355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джонатан Сантлоуфер » Живописец смерти (СИ) » Текст книги (страница 84)
Живописец смерти (СИ)
  • Текст добавлен: 3 апреля 2022, 16:03

Текст книги "Живописец смерти (СИ)"


Автор книги: Джонатан Сантлоуфер


Соавторы: Кейт Эллисон,Карло Лукарелли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 110 страниц)

Я тук тук тук, ку-ку, тихонько, игнорируя взгляды тех, кто сидит близко, прохожу два квартала пешком до нужной мне парикмахерской. Слежу за трещинами, считаю квадратные плиты, чтобы изгнать из головы мою кричащую, разгромленную комнату. Полностью не получается, все равно возникают образы треснутых, раздавленных кукол, отвалившихся клавиш пишущей машинки, пустые гнезда. Никаких аккуратных, теплых групп по девять, шесть и три. Одно большое захоронение.

Я подхожу к мраморным ступеням, которые ведут в парикмахерскую: между ними и автобусной остановкой пятьдесят одна квадратная плита. Меня наполняет тревога после того, как я стучусь в дверь. Шесть раз. По три в каждую панель. Я задаюсь вопросом, что произойдет, когда он увидит меня. Прижмет ли он меня к груди? Поцелуемся ли мы? Должна ли я поцеловать его первой, потому что именно я удрала при нашей последней встрече? Должна ли извиниться? Пустит ли он меня на порог?..

Но он не подходит к двери. Я стучу снова. Девять, девять, шесть – я стучу ногами в промежутках между стуками в дверь. Кар-р-р, каркает за спиной ворона, три раза. Три означает «иди, делай что-нибудь, ты под защитой». Я берусь за ручку, и она поворачивается. Дверь открывается.

Тук тук тук, ку-ку, тук тук тук, ку-ку, тук тук тук, ку-ку. За дверью темно, холоднее, чем снаружи. Я зову его нерешительно: «Флинт?»

Нет ответа.

Я спускаюсь вниз по закругляющимся, наполовину разбитым бетонным ступеням. Все покрыто тусклым синим светом, запах бетона и сухих стен, ничего человеческого.

Последняя ступенька, и мое сердце ныряет в пятки.

Ничего нет. Все вынесено. Помещение пустое, за исключением холодильника-гардероба, и бугристого дивана, и длинного стола. Я моргаю, плотно закрываю глаза, в надежде, что комната заполнится вновь, едва я их открою, а Флинт будет опираться локтями на длинный, запачканный краской стол, рисуя очередную растительно-животную женщину с ветками деревьев вместо рук и гривой зебры на голове.

Открываю глаза: все пусто. Медленно подхожу к столу, прохожусь пальцами по засохшей краске, мечтаю о его волшебном появлении с другой стороны стола.

Может, он уже уехал из Кливленда – он всегда говорил, что не может оставаться в одном месте дольше нескольких месяцев, – перебрался в Портленд или в Сан-Франциско. Он же говорил, что ему этого хочется. Может, он уже восстает из пепла в другом городе, становясь кем-то еще.

Я борюсь с поднимающейся паникой. Роюсь в рюкзаке в поисках ручки и бумаги, но нахожу лишь мятый чек из «Майти марта». Приходится довольствоваться этим. Зажимаю ручку «Микрон 005» пальцами, расправляю чек, начинаю писать на обратной стороне крошечными, приникающимися друг к другу буквами:

Дорогой Флинт!

Мне очень жаль. Я не знаю, что еще сказать. Я ничего не понимала. Насчет тебя. Насчет нас.

Думаю, теперь я знаю, кто убил Сапфир. Я вновь собираюсь пойти в «Десятый номер». Я должна еще раз поговорить с девушками. Я знаю, это небезопасно, но я должна.

Мне трудно это говорить, но ты – единственный человек среди моих знакомых, благодаря которому я чувствую, что не такая я и плохая. Что у меня есть надежда.

Поэтому, на случай, что ты найдешь мою записку: спасибо тебе.

Королева П.

Глубокий вдох, я складываю записку три раза, сжимаю в руке, последний раз оглядываюсь, похоронный свет липнет ко всем поверхностям, словно покрывая прежний дом Флинта слоем грязи.

