Текст книги "Сквозь тернии"

Автор книги: Александр Юрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 51 страниц)

Яська вздрогнул. Не от страха и не от холода. Скорее от неожиданности, потому что Шельма притих, точно прочёл его мысли. Яська проследил взгляд притаившегося кота. С той стороны окна задёрнули шторки. Хотя...

Шторки колыхнулись и заново сложились.

Яська заорал во весь голос, потому что увидел то, что обернулось. Это был ночной ужас. Он сложил за спиной перепончатые крылья и склонился над кроваткой.

Склонился над ним.

Яська завизжал что есть мочи.

Шельма зашипел, как шкварки на раскалённой сковороде. Соскочил с коленей и метнулся на ту сторону – вроде как через приоткрытую форточку.

Звёзды вспыхнули и погасли.

«На какую сторону?..»

Яська открыл глаза. Было холодно, душу сковал космический мрак. Половицы за спиной еле слышно поскрипывали – по ним будто кто-то ходил. Яська почувствовал, как вдобавок ко всему остальному, леденеет и сердце. Он пересилил страх, резко обернулся – ничего. Только тьма и бледный квадрат окна, за которым тоже ничего нет.

«А половицы скрепят всегда, сами по себе, отдыхая от повседневных шагов. Кажется, так говорила ещё бабушка... или мама...»

Яська протянул руку к тёмной куче у кровати. Сжал бесчувственные пальцы. Потянул сброшенное одеяло на себя. Укутался. Снова отвернулся к стене.

Ближе к утру явилась тётя Поля, собственной персоной. Она стояла посреди своей квартиры и сжимала в трясущихся руках мешок – тот самый, что разродился днём жуткими тварями. Яська побледнел, а тётя Поля сказала дребезжащим голосом:

«Ясь, а Ясь, посмотри-ка на это... – Она положила мешок на пол, разжала скрюченные пальцы и отступила в сторону. – Оно стоит того».

Яська смотрел, не в силах отвести взгляда. Даже не обратил внимания на очередное «Ясь, а Ясь...»

Внезапно мешок зашевелился. Потом зашипел, принялся мяукать. Под конец квартиру тёти Поли заполнил душераздирающий кошачий вой, от которого можно было запросто сойти с ума. Казалось, что сидящее в мешке существо заживо режут на части тупым лезвием, чиня нестерпимую боль. Однако ничего подобного не было и в помине – мешок лежал на полу нетронутый.

Откуда не возьмись снова возникла тётя Поля. Точнее её тень на фоне мерцающего серебром окна. Яська невольно отступил. А тень подняла над головой совковую лопату и стремительно опустила её вниз, прямиком на извивающийся мешок. Вой тут же стих. Мешок замер, а пол под ним стал буквально на глазах темнеть.

Яська отступил ещё на шаг и закрыл ладонями глаза.

Тень тёти Поли сказала гнусавым голоском:

«Ясь, а Ясь, смотри, как они возвращаются из бездны.

Яська, словно загипнотизированный, посмотрел сквозь разведённые пальцы. На карнизе за окном сидел довольный Шельма и, как ни в чём не бывало, умывался лапой. Он на секунду оторвался от своего занятия, глянул на шокированного Яську вертикальными зрачками, приподнялся и принялся тереться облезлым боком о деревянную поверхность оконной рамы.

Яська отрешённо мотнул головой. Прохрипел, обращаясь не то к тени тёти Поли, не то к самому себе:

«Это не он. В мешке был не он!»

Тень тёти Поли вышла на свет.

Яська невольно вскрикнул, уткнувшись лопатками в холодную стену – дальше отступать было некуда. Перед ним стояла вовсе не тётя Поля, а некое сгорбленное существо, укутанное в чёрную мантию с капюшоном на голове.

Существо сплюнуло на пол синюю слизь, прохрипело, истекая слюной:

«Там вообще никого не было», – оно склонилась над мешком. Развязало верёвку. Вывернуло мешок наизнанку.

К ногам Яськи хлынула бордовая жижа. Существо сипло рассмеялось, откинув пустой мешок прочь; а Яська привстал на цыпочки.

«Лихо придумано, а Ясь? – Существо надвинулось. – И не подумает никто, как, оно, есть на самом деле...»

