Текст книги "Путевые впечатления. В России. Часть вторая"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

На вершине Поклонной горы вся французская армия замедлила шаг, и солдаты, подняв кивера на штыки и мохнатые шапки на концы сабель, разом воскликнули: "Москва! Москва!"

Наполеон, услышав эти крики, пустил коня в галоп и, подъехав ближе, поклонился, словно простой паломник, святому городу.

И в самом деле, с такого расстояния, с такой высоты Москва являет собой удивительное зрелище: перед тобой предстает настоящий восточный город, а то и целая восточная страна. Было утро 14 сентября 1812 года.

"14 сентября, – пишет г-н Бутурлин, русский историк нашей кампании 1812 года, – в день вечного траура для истинно русских сердец, в три часа утра, армия снялась с лагеря в Филях и через Дорогомиловскую заставу вошла в город, который ей предстояло пересечь из конца в конец, чтобы выйти через Коломенскую заставу. Москва являла собой скорбное зрелище: вид русской армии на марше напоминал скорее похоронную процессию, чем шествие войска; офицеры и солдаты плакали в ярости и отчаянии".

Мы тоже остановились на вершине Поклонной горы, однако для нас это было возвращение во времени, и мы двигались из будущего в прошлое, скорбя о великом поражении, тогда как армия и Наполеон шли из прошлого в будущее, исполненные радости, надежды и гордости.

Затем мы продолжили свой путь и вскоре проехали через село Вязёмы, некогда принадлежавшее Борису Годунову: здешняя церковь и ее причудливая звонница были построены по его чертежам.

За Вязёмами следовала Нара, вместе со своим озерком пожалованная в 1654 году Алексеем Михайловичем монастырю святого Саввы Звенигородского.

Столбы, увенчанные орлами, указывают, что это царское владение.

Затем мы проехали Кубенское; в это время туда входило стадо овец, которые шли сами, без пастухов; стадо принадлежало всей деревне, и каждая овца, зная свою овчарню, самостоятельно возвращалась домой.

Прежде я видел, как точно таким же образом расходилось стадо коров в Москве, и это дало мне повод сказать, что Москва не город, а большая деревня.

Мыслимо ли представить себе стадо коров, идущее без присмотра по Лондону или Парижу?

Вечером мы были в Можайске. Там нам пришлось три часа прождать лошадей. Воспользовавшись этой задержкой, мы поднялись на утес, где находятся развалины древнего кремля, и побывали в церкви святого Николая Чудотворца.

Святой изображен держащим в одной руке церковь, а в другой – меч.

Наполеон, проезжая через Можайск, дал приказ пощадить церковь.

На другой день после битвы на Москве-реке он остановился в маленькой деревушке в полульё от Можайска, а 9-го утром французам пришлось выдержать довольно жаркий бой, чтобы занять город. Когда император въехал в Можайск, его улицы еще были завалены телами убитых и раненых русских.

"Соратники, – говорит Ларрей в своих «Запи сках», – бросили этих несчастных без какой бы то ни было помощи. Убитые лежали вперемешку с живыми".

Очень странно, что Ларрей удивляется зрелищу, которое, должно быть, так часто представало его глазам.

Император оставался в Можайске с 9-го по 12-е. Своим жилищем он избрал (а вернее, это сделали квартирмейстеры) большой, еще не достроенный дом, без дверей, но с закрывающимися окнами.

Туда принесли несколько печей, ибо ночи уже стояли холодные.

Император занимает весь второй этаж.

Это большой белый дом, расположенный посреди площади; у него два входа, к которым поднимаются по ступенькам.

Здесь Наполеон намерен возобновить кабинетные занятия, прерванные пять дней тому назад, но три последние ночи, проведенные им в палатке, совершенно лишили его голоса, и он не в состоянии диктовать.

Он вынужден писать сам; семь секретарей, в числе которых граф Дарю, князь Нёвшательский, Меневаль и Фен, пытаются разобрать его неразборчивый почерк.