Ступени крошатся у меня за спиной, когда я поднимаюсь. Наверху, прежде чем уйти, меня охватывает желание поклониться. Шесть раз. Каждому углу, полу, зеркалам, потолку. Тук тук тук, ку-ку. Громко. Эхо отражается от стен, прежде чем я закрываю за собой дверь, выбегаю на улицу и снова кланяюсь. Ступеням, вывеске, которая качается взад-вперед на ветру, огромному рту неба.

Я иду к старой купальне для птиц и кладу записку на ее ровное, изогнутое дно, придавливаю камешком. Даже если он больше никогда не придет к этой парикмахерской, но находится в Кливленде, здесь он появится обязательно. Лучшего способа найти его у меня нет. Я думаю о его пальцах, мягко прижимающихся к моему животу, поднимающихся выше, поглаживающих кожу. Я кланяюсь снова, девять раз, треугольник защиты, мольба. Ветки деревьев причесывает лунный свет. Меня осеняет: Малатеста! Может, он там. А если нет, может, Серафина, которая мастерит парики, подскажет, где его найти. В любом случае мне надо идти туда. Там я наверняка найду все необходимое для маскировки.

Я спешу по улицам. Свет уличных фонарей отскакивает от мостовой, пробивается сквозь кроны деревьев, направляет меня к металлическому сараю, лачуге, с красной буквой «М» на черном фоне над дверью.

Она приоткрыта, я заглядываю внутрь, никаких признаков Флинта. Сердце падает, но я тук тук тук, ку-ку, – три раза, – захожу. Бояться времени нет.

Серафина и Гретхен вешают огромное деревянное разрисованное панно на заднюю стену.

– Опусти на землю, Гретч, – говорит Серафина, когда я захожу в сарай. – Это место противоречит фэн-шуй[146].

Я откашливаюсь. Гретхен, на ней юбка-колокол, поворачивается первой, замечает меня.

– А, привет… подружка Флинта, да?

Я киваю.

– Я его ищу.

Поворачивается и Серафина.

– На данный момент Флинт числится в пропавших без вести. Не видела его пару дней.

Мое сердце вновь падает, под ложечкой сосет все сильнее. Я борюсь с чувством обреченности, помня о своей миссии.

– Если на то пошло, – я набираю полную грудь воздуха, сосредотачиваюсь на девяти планках потолка, – я здесь и по другой причине. Мне… мне нужна помощь в одном деле.

Серафина вытирает пыльные руки о джинсы, измазанные в синем блеске и гипсе.

– Конечно… что случилось?

– Ты же делаешь парики, так?

Гретхен фыркает.

– Этот точно, только этим она нынче и занимается. Она ими одержима.

– Так вот, – я пинаю ногой затверделый кусок краски. – Я подумала, может… может, ты одолжишь мне один?

Серафина сияет. Бежит через комнату, за занавес, открывая на мгновение камеру хранения: картины, кисти, коробки. Через несколько секунд возвращается, прижимая к груди корзину. Она завалена париками.

– Я все равно пытаюсь избавиться от части. Выбирай любой, – широко улыбаясь, говорит она мне. – Какой захочешь… он твой. Идешь на костюмированную вечеринку?

– Скорее… собираюсь исполнить роль, – отвечаю я. Это, во всяком случае, правда.

– Тебе нужно что-нибудь еще? – спрашивает Гретхен. – У нас много разных костюмов.

– Что-нибудь нужно, – отвечаю я, и Серафина вновь ныряет за занавес, появляется из-за него, тянет за собой большущий сундук, набитый одеждой, обувью, обрезками материи и кружевами. – Всё.

* * *

Обогнув угол в конце квартала, я прохожу мимо невысокого, качающегося мужчины с затуманенными фиолетовыми глазами – Пророка. Я останавливаюсь, наблюдая, как он стонет и качается, пребывая в собственном мире. Я помню, как он описал Птицу, отвечая на мой вопрос, в ту ночь, когда я приходила с Флинтом: «Все время он – единорог. И соловей – когда ему это подходило». Тогда эти фразы воспринимались бредом сумасшедшего.

Я наблюдаю эту маленькую фигурку, покачивающуюся слева направо и обратно, возносящую руки к небу, словно выражая благоговение. Пророк не безумец, он все говорил правильно. Родинка Орена, загадочным образом расположенная в центре лба – точно по центру, мы однажды замеряли, – превращала его в единорога; его удивительный, прекрасный свист – в соловья.

Я роюсь в кармане в поисках мелочи, мне надо хоть как-то отблагодарить его. Стоя перед ним, кланяюсь шесть раз, краснею до корней волос, хотя и знаю, что он не может меня видеть, потом высыпаю пригоршню мелочи в шляпу у его ног.