«А как на самом деле?» – спросил Яська, силясь дышать ртом.

«Шельмы выходят на Путь за вами. Чтобы увести во тьму вслед за собой. Они-то вернутся обратно, а вот человек – вряд ли. Ведь у человека всего одна жизнь. Разве не так?»

Яська глупо мигнул. Посмотрел на кота за окном. Потом снова себе под ноги.

«Ну так что, рискнёшь открыть? – ехидно спросило существо. – Ясь, а Ясь, рискнёшь впустить её к себе?»

«Её?»

«Бездну!» – Существо упало на колени, в кошачью кровь, и принялось скукоживаться, уменьшаться в размерах, точно засушенный фрукт.

Яська наблюдал за жуткой трансформацией разинув рот.

Существо уменьшилось до размеров козявки и прыгнуло Яське на локоть. Яська тут же махнул рукой, словно на ту посадили энцефалитного клеща. Хотя было и того хуже!

Козявка удержалась. Противно запищала, такое ощущение, прямо в ухо:

«Ясь, а Ясь, ты главное, прежде чем идти, хвоста ему накрути, чтобы злее был! Тогда он точно доведёт, будь в этом уверен!»

Козявка надула изо рта шарик и нырнула в него, пропав без следа, как и в первый раз.

Яська сполз по стенке, силясь совладать с проникшим в голову ужасом.

«Эй! Ты чего тут забыл?»

Яська резко обернулся на голос.

«Тимка?»

Девочка отрицательно качнула головой.

«Нет. Но можешь называть меня так, потому что у меня нет своего имени».

«Разве так бывает?.. У всех живых людей должно быть имя!»

Девочка улыбнулась.

«У живых – да. А я – не живая».

Яська сглотнул страх. На спине набухли мурашки. В груди неприятно закололо.

«Но как же...»

Девочка вздохнула.

«Мне запрещено рассказывать. Да я и не помню толком ничего».

«Но почему нельзя? Кто запрещает?!»

Девочка оглянулась по сторонам.

«Они».

Яська тоже огляделся.

«Они?..»

Девочка утвердительно кивнула. Развела руки по сторонам, словно в попытке охватить ими ночь.

«Те, что наблюдают. Они есть сосредоточие Тьмы. А Тьма – внутри наших голов. Она – повсюду. От Неё невозможно скрыться или бежать, потому что Она в курсе всех наших страхов и тайн. Ей можно только противостоять. Причём по обе стороны горизонта, – девочка вздохнула. – Зря ты «плаваешь» именно сюда. Хотя... Любой на твоём месте, думается, совершил бы ту же ошибку».

«Но я же просто сплю! Я не могу никуда плыть!»

«Всё ты можешь, просто сам не желаешь признавать этого. Ты засыпаешь с мыслями о Тьме, соответственно, Она к тебе и приходит. Точнее не к тебе, а на твой Путь. Это очень опасно: однажды может затянуть под «покрывало».

«Что ещё за покрывало? Постельное?»

Девочка улыбнулась.

«Дурашка. Совсем как мой... – Она осеклась, потупила взор. – У вас есть такое понятие, как «чёрная дыра». «Покрывало» сходно с ней по своей структуре. Оно затягивает на другою сторону и, если не можешь «плыть», больше не вернёшься. Или не проснёшься – как тебе понятнее. А тогда останется только надежда и больше ничего».

Яська посмотрел на девочку – та в полумраке изучала линии на ладонях.

«Так тебя всё же затянули?»

Девочка вздрогнула. Улыбнулась, словно они пугали друг друга страшилками на чердаке какой-нибудь загородной дачи. Сразу же посветлело. Девочка улыбнулась ещё шире.

«Ведь можешь, когда захочешь. А меня сманил он», – и она указала пальцем на кошачью морду за окном чердака.

Кот злобно зашипел, ощетинился, скакнул на сук огромного дерева вымахавшего выше крыши.

Яська огляделся по сторонам. Это была вовсе не дача, а чердак на крыше дома его бабушки. За мутным стеклом занимался рассвет.

Девочка погрустнела.

«Прости, но мне нельзя тут долго находиться. К тому же рассвет...»

«Побудь ещё хотя бы минутку!»