Он составляет здесь бюллетень, в котором сообщается о сражении, пишет императрице и циркулярным письмом предписывает епископам служить благодарственные молебны по всей империи.

Но главное, что удерживает Наполеона в Можайске эти три дня, – это опасение, что у него нет в достаточном количестве боеприпасов, ибо с нашей стороны во время сражения произвели девяносто одну тысячу пушечных выстрелов!

Лишь успокоенный рапортом генерала де Ларибуазьера о том, что восемьсот артиллерийских повозок достигли Смоленска, император покидает Можайск.

Только в три часа утра мы получаем лошадей и снова отправляемся в путь.

На рассвете мы проезжаем мимо Ферапонтова монастыря, который французы превратили в госпиталь и в стенах которого они проделали бойницы.

Затем следует деревня Горки, принадлежащая казне: там во время Бородинского сражения располагалась штаб-квартира Кутузова.

Между Горками и Бородиным мы пересекаем Колочу, одну из тех пяти речек, что бороздят поле битвы и все пять словно предуготовили роковую судьбу земле, по которой они текут.

В самом деле, вот их названия, перечислить которые никому до меня не приходило в голову:

Кол оч а – "Борьба", О гни к – "Огонь", Сто не ц – "Страдание", Война – "Война", Сетовка – "Стенания".

После Бородина мы сворачиваем вправо и направляемся просить пристанище – заранее, впрочем, предложенное нам – в Романцево.

Как-то раз, на одном из вечерних приемов в Петровском парке, я обмолвился в присутствии молодого офицера, прапорщика Измайловского полка Жоринова, что у меня есть намерение совершить паломничество на поле сражения у Москвы-реки.

Он тотчас же написал своему другу, гвардейскому полковнику Константину Варженевскому, живущему в прелестном доме в трех верстах от поля битвы, и сообщил ему о моих планах.

Спустя неделю я получил от г-на Варженевского письмо, в котором он предоставлял в наше распоряжение свой загородный дом, своих лошадей и коляску.

Мы приняли предложение и теперь приехали туда.

Встретили нас тем радушнее, что к моему замыслу поехать в Бородино все относились как к пустым мечтаниям и на наш визит здесь не очень рассчитывали.

Нам подали ужин, приготовленный на скорую руку, и предоставили для ночлега флигель.

Утром мы выехали со двора, расположившись в коляске полковника. Кроме того, слуга вел под уздцы двух лошадей, которыми можно было воспользоваться в тех местах, где не сумела бы проехать коляска.

Я попросил полковника приказать кучеру отвезти нас на другую сторону поля битвы, даже если для этого придется сделать крюк, так, чтобы мы подойти туда той же дорогой, что и французская армия, и увидели бы равнину с той же точки.

Кучер отвез нас к месту, находившемуся чуть впереди Колоцкого монастыря.

С колокольни этого монастыря, сразу же после того, как русские были выбиты оттуда нашими солдатами, Наполеон осматривал местность и изучал поле будущей битвы.

Пятое число проходит в атаках на Шевардинский редут, возвышающийся на холме, который стоит у правого края поля. Несмотря на упорство русских, трижды бросавшихся на приступ, этот редут, оказавшись захваченным нами, так и не перешел в их руки.

Между Шевардинским редутом, сделавшимся нашим крайним правым флангом, и главной дорогой, составлявшей наш крайний левый фланг, сосредоточилась вся наша армия.

Палатка Наполеона находилась у нашего левого фланга, по другую сторону дороги, прямо перед деревней Валуево.

Это место стало священным, и никогда плуг, вспахивающий остальную часть поля, не проходил здесь.

Следовательно, еще и сегодня в нем ничего не изменилось с тех пор, как по нему ступала нога завоевателя.

Вечером конные разведчики генерала Орнано повели поить своих лошадей к какой-то реке.

"Как называется эта река?" – поинтересовались они.

"Москва-река".

