Текст книги "Прогулки по берегам Рейна"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 45 страниц)

Вслед за бургомистром один за другим пришли каноники Нис и Керкхем, адвокат Маршан, певчий церкви святого Иоанна, аббат де Музон, барон де Сезан и, наконец, г-жа де Сезан с девятилетним сыном.

Стол был накрыт в нижней зале с узкими зарешеченными окнами; в передней комнате, в ожидании гостей, стояли слуги, держа наготове полотенца, тазы и кувшины с водой. Они помогли каждому ополоснуть руки, после чего гости прошли в столовую. Варфюзе сел спиной к двери, слева от него расположился адвокат Маршан, а справа – г-жа де Сезан. Ларюэль и аббат Музон заняли места напротив него; остальные приглашенные сели кто где хотел: либо в соответствии со своим общественным положением, либо в соответствии с тем, как они сами себя оценивали. Жаспер стоял за спиной своего хозяина.

Обед был обильный, к столу то и дело подавали заморские вина и изысканные блюда, как и полагается в доме вельможи, принимающего высоких гостей. К концу первой подачи блюд граф велел принести кубки; затем, когда их наполнили по числу сидящих за столом, он произнес:

– За здоровье короля Франции! – и повернулся к аббату Музону, который поклоном ответил на это проявление учтивости.

И каждый опорожнил свой бокал за здоровье Людовика XIII.

Несколько мгновений спустя после того, как гости откликнулись на эту здравицу хозяина, вошел доверенный лакей графа, по имени Гобер, и прошептал ему на ухо несколько слов. Он явился сообщить, что солдаты испанского гарнизона, которые нужны были графу, чтобы привести в исполнение план убийства, прибыли из Наваня, отыскали на берегу Бегаров лодку, ожидавшую их по приказу графа, и, наконец, только что проникли в дом через заднюю дверь, выходящую на реку. Гобер отвечал за свои слова, ибо он собственноручно открыл эту дверь и закрыл ее, впустив солдат. Не успел он договорить, как на пороге появился человек высокого роста, одетый в черный бархатный камзол и сжимавший в руке обнаженную шпагу; он подошел к Варфюзе и коснулся его плеча.

– Я здесь, – сказал он.

Варфюзе обернулся и узнал Гранмона; гости тоже узнали бывшего монаха-расстригу, появление которого не предвещало ничего хорошего.

– Где ваши люди? – спросил Варфюзе.

– Они здесь.

– Тогда пусть войдут.

Гранмон подал знак, после чего в обеденную залу вбежали десятка два солдат и окружили гостей, в то время как остальные заняли позиции у окон и, просунув ружья сквозь прутья решетки, взяли сидящих на прицел.

– Что происходит, господа?! – вскричал Ларюэль, с удивлением поднявшись с места. – Для чего здесь эти люди?

– Эти люди здесь для того, – со смехом отвечал Варфюзе, – чтобы вы выпили за здоровье его величества императора и его высочества принца Фердинанда, как только что пили за здоровье короля Франции.

И поскольку все присутствующие хранили молчание, он продолжал:

– Ах вот как вам нравится мой тост! – И, указав на Жаспера, приказал:

– Хватайте этого молодца.

Солдаты повиновались ему.

– Отлично. А теперь, – продолжал он, – очередь бургомистра.

– Как? И меня тоже, сударь?! – вскричал Ларюэль.

– Да, и тебя, – сказал граф де Варфюзе. – Тебя, аббата де Музона и господина де Сезана.

– Кто здесь аббат де Музон? – спросил Гранмон, не знавший его в лицо.

– Это я, – твердым голосом ответил аббат и поднялся. – Но вы ответите королю, моему повелителю, и не только за то, что случится со мной, но и за то, что случится с каждым из гостей, с коими я имею честь здесь находиться, и даже с этим ребенком, – добавил он, указав на сына г-на де Сезана.

– Хорошо, хорошо, – сказал Варфюзе, – я отвечаю за свои действия.

