Текст книги "Сквозь тернии"

Автор книги: Александр Юрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 51 страниц)

Дальше, как во сне.

Отворяется ржавая дверь... Господин прыгает на нижнюю ступеньку опустившейся к его ногам лесенки... С последней что-то капает. Густое и тёмное... Колька движется следом, словно тень. Замирает возле чёрного провала, в котором только что скрылся довольный Господин... смотрит вверх... и падает, словно чем-то отброшенный!

37.

Яська вновь чуть было не вскочил. В последний момент совладал с чувствами, бережно приподнял бесчувственную Тимку, усадил к стене. Опустил горячую голову девочки на холодные колени. Привстал. Подошёл к поникшему Кольке. Тот никак не отреагировал – лишь безучастно мотал головой, словно отказываясь верить в увиденное.

Яська заглянул в тамбур.

Проводник в капюшоне поманил костлявой рукой. Блеснула наточенная сталь косы. Под ногами мяукнул полосатый кот в цилиндре. Зашипел при виде Яськи и тут же скрылся во тьме. А Яська зачем-то пошёл на зов.

Мрак тамбура накрыл с головой, точно капюшон. В нос ударил резкий запах гнили, потом отступил, заслонившись сладковатым благоуханием меди. Под ногами чавкало: вкрадчиво, но назидательно. По полу коридора извивались не то черви, не то змеи.

В коморке проводника сидела босоногая девочка в белом платье. Грызла петушка на палочке и ковыряла в носу измусоленным пальчиком. На низком столике пестрели рисунки. Мама и папа, держащие за руки любимую дочурку, а чуть ниже – кровавая мясорубка, в которой проворачивается несостоявшееся детское счастье. Автомобильная авария в солнечный день...

Яська в ужасе отвёл взор.

А девчушка догрызла петушка и принялась тереть влажные глаза липкими кулачками.

Первый проход...

Задумчивый путник, смотрящий в окно. На соседней полке – его нехитрый скарб: узелок и деревянная клюка. В клетке на столе притихла чёрная ворона. Подле, изваяние распятого Христа. Путник тянет руку, хочет прикоснуться к Спасителю, но ворона назидательно каркает, словно предупреждая: нельзя. Рука с дрожащими пальцами замирает... а взор по-прежнему устремлён за стекло, в мутную темень. Ворона успокаивается, рука путника безвольно падает на колени. Затем всё повторяется. И так снова и снова, будто безболезненная скорбь о так и не содеянном.

Второй проход...

На нижней полке лежит обнажённая женщина, трогает тонкими пальцами себя ниже пупка. Чуть слышно постанывает – непонятно, то ли от боли, то ли от наслаждения. В районе упругих грудей виднеется что-то тёмное, похожее на костлявые пальцы. Женщину обнимают со спины, только непонятно, что именно и с какой целью... Внезапно живот начинает раздуваться. Женщина в ужасе отдергивает руки от собственных гениталий, силится избавиться от крепких объятий. Однако тщетно. Костлявые пальцы, словно пристыли к рёбрам: их не смахнуть просто так! А внутри живота что-то извивается: крупное, подвижное – оно мечется из стороны в сторону, в поисках выхода. Женщина кричит от нестерпимой боли, а из-под полки доносится равнодушный смех.

Третий проход...

В углу, у откинутого столика склонился толстяк. На голове много проплешин, редкие пучки растительности похожи на слипшийся пух цыплёнка. Закатившиеся поросячьи глазки. Расплывшийся по щекам нос. Тщательно сомкнутые губы. С многочисленных подбородков стекает вязкая слюна. Сюртук на уровне груди заляпан чем-то коричневым, будто толстяка только что стошнило. Под ногами и впрямь растекается вонючая лужа. Столик завален всевозможными пакетиками, контейнерами и тарелками с едой – такое ощущение, что вот-вот нагрянет большая компания. Внезапно толстяк возвращается к реальности, смотрит на Яську, как на что-то мерзкое, и гнусаво ворчит: «Есть хочу!» И ну, уплетать за обе щёки какую-то заплесневелую кашу. Просто так, руками, оглядываясь по сторонам, словно Яська претендует на этот свинский банкет. Толстяк расправляется с провизией за какую-то минуту! Окидывает голодным взором объедки и снова к Яське: «Есть хочу!» Облизывает тарелки и контейнеры, стряхивает из пакетиков в бездонную глотку последние крошки. Затем и вовсе принимается лизать стол, изредка поскрипывая зубами по дереву. В конце концов, вскакивает на коротенькие, как у шкафа, ножки и скидывает с себя сюртук. Из-за пазухи льётся, да так основательно, что за какой-то миг пол оказывается целиком уделанный тошнотворной субстанцией. Толстяк не обращает на это внимания, лишь откидывает прочь загаженное одеяние и падает на колени – шлёп! В его груди – дыра. Чёрная, прогнившая, зловонная. С отвислых клочков кожи капает не переваренная пища. Толстяк вожделенно улыбается, льнёт к полу и принимается отвратительно чавкать, заново поглощая уже съеденное. Из дыры на груди снова капает, однако на ход пиршества это никак не влияет. Толстяк лишь довольно похрюкивает.

Четвёртый проход...

Маленький мужичок, в поношенном пальто и шляпе, пытается водрузить на верхнюю полку огромный чемодан. У него это никак не получается – не хватает роста. Однако мужичок не сдаётся, ни смотря на одышку, – встаёт на цыпочки, тянется всё выше, выше и выше... Наконец у него всё же получается запихнуть чемодан, однако тот теперь невиден с нижней полки, и мужичка это явно настораживает. Он начинает прыгать на месте, смешно дрыгая ногами. Цепляется за края верхней полки, пытается подтащить равнодушный чемодан за кожаный бок, – но всё тщетно. Потом всё же додумывается встать ногами на нижнюю полку. Подошвы туфель грязные, но мужичка это, такое ощущение, мало заботит – он занят куда более важным делом, ему не до соблюдения этикета. Он тянет дрожащие руки к заветной поклаже и всё же дотягивается. Но при этом теряет равновесие – поскальзывается на грязи от собственных же туфель – и летит вниз головой, вместе с чемоданом. Шмяк, прямо в жижу и скопление не то червей, не то змей! Туфли – в стороны, шея – наперекосяк, чемодан – прямиком в коридор... Бух о пол, будто сытый филин, и – нараспашку. К Яськиным ногам летит порядочный булыжник, если в голову – мама-мама! Однако внутри чемодана есть камешки и побольше. А мужичёк не чувствует боли – раз, и уже на ногах, – смотрит так, с прищуром, словно не доверяет. И впрямь, заявляет фальцетом: «Это моё! Всё! Не тронь!» – И бряк на пузо, собирать раскатившиеся булыжники, будто те, бесценные алмазы.

Пятый проход...

Пьяная драка. Друг напротив друга застыли двое. Оба в разодранных тельняшках, закатанных до колен трико и вонючих носках, со съехавшими пятками. Оба с искажёнными злостью губами, «фонарями» под глазами, сбитыми в кровь костяшками на кистях рук. Оба и думать забыли о том, что послужило началом ссоры, чего им нужно друг от дружки, и как давно продолжается эта безумная драка. Рука одного пытается нащупать на столе нож. Другой, тянется к горлышку разбитой бутылки. Миг и начинается кровавая драка. У одного, сильно рассечена щека. У другого, стремительно алеет тельняшка на боку. Обоим всё равно. Они наскакиваю друг на друга снова и снова. Словно актёры театра, в попытке отрепетировать заученную роль до автоматизма. Однако зрителям нет до их представления никакого дела. Они вскарабкались с ногами на полки и безучастно смотрят в окно, словно именно там, за стеклом, заключается последний смысл их грустного существования под сенью бесконечной битвы.

Шестой проход...

Полыхает пожар. Пламя скачет по полке, на которой лежит почерневшее тело. Пальцы на ногах и руках обуглились. Со свистом лопаются глазные яблоки. Потрескивает, запекаясь, кожа. Под потолком, вперемешку с угаром, висит сладковатый запах прожаренного мяса. Кажется, что всё кончено. Однако пожар просто царит, вне времени и пространства. А тело содрогается в конвульсии, пытается подняться, хватаясь чёрными пальцами за раскаленную добела стену. Пустые глазницы излучают мрак, с приоткрывшихся губ слетает серый пепел, на пол сыплется бахрома сгоревших волос. Человек манит к себе, учит: «Не верь им. Чему бы они тебя ни учили! Чего бы ни обещали... Всё это – ложь! А истина тут, в плазме!» Пламя становится выше. Оно словно питается слетевшими с почерневших губ словами. Оно заполняет собою весь проход, скачет по соседним полкам, словно кого-то ищет. Да, оно ищет уверовавших в правду последних слов. Оно ищет новое топливо. В угоду истине.