"Прекрасно! Сражение, которое мы выиграем, назовут сражением на Москве-реке".

"Хорошо, – в свою очередь произнес император, которому передали эти слова, – не следует обманывать надежд этих храбрецов".

На рассвете следующего дня император надевает свой серый сюртук, садится в седло, осматривает русские аванпосты и объезжает войска, говоря с командирами и приветствуя солдат.

Генерал Пажоль как-то рассказывал мне, что Наполеон, проезжая в то утро через его бивуак, напевал мелодию, возможно чересчур надолго забытую:

Победа с песнью нам преграду отворяет!

Вернувшись с этого инспекторского смотра в преддверии битвы, он обнаруживает у входа в палатку дворцового префекта, г-на де Боссе, прибывшего из Сен-Клу, и полковника Фавье, явившегося из самых глубин Испании.

Господин де Боссе привез письмо от императрицы и портрет короля Римского.

Полковник Фавье привез известие о проигранном сражении при Арапилесе.

Наполеон пытается забыть о втором известии, чтобы целиком сосредоточиться на первом; он выставляет на пригорке рядом с палаткой портрет короля Римского, чтобы все могли видеть этого ребенка, его наследника, за будущее которого им предстояло сражаться.

Сидя на том самом месте, где был выставлен этот портрет, я делал свои записи, а Муане зарисовывал поле битвы, о котором очень легко составить себе представление.

Вся равнина, за исключением нескольких возвышенностей, совершенно плоская.

Три из этих возвышенностей принадлежат русской армии, две – нам.

На одной из них, перед палаткой императора, стоит сильная артиллерийская батарея.

На другой, на противоположном фланге, находится редут, взятый накануне генералом Компаном.

Пространство между этими двумя точками, протяженностью около одного льё, – это покатый склон, поросший кустарником, а местами мелколесьем.

Утром 7 сентября сто двадцать тысяч человек, то есть вся французская армия, разместились между двумя этими точками следующим образом.

Крайний левый фланг простирается до Беззубова, и там командует вице-король Евгений; он будет стойко держаться, и в его распоряжение предоставят такие силы, что враг не сможет его опрокинуть.

В центре, между ведущей к Москве главной дорогой, которая проходит у наших ног и едва заметной дугой изгибается по направлению к крайнему левому флангу русских, охватывая ею поле битвы, находятся принц Экмюльский и Ней, которому в этот день предстоит добавить к титулу герцога Эльхингенского еще и титул принца Москворецкого.

Поскольку здесь будет решаться судьба сражения, их поддержат три кавалерийских корпуса короля Неаполитанского, которыми командуют Монбрён, Латур-Мобур и Нансути.

Кроме того, именно там расположится император со всей своей гвардией.

На крайнем правом фланге будут действовать Поня-товский и Мюрат. Они стоят спиной к Шевардинскому редуту, занятому нами накануне.

Кутузов, который в это время отдает приказ пронести по рядам русской армии чудотворную икону, вывезенную из Смоленска, – ту самую знаменитую икону, которую в сопровождении крестного хода, проводили из Москвы туда, где теперь находится Новодевичий монастырь, – Кутузов на своем крайнем правом фланге защищен крутыми склонами оврага Колочи и батареями, установленными на высотах Горок.

Его центр располагается на второй возвышенности, находящейся в лагере русских; на вершине этого холма, за которым чернеет небольшая сосновая роща, было воздвигнуто укрепление, столь прославившееся под названием Главный редут.

Наконец, крайний левый фланг Кутузова упирается в деревню Семеновское, к которой, как и к Горкам, сзади подступает глубокий овраг.

Если бы Наполеон сохранил самоуверенность, проявленную им при Маренго, и имел бы дело с Меласом, то вот на что он пошел бы: он рискнул бы предпринять маневр, который произвел бы полную перестановку на поле битвы.