Он подал знак, чтобы Жаспера и Ларюэля вывели из дома, а затем, когда это было исполнено, продолжал:

– Господа, я выполняю приказ его императорского величества и его высочества принца Фердинанда; слишком долго страдали они от беспорядков, происходивших в этом городе по наущению негодяя, которого по моему приказу только что взяли под стражу. Льежцы напоминают вырвавшихся на волю коней, и я добьюсь того, чтобы они сами же потянулись к узде, пусть даже мне придется заплатить за это жизнью собственного сына, находящегося в плену у короля Франции.

С этими слова он удалился, а следом за ним ушли адвокат Маршан, каноник Линтерман и капитан Гранмон; пленники же остались под охраной солдат. Во дворе он увидел, как четверо или пятеро испанцев держат Ларюэля за воротник.

– Ах, предатель, – вскричал он, направляясь к нему и грозя кулаком, – сегодня я вырву, наконец, у тебя из груди сердце!

– Чем же я вас все-таки оскорбил, сударь? – сохраняя полное самообладание, спросил Ларюэль. – Выходит, вы пригласили меня к себе на обед, чтобы убить? Это бесчестно.

– Принесите веревки, веревки! – закричал Варфю-зе. – Веревки! Свяжите его!

Веревок нигде не нашлось, и потому один из солдат дал свою чулочную подвязку.

Варфюзе сам взялся за дело и так сильно перетянул запястья бургомистра, что из них брызнула кровь.

– Господин граф! – снова воскликнул Ларюэль, пока его связывали. – Во имя Неба, прошу вас, скажите, что я вам сделал дурного?!

Но Варфюзе молча продолжал свое дело, а закончив, произнес:

– А теперь проси пощады у Бога, ибо ты умрешь.

Затем он вполголоса обратился к Гоберу:

– Сбегай за каким-нибудь монахом, чтобы тот его исповедал, и тотчас же назад.

И, повернувшись к испанцам, он приказал им отвести Ларюэля в одну из нижних зал, что они немедленно исполнили.

Варфюзе продолжал прогуливаться по двору в сопровождении адвоката Маршана, который, хотя и опасаясь за свою собственную жизнь, тем не менее высказал графу несколько упреков, в ответ на что Варфюзе молча протянул ему письма от императора и принца Фердинанда, где, по всей видимости, содержался приказ убить Ларюэля. Пока они вели этот разговор, вернулся лакей в сопровождении двух монахов-доминиканцев. Граф сам подошел к двери и распахнул ее.

– Святые отцы, – сказал он, – здесь находится бургомистр Ларюэль; прошу вас, пойдите, исповедуйте его, ибо по распоряжению его императорского величества он будет предан смерти.

– Исповедать бургомистра? Но это невозможно, – ответил один из монахов, – у нас нет на то ни полномочий, ни разрешения от нашего настоятеля.

– Ну что ж! – воскликнул Варфюзе. – Тогда он умрет, не исповедавшись, и разговор окончен! Убейте его!

Но тут оба монаха, Маршан и каноник в один голос воскликнули:

– Монсеньор, монсеньор, во имя Неба! Пощадите бургомистра!

Но Варфюзе, не слушая их, словно в бреду твердил:

– Убейте его! Убейте его!..

– Монсеньор, – промолвил адвокат Маршан, – послушайте, если и не ради него, то хотя бы ради себя самого, сделайте это: Ларюэля очень любит народ, и, если он будет убит, с вами может случиться несчастье.

Но, не слушая его, Варфюзе, как помешанный, продолжал выкрикивать:

– Убейте его! Убейте его!..

Он кричал так громко, что его слышали гости, находившиеся в обеденной зале.

Тогда Гранмон в последний раз подошел к Варфюзе, спокойный настолько, насколько был выведен из себя граф.

– Итак, монсеньор, вы желаете, чтобы бургомистр умер? – спросил он.

– Убейте его! Убейте его!.. – снова повторил Варфюзе.

– Хорошо, – ответил Гранмон, поклонившись.

Он вошел в дом и отправился передать приказ графа солдату, охранявшему дверь в нижнюю залу, где находился Ларюэль. Солдат вошел туда и приблизился к арестованному.

– Господин бургомистр, – произнес солдат, передавая приказ графа, – вам предстоит умереть!