Седьмой проход...

Белый кролик, ростом с человека, потрошит пойманного охотника больничным скальпелем. Бедняга – в сознании, но такое ощущение, не чувствует боли. Он словно под анестезией, вынужденный бороться лишь с собственным страхом – ведь рано или поздно, наступит конец. Но конец всё не наступает, а кролик входит в раж – ему нравится, когда всё так: охотник и жертва поменялись ролями. Он вынимает когтистой лапой человеческие внутренности, не задумываясь, пихает их в клыкастую пасть, медленно пережёвывает, как истинный гурман. Мех на груди принимает бордовый оттенок, что только лишний раз подчёркивает контраст творящегося безумия. Кролик, видимо, наелся до отвала, хочет пить. Он выдвигает из-под полки медный таз и приподнимает безвольного охотника за ворот куртки. Из выпотрошенного живота льётся вязкая кровь. Глаза бедняги закатываются, но кролик тут же встряхивает свою жертву – нет, он хочет, чтобы та оставалась в сознании до последнего кусочка... и даже после завершения банкета, перевариваемая в желудке. Таз наполняется до краёв. Кролик довольно улыбается и откидывает охотника прочь. Хватается обеими лапами за таз, отрывает от пола и жадно пьёт, будто утомившийся мясник.

Восьмой проход...

На полу в конвульсиях извивается человек. Потом замирает, читает что-то вслух по памяти. Хотя скорее просто бредит. Руки обрублены по локоть, тело укутано в грязную ткань на вроде мешковины. Глаза закатились, на лбу выступила испарина, шея согнута под неимоверным углом – ещё пара градусов и непременно сломается! Босые пятки упираются в дверной косяк, об который ломаются ногти. Вены на ногах вздуты, внутри них отчётливо угадывается некое постороннее движение, – словно извивающиеся нити. Человек выгибает спину, кричит не своим голосом, пытается культями сорвать с себя мешковину и расцарапать грудь. Не получается. Правый глаз лопается. Человек замирает, не понимая, что именно произошло, а из кровоточащей глазницы выползает длинный червь: медленно, размеренно, точно хозяин апартаментов на променаж. Он ползёт по липкой от пота коже лица, по пути «заглядывает» в нос и скрывается целиком между приоткрытыми губами. Человек давится. Его начинает тошнить, причём не пищей, а сгустками крови. Эти сгустки шлёпаются на пол и дико верещат, спеша поскорее ускакать в тёмный уголок, будто выводок лягушат – в топь. Человека снова душит судорога. Он сжимается в позе эмбриона. Тянет трясущиеся культи к животу. Затем начинает часто-часто сучить ногами, в попытке оттолкнуть что-то невидимое от себя. Мешковина в районе гениталий темнеет. Начинает зловеще трещать. Рвется, порождая на свет гибрид рыбы и птицы. Беззубая голова, молча, открывает рот. Вращаются затянутые плёнкой глаза. Хлюпают остатками крови жабры. Наточенные плавники перерезают последние нити, что оплели когтистые лапки и оперение хвоста. Существо расправляет уродливые крылья и начинает неумело носиться по проходу, жутко вереща и натыкаясь на всё подряд. Человек переводит дух, но буквально сразу начинается новая пытка: из-под кожи на ногах и культях лезут белые личинки. Они тут же сворачиваются в колечки и раскатываются по углам, словно горох. Человек снова кричит. Снова. Снова. И снова.

Девятый проход... Последний.