«Нет, – девочка скользнула в тёмный угол. – Если вдруг где-нибудь застрянешь, ищи угол – вернейшее средство, чтобы выйти на Путь. И ещё: не верь, чего бы Они тебе не обещали».

«Тимка, постой! – Яська бросился вслед за девочкой. – Кто же ты такая?! Ответь мне, прошу!»

Ответом была пустота.

За окном противно проскрипел соседский котяра. Яська вздрогнул. Обернулся на свет. Он по-прежнему находился на знакомом чердаке, вот только не всё обстояло как прежде. Кое-что изменилось, да так, что Яська со стоном сполз вниз по стене. Вокруг царило непреодолимое отчаяние. Вокруг царила реальность.

12.

Совершенно спонтанно Яська вспомнил момент, когда ему впервые в жизни пришлось «плыть». Возможно, именно в тот день в мрачных коридорах пространств он и повстречал всепроникающую Тьму, что нацелила в его грудь свой указующий перст, в надежде рано или поздно, прибрать к рукам столь редкостный вид гомо сапиенс.

Случилось это позапрошлой зимой, незадолго до новогодних каникул. По обыкновению, в школе между третьим и четвёртыми уроками случалась «большая перемена», во время которой работала столовая. Ещё можно было питаться в буфете, расположенном сразу на входе, но мама категорически запретила Яське даже близко подходить к «местному фаст-фуду». Мол, ещё неизвестно, из чего именно приготовлена тамошняя пища, и чем всё впоследствии может обернуться.

Яська рос послушным мальчиком, а оттого перечить маме не стал. Да и смысл, когда и в школьной столовой кормили – пальчики оближешь! Особенно весело становилось в дни школьных собраний, когда часть столовых стульев «разбредалась» по учебным классам, в результате чего есть приходилось стоя. Все галдели наперебой, швырялись макаронами, а обжора, Вадик Ануфриев, по кличке Нуф-Нуф, довольно подмечал, «что стоя в него только ещё больше влезет»!

Именно так всё и обстояло с утра в тот студёный декабрьский день, когда вроде бы ничего не предвещало неприятностей, а даже, наоборот, складывалось как нельзя лучше. А началось всё с того, что завуч, Нина Андреевна, пришла на первую пару и заявила от дверей под всеобщее ликование следующее: обед сегодня будет совмещённый, а занятия – сокращёнными. Всё это, ввиду подготовки к новогоднему утреннику.

Тут сразу же следует оговориться, что для экономии времени младшие классы, как уже упоминалось выше, питались между третьим и четвёртыми уроками, а старшие – между четвёртым и пятым. На практике, как понял сам Яська, дело было вовсе не в экономии времени, а в количестве уроков. У старшеклассников же их больше, нежели у первачков, отсюда и вывод: первых стоит кормить попозже, ведь и домой они попадут лишь ближе к вечеру.

Яська сразу что-то почувствовал. Он не мог сказать, что именно, но что что-то стало не так – факт. Возникло какое-то тянущее ощущение, словно в ожидании предстоящей беды. Ещё и сосед по парте, Димка Шмыгунов, по прозвищу Шмыга, разошелся: дескать, можно будет поближе на взрослых девчонок посмотреть, а то они вечно «трутся» за школьным углом, куда без приглашения лучше и не соваться.

Иначе можно запросто угодить в немилость к Стасику Ищенко. Собственно, Стасиком его звать никто не решался. Тем более, был яркий пример, который наглядно демонстрировал, что станется с тем, кто рискнёт обратиться к Стасику по имени или, не дай бог, фамилии.

Беднягу звали Санька Прыгунов. До несчастного случая – Рыгун в иерархии школьных прозвищ и погонял. А после всего случившегося, даже страшно себе представить кто... Всё дело было в Санькином характере – застенчивый чересчур. Но и отпор, в случае чего, дать мог.

Яська толком и не знал, из-за чего именно возникла склока между Санькой и Ищенко. Одни говорили, что Стасик взял у Саньки денег в долг, а отдавать не пожелал, другие – что просто привязался на перемене в школьном коридоре, третьи высказывали версию, будто виноват, в первую очередь, сам Санька – знал ведь на кого «бочку катит». Так или иначе, сцепились они в школьном коридоре, а тут, как назло, директор Дим Дымыч подоспел – Дымыч, не оттого, что постоянно дымит, а просто отдавая дань отчеству: Дмитриевич.