– Спасибо тебе, Пенелопа, – говорит он.

Я отшатываюсь, слишком потрясенная, чтобы что-то сказать. Он мне улыбается – половины зубов нет, – словно может меня видеть. Но это невозможно: он слепой. Как-то, каким-то образом он просто… знает, что это я, так же, как знал о единорогой родинке Орена.

И меня это успокаивает – идея, что есть хотя бы один человек, который является банком данных всего человеческого знания. И, так уж вышло, человек этот живет в Кливленде.

Когда я отворачиваюсь, он зовет меня со своего залитого светом угла. Несколько насекомых машут крылышками над его головой. И голос его высокий, проникающий в сердце. Мотылек с дырявыми крылышками.

– Он любит тебя, знаешь ли.

Мой голос застревает в горле. Но я выталкиваю его, не позволяю задушить меня.

– Кто… любит меня?

Он не отвечает, продолжает раскачиваться из стороны в сторону. Фонарь за его спиной слепит, свет испещрен силуэтами насекомых. Трава за тротуаром подрагивает. И внезапно я понимаю. Возвращаюсь к нему, сердце колотится в груди.

– Скажите ему, что в птичьей купальне для него есть записка, – говорю я, подступая вплотную. От него слабо пахнет апельсинами, и он едва слышно что-то напевает себе под нос, не реагируя на меня, покачиваясь. – В купальне для птиц, – повторяю я ровным голосом, и еще дважды, чтобы получилось три раза.

Простояв еще минуту в напрасном ожидании, я ухожу, но, пройдя шесть квадратных плит, останавливаюсь как вкопанная. Все тело дрожит, вплоть до пальцев на ногах, и я не могу сдвинуться с места.

– Я тоже его люблю, – объявляю я себе, Пророку, траве. Выдыхаю эти слова в ночь и чувствую – натянись между нами струна, высоко над землей, до самых его глаз, шапки с «медвежьими ушками», рта, я бы подпрыгнула, схватилась за нее и, перебирая руками, добралась бы до него, где бы он ни находился.

Я иду дальше, ощущая прилив новых сил. Мотыльки шепчутся в деревьях, напоминая большущие снежинки в поросли новых листочков.

И лишь когда квартал позади, а я готова повернуть за угол, до меня как на крыльях долетает желанный ответ Пророка.

– Я ему скажу, – говорит он и вновь напевает, едва эти слова слетают с губ. Мое сердце радостно бьется. Я в восторге. И в ужасе.

Глава 29

Я переодеваюсь в туалете заправочной станции «Суноко»[147] на Гаррисон-стрит, в квартале от «Десятого номера».

Тук тук тук, ку-ку. В туалете пахнет табаком и человеческими телами, в углу стоит ведро с дезинфицирующим раствором, в котором лежит тряпка. Я дышу ртом.

Втискиваюсь в бюстье Сапфир; когда застегиваю молнию, ощущаю, как ее спокойствие и сила вновь поддерживают меня. Бретельки падают с плеч. Я возвращаю их на место, стягиваю бюстье ниже. Рисую указательным пальцем три концентрических круга поверх сердца в попытке замедлить его безумный бег. Достаю из рюкзака темно-пурпурный кружевной кушак, одолженный в Малатесте, завязываю на талии, надеваю ожерелье из кристаллов горного хрусталя, убираю подвеску-лошадь под бюстье. Волосы закручиваю в тугой пучок, надеваю парик ручной работы, отдельное спасибо Серафине. От парика чешется кожа, длинные светлые волнистые локоны падают на плечи.

Я подвожу глаза жирной чернотой. Вижу тень Орена на моем лице, чувствую, как он выглядывает из моих зрачков. Я помню, как ему нравилось чистить зубы в темноте – он и меня заставлял, – какими огромными становились его зрачки, когда выключался свет. Меня они пугали: заглатывали зелень радужек, будто черные дыры, поглощающие свет.

Я моргаю – он исчезает.

Эта вечная часть пугает меня больше всего. Вечность смерти. Я чувствую, как меня раздирает между двумя мирами: плоти и воздуха, костей и пыли.

Я помню слова миссис Ким, моей учительницы физики в восьмом классе: «Мы никогда полностью не умираем, просто меняется материя, из которой мы состоим. Через миллиарды лет мы станем минералами, слоями осадочных пород и камнями, пищей для растений, для солнца, для воздуха. Если бы мы не умирали и наши тела не растворялись в земле, не было бы новой жизни».

