Текст книги "Однажды орел…"

Автор книги: Энтон Майрер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 67 страниц)

Глава 4

– Что я люблю больше всего, так это торт из взбитых яичных белков, сливок с сахаром и лимонных корочек, – заявил Бен Крайслер. – Или нет, слоеный вашингтонский торт! И совсем не потому, что я ура-патриот, я отнюдь не принадлежу к ним… Этакий, со свежим тягучим желтым кремом и шоколадными завитушками по всему верху. Боже, что за десерт! У тебя еще не текут слюнки, Сэм?

– Ох, уж эти мне янки! – возмутилась Хэлли Бёрнс. – Только и думают о сладостях.

– А вот и нет. – Бен бросил на нее радостный взгляд. Просто это все, о чем я могу думать в данный момент. В другое время я думаю о кинокартинах… о разных вещах… например, о…

– Не надо, не надо, я догадываюсь, – перебила его Хэлли, стройная интересная девушка с красивым свежим лицом и бойкими фиалковыми глазами. – Если речь идет не о попойке, то, значит, о юбках.

– Я грубиян и хулиган, – согласился Бен, – большая крыса с хвостом закорючкой.

– Вы просто черт рогатый.

– Это только так кажется, потому что он далеко от дома, – заметила Джойс Тэнехилл. – В действительности же американские мужчины самые покорные создания на свете.

– Ха! Вы только послушайте ее!

– Но это же правда! Что бы их жены ни сказали, они все делают. Жены водят их как собачек, на привязи.

– Медицинская сестра Тэнехилл, вы забываетесь! – воскликнул Бен.

– Так точно, сэр, – дерзко ответила она и шутливо отдала честь обеими руками.

– Водят, но только не меня, – громогласно объявил Бен. – Я в своих владениях всегда был царем. Мое слово было непререкаемо. Правду я говорю, Сэм?

– Абсолютно.

– Слышите? Сэм ни разу не соврал за всю свою жизнь. Он видел меня и в самые лучшие, и в самые худшие времена.

– Что ж, значит, мне удалось видеть вас только в ваши худшие времена, – находчиво заметила Хэлли и начала просеивать песок сквозь свои длинные, изящные пальцы.

Дэмон улыбнулся, снова смежил веки. Веселые голоса, доносившиеся до его слуха, стали безличными. На песчаный берег около них, шурша, набегали легкие безобидные волны: «шо-уа-а, шо-уа-а»; нежные лучи солнца приятно ласкали лицо. На поле, позади узкой песчаной полосы, несколько энергичных офицеров штаба дивизии шумно играли в софтбол, [77]77
  Разновидность бейсбола, напоминает русскую лапту. – Прим. ред.


[Закрыть]а еще четверо медленно бродили по мелководью под крутыми обрывами из песчаника в поисках ракушек. Австралия. Зеленая очаровательная страна. Приятно было лежать здесь, оцепенев как ящерица, распростершись под солнцем на теплом песке, и набираться от него сил. Как кто же это? Как тот, кого победил Геркулес. Он схватил его, оторвал от земли и держал так до тех пор, пока не иссякли его силы. Как же его имя? Сэм так и не смог вспомнить. Но ассоциация была верной: все счастливейшие моменты своей жизни он проводил именно так, лежа на зеленых лужайках, в гамаке, на берегу реки…

– А что это у вас на пятке? – спросила Бена Хэлли Бёрнс. – Вон те безобразные незажившие красные дырки?

– Вот эти? – Бен наклонился к своей пятке. – Это укусы песчаных блох, мэм, или чиггеров, как мы называем их у себя на севере. – Раздался общий смех. Польщенный Бен самодовольно посмотрел на всех. – А вы знаете, девушки, должен признаться, в болотах было не очень-то весело. Ни соуса бигардия, ни салфеток в столовой… Да что там, вы только представьте себе, полы в офицерском клубе даже не были натерты!

– Ох, какой же вы актер!

– Нет, правда! Выжили только самые жестокие. – Он выпятил нижнюю челюсть, пародируя грозных и безжалостных армейских офицеров. – Мы все стали там рычащими зверьми… – Наклонившись, он неожиданно ухватил зубами бедро Хэлли.