Он сосредоточил бы все свои усилия на правом фланге, хотя и рискуя прорывом на левом, и таким образом наши линейные войска, стоявшие спиной к закату солнца, оказались бы обращены лицом на север.

Вынужденные следовать за нашим перестроением фронта, русские линейные войска, стоявшие параллельно им спиной к востоку, оказались бы обращены лицом на юг.

И тогда наше правое крыло, обогнув противника, достигло бы Московской дороги, которой завладели бы Понятовский и Мюрат.

Русская армия, отрезанная от столицы, была бы загнана в огромную излучину Москвы-реки и сброшена в воду.

Но он имеет дело с Кутузовым, восьмидесятидвухлетним стариком, который, сменив Барклая де Толли, мог унаследовать от него стратегию выжидания. Наполеон пожертвует подобным маневром, способным настолько напугать русского главнокомандующего, что это заставит его отказаться от долгожданного сражения и подтолкнет его к отступлению. Наполеон возьмет быка за рога и атакует центр, рискуя оставить десять тысяч солдат в траншеях Главного редута.

Теперь предоставим слово русскому историку, которого мы уже цитировали и который подтвердит нам, что опасения императора были небезосновательны:

«Слишком явное преимущество на правом фланге французской армии должно было вынудить русских к поспешному отступлению, иначе они рисковали оказаться отброшенными к Москве-реке и утратить все коммуникации с Москвой и южными областями. Только от Наполеона зависело вынудить русских оставить их позиции, даже не вступая в бой. Для этого ему было достаточно начать маневрировать на правом фланге, угрожая их коммуникациям с Можайском, но такие маневры лишь затянули бы войну».

Итак, коль скоро император желал битвы, намеченный им план был хорош.

В течение ночи генерал Пуатвен перебросил четыре моста через Колочу, чтобы, в зависимости от потребностей боевой обстановки, принц Евгений мог быстро переходить с одного берега реки на другой.

Также в течение ночи устанавливают артиллерию: помимо батарей в Беззубове, были развернуты две другие перед боевыми порядками принца Экмюльского, и генерал Сорбье размещает в каждой из них по шестьдесят орудий из резервной артиллерии гвардии.

Кроме того, генерал Пернети собирает подвижную батарею из тридцати орудийных стволов, которая будет отслеживать перемещения войск принца Экмюльского, а вернее, опережать их.

Наконец, генерал Фуше, командующий артиллерией маршала Нея, со своего рубежа нацеливает шестьдесят орудий на центр русских, то есть на Главный редут.

Император почти не спит. Он отдает последние распоряжения. При первых лучах рассвета он вызывает дежурного адъютанта, которого находят укутавшимся в плащ и прижимающим к губам портрет молодой жены. Он быстро прячет портрет на груди и отправляется исполнять приказы императора. Это один из тех, кто останется лежать на Главном редуте.

В пять часов утра полог палатки Наполеона поднимается; офицеры, которых он вызвал к себе, ждут его.

Ледяной ночной воздух обжигает горло, и император говорит слегка охрипшим голосом:

"Господа, сегодня утром немного холодно, но вот всходит прекрасное солнце: это солнце Аустерлица!"

Затем он садится в седло и галопом скачет на правый фланг, сопровождаемый всей своей гвардией; раздается барабанный бой, солдаты берутся за оружие; полковники и капитаны, стоя перед своими полками, громко читают солдатам следующее воззвание:

"Солдаты!

Вот битва, которой вы так желали! Теперь победа зависит от вас. Она нам необходима: она даст нам изобилие, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение на родину. Сражайтесь, как вы сражались под Аустерлицем, ФридландоМу Витебском, Смоленском, и пусть самое отдаленное потомство с гордостью вспоминает о том, как вы держались в этот день; пусть о вас скажут: «Он был в великой битве на равнинах Москвы!»"

До русских доносятся крики "ура", бой барабанов и фанфары, сопровождающие императора на всем пути его следования.

Он останавливается у подножия гласиса Шевардин-ского редута, откуда отчетливо видно расположение русских – от левого фланга в Семеновском до правого в Горках.

В шесть часов тридцать минут Понятовский бросается в атаку на левый фланг русских.

В семь часов раздаются первые пушечные выстрелы: это принц Евгений открыл стрельбу, грохотавшую весь этот страшный день, когда, как мы уже сказали, только с нашей стороны произвели девяносто одну тысячу пушечных выстрелов.

У русских было шестьсот сорок орудий; сколько раз выстрелили они?

Возможно, мне не следовало бы пускаться в описание этой ужасной битвы, рядом с которой можно поставить одну лишь Гераклейскую, заставившую сказать Пирра, этого эпирского Наполеона: "Еще одна такая победа, и мы погибли!"

Но если однажды, с моей книгой в руке, другой паломник из Франции придет, как и я, к этому огромному воинскому захоронению, он будет счастлив обнаружить на самом поле битвы подробности этого страшного дня, собранные не в официальных сводках, газетах и сочинениях историков, а прямо там, где трепетала одна из последних горделивых надежд Франции.

LIV. НА ПОЛЕ БИТВЫ

"В дни, предшествовавшие какому-нибудь большому сражению, – пишет генерал Гурго, – Наполеон постоянно разъезжал верхом на коне, чтобы оценить силы и расположение войск противника, изучить поле битвы, побывать на бивуаках своей армии. Даже ночью он посещал передовую линию, чтобы еще раз удостовериться в силах врага, определив численность его костров_у и за несколько часов такой инспекции успевал загнать не одну лошадь. В день битвы Наполеон располагался в центральном пункте, откуда он мог видеть все происходящее. При нем были адъютанты и офицеры-порученцы, которых он повсюду рассылал с приказаниями. На некотором расстоянии позади него стояли четыре эскадрона гвардии, по одному каждого рода оружия, но, отъезжая с позиции, он брал с собой всего один взвод эскорта. Обычно он сообщал своим генералам и маршалам избранное им местопребывание, чтобы посланные от них офицеры могли легко его найти. Как только где-нибудь требовалось его присутствие, он галопом мчался туда".

И на этот раз, утром 7 сентября, в день битвы на Москве-реке, император не изменил своим привычкам.

От Шевардинского гласиса до позиций противника не более восьмисот туаз. Чуть левее возвышается редут, прикрывающий центр армии Кутузова; на ее крайнем левом фланге различимы высоты деревни Горки, в которой расположился на ночлег русский главнокомандующий, а затем появляются и первые клубы дыма из пушек принца Евгения, обволакивающие Бородино; на крайнем правом фланге – деревня Семеновское и, за оврагом и лесом, служащими ее естественными прикрытиями, три флеши, которые призваны усилить ее оборону.

Принц Экмюльский обращает внимание Наполеона на все эти подробности, которые острый взор императора уже заметил и оценил.

"Да, – говорит он, – позиция сильная, но не настолько, чтобы менять что-либо в моих распоряжениях: редуты не закончены, рвы неглубоки и не обнесены ни палисадами, ни штурмфалами; противник не в состоянии выставить против нас более ста двадцати – ста тридцати тысяч человек, так что наши силы равны".

В самом деле, у русских насчитывалось сто тридцать две тысячи человек: сто пятнадцать тысяч регулярных войск, семь тысяч казаков и десять тысяч ополченцев.

Они превосходили нас лишь в артиллерии, располагая шестьюстами сорока пушками.

Расположившись между Новой Московской и Старой Смоленской дорогами, император видит перед собой выстроившиеся в боевом порядке войска принца Экмюль-ского, маршала Нея и герцога д'Абрантеса.

Немного позади обоих флангов этих войск, на одной линии с императором, находятся три кавалерийских корпуса короля Неаполитанского, которыми командуют Монбрён, Латур-Мобур и Нансути. Императорская гвардия, построившись в каре, окружает императора, как живая крепость; Молодая гвардия и польская дивизия генерала Клапареда стоят ближе всего к противнику. Батальоны Старой гвардии под командованием герцога Данцигского выстроены в полном параде, тогда как маршал Бессьер держит свои отборные батальоны в резерве.

Император, до тех пор остававшийся в седле, спешивается.

И, словно по сигналу, раздается громовой раскат батарей генерала Сорбье. В грохоте этой грозы, в сверкании этих молний две дивизии идут в атаку на флеши, которые обороняют Багратион, Воронцов, Неверовский, принц Карл Мекленбургский и генерал Тучков, брат другого генерала Тучкова, незадолго до этого попавшего в плен в бою при Валутиной горе. Во главе этих двух дивизий – принц Экмюльский.

Редуты, на которые шло наступление, находились на том самом месте, где в наши дни стоит Спасо-Бородинский монастырь, ставший гробницей генерала Тучкова.

Понятовский, со своей стороны, наступает на Семеновское по Старой Смоленской дороге.

Таким образом, сражение завязывается по всему фронту.

Все внимание Наполеона сосредоточено на атаке, предпринятой принцем Экмюльским.

Но местность, по которой продвигаются две дивизии, поставленные под его командование, – это полоса колючего кустарника и зарослей. Ему даже пришлось преодолеть густой лес, в котором его солдаты шли врассыпную. Выйдя из леса, они оказались на полвыстрела от батарей редутов и попали под залпы картечи и огонь стрелков, укрывшихся в кустах и складках местности.

Французы были вынуждены отойти в лесок.

Генералу Тесту, встретившему на своем пути меньше препятствий, удалось прорваться сквозь пояс укреплений, но генерал Компан ранен, его солдаты отступают, и генерал Тест, оказавшись отрезанным от своих, вынужден оставить захваченные им позиции.

Император тотчас приказывает Раппу заменить генерала Компана.

Но, пока Рапп галопом преодолевает расстояние, отделяющее его от дивизии, которой ему предстоит командовать, тяжело ранен генерал Дюплен, возглавивший атаку своих солдат.

Едва добравшись до линии огня, Рапп тоже оказывается ранен.

В окружении императора распространяется слух, что убит принц Экмюльский.

Наполеон призывает короля Неаполитанского и говорит ему заметно изменившимся голосом:

"Поезжайте, разберитесь и, если это правда, принимайте командование обеими дивизиями: эти редуты должны быть взяты".

В ту самую минуту, когда Мюрат бросается выполнять приказ императора, становится известно, что убита лишь лошадь принца Экмюльского и что это ее падение послужило поводом для роковой новости.

Но маршал Даву тотчас поднялся, отделавшись лишь ушибом. Несмотря на это происшествие, он не пожелал покинуть поле сражения, велел подвести ему другого коня и поднял солдат в третью атаку.

В это время к императору поступают донесения с нашего крайнего левого фланга.

Вице-король, первая атака которого на Бородино была отражена, снова пошел на приступ, захватил деревню и закрепился там.

Он посылает к императору курьера с этим сообщением, спрашивая, что ему следует делать теперь, когда позиция находится в его руках.

Принцу Евгению приказано оставить Бородино под охраной генерала Дельзона и, взяв из своего корпуса три дивизии – Морана, Жерара и Бруссье, – атаковать главный редут противника.

Едва этот приказ отдан, прибывает адъютант принца Экмюльского.

Объединенные колонны маршала Даву и маршала Нея, одновременно атаковавшие редуты у Семеновского, были встречены ужасающим огнем, но ничто не могло остановить их: они прорвались в промежутках между укреплениями и овладели ими с тыла; солдаты генералов Ледрю и Компана вперемешку хлынули в редут и даже не дали русским времени откатить орудия.

Редуты были завалены телами убитых врагов.

Багратиону пришлось отступить; отход прикрывал Тучков. Они отступали шаг за шагом, но все же отступали.

Первый акт великой драмы, развязкой которой будет вступление в Москву, сыгран, и победа осталась за нами.

Начинается второй акт. Багратион, осознающий важность позиции, которую он только что утратил, посылает к Кутузову гонца за гонцом и просит у него подкреплений. Подкрепления прибывают; объединив их под своим командованием, он бросается на редуты. Но теперь там закрепились мы, и, оказавшись в наших руках, они становятся неприступными: русских косит огонь их же собственных пушек, они гибнут на подступах к построенным ими же укреплениям.

Но Багратион не дает себе передышки и в третий раз ведет своих солдат в огонь.

В эту минуту на него обрушивается король Неаполитанский, возглавив одну из тех блестящих атак, на какие способен лишь он один.

Багратион и Тучков отступают, оставив на поле боя полторы тысячи человек убитыми; большой общий маневр, который Наполеон замыслил против центрального редута, близится к завершению.

В то время как принц Евгений покидает Бородино, которое по-прежнему рассматривается Кутузовым как пункт, намеченный Наполеоном для прорыва на Московскую дорогу, и принимает командование над тремя дивизиями, указанными императором, принц Экмюльский, оставив на редутах у Семеновского достаточное число защитников, разворачивается к центру; лес, который нам с таким трудом удалось преодолеть, был от него справа: теперь он окажется у него за спиной. Император, следивший за передвижениями Евгения и Даву, дает новую диспозицию вестфальцам, которые находились под командованием Нея, но в которых тот более не нуждается: герцог д'Абрантес беглым шагом проведет их и поставит между Даву и Понятовским, заполнив брешь, возникшую вследствие того, что направления их атак различались между собой, и тем самым поможет одержать победу или прикроет отступление.

И тогда Багратион, видя, что на него вот-вот обрушатся основные силы французской армии, снова настойчиво требует подкреплений от главнокомандующего, все еще упорствующего в мысли, что главная атака противника направлена на Бородино; наконец, явное сосредоточение сил в направлении центрального редута открывает ему глаза.

Исход сражения, которое он считал едва начавшимся, уже под угрозой. Взятие редута – это проигранная битва, это удар русской армии в самое сердце!

И в самом деле, прежде чем Кутузов смог прийти на помощь Багратиону, генерал Бруссье захватил овраг между Бородиным и Главным редутом; дивизия Морана, продвигаясь под градом пуль, заняла фланг укреплений благодаря такому мощному удару, что генерал Паскевич не смог его выдержать; наконец, 30-й полк во главе с генералом Бонами прорвался на батарею.

Кутузову нельзя терять ни мгновения: он призывает двух преданных ему людей, которые головой отвечают за Главный редут. Являются Кутайсов и Ермолов.

Кутайсов – начальник артиллерии, Ермолов – командир гвардейской части.

Ермолов – фигура такой же величины, как Мюрат и Ней, герой романа, герой поэзии, воспетый Марлинским и Лермонтовым.

Два генерала собирают дивизию Паскевича и ведут ее в бой, хотя она уже не более чем аморфная людская масса; тем временем прибывают новые подкрепления. 30-й полк атакован со всех сторон. Ермолов, получив в свое распоряжение три креста Святого Георгия, показывает их солдатам, а затем, невзирая на убийственный огонь, направленный в его сторону, идет во главе отряда вперед, достигает подступов к редуту и бросает эти три креста через бруствер, крича:

"Кто их хочет – пусть идет и берет!"

И, подавая пример, он первым бросается в траншеи. Подавленный численностью наступающих, 30-й полк вынужден отступить, пытаясь увлечь за собой и своего генерала. Бонами цепляется за пушку и остается в редуте, но, не получив вовремя поддержки, попадает в плен.

Кутузов теперь ясно видит шахматную доску, на которой разыгрывается сражение; он понимает, как необходимы Багратиону подкрепления, и посылает туда Остер-мана и Багговута с их корпусами.

Этот маневр не ускользает от внимания Наполеона. Наибольшей опасности подвергается дивизия генерала Фриана, которая занимает позицию за оврагом.

Он посылает туда на помощь генерала Роге с Молодой гвардией, а Лористон тем временем выставляет против передней линии противника батарею из двадцати четырех орудий.

Эта огненная стена должна остановить русских.

Те бросают на нее кирасир.

В ответ Наполеон посылает против них карабинеров генерала Польтра и генерала Шуара, кирасир генерала Сен-Жермена, гусар генерала Пажоля и конных егерей генерала Брюйера.

Кровопролитная схватка вскоре превращается в ужасающую бойню, из которой мы выходим победителями.

"Пора!" – говорит император, видя, что русская конница отброшена под натиском наших кавалеристов, а русская пехота отступает под нашим артиллерийским огнем.

И он дает приказ снова овладеть редутом и прорвать центр.

Едва отдан этот приказ, как с крайнего левого фланга доносится громовое "ура", и целая лавина обозников, прислуги и фур в полнейшем беспорядке несется к тому месту, где установлена палатка императора. Несомненно, войска принца Евгения, атакованные в Бородине превосходящими силами, не смогли там удержаться и снова отошли за Колочу.

Император останавливает движение Молодой гвардии; возможно, она вскоре ему понадобится; он хочет разобраться в обстановке. Из дюжины противоречивых донесений как будто становится ясно, что Кутузов бросил резервы из Горок на Бородино, наш левый фланг обойден, и окруженная дивизия Дельзона едва успела построиться в каре.

К этому добавляют, что вице-королю пришлось искать укрытие в рядах 84-го полка.

Наполеон вскакивает в седло, пускает лошадь в галоп, подъезжает к берегу реки и там узнает, что виновники всей этой тревоги – семь тысяч казаков Платова, переправившихся через Колочу.

Что же касается кавалерийского корпуса Уварова, то, предприняв несколько безуспешных атак на наши каре и потеряв во время каждой по три-четыре сотни убитыми, он переправился обратно за реку.

Впрочем, стычка была серьезной. Под принцем Евгением убита лошадь, его адъютант Морис Межан ранен, а другой, Джиффленга, выбит из седла. Но все усилия этой тучи конников разбились о штыки 84-го полка, который еще раз оказался достойным своего девиза "Один против десяти!".

С этого фланга уже нечего было опасаться. Наполеон возвращается; в Семеновском продолжается резня. Русские в третий раз перестраивают свои боевые порядки; было уже два боя, и мы уже дважды одержали верх.

Нужно нанести решающий удар. Вся имеющаяся артиллерия вступит в действие одновременно, и под прикрытием ураганного огня начнется общее наступление.

Понятовский сообщает, что он обогнул правый фланг и вышел по другую сторону леса, но его останавливает чрезвычайно крутой овраг.

Наполеон приказывает преодолеть это препятствие и добавляет:

"Скажите князю, что его противники, должно быть, утомлены, а поляки никогда не знают усталости!"

В это время принц Евгений, действуя на левом фланге, укрепляет Бородино всеми имеющимися в его распоряжении частями, встает во главе трех дивизий, которыми командуют Моран, Жерар и Бруссье, и готовится идти на Главный редут; путь им укажут уцелевшие солдаты 30-го полка, ворвавшегося на батарею при первом штурме.

Генерал Моран ранен, и его заменяет генерал Ламбер.

Император лично руководит центром: он оставляет за спиной у себя редуты, захваченные утром, и прорывает линию обороны противника, продвигаясь вплоть до Семеновского.

Тщетно грохочут все вражеские пушки одновременно: французские колонны, как пишет русский историк, смыкают свои редеющие ряды и с упорством, вызывающим восхищение, движутся вперед.

И тогда пехота русской императорской гвардии идет в штыки. Кавалерия Корфа, Палена, конногвардейцы и кавалергарды во весь опор мчатся в атаку. Завязывается жестокий рукопашный бой.