Еще вещи из сундука в Малатесте: красные туфли на очень высоких каблуках, которые скрипят по скользкому бетонному полу, черная кожаная микро-мини, чулки в сетку.

Когда заканчиваю, я уже не я. И не она. Я кто-то еще – опять, – а мое истинное «я» спрятано под слоями тонального крема, под черной тушью и светлыми волнистыми волосами. Меня бьет дрожь, я кланяюсь шесть раз унитазу с отбитым краем (с трудом подавляя рвотный рефлекс), еще три – зеркалу.

Джульет возрождается. Новенькая, с иголочки.

Парень с сальными волосами, который сидит в гардеробе, отрывается от мотоциклетного журнала, едва я вхожу в вестибюль, обреченно оглядываясь. Его глаза округляются, он чешет затылок и кусает нижнюю губу, когда я прохожу мимо. В новом теле я не возражаю против того, что он таращится на меня. Я этим наслаждаюсь. Его глаза ползают по моему телу, как длинные пальцы. Он представляет себе, как я выгляжу без одежды. Голой. Думает о том, как он лапает меня. Он наклоняется вперед, смотрит, как я стою перед дверью и тук тук тук, ку-ку, потому что должна. Потому что есть некие ритуалы, без которых не может обойтись даже Джульет.

* * *

Я вхожу в клуб, прижимаюсь в стене, ожидая, пока глаза привыкнут к сумраку. Пурпурный свет, подводно-бархатная темнота. Везде там-тамная музыка, заводит на полную. К счастью, этой ночью клуб забит чуть ли не под завязку. Я заворачиваю рюкзак в куртку, последнюю прячу в углу.

Вспышка: высвеченные лица мужчин, не отрывающих глаз от сцены. Когда-нибудь они тоже умрут. Все до единого. Их галстуки будут болтаться на вешалке в стенном шкафу, пока кто-нибудь не приедет, чтобы отдать их в химчистку, а потом отвезти в местное отделение Армии спасения и оставить в пластиковом мешке перед дверью.

Мне нужно пройти в комнату отдыха, чтобы поговорить с девушками. Прямо сейчас. Но, всматриваясь сквозь темноту, я вижу, что в комнату отдыха мне не попасть. У коридорчика стоит верзила-охранник, похлопывает пальцами по бедру в такт музыке. Я поправляю парик, разворачиваюсь на каблуках и быстро иду в противоположном направлении. Это, возможно, он. Тот, кто мне угрожал, кто хочет меня убить. Даже в таком виде я, возможно, вызываю подозрения, шныряя в тенях.

Мне надо подумать. Впереди ВИП-зона, и, раз других вариантов нет, я иду туда. Чуть раздвигаю полы занавеса, заглядываю внутрь. Никого не увидев, проскальзываю в темный уголок, устраиваюсь позади столов, на которых стоят сверкающие пепельницы. Вдыхаю благоухающий одеколоном воздух, задерживаю его в легких. Пока не знаю, что делать дальше.

Я слышу голоса, доносящиеся из одной кабинки. Слышу обрывки фраз и стоны: «О-о-о-о-х-х», «Ничего лучше я никогда…», «Больше, если ты…» Только это. Ничего нужного.

Через минуту или две миниатюрная девушка с кудрявыми волосами, которую я видела раньше, выскальзывает из кабинки, банкноты торчат из-под подвязки на правом бедре. Я кланяюсь, моля Бога, чтобы она случайно не повернулась ко мне до того, как я закончу. Еще два раза. Три поклона – самое то.

– Эй! – шепчу я, отбив третий поклон. Она уже на пределе слышимости. Я выхожу из темноты угла. Она резко поворачивается ко мне лицом.

– Да? – Она переносит вес на левую ногу, наклоняется и поправляет купюры под подвязкой, чтобы они не выпали.

– Я тут новенькая, – говорю я. – Совсем новенькая.

Она выпрямляется, поправляет волосы.

– Ой, привет. Я Глория, – она выглядит дружелюбной. Деньги подняли ей настроение.

– Джульет, – представляюсь я. Мне надо поклониться, три раза, я проделываю это быстро, походя, в надежде, что она не придаст этому значения.

Но она придает.

– Ты в порядке? – спрашивает, прищурившись.

Мои пальцы летят к ногам, я вжимаю их в колготки.