– Бен! Перестаньте! – вскрикнула она и, шлепнув его рукой, откатилась в сторону. – Вы с ума сошли!

– Вот это правильно, сестра.

– Вокруг же люди! – возмущенно продолжала она.

– Только Сэм. А старина Сэм никому не расскажет. Он еще не пришел в себя после тропической лихорадки. Правда, Сэм?

– Угу.

Бен перевернулся на живот, его плечи уже стали ярко-розовыми.

– Послушайте, а как насчет того, чтобы пойти в кино вечером?

– Красота! – воскликнула Хэлли. Она широко раскрыла свои фиалковые глаза, как это делала в моменты, когда намеревалась сказать что-то такое, по ее мнению, необычно умное или удивительное. – А вы знаете, Бен, я просто не могу представить себе, что вы полковник.

– Это почему же?

Она пристально посмотрела на Бена.

– У вас недостаточно чванства. Все наши полковники – надутые индюки.

– Что это означает?

– Напыщенные ничтожества, вот что это такое, – пояснила Джойс. – Самодовольные типы.

– Это потому, что вы видите меня только во внеслужебное время, – напомнил Бен. – Отдыхающим и не влюбленным. На службе я ужасно злой человек. «Грозный Крайслер» – так меня называют в дивизии. Как же, только вчера я обнаружил у двух солдат потускневшие ушки для шнурков на ботинках. Я приказал выпороть солдат и натереть им спины солью.

– Выпороть и натереть солью! – воскликнула Хэлли. – Это все равно что хорошая отбивная…

– Так, собственно, и было. Позже мы приготовили из трупов нечто вроде студня.

– Бенджи, перестаньте!

– Но это же сущая правда.

– Нет, вы только послушайте его! – расхохоталась Хэлли Бёрнс. – Прямо-таки скваттер с Коллинз-стрит… Но все равно вы не полковник. Держу пари, что вы проходимец, как тот тип, которого поймали в Аделаиде. Он расхаживал там с тремя звездами на погонах. Домогался денег. А потом совершил ошибку в чем-то, засыпался и его забрали… – Она вздохнула и, тряхнув головой, отбросила назад свои роскошные рыжие волосы. – Хоть и не долго, но весело пожил…

– Если вы считаете меня шарлатаном, – возразил Бен, – то посмотрите на Сэма, разве кто-нибудь подумает, что он новоиспеченный генерал?

– О, Сэм – это совсем другое дело, – сказала Джойс Тэнехилл.

– Почему же это?

– Не знаю… – На какое-то мгновение ее темно-карие глаза с чистой, как осеннее небо на родине, радужкой остановились на Дэмоне. – Рядом с ним мечтаешь совершить что-то благородное, возвышенное.

– О, боже, – усмехнулся Бен. – Только потому, что он немного похож на Гарри Купера [78]78
  Известный американский киноактер. – Прим. ред.


[Закрыть]с его прической ежиком…

– Нет, дело не в этом. – Опершись на руку, Джойс снова посмотрела на Дэмона. Эта высокая девушка с гладко причесанными волосами золотистого цвета умела пошутить, однако на этот раз ее взгляд был испытующим и очень серьезным. Дэмон почувствовал, что сердце его медленно сжалось. – Он выглядит как человек, с которым можно поделиться всеми своими заботами и печалями.

– Медицинская сестра Тэнехилл, вы снова вышли за рамки! – заявил Бен.

– Слушаюсь, сэр!

– И что же, я рассеял бы их? – спросил Дэмон. – Все эти заботы и печали?

Она снова бросила на него испытующий взгляд и быстро покачала головой; в знак отрицания или изумления, он не понял. Она немного отвернулась, и он смог рассмотреть ее. У нее был изящный высокий лоб, широкие скулы и большие карие глаза, видевшие мир не слишком сложным и не слишком жестоким. Каким утешением был, наверное, этот спокойный взгляд для Мил-лиса, Боретца и для других раненых, доставленных сюда на самолетах из Кокогелы! Каким мучительным и печальным утешением должен был явиться для них этот уголок земли, свободный от мерзости и отчаяния, от бессмысленного кровопролития, этот зеленый остров доброты и покоя…

Дэмон потер глаза и всмотрелся в морскую даль. На всем вокруг еще лежала пелена нереальности, как в начале приступа лихорадки, но теперь это была более прозрачная пелена. Он так и не смог избавиться от этого ощущения. Его всегда глубоко возмущал, почти бесил такой быстрый и резкий переход от грязи и запустения, от смерти и мучительных решений к столь же непривычному миру свежего белья и чистых простыней, бифштексов с яйцом, светлых, прекрасно меблированных комнат и хорошеньких женщин. Бог свидетель, ему следовало бы привыкнуть к таким переменам, но он не может и никогда не привыкнет. Бен совсем иной человек. Если с Беном что-то произошло, он воспримет это как должное и больше не станет разговаривать об этом. Бой, пикник на пляже, вечеринка в баре – Бен переходил от одного к другому без лишних слов, легко, охотно. А вот он, Дэмон, никогда не принимал все так просто. Ошеломленный, чувствуя себя виноватым в чем-то, он целыми днями думал о том, что не имеет права вот так, в мгновение ока оказавшись в таком легкомысленном изобилии, вести праздный и легкий образ жизни. А вот на этот раз такое состояние, усиленное лихорадкой и всем фурором, сопутствовавшим взятию Маопоры, было сильнее, чем когда-либо…

* * *

В отеле Леннона всегда толпились оживленные, сверкающие показным блеском наблюдатели, корреспонденты и политиканы. Они хотели посетить фронт в Моапоре, или в Буне, или в Саламоа; им не терпелось присутствовать на смотрах, на церемониях вручения наград и штабных конференциях; они все жаждали побеседовать с Печальным Сэмом Дэмоном. Их совершенно не интересовала цена этой победы: ни базовые госпитали, переполненные больными тропической лихорадкой и ранеными, ни ничтожность средств и сил, выделенных на этот театр военных действий. Здесь свершилась победа, причем неожиданная, самый яркий эпизод в их разъездах с ознакомительными целями, и они толкались повсюду, требуя обедов, конференций, интервью. С несколькими первыми из них Дэмон охотно побеседовал, но, когда обнаружил, что они не имеют ни малейшего желания обсуждать или искать пути к разрешению насущных проблем, что они заинтересованы не в правде о затяжной войне с жестоким, изобретательным противником, а в иллюзии о дешевой и легкой победе, что они ничего и знать не хотят о героических подвигах плохо снаряженных и массами погибавших солдат, а вместо этого настойчиво интересуются им самим как знаменитостью мелкого масштаба, он постарался как можно меньше попадаться им на глаза.

На третий день пребывания Дэмона в Брисбене Макартур прислал за ним. Оставив в баре при гостинице рассерженного Бена, Сэм поднялся в персональном лифте в апартаменты главнокомандующего. В оклеенном веселенькими обоями небольшом фойе он позвонил, чувствуя себя взволнованным и сердясь на себя за это.

Макартур ожидал его в своем кабинете, стоя у одного из окон и читая какие-то донесения. С тех пор как Дэмон видел его последний раз на Лусоне, он сильно изменился: удлиненное и горделивое лицо его вытянулось еще больше, высокий лоб покрылся морщинами, губы, которые, как помнились Дэмону, были полными и довольно подвижными, теперь почти высохли, превратились в длинную жесткую линию, резко поворачивающую вниз у уголков рта. Это было лицо раздражительного, обремененного заботами человека…

Дэмон отдал честь и доложил:

– Сэр, полковник Дэмон, четыреста семьдесят седьмой полк, явился по вашему приказанию.

– Дэмон. – Макартур едва заметно улыбнулся и, пожав ему руку, указал на длинную, обитую кожей кушетку. – Садитесь, садитесь.

Дэмон сел, несмотря на то что генерал продолжал стоять. Быстрые, похожие на птичьи глаза Макартура смотрели на него в упор, и Дэмон в свою очередь уставился на него, стараясь выглядеть заинтересованным, почтительным и непринужденный. Дэмон знал о многочисленных оттенках приветствий Макартура: от небрежного кивка и неразборчивого отрывистого мычания в ответ на отдание чести до дружеского похлопывания по обоим плечам и громкого восклицания: «А, товарищ по оружию!» По-видимому, Дэмон занимал какое-то среднее положение: он но попал ни в категорию не пользующихся доверием подчиненных, но и ни в коем случае в категорию тех, кого называли «человеком Макартура». «Это из-за папы, – подумал Дэмон, – и потому еще, что я отказался от предложения Мессенджейла, там, в форту Гарфилд…»

– Дэмон, я горжусь вами, – сказал генерал, расхаживая взад и вперед перед ним. – Вы прибыли туда по своему желанию и исполнили свой долг. Вы сделали намного больше того, что сделали другие.

