Текст книги "Сквозь тернии"

Автор книги: Александр Юрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 51 страниц)

«Он есть и в фонаре, над которым стаями вьются мотыльки. Насекомые летят на свет... и гибнут в раскалённом пламени!»

Элачи вздрогнул от очередного скрипа – похоже на пружину матраса. Левый бок закололо, по телу разлился неприятный жар. Липкая простынь была сродни путам; она, вне сомнений, переметнулась на сторону сил тьмы.

«Силы тьмы? – Элачи протянул руку в поисках стакана с водой. – Да что же такое со мной происходит? Откуда всё это? Что за тьма нависла над головой? Чем она населена? И какой прок им всем от меня – жалкого человечка с планеты Земля?»

Свет за окном погас.

Стакан выскользнул из пальцев и рухнул вниз. По полу рассыпались звенящие осколки.

Элачи замер с протянутой рукой.

Снова вспыхнул свет. На москитную сетку легла уродливая тень – тень хищника, вышедшего на охоту.

«Нет! – Элачи затряс головой, ощущая, как в очередной раз немеют мышцы во всём теле. – Чего тебе надо? Зачем ты приходишь снова и снова? Почему именно ко мне?!»

Тварь за окном, взмахом клешни, откинула москитную сетку.

Элачи предпринял последнюю отчаянную попытку бежать – не вышло! А тварь горбилась в двух шагах от кровати и тянула к Элачи половинку своей головы...

Хрустнули мышцы, заскрипели связки, на пол закапало из приоткрытой пасти.

Элачи попытался сглотнуть страх; тело нехотя подчинилось. Липкий сгусток рухнул в бронхи и дальше, в лёгкие, – Элачи почувствовал, как глаза лезут на лоб, а по груди растекается жгучая боль, которую просто невозможно снести.

Тварь нависла, точно хирург. Её открытый мозг напрягся, увеличился в размерах, принялся пульсировать. Элачи сквозь слёзы отчётливо видел проступившие на тёмной плоти артерии. Уцелевшая половинка носа жадно втянула ночной воздух Калифорнии. Из глотки донёсся прерывистый хрип.

Элачи зажмурился, однако это ему только показалось.

Тварь протянула уродливую клешню. Расправила когти. Коснулась живота Элачи чуть выше пупка. За пеленой сводящего с ума страха, Элачи даже не почувствовал прикосновения. Он силился откашляться, но ничего не получалось, а дышать было просто нечем – страх заполнил грудную клетку, закупорил бронхи, не желая убираться прочь.

Хрустнуло стекло. Элачи последним усилием воли заставил собственное сознание вернуться к реальности. Зря, лучше бы он этого не делал.

Тварь и впрямь, как заправский хирург, вспорола грудь Элачи в районе солнечного сплетения. Склонилась ниже. Погрузила клешню во внутренности, принялась рыться под звучные шлепки разрываемых органов.

Элачи кричал во всё горло... но, одновременно, не производил ни звука. Вопило лишь пропитанное ужасом сознание, а всё остальное было скованно страхом. Страхом что сегодня оказался вполне материальным. Однако боли не было.

Внезапно страх отступил – осталось лишь невосполнимое чувство утраты, от понимания того, что его сейчас просто так лишат жизни. Жизни, в которой, по существу, ничего и не было. Работа, друзья, любимая женщина, дети. Что ещё?.. Понимание того, что всё рано или поздно закончится. Обретение смерти.