– Все хорошо. Наверное, немного нервничаю. Я… я жду клиента.

– А-а, – тянет она. – Чтобы станцевать перед ним в кабинке? Или речь о танце на стуле?

– Гм-м. И о том, и о другом. – Я не уверена, что мой ответ несет в себе какой-то смысл, поэтому торопливо продолжаю: – Ты видела сегодня… Якоря? – Я шумно сглатываю слюну, с силой вдавливаю каблук в ковер.

– Якоря? – Она замолкает. Я замираю. – Я не знаю, кто это.

Сердце падает.

– Но я работаю здесь только пару месяцев, – добавляет она, пожимая плечами. – Знаю еще далеко не всех.

Портьера за моей спиной поднимается. Я наклоняю голову вниз, чтобы тень от волос накрыла большую часть лица. Лысый толстяк выходит из кабинки, улыбается Глории, проходя мимо.

– Увидимся на следующей неделе, Джон. Хорошего тебе отдыха на Ямайке! – Она подмигивает, когда он, лавируя между столами, идет к занавесу, отделяющему ВИП-зону, и исчезает за ним. Потом поворачивается ко мне, рука на тощем бедре. – Ты спрашивала других девушек? Они знают больше.

– Нет. Еще нет. Я… он говорил, что будет здесь, и я… я не хочу его упустить. – Я замолкаю, подыскивая нужные слова. – Это мой первый приватный танец. И других девушек я еще не знаю. – Я смотрю на ее голый живот, на маленькую, чуть выступающую пуговку пупка, на мускулистые ноги, на пурпурную бахрому блескучих стрингов. Перевожу взгляд на ее лицо. Губы у нее маленькие и на глазах слишком много туши.

Глория откусывает кончик ногтя, выплевывает его.

– Что ж, мне надо возвращаться, ты понимаешь, на сцену… но я могу спросить и дать тебе знать, пойдет?

Я киваю, и еще раз, и еще.

– Это будет чудесно.

Она широко улыбается.

– Я вернусь после номера на сцене, лады? И ты не очень нервничай из-за девушек – они отличные. Просто некоторых надо чуть погладить по шерстке, понимаешь?

Я наблюдаю, как она уходит, и возвращаюсь в темный угол, чтобы слушать, наблюдать и ждать.

Якорь. У любого посетителя клуба может быть такое прозвище. Словно они знают, что в какой-то момент им придется заметать следы… словно они знают, что в какой-то момент без этого никак не обойтись. Якорь. Прозвище пульсирует в моей голове в ритме гремящего техно, бьющего из динамиков. Приходи приходи приходи.

Время вокруг меня растягивается и сжимается, в темноте рождаются образы, возникают ниоткуда, уходят в никуда: мама, обнимающая меня перед тем, как я сажусь в автобус в мой первый день в шестом классе, в Саут-Бенде, штат Индиана. «Просто пойди в туалет, когда тебе понадобится сделать то, что ты делаешь, Ло, подними руку и скажи учительнице, что тебе надо в туалет». Светлячки, мы с Ореном ловим их, сажаем в банку с завинчивающейся крышкой, они излучают желтый свет. Комната Сапфир. Флинт. Барабанный круг. Крышки мусорных баков, найденный ритм. Смех. Его руки, тянущиеся ко мне над залитым кровью ковром. Пальцы. Плечи, кожа. Его кожа. Прикосновения его кожи; соль; земля; дубовая стружка. Трепещущая осина. Холод. Снег, хрустящий под ботинками Орена, высокие сугробы, в которых мы прямо-таки плаваем. Кладбище. Все идут колонной по одному, с опущенными головами. «Мама, я останусь здесь, я никуда не пойду». Папа учит меня плавать в бассейне в Канкаки. «Я рядом, Ло. Никуда не уйду, сладенькая. Я рядом».

Прошлое проглатывает меня и не отпускает, пока вновь не приоткрывается занавес. Появляется Глория, за ней – низкорослый, тощий мужчина с огромным животом. Она направляет его в занавешенную кабинку, и я выхожу из темного угла, чтобы выслушать приговор.

– Не повезло, – она качает головой. – Я поспрашивала, но никто не слышал о человеке с прозвищем Якорь. Может, он специально так назвался, чтобы кинуть тебя и найти другую? – Она подмигивает мне и уходит в кабинку следом за клиентом, оставляя меня одну.

