Текст книги "Живописец смерти (СИ)"

Автор книги: Джонатан Сантлоуфер

Соавторы: Кейт Эллисон,Карло Лукарелли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 110 страниц)

Кейт внимательно вгляделась в края картин из Бронкса, но каракули не превратились ни в пенисы, ни в вагины, ни во что-то еще.

– Спасибо. Вы мне очень помогли. Я еще зайду к вам. – Она положила в сумочку фотографии и вышла, лишив Блума возможности уговорить ее приобрести один из рисунков гермафродита, хотя они показались Кейт действительно интересными.

Кейт направилась в участок. В ушах звенели слова Блума: «Живут по своим правилам… на обочине общества… культурно изолированы… с нарушениями психики».

Стало быть, настоящий художник-аутсайдер – это человек, живущий в разладе с обществом, склонный к антиобщественным поступкам.

Гермафродит зациклилась на мужских и женских гениталиях. Это, как сказал Блум, близко ее сердцу.

Но зачем художник из Бронкса – Кейт начала называть его так – использовал такие нелепые цвета? Какое значение эти картины имели для него?

Она сидела на заднем сиденье такси, погруженная в свои мысли. Конечно, каждый художник что-то ищет, пытается посредством творчества выразить свой внутренний мир. Так что же пытался выразить художник из Бронкса?

Наверняка он хотел, чтобы его работы увидели. Вот поэтому и оставлял их на месте преступления. Но зачем? В виде своеобразного дара жертве, или они служили какой-то цели? Какой именно?

Он стоит напротив знакомого старого каменного здания на Пятьдесят седьмой улице. Очень хочется войти, чтобы увидеть студентов за мольбертами, но его не проведешь. Потому что кто-нибудь обязательно запомнит его, а этого допускать нельзя. Так что он наблюдает, как они входят и выходят. Студенты, преподаватели, молодые, пожилые, белые, черные, азиаты, латиносы. У одних под мышкой большие альбомы, другие – с ящиками принадлежностей для живописи. Он ненавидит их всех.

Вспоминает себя мальчиком. Как делал рисунки мелом на тротуаре и они нравились прохожим. Иногда кто-нибудь давал ему доллар за то, что имел удовольствие полюбоваться его живописью. Потом появились другие, несколько странные на вид мужчины среднего возраста. Очень скоро он узнал, чего они хотят от него, и научился призывно улыбаться. Это не составило труда. И к подобному виду секса он тоже довольно быстро привык. Они водили его в туалеты на автобусных станциях или в номера отелей и платили. Но эти деньги он ей не отдавал, а откладывал на учебу в школе живописи. Большей частью то, чем занимались с ним эти грязные твари, было до тошноты отвратительно, но он закрывал глаза и воображал себя здесь, в этом здании, за мольбертом. И думал, что за это можно и потерпеть.

Прикрытые солнечными очками глаза наполняются слезами. Ведь если бы не катастрофа, он тоже стал бы одним из этих студентов в запачканных краской джинсах. Эта мысль укрепляет его решимость, и он отгоняет эмоции.

В руках у него небольшой альбом для рисования и толстый графитовый карандаш. Что особенного в том, если молодой человек стоит неподалеку и делает набросок. Очень удобно время от времени поднимать глаза и оглядывать выходящих из здания студентов. Нужно решить, кого выбрать. Он перебрал нескольких кандидатов и в конце концов остановился на двух: симпатичной светловолосой девушке и темноволосом парне. В полуфинал их вывело то, что они имели ящики с принадлежностями для живописи и улыбались. Они улыбались ему. И она, и он. Кто победит в состязании, он пока не знал. Ему хотелось бы сделать обоих – «…пришли десять крышечек и получи двойное удовольствие…» – но в данный момент это было бы слишком рискованно.

Вчера, когда он начал охоту, девушка несла домой готовую работу, натюрморт. Он знал это, потому что попросил разрешить взглянуть, и она разрешила. Вот картина, которую можно использовать. Но легко ли будет уговорить ее пойти куда-нибудь? Ведь для того, чтобы обработать нормальную девушку, не проститутку, нужно время, которого у него не было. А вот с парнями определенного типа (его он научился распознавать безошибочно) всегда легко. Этот темноволосый, такой стройный и приятный, с пятнами краски на джинсах, он как раз из этих. Это видно по специфической улыбке.