В открытое настежь окно дует пронизывающий ветер. По заиндевелым стенам стучат крупицы града. Рикошетят во всех направлениях, порождая непереносимый треск. Пол и полки устланы искрящимся снегом. Под потолком вниз головой раскачивается обнажённое человеческое тело, подвешенное на двух крюках. Монотонно поскрипывают цепи, холодный металл впивается в плоть между рёбер. На синюшном лице застыла маска вечной боли. Крупицы града пронизывают тело насквозь не оставляя при этом видимых следов: просто проникают внутрь, даруют боль и вырываются наружу, стремясь поскорее повстречать на пути твёрдую поверхность, дабы повторить цикл. Во тьме под столом покосился маленький снеговик с корягой вместо носа. Нарисованные чёрной сажей губы ехидно улыбаются. Ветки-руки тянуться к телу, выводя на спине какой-то неведомый узор. Резонанс созвездий. Координаты Бездны. Молитву Тьмы. И Тьма нисходит в открытое окно. У подвешенного стекленеют глаза, хотя он и не видит то, что застыло за спиной. Но он видит тень, что отбрасывают крылья. Он слышит Хаос внутри своей головы, в которой больше нет сознания. Он ощущает «трансформацию»... Он смиренно молчит. Он давно принял всё, как есть.

Яська уткнулся лбом в дверь тамбура и замер, не зная, как быть дальше. Робко оглянулся. Проводник в капюшоне навис, точно голодный коршун. Блеснула наточенная сталь. Маска скелета дрогнула. Прошуршали слова:

– Вы до какой станции? Предъявите билет. А то с «зайцами» у нас строго.

Яська чуть не осел. Пролепетал, силясь не потерять сознание:

– Как я вас понимаю?

– Я прижилась на вашей стороне. Командировка.

Яська уткнулся спиной в дверь. Змеи под ногами принялись неистово извиваться, так и норовя повалить с ног – только сейчас Яська понял, что это кишки. Коридор наполнился жуткими стонами; они словно обитали тут вечно, не в силах бежать.

«Куда идёт этот поезд? Куда ведут проложенные в вечности рельсы? Где расположен пункт назначения всего этого прибежища мук и страданий?!»

«Там, за гранью действительности, – леденящая мысль из девятого прохода всколыхнула кричащее от обретённого ужаса сознание. – Ясь, а Ясь, каково бытие, когда тебя считают противной козявкой? Когда к тебе относятся не как к чему-то рациональному, что рано или поздно настигнет, а как к засевшему в голове мифу? Когда тебя просто игнорируют, наперекор всему? Ну же, ответь, ведь ты обладаешь душой, а значит, обладаешь чувствами. Кому, как ни тебе, определять истину?!»

Внезапно опора за спиной пропала. Яська взвизгнул и повалился с ног. Однако его кто-то удержал, не позволив рухнуть на колени перед лицом услужника Тьмы. Яська попытался оглянуться, но не смог – скрюченная поза серьёзно ограничивала движения. Он мог только неловко трепыхаться всем телом, будто пойманная курица, в надежде вывернуться из цепких рук мясника. Справа, в туалете, улыбнулся полосатый кот в цилиндре, что дремал на рукомойнике. Он знал про Яську всё, а потому гнусаво зашипел, вращая зелёными глазами.

– Да не ёрзай ты! – проорал в ухо Колька и потащил обмякшего Яську к открытой нараспашку двери.

38.

Они буквально кубарем выкатились из тамбура и распластались на холодной платформе, силясь отдышаться. Яська смотрел на мерцающие созвездия. Те словно чего-то ждали, а может просто насмехались, уверенные в том, что их не достать. Хотя так и было в действительности, если только там, куда следует поезд, не дозволено коснуться руками звёзд, или и вовсе стать одной из них.

Хлопнула, закрываясь, дверь. Задребезжало треснутое стекло. В полумраке прозвучал протяжный гудок, похожий на стон мученика.

– Тимка!

Яська, в ужасе, обернулся.

Тимки нигде не было. У стены осталась лишь небольшая лужица чего-то тёмного и зеленая заколка в грязи. Колька крутил головой из стороны в сторону, скакал тревожным взглядом по стенам, заглядывал под вагоны, – но тщетно. Тимка словно растворилась в голубоватом мареве, что источали зловредные созвездия.

Яська внимательно посмотрел вверх. Попытался мысленно раздвинуть скопления мерцающих огоньков, протиснуться сквозь напирающие со всех сторон спирали, глянуть за грань! Однако вместо столь желанной истины, он увидел нечто иное. Неугасающее и тёплое, оно было заточено в холодный металл, точно стебелек, пробивающийся сквозь асфальт на оживлённой улице. Между шагами, наперекор суете, стремительно ввысь, потому что там нет ничего, что может сдержать. Там, бескрайняя бездна, сквозь которую можно «плыть» навстречу судьбе.

Так хотелось сказать: мечте.

Всё же это была истина, но мог ли Яська принять её? В праве ли он был закрывать глаза на жертву, что пришлось принести в дар небесам, – да и небеса ли разверзлись над головой? Допускал ли хотя бы мысль, что он сам так похож на заплутавшего «слепца», пытающегося на ощупь преодолеть рутину обыденности? Вопросов было много, а Яська орал во всё горло:

– Вагон! Тимка внутри!

Колька резко оглянулся. В два прыжка подскочил к распахнутой двери, но всё равно не успел. Лесенка предательски скользнула из-под ноги. Втянулась, будто живая, в стальной организм вагона. Пока Колька наблюдал за действием, синхронно хлопнули двери других вагонов. Поезд дрогнул и стал решительно набирать ход.

Застучали по стыкам колёсные пары: стук-стук, стук-стук. Брякнули рессоры: бряк-бряк, бряк-бряк. Скрипнули тормозные колодки.

Яська вскочил на ноги. Шатаясь, подбежал к идущему вслед за вагоном Кольке. Засуетился рядом, так и норовя заплести другу ноги. Однако Колька не обращал на него внимания. Он колотил посиневшим кулаком по дребезжащей двери и кричал, что есть мочи:

– Тимка! Тимка, ты там?! Ну же, ответь!

В окне рядом с тамбуром дрогнула мрачная шторка. Затем колыхнулась в сторону, давая возможность заглянуть внутрь.

Колькины глаза округлились. Он подпрыгнул, ухватился за поручни, подтянулся. Заорал пуще прежнего:

– Тимка, стоп-кран! Скорее!!!

Яська прибавил шагу. Принялся подпрыгивать, силясь заглянуть в окно.

Тимка сидела в коморке проводника, рядом с чумазой девчушкой, и грызла петушка на палочке. Девочки обменивались взглядами, что-то рассказывали друг другу и временами печально улыбались. Напротив них напыжился довольный Господин. Он потягивал чай из высокого стакана и тоже улыбался, изредка вставляя ту или иную фразу. Девочки смущённо отводили глаза и краснели.

– Тимка! – не унимался Колька. – Тимка! Останови поезд! Слышишь?! Мы без тебя не уйдём! Нам нельзя!

Но Тимка не слышала его слов.

Тогда Колька принялся истошно дубасить свободной рукой по толстому стеклу. Однако то издавало лишь монотонные упругие звуки, словно все действия несносного мальчишки его попросту не волновали. Колька замахнулся снова. Не рассчитал сил и сорвался...

Яське показалось, прямиком под колёса! Но нет. Пронесло. Колька заново вскарабкался на платформу и тут же увернулся от выпирающих букс – такой, если звезданёт, будешь лететь далеко и долго, вперёд головой, думая, что приплыл окончательно! Потом попытался заново вскочить на ноги, но лишь застонал и ухватился за разбитое колено.

Яська замер, не зная как быть. Колька тут же развеял все сомнения.

– Яська! Он же увезёт её! Разве ты ещё не понял, КУДА идёт этот поезд?! Ну же, подумай!

И Яська побежал. Стремительно, так что за свистом в ушах растворились и стук колёс, и побрякивание рессор, и скрип колодок. Остался только голос Кольки в голове, повторяющий одну и ту же фразу бесконечное число раз. Фразу, от которой стынет кровь в жилах: «Разве ты ещё не понял, КУДА идёт этот поезд?!»

Яська отмахнулся от нарисованного в сознании ответа. Сердце сдавило в тисках, а под ямочкой защемило.

Однако ответила Тьма:

«Ясь, а Ясь... Туда. Именно туда, где вы страшитесь оказаться превыше всего остального на свете, а потому предпочитаете не верить в Меня. Но там тоже можно приспособиться, и, рано или поздно, ты в этом убедишься. Потому что все Пути ведут ко Мне. От Бездны – не уйти!»

– Но можно «плыть»! – заорал на ходу Яська и прыгнул, пока его не запугали окончательно. – Тимка, «плыви» от неё!

Голова Тимки еле заметно дрогнула. Девочка вынула из-за щеки леденец, ощупала руками распущенные волосы – словно что-то ища! – скользнула взором в окно – именно в тот момент, когда Яська подпрыгнул и заорал. Она его услышала, даже привстала с полки, но успела лишь махнуть рукой на прощанье и что-то беззвучно прошептать. В ту же секунду на стекло легла тучная тень Господина. Мелькнуло зеленоватое лицо, выпирающие наружу клыки и вертикальные зрачки, будто у животного, – это был уже не человек, а что-то, и впрямь прошедшее «трансформацию».

Яська ощутил чужую ненависть, что обжигает сознание. В голове булькнул расплавленный металл, ту же трансформировавшись в покрытые окалиной слова:

«Пошёл отсюда, щенок! Они все – наши! Слышишь?! Все!»

Яська стиснул виски ладонями, зажмурился и вновь заорал во всё горло:

– Тимка!!! А как же я?! – И это всё на лету – Яська и думать не думал, что может так высоко прыгать... или попросту зависать в воздухе!

А ведь так и было.

Он грохнулся на острую щебёнку в конце платформы и взвыл не то от боли, не то от нестерпимой обиды, что, такое ощущение, завладела всем организмом. Хотелось грызть камни от безысходности, а ещё, от осознания собственной вины. Ведь во всём происходящем повинен лишь он один! Он познал истину уже давно, но почему-то всё время бездействовал, успокаивая душу тем, что ещё рано или просто нецелесообразно что-то предпринимать. Да какое там! Он просто боялся обрести истинный смысл! Точнее принять всё, как есть. Потому что, в этом случае, пришлось бы принять и Тьму, в которую никто не верит. А последняя, вовсе не бред или вымысел. Она такая же реальная, что и всё на свете. На свете... А как ещё может быть в логичном мире?

«Тьма – реальна и безжалостна; рано или поздно Она настигнет каждого из нас, как бы далеко не удалось бежать!»

Яська перевалился на правый бок. Левый превратился в один сплошной кровоподтёк. Коленки – разбиты в кровь. Правый локоток основательно стёсан – будто нождачкой прочертили. Яська оглядел остальные мелкие повреждения и заплакал.

Мыслей не было. В груди уродливой корягой разрасталось отчаяние. Хотелось просто сидеть так вечность, или до скончания времён, пока Тьма не установится повсюду, так что можно будет в неё попросту кануть. Потом пришло понимание того, что он вновь возвращается в исходную точку бездействия. В которой, помимо его жалости к самому же себе, по каким-то странным, не поддающимся логике причинам, страдают или гибнут совершенно непричастные люди. Друзья и близкие.

Тогда захотелось просто лечь поперёк колеи и ждать другой поезд, – ведь Господин сказал, что их в последнее время заметно прибавилось. А попутно, молиться, чтобы не так больно...

На саднящее плечо легла невесомая рука. Яська медленно обернулся – не хотелось, чтобы Колька видел его слёз. Хотя... Какая теперь разница? Яська поднял взор и понял, что друг тоже плачет. Тогда он зачем-то сказал:

– Она меня всё же услышала.

Колька кивнул.

– Я знаю.

Яська не стал спорить. Спросил:

– Как думаешь, что теперь будет?

Колька долго молчал. Всё же ответил:

– А что обычно бывает, когда уходят люди?

Яська пожал плечами. В груди кристаллизовалась скорбь.

– На их место приходят другие люди, – задумчиво сказал Колька. – А возможно, те же самые, просто ничего не помнящие. Они словно «спят» или находятся под «покрывалом», пока...

– Кто-нибудь один не «проснётся»...

– Или не станет «слепцом». Оба варианта ведут к обретению истины, только разными путями.

– Да. Для того и нужен Мост, – Яська огляделся. – Ты тоже думаешь, что поезда идут и в обратном направлении?

– Но ведь есть же вторая колея. Для чего-то её сделали.

– Проверим?

Колька повёл плечом. Протянул руку ладонью вверх.

– А что ещё остаётся делать? Если только...

– Что? – напрягся Яська.

Колька как-то странно наморщил лоб. Точнее даже не странно, а сосредоточенно – так уже бывало не раз и не два, в те моменты, когда он задумывал очередные авантюры.

– Что? – заново спросил Яська.

Колька вздрогнул, возвращаясь к реальности.

– Ничего. Глупости всё это. Нам нужно домой. Посмотри на себя... да и на меня...

Ребята молча оглядели друг друга. Затем Колька помог Яське подняться, и они на пару захромали вдоль колеи в обратном направлении.

– Надо бы перейти... – осторожно заметил Яська.

– Там перейдём, – Колька указал рукой на то место, где когда-то сидела Тимка.

«Когда-то... Жуткое слово, особенно, если его употребляют для того, чтобы обрисовать Путь ушедшего человека. Тем более, ребёнка».

Колька наклонился. Подобрал с платформы заколку. Повертел её в пальцах, сдул пыль. Потом глянул на Яську и протянул.

– Возьми. Я ведь знаю, что вы того...

– Чего, того? – ощетинился Яська.

– Да не обижайся ты, – Колька взлохматил волосы на макушке – по всему, нервничал, опасаясь запретной темы. – Ну, правда, видно же было.

Яська шмыгнул носом. В груди вновь обозначилась всепоглощающая пустота, в которой можно запросто кануть на века.

– Оставь. Пусть у тебя побудет, ладно?

Колька кивнул.

– Значит, идём?

– Идём.

Они взялись за руки, перешли пути по деревянному настилу и медленно побрели вдоль платформы, изредка бросая косые взгляды на мерцающие над головой созвездия. Те больше не казались столь вызывающими, как в момент прибытия и отправления жуткого поезда. Они словно утолили нестерпимый голод, насытившись детской скорбью, после чего, вернулись к своим повседневным делам. Делам Вечности.

Затем платформа закончилась, а ребята так и брели вдаль по узкому настилу, взявшись за руки, как верные друзья, столкнувшиеся с невосполнимой утратой.

– А как же поезд? – спросил, зевая, Яська. – Думаешь, остановит?

– Конечно, остановит! – уверенно ответил Колька. – Кого ещё тут везти, кроме нас?

Поезд и впрямь затормозил. Его тянул древний паровозик с чёрным тендером, белыми шатунами и красной трубой. На носу тендера был выгравирован Млечный Путь – Яська запомнил бескрайнюю россыпь звёзд на картинке учебника по астрономии, – словно символ постоянного стремления, во что бы то ни стало, вернуться домой! Из-под огромных колес, шипя, вырывался горячий пар. Скрипели тормозные колодки, лязгали шатуны, свистел во всю мочь такой знакомый свисток – он больше не походил на мученические стоны.

Яська наблюдал прибытие поезда, словно во сне. Сознание заслонилось летучим паром, а глаза просто слипались.

«Сколько я уже брожу или брежу?..»

К реальности вернул бодрый мужичий голос: решительный и добрый:

– Эй, ребятня, а вы чего тут позабыли?! – Из будки выглянул чумазый Кочегар в клетчатой фланелевой рубахе с закатанными рукавами и уставных штанах с лампасами. – Эй, Борисыч, ты глянь только! Впервые в жизни нечто подобное вижу!

Из окошечка в будке рядом с тендером выглянул толстячок в пенсне и в форменной фуражке с блестящей кокардой – что именно изображено, не разглядеть.

«Наверное, тоже Млечный Путь!»

– Раз, – кивок в сторону Яськи. – Два, – кивок в сторону Кольки. – Действительно, диво. Ну-ка, ребятки, живо в вагон! Нам нельзя долго стоять – график!

Колька с Яськой переглянулись.

– У нас билетов нет, – понуро сказал Колька. – Да ещё неизвестно, куда вы едете. Может нам не по пути вовсе.

– Эка, умный, какой, сыскался! – усмехнулся Кочегар, раскуривая папиросу.

Машинист поправил пенсне на носу.

– Путь тут один. Это там уже много. Дальше... То есть, ближе к дому. «Ритм» помните?

Колька пожал плечами.

Яська кивнул.

– Я помню.

И про себя:

«Раз, два, три, четыре, кто у нас живёт в квартире...» – А рукой – прыгалки поглубже в шорты, чтобы не потерялись.

– Вот и хорошо. Запрыгивайте в любой вагон, а Проводнику скажите, что отстали от своего поезда. И что у вас уже за всё уплачено.

– Разве хорошо обманывать? – спросил Яська.

Машинист помолчал.

– Обманывать всегда плохо. Но на войне, как на войне. Тем более, вы домой едете. А туда – проезд бесплатный.

– Спасибо! – Колька махнул рукой и выжидательно глянул на Яську.

– Поторопитесь! – крикнул на прощание Кочегар, стрельнул во мрак огоньком папиросы и скрылся в будке.

– Удачи на Пути! Вы сами вершите его, а вовсе не судьба! Но всегда думайте, прежде чем «плыть»! – Машинист взял под козырёк и тоже исчез.

– Спасибо, – прошептал Яська и посмотрел на Кольку. – Побежали?

– Ага. Давай руку! – И они помчались к первому вагону, где уже отворилась дверь и свесилась лесенка.

Сквозь пар, Яська разобрал хрип радио в будке Машиниста. Женский голос озвучил странную фразу:

«Septem, septem, septem – natant».

Прозвучал свисток. Созвездия над головой вспыхнули с новой силой. Сделалось заметно светлее.

Из тамбура выглянул пожилой Проводник в телогрейке, ватниках и форменной фуражке без кокарды. На ногах – запылённые кирзачи, в руках – клетчатый платочек, которым он, по всей видимости, протирал запылённые поручни.

Яська с Колькой замерли. Снова, в нерешительности, переглянулись. Потом уставились на Проводника, ожидая, что тот скажет.

Проводник поторопил:

– Быстро в вагон! Отправляемся, – он спрятал платочек в карман, вынул из другого жёлтый флажок, посторонился, пропуская ребят.

Колька и Яська живо вскарабкались по лесенке, разминулись с покашливающим Проводником, обернулись. Проводник свернул флажок на древо и высунул руку в дверной проём. Тут же еле заметно качнуло. Тамбур наполнился клубами пара и запахом жжёного угля. Снова взвыл свисток. Проводник, кряхтя, поднял лесенку, захлопнул дверь, на всякий случай дёрнул просто так за ручку, – заперто. Затем обернулся к притихшим друзьям и, кивком головы, попросил пройти в вагон.

39.

Вагон оказался пустым. Ни души, за исключением двоих ребят и кряхтящего Проводника. Серые стены, низкий потолок, мелькающие за окном фонари – всё это слилось в едином порыве и навеяло воспоминания о доме, о близких, о маме... О тех, кто ждёт, не смотря ни на что, изо дня в день. Это был путь домой. Казалось, что Тьме попросту нет места в таком мире – в мире чувств и эмоций, – однако потусторонняя субстанция всё же сумела проникнуть внутрь частицы света, установив в ней свои дикие порядки.

Яська не знал, почему Проводник не стал размещать их в купе. Наверное, решил, что в его коморке ребятам будет уютнее, нежели в пустом вагоне, несущемся под светом звёзд за пределами миров. К тому же появится возможность хоть что-нибудь разузнать о своих единственных пассажирах. Ведь недаром же так удивились Кочегар с Машинистом, приняв двух чумазых пацанов за диво. До сегодняшнего дня – точнее эпизода, – вряд ли поезда останавливались на перегоне, чтобы кого-нибудь подобрать. Случай был беспрецедентным, и Проводник, по любому, догадывался об этом.

Однако, наперекор Яськиным догадкам, Проводник не полез сразу же с расспросами, а молча засуетился в коридоре, у титана, наливая в помятый чайник шуршащий кипяток. Затем вернулся в каморку, разлил пышущую жаром воду по трём большим кружкам и кинул в каждую по доброй щепотке чёрной заварки.

И запахло дорогой.

Яська впервые почувствовал, как пахнет Путь, точнее, чем. Он и впрямь был реальным, а, значит, доступным.

Яська молча следил за отточенными движениями Проводника и думал о Тимке. Она тоже сейчас точно в таком же вагоне, мчится сквозь равнодушное пространство неведомо куда, даже не догадываясь о том сюрпризе, что заготовила для неё судьба. Что почувствует маленькая девочка, когда пройдёт «трансформацию» и познает высшую истину? Кого будет винить в случившемся? Затаит ли обиду? Или простит?.. Хотя как можно простить за такое?! Но куда страшнее будет, если Тимка напрочь утратит все чувства, как и воспоминания, заняв чужую оболочку.