Я в тоске. Вновь начинаю кланяться, до самой земли, доставая пальцы ног. Могла я ошибиться насчет места его встреч с Сапфир? Нет. Эсэмэски однозначно указывают, что он был ее постоянным клиентом. Девять, девять, шесть. Наклон, прикосновение к пальцам, подъем. Еще раз. Снова и снова… пока меня не осеняет. «Позвони ему. Позвони ему снова. Он где-то есть. В конце концов ответит».

Я тихонько ухожу из ВИП-зоны. К счастью, мои куртка и рюкзак в том месте, где я их оставила. Затаив дыхание, я проскальзываю в темный коридор за кабинками. Поклон, прикосновение, подъем, поклон, прикосновение, подъем, поклон, прикосновение, подъем. Я пытаюсь ускорить процесс, но мое тело само определяет, сколько ему требуется времени. И берет положенное, как брало всегда.

Шаги. Кто-то приближается по коридору ко мне. Я бегу обратно в уголок ВИП-зоны, сажусь на корточки, прижимаю мобильник к уху.

Идут гудки. Идут гудки. Идут гудки.

И в клубе звонит чей-то мобильник, звонит, на долю секунды отставая от гудка, который доносится из моего мобильника. Я обрываю связь. Так же резко перестает звонить и чей-то мобильник.

Совпадение – должно быть. Мобильники здесь у всех, и каждую секунду кому-то да звонят.

Чтобы убедиться в этом, я вновь нажимаю на кнопку вызова. Короткая пауза, пока сигнал мчится к конечному пункту.

И это происходит вновь. Тот самый звонок. В клубе.

Ощущение, что я под водой, возвращается. Страх замедляет мои движения, кулаком вбивается в горло, выталкивает меня за занавес, из ВИП-зоны, ноги сами несут меня.

Звенит совсем рядом.

В нескольких футах от меня высокий мужчина в серой футболке, загорелый, мускулистый – я вижу его спину – сует руку в карман за звонящим мобильником. В груди у меня лихорадочно бьется, бьется, бьется сердце, когда он подносит мобильник к уху.

– Алло?

И это же слово, этим же голосом, в это же время произносит мой мобильник, который я по-прежнему прижимаю к уху. Он поворачивается, отталкивая стриптизершу, которая разминала его плечи.

Теперь я вижу его лицо.

Идеальное, словно высеченное из мрамора, красивое лицо.

Идеальное, словно высеченное из мрамора, красивое лицо Гордона Джонса.

Глава 30

Трясущимися руками – голова кружится – я нажимаю маленькую красную клавишу, которая обрывает связь. На мгновение перед глазами все чернеет. А потом проясняется, становится кристально ясным, и я понимаю, что должна сваливать отсюда. Чтобы кому-то сказать. Поворачиваюсь, скидываю туфли на высоком каблуке, бегу обратно через ВИП-зону, к другому выходу из нее, огибая кабинки, не обращая внимания на поворачивающиеся головы. Выход этот ведет в коридор, в сумрак, в тень. Он здесь. Он здесь.

Гордон Джонс. Мужчина-мечта. Джентльмен. Богач. Убийца.

Чуть дальше – не останавливайся – дверь, а там коридорчик с невысоким потолком… и комната отдыха. Спасение. Звонок. Звонок. Я застываю.

Это мой мобильник. Якорь. Прозвище высвечено на дисплее.

Я принимаю вызов и сбрасываю. Сразу же. Не додумалась до того, чтобы блокировать звонки. Господи. Он знает.

Звонок. Звонок. Опять. Это он. Я принимаю вызов. Сбрасываю. Выключаю мобильник. Внутри все сжимается, скручивается. Дальняя часть клуба вращается вокруг меня, длинный черный коридор вдруг начинает покачиваться. И я будто парализована: голова не работает, я не могу вспомнить, откуда пришла, какой путь может привести меня прямиком к нему. Внезапно у меня полное ощущение, что я упала в ледяную воду ручья, как в тот раз, в детстве, и вода эта везде, со всех сторон. Я тону. И я утону. На этот раз Орена нет, он не вытащит меня. Есть Гордон. Этот только затолкает под воду, если я вдруг вынырну.

Дрожа всем телом, я пытаюсь открыть двери – большинство заперты – и тихонько хнычу от страха.

И тут я вижу его.

Он идет от конца коридора – того конца, откуда пришла я, который упирается в ВИП-зону. Идет по моему следу, спешит ко мне, мобильник зажат в руке, лицо красное, перекошенное. Я вжимаю мой мобильник в бедро. Прячу его. Он услышал. Он знает.