«…Воскресенье, понедельник – счастливые деньки…»

Наблюдая за студентами художественного училища, он ощущает тоску по работе в своей мастерской. Но то, чем он сейчас занимается, очень важно. Потому что без этого – без жертвы – невозможно продолжать работу.

На его счету уже много жертв. И страданий. О которых никто не знает.

Однажды он рассказал Дилану кое-что, потому что знал: Дилан тоже много повидал на своем веку и поймет. Естественно, Тони знает все, но он никому не расскажет. Никогда.

– Правда, Тони?

«Это здор-р-рово! Здор-р-рово! Здор-р-рово!»

– Спасибо, – шепчет он. Как хорошо, что старый друг рядом. А где Дилан, Келли, Бренда, Брендон? Может, собрались у Стива, резвятся в бассейне. Но он на них не в обиде. Они хорошие друзья и имеют право развлечься.

Темные облака опустились ниже крыш самых высоких небоскребов, и он им благодарен за это. Чем меньше света, тем лучше. Но широких солнечных очков все же не снимает. Надеется, что девушка и парень сочтут его загадочным и сексуальным.

Девушка вошла в училище три часа назад, поэтому, если расписание у нее то же, что и вчера, она может выйти в любую минуту. Он смотрит на часы, поднимает глаза – и вот: она спускается по каменным ступеням с ящиком в руке.

«Как я хорошо все рассчитал!»

«Это здор-р-рово!»

– Тихо, Тони. Она идет.

Он знает, что она видит его, но не отрывается от рисования. Интенсивно работает толстым графитовым карандашом. Вот она уже рядом, но он продолжает штриховать, не поднимая головы.

– Наверное, без очков работать было бы легче, – говорит девушка. – Особенно в такую пасмурную погоду.

– Без чего? – спрашивает он, хотя прекрасно все слышал.

– Без темных очков.

– А… но мне нравится смотреть на мир через них.

– Сквозь розовые очки?

– Розовые. Разве они розовые?

Он снимает очки, разглядывает их. Нет, они коричневые. По крайней мере он всегда так считал.

– У тебя красивые глаза, – говорит она. – Зачем их прятать?

На лице его появляется фирменная улыбка, он старается не моргать и не щуриться. «Мне повезло, что я красивый. Это весьма кстати».

Он уже давно выработал набор улыбок, наклонов головы и прочих жестов – разумеется, почерпнул из телевидения – и знает, как их использовать наиболее убедительно. Сейчас проводит пальцем по гладкому, почти безволосому, подбородку, затем кончиками пальцев легонько постукивает по полным, женственным губам, таким привлекательным, сексуальным, надеясь на соответствующую реакцию с ее стороны. Вдруг совершенно некстати в голове проносится череда порнографических сцен в темных переулках, кабинках общественных туалетов, номерах отелей.

– О чем ты задумался?

– Что? Да так просто. – Очередная натренированная улыбка. – Как учеба?

Она пожимает плечами:

– Как обычно.

– Может, пойдем выпьем кофе? – Он снова водружает на место очки и начинает знаменитую рекламную песенку: – «Не пора ли сделать перерыв и сходить…»

– …в «Макдоналдс»! – заканчивает она строку.

– Ого! – восклицает он.

Девушка смеется, переминается с ноги на ногу. Обтянутые цветастым топом довольно крупные груди слегка колышутся. Он ей явно нравится.

– Я, конечно, не прочь. – Девушка смотрит на него и вздыхает. – Но мы договорились встретиться с подругой. Я и так уже опаздываю.

– Жаль.

– Может, в другой раз? – Девушка медленно вытаскивает из его пальцев карандаш и на задней стороне альбома пишет номер телефона. – Меня зовут Энни. Позвони. – Она поворачивается и размашистым шагом идет по улице. На углу оборачивается, машет рукой, но он смотрит в другую сторону, потому что увидел темноволосого парня. Этот шанс ему очень не хочется терять.

– Как он тебе, Тони?

«Да. Это здор-р-рово!»

Темноволосый парень останавливается на нижней ступеньке, опускает ящик с принадлежностями, берет сигарету и долго возится, прикуривая. Затем прислоняется спиной к стене и медленно выпускает дым. Просто классическая картинка.