– О Боже! – воскликнул Ларюэль, воздевая к небу связанные руки. – Вот награда за все услуги, которые я ему оказал.

Потом он обернулся к открытой двери, на пороге которой сгрудились трое или четверо солдат.

– Друзья мои, – обратился он к ним, – вы могли бы спасти меня.

– Увы, – ответили стражники, – мы всего-навсего простые солдаты, господин бургомистр; мы подчиняемся тем, кто дал нам оружие, и, если они прикажут нам стрелять, мы будем вынуждены стрелять.

– Но, – продолжал Ларюэль, – неужели у вас достанет мужества стрелять в беззащитного человека со связанными руками, к тому же совершенно невиновного?

Солдаты переглядывались в нерешительности, а затем один из них, покачав головой произнес:

– Господин бургомистр, мы обязаны подчиняться своим командирам. И почему только Господь не дал вам оказаться подальше отсюда!

– Да скорей же отправляйте его на тот свет! – кричал Варфюзе. – С этим надо кончать!

– Неужели мне даже не дадут исповедаться? – спросил Ларюэль.

– Там привели двух монахов, – ответил солдат, – наверное, для вас.

– Друг мой, – сказал Ларюэль, – сходите и взгляните, прошу вас.

Голос Ларюэля звучал так кротко и смиренно, что солдат тотчас же вышел и через мгновение вернулся в сопровождении одного из этих двух монахов.

– Ах, господин бургомистр, – входя, сказал монах, – какое ужасное несчастье!

– Неужели я должен умереть, отец мой? – спросил Ларюэль. – По крайней мере, найдите графа и в последний раз попытайтесь что-то сделать.

– Охотно, – ответил монах.

Он тут же вышел и отправился на поиски графа, но не добился от него ничего, кроме следующих слов:

– Господин Себастьен Ларюэль сегодня поможет нам примирить горожан с принцем.

Тогда монах бросился к его ногам и стал умолять его именем всех святых, но Варфюзе оставался непоколебим.

Монах вернулся в темницу и протянул Ларюэлю небольшое распятие.

– Молитесь Господу, господин бургомистр, – сказал он ему, – ибо только он один может сейчас вас спасти.

– Ах! – произнес Ларюэль. – У меня ведь осталось еще столько дел, которые мне предстояло совершить ради блага моих сограждан, почему же я должен умереть здесь столь недостойной смертью?

С этими словами он опустился на колени и начал свою исповедь; исповедь человека с чистой душой, вся жизнь которого была обращена к добру; и потому, когда монах дал ему отпущение грехов, слезы из глаз полились у монаха.

Ларюэль обнял доброго доминиканца, и тот удалился.

После этого трем солдатам тотчас приказали умертвить бургомистра, но они даже не двинулись с места.

Видя это, граф сказал:

– Вы что, не слышали?

– Ну да, слышали, монсеньор, – отвечал один из них. – Но лучше мы сами умрем, чем убьем человека, который не сделал нам ничего дурного!

– Гобер, – вскричал граф, обращаясь к своему лакею, – только на тебя одного я могу положиться: давай!

– Монсеньор, – ответил Гобер, в знак отрицания покачав головой, – поручите кому-нибудь другому такую работу: я не палач.

– Ну и ну, черт возьми! – промолвил Гранмон. – Столько непонятных разговоров вокруг подобного пустяка.

И, пожимая плечами, он отправился выбрать трех других солдат, уже из своей собственной команды, а затем вернулся к графу.

– Вот, монсеньор, – сказал он ему, – трое, которые вам подойдут.

Сияя от радости, Варфюзе проводил их до двери комнаты, где был заперт Ларюэль, и вручил им кошелек, набитый золотом, которое солдаты тут же поделили между собой. Ларюэль услышал звон золотых монет и понял, что ему придется покориться своей участи, ибо смерть его была уже оплачена.

В эту минуту Гранмон открыл дверь и трое солдат вбежали в комнату, словно безумные, бросились к Ларюэлю и почти одновременно нанесли ему четыре удара саблями, но у них были никуда не годные широкие короткие сабли, не позволявшие им завершить начатое, и солдат стали раздражать крики несчастного бургомистра, которого они не могли прикончить.