Я бросаюсь налево, направо в поисках выхода: воздух горячий, вязкий, наэлектризованный. Я бегу к другому коридору, который отходит от этого, ведет к центральной части клуба, его пульсирующему сердцу. К сцене. К лысеющим мужчинам в деловых костюмах.

Но прежде чем мое тело может рвануться вперед – к людям, которые увидят, которые поймут: что-то не так, желание простреливает меня, эта глупая, управляемая всемогущим мозгом сила.

И я должна кланяться, прикасаться к пальцам ног, выпрямляться; кланяться, прикасаться к пальцам ног, выпрямляться; кланяться, прикасаться к пальцам ног, выпрямляться… И когда я заканчиваю, уже готовая бежать, чтобы спастись, руки обхватывают мою талию, выдавливают из меня воздух. Рука поднимается, чтобы закрыть мне лицо, нос, рот, глаза.

– Ловкий трюк, это твоя игра в телефон, – шепчет он мне на ухо. Голос хриплый, шершавый, наполненный осколками стекла. – Ты думаешь, это какая-то гребаная шутка? Ладно. Я подыграю. Я тебя осалил. Так что теперь ты поймана.

Голова отрывается от плеч, идет кругом, сердце останавливается и вновь запускается, имитируя смерть.

Пищевод сживается, мне не хватает воздуха, он такой сильный, такой сильный…

Темнота. Облака. У мамы всегда уходили недели на наши пасхальные корзинки, оплетенные лентами и наполненные шоколадом и носками, теплыми носками, мне всегда нравились носки и пасхальные мармеладные конфеты[148], и она садилась на мою кровать пасхальным утром с корзинкой, шурша целлофаном и широко улыбалась, такая гордая, такая…

– Не думала, что я тебя найду, маленькая девочка? Не думала, что узнаю тебя? Не думала, что узнаю это цепочку с подвеской? Я же ее и покупал. Не знала, что я начал следить за каждым твоим движением, как только увидел ее на тебе? – Резкость его голоса приводит меня в чувство. – Я давал ей все, все, что она только могла захотеть. А она не давала мне ничего. Дерьмо! Что, по-твоему, я чувствовал? – Его пальцы сжимаются на моем лице, давят, такие грубые. – А? Как думаешь, что я чувствовал? Она была моей… – Он срывает парик с моей головы, яростно рвет серебряную цепочку с подвеской-лошадью.

Я слышу, как его рука поворачивает ручку двери, и стараюсь вырваться: мне надо тук тук тук, ку-ку. О господи, пожалуйста пожалуйста пожалуйста. Я пинаю его в ногу, пытаюсь оторвать руку, кричу в его ладонь, кусаю ее.

– Черт побери, – рычит он, убирая руку, чтобы тут же схватить меня за загривок. – Только посмей еще раз это сделать, тупая сука. – Боль простреливает голову, кровь выплескивается из губы, попадает в рот. Я задыхаюсь, захлебываюсь, дверь открывается, холодный воздух набрасывается на мои голые плечи, шею, ноги. Не знаю, что за влага течет по лицу – слезы или кровь. Соль щиплет губы, еще кровь. А в голове: тук тук тук ку-ку тук тук тук ку-ку тук тук тук ку-ку.

Я хочу знать, почувствует ли мама что-нибудь, если я умру, будет ли Орен встречать меня? Будет ли держать в руках лист бумаги с моим именем, как в аэропорту? Или я там будут одна, навсегда окруженная тишиной?

Черный микроавтобус въезжает в переулок за клубом. Гордон поднимает меня за талию, бросает в салон. Я ударяюсь головой о дальний борт: все плывет, а потом погружается во тьму.

* * *

Я открываю глаза. Должно быть, потеряла сознание. Мы едем, мчимся вперед. Лист темного пластика отделяет салон от кабины. Я не вижу водителя. Он не видит меня. Гордон рядом, наблюдает за мной.

Вспышка: Флинт, наблюдающий, как я просыпаюсь, его рука, летающая по листу бумаги. Его пальцы, разглаживающие шрам над моим глазом… перед тем, как мы поцеловались; это неспешное, идеальное мгновение. «Он не знает. Он никогда не прикоснется ко мне снова. И я никогда не прикоснусь к нему. Не узнаю его настоящее имя».

Это был мой первый поцелуй. Это был мой последний поцелуй.