Ясное дело, парень позирует для него. Он сейчас рассмеялся бы, если бы это не было так важно.

Проходит минута. Парень роняет сигарету, давит ее каблуком. Затем проводит рукой по длинным темным волосам, поднимает ящик с принадлежностями и перебегает улицу, уворачиваясь от автомобилей, как в сцене погони в кино. Останавливается, запыхавшись, рядом с ним, наклонятся так, что чувствуется запах табака.

– Славный рисунок, старик.

– Спасибо.

– А что у тебя с рукой? – Парень показывает на зазубренный пурпурный шрам.

– О… – Он натягивает рубашку на запястье. – Это было давно… когда я был, хм… в общем, затачивал карандаш бритвой. – Он снимает очки, поскольку все, не только та девушка, Энни, считают, что у него красивые глаза. Этот капитал нужно как-то использовать. Он улыбается, стараясь не сильно моргать.

Сработало, потому что улыбка парня становится мечтательной.

– Тебе нравится здесь учиться? – Он кивает на здание училища.

– Да, там классно.

– Ты художник?

– Хочу стать им. – Парень покусывает нижнюю губу. Возможно, флиртует. – А ты?

– Я художник, – отвечает он.

– О, клево! Где выставляешься?

«Выставляюсь?» Это слово сбивает его с толку, но лишь на несколько мгновений.

– В музеях.

– Ого! Клево! – Парень повторяет движения светловолосой девушки. Переминается с ноги на ногу.

«Давай же. Ведь это здор-р-рово!»

– Ты живешь далеко отсюда?

– Я, хм… снимаю квартиру в Ист-Виллидже. Лучше не могу себе позволить, пока не начну выставляться, как ты, в музеях. – Парень смеется нервозным девичьим смехом.

– Работаешь тоже там?

– И работаю, и живу. Все там. В общем, клево.

– Клево, – повторяет он. – Живешь один?

– Ага. – Очередной нервозный смешок. – Хм… хочешь, пойдем покажу?

– Здор-р-рово!

Парень хихикает.

– Тигренок Тони?

– Ты его знаешь?

– А кто не знает?

– Ты действительно знаешь Тони?

– А ты забавный. – Темноволосый парень продолжает хихикать.

Он надевает очки и улыбается.

Глава 13

Пока Браун собирал данные по Леонардо Мартини, Кейт наблюдала через одностороннее стекло за допросом Ламара Блэка, бойфренда Сузи Уайт, который проходил прежде по делам, связанным с распространением наркотиков, воровством и сводничеством. Так что найти его особого труда не составило. Блэк сидел сгорбившись на стуле, пыхтел сигаретой. Держался хладнокровно, но выглядел усталым. Браун сказал, что Перлмуттер возится с ним уже два часа.

– Говорит, что понятия не имеет, кто мог сделать такое с его «маленькой Сузи», – сообщил Ники, захлопнув за собой дверь комнаты для допросов. – Утверждает, что они любили друг друга. Скорее всего, это правда. Парень просто остолбенел, когда я сунут ему под нос фотографию, сделанную в кабине фотоавтомата. Клянется, что в ту ночь, когда зарезали Сузи Уайт, был до утра в бильярдной.

Кейт посмотрела сквозь стекло на Ламара Блэка. Он откинул голову, открыв широкий розоватый шрам, пересекающий горло. О нем упоминала Росита Мартинес.

– Что еще?

– Говорит, что Сузи Уайт сбежала из дому. Не помнит, где это. Какая-то глухомань. Вряд ли нам удастся узнать адрес ее родителей. Говорит, что обычно она работала в центре на одного умника-сутенера, итальяшку. Блэк уверен, что это мафиози. Умник как-то очень сильно побил ее, и она скрылась от него. Одна знакомая девица привела ее к Блэку. После убийства Сузи эта девица смылась, так что нам ее не достать.

– Кому-то нужно поехать в Бронкс и поговорить с девушками Блэка.

Перлмуттер кивнул.

– Уже поехали.

– Не думаю, что это Блэк, – сказала Кейт. – Зачем ему лишать себя лишнего заработка? К тому же он не похож на художника.

– Верно, не похож.

– А другую жертву, Маршу Стимсон, он знает?

– Говорит, что нет. Но надо поспрашивать его девушек.

– А постоянный клиент, о котором упоминала Росита Мартинес?

– По словам Блэка, Сузи действительно встречалась с каким-то мужчиной один или два раза в неделю. Он был ее клиентом, еще когда она работала в центре, потом посещал ее в Бронксе. Утверждает, что клиент знал сутенера Сузи, этого умника-итальяшку, и угрожал донести, если она перестанет встречаться с ним, когда он хочет.

– Блэк описал его?

– Он видел парня всего раза два, и то на расстоянии. Моложавый, симпатичный.

– Сузи что-нибудь рассказывала о нем?

– Говорила, что парень просит ее лаять. И очень доволен, когда она это делает.

– Необходимо сказать детективам, чтобы обратили на это внимание при опросе девушек. Может, он после гибели Сузи по-прежнему пользуется услугами конюшни Блэка. Не стоит ли установить за ним наблюдение?

– Попробуем. – Перлмуттер пожал плечами. – Удивительно: парень специально ездил в Бронкс, чтобы снять проститутку.

– Возможно, она оказывала ему какие-то особые услуги. Лаяла или что-то в этом роде.

– Похоже, уплыл он у нас из-под носа, – проворчал Браун и повернул экран монитора, чтобы Кейт и Перлмуттер увидели текст: «Леонардо Альберто Мартини. Умер».

– Боже! – воскликнула Кейт. – Когда?

– Позавчера. Самоубийство.

– Не верю в такие совпадения. Детективы в его квартире уже побывали?

Браун достал из новенькой папки листок и положил на стол.

– Да. Констатировали самоубийство. Больше ничего. Забрали тело. Будут держать, пока не закончится расследование.

– Я должна побывать там, посмотреть его картины, – сказала Кейт. – Сейчас же. Прошу вас, позвоните, предупредите. Сделайте так, чтобы нам позволили войти.

Не успел Браун ответить, как Кейт удалилась.

Войдя в квартиру, Кейт и Перлмуттер сразу надели перчатки.

В нос ударил характерный смрад. Ничего удивительного, труп пролежал здесь двое с половиной суток. Мартини убил себя выстрелом из пистолета, засунув дуло в рот. Так что весь затылок снесло. Его приятель, Реми Фортенски, звонил несколько раз, хотел узнать, почему Лео не пришел на встречу, как договаривались, – они каждую неделю ужинали вместе, – но телефон не отвечал. Тогда он настоял, чтобы управляющий домом открыл квартиру.

Вызвали полицию. Приехали двое новичков, только что из Академии, тут же решили: это самоубийство. Наследили по всей квартире, где только возможно. Вскоре прибыли медики, засунули тело Мартини в чехол с молнией и увезли еще до появления группы техэкспертов. Впрочем, те тоже здесь надолго не задержались.

Реми Фортенски допросили. Он сообщил, что Мартини находился в постоянной депрессии из-за безденежья и невозможности выставлять свои работы. Очень много пил. Не вызывало сомнения, что это самоубийство. Дело закрыли.

– Вот, значит, как сейчас работает управление полиции Нью-Йорка, – сказала Кейт, просмотрев короткий полицейский рапорт.

– Чего вы хотите, люди перегружены, – отозвался Перлмуттер.

Значительную часть комнаты занимали холсты, сложенные один на другой. На стенах висели только две большие картины, обе незаконченные. Абстрактные композиции в виде ярких полос на белом фоне незакрашенного холста.

– Как они вам? – спросил Перлмуттер.

– Ничего революционного, но хорошо.

– В них ощущается строгость и одновременно легкость. – Он подошел ближе. – Посмотрите, эти цветные ленты словно скользят по поверхности.

– Да вы просто искусствовед, – удивилась Кейт.

– Неужели? – Веснушчатые щеки детектива порозовели.

Рабочий стол Мартини был завален смятыми тюбиками с краской, заставлен банками, инструментами. На полу стояла канистра с грунтовкой, рядом рулон чистого холста.

Кейт внимательно все осмотрела, обратив внимание на кисти с пенными наконечниками и обрезки заляпанной краской губки: их Мартини использовал вместо обычных волосяных кистей. Она взяла кусочек губки.

