Текст книги "Живописец смерти (СИ)"

Автор книги: Джонатан Сантлоуфер

Соавторы: Кейт Эллисон,Карло Лукарелли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 110 страниц)

Он смотрел во тьму за окном, вспоминая, как стоял в кабинете и ощущал, что за ним наблюдают. То же чувствовала Наташа Джойс…

Миллер принял душ, побрился, оделся и в четверть восьмого снова был в кухне. Съев кусок черствого хлеба и выпив полчашки черного кофе, он отправился в участок, словно только там его душа могла найти покой.

Он собрал фотографии для патрульных – полдюжины в наборе, всего сотня наборов. Патрульные разъедутся по этой части города и будут внимательно смотреть по сторонам. Будут звонки, ложные тревоги, будут люди, полностью уверенные в том, что они знают имя и адрес человека на снимке. Патрульным придется все это проверять и в очередной раз убеждаться, что это не тот человек. Они будут благодарить за сотрудничество и бдительность и извиняться за причиненные неудобства. Будут возвращаться в участок с твердой уверенностью, что Кэтрин Шеридан ездила к Дэррилу Кингу с призраком. Таков был мир, в котором жил Роберт Миллер. Это не пресловутые сериалы о полицейских. История не заканчивается с окончанием очередного эпизода. Жизнь – это другое. Жизнь сложна, она истощает, испытывает психику на прочность. Результата можно добиться только благодаря старанию, усердию и настойчивости. Но, несмотря на эти качества, они часто терпели поражение.

Миллер проинструктирует Оливера, Метца, Риэля и Фешбаха. Он велит им откликаться на каждый звонок, как будто он единственный. Он понимал, что никаких гарантий быть не может, нет никакой безотказной системы. Всегда находятся люди, которые что-то знают, но звонить не хотят, или их что-то отвлекает, или они не любят полицию и считают, что помогать расследованию – это предать собственные принципы. Или они напуганы. Такое часто бывает.

Миллер отправился за кофе. Потом вернулся со стаканчиком в зал и принялся ждать Роса, который должен был подъехать около девяти.

– Ты заночевал здесь? – спросил Рос, появившись.

Миллер улыбнулся и покачал головой.

– Ты же детектив, верно? На мне рубашка другого цвета.

– Ты выглядишь так, словно ночевал на работе.

– Я отправлял ночевать домой только тело, – ответил Миллер. – А сам оставался здесь, пытаясь разобраться в деле.

Рос нахмурился.

– Я начинаю о тебе беспокоиться.

Миллер открыл рот, чтобы сострить, но его перебил стук в дверь.

Вошли Карл Оливер и Крис Метц.

– Здесь будет инструктаж, верно? – спросил Оливер.

– Вы не ошиблись, – ответил Рос. – Присаживайтесь.

Метц бросил взгляд на часы.

– Во сколько начнем?

– Официально в девять часов.

– Тогда я пока покурю и возьму себе кофе. Вам что-нибудь принести?

Миллер покачал головой.

– Мне ничего не надо.

– Мне латте, – попросил Рос.

Метц нахмурился.

– Да черта с два! Ничего такого я не найду. Выбирай – или черный, или с молоком.

Рос махнул рукой.

– Неси, что будет.

Метц повернулся, собираясь уходить.

– А я возьму горячий капучино без кофеина с легкой белой пенкой, щепоткой миндальной эссенции и зонтиком, – сказал Оливер, отправляясь за ним.

– Да пошел ты! – крикнул Рос ему вдогонку.

– Вот кто у нас есть, – сказал Миллер. – Вот кто собирается найти Ленточного Убийцу.

Рос покачал головой.

– Мне интересно, кто скрывается за этим прозвищем. Ленточный Убийца. Боже, какая-то дурная мелодрама! Ленточный Убийца. Половина проблемы заключается в том, что мы сами делаем из таких людей легенду…

Миллер поднял руку, прерывая его.

– У меня голова болит, Эл. Хватит разговоров.

Рос понимающе кивнул.

– Тебе нужно перепихнуться.

– Мне много чего нужно… В данный момент то, о чем ты сказал, в моем хит-параде на пятнадцатом месте. Сперва надо провести инструктаж и раздать фотографии. Не знаю, как тебе, а мне хочется съездить в мэрию и найти эту Франсис Грей.

– Конечно, – согласился Рос. – Потом выясним, с кем Наташа говорила в четвертом участке.

В коридоре послышались голоса.

– По коням, – сказал Рос, – мы готовы.

Вошли несколько патрульных и начали усаживаться. Миллер стоял возле стены, а справа от него располагался стол, на котором лежали пачки снимков.

Появился Ласситер, следом за ним – Оливер и Метц. Все замолчали. Ласситер кивнул и сел сзади. Он присутствовал, чтобы напомнить патрульным о серьезности ситуации.

В начале десятого все были на месте.

Миллер откашлялся, взял со стола пачку с фотографиями и вытянул один снимок.

– Этот человек, – начал он, – срочно нужен нам для серьезного разговора.

* * *

Возможно, это что-то сверхъестественное, возможно, просто воображение разыгралось или начинается паранойя, но мне кажется, что они уже почти нашли меня.

Утро среды. Пятнадцатое ноября. Я стою перед студентами. В воздухе повисла тишина. Не исключено, что они считают, что я забыл, что хотел сказать. Возможно, им все равно. Они бы ни за что не догадались, что в такие краткие мгновения я вспоминаю разговор о равновесии, разговор, который, как мне теперь кажется, происходил в другой жизни.

– У тебя есть чувство равновесия, – сказал он, словно это была необычайно редкая черта. Нечто прекрасное. Что-то, что следует оберегать и лелеять.

Его звали Дэннис Пауэрс. У него было широкое лицо и массивная нижняя челюсть, которая выглядела почти карикатурно. И еще он улыбался так, что были видны почти все зубы. Пауэрс работал инструктором, был выше меня на добрых десять сантиметров, и в нем ощущалась собранность, твердость и неукротимость. Что-то в Дэннисе пугало меня. Рядом с ним я чувствовал, что должен быть готов к любой неожиданности, и эта неожиданность обязательно будет неприятной.

– Он хороший парень, – сказала мне Кэтрин накануне. На ней снова была эта шляпка, этот бирюзовый берет. Она снова спешила куда-то с книгами под мышкой. Все это могло бы выглядеть как обычный день в обычном университете на Восточном побережье. Да, мы были студентами, но то, что мы изучали, вряд ли найдется в учебном плане хоть одного университета Лиги плюща.^[112] Геополитика и международные отношения, борьба против распространения коммунистического влияния, свержение власти, военные перевороты, убийства…

Это было в апреле 1981 года, где-то за три месяца до того, как мне должно было исполниться двадцать два года. И я уже верил. Это было внушение, промывка мозгов, пропаганда – назовите, как вам угодно, – но подход был очень тонким, и он работал. К тому времени, когда мы с Кэтрин узнали друг друга поближе, мы уже увязли в этом достаточно глубоко. К тому времени, когда нам предложили участие в операции, нас уже занесли в списки, зарегистрировали, завербовали, поставили печать и выпустили в тираж. Когда в июле того же года мы садились на самолет, вера в то, что мы делаем правое дело, уже была у нас в крови.

– Что-то должно быть у тебя в крови, – сказал мне кто-то много лет спустя. – Что-то внутри тебя, что полностью соглашается с тем безумным дерьмом, которым они там занимаются, чтобы поддерживать контроль. Пастыри, чтецы, инструкторы… Они знают, где и как искать, и они находят, словно это написано у тебя на лбу.

Позже я это пойму, но до сегодняшнего дня я не могу понять, что именно они во мне нашли. Возможно, полное несогласие с тем образом жизни, который я вел. Возможно, дело было в смерти родителей, а может, в обстоятельствах их смерти и в том, что я косвенно был в этом замешан. Возможно, то, что совершил мой отец, было безумием, но в то же время я понимал, почему он так поступил. Возможно, именно это понимание и привело меня в Лэнгли, потому что в то воскресенье, когда я впервые встретил Дэнниса Пауэрса, он посмотрел мне прямо в глаза и сказал, что у меня есть чувство равновесия.

– Тебе нужно чувство равновесия, – сказал он и улыбнулся.

Я решил, что ему где-то сорок пять-пятьдесят лет, но позже он мне рассказал, что в 1967 году улетел во Вьетнам совсем молодым.

– В шестьдесят седьмом мне было всего двадцать, я был моложе, чем ты сейчас.

Дэннис родился в 1947 году. Когда я познакомился с ним в апреле 1981 года, ему было тридцать четыре года. То, что он, казалось, был намного старше, пугало меня. Словно в его шкуру запихнули три-четыре жизни.

– Я мог бы рассказать тебе о том, что видел, но не хочу, – сказал он. – Тебе лучше не слышать об этом, поверь.

Я посмотрел на него, удивленно приподняв брови.

Дэннис улыбнулся.

– Теперь ты скажешь, что хочешь услышать все эти истории, верно? Ты хочешь услышать обо всех ужасах, свидетелем которых я был, ведь это поможет тебе в перспективе. Ты ведь хочешь сказать именно это, не так ли?

Он не дал мне времени ответить.

– Я не буду рассказывать тебе все это дерьмо, – продолжал он, – но скажу одну вещь. То, что я видел там… – Он кивком указал в сторону, словно за границами Лэнгли начинался странный, неизведанный мир. – Там царит настоящее безумие, – тихо сказал он, передавая прописные истины от одного поколения другому. – Там начинается мир, частью которого ты ни за что не захочешь стать. Ты не захочешь, чтобы твои дети жили в мире, который создается сейчас. Людям глубоко наплевать на планету. Они чихать хотели на все, кроме денег, секса и наркотиков, и снова денег и секса. Люди должны проснуться, понимаешь? Но с телевизором или с чем угодно другим, что помогает им держать мозг отключенным, они не откроют глаза и не увидят, что за чертовщина творится вокруг. Ты понимаешь, о чем я?

Я кивнул.

– Да черта с два, – сказал он.

Мы сидели в пристройке, прилегавшей к основной группе корпусов. Я смотрел, как за окном ходят люди.

– Ты – часть всего этого, друг мой, – сказал Дэннис Пауэрс. – Пока ты не узнаешь, что люди могут творить друг с другом… черт, ты даже не представляешь…

Я молчал.

– Представь, я дам тебе пушку, – сказал Дэннис. – Я дам тебе пушку и отправлю куда-нибудь в двадцатые годы, ладно? Ты где-то в Европе – в Австрии или в Германии. Я показываю тебе бар в одном городке и говорю, что там у стойки сидит такой-то человек и пьет пиво. Я велю тебе войти и прострелить этому ублюдку голову на виду у всех. – Дэннис сделал паузу и посмотрел на меня. – Я говорю, что ты должен это сделать, и ты идешь и делаешь, верно?

Я нервно рассмеялся.

– Нет, – возразил я. – Я этого не сделал бы.

– Тогда я говорю тебе, что этого человека, сидящего в баре, зовут Адольф Гитлер. Ты заходишь и видишь, что он сидит и пьет пиво. У тебя в кармане лежит пистолет тридцать восьмого калибра. И что ты будешь делать?

Я улыбнулся и кивнул.

– Я подойду и пристрелю его.

– Без вопросов?

Я снова кивнул.

– Без вопросов.

– Почему?

Это было очевидно.

– Если я убью Адольфа Гитлера, двадцать-тридцать миллионов человек останутся живы, – ответил я.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

Пауэрс медленно кивнул.

– Ладно, значит, для этого дела у нас появился критерий. Адольф Гитлер не вызывает сомнений, верно? А Сталин? Что с ним?

– Тоже без вопросов.

– Чингисхан, Калигула, Нерон, кайзер Вильгельм?

– Да. Всех их, я полагаю.

– А Черчилля?

– Уинстона Черчилля? Нет, конечно, нет, – ответил я.

– В четырнадцатом году его прозвали Белфастским Мясником, – сказал Пауэрс. – Он разместил в Ольстере третью эскадру. Он ввел военные корабли в гавань и приказал открыть огонь по городу.

Я покачал головой.

– Однако он совершил намного больше хороших поступков, чем плохих.

– То есть ты хочешь сказать, что мы должны рассматривать поступки таких людей с точки зрения исторической перспективы и только потом оценивать, чего они совершили больше – плохого или хорошего. И если они совершили больше плохого…

Я улыбнулся.

– Тогда все равно поздно пытаться что-то изменить.

– Именно, – сказал Пауэрс. – Возникает вопрос: кто принимает решение о подобных вещах и когда это происходит?

– Если вообще кто-то принимает какие-либо решения, – добавил я.

Пауэрс посмотрел в окно и тихо сказал:

– Такие решения принимаются. Действительно есть такие решения, и есть люди, которые их принимают. Прямо сейчас подобные решения принимаются менее чем в трехстах метрах от того места, где ты сидишь. И как только они принимаются, выделяются люди, которые должны иметь дело с последствиями этих решений. Я тебе скажу кое-что, Джон… – Пауэрс повернулся и посмотрел на меня. – Эти люди очень заинтересованы в том, какую роль ты можешь сыграть в работе с этими последствиями.

– Роль, которую я могу сыграть? Что вы имеете в виду?

– Ты не дурак, – ответил Пауэрс. – Ты знаешь, что здесь происходит последние несколько недель. Люди, с которыми ты приехал, исчезли, верно? Сегодня ты их видишь, а завтра их уже нет. Они сошли с дистанции. А ты добрался аж сюда. Сейчас ты стоишь передо мной, и я хочу, чтобы ты принял решение. Это будет самое важное решение в твоей жизни. Если ты пойдешь по одному пути, твоя жизнь будет достойна того, чтобы ее помнили, но если ты пойдешь по другому пути… ну, если ты пойдешь по другому пути, твоя жизнь будет такой, как ты решишь, но она определенно не будет такой, как в первом случае. – Он замолчал и понимающе улыбнулся. – Эта девчонка, с которой ты тусуешься, как ее зовут?

Я не ответил.

– Ой, да ладно тебе! – сказал Пауэрс. – Ты же не думаешь, что здесь может происходить хоть что-то, о чем мы не будем знать? Ее зовут Кэтрин Шеридан.

– Если вы знаете, зачем спрашивать?

Пауэрс рассмеялся.

– Тебе нужно сломать пару стен, друг мой. Тебе нужно научиться доверять кому-нибудь. Ты доверяешь Лоуренсу Мэттьюзу, верно?

– Конечно, доверяю, – ответил я.

– И Дону?

– Дону Карвало… Да, я доверяю ему. Я не уверен, что согласен со всем, что он говорит, но…

– Доверие не зависит от согласия. Дело не в том, чтобы у всех был один взгляд на мир. Боже, что же это было бы за дерьмо, если бы все были согласны друг с другом! Нет, мы говорим не об одинаковом отношении к миру, мы говорим о том, чтобы у нас было достаточно общих взглядов на мир, чтобы можно было принять какое-то решение, а потом отправиться его выполнять.

– Например?

– Ладно, ладно, теперь конкретнее. Например, Южная Америка.

– Южная Америка?

– Да, а почему нет? Это отличное место. Сейчас это зона боевых действий, но в то же время отличное место.

– Так что с ней?

– Именно туда твоя девушка отправится в июле.

– Она не моя девушка.

– Ладно, в июле туда отправится Кэтрин Шеридан, с которой ты хотел бы иметь отношения.

– Почему?

– Потому что нам надо, чтобы она туда поехала.

– Зачем?

– Чтобы уладить кое-какие дела. Чтобы сыграть свою роль в игре. Чтобы оказать посильное влияние. Но главная причина состоит в том, что она действительно хочет этого.

– И зачем вы мне это рассказываете?

– Потому что считаю, что ты должен поехать туда вместе с ней.

– С чего бы мне захотелось ехать в Южную Америку? – спросил я резко, потому что его тон вызвал у меня желание быть резким.

– С чего тебе ехать в Южную Америку? – Дэннис Пауэрс понимающе улыбнулся. – Чтобы убить Адольфа Гитлера, вот с чего.

Глава 21

– Вчера днем, – начал Миллер, – приблизительно без четверти четыре пополудни молодая женщина по имени Наташа Джойс была найдена мертвой в собственной квартире, расположенной между Лэндовер-хиллз и Гленарден. Ей было двадцать девять лет, у нее осталась сиротой дочь Хлои. Мужа у Наташи не было, постоянного друга тоже. Отец ее ребенка, героиновый наркоман по имени Дэррил Кинг, был убит в октябре две тысячи первого года.

Миллер посмотрел на мужчин, сидевших перед ним. Закаленные ветераны, хорошо знакомые с подобными случаями. Ничего нового они не услышали. Кого-то убили. Черная женщина из бедняцкого района, мать-одиночка, отец ребенка мертв, никто о ней не вспомнит, никто не позаботится, и, скорее всего, только дочь придет на похороны.

Миллер откашлялся.

– С момента гибели Кэтрин Шеридан прошло всего четыре дня, и вот у нас новый труп. Шеридан обнаружили мертвой у себя дома на Коламбия-стрит. Как вы уже знаете, газеты дали этому человеку прозвище – Ленточный Убийца. Он оставляет ленту, повязанную на шее каждой жертвы. Он жестоко их избивает, душит и оставляет ленту. В последнем случае ленты не было, но это убийство напрямую связано сданным расследованием. То, что мы допрашивали Наташу Джойс, возможно, заставило убийцу убрать ее.

Один из патрульных поднял руку.

– Есть ли связь между жертвами?

– Только косвенная, никаких доказательств нет. У нас есть некий мужчина неопределенного возраста, где-то лет сорока-пятидесяти. По всей видимости, он был знаком с четвертой жертвой пять лет назад. Наташа Джойс рассказала, что этот человек сопровождал Кэтрин Шеридан, когда она приезжала к ней несколько раз пять лет назад в сентябре и октябре две тысячи первого года. Они хотели пообщаться с другом Наташи, Дэррилом Кингом…

Тот же патрульный снова поднял руку.

– Значит, между четвертой и пятой жертвой есть связь.

– Как я уже говорил, она косвенная, но теперь у нас есть фотография этого мужчины. По всей видимости, он знал и Шеридан, и Джойс. Мы сделали определенное количество снимков, чтобы получить представление о том, как он может выглядеть сейчас. Это приблизительные варианты, основанные на оценке его теперешнего возраста.

Рос встал со стула и принялся раздавать пачки с фотографиями.

– Возьмите их с собой сегодня, – сказал Миллер, – берите их с собой каждый день. Пообщайтесь с людьми, покажите снимки… Возможно, кто-нибудь узнает этого человека.

Ласситер встал рядом с Миллером.

– Это задача первостепенной важности, – обратился он к патрульным. – В перерывах между выполнением заданий и выездами на вызовы я хочу, чтобы вы прошлись по району с этими фотографиями. Поговорите со знакомыми, хозяевами магазинов, людьми с рынков, зайдите в бары. Вы знаете, как это делается. Я хочу знать, узнает ли кто-нибудь этого человека. Как только у вас появится какая-нибудь информация, что угодно, вы тут же должны связаться с Оливером, Метцом, Фешбахом или Риэлем. Они будут работать координаторами для Миллера и Роса. Работаем по такой схеме.

– А если его видели? – спросил один из патрульных.

– Если его видели… – Ласситер подумал пару секунд. – Если его видели, я хочу, чтобы за ним следили, пока мы не сможем взять его без применения силы. Его следует считать вооруженным и чрезвычайно опасным. Не надо поднимать шум, сразу связывайтесь с нами. Вы сообщаете нам все подробности, но не теряете его из виду. Если он бежит, вы преследуете. Если он стреляет, вы отвечаете огнем. Если возможно, он нужен нам живым, чтобы ответить на вопросы. Любые сообщения вы маркируете девятым кодом. Администратор получит указания переключать вас на любого прикрепленного к делу детектива, доступного в тот момент. Если вопросов нет, все свободны.

Офицеры и патрульные начали расходиться. Ласситер сделал шаг вперед.

– Вы четверо, – сказал он, указывая на Фешбаха, Риэля, Метца и Оливера. – С вас прочие обязанности не снимаются, но мне нужно, чтобы вы занимались любыми сигналами, которые будут поступать относительно этого парня. Я привлек еще двух человек на случай, если вы будете перегружены текучкой. Но мне хотелось бы, чтобы здесь постоянно дежурил один человек. Постарайтесь организовать свое время соответственно. Мне нужен кто-нибудь надежный, кто будет координировать людей, если мы обнаружим подозреваемого.

– Я думаю, что мы можем работать из центрального офиса, если уж мы все подключены к этому делу, – сказал Метц.

Ласситер кивнул.

– Устрой все так, как считаешь нужным. Если кто-то будет возникать, скажи, что это мой приказ. Работайте. Нам понадобятся все силы, чтобы справиться с объемом данных, которые начнут поступать. – Он махнул рукой в сторону снимков на столе. – В одном только Вашингтоне можно найти сто тысяч мужчин среднего возраста, которые подходят под это описание.

– Будем работать сверх нормы? – спросил Риэль.

– Посмотрим, – ответил Ласситер. – Если понадобится поработать дольше, я постараюсь сделать так, чтобы это время оплачивали. Но вы тоже смотрите по обстановке, ладно? Если уже поздний вечер и звонки не поступают, вы все четверо не обязаны сидеть на работе.

Метц кивнул. Риэль что-то сказал, но Миллер не расслышал. Потом все четверо вышли из зала.

Ласситер повернулся к Миллеру.

– Так что вы с Росом собираетесь делать дальше?

– Мы хотим выяснить, с кем в четвертом участке общалась Наташа Джойс. Потом поговорить с Франсес Грей из административного отдела полицейского управления в мэрии, чтобы она помогла нам с Маккалоу.

– В каком участке он работал?

– В седьмом, – ответил Рос.

– И когда ушел в отставку?

– В две тысячи третьем году. В марте, кажется.

Ласситер нахмурился.

– Две тысячи третий год… Мне кажется, Билл Янг еще работал там в две тысячи третьем. Если возникнут сложности, звоните мне. Билл ушел в отставку, но у меня где-то остался номер его телефона. Он помнит всех своих сослуживцев.

– Это хорошая новость, – сказал Миллер. – Мы опросим этих людей и вернемся.

– И проверьте ребят в центральном офисе, – добавил Ласситер. – Убедитесь, что у них все есть, телефоны и прочее, ну, вы поняли. И сообщайте мне о любых подвижках, ладно?

Ласситер вышел.

Миллер подождал, пока вдали стих звук шагов начальника, подошел к стулу и тяжело опустился на него. Глубоко вздохнул и закрыл глаза.

– Вчера я стоял и смотрел на тело… – тихо сказал он. – Наташа Джойс… Я стоял в ее комнате и не мог не думать о ребенке. – Он взглянул на Роса. – Девятилетний ребенок. Родился у девушки из неблагополучного района. Отец наркоман, по уши в таком дерьме, что его вербуют информатором и убивают во время какой-то облавы. Я хорошо знаю протокол, его не должно было быть там. Он погибает, и ребенка растит мать-одиночка. И теперь мать убил этот тип. У девочки мертвый отец-наркоман и мать – жертва серийного убийцы. – Миллер открыл глаза. – Что же это такое, а? Я имею в виду, за что ей такая судьба? Теперь она попадет в руки службы по уходу за детьми и очутится в каком-нибудь приюте, потом ее переведут в другой, и так далее. – Он устало вздохнул.

Рос похлопал Миллера по плечу, желая подбодрить.

– Я скажу тебе кое-что, – начал он.

– Что? Что мне нужно чаще спать с женщинами, да?

Рос рассмеялся.

– Нет, не это. Но нечто близкое по смыслу. Я хочу сказать, что тебе не хватает равновесия…

Миллер нахмурился.

– Я, как и ты, занимаюсь этим дерьмом. Я тоже имею дело с ублюдками и отбросами общества. Я вижу психов и торчков. Да кого угодно, с кем мы сталкиваемся по работе каждый божий день, но между нами есть одна серьезная разница.

– У тебя есть жена и дети. Я знаю, парень. Сколько раз ты собираешься мне это повторять?

Рос поднял руку.

– Ты помнишь выходные перед убийством Шеридан?

– Конечно. Какое это было число? Четвертое, пятое?

– Четвертое, – сказал Рос. – Суббота, четвертое число.

– Ну? И что дальше?

– Что ты делал?

Миллер нахмурился и покачал головой.

– Боже, я не знаю. С чего я должен помнить, что делал в субботу две недели назад?

Рос понимающе улыбнулся.

– Вот об этом я и говорю.

– О чем? О том, что у меня плохая память?

– Нет, ради всего святого! Я имею в виду, что ты не делал ничего такого, что стоило бы запомнить.

– То есть теперь ты говоришь, что у меня нет личной жизни?

– Да, это так. У тебя нет личной жизни.

– Ладно, ладно, уже проясняется, – с усмешкой ответил Миллер. – Тогда чем занимался ты, что запало тебе в память?

– В субботу с утра мы поехали проведать родителей Аманды в Александрию. Они организовали для наших детей поездку в национальный парк Шенандоа, заказали номера в гостинице. Там такие пейзажи обалденные! Это немыслимо! Просто великолепно! Днем мы поехали на холмы у Голубого хребта.^[113] Отец Аманды посадил Эби себе на плечи, Люк шел с Амандой, а ее мать вела Стейси за руку. Я остановился на минутку и посмотрел на гору Бэарфенс. У меня дух перехватило. Я тебе говорю, посмотришь на такое, и совершенно меняется представление о мире – понимаешь, что не зря проехал столько километров. А гостиница, в которой мы остановились, оказалась отремонтированным постоялым двором девятнадцатого века…

Миллер поднял руку.

– Довольно. Мы сейчас едем к Франсес Грей.

– Но я еще не закончил…

Миллер усмехнулся.

– Закончил, только ты этого не заметил. Давай бери пальто.

Он застегнул пиджак, взял пальто с одного из столов и, прежде чем Рос нашелся, что сказать, уже ждал его в коридоре.

– Совсем ненормальный, – пробормотал Рос. – Даже близко не походит на нормального человека.

* * *

– Я не понимаю, – сказал я.

Кэтрин поерзала на диване. Мы сидели напротив друг друга у нее в квартире. Я примостился на полу, сложив ноги по-турецки и прижавшись спиной к стене. Я говорил, уставившись в потолок.

– Что ты не понимаешь? – спросила она.

Мне не хотелось смотреть на нее.

– Что он сказал, Джон?

– Дэннис? Он сказал, что мы с тобой должны поехать туда. Сказал, что мне стоит с кем-то поработать, потренироваться для этой работы. – Я покачал головой. – Как он может говорить так о подобных вещах?

– Каких?

– «Потренироваться для этой работы». Боже, так говорить о том, что очень похоже на заказное убийство, на лишение другого человека жизни!

Кэтрин улыбнулась. Я этого не увидел, скорее почувствовал.

– Это не просто похоже на заказное убийство. Это и есть заказное убийство, устранение.

– И ты считаешь, что это оправданно?

– Без сомнения.

У нее был очень уверенный тон. Это то, что было характерно для Кэтрин. Даже в самой сложной ситуации, даже в самом конце Кэтрин Шеридан оставалась воплощением уверенности.

– Без сомнения?

– Посмотри на меня, пожалуйста.

Я опустил взгляд и посмотрел на нее.

– Он тебе фильмы показывал?

Я покачал головой.

– Сказал, что сегодня вечером покажет какие-то фильмы.

– Сходи посмотри. Посмотри, что делают эти люди. Эти люди… – Она покачала головой и, похоже, разозлилась. – Боже, я даже не знаю, что сказать! Посмотри эти фильмы, а потом можешь решать, оправданно ли в данном случае применение силы.

– Применение силы… Так это теперь называется?

– Я думаю, так это называлось всегда.

Я промолчал. За стенами были люди, которые понятия не имели, что здесь происходит. Возможно, большая часть населения предпочла бы считать, что подобные разговоры никогда не велись. Люди обычно не обсуждают убийства и государственные перевороты. Они не принимают решения о судьбе других людей – людей, которых они никогда не знали и никогда не узнают. Просто увидят всего один раз через прорезь прицела и нажмут на курок.

– Что? – спросила Кэтрин.

– Просто думаю.

– Взвешиваешь свою моральную и этическую позицию, верно?

– Верно.

– Ты понимаешь разницу между этикой и моралью?

Я пожал плечами.

– Мораль – это правила, созданные обществом. Не убий. Не укради. Так ведь, да?

– Да, конечно. Я понимаю.

– Этика отличается. Этика описывает решение, которое принимает человек, когда сталкивается с реальной жизненной ситуацией. Кто-то вломился в твой дом. У него есть нож. Он хватает твоего ребенка. У тебя есть пистолет. Наступает момент, когда ты можешь просто поднять пистолет и застрелить преступника. И на этом все закончится. Что ты будешь делать?

– Стрелять.

– Уверен?

– Конечно, уверен. Это же самооборона, верно?

Кэтрин улыбнулась и покачала головой.

– Нет, не самооборона, а этика. Мораль утверждает, что ты не можешь убить этого человека. Этика говорит, что можешь. Ты согласен подчиняться законам общественной морали, и общество говорит тебе, что ты не можешь убивать людей. Эй, мистер, вы только что пошли и убили кого-то.

– Это не то.

– Да неужели?

– Этот парень был готов убить твоего ребенка. Было необходимо убить его, чтобы сохранить жизни дорогих тебе людей.

– А если они не твои родные, а посторонние люди?

Я рассмеялся.

– Ну ты и штучка! – сказал я. – Ты говоришь, как Мэттьюз и Карвало, как Дэннис Пауэрс. Они действительно…

– Открыли мне глаза, Джон. Вот что они сделали. Они открыли мне глаза и дали шанс увидеть то, чего я раньше не видела. Я видела такое, что мне становится стыдно за то, что я человек. Я смотрю на это дерьмо и чувствую себя такой пассивной и бесполезной. Я хочу сделать что-нибудь.

– И теперь ты увидела свет в конце туннеля, а Дэннис Пауэрс показал тебе, как можно восстановить равновесие…

– Не надо сарказма. Ты только послушай себя! Ты такой наивный, черт возьми! Честно говоря, я больше не хочу об этом говорить. Как хочешь, так и поступай. Я уже приняла решение. Черт, это, может быть, не лучшее решение, и даже не самое удачное решение, но у меня хотя бы сложилось определенное отношение к этому дерьму, чтобы его принять!

На какое-то мгновение я превратился в ребенка, которого пригласили посидеть со взрослыми, а он мешает всем развлекаться.

– Да, я разговаривала с Карвало и Дэннисом Пауэрсом, – продолжала Кэтрин. – Да, я видела эти фильмы. Возможно, это просто пропаганда, но я так не думала, когда их смотрела. – Она презрительно махнула рукой. – Иди, – сказала она. – Иди и подумай, о чем ты там собирался подумать, а когда примешь решение, дай мне знать, ладно?

Я не сдвинулся с места.

Кэтрин опустила ноги на пол.

– Это моя квартира, Джон. Я прошу тебя уйти. Тебе понятно, или я должна это перефразировать?

Я был ошарашен. Это, по всей видимости, отразилось у меня на лице, потому что она рассмеялась.

– Ты выглядишь так, словно тебе двенадцать лет, – сказала она. – Я прошу тебя уйти. Что здесь непонятного?

Я покачал головой.

– Извини, если я…

Кэтрин выставила руку вперед.

– Достаточно, – властно сказала она. – Иди и смотри эти фильмы. Если после этого ты захочешь сказать мне что-то другое, приходи и поговорим. – Она в упор смотрела на меня. Лицо у нее было суровое. – Правду? Ты хочешь знать правду?

– Конечно, я хочу знать правду. Зачем, по-твоему, я пришел сюда? Ты думаешь, что я бросил школу и прошел через все это только ради того, чтобы стать поздоровее?

– Правда в том, что эта штука больше нас, больше кого угодно. Помнишь старую поговорку? Целое лучше, чем сумма его частей. Читал Трумэна Капоте? Ну, он написал книгу «Молитвенные ответы». Название взято из старой пословицы. Что-то о том, что когда Бог отвечает на наши молитвы, то мы проливаем больше слез, чем когда он молчит. Понимаешь?

Я улыбнулся.

– Конечно.

– А вот еще одна. Если Бог кого-то ненавидит, он исполняет самое сокровенное желание этого человека.

– Очень цинично.

– Может, и цинично, но очень правдиво. И знаешь что? Я здесь, Джон. Мое самое сокровенное желание исполнено. Я оглянулась и получила некоторое представление о том, что творится в мире. Я думала, что я всего лишь человек, и я одна. Я хотела что-то изменить, но я всего лишь одинокий человек. Мне двадцать три года, и еще совсем недавно я жила в маленьком провинциальном городишке. И тут приходит кто-то и говорит мне, что я не одна. Говорит, что я могу что-то изменить, и если с точки морали здесь не все гладко, это не имеет значения, потому что на курок нажмет наша этика. Мы сейчас говорим не об одной жизни какого-то человека… – Кэтрин остановилась. Она раскраснелась, а ее глаза заблестели, словно кто-то зажег в них крошечные фонарики. – Мы говорим о целой стране, нации… Боже, разве ты не видишь, что здесь происходит? Мы говорим о том, что попали в положение, когда можем бросить вызов несправедливости, которая творится там…