Текст книги "Сквозь тернии"

Автор книги: Александр Юрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 51 страниц)

Жизни, запутавшейся в самой себе.

Подобная жизнь, такое ощущение, паразитировала и здесь. Порождённая умами взрослых, – учёных, военных, политиков, – а оттого хищная и прожорливая, она была готова в любую секунду вцепиться в девственное сознание беспечных детей, в порыве чувств, бегущих навстречу познаниям. Именно детей, потому что назвать себя как-то иначе Аверин попросту не мог. Особенно после того, что услышал в «Звёздном городке» из уст Титова.

«Мы всего лишь материал, из которого необходимо слепить будущее. Всё остальное, так... Пыль сопутствующего, рутина обыденности, паутина былого. Мы пришли, чтобы сделать дело. Потому что так задумано изначально. Кем-то, стоящим свыше, – оттого-то всё именно так... Так безнадёжно».

Это были первые осознанные мысли, возникшие в голове после недетских откровений научного руководителя проекта «юсси», что прочно завладели не только сознанием самого Аверина, но и умами его спутников.

«Хотя как знать...»

Аверин глянул на беспечно посапывающую в соседнем кресле Светлану. Девочка улыбалась во сне: мило, трогательно, совсем по-детски – она явно видела красочные сны.

Не смотря ни на что.

Наперекор всему ощетинившемуся против себя миру!

Против воли сковавших грудь ремней.

Она просто улыбалась.

«Взрослые так не могут. Засыпая, мы всё чаще бьёмся в агонии, предвкушая неизбежный тартар, в котором каждому из нас будет отведено равное место. И неважно, кем ты был при жизни. Под землёй нет вездесущей демократии, нет меркантильных политиканов, нет спасительной бюрократии, при помощи которой можно запросто отгородиться ото всех проблем, как забором от опостылевших соседей. Там все равны в едином потоке боли. Боли, от которой так старательно удирали ещё при свете!»

«Самое интересное, что у них это получалось. Но лишь до тех пор, пока за дело не бралась тьма. Так что же есть свет и тьма?»

Светлана вздрогнула во сне. Сморщила веснушчатый носик. По-детски вздохнула – с этаким присвистом на выдохе – и снова улыбнулась.

Аверин в очередной – который уже! – раз почувствовал сердце: то затрепыхалось в груди, точно пойманный в сачок мотылек. Аверин глубоко вдохнул, силясь замедлить умопомрачительный ритм, и вновь посмотрел в иллюминатор.

Оранжевая предрассветная степь царила во всех направлениях, сливаясь далеко на горизонте с розовеющим небом. Кое-где над землёй возвышались понурые скелеты степного карагача; их тени походили на замерших в ожидании добычи пауков. Лиловый купол небесной сферы увенчивали россыпи блеклых звёзд. Сгустки созвездий казались еле различимыми, бегущими, испугавшимися нового дня.

Они были как последняя земляника.

Внезапно небо воцарилось и внизу!

Аверин не поверил – как в детстве вытянул шею. Застывшее «молоко» Сырдарьи втягивало в себя остатки ночи. Поверхность реки покрылась сетью дрожащих морщин. Казалось, водная стихия содрогнулась от леденящего прикосновения бездны, однако быстро совладала с последней и принялась усердно переваривать космическую материю, временами источая из собственных недр зеленоватый туман, так похожий на болотные миазмы.

Аверин с трудом оторвался от жуткой кормёжки. Уставился на светлеющее небо: то наливалось бирюзой буквально на глазах – кажется, в низких широтах так всегда.

Земляничная поляна звёзд окончательно угасла. Её словно растеряли, заслонили или попросту слизнули с низкого небосвода.

Яська посмотрел на красные ладони, утёр тыльной стороной руки липкие губы и принялся спешно шарить взглядом по шиферу в поисках подходящей «обтирки». Первая земляника была такой: желанной, ненасытной и... приставучей!

А крыша Колькиной голубятни – абсолютно пустынной, хоть ты тресни!

Рядом засмеялась Тимка. Поймала на себе недовольный Яськин взгляд, тут же продемонстрировала собственные ладони. Снова звонко рассмеялась.

– Ты только лизать не вздумай, – предупредил Яська.

– Это ещё почему?

– Я тем летом попробовал... – Яська грустно вздохнул, припоминая прошлогодние неприятности. – Тоже, так вот, налопался до отвала, а руки вытереть нечем.

– И??? – Тимка озорно улыбнулась.

Яська засопел пуще паровоза, но всё же ответил:

– С неделю потом разогнуться не мог: живот так скрутило.

Тимка снова рассмеялась.

– Так как же быть?

– Не знаю... – Яська пожал плечами. – Надо что-нибудь придумать.

Внизу стукнули друг о друга дрова поленницы. Из-за кромки крыши показалось недовольное Колькино личико, иссечённое многочисленными царапинами, – последствия благотворительной акции в отношении раненного стрижа.

– Чего вы тут, как слоны ёрзаете? Сарай того и гляди рухнет!

– Мы не ёрзаем, – в один голос ответили Яська и Тимка.

– Ага, как же, оно и видно... – Колька с сожалением оглядел заплесневелый шифер, усеянный редкими дырами, и смахнул со лба приставучую паутину. – Слезайте, давайте, хорош обжорством маяться и так, вон, уже с головы до ног вымазались!

Яська уже собрался протестовать, но вовремя заметил, на что похожа его одежда и сразу же поник – оказывается ладони, это ещё так, цветочки.

– Вот незадача-то... – пролепетал Яська и довершил уже начатое руками. – Ай!..

Колька сплюнул и исчез под сухой перестук поленьев.

– Да уж... обжорство ещё никого до добра не доводило, – Тимка посмотрела на карман собственных шорт и окончательно приуныла. – Вспомнить хоть Винни-Пуха...

Яська проследил взгляд подружки и лишь кивнул: то же, что и у него – раздавленные остатки земляники, что пропитали ткань насквозь и проступили наружу уродливыми алыми пятнами.

– Такое теперь ни за что не вывести!

– Может снова на речку сбегать? – неуверенно предположила Тимка.

– А что толку-то?..

– Ну, не знаю. Надо хотя бы попытаться отмыть, а то... Мне потом с этим в сердце до конца лета ходить, – и Тимка печально вздохнула.

– Родители такие строгие?

Девочка неоднозначно повела плечом.

– Моя мама педагог, по образованию, а папа – директор гимназии.

– Вот это ты попала!

Тимка смерила Яську печальным взором.

– В том то и дело, что они меня ни в чём не ограничивают, – это специфика воспитания у них такая.

– Чего-чего?

– Специфика воспитания, – назидательно ответила Тимка.

Она подошла к краю крыши, села, свесив ноги. Принялась болтать пятками, дразня разросшуюся внизу крапиву.

Яська плюхнулся рядом. Отмахнулся от приставучего тополиного пуха. Подставил жаркому солнцу нос. Откуда не возьмись, налетела стая пестрых голубей. Пронеслась над головами детей и стремительно ушла в зенит, обдав пылью и пухом.

Тимка невольно зажмурилась.

– Это такая своеобразная форма воспитания, – спустя паузу сказала она. – Я сама мало чего в ней понимаю. Боюсь, только, тебя ещё больше запутаю своими объяснениями... Хотя, в большей степени, суждениями.

– А ты попробуй, – настоял Яська. – Я пойму! – И уже не столь уверенно: – Постараюсь.

Тимка кивнула:

– Хорошо, я попробую. Вот, смотри: у нас как обычно детей воспитывать принято?

Яська покраснел. Машинально пожал плечами: кто его знает, как...

Однако Тимка на него даже не посмотрела, рассуждая сама с собой:

– Бдительный контроль со стороны взрослых, постоянное принуждение делать, как то предписано свыше, а не так, как ты считаешь нужным. А ведь порою, сам понимаешь, что можешь сделать лучше, пойдя иным путём, – однако разве тебя, кто послушает? Ведь ты ребёнок, – и этим всё сказано. Во всяком случае, в нашем обществе. А почему бы не позволить детям решать некоторые вопросы самим? Я не говорю, там, про что-нибудь очень важное или ответственное, а хотя бы самое элементарное! Почему за полученную на уроке двойку нужно обязательно ругать? Ведь ещё неизвестно, как именно я её получила! Может, это всего лишь случайность. А каково самому ученику, когда он пытается доказать, как всё было на самом деле, а в ответ, при этом, слышать одно и то же: ты просто оправдываешься. А как ещё быть, если тебя просто не воспринимают, как мыслящее существо?

– Это точно, – кивнул Яська. – Мы однажды с мальчишками вызвались нашей библиотекарше – Светлане Александровне – помочь шкафы в школьной библиотеке передвинуть после уроков. А я, как назло, ранец свой в классе забыл. Перестановку нормально ещё закончили: не слишком поздно. Ребята разошлись сразу же, а я потом ещё остался... – Яська смущённо притих.

– Почему? – Тимка по обыкновению улыбалась.

– Мы там намусорили, пока шкафы с места на место двигали, а Светлана Александровна собиралась остаться, порядок навести.

– И что же?

Яська вздохнул.

– У неё суставы больные. Спина почти не гнётся. А когда гнётся... – Яська почувствовал нарастающую в голосе дрожь и быстро договорил: – Видно, как больно.

Тимка посмотрела на заросший бурьяном двор. Большую часть территории оккупировала лебеда. Чуть поодаль, у самого дома, дружелюбно кивнули красные головки тюльпанов – плод стараний Колькиной бабушки.

Яська подставил налетевшему ветерку загорелый нос – в начале лета с ним так было всегда, как и с ушами. Волосы на макушке приятно зашевелились.

Тимка молчала.

– Вот я и остался, потому что мне стало жалко Светлану Александровну. А когда домой засобирался, понял, что в класс мне уже не пробраться – закрыто всё. И просить, чтобы дверь открыли некого. Уборщицы разошлись, учителя – и подавно, а сторожа нашего – Акимыча – вообще бесполезно о чём-то просить – он думает, что все мы, мальчишки, из одного теста слеплены: нам бы только, кого провести или чего «слямзить», что не так лежит.

Тимка кивнула:

– Вот и я о том же. А почему же ты не рассказал потом всё, как было?

– В смысле?

– Но ведь у тебя в свидетелях был взрослый человек. Разве Светлана Александровна не вступилась бы за тебя? Ведь, как я поняла из твоего рассказа, она очень хороший человек, иначе бы ты попросту не остался ей помогать. Разве не так? – Тимка загадочно улыбнулась и глянула на вконец смущённого Яську.

– Ну да... – Яська почесал заросшую макушку. – Хотя помогать, наверное, надо всем – не важно, нравится тебе человек или нет. А то сам окажешься ни чем не лучше самого отъявленного негодяя, – Яська вздохнул. – Понимаешь... я не знаю... Я не смог просто тогда во всём признаться.

Тимка одобрительно кивнула.

– Ясно. Значит, «пара»?

– «Пара». За невыученный урок, – кивнул в ответ Яська. – И дома нагоняй за то, что пропадал невесть где до самой ночи. А чуть рот откроешь – и впрямь сразу же: «не дерзи старшим, лучше умойся, иди».

– К сожалению, так в большинстве случаев и бывает: взрослый прав, чего бы он тебе не говорил и что бы ни делал. А ты, со своей никчёмной точкой зрения, должен тихо переминаться с ноги на ногу в сторонке и молчать, так как подходишь под определение «ребёнок». Вот так.

– Но почему именно так?!

Тимка пожала плечами.

– Знаешь, мне, порой, кажется...

– Что, кажется? – не удержался Яська.

Тимка вздрогнула. Испуганно огляделась по сторонам, словно опасаясь, что их кто-нибудь подслушает – даже в заросли крапивы заглянула и прошлась взором по поленнице: не лезет ли по ней Колька. Затем всё же обернулась к Яське и прошептала:

– Так и быть, скажу. Но только ты сперва поклянись, что никому ни-ни!

Яська сглотнул.

– Даже Кольке?

Тимка потупила взор, промолчала.

Яська всё понял без слов: при необходимости, Тимка сама всё расскажет Кольке – просто сейчас не время. Точнее, время признаться кому-то одному. Даже не время, а миг.

– Клянусь, – быстро кивнул Яська, подняв правую руку, попутно пытаясь не погрязнуть в синеве Тимкиного взгляда.

– Спасибо, – кивнула в ответ девочка и, собравшись с духом, выдала: – Мне кажется, что они нас боятся.

– Они? – Яська почувствовал, как по спине рассыпались холодные мурашки.

Тимка кивнула.

– Взрослые, – прошептала девочка и решительно посмотрела в Яськины глаза. – Ты только не подумай, что я того... ненормальная, какая.

Яська мотнул головой.

– И не собирался. А ты кому-нибудь ещё об этом рассказывала?

– Не-а.

– А мне тогда почему рассказала?

Тимка пожала плечами, покраснела.

– Не знаю... Наверное, потому что ты чем-то похож на меня, – она окончательно смутилась, отвела глаза в сторону.

– Но как? Ведь мы знакомы всего лишь несколько дней. Разве за такое время можно узнать, похож человек на тебя или нет?

Тимка повела плечом.

– Со мной так иногда бывает. Просто я мечтатель по жизни. Легко привязываюсь к определённому типу людей. Как-то так...

Яська кивнул.

– Я тоже сразу понял, что ты не такая. Только я не знаю, как и почему... Не спрашивай, ладно?

Тимка озорно глянула на Яську, обдав синей волной. Кивнула.

Яська улыбнулся в ответ, любуясь тем, как на Тимкином правом веке балансирует невесомая пушинка одуванчика... потом срывается, летит к носу и...

Тимка чихнула, да так, что чуть было не сорвалась вниз.

Яська вцепился в плечо девочки, словно та балансировала над краем бездонной пропасти!

Тимка смеялась, пытаясь отцепить майку от гвоздя, что удерживал листы шифера. Пальцами другой руки она усердно тёрла веснушки на носу.

Яська обозвал «дурындой». Сказал, что так и до инфаркта недалеко.

Тимка чихнула снова.

Потом они какое-то время слушали, как мурлычет под шифером Колька, перебинтовывая крыло раненного стрижа. У птицы был явный перелом, но забота и старание внимательного «доктора» сделали своё дело: стриж окреп, обрёл уверенность и частенько носился по двору, расправив крылья – точно «Боинг»! – распугивая своим растрёпанным видом прочую живность. Колька довольно улыбался, а на все Яськины вопросы, относительно того, как скоро стриж сможет взлететь, лаконично отвечал, что ещё не время. О том, что это за время такое, и когда именно оно придёт, Колька не говорил вообще. А Яська предпочитал не спрашивать, опасаясь попасть в немилость к не по годам серьёзному другу.

– А почему взрослые должны нас бояться? – робко спросил Яська, когда пауза стала казаться неприлично затянувшейся.

Тимка вздохнула, словно ждала именно этого вопроса.

– Это очень жутко звучит, но, тем не менее, это есть. Я просто уверена, чего бы ты обо мне сейчас не подумал.

Яська ждал молча.

– Они бояться, что не смогут воспитать нас такими, как они сами, и мы вырастем другими.

– Другими???

– Да. Только я не могу сказать, какими именно, – Тимка в отчаянии заломила кисти рук. – Я ведь всего лишь школьница, как ты или Колька. Но мне кажется, если всем детям Земли позволить хотя бы частично решать свою судьбу – учувствовать в собственном воспитании не только в качестве статиста, который, к тому же, постоянно во всём виноват, – тогда-то и получится тот самый вид. Новый вид. Вид, который сможет всё изменить!

– А зачем что-то менять?

Тимка вскинула подбородок.

Яська смотрел на её немного надменный профиль и испытывал странные чувства. Чувства, которых никогда раньше не было.

– А разве так жить правильно? Вспомни, что испытал ты сам, когда на тебя наседали со всех сторон, а ты стеснялся озвучить истину? – Тимка помедлила, в надежде, что Яська всё же вставит реплику, однако тот промолчал, и девочка продолжила: – Разве это правильно – стесняться истины? Ладно, бояться правды – это ещё куда не шло. Но не сказать, как всё было, только потому, что это сойдёт в глазах взрослых за отговорку, а в глазах ровесников – за хвастовство... То, как ты поступил – это высшая степень благородства! Мне кажется, только ребёнок способен на подобное чувство... а ещё те, другие, кто всё же сумел вовремя «перевоспитаться».

Тимка замолчала.

Яська еле-еле стряхнул с плеч неуступчивое оцепенение.

– Значит, получается, если я стану учиться, как есть и дальше, – ничего хорошего из меня попросту не выйдет?

– Вовсе нет, – Тимка улыбнулась. – Я же говорю, что не могу всё правильно истолковать. Я ведь всего лишь девочка. Просто изначально жизнь каждого человека складывается из воспитания. Того, что было заложено взрослыми в самом начале пути. Возьми краски и немного смешай их. Представил?

– Ну да... – Яська неуверенно кивнул.

– Так вот, ты никогда уже не сможешь вернуть первоначальный цвет. Жёлтый никогда не станет жёлтым, малиновый – малиновым, а голубой – голубым. Так и с нами. Шагнув навстречу мрачному непониманию, мы никогда не сможем ступить назад, потому что за спиной останется вовсе не исходный цвет, а разбавленный оттенок.

– А если постоянно идти вперёд? Не оглядываясь?

Тимка отмахнулась.

– Вымажешься и станешь грязным с головы до ног, как сейчас! Неужели не понятно? – Она напоказ засмеялась, хотя Яське и было понятно, что это всего лишь попытка уйти от неприятной темы; ему было непонятно другое: откуда Тимке всё это известно?

– А так как же твои родители?

– Родители?.. – Тимка на секунду задумалась, припоминая, с чего именно начался их разговор. – А, родители... Просто каждый раз они дают мне возможность самой оценить совершённый поступок или произведённое действие. Потом просто ждут ответной реакции с моей стороны: как я себя поведу.

– И что же ты?

– Если это была ошибка, я стараюсь её больше не повторять, а если меня кто-то целенаправленно пытается пошатнуть, в этом случае... – Тимка на секунду задумалась, помрачнела, потом всё же взяла себя в руки и закончила фразу: – Я просто, по возможности, стараюсь не общаться с этим человеком.

– А если этот человек учитель? – неуверенно спросил Яська. – Как быть в этом случае?

Тимка нездорово вздрогнула.

– Вот это-то и есть самое сложное! Точнее страшное.

Затем они всё же решились, не смотря ни на что, двинуть к речке. Собственно, им ничего и не мешало, за исключением этого самого «не смотря ни на что», в лице занудливого Кольки, который вновь принялся цепляться со своими «обжорливыми слонами».

Яська с Тимкой лишь посмеялись на пару.

Колька, естественно, увязался с ними; сказал, что без него они ещё сильнее «уделаются», правда, как именно это произойдёт, друг так и не уточнил.

Будка рядом с крыльцом Колькиного дома пустовала; в день знакомства с Тимкой им так и не удалось найти бродягу Шныря. Гостеприимная тётя Зоя и вовсе заявила, что не видела пса уже с неделю. Затем оценила растрёпанное Колькино одеяние, охнула при виде ободранной Тимкиной коленки и, всплеснув руками, утянула ребят в дом: кормить, жалеть, врачевать.

А Шнырь так и не объявился.

Яська пытался представить, что именно могло случиться с псом, но отчего-то ничего хорошего в голову не шло. Напротив, лезла самая настоящая жуть, населённая бездушными чудищами, из-за которых в реальный мир наведалось очередное зло.

Колька традиционно молчал, а оттого, делалось вдвойне не по себе.

Однажды Тимка нерешительно предположила, что, возможно, Шнырь отыскал прежних хозяев и просто позабыл про ребят. Однако эта версия выглядела ещё неправдоподобнее той, что озвучил сам Яська – про лохматых «друзей» Шныря.

Лето пропиталось запахом лебеды. По обочинам неугомонно трещали кузнечики. Утренний ветерок бесследно исчез, оставив мир на покровительство полуденного зноя. Вся деревенская живность расползлась по щелям; лишь на выходе из Колькиного двора, у самой калитки, на притоптанном пятаке, грелась маленькая ящерка.

Тимка, естественно, «ойкнула» от неожиданности, однако Колька тут же схватил несмышлёное создание за лапу и усадил себе на палец.

Тимка восхищённо выдохнула, но всё же поспешила отстраниться: кто его знает, чего можно ожидать от этого Кольки – как-никак мальчишка, со всеми вытекающими следствиями!

Колька остался серьёзен, а Яська пожалел, что внимание синеглазой подружки привлёк вовсе не он, а мрачный друг. Вообще, с появлением в их компании Тимки, Колька сделался каким-то не таким: замкнутым, молчаливым, постоянно дующимся непонятно на что или кого. Яська не знал, как объяснить подобные перемены в характере друга, виня во всём происходящем единственное, что шло на ум: исчезновение Шныря.

Возможно, всё в действительности обстояло именно так.

К речке двинули напрямик. Сначала шли вдоль дороги, путаясь в диком укропе; последний разросся до небывалых размеров, так что устрой в зарослях засаду – сроду никто не найдёт! Затем резко повернули налево, протиснулись в щель забора, что ограждал продовольственный магазин по периметру. Кое-как обошли заросли крапивы, то и дело «ойкая» и «айкая» от прикосновений жгучих побегов. Помотались на тарзанке за складами, после чего гудящей толпой скатились в небольшой овражек, за которым прижилось название «Извилистый». Правда долго петлять не пришлось: Колька знал маршрут на зубок, так что вёл восторженных прогулкой друзей, как самый настоящий проводник.

Внизу было прохладно: зной оказался бессилен против зарослей орешника, разросшейся ветлы и вымахавших в человеческий рост лопухов. Именно от последних и веяло той самой влажной прохладой, пропитанной мускусным ароматом, что обычно источают стебли конского щавеля. Яська естественно повёлся: «задрал» самый громадный лист, попробовал на вкус фиолетовый черенок... Потом долго отплёвывался, под звонкий смех Тимки и недовольное ворчание Кольки.

В отдельных местах под ногами хлюпало – отголоски недавнего паводка. Дело в том, что по весенней распутице овраг превращался в стремительный ручей, по дну которого с деревенских улочек в реку стекала талая вода.

Всюду рогатились завалы, слёживались оползни и мельтешили многочисленные рукава-отводы. Первые приходилось огибать, вторые – перелезать, а третьи – попросту игнорировать, дабы не сбиться с выверенного маршрута и, чего доброго, не заплутать.

Тимка походила на городского туриста, которому демонстрируют местные достопримечательности; девочка приоткрыла рот и крутила головой по сторонам, то и дело путаясь в побегах вороней пряжи или спотыкаясь о вылезшие из земли корни деревьев. Последние походили на затаившихся в ожидании добычи змей.

Яська с нетерпением ждал, когда же начнётся игра. Однако Колька, такое ощущение, и не думал об веселье; Яське хватило всего раз глянуть на друга, чтобы сказать с уверенностью, что игр сегодня точно не будет.

Хотя как знать...

Затем чаща неожиданно поредела. Сразу же сделалось заметно светлее. Снова напомнила о себе нестерпимая духота. Берега зажелтели сухой глиной и резко ушли вверх. Кое-где на крутых склонах обозначились тёмные провалы, так похожие на самые настоящие пещеры! Вокруг всё затихло.

Яська замер. Прислушался к стуку собственного сердца – больше ничего не было.

– Что это? – прошептала испуганная Тимка.

Колька оглянулся.

– Чего ещё?

Тимка молча указала на чёрные провалы.

– А, это... – Колька по-взрослому махнул рукой, открыто демонстрируя полнейшее безразличие к настороженности друзей. – Так, местные достопримечательности.

– В смысле? – не вытерпел Яська, попутно силясь заглянуть в один из зевов прямо со дна оврага.

– В прямом, – Колька подошёл к склону под одной из дыр, провёл ладонью по ссохшейся корке. – Берега целиком из глины сложены. Вот, – он наскрёб горсть рыжей породы и сунул под нос восторженным друзьям. – При помощи глины очень удобно скреплять печные кирпичи.

– А разве обычным цементом не крепче? – неуверенно предположила Тимка.

Колька аж фыркнул от подобной неосведомлённости.

– Каким цементом? Он жара боится, а глине – всё нипочём! Она ведь естественная, в смысле, ископаемая. А цемент на заводах делают. Так-то.

Тимка понимающе кивнула: нет, она и не думала обижаться, как того ожидал Яська.

– А они глубокие, проходы эти? – недолго думая, спросил Яська, немного «остужая» раскрасневшегося от собственных речей друга.

Колька пожал плечами. Разжал пальцы. Понаблюдал за тем, как оранжевые крупицы друг за дружкой, уносятся ветром. Затем всё же ответил:

– А кто их знает.

– Как это? – не поняла Тимка.

– А ты рискнёшь туда лезть? – Колька, будто подзадоривая, выжидательно глянул сначала на замершую в ожидании ответа Тимку, потом на ошарашенного Яську.

– А чего там такого? – осторожно спросил Яська.

Колька хмыкнул.

– Нестабильно там всё. Одного чиха будет достаточно, чтобы потолок обвалился.

– Ой, мамочки! – Тимка прижала ладоши к подбородку и с мольбой посмотрела на ребят.

Яська без слов понял, чего именно так страшится девочка. Однако почему-то сказал он совсем не то, что уже буквально вертелось на зыке:

– А если осторожно?

– Осторожно... – Колька фыркнул. – Да там низги не видно, в придачу!

– Ребята, вы чего, правда, хотите?

Яська лишь на секунду коснулся Тимкиной голубизны. Он не знал, что именно им движет в данный момент. Нет, любопытством это точно не было.

– Тимка, да мы только одним глазком!

– Но зачем? – Тимка раскачивалась на тонких ногах, с мольбой смотря на ребят. – Зачем?

Если бы они сами знали, зачем.

Колька прокатился с носка на пятку. С минуту колупал галошей застывшую под ногами глину. Всё же ответил:

– Да понятно же, что не зачем. А от этого легче, что ли?

Тимка с надеждой посмотрела на Яську: мол, ну а ты как считаешь?! Или: ну же, Яська, хоть ты скажи «нет»! Помоги мне отговорить вас от этой опасной затеи!

Яська понуро мотнул головой, словно перед ним застыла вовсе не встревоженная Тимка, а мама, которая вот уже битый час читает ему нудную нотацию, силясь в очередной раз отвадить непослушного сына от опасных авантюр. Однако совесть сегодня пребывала неведомо где, а потому сказал Яська совсем не то, что, наверное, следовало сказать:

– Да мы одним глазочком только. А потом дальше пойдём, куда шли... – Последнее он выговорил как-то неуверенно, то и дело косясь на задумчивого Кольку.

– А, может, сразу дальше пойдём? – Тимка предприняла последнюю отчаянную попытку отговорить друзей от намечающегося безумия, однако и её голос предательски дрогнул, давая понять, что и сама девочка уже отчётливо понимает, что ей вряд ли удастся хоть как-то повлиять на сознания ребят, затуманенные предчувствием настоящего приключения.

– Плохо, что фонариков нет, – подытожил Колька, осторожно заглядывая в чёрный провал. – Толком ничего и не увидим.

– Так может в другой раз? – воспаряла духом Тимка.

Колька грозно глянул на девочку.

– Когда он будет – другой раз? – Слова прошелестели зловеще, будто колючий кладбищенский ветер, что по осени переносит влажную листву с места на место, неряшливо огибая покосившиеся холмики и путаясь в выцветших венках.

Яська почувствовал близость погоста. Сам не зная зачем, он спросил:

– А кладбище далеко отсюда?

Колька покосился на друга точно так же, как до этого косился на обмякшую от страха Тимку.

– За речкой твоё кладбище. Прямо по курсу: там точно такой же овраг. Будто кто специально так сделал.

Яська вздрогнул: его в большей степени поразило выражение «твоё кладбище», нежели последние слова, которые остались какими-то незамеченными что ли, словно сознание их специально блокировало.

– Ребята, может и впрямь хватит уже?! – Тимка посмотрела сначала на дыру, у которой застыл «ощетинившийся» Колька, затем на самого Кольку, после чего уставилась в том направлении, куда Колька махнул рукой, обозначив местоположение «твоего кладбища».

– У оврага на том берегу такие же пещеры есть.

– Да ну? – Яська сделал вид, что не верит, однако он поверил, причём сразу же. – А что если они соединяются? Под речкой?

Колька странно перекосил челюсть, словно силясь выковырнуть языком из зуба застрявшую косточку.

– Может и так, – произнёс он странным тоном, зачем-то растягивая слова. – Хотя вряд ли.

– Это ещё почему? – не удержался Яська.

Колька глянул в направлении невидимого берега.

– Глубоко тут – речка как раз поворачивает, вот и подмывает наш берег, а с ним и дно, – Колька опёрся о глину руками, подтянулся и выпрямился во весь рост у самого входа в подземелье. – Да и кому это понадобится?

– Что понадобится? – не поняла Тимка.

– Рыть ходы под речкой.

Яська почувствовал, как на голове зашевелились волосы.

– Ну, ведь ты же сам говорил, что моста больше нет. А люди ведь как-то попадают... – Яська невольно запнулся – ему не нравилось словосочетание, что так настырно вертелось на языке: «на ту сторону». – На тот берег, – вывернулся он и попытался проследить реакцию друга.

Однако первой заговорила Тимка:

– То есть, ты хочешь сказать, что по этим ходам покойников на кладбище таскают?

Колька громко рассмеялся. Эхо его смеха исказилось в дыре, срикошетило от застывших берегов и умчалось вдоль оврага к невидимой речке.

Яська снова поёжился, животом предчувствуя неладное.

«И впрямь, кто только за руку тянет... в эту черноту?»

«Как кто, конечно же, Колька!»

«Но ведь он поначалу даже отговорить хотел: мол, от одного «чиха» всё рухнуть может!»

«А то ты сам не знаешь, зачем это было ему нужно».

«Нужно?..»

«Конечно, нужно! Как ещё втянуть в игру осторожного городского мальчишку и испуганную девчонку?»

«Нет, не может быть. Колька не такой».

«А откуда тебе знать, какой он? Или ты так давно с ним знаком, что можешь утверждать на все сто, будто знаешь, где расположен самый потаённый уголок его души и что именно в нём обитает вдали от посторонних глаз? Да мало ли какие «тараканы» водятся в беспечной деревенской голове!»

Яська мотнул своей головой, силясь избавиться от приставучего внутреннего голоса.

«Да-да, – заюлило напоследок подсознание, – всё обстоит именно так: вы с Тимкой, никто иные, как ключевые элементы игры! Без вас – ничего не выйдет. А с вами – получится многое! По крайней мере, будет весело. Ведь так во всём: миром правит игра, а тот, кто устанавливает правила игры, вершит судьбы, – разве не так?»

– Так, – отмахнулся Яська. – Отвяжись только!

– Отвязаться? – не поняла Тимка. – Ты это о чём?

Яська оторопел: вот те на, вляпался, так вляпался – теперь расхлёбывай, давай, не обляпайся!

– Я?.. Да так... Ни о чём... – Яська провёл ладонью по взмокшему от напряжения лбу и с облегчением уцепился за случайно подвернувшееся спасение. – В паутину вляпался, вот, – и он продемонстрировал настороженной Тимке липкую сеть с остатками мушиных потрохов.

Тимка брезгливо отстранилась.

– Наверное, когда через орешник лезли, посадил, – предположил Колька. – Ну так как, пошли, что ли? А то дотемна тут проспорим и даже до речки не дойдём, – он прищурился и кивнул на одеяние друзей: – Ох, и влетит вам, двоим, тогда...

Яська разозлился, но виду не подал: пускай воображает, будто самый главный, – ему-то всё доподлинно известно, спасибо приставучему подсознанию!

И они пошли.

После ослепительного солнечного света тьма показалась абсолютным ничем. Такое ощущение, что они ступили за грань, где элементарно нет материи. Или она просто ещё не успела сформироваться окончательно, только подстраиваясь под те образы, что рисовались в головах друзей. А там в процессе творения было много всего!.. Одно ужаснее другого.

Яська протяну руки перед собой и коснулся некой упругой преграды – что-то вроде мыльного пузыря или плёнки, что образуется в стакане с остывшим киселём. Поверхность загадочной субстанции дрогнула в такт его нерасчётливому движению, после чего булькнула и прорвалась, обозначив вокруг пустоту.