– Он не накладывал краску на холст, а пропитывал ею поверхность. Вот такими губками. Поэтому краска кажется частью холста.

– Это распространено?

– Я бы не сказала. Но подобную технику применяли такие художники, как Моррис Луис и Хелен Франкенталер.^[80]

– Я видел ее картины в Музее современного искусства. Большие пространства, заполненные размытыми цветовыми абстракциями. Верно?

Кейт кивнула, откручивая крышку одной из баночек от детского питания, где художник смешал краски для работы над одной из последних картин. Наклонилась над палитрой и вылила небольшое количество краски, чтобы смочить губку. Цвет был ярко-голубым, почти акварельным.

– Этой краской он сделал полосы. – Перлмуттер показал на одну из картин.

Кейт кивнула. Последние сомнения в авторстве натюрморта с вазой в голубую полоску отпали.

– Думаю, он писал этой краской и другие полосы. – Она закрутила крышку и положила баночку в пакет.

В голове вихрем проносились мысли.

Неужели Мартини замешан в убийстве Ричарда и покончил с собой из-за чувства вины?

– Ничего себе, – пробормотал сзади Перлмуттер.

Кейт обернулась и увидела, что он стоит в маленьком алькове, служившем Мартини спальней. Одной рукой приподнял матрац, а другой выгребает из-под него банкноты.

– Все сотенные. Здесь четыре или пять тысяч.

– Многовато для нуждающегося художника, – заметила Кейт.

– Может, он копил много лет. Знаете, есть такие, кто не доверяет банкам.

– Может быть, – согласилась Кейт. – Но все сотенные? Вас это не удивляет? И разве его друг не говорил, что он постоянно жаловался на безденежье?

* * *

Следующие два часа у них ушли на то, чтобы обыскать квартиру, сантиметр за сантиметром. Платяной шкаф, одежда – вплоть до нижнего белья. Разумеется, карманы. Ничего не обнаружив, они вернулись к картинам. Кейт положила в пакеты еще несколько образцов красок и губок: она хотела иметь документальное подтверждение того, что натюрморт с вазой в голубую полоску написан именно этими материалами. Затем Перлмуттер вызвал по телефону машину, чтобы образцы забрали в лабораторию.

– Я сейчас, – сказал он, – только схожу в туалет.

Кейт закурила. Бросила взгляд на незавершенные картины. Рядом высилась стопка уже законченных. Поразительно, художник, причем не бесталанный, много лет писал картины и складывал. Писал и складывал. Без всякой надежды кому-то показать их. Какая ужасная участь!

– Не туалет, а черт-те что, – пробормотал Перлмуттер, выходя из ванной комнаты. – Вода не сливается.

Кейт замерла:

– Погодите.

Она вошла в ванную комнату. В пакетах уже лежали бритва Мартини, его зубная щетка, волосинки, собранные в душевой кабине. Но оставалось еще одно место, куда она не заглянула.

Кейт надела свежие перчатки, опустила на унитаз сиденье и осторожно приподняла с бачка фарфоровую крышку.

– Нет! Я сказал, на колени. И лаять.

– Лаять?

– Да. Лаять. Как собака, понимаешь?

– Можно это сделать в постели? Я не хочу портить чулки.

– Так сними их.

– Я думала, тебе нравится, когда они на мне.

– Нравится. – «Боже! Почему она не делает то, о чем я прошу?» Он стащил с постели одеяло, бросил на пол. – Становись на колени, сюда.

– Так ты хочешь, чтобы я встала на колени или на четвереньки?

Боль в висках усилилась.

– На четвереньки. И лаять, понимаешь? Черт возьми, неужели это так трудно?

– Хорошо. Только не кричи. Я поняла.

Ему казалось, что девушка возится целую вечность. Сначала расстелила одеяло, потом долго принимала позу и наконец издала визгливое «гав», похожее на бибиканье автомобиля. Она улыбнулась и гавкнула еще несколько раз.

– Это все, на что ты способна?

– Разве это не лай? Или мне зарычать? – Девушке очень хотелось укусить его. В конце концов, не так уж много он заплатил за такое дерьмо. Она думала, что с ним будет легко, может быть, даже удастся получить удовольствие. Такой симпатяга. Но черт возьми, разве заранее угадаешь, что на уме у клиента! – Могу и зарычать.

– Как этот дерьмовый Тигренок Тони? Не нужно. Я хочу, чтобы ты залаяла. По-настоящему. – О Боже, как лаяла Сузи! Фантастика! Воспоминание о ней вконец испортило ему настроение. А чего ожидать от этой вялой полусонной потаскухи, явно не стоившей сорока баксов, плюс еще пятьдесят за номер в отеле. Он выбрал ее только потому, что она была молодая и напоминала ему Сузи. К тому же работала в нескольких кварталах от того места, где работала Сузи, когда перебралась в Бронкс. Он надеялся, что она заменит ее. Черта с два! Сузи водила его к себе и оглушительно лаяла, пока он трахал ее в задницу. Она была особенная и вполне стоила сотни. Он заплатил бы вдвое больше, если бы Сузи попросила. Но она не повышала цену. Скорее всего, потому, что питала к нему особую симпатию.

Он поднял глаза на шлюху, распростершуюся на одеяле.

«Какое убожество! Даже за свои деньги нельзя получить удовольствие. А если вдруг все выяснится и меня посадят в тюрьму? А тут еще Норин, преданная жена Норин, угрожает уйти. Боже, если бы она знала хотя бы половину! Ладно, скатертью дорога. Жалеть не буду. Она все равно не могла залаять, сколько я ее ни просил, даже умолял».

– Норин, ты сволочь.

– Меня зовут не Норин.

– А я что, с тобой разговариваю? – Он откинулся на спину, бросил взгляд на голую лампочку и зажмурился. На черном фоне заплясали яркие звездочки.

«Как я здесь оказался? Чем занимаюсь?» Он представил себя на берегу ярко-синего океана и шумно вздохнул.

«Как это я докатился до такой жизни? Упал так низко». Он чувствовал себя грязным и никчемным. Посмотрел на девушку, все еще стоявшую на четвереньках, и горько рассмеялся.

Она обиделась.

– Что тут смешного?

– Ничего. – Ему захотелось убить ее. Ударить головой об пол и наблюдать, как вылезают наружу мозги. Если, конечно, они у нее есть.

«Где они, мои мечты о будущем, надежды? Мне нужно было убить себя. Уже давно. Прежде, чем все начало выходить из-под контроля».

Он посмотрел на шлюху.

– Убирайся!

– Что?

– Я сказал, убирайся! – Он смял пару двадцаток и швырнул через комнату.

Девушка поползла за ними на четвереньках. Он замер. Начало накатывать возбуждение.

– Вот так, псина, вот так, – пробормотал он. Поднялся с кровати, пристроился к ней сзади. – А теперь лай!

Она обернулась.

– Это будет стоить еще двадцатку.

– Ты ее получишь, получишь. Только лай, черт возьми! ЛАЙ!!!

Глава 14

Наконец-то заседание закончилось. Кейт и Лиз вышли в коридор.

– Как чудесно, что ты сюда заглянула. – Кейт полезла в сумку за сигаретами.

– Я рада помочь, – сказала Лиз. – Это не так уж трудно. Позвонить в Квонтико, попросить что-то сделать. Но я не обычный агент, Кейт, и сомневаюсь, что мне снова разрешат участвовать в расследовании. Для этого здесь есть агент Грейндж.

– Ты видела, как этот тип смотрит на меня?

– Он так смотрит на всех. К тому же ты наверняка ему понравилась.

– Вот уж чего нет, того нет. Иначе он не стал бы так энергично пытаться вытеснить меня отсюда.

– Пока дело полностью не передали Бюро, не беспокойся. И ты уже проделала кое-какую полезную работу. Нашла вазу с голубыми полосками, которую Мартини использовал как модель, что полностью доказывает авторство картины.

– Но убийца не Мартини. – Кейт чиркнула спичкой, прикурила. – Во-первых, нет мотивов. Мартини – художник. Где-то подрабатывал, чтобы иметь возможность заниматься творчеством. Во-вторых, никак не был связан с Ричардом. Они даже не были знакомы.

– Но Ричард коллекционировал живопись, а Мартини был художником.

– Если бы их что-то связывало, я знала бы об этом. Ричард увлекался первоклассными художниками. Из современных его в основном интересовали молодые. Леонардо Мартини в их число не входил. – Кейт вздохнула, посмотрела на подругу. – Может, пройдемся?

Лиз положила руку ей на плечо.

– В другой раз. Мне пора идти, обещала сестре посидеть с ребенком. Пока. – Она поцеловала ее в щеку. – И зря ты снова начала курить.

Кейт посмотрела вслед подруге и загасила в пепельнице окурок. Да, придется, видимо, перейти на «Никоретт».^[81]

Перлмуттер освободится только через два часа. Они договорились встретиться в мастерской копировальной техники, где работал Мартини.

Ехать домой не хотелось. Кейт знала прекрасное место, где можно подумать.

Новый Музей современного искусства был детищем известного искусствоведа, в прошлом сотрудника одного из крупных нью-йоркских музеев. Он шел к этому двадцать пять лет, и в результате некогда незаметная галерея превратилась в полноценный музей со штатом кураторов, довольно внушительным списком уже проведенных новаторских выставок и даже небольшим модным книжным магазином. Размышляя о Леонардо Мартини и вазе с голубыми полосками, найденной в сливном бачке туалета, Кейт поднялась на второй этаж. В углу с потолка свисал телесного цвета шар, вроде тех, какими играют в кегельбане.

Кейт прочитала табличку и улыбнулась.

«На шар ушло около полутора тысяч кусочков изжеванной резинки».

Оказывается, скульптор Том Фридман, обычно работающий с глиной и гипсом, использует еще и такой экзотический материал. Забавно.

Дальше довольно обширное пространство пола покрывала ворсистая белая масса. Приглядевшись, Кейт увидела, что это волокна материала, каким набивают подушки. Волокна чем-то напомнили ей белые прогалины на картине Мартини, которую нашли возле убитого Ричарда.

Что же там случилось?

Сегодня Марти Грейндж привел с собой двух помощников, агента Маркуса, который за все время не произнес ни слова, и Собецки. Этот самоуверенный здоровяк периодически подавал голос, но толку от обоих почти не было. Они тут же уцепились за версию, что Мартини – убийца. Кейт не сомневалась: он написал картину по заказу, за что, вероятно, получил гонорар, те самые пять тысяч долларов, найденные под матрацем.

Она подошла к белой площадке, напоминающей постамент, на первый взгляд совершенно пустой. Но, приглядевшись, заметила маленький коричневый шарик, не больше драже «Тик-Так». На этот раз читать текст на табличке не было необходимости. Кейт и без того знала, что это кал художника. Она видела уже подобный прикол на одной групповой выставке. Его суть состояла в том, что кто-нибудь из посетителей присаживался на пустой постамент, затем вставал, и дерьмо прилипало к его штанам. Поистине, изобретательность художников неисчерпаема.

Кейт рассмеялась, но тут же вспомнила необычную живописную манеру маньяка из Бронкса. В чем заключался его прикол?

Она свернула за угол и чуть не наступила на лежавший на полу автопортрет другого художника, вырезанный из цветной бумаги в натуральную величину. Его окружала лужа бумажной крови; бумажные внутренности вывалились наружу. Потрясающая фантазия. Кого-то, наверное, это позабавит. Только не ее.

Кейт развернулась.

Прочь отсюда. На выход, на выход.

Мастерская копировальной техники на Седьмой улице представляла собой длинное узкое помещение, где стояли полтора десятка жужжащих ксероксов. Возле них суетились двое служащих.

У стойки приема заказов образовалась очередь. Средних лет женщина с пакетом под мышкой, подросток, зажавший в руках пачку комиксов, умная на вид девушка с охапкой листов из старинных книг. Все терпеливо ждали, когда парень за стойкой обратит на них внимание.

Ники Перлмуттер втиснулся перед ними, и женщина недовольно пробурчала:

– Тут очередь… мы все ждем… – Она осеклась, увидев золотистый жетон нью-йоркской полиции, который Ники положил на прилавок.

– Хозяин здесь?

Паренек-приемщик посмотрел на него пустым взглядом.

– Где-то должен быть… может, в… задней комнате.

Кейт и Перлмуттер обменялись взглядами. Парень явно обкурился.