– Черт побери, – сказал один их них, – с таким оружием мы никогда не доведем дело до конца, тут нужна хорошая шпага!

Гранмон одолжил свою, и после второго удара, нанесенного ею в грудь, Ларюэль испустил дух.

Остальные гости по-прежнему находились в обеденной зале, и с них не спускали глаз; внезапно туда донеслись проклятия солдат и крики умирающего Ларюэля.

– Ах, предатель! – вскричал аббат де Музон. – Он приказал убить бургомистра.

В это мгновение вошли двое монахов и подтвердили ужасную новость; за ними показался Варфюзе.

– Да, – сообщил граф ошеломленным гостям, – да, господа, бургомистр мертв, но он умер, исповедавшись и раскаявшись в своих прегрешениях; он умер, отдав себя в руки Господа и попросив прощение у императора и его высочества.

– Ты лжешь! – воскликнул г-н де Музон. – Бургомистр мог принять смерть, ни у кого не выпрашивая прощение; это такому подлецу, как ты, придется выпрашивать прощение, когда придет твой смертный час.

Варфюзе собирался ответить на этот выпад, но тут Гранмон опустил руку на плечо графа и шепотом сказал ему несколько слов. Услышав их, граф побледнел и поспешно ушел вместе с Гранмоном; через мгновение Гран-мон вернулся и позвал каноников Керкхема и Ниса; оба вышли, сами не понимая, зачем их позвали, и оставив в таком же неведении остальных гостей.

Слова же, сказанные Гранмоном графу, заключали в себе известие, что в городе начались какие-то волнения; и в самом деле, там распространился слух, что испанские солдаты (а народ всегда относился к этим чужестранцам с недоверием) переплыли Маас возле церкви святого Иоанна и на глазах у кого-то из горожан вошли через заднюю дверь в дом Варфюзе. Один из родственников бургомистра, оказавшийся среди тех, кто обсуждал эти события, вспомнил, что в этот день Ларюэль должен был обедать у графа, и предположил, что солдаты могли быть позваны им, чтобы похитить Ларюэля; он поделился своими подозрениями с теми, кто его окружал; они посчитали его страхи вполне обоснованными и кинулись на площадь Святого Иоанна, где стоял дом Варфюзе, а поскольку уже довольно долгое время оттуда доносился сильный шум, то возле дома скопилась к этой минуте кучка горожан, задававшихся вопросом, что же там происходит, и это послужило новым указанием на то, что в этом подозрительном доме творится нечто странное; так что кузен Ларюэля тотчас принялся изо всех сил колотить в дверь. На пугающий грохот дверного молотка к двери прибежал сам Гранмон и через маленькое окошко спросил, чего хотят посетители.

– Мы хотим узнать, – сказал кузен Ларюэля, продолжая стучать, – здесь ли находится господин бургомистр?

– Разумеется, он здесь, – ответил Гранмон. – И что дальше?

– Дальше? Мы хотим с ним поговорить, откройте.

– О, это меняет дело, – продолжал бывший монах, – ключ от двери имеется только у графа, и я пойду его поищу; подождите.

Поскольку во всем этом не было ничего особо успокоительного, горожане, хотя и принялись ждать, как их просили, тем не менее разослали во все концы города гонцов с вестью, что бургомистр в опасности.

И вот как раз тогда Гранмон пошел за графом.

Они вдвоем подошли к двери, и Варфюзе сам открыл ее, впустил в дом родственника Ларюэля и четверых других горожан и спросил, что привело их к нему.

– Простите нас, господин граф, – сказал родственник бургомистра, – но ходят слухи, что несколько испанских солдат проникли в ваш особняк, и потому у нас появились опасения за безопасность бургомистра.

– Успокойтесь, господа, – ответил Варфюзе, – солдат вызвал я сам.

– Но с какой целью, господин граф? – спросили горожане. – Вам же известно, что справедливо или нет, но мы всегда считали их своими недругами.

– Послушайте, господа, – произнес Варфюзе, оглядываясь и убеждаясь в том, что испанцы его прикрывают, – с этим пора кончать. Вы хотите быть французами, испанцами или голландцами?

– Мы хотим быть льежцами и никем больше, – ответили горожане.

– Хорошо! Тогда как вы отнесетесь к тому, что бургомистр Льежа собирался продать вас французам?

– Мы скажем, – ответил кузен Ларюэля, – что тот, кто выдвинул это обвинение против господина бургомистра, лжет!

– Должен сказать, господа, – все более и более воодушевляясь при виде окружившей его охраны, начал Варфюзе, – что дело обстоит именно так, и у меня есть тому доказательства; но за вас уже отомстили.

– Что вы имеете в виду?

– То, что я получил приказ от императора и его высочества монсеньора Фердинанда покарать изменника, и он понес эту кару.

– Бургомистр арестован?

– Бургомистр мертв.

– Быть того не может! – вскричали горожане.

– Извольте сами убедиться, – сказал Варфюзе.

В эту минуту в дверь застучали еще сильнее.

– Понимаете ли вы, сударь, – произнес кузен Ларюэля, – какая беда вам грозит, если вы сказали нам правду, ведь народное возмездие уже стучит в вашу дверь.

– Господа, господа! – обратился к собравшимся на улице горожанин, входивший в число тех, кто вместе с кузеном Ларюэля оказался во дворе дома, и опасавшийся, что еще до того, как толпа высадит дверь, с ними уже успеют расправиться. – Господа, успокойтесь, подождите: мы сейчас выйдем и расскажем вам обо всем, что произошло.

– Господа, – крикнул кузен Ларюэля, бросаясь к решетке, которая шла по верху стены двора, и обращаясь к тем, кто стоял снаружи, – выламывайте дверь, бургомистр убит, а мы захвачены в плен!

В ответ на площади поднялся страшный шум, он перекинулся на улицы, а затем вернулся назад многотысячным гулом, от которого дрогнули стены графского дома; почти в тот же миг послышались частые удары колокола: это били в набат.

Варфюзе побледнел и начал дрожать от страха, поскольку он понял, что против него и его семидесяти испанских солдат скоро поднимется весь город; лицо его исказилось, выражая безумный ужас. Горожане, находившиеся во дворе, воспользовались этим мгновением и бросились к двери, но там они увидели Гранмона, который успел ее забаррикадировать, чтобы никто не мог выйти наружу, и теперь стоял перед ней, держа в руках длинную шпагу с окровавленным клинком.

– Простите, господа, – со своим обычным хладнокровием произнес Гранмон, – но я должен охранять эту дверь, и выйти отсюда можно будет лишь с разрешения графа.

– Господа, – воскликнул Варфюзе, подойдя к ним, – господа, я открою вам дверь, но при условии, что вы отведете меня к бургомистру города.

– Хорошо, – ответили горожане, – мы обещаем.

– И мне не причинят ни малейшего вреда?

– Мы отвечаем за вас головой.

Варфюзе порылся в кармане, достал ключ и принялся отпирать дверь; но в эту минуту на плечо ему опустилась железная рука и оттащила его на несколько шагов назад: то был Гранмон.

– Секунду, господин граф, – произнес бывший монах. – Понятно, что вам было бы удобно оказаться в надежном месте, а меня оставить здесь расплачиваться за то, что вы совершили; но так не получится; с этой минуты вы принадлежите мне, как я принадлежу вам, мы связаны между собой; и теперь либо мы оба будем спасены, либо умрем вместе.

Варфюзе вздохнул, ибо ему было ясно, что со всех точек зрения этот человек сильнее его; и он без сил опустился на скамью. Гранмон подошел к двери.

– А теперь, господа горожане, – сказал он им, – если вы хотите выйти, выходите, но помните, что именно я открыл вам дверь.

Увидев, что дверь открыта, горожане устремились наружу, даже не ответив Гранмону.

– Все правильно, – прошептал он сквозь зубы, – каждый за себя.

Воспользовавшись тем, что толпа собралась вокруг выпущенных им на свободу пленников, он закрыл дверь и еще сильнее, чем прежде, забаррикадировал ее.

Мгновение стоял такой гул, что невозможно было ничего услышать. Наконец, кузен Ларюэля сумел взобраться на тумбу, и все замолкли.

– Граждане Льежа! – воскликнул он. – К оружию! Господин бургомистр убит. К оружию! К оружию!

Его призывный крик в ту же минуту подхватили двадцать тысяч голосов; все бросились к себе за оружием, и уже скоро первые вооруженные горожане собрались возле графского дома, тогда как остальные бежали по улицам, крича:

– Вперед! Вперед, граждане Льежа! К оружию! К оружию! Господин бургомистр убит!

И тогда весь город, испуская чудовищные проклятия и клянясь отомстить, поднялся, точно огромная волна, и хлынул к окружавшим дом стенам. Одни ринулись к дверям, вооружившись ломами и бревнами, другие бросились вплавь, чтобы пересечь рукав Мааса и проникнуть в дом со стороны сада. Варфюзе с видом обреченного прислушивался к этому смертоносному шуму; Гранмон смотрел на него со снисходительной усмешкой.

В эту минуту граф заметил Жаспера, охранника Ларю-эля, и бросился к нему.

– Жаспер, друг мой, – сказал он ему, – они знают тебя. Поднимись к решетке и скажи им, что бургомистра убили за предательство.

Жаспер влез на стену, но вместо того, чтобы произнести то, что хотел граф, он крикнул:

– Господа горожане, смелее, смелее! Они убили моего хозяина, но теперь сами трясутся от страха.

– Только не я, – сказал Гранмон.

– Что ты такое говоришь, мой славный Жаспер?! – вскричал Варфюзе.

– Он говорит, что вы трус, – ответил Гранмон, – и он не погрешил против истины. – Идите в дом и позвольте мне сражаться вместе с моими солдатами.

Варфюзе подчинился.

Отделавшись от графа, Гранмон позвал для подкрепления несколько солдат и приготовился к обороне.

Тем временем гости, запертые в обеденной зале, услышали крики горожан и приободрились, догадавшись по все нарастающему шуму, что для Варфюзе дело принимает дурной оборот; солдаты же, напротив, толкали друг друга в бок, смотрели по сторонам и тихо переговаривались, теряя уверенность. И тогда г-н де Сезан обратился к ним.

– Друзья мои, – сказал он, – мы ваши пленники, и вы отвечаете за нас головой; берегите же нас и старайтесь, чтобы с нами не случилось беды; защищайте нас от графа Варфюзе, и, если горожане возьмут верх, мы защитим вас.

– Договорились, – ответили солдаты и изнутри закрыли дверь залы.

Однако внезапно послышался страшный шум, а за ним раздались ружейные выстрелы: это горожане брали приступом стены, окружавшие сад. Одновременно такой же шум раздался во дворе, дверь высадили, и людская волна, бившаяся о стены, начала проникать в дом.

В эту минуту аббат де Музон бросился к окну и увидел, что двор наполняется людьми.

– Господа! – крикнул он. – Спасите нас; Себастьен Ларюэль убит, а нам грозит смертельная опасность.

И тут он почувствовал, что кто-то обнимает его колени; он обернулся: то были две дочери Варфюзе, взывавшие к нему о помощи.

Услышав его призыв, горожане удвоили усилия; Гран-мон отчаянно сопротивлялся, но в конце концов упал, сраженный пулей, и они бежали, наступая на его труп. За минуту были сломаны все двери; г-н Сезан, пытаясь сдержать свое слово, хотел было защитить солдат, но их растерзали до того, как он успел вмешаться; аббат Музон смог спасти лишь двух дочерей убийцы, взяв их на руки и унеся из дома к реке; там он препоручил их горожанам, а те доставили их в ратушу.

В это время г-н де Сезан взял аркебузу из рук убитого солдата, встал во главе народа и повел людей за собой, в надежде, что Ларюэль еще чудом жив и его можно спасти. Он бросился туда, откуда, как ему помнилось, доносились крики несчастного бургомистра; дверь комнаты была заперта, к ней протянулось два десятка рук, дверь поддалась, и все увидели обезображенное, израненное тело мертвого Ларюэля.

Теперь горожан охватила уже не жажда возмездия, не гнев, а настоящая ярость. Все стали спрашивать, где скрывается граф, стали звать его, искать, хотели разорвать его на куски; каждый алкал хотя бы каплю его крови. Внезапно из какой-то комнаты, куда нападавшие еще не успели ворваться, раздались выстрелы, убившие и ранившие несколько человек. В этой комнате забаррикадировались десятка два испанцев; чей-то голос призывал их защищаться: то был голос Варфюзе. Значит, он был там, он не успел скрыться, и теперь его возьмут живым или мертвым!

Все сбежались, все сгрудились, толкая друг друга: испанские солдаты дали второй залп, и мертвые тела перекрыли проход; горожане нанесли ответный удар, издавая крики:

– Варфюзе! Варфюзе!

И тогда один из солдат подумал, что в этом есть шанс для спасения.

– Вы обещаете пощадить нас, – крикнул испанец, – если мы его вам выдадим?

– Варфюзе! Варфюзе! – кричали все в один голос.

– Вот он! – воскликнул солдат, стаскивая графа с кровати, на которой он лежал.

– Друзья мои! Друзья мои! – кричал тот, цепляясь за матрас.

– Где он? Где он? – спрашивал кузен Ларюэля, бросившийся в середину комнаты.

– Вот он! – кричали испанцы. – Вот, берите его!

– Друзья мои! – воскликнул граф, кидаясь в ноги горожанам. – Отведите меня в ратушу ко второму бургомистру.

– Да, да! Сейчас мы тебя туда отведем, – кричали горожане, выволакивая его из комнаты.

– Вот он! Вот он! – закричали все хором.

– Смерть ему! Смерть ему! Смерть убийце!

Но вот горожане, которые схватили Варфюзе, вывели его на крыльцо; двор был заполнен людьми, и все кричали:

– Смерть ему! Смерть ему!

Пленника толкнули вниз, и он стремительно скатился по ступенькам и упал на колени; в тот же миг к нему кинулся один из горожан и нанес ему удар шпагой. Варфюзе громко закричал, попытался подняться с земли, чтобы взобраться на крыльцо, но едва он поставил ногу на первую ступеньку, как его свалил удар топора. После этого уже ничего не было видно: толпа ринулась на него, как свора собак, с него сорвали одежду, его топтали ногами, проткнули ему пятку, и, пропустив через нее ремень, поволокли убитого по улицам, так что его кровь смешивалась с грязью; его тело подняли на виселицу, поставленную у ворот рынка, потом ему отрубили голову и руки и пригвоздили их к разным городским воротам; в конце концов, его тело предали огню, а пепел бросили в реку.

Целых три дня глумилась толпа над трупом, пока от него ничего не осталось и пока самая последняя его частица не обратилась в прах.

Что же касается Себастьена Ларюэля, то его тело на несколько дней выставили на обозрение в нефе собора; лицо и грудь его оставались открыты, чтобы были видны покрывавшие их раны, и мужчины, женщины и дети, стоя возле него, благочестиво возносили молитвы; потом его погребли бок о бок с его старым другом Бекманом, и на могилах двух мучеников все гильдии поочередно приспускали свои флаги, а горожане клялись именем Господа, Богоматери и святого Ламберта, покровителя города Льежа, отдать свою жизнь, если потребуется, как ради сохранения их привилегий и их свобод отдали ее они.

В 1799 году вскрыли склеп Ларюэля: тело его осталось нетленным, таким, как его погребли более полутора веков назад.

Это заставляет многих считать, что он был не только мучеником, но и святым.

АХЕН

Льежцы сдержали клятву, принесенную ими на могиле Ларюэля, поскольку с 1737 по 1794 годы их жизнь превратилась в нескончаемую борьбу против собственных епископов; в 1794 году мы овладели Льежем и сделали его столицей департамента Урт. В 1815 году город вошел в состав нового Нидерландского королевства. И наконец, в 1830 году, устроив, в свою очередь, небольшую революцию, он отделился от Голландии и, так или иначе, соединился со своими добрыми друзьями Брюгге, Гентом, Антверпеном и Брюсселем. Всем дано право самим судить о любви, которую он к ним испытывает.

К слову сказать, там, где мы находились, на той террасе, где мне удалось одновременно прекрасно позавтракать и прослушать великолепный курс истории, я оказался в такой точке, откуда можно было увидеть, ничем не утруждая себя, все исторические места, где происходили важные события, о которых мне только что рассказал г-н Полей. Так, с этой точки обзора, расположенной у подножия крепости, вдали слева от меня был виден Херстал, колыбель Каролингов, где родился Пипин Толстый, отец Карла Мартелла и дед Пипина Короткого, а вдали справа – замок Рамиуль, откуда Готфрид Бульонский отправился на Святую землю. Затем, по-прежнему перемещая взгляд слева направо, с севера на запад, в обрамлении этих двух достопамятных мест, за Уртом, можно было увидеть точку, откуда в 1691 году Буффлер бомбардировал город; затем, по эту сторону Мааса, почти у самых моих ног, в конце улицы Ор-Шато, – церковь святого Варфоломея, самую старую в Льеже; затем, перенеся взгляд на Урт, – мост Амеркёр, с которого по приказу герцога Бургундского сбросили в воду восставших горожан и которому эти печальные события дали такое горестное название. За этим мостом лежит предместье, откуда в 1792 году Дюмурье вытеснил имперцев; отступая, они подожгли его, и позднее, когда первый консул восстановил это предместье, какое-то время оно носило имя Бонапарта, но потом ему было возвращено прежнее название Амер-кёр: старая трагедия запечатлелась в памяти людей сильнее, чем недавнее благодеяние; дальше, на набережной, над церковью святого Варфоломея, стоит дом сеньора Кур-циуса – с его тремястами шестьюдесятью пятью окнами, с его баснословной историей и жутким преданием. Затем видишь Дворец правосудия, бывший дворец князей-епископов, с его изумительным двором, обрамленным колоннами XIV века, и порталом Вильгельма де Ламарка, знаменитого Арденского Вепря, скульптурное изображение которого находится на четвертой колонне справа от входа со стороны площади Святого Ламберта. Затем, за университетом, между семинарией и предместьем Авруа-Сен-Жак, виднеется чудо льежской архитектуры, сочетание готического и арабского стилей – церковь святого Павла, которая в 1795 году обрела статус кафедрального собора, унаследовав его от собора святого Ламберта, прежней архиепископской церкви, которая пала, низвергнутая народом, подобно тому, как оказывались низвергнутыми в те времена королевы; собор святого Иоанна с его византийской башней и кровавой памяти дом Вар-фюзе – от него не сохранилось ничего, кроме потерны на берегу Мааса, через которую вошли испанцы. В том же направлении, за предместьем Сен-Жиль, виден монастырь бенедектинцев святого Лаврентия, которых не следует путать с бенедиктинцами святого Мавра: последние славятся своими историческими хрониками, тогда как первые – хрониками скандальными. Затем замечаешь церковь святого Мартина, первую церковь, где по просьбе монахини, сестры Юлианны, которой предстала в видении разделенная надвое луна, с разрешения папы римского стали проводить праздник Тела Господня; позднее этот праздник распространился на весь христианский мир, и сегодня он еще отмечается везде, кроме Франции. Наконец, загородный дом, в котором, как похвалялся епископ Генрих Гел-дернский, он за один год зачал двадцать девять бастардов и который в честь этого монашеского подвига сохранил название "питомник бастардов".

Охватив взором всю картину города, я выразил г-ну Полену свое желание посетить несколько отдельных мест, в ответ на что он со своей обычной учтивостью предложил сопровождать меня. Господин Полей был слишком хорошим экскурсоводом, чтобы я мог отказаться от такого предложения, не рискуя при этом прослыть невежей, и мы вышли из дома вместе.

По дороге он сообщил мне, что в Льеже, возможно, больше, чем в каком-либо другом городе, имеется улиц и предместий, названных в чью-то честь; и правда, мы одну за другой пересекали улицы Ларюэля, Гретри и Бертолле^[19]; к тому же властями было обещано, что первую из вновь проложенных улиц назовут в честь либо Робертсона, либо Редуте; это тем более достойно похвалы, что Льеж – город чисто индустриальный, но при всем том, нужно отдать ему должное, оставаясь таковым, он не подверг полному забвению все, что связано с историей, искусством и наукой.