Дим Дымыч хвать одного за шхибот, хвать другого, и ну выпытывать, кто виноват. Ищенко естественно в молчанку сразу, лишь изредка улыбнётся так злорадно, уже на месте вынашивая план кровавой мести. А Санька возьми да и скажи, что они со Стасиком просто так играли. Вот и всё. Это в суде, после вынесения приговора, и молотком по столу – трах, – и гомон, и возмущения обеих сторон. Тут же всё тихо – даже мухи между рам затаились, предчувствуя беду.

Дим Дымыч пожурил обоих, повоспитывал на месте, да и отпустил за неимением доказательств. А на следующей перемене Стасик Саньку хвать – и прямиков в туалет для девочек! Говорят, так головой и окунул, хотя верится, правда, с трудом. Так или иначе, но свет на события тех злополучных дней могли пролить лишь двое, однако они упорно молчали. Санька ходил ниже травы, ни с кем не разговаривая, а Стасик по-прежнему лыбился, нагоняя страх на малышню одним своим внешним видом.

Именно тут и начиналась первая странность.

Стасик хоть и учился в девятом классе, ростом едва ли превосходил самого Яську, а Прыгунову и вовсе еле до подбородка дотягивал. Оттого и звали Децл, по аналогии с общеизвестным рэпером, что, не смотря ни на что, несказанно льстило самому Стасику. Назови его Санька при Дим Дымыче именно так, возможно, ничего бы столь радикального и не было, а так... Так, расхлёбывай теперь, Санька.

Яська понимал, что шутить в подобном случае может только идиот. А как показала практика, последних в его школе оказалось предостаточно – много больше, нежели нормальных учеников. Саньку шпыняли, толкали, пытались снова затащить в туалет. А Децл ходил – руки в брюки – такой воровской походочкой и всё подначивал: «Так эту Дусю, так... Может завтра в платьице придёт».

Все ржали, а Яська был готов вцепиться в глотки этим бесчувственным извергам, на вроде обозлённого хищника. Только разве справишься со всей этой сворой в одиночку... Тут и впрямь нужно быть бешеной собакой – не меньше! – а так даже ловить нечего. Собирать компанию тоже не имело смысла – настоящих друзей не было. Таких, которые могли бы просто встать за спиной, не спрашивая, зачем и почему. Надо Яське, значит надо и им, а о подробностях – потом.

Конечно, можно было хотя бы попытаться прощупать почву под ногами, однако это смахивало на ещё большую нелепость, нежели попытки настроить против Стасика кого-нибудь из одноклассников. Точнее не настроить, а принудить к активным действиям, растолкать от спячки. У Децла были шпионы в каждом классе, даже у малышни! Шепни только что-нибудь не то и всё, можешь считать, что твоя песенка спета. В этом случае надейся на чудо: что подвернёшься под руку не самому Ищенко, а кому-нибудь из его заместителей. Но и тут ещё не факт, что пронесёт.

Заместителей было трое, и вместе с Децлом они составляли костяк малолетней банды извергов, что нагоняла ужас на целую школу. Яська хоть и был намного младше этой самой шпаны, всё равно как-то иначе называть Децла-сотоварищи просто не мог – именно, что малолетняя.

Самым старшим был Генка Рыков, в обиходе просто Чича. Маленький с темной, как у цыганёнка кожей, развалистой походочкой и абсолютно лысым черепом. На переменах он в открытую курил «Мальборо», не страшась ни учителей, ни завучей, ни самого Дим Дымыча. На все устные замечания Чича тупо ухмылялся и гыгыкал, подражая тюремной урке: «Ну я вас умоляю, гражданин начальник, я же не в себя...» Наглость Чичи была не показной. Папа – видный казначей, к тому же вертящий крупные суммы в сфере среднего и дошкольного образования. С такого мало что спросишь, в особенности, за нерадивого сынка. Яська видел пару раз Чичиного отца. На первый взгляд ничего криминального, статный такой дядечка, в деловом костюмчике и тёмных очках, он сходу затолкал проштрафившегося сыночка в шикарный «Ауди», а сам завёл беседу с Дим Дымычем, относительно какого-то там «крупнокалиберного финансирования на выгодных условиях для обеих сторон». Возможно, отец как-то и воспитывал Чичу дома, однако его педагогика явно не приносила никакого результата, особенно если брать в пример поведение сынка вдали от родных пенат.