«Да ведь мы же смертники! Знаем, что умрём, но продолжаем ничего не предпринимать, пребывая в каком-то эфемерном забвении. Так баран движется на бойню: стоит на конвейере, безропотно приближаясь всё ближе и ближе к электроду. Потом он падает, так и не успев понять, что именно с ним произошло... А мы успеваем хоть что-то понять? Лёжа на смертном одре, пожираемые изнутри очередной неизлечимой хворью, как я сейчас... Да, в такие моменты есть время на то, чтобы поразмыслить, как всё было, к чему привело и чем именно закончится. Только вот что даст ответ на все эти глупые вопросы, когда всё уже решено? Отчаяние? Смирение? Обретение чего-то свыше? А может быть просто жалость? Глупо. Как же глупо устроен наш мир. При жизни поклоняться свету, а когда всё уже кончено, напротив, целенаправленно двигаться вспять. Так что всеми нами движет? Это уж точно не страх. Последний способен пригвоздить к месту, для того... Господи! Так мы ещё и ничего не решаем! Решают они, твари! Это под их покровительством мы живём, думая, что сами вершим собственные судьбы! А всё иначе. Совершенно иначе, потому что мы то и дело воротимся от света, даже когда пришёл час уходить. Мы пешки, существующие с той лишь целью, чтобы протаптывать новые пути. Пути, по которым потом зло придёт за нами. Оно будет наградой за проявленное усердие. Но в чём же смысл? Что без нас никак, какими бы убогими мы ни были? Бред. Звёздам плевать на человечество! А вот тьма... Тьма действительно может вынашивать свой собственный план относительно всех нас».

Элачи всё же почувствовал внутри себя ледяную клешню. Она рылась во внутренностях, словно в попытке что-то отыскать.

«Сердце. Оно ищет моё сердце! Только непонятно, отчего я до сих пор жив. Как это вообще возможно?!»

Внезапно клешня замерла. Тварь повернула половинку головы к Элачи и злобно зашипела.

Элачи почувствовал, как внутри него что-то лопнуло и...

Запищало!!!

Тварь напряглась. Принялась медленно извлекать клешню из груди Элачи.

«Да что же это такое?! Очередной эпизод саги про «Чужих»? Бред. Так не бывает! Монстров не бывает! По крайней мере, их не может быть на Земле! Разве что русские и впрямь заигрались с опытами... или швейцарцы... Стоп!» – Элачи понял, что вернулся к тому, с чего начался весь этот кошмар.

Тварь замерла. Помедлила и резко выдернула клешню. В её когтях извивался сгусток мышц, тканей и крови.

Элачи вскрикнул во весь голос и... проснулся.

За окном шумел ветер. Москитная сетка раскачивалась из стороны в сторону. Волнами струился зеленоватый серпантин. Тени молча сидели по углам. Калифорнийский воздух был сильно наэлектризован – по всему, приближалась гроза.

Элачи выдохнул. Резко сел, игнорируя боль в груди: ничего страшного, просто пересохло в горле, – нужно впредь поменьше спать на спине. Дотронулся трясущимися пальцами до грудной клетки. Скользнул ниже, ниже, ниже... Влажная простыня сковывала движения; Элачи, не церемонясь, откинул её прочь. Принялся ощупывать тело, дюйм за дюймом, фрагмент, за фрагментом, в надежде отыскать хоть что-нибудь. Тщетно.

Постепенно сердце замедлилось. Появились первые осознанные мысли, а с ними, понимание того, что кошмар так никуда и не делся. Он был реален, как бы глупо это не прозвучало, и, более того, он повторялся каждую ночь, обрываясь на одном и том же эпизоде: в момент извлечения из груди извивающегося монстра.

Элачи содрогнулся. Вновь ощупал грудь, изучая каждый выступ, каждую ямочку.

«Странно, но когда стараешься сосредоточиться на собственном теле, повсюду начинают мерещиться сплошные аномалии, – Элачи припомнил, как в детстве прыгнул с трамплина в речку на мелководье. Голова потом с месяц казалась квадратной на ощупь, хотя ничего такого рентген не показал – даже шишки не было! – Да уж... вот, оно, самовнушение».

Элачи откинулся на подушку. Глянул на квадрат окна, за которым изредка набухали всполохи зарниц. Затем уставился в потолок.

– Что же это такое? Так ведь не должно быть. Да даже если всё взаправду, тогда как тварь прошла сквозь грань стекла? Ведь до того, как начать хирургический эксперимент, она была по ту сторону. По крайней мере, я был в этом полностью уверен, – Элачи помассировал виски. – Разве что, перед этим кто-то неосторожный осознанно не пожелал взглянуть на запретное... Он выдвинул крышку коробка, испугался взглянувшей на него бездны и поскорее убежал прочь, обронив коробок там, где стоял. Ведь так случается... в особенности с глупыми детьми, – Элачи вспомнил, как в детстве поймал громадного паука – конечно, не чёрную вдову, но всё же, – посадил гада в банку с отвинчивающейся крышкой и взял с собой в школу. На первом же уроке тварь сбежала. – Потому что было чересчур много любопытных. А в современном мире последних – хоть отбавляй.

Элачи вновь приподнялся. Принялся шарить в темноте руками, в поисках стакана с водой. Безрезультатно. Тогда он сел на кровати, спустил ноги на пол, принялся так же безуспешно искать шлёпанцы.

«Чёрт возьми, я ведь знаю, где они: глубоко в подкроватной черноте, так что даже рукой не дотянуться! – Это была его слабость или просто дурная привычка: задевать шлёпанцы пальцами ног перед отбоем. – Ох, и воздалось мне за это от сержанта во время прохождения службы, а привычка так никуда и не делась, хоть ты тресни!»

Элачи вздохнул и резко встал.

Под правой ногой что-то хрустнуло. Пахнуло медью.

Элачи тупо уставился вниз. Зачем-то переступил с ноги на ногу, кроша битое стекло между пальцами. В голове щёлкнуло, а пол сделался липким и тёплым.

– Что б тебя! Но этого не может быть! По крайней мере, так не было раньше: сон оставался сном, а реальность – реальностью. Не смотря ни на что!

Однако сегодня всё обстояло иначе: сон перестал быть сном и воплотился в реальности. В ночь вырвался полуночный кошмар.

Элачи не знал, как быть дальше. Взмахом ноги он отшвырнул осколки прочь и направился на кухню. По пути наступил на растрёпанную простыню. Подобрал. Та естественно была влажной... но вовсе не от пота.

Элачи расправил материю и прижал к груди.

По стеклу застучали редкие капли.

Сверкнула зарница.

Элачи рвал запятнанную простынь, стоя посреди гостиной, не обращая внимания на ожившие по углам тени.

Казахстан. Космодром Байконур. Аэродром «Юбилейный». «ТЯРД».

Аверин смотрел в боковой иллюминатор на массивные бетонные плиты, которыми была устлана взлётно-посадочная полоса. В начале восьмидесятых именно тут носилась со стаканом воды на капоте блестящая «Волга» Генерального конструктора НПО «Молния». Именно так Лозино-Лозинский проверял покрытие аэродрома, на которое после орбитального полёта должно было приземлиться одно из его бесценных детищ – МТКК «Буран».

«Буран» приземлился, но лишь для того, чтобы стать легендой.

Аверин вздохнул. Кинул взгляд дальше. На бурые песчаники, на скованный стужей карагач, на заново отстроенный диспетчерский центр. На манипулятор покосившегося крана. На параболические антенны, устремлённые ввысь. На острые пики громоотводов, поблескивающих в лучах низкого солнца, как сабли древних кочевников. Над всем этим застывшим скоплением распростерлось свинцовое небо. Местами оно распускало тёмные швы, сквозь которые вроде бы должны были пробиваться лучи солнца. Однако никаких лучей не было и в помине – светило алело над полукруглым горизонтом, много ниже кромки ошарашенных туч.

Аверин вздохнул. Прислушался к голосу Рыжова. Тот вещал сухим тоном, будто лектор на осточертевшей лекции:

– Эти датчики контролируют подачу топлива первой ступени ракеты-носителя.

– Ракеты-носителя? – Аверин, ничего не понимая, уставился на красные флажки, в которые упёрся указательный палец Рыжова.

Майор нахмурился.

– Да, ракеты-носителя – мы ведь не в Марианскую впадину погружаться собрались!

– Ох, извини, задумался, – Аверин помассировал виски. – Слишком много всего сразу.

– Это всего лишь самое необходимое, без чего, не имеет смысла соваться даже на орбиту, – сухо ответил Рыжов. – Если есть сомнения, можем всё прекратить прямо сейчас.

Аверин усмехнулся.

– Думаешь, от меня так просто отделаться, господин начальник?

– Если не усвоишь урок – это, всего лишь вопрос времени, – парировал Рыжов, возвращаясь к прибору. – Система «выбросит» красный флаг в том случае, если подача топлива нарушена или прекратилась вообще.

– Это и впрямь может случиться во время полёта?

– Полёта? – Рыжов рассмеялся. – Первая ступень работает порядка двух с половиной минут после старта. Хм... Я бы не назвал данную стадию экспедиции «полётом». Это – разгон. Точнее, самое начало разгона в целях достижения скорости восемь километров в секунду, – Рыжов помолчал. – Надеюсь, не стоит вдаваться в подробности, почему именно восемь километров в секунду?

Аверин улыбнулся. Отрицательно качнул головой.

– Нет, это нам ещё в средней школе объясняли.

– Что ж, очень рад.

– А как же ваш Малыш? Я думал, система будет следить за всеми этапами полёта, включая этот самый, как ты выразился, разгон...

– Нет. Система нейронной сети включится на орбите Земли. Взлетать придётся самим.

– Почему так?

– Инструкция. Малыш управляет ТЯРДами и прочей кабалистикой. С обычными ракетными двигателями – разберёмся сами. Тем более что тут нет ничего концептуально нового. Первая ступень ракеты носителя «Энергия-ТМА» – модернизированный РД-170М, работающий на компонентах топлива «кислород-керосин», с тягой до одной тысячи тонн-сил. Вторая ступень – РД-0120ТМ (сборный блок Ц) с компонентом топлива «кислород-водород», в соотношении шесть к одному. Ступень относится к замкнутому классу ракетных двигателей с дожиганием рабочего тела ТНА. Тяга на уровне моря порядка двух тысяч килоньютонов.

– Впечатляет. И как же быть, если вся эта махина выйдет из строя в момент старта?

Рыжов указал на флажки.

– Я про то и говорю. Систему блинкерной защиты можно восстановить всего один раз. В этом случае, у тебя будет несколько секунд для того, чтобы задействовать систему аварийной подачи топлива – вот эти два тумблера у ручки регулировки вектора тяги.

– А если не поможет?

Рыжов нахмурился.

– Если не поможет – молись. Система защиты сработает повторно. Но вместо блинкеров в действие вступит механизм катапультирования. Не хотелось бы доводить до этого... тем более, на сверхзвуковых скоростях.

Аверин кивнул.

– А что на счёт этих ТЯРДов?

Рыжов почесал лоб.

– Вообще ТЯРДы засекречены. Но так и быть, расскажу... Хотя это и должно волновать тебя в последнюю очередь.

– Это почему ещё?

– Потому что до конца их не понимаю даже я... да и создатели, думается, тоже.

– Разве конструкция настолько сложна?

Рыжов загадочно улыбнулся.

– Вовсе нет. Более того, первые опытные образцы разрабатывались ещё в пятидесятых годах прошлого века.

– Да ну...

– Ты разве не слышал про проект «Дедал»?

Аверин задумался.

– Кажется, у американцев есть такой авианосец...

Рыжов усмехнулся.

– Авианосец, говоришь? Да, есть такой. Однако настоящий «Дедал» задумывался принципиально иным. Это был один из первых детальных технических проектов по созданию возможного непилотируемого межзвёздного космического аппарата. Он проводился с семьдесят третьего по семьдесят седьмой годы специалистами Британского межпланетного общества. Проект предусматривал строительство на орбите Юпитера мощного двухступенчатого беспилотного корабля с термоядерными двигателями. По расчётам, «Дедал» должен был за пятьдесят лет долететь до звезды Бернарда (одна из ближайших к нам звёзд), не тормозясь пройти мимо неё по пролётной траектории, собрать сведения о звезде и планетах, и затем, по радиоканалу передать результаты исследований на Землю. Проект существовал только на бумагах, в виде математических расчётов, – к сожалению, промышленность того времени была не в силах потянуть нечто подобное, что в большей степени, смахивало на научную фантастику. Однако кое-чего наука всё же добилась: реальной заслугой проекта «Дедал» явилось то, что он сломал стереотипное представление о звездолётах, как о чём-то далёком и несбыточном.

– И что же это был за двигатель?

– Ты теист?

– Я просто не заморачиваюсь.