– Слушай сюда, придурок, – сказал Ники. – Беги за своим боссом и побыстрее. Понял? Или совсем отупел от наркоты?

Парень дернулся и действительно побежал.

Вскоре в проходе появился молодой мускулистый парень в джинсах. На глазах темные очки. На ногах массивные черные ботинки. Он бросил беглый взгляд на жетон Перлмуттера и скрестил на накачанной груди сильные руки.

– В чем дело?

– Леонардо Мартини у вас работал? – спросила Кейт.

Качок сделал гримасу грустного клоуна.

– Чертовски жаль парня.

– Вы знаете, что с ним случилось?

– Прочитал в газете. А то ведь как – такой добросовестный парень, и вдруг не появился на работе и не звонит. На Лео это было не похоже.

– Вы владелец этого заведения? – осведомилась Кейт.

– Да. Анджело Бальдони.

– А почему в темных очках? – поинтересовался Перлмуттер.

Бальдони мотнул подбородком в сторону ламп, заливающих помещение резким голубовато-белым светом.

– Эти чертовы неоновые лампы действуют мне на нервы.

– Флюоресцентные, – уточнила Кейт.

– Какая разница. – Бальдони пожал плечами.

– И долго ли работал у вас Мартини? – Перлмуттер тоже скрестил на широкой груди могучие руки.

– Примерно два года…

Кейт остановила его.

– Давайте пройдем в другое место, где можно спокойно поговорить.

Бальдони поднял крышку стойки и жестом пригласил их следовать за собой.

В задней комнате два парня, одному из которых было лет восемнадцать, а другому примерно двадцать один, накачанные, как и Бальдони, сидели с сигаретами в зубах, забросив ноги на стол, засыпанный табачным пеплом и заставленный пивными банками.

Бальдони кивнул на дверь, и они мгновенно исчезли.

– Садитесь. – Он показал гостям на стулья. – Извините за беспорядок.

– Эти парни здесь работают? – спросил Перлмуттер. – Потому что, если они знали Мартини, я бы хотел…

– Нет, нет. Это мои приятели. О Лео они ничего рассказать вам не могут. – Он потянулся рукой вниз, вытащил небольшую гантель и начал крутить ее. – Я понял так, что Лео повесился. Наверное, одиночество доконало. Я ведь ничего не знал о его жизни. Даже о том, что он художник, прочитал в газете. – Бальдони перекинул гантель в другую руку. – Лео был хороший работник. Каждый день вовремя на рабочем месте. Тихий, как мышь. Делал, что говорили.

– Например? – спросила Кейт.

Бальдони перестал крутить гантель.

– Что, например?

– Ну типа, над чем он тут вкалывал?

Перлмуттер едва сдерживал смех.

– Ну чё, копировал, переплетал. – Бальдони обнажил зубы. Кейт не знала, можно ли это квалифицировать как улыбку. – Это же гребаная копировальня, чё тут еще делать. Извините, вырвалось. Я не хотел вас обидеть.

– Фигня, – ответила Кейт. – Никаких проблем. – Они оба засмеялись. – Послушай, Анджело, а ты откуда?

– Из Куинса.

– Вот это да! – Кейт встряхнула волосами. Он была рада, что распустила их и надела свитер. – Я тоже из Куинса, из Астории. Выросла на Сто двадцать первой.

– Без дураков? Может, знала Джонни Ротелли?

Кейт просияла улыбкой.

– Знала? Да я до сих пор по нему скучаю. Я ведь немного старше, чем ты и твои кореши.

– А выглядишь классно. – Бальдони всмотрелся в нее сквозь темные очки. – Совсем не похожа на копа.

– Что тебе сказать? – Кейт скорчила серьезную мину. – Пыталась сунуться в Белый дом, а там, как назло, нет вакансий. Эта сучка Моника Левински перехватила у меня работу. Прямо из-под носа.

Анджело Бальдони разразился оглушительным смехом.

– Ну ладно, давай поговорим о Лео. – Кейт поощрительно улыбнулась Бальдони. – Ты говоришь, он хандрил? Ударился в депрессию? Он с тобой никогда не заговаривал о том, что вот, мол, наложу когда-нибудь на себя руки и все такое?