– Сэр, – ответил Дэмон, – мне будет приятно сообщить об этом солдатам. Это их заслуга.

Макартур бросил на него пристальный взгляд и продолжал:

– Как я понимаю, вы включены в список первых кандидатов на получение звания генерала.

– Эйкельбергер?

– Так точно, сэр.

– Отлично. – Генерал повернулся и, взявшись рукой за подбородок, уставился на висевшую на стене большую карту западной части Тихого океана. – Решающая операция. Решающая. Я должен был занять Моапору. Кажется абсурдным, не так ли? Столько тысяч миль, такое огромное водное пространство… – Он резко повернулся и пронизал Дэмона острым взглядом. – Вы понимаете, почему это было необходимо?

– Да, сэр, – тихо ответил Дэмон.

– Я знаю, о чем вы думаете. Мастерства в этой операции не так уж много, правда? Бестолковые фронтальные удары. Но другого выхода не было. Никаких десантных средств, слабое воздушное прикрытие, а военно-морской флот… – Он потер шею. У него были длинные волосы, довольно лохматые на затылке. – Так вот, что было в Моапоре, больше не повторится. Теперь я снова могу прибегнуть к искусным обходным маневрам. У меня уже заготовлено кое-что. Еще до конца этого года Ямасита и его друзья получат кое-какие сюрпризы. – Неожиданно он попросил: – Расскажите мне о пятьдесят пятой.

– Сэр, это хорошее соединение, но люди очень истощены и устали. Наши медики докладывают, что семьдесят процентов личного состава больны малярией в скрытой или активной форме. Они нуждаются в продолжительном отдыхе и восстановлении сил. – Дэмон сделал паузу. – Я считаю, что на отдых нужно минимум четыре месяца, возможно, даже шесть.

Макартур снова начал ходить взад и вперед.

– Боюсь, что это невозможно, Дэмон. Просто невозможно. Правда, мне обещали сорок первую и восемнадцатую, дивизию Свонсона. Вы знаете его?

– Так точно, генерал. Я служил с ним в Беннинге в Бейлиссе.

– Говорят, это хорошая дивизия. Превосходно организована, имеет хорошо сколоченный штаб. Ну что ж, посмотрим. Одному богу известно, как сильно мне их недостает! – Глубоко засунув руки в карманы, прищурив глаза, он снова начал ходить взад и вперед. – Три дивизии, обещаны еще две. Возможно. Пять дивизий, для того чтобы отвоевать Новую Гвинею, острова Адмиралтейства и Филиппины! – Он покачал головой. – Чем они там думают, разве это возможно такими силами? Пять дивизий! Сейчас мне необходимы морские десантные части, авиагруппы, транспорты и инженерные батальоны… – Его губы напряженно опустились. – Все получили их: у Нимица они есть, Эйзенхауэр тоже имеет их, они накапливают силы и средства в Норфолке и Плимуте, в Оране и Пирл-Харборе и во многих других местах. Повсюду, кроме Австралии…

Макартур повернулся, Дэмона поразил нескрываемый гнев на морщинистом, вытянувшемся лице главнокомандующего.

– Вы знаете, кого они прислали сюда? Ханцикера! Да, да! Священника. Прочесть мне проповедь о том, что главные усилия должны быть направлены на борьбу с Германией. Объяснить мне, что здесь второстепенный театр военных действий. Как будто я полностью еще не осознал этого. И я должен был стоять вот на этом самом месте и на протяжении двадцати минут выслушивать этого идиота с собачьей мордой! О боже, куда ушли былые дни во Франции, Дэмон, когда страна нас поддерживала, когда ею управляли компетентные, принципиальные люди… Нет, это невыносимо! Невыносимо! Скажите, Дэмон, неужели я навсегда обречен возглавлять безнадежное дело? Второстепенное, обреченное на неудачу дело?