Рыжов благосклонно кивнул.

– Просто с «порабощёнными» обычно сложно общаться.

– С порабощёнными?

– Какая разница, ведь ты сам сказал, что не заморачиваешься.

Аверин кивнул.

– Так вот, – продолжил Рыжов, – условием испытания был принят принцип использования для проектирования техники и технологий либо уже существующих, либо «предвидимых». Под предвидимыми технологиями понимались технические решения, в возможности практической реализации которых никто не сомневался – они должны были рано или поздно появится в процессе развития науки. В частности, не рассматривалась популярная концепция межзвёздного перелёта с использованием аннигиляционного (фотонного) двигателя, так как, не смотря на то, что возможность его создания уже была доказана, никто не знал, как эту возможность реализовать или хотя бы, с чего начать практическую работу.

– Насколько мне известно, аннигиляция – это процесс взаимодействия вещества и антивещества... – До этого никак не напоминавший о себе Александр Сергеевич оторвался от изучаемого журнала. – Не слишком ли опрометчиво создавать подобный двигатель? Да и целесообразно ли, ведь он может занести бог весть куда.

Рыжов улыбнулся.

– Ну вот, всё же заморочились. Да, проект шокирует своей смелостью, недаром же он получил имя «Дедал».

– А что это значит? – спросил Аверин.

Александр Сергеевич повёл плечом.

–В соответствии с греческим мифом, Дедал, изобретя крылья, советовал своему сыну Икару лететь не слишком высоко и не слишком низко. Но Икар полетел к Солнцу и погиб, а Дедалу же удалось перелететь море.

– Очень поучительно, – кивнул Аверин.

– Согласен, – Рыжов нахмурился. – Возможно, именно поэтому подобный двигатель и не рассматривался как вариант, а проект получил имя «Дедал».

– Но как же всё это применимо к нашему случаю? – спросил Аверин. – Ведь не просто же так ты завёл речь именно о «Дедале»?

Рыжов потёр подбородок.

– Странно. Но если заморачиваться древними греками, тогда получается, что эта девочка-индиго в чём-то права.

– Светлана?

– Да. Ведь она говорила, что лететь нельзя вообще. Хм... – Рыжов глянул на стоящую под пультом клетку. – Ты как думаешь, Харизма?

Крыса оторвалась от своих дел, подняла острую мордочку и принялась принюхиваться к происходящему вокруг.

Аверин вздохнул.

– Светлана много чего говорит непонятного. Так что там с ТЯРДами, а то мы снова отвлеклись.

Рыжов кивнул.

– Ну, для начала, следует уяснить, что ТЯРДы бывают двух видов: на основе термоядерного реактора с магнитным удержанием плазмы и на основе систем инерционного синтеза (так называемый, импульсный термоядерный реактор). Сразу скажу, что последний тип двигателей оказался нерентабельным.

– Отчего же? – подал голос явно заинтересованный Александр Сергеевич.

– Они очень громоздкие. Даже если организовать строительство на орбите Земли, расходы на доставку грузов и компонентов к месту закладки корабля пустят по миру бюджет всей планеты. Всё дело в лазерах, при помощи которых в импульсном двигателе производится подрыв активного вещества. В настоящее время уже теоретически и практически доказано, что лазерный метод разогрева микромишеней с топливом является тупиковым, – в том числе, практически невозможно построить лазер нужной мощности с достаточным ресурсом. Ввиду всех этих проблем пытались использовать вариант без лазеров с ионно-пучковым разогревом микромишеней, но и тут разработчиков ждала неудача: данный принцип так же слишком громоздок из-за очень больших циркулирующих в нём мощностей, при худшем, нежели у ТЯРД с магнитным удержанием, удельном импульсе и тяге, что вызвано импульсно-периодическим типом его действия.

– Так что же установлено на нашем «Буране»?

– На челноке установлен ТЯРД на основе термоядерного реактора с магнитным удержанием плазмы, – Рыжов перевёл дух и указал на панель между креслами. – Принцип действия, на первый взгляд, довольно прост. Основная часть двигателя – реактор, внутри которого происходит управляемая реакция термоядерного синтеза. Вот по этому монитору можно контролировать температуру активного вещества и степень загруженности реактора, то есть суммарную реактивность, как в целом, так и в определённый момент времени. Ясно?

Аверин кивнул.

– А как регулировать?

Рыжов фыркнул.

– Я же сказал, что ТЯРД управляется Малышом, на худой конец мной. Ты должен просто уяснить принцип действия и устройство.

– Как скажешь.

– Так вот, – продолжил Рыжов, – реактор представляет собой полую «камеру» цилиндрической формы, открытую с одной стороны – это так называемая установка термоядерного синтеза схемы «открытая ловушка». Внутренняя поверхность «камеры» несёт на себе катушки магнитной системы. Последняя питается генератором, работающим от реактора. Вот этот монитор у руля тяги показывает состояние обмоток и напряжение на входе и выходе.

Аверин кивнул.

– Это тоже Малыш?

– По умолчанию – да. Второй тумблер в верхнем ряду под блинкерной защитой активирует ручной режим, однако пульт управления размещён на кожухе генератора в силовом отсеке.

– Продумано, однако.

– Да, всё для людей, по принципу, куда влезло туда и запихнули, – заявил Рыжов без намёка на веселье. – Просто мы ограничены размерами фюзеляжа.

– Это я уже понял.

– На корабле использована магнитная система, выстроенная по схеме «амбиполярного удержания» или, если проще, «магнитных зеркал».

– Куда уж проще...

– Я и не надеялся, что ты поймёшь. В камере реактора создаются условия, достаточные для начала термоядерного слияния компонентов выбранной топливной пары. Термоядерное топливо – предварительно нагретая плазма из смеси топливных компонентов – подаётся в камеру реактора, где и происходит постоянная реакция синтеза. Генераторы магнитных полей – катушки, окружающие активную зону – создают в камере реактора поля большой напряжённости и сложной конфигурации, которые удерживают высокотемпературную термоядерную плазму от соприкосновения с конструкцией реактора и стабилизируют происходящие в ней процессы. Контроль систем магнитных ловушек осуществляется при помощи того же монитора, что и реактора в целом. Зона термоядерного «горения» (плазменный факел) формируется по продольной оси реактора. Полученная плазма, направляемая магнитными управляющими системами, истекает из реактора через сопло, создавая реактивную тягу.

– А как же управление?

– Закономерный вопрос. Основная особенность ТЯРД с магнитными ловушками – это возможность «многоярусной» работы двигателя. В режиме полёта в струю плазменного факела впрыскивается относительно холодное вещество, что существенно повышает общую тягу двигателя (за счёт снижения удельного импульса), и позволяет кораблю с ТЯРД эффективно маневрировать в гравитационных полях массивных небесных тел, например больших планет вроде Юпитера, где зачастую требуется большая общая тяга двигателя.

– И какова тяга?

Рыжов зевнул, будто сытый удав.

– Порядка двух десятков тонн.

Аверин присвистнул:

– Что же тогда случиться с нашими бренными телами, при такой-то тяге?

– Всё будет нормально, уж поверь мне.

– Как-то не верится...

– Тогда побеседуй на этот счёт с Титовым – он лучше объяснит.

– Как скажешь. А как быть с топливом? Ведь при такой чудовищной тяге всё вылетит в «трубу» за какие-то секунды!

– Скажешь тоже... Это же не жидкое топливо. Наш реактор работает на смеси компонентов «дейтерий-тритий» при энергетическом выходе семнадцать и шесть десятых мегавольт.

– Дейтерий плюс тритий – равно ядро гелия и энное количество нейтронов, – подал голос Александр Сергеевич.

– И что? – не понял Аверин.

– Реактор «грязный», – согласился Рыжов, – однако гнаться за чем-то иным просто бессмысленно. Чем чище и продуктивнее реакция – тем больше размеры и мощность вспомогательного оборудования. Так что уж, как есть.

– Как есть? – Аверин покрутил пальцем у виска. – Да вы же не Буратино в космос повезёте, а живых людей.

Рыжов напрягся.

– На вашем месте я бы опасался реактор корабля, от выхлопа которого мы защищены магнитным полем генератора, в последнюю очередь. Куда в большей степени опасен сам Юпитер. Его радиационные пояса намного мощнее.

