийся к ней Сэм, схватив ее обеими руками за плечи, не дал ей докончить.

– Джек и Мэй Ли Клегхорны – на острове Лусон, там же находятся Денеры и Пинк Уайтхед. Бен и Мардж в Скофилде. Они, возможно, уже погибли. Ты понимаешь это? Дошло это до тебя или нет?

Томми смотрела на него как загипнотизированная; она уловила в его взгляде то же выражение, какое у него было там, около радиоприемника, когда он стоял рядом с Бертом Макконнэдином.

– Ну, успокойтесь, успокоитесь, – пробормотал Колдуэлл.

– Неужели ты не понимаешь, Томми, что сейчас все это повторяется: испуганные дети, подлые решения, разлагающиеся, страдающие, изувеченные тела и все остальные прелести войны… А он многие годы продавал им железо! Ни в чем не повинные люди в Китае умирают вот уже четвертый год, а теперь пришла и наша очередь, только потому, что он хотел получить еще большие прибыли, сделаться важной персоной в своем поганом замке на холмах. – Глаза Сэма неожиданно наполнились слезами. – Неужели, Томми, ты не можешь все обобщить и понять это?

– Ну, ладно-ладно, Сэм, – еще раз мягко вмешался Колдуэлл. – Довольно. Поедем дальше.

Сэм отпустил плечи Томми и снова взялся за руль. В радиоприемнике раздавался надоедливый треск атмосферных помех, но из слов комментатора тем не менее можно было понять, что японцы атаковали также острова Гуам и Уэйк. Потрясенная, притихшая, Томми смотрела на высушенную летним солнцем растительность холмов, на красновато-коричневый залив у подножия горы справа от них. Неужели это действительно может произойти? Неужели японские войска будут ехать по этой дороге, кричать, стрелять по этим маленьким оштукатуренным бунгало? Неужели все это, казалось бы невозможное, произойдет на самом деле?

– Но у него ведь два сына, и старшего призовут в армию, – вдруг сказала Томми, как бы размышляя вслух. «Донни, Донни», – подумала она про себя, и ее сердце защемило. – Разве это не имеет для него никакого значения?

Сэм ничего не ответил ей.

– Имеет, – после некоторой паузы тихо проговорил Колдуэлл. – Имеет, конечно, но, видимо, не столь уж большое значение.

Далеко позади раздался, стремительно нарастая, вой сирены; Сэм круто отвернул в сторону, и их обогнала красная машина начальника пожарной команды. На ее крыше, как обычно, мигала аварийная сигнальная лампа. Томми сидела молча, а ее отец и муж продолжали говорить – предельно короткие фразы и односложные слова. Дорога шла теперь по берегу залива, и впереди, словно вершина кубической пирамиды, из-за горизонта, начал показываться город. У рынка они свернули и проехали через Голден-Гейт-Парк, который по сравнению с высушенной травой на холмах Сан-Матео выглядел зеленым, сочным. Здесь они неожиданно обнаружили, что рядом с ними по дороге спешит много других машин; владельцы некоторых из них были им знакомы. Лица у всех выглядели одинаково: хмурые, напряженные, подавленные. Вот они обогнали старенький «плимут» Тима и Милдред Хейглеров; Милдред от неожиданности удивленно улыбнулась, Тим хмуро кивнул головой. Теперь машина начала медленно подниматься в гору.

«…Это несправедливо, – размышляла Томми. – Все эти годы скитаний, плохо обеспеченной жизни, вдалеке от своей страны, от всего, что необходимо для нормальной жизни. И вот теперь, как раз в тот момент, когда Сэму присвоили звание полковника и он стал получать достаточно хотя бы для приблизительно приличной жизни, началась эта отвратительная, ужасная война, и они должны участвовать в ней; должны участвовать и вступить в бой с противниками, которые готовились к этой войне много лет подряд…»

Томми положила руку на плечо Сэма.

– Дорогой, – сказала она тихо, – извини меня. – Она знала, что он не любит выражений чувств любви в присутствии третьих лиц, пусть даже ее отца, но удержаться от того, чтобы не сказать ему это, она не могла. Сейчас же, здесь, испуганная и смущенная, она хотела, чтобы он простил ее еще до того, как поцелует ее на прощание и уедет на юг, к месту нового назначения. – Я не должна была говорить этого. Это было величайшей глупостью с моей стороны.

– Хорошо, Томми. – Он взял ее руку в свою, осторожно лавируя между людьми. По плацу в разные стороны спешили офицеры и солдаты в широких спортивных брюках, в шортах, в свитерах; один из них все еще держал в руке клюшку для игры в гольф. – Я сам не должен был ругать тебя.

– Нет, нет, это была моя вина, милый…

– Вы оба виноваты, – мягко заметил Колдуэлл. – А я виноват в том, что знал, каков Берт, и тем не менее потащил вас к нему. А теперь забудьте все это и принимайтесь за дело на новом месте.

Глаза Томми были полны слез. Она посмотрела вниз, на свои руки. Теперь не будет никакой семьи, все разъедутся в разные стороны. Они побудут еще какое-то очень короткое время вместе, а потом эти два близких ей человека покинут ее, и на этот раз поехать с ними будет невозможно. «Я должна обязательно увидеть Донни. – подумала она, глотая слюну и часто моргая, чтобы не разреветься, так как знала, что оба они очень рассердятся, если она позволит себе сейчас расплакаться. – Я в ближайшие же дни должна поехать на восточное побережье и увидеть Донни…»

– …Если сегодня будет воздушный налет, – говорил Сэм, – если они бросят в атаку крупные силы…

– Сегодня они не атакуют, – сказал ее отец, покачав головой. – Через два-три дня, может быть, но не сегодня.

Машина остановилась. Томми подняла глаза. Они находились перед зданием штаба. По лестнице, ведущей к подъезду, быстро бежал офицер. Два солдата энергично толкали двуколку с боеприпасами; на маленьком, поросшем травой пятачке сидел, с интересом наблюдая за ними и навострив уши, пес. «Я не буду плакать, – сказал себе Томми. – Не буду…»

– До свидания, Томми, – сказал ей отец и поцеловал ее в щеку. – Счастливо, Сэм. – Они пожали друг другу руки у нее над коленями, и Колдуэлл открыл дверцу машины. – Поддерживайте связь со мной, – добавил он.

– Хорошо… Сэр? – Сэм наклонился через колени Томми.

– Да?

– Сэр, я никогда никого не просил о переводе по службе… Но если вам поручат командовать войсками, я хотел бы снова служить с вами, если, конечно, вы пожелаете.

Генерал добродушно улыбнулся.

– Спасибо, Сэм, – ответил он и покачал головой. – Меня в войска не пошлют. В этой войне будут командовать молодые, я им не нужен… Да так, пожалуй, и лучше. – Он вытянул в сторону Сэма свой тонкий указательный палец. – Вам придется командовать войсками, а не мне.

– Я не могу поверить этому, генерал…

– Ну что ж, поживем – увидим. – Губы Колдуэлла искривились в печальной улыбке. – А пока что давайте возьмемся каждый за свое дело.

Колдуэлл повернулся и бодро зашагал в штаб.