Сэм начал было говорить что-то, но сразу же замолчал. Макартур не ждал ответа. Он продолжал расхаживать взад и вперед, взад и вперед, тихо и горько гневаясь на засилье в Вашингтоне посредственностей, дураков, льстецов и подхалимов, мелких мстительных тиранов, которые ставят свою личную неприязнь, свое стремление сделать карьеру выше благосостояния и безопасности величайшей страны в мире. «Да, – подумал Дэмон, наблюдая за худощавой фигурой, гордым, красивым профилем и сверкающими глазами Макартура. – Но когда ты был начальником штаба армии США и подполковник Джордж Кэтлетт Маршалл скромно обратился с просьбой назначить его на строевую должность в войска, ты отправил его работать в трудовые лагеря для безработных, в жалкий старый форт Скревен, где был расквартирован всего один батальон, а затем послал в Чикаго старшим преподавателем в части иллинойской национальной гвардии… Так кто же был тогда благородным человеком?»

Макартур многозначительно направил на него свой указательный палец.

– Дэмон, мы еще можем проиграть эту войну!..

– Я сознаю это, сэр.

– Вы сознаете? Слава богу, что хоть вы сознаете. Другие даже отдаленно не представляют себе этого… Вы только послушайте, о чем они говорят там, сидя за круглым столом на какой-нибудь конференции и мямля что-то друг другу, а Кнудсен спрашивает их: «Кто хочет взять на себя производство пулеметов? Кто-нибудь из присутствующих хочет выпускать пулеметы?» – Он угрожающе поднял руку. – Японцы могут выйти с Тимора, пересечь Торресов пролив и высадиться вот здесь, на острове Моретон, но я никогда не сдамся. Никогда! Я скорее умру. Если понадобится, я найду свой конец в каком-нибудь решающем бою…

Дэмон наблюдал за тем, как Макартур вышагивает по комнате. Все это выглядело как-то неестественно: слишком грозно, вновь повернулся к нему.

– Я знаю, как называют меня там. Думаете, не знаю? «Запасник Дуглас», – произнес он тихо, и углы его рта опустились. – Вы думаете, я не слыхал, как шепчутся об этом, не видел надписей на заборах?… Я ушел, подчиняясь недвусмысленной директиве президента, а не по каким-то другим мотивам! – Его голос звенел в просторном светлом кабинете. – Я подчиняюсь приказам. А вы, Дэмон?

– Да, генерал.

Макартур выбрал на столе трубку с длинным черенком из стержня кукурузного початка, задумчиво повертел ее в руках, потом нацелился ею, как пистолетом, в грудь Дэмона.

– Колдуэлл. Ваш тесть. Какова его позиция в данном вопросе? – Дэмон поглядел на него, но ничего не сказал. – Выкладывайте, говорите откровенно.

– Я не хотел бы говорить от имени генерала Колдуэлла, сэр.

Макартур нагнул голову и быстрыми, резкими движениями начал вычищать из трубки нагар.

– А как вы, Дэмон? Каково ваше отношение?

Дэмон не поверил бы своим ушам; он не поверил бы, если бы не сидел здесь, на длинной кожаной кушетке, и не глядел на гордое вытянувшееся лицо, в эти жадно ждущие ответа глаза. Это несправедливо – задавать подчиненному такой вопрос; можно было только догадываться о безмерных душевных муках, которые вызвали его. Дэмон понимал, каким должен быть его ответ – такого ответа от него требовали традиции, почтительное отношение к старшим, дипломатический такт и его карьера, – тем не менее ему было трудно ответить, он не мог выдавить из себя нужных слов.

– …Я полагаю, это дело совести каждого, – тихо проговорил он.

– Вот как! А как поступили бы вы, Дэмон?

– Я не знаю, генерал. Мне никогда не приходилось бывать в такой ситуации.

– Конечно, нет. Но как вы думаете, что бы вы сделали?

Дэмон глубоко вдохнул воздух.

– Я думаю, что остался бы с солдатами, сэр.

Макартур резко повернулся и снова принялся вышагивать по кабинету.

– В таком случае вы набитый дурак. Неисправимый романтик и идиот. Как и все остальные. – Дэмон никак не отреагировал на эти слова. – В жизни происходят роковые, непредвиденные случайности, имеющие неизмеримо большее значение, чем моральное состояние полка или даже судьба армии… – Выпятив нижнюю челюсть, такую же острую, как и его нос, Макартур сжал зубами черенок трубки. – Ну что ж, я полагаю, это все.

Дэмон рывком поднялся и отдал честь. Генерал небрежно ответил. Сэм зашагал через комнату. Когда он подошел к двери, Макартур окликнул его. Он повернулся:

– Да, генерал?

– Натаскайте их, Дэмон. Погоняйте их как следует. Время имеет существенное значение.

– Сэр, я надеялся, что они получат настоящий отдых, так как…

– Это исключено. Планы не позволят.

– Слушаюсь, сэр. Если это необходимо…

– Это необходимо. Поверьте мне, совершенно необходимо. – Макартур продолжал стоять у окна, не сводя глаз с Дэмона. – Натаскайте их… Ведь вы, Дэмон, опытный солдат, не так ли? – добавил он странным предостерегающим тоном.

Посмотрев на главнокомандующего, Дэмон ответил не сразу.

– Трудно сказать, генерал, – наконец медленно произнес он. – Я не знаю, хороший я солдат или нет.

Макартур улыбнулся – горькой, невеселой улыбкой – и жестом отпустил его. Дэмон спустился в вестибюль со смешанным чувством облегчения, обиды, негодования, радости и уныния. В гостиной он увидел сгорбившегося над пустым бокалом Бена.

– Ну, как обстановка? – спросил Бен. Дэмон, надув щеки, ответил:

– Неопределенная. Весьма неопределенная.

– Не слишком понятно. Тебя освободили от должности?

– А знаешь, вполне могло произойти и это.

– Что же ты натворил, сорвал кокарду с его фуражки! Дэмон плюхнулся в стоявшее напротив кресло и вздохнул.

– Я только сказал ему, что он не должен был уходить от своих солдат с Батаана.

– Боже милостивый! А зачем, собственно, тебе это понадобилось? Я ведь тоже связан с тобой, об этом ты подумал? – Они рассмеялись, Бен жестом подозвал официанта. – У тебя такой вид, будто тебе повстречалось привидение.

– Нет, никаких привидений.

– Ну, так как же наши дела?

– Штормовые сигналы. Новая операция.

Широко раскрыв глаза, Бен медленно почесал голову.

– Ты шутишь.

– Боюсь, что нет.

– Какие части? Неужели наша дивизия?

– В том-то все и дело.

– Боже! Нет покоя бедным грешникам. – Они посмотрели друг другу в глаза долгим, пристальным, многозначительным взглядом. Затем Бен сказал:

– Что ж, давай повеселимся хоть сегодня… Что будешь пить? Джип здесь, э-э… просто как огонь.

– Вот и отлично! Сейчас самое время отведать его.

Бар «Виктория» был битком набит военными в форме армии нескольких стран. Панели, покрывавшие стены, были такими темными, что зал казался погруженным за линию горизонта из черного, как смоль, дерева; стены были расписаны видами пустыни и джунглей; из лабиринта листьев и переплетенных лиан на посетителей смотрели кенгуру, пушистые сумчатые, медведи, горные валлаби, большие сумчатые крысы.

– Обрати внимание на этих сумчатых, – заметил Бен. Ну и хитрецы: все запрятали в сумки, никакого тебе впечатления.

– Но ведь это только! у особей женского пола.

– Да у них и у мужских особей тоже все шиворот-навыворот.

Им подали заказанные напитки, и они подняли стаканы.

– За «Саламандру»!

Странным казался этот мир. Где-то там, на полуострове Хуон, солдаты еще сражались, шлепали по непролазной грязи, с отчаянием всматривались в колючие непроходимые заросли и на веки вечные проклинали джунгли. А здесь, на верхнем этаже, в одиночестве сидел в своем кабинете главнокомандующий, внимательно рассматривая карты и планы, мрачно размышляя о некомпетентных и мстительных начальниках в Вашингтоне и, что очень вероятно, о достойном сожаления недостатке преданности со стороны подчиненных; и здесь же, в этом и подобных ему барах, смеялись, спорили и пили больше, чем нужно, другие солдаты и женщины…

Дэмон вздохнул. Итак, он станет генералом. Если, конечно, Макартур не отправит его домой до этого. Как странно. В тысяча девятьсот двадцать четвертом, тридцать первом, тридцать восьмом годах это казалось ему немыслимым, не виделось даже в самых нереальных, самих тщеславных снах. Тем не менее он не испытывал в связи с этим никакого подъема. Разумеется, он был счастлив, потому что сидел здесь имеете с Беном, живой, невредимый, с обостренными чувствами, так остро воспринимая все окружающее. Но над всем этим в его сознании витало воспоминание об ужасной картине обширного кладбища в Моапоре, о могильном мраке длинных госпитальных палаток, о грудах снаряжения и запасов, гниющих на заболоченных просеках и полянах и Кокогеле, о дивизии, расположившейся палаточным лагерем на холмах позади залива Девой и с трудом пополняющей свои ряды молодыми парнями из Бруклина и Биг-Спринга, из Салипаса и Флетчер-Лендинга, парнями, которые не умели бесшумно проползти двести футов или быстро снять со спины и взять наизготовку оружие в темноте… Сидя здесь, в этом прокуренном шумном зале, и слушая Бена, рассказывающего ему историю о необычайно хитрых уловках Джексона в Мельбурне, с помощью которых он вывел с судна на берег ротного пса по имени Гогарти, Дэмон ощутил в душе старую, давно забытую боль: это огромное, рискованное предприятие, означавшее бессмысленную трату сил и материальных ценностей, несущее страдания, горе и разрушения, и теперь, в эту минуту, готовится снова увлечь его за собой и швырнуть в огнедышащую утробу войны… Да, он здесь, в этом дурацком шумном и уютном австралийском баре. Его рука, вот она, сжимает стакан, скользкий и холодный; сердце его бьется уверенно, успокаивающе; по его рукам и ногам разливается приятное тепло от алкоголя. Он жив, его плоть настойчиво и неразумно требует своего, а время торопится к своему концу…

Бен закончил свой рассказ: собака и Джексон, переодетый в австралийского докера, были разоблачены и задержаны. До сознания Дэмона начал доходить голос сидящего поблизости человека – британца, в этом голосе звучал авторитет двух минувших гордых и славных столетий.

– Лавочники, изобретатели, специалисты по производительности труда, «толкачи» – это все правильно. Никаких возражений. Но в бою, там, где им пришлось столкнуться с тысячью стратегических и тактических дилемм, – нет! Это им просто не дано, вот и все…

Дэмон обернулся. Британский полковник с тупым, румяным лицом и аккуратным пробором на голове, наклонившись вперед, разговаривал с другим офицером и двумя женщинами: медицинской сестрой американской армии и девушкой в голубом платье, выглядевшей встревоженной я расстроенной.

– Но ведь здесь Джойс, она же янки, разве вы не знаете? – воскликнула девушка с приятным австралийским акцентом уроженки Лондона, указывая на медицинскую сестру.

– Да, я знаю. Я вовсе не хочу ее обидеть. – Зубы под усами британского полковника казались костяным белым заборчиком. – Это вопрос национальной одаренности, разве вам не понятно? Национальные качества, результат воспитания… О чем тут спорить? Вы согласны? Это же святая правда. Грузовики, склады снабжения, организация перевозок, горючее, боеприпасы – это у них все на высшем уровне. Американская деловитость. Если бы премьер-министр соображал что-нибудь, он просто настоял бы на том. чтобы американцы взяли на себя обеспечение снабжением, а нам дали возможность позаботиться о руководстве военными действиями. Это единственно правильное решение…

– Ты только послушай его, – заметил Бен, сверкнув глазами. – Этот тип становится невыносимым, и моему терпению может наступить конец.

– Спокойно, Бенбо. Не видишь разве, он явно перебрал…

– А мне наплевать! Пьяный или трезвый, но он дурно пахнет. Я пришел в этот знаменитый бар не для того, чтобы выслушивать этакое…

– …В конце концов, – продолжала австралийская девушка, – янки прибыли сюда оказать нам помощь в обороне, и я не понимаю, почему надо кусать руку, которая вас кормит…

– Вот именно, я и говорю об этом. Рубить дрова и носить воду. Но что касается военного искусства…

– Но, сэр, – запротестовала медицинская сестра, – наши войска сражались там, на территории Папуа, и побеждали…

– Господи помилуй, Папуа! Тоже мне сражение! Это только подтверждает мои слова. И они еще набрались нахальства выдавать это за победу! Этот фарс…

– Этого, кажется, достаточно! – решительно произнес Бен.

– Послушай, Бен…

Но Крайслер уже был на ногах и шел к столику, за которым сидел англичанин. Дэмон поднялся и последовал за ним, задаваясь вопросом, чем все это может кончиться: дракой, извинением или примирительным «еще по одной»? Бен всегда ввязывался в подобные истории: в поездах, придорожных закусочных, на пароходах; казалось, ему были необходимы такие столкновения, чтобы подогревать в себе этот беспрестанно толкающий его к спорам дух противоречия. «Чего доброго, – подумал Дэмон, – в результате всего этого нас обоих отошлют домой, на одном и том же тихоходе, во Фриско».

– Добрый вечер, дамы, – подойдя к столику, произнес Бен и поклонился.

Лица сидящих за столиком удивленно обратились к нему. Бен пристально посмотрел на британского полковника:

– Знаете, приятель, вы становитесь довольно несносным. Англичанин скользнул по нему взглядом.

– Не вполне уверен, что вас это касается.

– Ваши слова только что убедили меня в обратном.

– Подслушивали, да?

– Откровенно говоря, я старался не слышать вас, но, увы, мне не удалось это.

Второй британский офицер, майор, произнес предостерегающе:

– Ронни…

– Нет, нет! – Полковник отмахнулся рукой. – Я хочу продолжить разговор.

– Насколько я понимаю, – монотонным голосом продолжал Бен, – вы считаете, что операция в Моапоре была фарсом. Я правильно понял?

– О! – Англичанин снова оскалил свои лошадиные зубы. – Один из «героев», надо полагать.

За соседними столиками воцарилась тишина, слышался только гул голосов у стойки.

– Это верно, приятель, – ответил Бен. – Один из героев.

Англичанин презрительно улыбнулся и посмотрел на своего компаньона, затем на девушек. Не сводя с них взгляда, он произнес:

– В сущности, по-моему, мы еще не знакомы…

Бен молниеносно схватил англичанина за мундир и рывком поднял его на ноги. Стул, на котором тот сидел, с глухим шумом опрокинулся назад. Англичанин оказался на три дюйма выше Бена и, видимо, фунтов на тридцать тяжелее, но Бен действовал так быстро, что англичанин едва перевел дыхание. Продолжая крепко держать его – их лица находились всего в нескольких дюймах друг от друга, Бен рявкнул голосом, который прозвучал как сигнальный горн:

– Надо встать, когда к вам обращается равный в звании офицер!

Теперь поднялся и второй офицер, и Дэмон, готовясь к бою, направился к нему. Однако полковник, который вывел Бена из равновесия, был настолько потрясен таким оборотом событий, что смог только угрожающе прореветь:

– Уберите прочь ваши грязные руки! Как вы смеете набрасываться на меня!

– Как видите, смею, приятель.

– Я личный друг генерала Блейми и прикомандирован к штабу…

– А мне плевать, будьте вы хоть личным другом императора Августа. Или сейчас же вон отсюда, или оставайтесь здесь, в этом зале, и слушайте, как я буду называть вас горластым лжецом, сволочью и свиньей…

– К вашему сведению…

– Что еще?

В зале стояла напряженная тишина. Англичанин нервно забегал глазами по сторонам. Бен отпустил его, и он сконфуженно мотал головой, чтобы поправить съехавший набок воротник.

– Джентльмены и офицеры, – переводя дух, сказал он, – таких сцен не устраивают…

– А я устраиваю, – ответил Бен пренебрежительно.

Дэмон, наблюдая за его глазами, за его внезапно расслабившейся позой, понял: Бен чувствует, что англичанин драться не станет.

– Ронни, – умоляющим голосом произнес английский майор, – не лучше ли нам…

– Замолчи! – Английский полковник снова обратился к Бену: – Мы сидели с этими дамами, полковник, и я был бы признателен вам, если бы…