– Хочешь потанцевать для меня… Пенелопа? Перед тем как я вышибу тебе мозги? Напоследок?

Я сворачиваюсь в клубок у борта, как можно дальше от него, но все равно он от меня слишком близко. Дыхание с шумом вылетает из его ноздрей, он стирает слюну с губ. «Он знает мое настоящее имя. Он знает все». Мозг вертится у меня в черепе. Я чувствую, как он размягчается, готовясь к тому, что его разорвет в клочья быстро летящая пуля.

– Это твоя вина, – он качает головой, словно я – ученица, провалившая экзамен по математике. В голосе разочарование. – Мы говорили тебе: держись подальше. Мы предупреждали тебя. А теперь… – Он закатывает рукава белоснежной рубашки. На предплечье темное пятно: татуировка. Вытатуированный якорь. – Что ж, у меня нет выбора. Такие тупые суки, как вы, никогда не оставляете мне выбора.

Часы на его запястье вспыхивают, когда мы проезжаем мимо уличного фонаря. И тут же еще один элемент пазла встает на место. Я ахаю.

– Ваши часы… они были у Марио на блошином рынке среди других вещей Сапфир… – Я цепляюсь за правду, за ясность мышления, больше мне цепляться не за что. – Он знал о вас и Сапфир…

Вспышка: рыжие крашеные волосы Марио, недоумение, написанное на его лице, когда в тот день он выхватил часы из моих рук. «Ох, они не для продажи».

– Этот паршивый ублюдок полез в мой бизнес. Попытался шантажировать меня. Так что мне пришлось его убить. – Голос Гордона ровный, бесстрастный. – Печальная, но необходимость. Он оказался еще одним, кто забыл, что нельзя будить спящую собаку. Или, в данном случае, спящую шлюху… – Гордон чуть улыбается, красный отсвет задних фонарей падает ему на лицо, безумные тени расцветают вокруг глаз, когда автомобиль дергается, сворачивая с шоссе, быстро съезжает по узкому пандусу, воздух свистит вокруг нас, словно крик.

Нас качает, подбрасывает, трясет. Небо – темный тоннель, в конце которого нет света. Я слизываю с губ запекшуюся кровь. Автомобиль в скрипе рессор выезжает на большую открытую автомобильную стоянку, резко останавливается, меня бросает вперед.

– Не пытайся убежать, красотка. У меня в кармане пистолет, – говорит он, улыбаясь. Два ряда идеальных зубов, все на месте, никаких дыр между ними. – И не пытайся кричать. Никто тебя не услышит.

Зубы. Они танцуют вокруг меня, кружат перед глазами. Кровь. По-прежнему на губах. Я слизываю ее. Три раза. Снова три раза, когда он открывает дверцу одной рукой, а другой крепко сжимает мое запястье, тянет меня за собой, в себя, так близко к нему, что мне хочется блевануть. Но я не могу: в моем теле сейчас все слишком сжато, шок еще не прошел.

Скоро мне предстоит уйти в пустое и безлюдное место, и жизнь моя оборвется. Идея лишена здравого смысла. Жить в одну секунду и уже не жить в следующую. Бессмысленно бессмысленно бессмысленно. Чепуха. Нежизненно.

Я практически ничего не вижу. Лишь несколько полосок света вырываются из многоэтажного склада, который высится перед нами: «ДЖОНС ИНДАСТРИЭЛ КЕМИКЛС ШИППИНГ».

Сделай так, чтобы он говорил. Сделай так, чтобы он говорил. Это единственный путь, единственный шанс.

– Охранник! – выкрикиваю в его слишком близкую грудь. – Вы его подставили, так? – Я пытаюсь вырваться, но он подтягивает меня еще ближе.

Мне вспоминается большой красный нос Винни. Как он пренебрежительно фыркнул, глянув на меня, когда заглянул в отдельную кабинку в «Десятом номере». «Мистер Джонс, прислать вам другую девушку?» И Гордон с улыбкой отвечает: «Нет, Вин. У меня есть девушка, спасибо». И потом, на тротуаре неподалеку от моего дома. Снова он. Убирает мобильник. Запрыгивает в седан.

– Умненькая ты у нас, так? Соображаешь, что к чему. – Его рука скользит по моей спине, сжимает ягодицу. – Винни достаточно долго работал у меня. Я о нем заботился. Теперь он должен расплатиться со мной. – Он смеется, без капли веселья. – При такой работе, как у него, всегда существует опасность получить тюремный срок.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю