355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Энтон Майрер » Однажды орел… » Текст книги (страница 18)
Однажды орел…
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 01:40

Текст книги "Однажды орел…"


Автор книги: Энтон Майрер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 67 страниц)

– Дай бог, чтобы ты оказался прав.

– Только так, другого пути не должно быть.

– Да, конечно, – сказал Колдуэлл после короткого молчания. – Я хорошо понимаю тебя. Хочется думать, что люди будут благоразумны, хочется верить в это от всей души… – Придерживая больную руку здоровой, он наклонился вперед, складной стульчик под ним заскрипел. – Но неужели ты искренне веришь, Сэм, что люди перестанут стремиться к наживе, перестанут возмущаться и негодовать, что они освободятся от заносчивости и предвзятости? Разве чувства ненависти и страха им теперь чужды? Нельзя же думать, что сильные мира сего просто так откажутся от захвата и удержания власти, от получения выгод за счет других. Почему это они вдруг должны измениться? Что может заставить их возненавидеть единственные известные им правила игры? Даже в том случае, если они были бы вынуждены изменить что-то, неужели ты допускаешь хоть на одну минуту, что их сограждане согласятся с этим?

Колдуэлл замолчал, его губы сложились в печальную улыбку. Посмотрев в проницательные глаза генерала, Дэмон почувствовал силу его интеллекта, непоколебимую беспристрастность мышления, способность ясно видеть пределы надежд и мудрости; и за всем этим возможность, нет, скорее, даже не возможность, а суровую необходимость сделать в этих пределах все, от него зависящее… Дэмон понимал, что Колдуэлл прав, и на какой-то момент сознание этой правоты вселило в Дэмона смертельный страх. Он закрыл глаза.

– Подумать только, – пробормотал Дэмон, – допустить хоть на одну минуту, что такая бездарность, такой безмозглый человек, как Бенуа, снова получит возможность…

– Да, это мясник и совершенно некомпетентный генерал. Ты прав в своей ненависти к нему. И все же он сделал что мог. То же самое и Фош – никаких проблесков воображения… А что ты скажешь о наших автомобильных промышленниках в Детройте? Война их вообще нисколько не волновала, они долго не хотели поступиться своими прибылями, когда нужно было производить танки, те самые тапки, которые были позарез нужны пам под Суассоном и Мальсэнтерой. Что ты скажешь о них? Рядом с ними старый дурак Бенуа выглядит не так уж плохо.

Дэмон крепко сжал руки в кулаки. «Какой же тогда во всем этом смысл? – хотелось крикнуть ему. – За каким чертом мы все за что-то цепляемся? Зачем нам думать о каком-то будущем?» – Но он ничего не сказал. Его охватило безысходное отчаяние, его разум был в смятении; Дэмон не понимал даже того, что думает обо всем этом сам.

– Дело в том, что допущена масса ошибок, очень многое делалось неправильно, – продолжал Колдуэлл своим монотонным вдумчивым голосом. – Вчера некоторым из нас довелось услышать мнение генерала Першинга. Это строгий, крутой человек, излишне догматичный, а иногда и слишком своевольный и властный. Но он обладает способностью докапываться до самого ядра, до истинной сущности вопроса… Он убежден, что во многом допущены ошибки, что капитуляцию приняли неправильно… На мой взгляд, в этом нет ничего удивительного. Если война велась невежественно, то нет никаких оснований ожидать, что мир будет иным. Фошу не следовало бы вести переговоры в Компьене с гражданскими руководителями, ему нужно было говорить с представителями армии: Людендорфом, Гинденбургом, фон Марвитцем. Капитулировать должна была армия, в противном случае нам следовало бы пересечь Рейн, дойти до Берлина и сорвать с петель Бранденбургские ворота, как поется в песне. Возможно, это и крайность, но в основном Першинг прав, потому что немецкое командование утверждает сейчас, что на полях сражений их армия осталась непобежденной, что капитуляция – результат предательства пораженцев внутри страны. – Колдуэлл замолчал и о чем-то задумался. – Все это заставляет серьезно поразмышлять кое о чем. Особенно о предстоящей зиме. Генерал Першинг считает, что придет день и все начнется сначала.