– Хорошо, бог с ним. А как же топливо? – спросил Александр Сергеевич.

– Здесь тоже всё в порядке и не вызывает опасений, – Рыжов был холоден, как металл на морозе. – Дейтерий опустим за отсутствием «видимых» улик. Наибольшую опасность собой представляет тритий: элемент радиоактивен, период полураспада – порядка двенадцати лет. Количество трития на корабле ограничено.

– Как это? – не понял Александр Сергеевич. – Я думал, что пропорции складываются из расчёта один к одному...

– Всё верно, – кивнул Рыжов. – Просто в качестве дополнительной защиты бункеров используется литий – литые колбы, внутри которых и содержится дейтерий-тритиевая смесь. Часть лития, облучаясь тем самым нейтронным потоком, что возникает в процессе реакций, превращается в тритий, что в известной степени, замыкает топливный цикл, поскольку реактор работает в режиме размножителя (бридера) – то есть, в процессе синтеза появляются новые элементы. Таким образом, топливом для дейтерий-тритиевого реактора фактически служат дейтерий и литий.

– Признаться, очень занимательно, – согласился Александр Сергеевич, – но этого же всё равно ничтожно мало. Топлива не хватит на полёт туда и обратно при таких мощностях и сроках. Взять хотя бы скорость – пятьдесят километров в секунду – это же непостижимо!

– Но реально. И всё происходящее только лишний раз это подтверждает. Вы забыли про третий компонент, что управляет реакцией.

– Господи... – Александр Сергеевич перекрестился. – Вы всё же добились этого.

Рыжов довольно кивнул.

– Да, мы ухватили за хвост нейтрино.

– Ухватили что? – подал голос сбитый с толку Аверин.

– На корабле есть антивещество, – Александр Сергеевич покачал головой. – Вы в своём уме?

– Хм... – Рыжов положил руки на штурвал. – Не понимаю, при чём тут я. Это не я спроектировал двигатель, не я его собрал по винтикам, и не я задался целью. Я ничем не отличаюсь от всех вас, и не вам винить меня в чём-то. Я просто стремлюсь к неизведанному, а каким именно способом... Не всё ли равно?

– С вами не поспоришь, – Александр Сергеевич поднялся со своего места. – Пойду, прогуляюсь. Надеюсь, вы не возражаете?

– Отнюдь, – Рыжов остался лаконичен. – На сегодня достаточно новых горизонтов.

– Но что это за антивещество? – спросил Аверин.

Рыжов отмахнулся.

– Вы забываете главное: это ваш, да и мой билет в космос!

– По крайней мере, теперь понятно, отчего вы с ходу не запихнули нас в центрифугу, – Александр Сергеевич покинул кабину под пристальным взглядом Рыжова.

Россия. Байконур. Гостиница «Центральная». «Откровение».

Вторую неделю кружила метель. Обслуживающий персонал гостиницы выбился из сил, разгребая сугробы перед центральным входом. Однако их стараний хватало лишь на каких-нибудь полчаса, после чего стихия снова заявляла о себе, сводя старания людей на нет. Посеребрённые деревья зябко стучали сучьями друг о друга. Они походили на заблудившихся путников. Путников что сбились с дороги и теперь вынуждены устало топтаться на месте. Они с содроганием ожидали путеводной звезды, однако та всё не восходила на горизонте, отчего надежда на исцеление неумолимо таяла.

Александр Сергеевич поплотнее укутался в полы серого плаща – в парке было безлюдно и это радовало. Так случалось, что пару раз, когда он выходил, одевшись «по гражданке», подышать свежим воздухом перед сном, на него тут же обращали внимание. Однако любопытство гостиничного персонала ограничивалось лишь мимолётными взглядами – на что-то большее эмоций местных «аборигенов» элементарно не хватало. Возможно, им было плевать.

Метель разогнала жизнь. Как минимум до утра в парке будет царить космическая идиллия: чёрно-серые тона, скопления снежинок-звёзд, колючий холод. Всё это будет вращаться в едином водовороте полуночных снов, поднимаясь всё выше и выше, пока не достигнет пределов мироздания – истоков жизни, – после чего стремительно рухнет вниз, одарив проснувшихся поутру людей ворохом повседневных проблем. А вальс за окном продолжится и дальше. Он будет кружиться, вращаться, сжиматься, подобно пружине механических часов, накапливая энергию будущих снов. Снов что в скором времени завладеют реальностью, не смотря на её отстранённость, – а в этом случае, многое изменится. Всё изменится. Нужно лишь поверить и, проснувшись, не закрывать вновь глаза.

Здание гостиницы заслонилось молочной пеленой. Под ногами скрипел снежный ковёр. Вокруг звенело серебро.

Александр Сергеевич на секунду замер. Огляделся по сторонам, не веря в реальность всего происходящего.

«А что, собственно, происходит? Вечер, как вечер – ничего особенного».

Александр Сергеевич наклонился. Подобрал полы плаща. Осмотрел снег под ногами.

Следы.

«Маленькие. Явно ребячьи. Причём достаточно свежие, чёткие... и не петляют в замешательстве. Так не прогуливаются, тем более, не бредут неведомо куда. Так движутся осознанно, со смыслом, когда к чему-то стремятся. Пробираются через сугробы обыденности, преодолевают метель недопонимания, противостоят обжигающему холоду безразличия!»

– Светлана.

Александр Сергеевич снова огляделся, силясь высмотреть во мгле крохотную фигурку девочки.

Ветер бросил в глаза крупные хлопья снега.

Александр Сергеевич прищурился. Смахнул рукавом с ресниц влагу. Двинулся вдоль проторенной тропы.

По обочинам аллеи зажглись фонарики. Их круглые головы обратились к ссутулившемуся Александру Сергеевичу, словно вопрошая, как быть. Вокруг каждой дрожащей искорки набух переливчатый нимб. Подсвеченные снежинки порхали озорными светлячками. Они лезли в нос и глаза, проскальзывали за ворот, смиренно принимали смерть. Всё происходящее напоминало осенний листопад. Только вместо оранжевого пламени, что спустилось на грешную землю, чтобы принять смерть, с небес низошли ангелы – крошечные и холодные, но лишь по той простой причине, что пока о них никто не знал. Их видели лишь очнувшиеся ото сна. Остальные равнодушно давили ногами.

Александр Сергеевич резко замер. В глаза порхнула стайка очередных светлячков. Сдавленный стужей ветер решительно протиснулся под воротник.

Следы оборвались.

«Нет. Просто свернули».

Александр Сергеевич глянул в том направлении, куда стелился притоптанный снег.

В тусклом свете проступили прямоугольные контуры. Четырёхугольная крыша. Покатый козырёк. Занесённые ступени.

«Беседка! Ну конечно, как я мог забыть! Здесь всегда стояла беседка!» – Александр Сергеевич решительно зашагал в сторону постройки.

Снега навалило уже порядочно – ноги провалились буквально по колено. Однако Александр Сергеевич не обращал на данность внимания. Его мозг был заряжен на действие, и именно эта необходимость увлекала покорное тело всё дальше и дальше.

Над головой трещали сучья деревьев. Свистел носящийся меж стволов ветер. Похрустывали под ногами снег. Рычал вечер...

«Рычал?» – Александр Сергеевич замер, прислушался.

Ничего кроме воя ветра и шороха снежинок.

Хотя нет. Вот, снова! И снова. Будто где-то совсем рядом затаился голодный хищник. Затаился, в ожидании добычи.

Внезапно Александр Сергеевич понял, что уже давно видит у ступеней беседки, вперемешку с давешними следами, что-то ещё.

«Словно два уголька, что вывалились из топки. Только этого не хватало! Не хватало, помимо всего прочего, впутаться во что-то ещё!»

Сумерки сгустились: нависли над головой, точно разведённые крылья.

Ветер вынес из пурги недовольное ворчание. Нет, оно было вовсе не злобным или зловещим, скорее уж предупреждающим, дающим понять, что не стоит лишний раз испытывать судьбу почём зря: убирайся по добру по здорову – так будет лучше для всех!