Вторым под Стасиком ходил Гуня. Длинный хлыст с копной пепельных волос и постоянно влажными губами. Самая настоящая присоска, а не рот! Гуня носил обвислый клифт с множеством заклёпок и побрякивающих ремешков, такие же безразмерные штаны с ширинкой в районе коленок и здоровенные ботинки с металлическими набивками на носах. У этого на пути лучше не стой, а тем более, не «втыкай»! Бил Гуня, не задумываясь, преимущественно ногами. Но не сильно. Яська сам однажды попал под раздачу. Заигрался на перемене с дружками, попятился и наступил на ногу стоявшему позади Гуне. Тот выпучил глаза, точно припадочный, и, не раздумывая, влепил Яське оплеуху. Правда, опять же не сильно – ладонью по лбу, – отчего-то не пожелав бить ногами. Возможно, просто не хотел марать свои «Гриндерсы» именно об Яську. А Яська с замиранием духа прокатился на заду по гладкому паркету под смех одноклассников и недобрую ругань Гуни. Можно сказать, он и впрямь тогда отделался малой кровью. Точнее обошлось совсем без крови. А вот некоторые попадали в истинную немилость. Разбивались носы, зажигались фонари под глазами, звенели лбы и затылки. И всё это быстро, без раздумий, как в порядке вещей.

Но куда страшнее было прогневить третьего участника банды – коренастого Схрона. Сложно сказать, откуда именно пошло прозвище, из каких потаённых закутков ледяного космоса. Схрон появился в Яськиной школе год назад – кажется, его родители переехали из Питера, хотя ходили слухи, что последних и вовсе нет, а живёт Схрон у родной тётки. Однажды Яська услышал разговор, будто Схрон водится с взрослой шпаной – с той, что самая настоящая! – и уже несколько раз был на приводе в детскую комнату милиции. Возможно, именно поэтому и случился переезд. Однако Схрон ничуть не потерялся в новом коллективе: он быстро нашёл себе товарищей по интересам и взглядам на жизнь в лице Чичи, Гуни и Децла.

Схрон был светловолосый, голубоглазый, приятный на лицо – ни что в нём не выдавало задатков скрытого психа. А они были. Схрон оказался исключительным садистом. В отличие от Гуни, он не бил просто так, за какое-нибудь недоразумение. Не унижал морально подобно Ищенко. Не хамил учителям, как то любил делать Чича. Нет, это всё было не его, не располагало, так сказать, к себе, не грело душу, если таковая вообще имелась. Схрон мучил физически, а перед этим долго присматривался к пёстрой толпе окружающих себя сверстников. Он действовал как самый настоящий маньяк. Примечал жертву – какую-нибудь «мамину мулю» или чересчур зазвездившегося остряка, – долго следил за ней, встречая у школьных дверей и провожая до подъезда, запоминал маршруты следования. Затем просто где-нибудь подкарауливал и всё. Для бедняги это было началом конца.

Яська не знал, что именно делал Схрон со своими жертвами. Никто не знал, потому что все пострадавшие попросту боялись говорить. А Мишка Соломонов – получивший за слишком еврейскую фамилию – забивал на школу всякий раз, как случался медицинский осмотр. Говаривали, что Схрон что-то сделал с Мишкиным телом... что-то такое, чего Мишка очень стыдился. А, между прочим, все знали, что Мишка никакой не еврей – на уроке истории он рассказывал свою родословную, и в ней не было ничего про иудеев. Это помнили все. И, тем не менее, молчали... Как молчал и сам Яська.

Так или иначе, Яська ну хоть убей, не мог понять, отчего эта троица ходила в узде какого-то милипизерного Децла, который только и мог, что издеваться над ребятами помладше, да подначивать других, когда самому лень ввязываться в драку. Чего он им такого сделал? Чего наобещал?

Стасика Ищенко Яська знал не понаслышке – тот жил в соседнем подъезде. В детстве они вроде как играли вместе. Хотя какие это были игры... Стасик – тогда он ещё не был Децлом – гонял с друзьями в дворовой коробке «банку» и позволял укутанному в «перины» Яське сидеть на деревянном бортике и восторженно лицезреть игру. Помниться, пару раз назвал «соседом», когда проносился мимо: «Чего, сосед, нос повесил ниже ушей? По мамке скучаешь?..» Тогда Яська просто улыбался, даже не подозревая, во что превратится Стасик по прошествии каких-то там двух лет.

И, возможно, именно по этой причине Децл никогда его не трогал, а во дворе дома даже здоровался, правда лишь когда узнавал: «Здорова, Ясик! Может, пыхнешь с нами, а сосед?»

Яська отнекивался и спешил поскорее пройти место тусовки; а в след ему нёсся Чичин стеб и вкрадчивый шепот Схрона. Яська предпочитал не вслушиваться – всё равно ничего хорошего о себе не услышишь, а если и услышишь, так что с того...

В столовой на третьей перемене было не протолкнуться. Пищала детвора, смеялись ребята постарше, беседовали выпускники. Звенели ложки. Скрипели по кафелю ножки стульев. Пахло борщом и свежей заваркой. В занавешенные окна с трудом пробивался бледный свет кроткого декабрьского дня.

Яська наступил на солнечный луч и замер, не зная как быть. Откуда он взялся? С самого утра – низкие облака, даже снег пару раз заряжал, а тут, смотри ты, распогодилось к обеду.

Они взяли на пару со Шмыгой наваристого борща, картофельных котлет с мясной подливкой и компот – в общем, как обычно, – и направились к столикам.

Тут-то всё и началось. Конечно же виноват был сам Шмыга – не за чем было так откровенно пялиться на взрослых девчонок, особенно когда где-то поблизости ошивается Децл со своей шайкой. Однако Шмыге не повезло вдвойне. Самого Децла поначалу рядом не оказалось, зато оказались Чича и Схрон. Последний видимо уже давно имел на Шмыгу зуб, потому что сразу же заявил:

– Сегодня после уроков даже не думай бежать. Лучше сам на выходе жди. А попытаешься улизнуть, ещё хуже будет. Усёк, мясо?

– Да он обмочился, смотри! – Чича указал на Шмыгину ширинку и заржал, будто цирковой осёл. – Вы посмотрите только! А ещё на кобыл засматривается. Эй, Пантелеева, ты б зассыхе дала?

Римка Пантелеева – местная достопримечательность, точнее «точка доступа», как выражались между собой старшеклассники – развела указательный и средний пальцы правой руки, после чего просунула сквозь них розовый язычок.

– Кобыла, блин, – выругался Чича, вновь возвращаясь к сконфуженному Шмыге. – Ай, и встрял ты, малыш. Схрону ох как не нравятся трусишки-зассышки. Правда, Схрон?

– Истину говоришь. Ничего, мы сделаем из этого половозрелого сопледона настоящего мужика. Правда, Муся?

– Отвалите от него! – Яська сам не понял, как подобные слова могли слететь с его языка.

Схрон резко обернулся. Уставился голубыми глазками, не мигая, желая запомнить на всю свою жизнь единственное существо на планете Земля, что осмелилось дать отпор.

– Что ты сказал?

Яська смотрел, как еле уловимый сквозняк играет светлыми волосинками на голове Схрона и желал поскорее провалиться сквозь землю, точнее сквозь кафель. И не важно, куда именно, лишь бы подальше от сегодня, Схрона и всех остальных!

– Аверин, ты чё, с дуба рухнул? – Чича недобро улыбнулся. – Забылся что ли совсем?

– Не лезь, – отмахнулся явно заинтересованный Схрон. – Это у кого тут яйца вдруг отросли? – Он попытался дотронуться до Яськиного лица.

Яська хотел отстраниться, но кто-то гадкий поставил ножку – наверняка подлый Чича! Яська полетел под всеобщий смех, сыпля тарелками, расшвыривая стулья и дико завывая от пролившегося на коленки борща.

Странно, но страх не подоспел и после этого. Наоборот, сделалось только ещё злее. Лишь здравый рассудок удерживал на месте, иначе Яська не посмотрел бы на то, что противников двое. Он машинально огляделся по сторонам в поисках Шмыги. Того и след простыл – вот ведь гад! Действительно, Шмыга, иначе и не скажешь! Заварил кашу и свалил, оставив его, Яську, один на один с отъявленными отморозками. Настоящий друг, ничего не скажешь.

Яська отшвырнул прочь поднос, смахнул с мокрых штанин остатки свеклы, гневно уставился на ухмыляющегося Схрона. Тот наклонился и протянул руку.

– Чего же ты на ногах не стоишь? Кормят плохо? А с виду не скажешь – нормально так затарился.

Яська отмахнулся от протянутой руки.

Откуда не возьмись, появился Децл. Толпа зевак расступилась перед ним, точно стая безвольных бандерлогов. Затем снова сомкнулась, в предвкушении представления.

– Чего это тут? – спросил Децл с показной хрипотцой. – Сосед, никак ты?..

Яська поднялся на ноги. Не оглядываясь, определил, что его взяли в кольцо – не убежать. Сзади подкрался Схрон, справа – Чича, слева возвышалась стена. На выходе из столовой сгорбился Децл.

– И чего этот деятель учудил? – спросил Стасик, поглядывая то на Яську, то на своих подельников.

– А он себя Робином Гудом возомнил, – ощерился Чича. – За дружка вступился.

– Да ну... – Децл присвистнул. – А дружочек-то где?

– А дружочек того... – вновь влез Чича. – Обделался и дёру дал.

Децл и глазом не моргнул, словно заранее знал ответ.

– Значит, в герои потянуло, соседушка? Моя это вина. Не углядел. А на первый взгляд, такой спокойненький всегда был, как бы ни при делах. Ну ничего, мы это сейчас исправим. Парни, держи его.

Яська даже дёрнуться не успел: на одной руке повис Чича, на другой Схрон. Последний тут же заломил кисть за спину, так что из Яськи глаз брызнули слёзы.

– Вот и несмеяна наша расплакалась, – с гадкой улыбочкой прокомментировал Чича, по видимому не совсем понимая, причём тут одно и другое.

Яська кое-как совладал с болью и попытался вывернуться. Тщетно.

– Отпустите, гады!

Схрон ещё сильнее заломил руку, отчего Яська утратил чувствительность в пальцах. Недобро хрустнули сухожилия. Схрон заметил полушепотом:

– Не рыпайся, дурачок. Слышишь, как кости хрустят? Или в травмпункт так хочется?.. Успеешь ещё, не бзди.

Яська сник, будто муха в силке паука, обреченная на мучительную смерть. А чего делать? И без того понятно, что не вырваться. Плакать и звать на помощь – превыше его сил. Остаётся ждать, что будет дальше. Хотя и без того понятно: ничего хорошего.

«Звонок, что ли, прозвенел бы уже...»

Хотя надеяться на то, что банда мучителей сменит планы относительно своей жертвы по столь незначительному поводу – по крайней мере, верх самоуверенности. И впрямь, чего им до каких-то там уроков... Одним больше прогуляют, одним меньше, что с того?

Совершенно спонтанно Яське вспомнился луч света, пробившийся сквозь окно внутрь столовой, когда ещё ничего не предвещало беды. Вот она жизнь, обманчивая и до боли подлая, хоть плач! Вроде поманит лучиком – как человек рукой беспечную синичку, чтобы покормить, – а потом хвать и ну мучить.

«Ладно, когда ещё за дело, а тут-то за что? За Шмыгу? За его поруганную честь?..»

Хотя...

Нет, это случилось бы и так, без Шмыги, потому что накипело. Осточертело день изо дня наблюдать весь этот беспредел! Особенно когда одним плевать, а другие привыкли настолько, что жить как-то по-другому уже просто не могут. Убери Децла и его шайку, так ещё неизвестно, что воцарится на их месте. Новый тоталитарный режим или всё же оттепель... Недаром говорят, что волки – санитары леса. Искореняют невидимую заразу. Притихших сонь, что утратили самоконтроль, смирившись с предложенным режимом. Индивидов, вроде него самого, которым наплевать на путь и смысл. А раз так, пускай делают с ним что хотят. Так или иначе, всё к этому и шло.

Яська выдохнул обиду и боль. Выпрямился, позволяя Схрону и Чиче полностью контролировать свои руки. Безразлично посмотрел на Децла: мол, давайте, унижайте у всех на глазах, плевать!

Но ничего не произошло. Момент словно и задумывался с той лишь целью, чтобы Яська осознал истину, что ускользала от его внимания изо дня в день: жить так, как живут они все – неправильно. Нужно что-то менять. А для этого нужно научиться противостоять. И Яська всё это понял.

– Так, что это тут у нас за балаган?

Ряды любопытных зрителей тут же поредели. Яська почувствовал, что его больше никто не держит. Он тут же оглянулся на своих конвоиров – те пятились в разные стороны, руки в брюки, улыбочки на лицах: мол, мы не при делах из-за чего весь сыр бор, это всё Аверин.

Яська переступил с ноги на ногу, не веря своему избавлению, и только сейчас почувствовал, что вымок ниже пояса буквально до нитки от пролитого борща. Догадка больно прочертила по истерзанному сознанию, но Яська всё же заставил себя оставаться на месте – позорное бегство означало проигрыш в самом начале игры. А потому он лишь размял затёкшие руки. Боль не преминула скользнуть от локотка и выше.

Напротив, между столами, застыла Инесса Карловна, учительница биологии и химии. Не смотря на свою кричащую – точнее каркающую фамилию, – учительница, в большей мере, походила на престарелую утку. Даже ходила эдак по-утиному, переваливаясь с боку на бок.

Инесса Карловна приспустила очки, глянула поверх дужек сначала на всклокоченного Яську, затем на скучающего Децла – тот всем своим внешним видом умело демонстрировал полнейшую непричастность ко всему происходящему, – кивнула, словно поняла, в чём именно дело, и водрузила очки на место.

– Значит, снова Ищенко... Только на сей раз с Авериным. Замечательно. И что же не поделили? Борщ?

Децл шикнул – так это пренебрежительно: тсс... Мол, давайте, госпожа начальница, шейте дело.

– Ты пошикай ещё у меня тут! – сразу же отреагировала Инесса Карловна. – И так только из-за неблагополучной семейной обстановки держишься. Были бы родители живы-здоровы, – давно бы пошёл с благодарственным напутствием!

Яська увидел, как по лицу Ищенко пробежала нездоровая рябь, а пальцы сами собой сжались в кулаки.

Тут следует сразу же оговориться о Стаськиных родителях. Точнее о погибшем отце и спятившей по этому случаю матери. Всё произошло три года назад – Яська отчётливо помнил тот вечер: крики во дворе, звон бьющегося стекла, звуки борьбы. Самая настоящая вакханалия, какой до этого был лишён их тихий дворик. Первобытный ужас, что не так-то просто забыть.

Отец Ищенко работал пожарным. Чего и говорить, нормальный Стасик – до того, как превратиться в злобного Децла – ходил, задрав нос. В особенности, если рядом находился отец. О том, что происходило с дворовой малышнёй, когда за отцом Стасика приезжала настоящая пожарная машина, не стоит даже упоминать – нужный градус эмоций выдержать всё равно не удастся.

Яська помнил, как однажды ему всё же удалось одним глазочком заглянуть внутрь сдвоенной кабины. В тот момент машина казалась звездолётом, прибывшим из другой галактики! Всюду лампочки, кнопочки, тумблеры, похрипывающая радиостанция. В общем, есть от чего потерять дар речи. Однако то было лишь началом представления. Пользуясь уважением в среде папиных друзей, Стасик однажды пробрался на место рулевого и включил сирену. Ухнуло так, что бездомные коты рассыпались по двору, будто шарики из разлетевшегося вдрызг подшипника по столу! Полосатые рожи потом ещё с неделю обходили недобрую подворотню стороной, злобно скрипя по соседним скверикам и люкам теплотрассы. Признаться, Яська и сам чуть не упал. Во всём был повинен шок – он как бы вырвал опору из-под ног. Уши естественно заложило, а Стасик долго смеялся, наблюдая за тем, как «несмышлёный Ясик» чудно открывает рот, силясь вернуть утерянный слух.

Но в один жуткий вечер веселье закончилось. Как Яська понял из отрывистых разговоров родителей, случилось что-то страшное.