Эти слова ошеломили Дэмона. Осмотрев мрачным взглядом палату, он опустил глаза. Все начнется сначала…

Колдуэлл слегка наклонился вперед и положил руку на плечо Дэмона.

– И если этот день придет – да поможет нам бог, если он придет, – нашей стране потребуются такие люди, как ты, Сэм. В них будет острая и неотложная нужда, потому что все начнется сначала, все произойдет так же, как уже происходило. Я был свидетелем этому в Тамне, в девяносто восьмом году: триста товарных вагонов и ни одной накладной к грузам. Зимняя форма – для войны с Испанией в джунглях! Ненужные фляги, тонны уже сгнившего мяса. В Сибонее лошадей сваливали за борт, рассчитывая, что бедные животные проплывут три мили до берега. Ты и сам видел кое-что в Хобокене и Сен-Назере. Это, кажется, становится нашей историей: мы ко всему безразличны, ни к чему не готовимся, а потом на нас обрушивается неожиданный удар, нас охватывает справедливый гнев и мы готовы броситься в бой, не успел даже натянуть штаны… – Колдуэлл помолчал немного. – Только в следующий раз все это будет еще ужаснее. Самолеты будут летать быстрее, тапки – продвигаться дальше, пушки – стрелять точнее, чем теперь. Характерной чертой будущей войны станет неожиданное нападение на неподготовленную страну. И если придет этот день, а у нас не будет таких людей, как ты, готовых и способных выполнить свой долг, то нам придется пережить очень тяжелое время. Без таких людей армии будет очень трудно.

Колдуэлл прикусил губу и почесал пальцами забинтованную руку.

– Я не мастер на речи. Джордж Маршалл говорит что я слишком многословен, слишком интеллектуален и поэтому мои выражения недостаточно сильны. – Он улыбнулся. – Возможно, мне следует поучиться у Рейбайрна. Дэмон оживленно вскинул глаза:

– Как доживает Реб?

– Пошел на повышение. Зиммерман произвел его в сержанты. По-моему, это принесет ему несчастье, но это не мое, а его решение. Рейбайрн становится своего рода легендарным. За действия в бою у подножия горы я наградил его и Тсонку крестом «За выдающиеся заслуги» [24]24
  Второй по значению военный орден США, учрежденный конгрессом в 1918 году для награждения как военных, так и гражданских лиц, проявивших на поле боя личную храбрость. – Прим. ред.


[Закрыть]
и сам украсил их грудь перед дивизией, выстроенной в полной парадной форме. Крепко пожал руку Ребу и спросил его, что он намерен делать, когда вернется домой. – На лице Колдуэлла появилась печальная улыбка. – Мне не следовало бы спрашивать его об этом. Он посмотрел мне в глаза и громко заявил: «Сразу же, как вернусь, положу свою винтовку под водосточную трубу и каждый день буду выходить и смотреть, как ее разъедает ржавчина».

– Ох уж этот Реб, – пробормотал Дэмон.

– Да, остряк. Окружавшей меня свите потребовалось немало усилии, чтобы сохранить серьезный вид, пока я раздавал награды другим отличившимся. И это, конечно, еще не все. Реб, видимо, твердо убежден, что… – Колдуэлл бросил смущенный взгляд в сторону вошедшей в палату мисс Кармоди и продолжал, понизив голос: – …что пользоваться профилактическими средствами – это недостойная мужчины слабость. Я думаю, что мне удалось вывести его из этого заблуждения.

– А как вам удалось это?

– О, очень просто. Я позаимствовал у доктора несколько фотографий больных сифилисом в различной стадии и дал их Ребу для тщательного изучения. После этого я внушил ему, что если он подцепит эту болезнь, то у каждого зачатого им ребенка будет две головы, и ему придется самому отрезать одну из них сразу же после родов. Это, очевидно, подействовало. Недели через две он, пожалуй, будет у меня читать лекции для солдат полка о пользе нологового воздержания. Во всяком случае, говорят, что теперь Реб пускается в любовные похождения, только предварительно вооружившись набором профилактических средств. – Колдуэлл снова понизил голос: к ним приближалась мисс Поумрой, держа в руках большое деревянное блюдо со сладостями.

– Генерал, вы не желаете попробовать? – обратилась она к нему с лучезарной улыбкой. – Они совсем свежие, даже теплые еще.

– С удовольствием, благодарю вас. – Он вежливо поклонился и взял пирожное. – Сладкое из рук прекрасной. Нельзя ли и мне остаться здесь до полного выздоровления?

– Я не вижу ничего, что могло бы помешать этому, – заявил проснувшийся Уоррентон. – Может быть, это бессердечное создание будет тогда проводить больше времени с нами и меньше с рядовыми солдатами.

– Но я всегда к вашим услугам! – запротестовала мисс Поумрой и очаровательно покраснела, когда раздался общий веселый смех. – Тем не менее если бы генерал остался у нас, было бы прелестно. Генералов у нас еще не было.

– Представляю себе, – сухо заметил Колдуэлл. On быстро сунул липкое коричневое пирожное в рот и подмигнул Дэмону. – Эта штука куда лучше галет, поджаренных на свином сале, Сэм. Очень вкусно. – Облизывая пальцы, он наблюдал, как мисс Поумрой подходила к каждому в палате и предлагала отведать сладостей. – Да, – продолжал он, – американцы – это великий и великолепный народ, но, по-моему, несколько наивный. Нам кажется, что если мы поднимем кого-нибудь из грязи, стряхнем с него пыль и обменяемся с ним рукопожатием, то уже можем идти вместе в ближайший бар и говорить друг другу: ах, какие мы хорошие ребята. Приятный взгляд на окружающий мир, но несколько сентиментальный. Возьмем хотя бы Вильсона: это образованный и культурный человек, таких сейчас не так уж много, но что представляют собой его «четырнадцать пунктов»? Неужели он в самом деле думает, что наследники Талейрана, Бисмарка и Палмерстона могут в один прекрасный день превратиться в тибетских лам, проповедующих мистическое братство? – Колдуэлл стряхнул здоровой рукой крошки с френча и глубоко вздохнул. – Конечно, было бы прекрасно снова заняться важными проблемами мира и прекратить тревожиться по поводу мрачных предсказаний разведки, мест нахождения полевых складов боеприпасов и стрельбы в пограничных зонах. – Колдуэлл поднялся на ноги и с трудом накинул на себя шинель; неуклюже застегивая одной рукой пуговицы, он пристально смотрел через окно во двор, где три санитара катали больных в госпитальных креслах-колясках. – Да, война кончилась… Сейчас каждый хочет поскорее вернуться домой и накопить миллион долларов. О войне и армии говорить постепенно перестанут, о них будут вспоминать только в большие праздники, когда ветераны, подтянув свои животы, нарядятся в форму и торжественно пройдут с оркестром по главной улице. А потом, обливаясь потом, они постоят перед трибуной у городской ратуши, слушая в течение сорока пяти минут брехню какого-нибудь краснощекого дурака о преданности и героических жертвах на полях сражений. И это будет все, о чем вспомнят. Все, пока не грянет новая война…

Колдуэлл уже хотел было идти, но в тот же момент остановился. Уходить ему, по-видимому, не хотелось, но и оставаясь, он чувствовал себя как-то неловко. Дэмон никогда не видел его таким нерешительным. Потом, ударив перчатками по бедру, Колдуэлл сказал:

– Ну что ж, мне надо отправляться в Невиль, попытаюсь разыскать там свою взбалмошную девчонку. – Он решительно шагнул к Дэмону и протянул ему левую руку: – Всего хорошего, Сэм.

– Спасибо, сэр. И вам всего хорошего. Спасибо, что заглянули сюда и навестили меня.

– Ерунда, Сэм. – Колдуэлл сделал шаг в сторону и снова остановился в нерешительности. Затем он встал так, чтобы Уоррентон не видел их лиц, и, наклонившись, тихо произнес:

– Сэм…

– Да, генерал?

– Сэм, наши дороги могут разойтись теперь, и, вероятно, надолго. Мне не хотелось бы этого… Я хочу, чтобы ты знал: я горжусь тобой. Ты такой, каким я хотел бы иметь сына, если бы мне выпала такая честь.

– Благодарю вас, сэр. Мне хотелось сказать вам что-то подобное этому… Что для меня значила служба под вашим началом, словами не выразишь. Я очень рад, что узнал вас.

Колдуэлл откашлялся и продолжал несколько другим тоном:

– Подумай об этом, Сэм, ладно? С окончательным решением не торопись. Подумай обо всем, что я сказал. Банковского служащего из тебя не выйдет, и ты знаешь это. Зачем жить, вечно подозревая каждого? Ты станешь каким-то сидящим в паутине, сколачивающим капитал пауком, бережливой душой… Нет, в банке тебе не работать. Это будет ужасной ошибкой.

– Возможно, вы и правы, – согласился Дэмон, улыбаясь.

– Подумай об этом, Сэм. Ты рожден для дел посерьезнее. Обещай мне подумать об этом.

– Обещаю, сэр.

– Отлично.

Проходя быстрым энергичным шагом по палате, генерал не забыл кивнуть каждому больному и стоявшей у дверей мисс Поумрой, которая ответила ему сияющей улыбкой.

Глава 10

Канн оказался еще одним новым миром, о котором Дэмон не имел ни малейшего представления. Яркое солнце, чистый прохладный воздух, масса прогуливающихся людей на Ля-Круазетт. Здесь были и англичане – круглолицые, краснощекие, в кепи из шерстяной ткани; и проводившие все ночи за рулеткой русские аристократы с бледно-восковыми лицами, в облегающих голубовато-серых тужурках и шелковых галстуках; и американские летчики в военной форме с осиной талией и сдвинутыми набекрень пилотками; и однорукие французские штабные офицеры с моноклями и мордами сверхвоспитанных породистых собак… И всюду, буквально на каждом шагу – женщины, окруженные мужчинами, женщины в наброшенных на плечи и руки пышных дорогих мехах, женщины с таинственными глазами на лицах всевозможных оттенков: от белого, как мрамор, до смуглого, счастливо уверенные в своей бесподобной красоте.

1919 год. Вдоль Ля-Круазетт двигался мир сновидений.

Дэмон не спеша делал около сотни шагов, останавливался и садился на скамейку лицом к морю, чтобы дать отдых еще не окрепшей ноге; через десять минут он поднимался и, преодолевая острую боль, снова шел. Почти всю первую сотню шагов он уже мог делать теперь, не пользуясь тростью, и это говорило о явном улучшении. По набережной Святого Петра он шел, уже крепко прижимая локоть к туловищу и откровенно опираясь на трость. В конце дамбы Дэмон снова сел отдохнуть и с интересом наблюдал за подернутой рябью водой. Казалось, что она покрыта непрестанно перемещающимися перьями с каким-то необыкновенным отливом: поверхность походила то на металл, то на пыль, то на масло. Под водой на камнях виднелись медленно колышущиеся длинные морские водоросли.

Когда Дэмон, преодолевая желание попросить очередной укол морфия, лежал в бессонные утренние часы в длинной безмолвной палате, наблюдая за темно-красными огоньками сигарет в руках бодрствующих, как и он, соседей, он думал обо всем, что произошло с ним и с десятком миллионов других… Однако нельзя сказать, что, размышляя над всем происшедшим, он добирался до сути, хотя и пытался сделать это. Пережитое становится ценным только тогда, когда насыщается значением, когда человек, получивший какой-то опыт, делает для себя определенные выводы. Все дело в том, что он, Дэмон, никогда не рассуждал. Он действовал, действовал быстро, как подсказывала интуиция. Теперь настало время, когда он должен приучить себя думать, думать спокойно, здраво, рассудительно. Итак, какие же ему следует сделать выводы?

Война. Оказалось, что война – это вовсе не такое уж захватывающее приключение, насыщенное доблестными подвигами и схватками с судьбой, как ему представлялось раньше. Война – это кровавая бойня, массовая резня. Те, кому повезло, остались живы, а кому нет – погибли или искалечены. И это все? Неужели за всем этим нет никакой правды? Неужели справедливое дело не восторжествует?

Дэмон перевел взгляд на пестрый лесок мачт шлюпов и ялов в море, на синие и желтые фигурки людей, мелькающие на их белых палубах.

Нет, никакой правды за всем этим нет. А что, собственно, является правдой? Он сидит сейчас здесь, на теплом отшлифованном камне. Судьба пощадила его, но является ли это следствием какой-то определенной причины? Год назад он без колебании ответил бы: «Да, является», теперь же, после того как его зацепили беспощадные крылья войны, он больше не верит в это. Дев, Кразевский, Краудер погибли, а он остался жив просто потому, что ему повезло. Они победили не потому, что их дело правое, а потому, что у них было больше солдат и оружия и их солдаты были более храбрыми и свежими, в то время как немецкие солдаты устали от четырехлетней войны и потерь и утратили волю к победе. За четыре года и его, Дэмона, наверняка убили бы, он теперь совершенно уверен в этом. Если он, хромая, снова отправился бы на передовую, то очередная награда досталась бы не ему, а его матери. Ничего божественного в ходе событий Дэмон не видел. Люди приводили в движение войска, состоящие из таких же людей, и те терпели поражение или добивались успеха в зависимости от своих возможностей, мастерства, стойкости и ресурсов, а также от везения или невезения. Людендорф почти выиграл сражение под Шмеп-де-Дамом, потому что он тщательно спланировал наступление, а его войска показали хорошее мастерство и дисциплинированность; но проиграл он это сражение потому, что его солдаты, испытывавшие голод и лишения, остановились для грабежа, потому что они устали намного больше, чем кто-либо, – больше, чем предполагал даже сам Людендорф, – и потому что американцы, такие, как он, Дэмон, стремительно бросались в прорывы на решающих участках и сдерживали натиск противника. Если допустить, что существовала судьба, предопределившая исход войны, то следует отметить, что эта судьба очень капризна. К богу взывали и союзники и их противники, каждая сторона считала свое дело правым и справедливым, и каждая сторона совершала бесчисленные преступления во имя достижения «большой справедливой победы». Все это было частью так называемых жертв во имя достижения победы. Но для какого-нибудь немецкого майора, который шел сейчас, прихрамывая, по мрачной зимней улице Касселя или Лейпцига, все эти жертвы оказались напрасными. Такими же они могут оказаться и для него, Сэма, если четыре великие державы окажутся не в состоянии обеспечить справедливый и длительный мир…

Дэмон вздохнул, поднялся на ноги и пошел по набережной обратно. Дойдя до кафе с верандой, обращенной к порту, он остановился, решив что-нибудь выпить. Опустившись в плетеное кресло, он зацепил трость за край стола, заказал официанту вермут и стал ждать, прислушиваясь к стуку копыт, скрипу и бренчанию повозок и звонким сигналам такси. Он увидел проходившего мимо артиллерийского офицера, как ему смутно помнилось, из триста двадцать девятого полка, потом летчика, ехавшего в открытом экипаже с двумя девушками из Красного Креста. Наклонившись вперед и вытянув с хорошенькие белые шейки, девушки громко смеялись над тем, что им говорил летчик. Дэмон вспомнил, как однажды летним вечером на него точно так же смотрела Силия. Во время наступления в районе Аргонн он получил от нее письмо, которое даже тогда вызвало у него улыбку.

«У нас здесь все восторгаются тобой, Сэм. Твоя храбрость и эти награды потрясли всех. Папа и мистер Клаузен намерены назвать лужайку перед ратушей площадью Дэмона. Как тебе это правится? Ты станешь теперь бессмертным!!! Пег говорит, что мистер Верни не может рассказывать ни о чем, кроме твоих подвигов, он всем то и дело повторяет: „Я знал, что героизм в этом парне был с самых пеленок, я знал это“. На стене его комнаты висит карта Фландрии с разноцветными флажками, и он каждый день просит читать новости вслух, от первого до последнего слова. Пег говорит, что он всех их сводит с ума. Она шутит, конечно, потому что все они очень гордятся тобой. Это просто замечательно, Сэм. Мне кажется, что я и сама говорю каждому встречному: „Я уже давно знала, что он будет такой!“ Я никогда не забуду того момента, когда на газоне около дома твоей матери я сердито ругала тебя за твое утверждение, что ты знаешь свою будущую судьбу. Ты был все-таки прав. Как ты мог это знать?! Мне надо было бы поверить тебе тогда, правда? Тебе все должны были поверить. Фред находится сейчас в Кэмп-Шелби, он говорит, что его часть скоро пошлют за рубеж. Я и рада этому, и в то же время очень боюсь. Это ужасно, если война будет продолжаться. Эти гансы такие безжалостные звери. Наш город опустел теперь, но все равно я испытываю большое удовольствие от пребывания здесь с мамой и папой. Наверное, теперь, когда ты стал капитаном и героем войны, у тебя мало свободного времени, но если появится хоть одна минутка, я буду очень рада получить от тебя несколько слов».

Отпив несколько глотков аперитива, Дэмон улыбнулся. В глубине души Силия, конечно, сожалела, что не подождала его. Кавалер ордена Почета куда более привлекателен, чем лейтенант береговой артиллерии. «Площадь Дэмона». Этот грязный прямоугольник высохшей травы, где в тени от вязов, надвинув на нос соломенные шляпы, бывало, сидели и дремали Уолт Корни и Джейк Линстром… Награду в Дебремоне ему вручил сам генерал Першинг. Когда генерал прокалывал булавкой френч, Дэмон почувствовал, как легко натянулась ткань. Потом Першинг крепко пожал ему руку, и на его суровом лице появилась холодная улыбка. «Поздравляю, Дэмон, – сказал он, – за такую награду я с удовольствием отдал бы свою генеральскую звезду». Что ж, возможно, и Дэмон, будь он на месте генерала, отдал бы. Но теперь снова мирное время, знамена поблекнут, армии сократятся, Фред Шартлефф вернется к своим делам в Чикаго, а его молодая жизнерадостная жена будет растить своих детей и устраивать пышные приемы в городском доме на берегу озера…

– Капитан Дэмон! – прервал его размышления бодрый голос. – О, майор, простите… Искренне поздравляю!

Повернув голову, Дэмон увидел стоящего у стола первого лейтенанта, коренастого молодого человека с некрасивым костлявым лицом, клювообразным носом и быстрыми веселыми глазами. Лицо, которое он раньше видел, но сразу не смог вспомнить где. Однако в следующий момент он вспомнил.

– Привет! Кажется, Крайслер?

– Да, сэр. Пожалуйста, не вставайте. Я просто увидел вас, и мне захотелось…

– О да, да. Батальон Рассела. – Дэмон все же встал, перенеся тяжесть тела на здоровую ногу. – Вспоминаю, что мы виделись во время того короткого совещания на пути к Мальсэнтеру. Мне кажется, что после этого мы больше не встречались. Вас ранило там?

Утвердительно кивнув, Крайслер быстрым и легким движением большого пальца указал на грудь.

– Осколками снаряда. Но мне повезло, легкие не задеты. А что произошло с вами, сэр?

– Зацепило бедро и бедренную кость. Под Мон-Нуаром. Садитесь, Крайслер. Угощайтесь.

– С удовольствием, если это не побеспокоит вас…

– О, нет, нет. Я просто сижу здесь и размышляю. Извините, что не сразу узнал вас.

– Это вполне естественно, сэр. Откровенно говоря, я удивлен, что вы вообще помните меня. – Крайслер приветливо улыбнулся. – Я был в тот вечер в очень подавленном настроении.

– Да, у меня было такое же состояние. Как вас звать, Крайслер?

– Бен, сэр.

– Отлично. Давайте называть друг друга по имени, Бен и Сэм. – Дэмон улыбнулся.

Наблюдая за прохожими, они медленно потягивали прохладное терпкое випо и рассказывали друг другу о себе и своих переживаниях. Крайслер родился в Меномини, в штате Висконсин, где его отец владел недвижимостью и издавал местную газету. Он учился в Вест-Пойнте и окончил его в 1918 году, на год раньше срока. Крайслер прибыл в полк всего за два часа до того, как Дэмон встретил его на совещании.

– Я не имел тогда ни малейшего представления о том, что происходит. Единственное, что мне было известно, это должность, на которую меня назначили. Откровенно говоря, я здорово струхнул тогда. Все, казалось, было не так, как я представлял себе.

– Это неудивительно, – тихо сказал Дэмон. – В действующих войсках для новичка всегда самое трудное – это начало. Ну, и как же вы справились?

– Просто и сам не знаю, как все это вышло. По-моему, мое ранение – это самое быстрое ранение в истории войны. – Когда Крайслер улыбался, его некрасивое лицо делалось мальчишески озорным. – Мори и я преодолели с солдатами проволочное заграждение, атаковали гранатами две первые артиллерийские позиции противника и захватили их. Мы стремительно продвигались вперед, несмотря на дождь, грязь и другие трудности, и я уже подумал, что часам этак к шести вечера мы дойдем чуть ли не до Берлина. Но в тот же момент меня что-то ударило и я как подкошенный повалился на спину; грудь так болела, словно ее лягнул копытом мул. – Он провел рукой по своим коротко подстриженным темным волосам. – Я не планировал шестилетнюю кампанию, как старина Дик Уэллсли, но, разумеется, не предполагал и того, что буду участвовать в войне всего четыре часа… Все мои усилия, затраченные в Вест-Пойнте, оказались напрасными, А вы, сэр, какого выпуска?

– Я не имел удовольствия кончать Вест-Пойнт, – ответил Дэмон.

Крайслер вскинул на него удивленный взгляд, его лицо расплылось в веселой мальчишеской улыбке.

– Ха, здорово, правда! Самое ужасное в этом Вест-Пойнте то, что там скучно и мрачно, как в подземелье. Люди с чувством юмора там встречаются один на пятьдесят.

Дэмон засмеялся. Крайслер решительно нравился ему.

– Да, вам, наверное, невесело было там.

– Старшекурсники считали меня ненормальным, называли легкомысленным. «Курсанту первого курса фривольничать здесь не позволено, Крайслер, – поучали они. – Мы позаботимся о том, чтобы избавить вас от этой отвратительной привычки». Почему они, черт возьми, считают, что должны разговаривать только как доктор Джонсон? Однажды я не утерпел и высказал это одному из них.

– И вы пробыли там в таком положении все четыре года?

– Три. Нас обучали по сокращенной программе, чтобы поскорее вытолкнуть в эту великую бойню. Откровенно говоря, я не пожалел об этом. – В блестящих черных глазах Крайслера появились задорные искорки. Дэмон понял, что под безудержной бравурностью скрывается мужественный характер. – Через некоторое время это превратилось в своеобразную игру, в жестокую, методичную игру. Они навалились на меня, используя свои права на полную катушку. Я сопротивлялся, уклонялся, напрягал все свои силы и исправно нес бесчисленные наряды вне очереди… Но я не унывал, каждый вечер подходил к зеркалу, смотрел на свою физиономию и говорил: «И все-таки ты не лишился чувства юмора». И представьте себе, это помогало. – Он замолчал, несколько секунд с большим интересом наблюдая за сидящей у соседнего стола хорошенькой француженкой. – Впрочем, я беру назад свои слова о воспитанниках Вест-Пойнта. Полковник Колдуэлл, несомненно, обладает чувством юмора. В тот вечер, казалось, ничего особенного не происходило, но я не мог найти никого, кто мог бы сказать мне что-нибудь толком. Когда же я увидел Колдуэлла, то подбежал к нему и сказал: «Сэр, я имею приказ принять командование третьим взводом третьей роты первого батальона». Он бросил на меня изумительно веселый взгляд и сказал: «Благодарю вас, лейтенант, это назначение, безусловно, облегчит мне исполнение возложенных на меня обязанностей».

– А вы знаете, – начал сквозь смех Дэмон, – Колдуэлл уже бригадный генерал. Он тоже приедет сюда. Завтра или послезавтра я увижусь с ним.

– А вы собираетесь вернуться в полк в Хексенкирче?

– Не знаю. А вы?

– Обязательно. Я ведь уже знаю немецкий, зачем же пропадать знаниям? Пойдемте в казино, – предложил он. – Посмотрим, как там играют.

– Вы слишком бодры и подвижны для инвалида, Бен.

– О перед вами самый легкомысленный человек. Пойдемте, майор…

Они допили вино и прошли через небольшой парк. Боль в ноге утихла, то ли в результате настойчивых упражнений в ходьбе, то ли из-за выпитого вермута. Дэмон заметил, что Крайслер дышит неритмично, его лицо покрылось пятнами и было напряжено, – видимо, сказывалось ранение.

Они молча поднялись по ступенькам, вошли в прохладное, хорошо освещенное фойе, постояли несколько секунд у входа в салон, в котором сидели, потягивая коктейли и весело разговаривая, небольшие группы людей; в длинном салоне стоял легкий гул от певучего французского говора. Зал освещался мягким, отраженным от потолка светом, повсюду были видны сверкающее наряды женщин.

– Хотелось бы мне свободно говорить по-французски, – заметил Крайслер. – Не на ломаном ученическом языке, а совершенно свободно. А вы знаете французский, майор?

– Немного.

– Мне говорили, что лучше всего, когда имеешь пассивный запас слов.

– Что? О да, конечно. – Дэмон смотрел на мужчину с прямыми темными волосами и топкими усиками, который стоял перед небольшой группой людей, по-видимому англичан, и рассказывал им о своем охотничьем успехе: он изобразил внезапное нападение какого-то дикого рогатого зверя, свой испуг и рожденный отчаянием героизм, потом рассказчик показал, как ему удалось произвести удачный выстрел и как он победоносно поставил ногу на тушу убитого зверя. Окружавшие его мужчины – все они были в штатском – разразились дружным смехом и начали упрашивать охотника рассказать еще что-нибудь. У Дэмона рассказчик вызвал на какой-то момент слабую неприязнь, сменившуюся холодным безразличием. Они находились в одном из мест времяпрепровождения богатых; жизнь возвращалась в прежнюю колею, и здесь опять собирались для игр богачи. Все это было вполне естественно. Насколько Дэмон знал, это был Бой Брэдфорд, кавалер орденов «Крест Виктории», «За безупречную службу» и «Военный крест», ставший в двадцать четыре года бригадиром британской экспедиционной армии… Позади группы с рассказчиком находилась рулетка, оттуда доносился шуршащий звук и щелчки катающихся шариков и скучный монотонный голос крупье:

– Faites vos jeux, sieurs-et-dames, faites vos jeux… [25]25
  Делайте ставки, дамы и господа, делайте ставки… ( франц.)


[Закрыть]

– Пойдемте посмотрим, как играют, – предложил Дэмон. Крайслер отрицательно покрутил головой.

– Я лучше присяду и отдохну, – сказал он. – Все это несколько волнует меня. А при виде этих очаровательных женщин у меня просто дух захватывает.

Дэмон заметил, что Крайслер немного вспотел, еще больше побледнел, кожа на его клювообразном носу натянулась. «Лучше его оставить на некоторое время одного», – подумал Дэмон и сказал:

– Ну, хорошо, я совершу обзорную прогулку и скажу вам, где идет интересная игра.

Дэмон направился к игорной комнате, но, пройдя немного, повинуясь какому-то неожиданному импульсу, повернул вправо и пошел вдоль колоннады, крепко опираясь на трость и разглядывая стоявшие там и тут пары. Встреча с Крайслером снова выдвинула проблему его будущего на передний план; остановившись возле одной из колонн, он закурил сигарету и стал любоваться многочисленными яхтами в заливе, изящным скольжением синих, белых и красных их корпусов, сверкающих на солнце начищенной медной отделкой. На корме одной из них была надпись: «L’Aiglette, Cannes». [26]26
  «Орлица, Канн» ( франц.)


[Закрыть]
Двое мужчин грузили в трюм яхты корзины с продовольствием. Теперь они могли свободно плыть к таким экзотическим островам, как Хальмахера, Тимор, Паламангао.

Служба Дэмона протекала не так уж плохо. Он нес в своем ранце если не маршальский жезл, то, во всяком случае, трость помощника командира батальона. Он способен повести за собой солдат, поднять их дух и привить уважение к себе, у него есть то тактическое чутье, о котором говорил Колдуэлл; то самое седьмое чувство, которое не имеет никакого отношения к знаниям, почерпнутым из книг, умению читать карту, наставлен ним по боевой подготовке или научно обоснованным предположениям. Он нашел свое место в жизни. Нашел ли? А может, это всего-навсего заблуждение, в которое ты, зажатый тисками войны, впал за счет талантов других? Никто ведь по-настоящему не знает, что у него в глубине души и что составляет его собственное безраздельное «я»: под внешним обликом каждого из нас таится неизвестное – поэт или провидец, полководец или первооткрыватель; ни один человек не может уверенно сказать, какова его судьба и предназначение.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю