Текст книги "Поиграем со смертью?..(СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 45 страниц)

«Если долго вглядываться в бездну, бездна начнёт вглядываться в тебя».

И пустым взглядом Дины на меня смотрела она. Бездна. Нечто, в чём живо было лишь отчаяние.

А волны всё бились о борт, шепча прощание.

И вдруг готесса улыбнулась. Слабо, почти неразличимо. Я оглянулась на Гробовщика и поняла, что его усмешка исчезла, а на губах появилась самая настоящая улыбка. Он крутил потрёпанную игральную карту и улыбался Дине, а она улыбалась в ответ. И я поняла, что готесса ни за что не ослушается жнеца. Потому что она его любит. Потому что она верит в него. Верит даже больше, чем в саму себя.

Океан принял лодку с тихим всплеском. Крики офицеров смешивались со звуками скрипок, а дрожавшие огни «Титаника» ложились на чёрную водную гладь миллионами светлячков. Корабль кренился всё больше, люди начинали паниковать, а где-то в радиорубке посылали безответные просьбы о помощи связисты. И они останутся на посту до самого конца. До самого конца будут бороться с водой, освещая ночь, матросы в генераторной. До последнего будет звучать над исчезающим под водой кораблём лёгкая, ненавязчивая, жизнеутверждающая мелодия музыкантов, вышедших на палубу не ради спасения. До последней секунды будет читать пастор молитвы, глядя на то, как его паству поглощает Бездна. И до самого конца умирающие будут надеяться на чудо.

Но они погибнут. Под звуки вальса, в свете миллионов огней… которые не исчезнут для них. Никогда.

====== 34) Бездна ======

«Mors nescit legem, tollit cum paupere regem».

«Смерть не знает закона, забирает и царя, и бедняка».

Как только Динина шлюпка коснулась воды, я с облегчением выдохнула и начала искать взглядом брата.

– Значит, ты выяснила диагноз Дины, – донёсся до меня хитрый голос жнеца. Я нахмурилась и окинула его, всё ещё смотревшего вслед лодке, подозрительным взглядом. Сказать или не сказать, вот в чём вопрос. Он наверняка понял это по моему поведению, ведь я старалась не провоцировать Динку на агрессию, но вести себя с ней строго – так, как советовали врачи, судя по её больничным документам. И ведь подействовало, что интересно! Но в то же время у меня не было желания откровенничать с Гробовщиком – он мог устроить подляну.

– «Диагноз»? – хмыкнула я. – Ты так говоришь, словно Динка псих.

– Нет, но в твоём понимании это может выглядеть именно так, – с ухмылкой ответил Легендарный, даже не оборачиваясь.

А собственно, что я теряю? Да ничего. Он и так догадался, а если я буду увиливать, может запросто сделать гадость из принципа «ты мне – я тебе».

– В моём понимании, «пограничное расстройство личности» – это нечто вроде неконтролируемых вспышек ярости, когда человеку с таким диагнозом грозит опасность, – утрировала я симптоматику. Только, по сути, это самое яркое проявление, потому я даже не солгала. Просто слегка усилила эффект. Но вот в чём я сказала правду, так это в том, что не считала Динку психом.

– Ой ли? – протянул жнец.

– Представь себе, – хмыкнула я. – Там ещё много дополнений, но этот симптом – главный. А вообще, если тебе интересно, почему я выясняла это, так как раз потому, что боялась неадекватных проявлений с её стороны. Ты ведь спрашиваешь, чтобы понять, какого чёрта я в жизнь подруги полезла? Вот тебе ответ: я боялась, что она подвергнет нас всех опасности.

– Ты настолько не доверяешь ей?

– Я никому не доверяю, – на полном серьёзе ответила я, вглядываясь в чёрную воду, сливавшуюся с ночью. – Даже самой себе. Но чтобы строить выводы, надо обладать информацией. У меня появились подозрения о том, что Дина страдает раздвоением личности, когда она пришла после ранения. Потому я решила узнать достоверно, не грозит ли нам какая-нибудь опасность от её срыва. Но диагноз у неё оказался далеко не такой, как я ожидала, она абсолютно адекватна и отдаёт отчёт своим действиям. Только часто психует не по делу. Как результат, я решила в опасные минуты строить общение с ней на основе советов медиков. В остальное время как общалась, так и буду общаться.

– Давно ты об этом узнала?

– Давно, – уклончиво ответила я.

– Конкретнее.

– А я тебе не рабыня, чтоб точно отвечать.

– Тогда я, пожалуй, расспрошу демонов, – коварно протянул жнец. – Наверняка это они достали тебе информацию, значит, они дадут мне ответ.

Вот гад! Клод не в курсе, Михаэлис не проболтается… стоп. Это ведь «нужно для расследования», как наверняка скажет жнец, так что может и проболтаться. А если промолчит, ему грозят неприятности с начальством. Что ж, не будем ставить демона перед выбором, потому как он очевиден.

– Демоны, демоны… Не только вокруг них мир вращается, – саркастически заметила я и пояснила: – Я узнала о диагнозе Дины после того, как её ранили. Но распространяться об этом не стоит – не хочу, чтоб до Динки слухи дошли.

– Почему же? – протянул Легендарный и впервые за всё это время посмотрел на меня. Вот только в его голосе мне на секунду почудились жёсткие, злые интонации, и это мне совсем не понравилось. Он что, из-за этого расстроился, что ли? Как же не вовремя…

– Потому что не хочу делать ей больно, – надо говорить правду, но обтекать острые углы. Ложь он чует за версту – проверено на собственном опыте. А вот лёгкие недомолвки и мягкие формулировки прокатывают.

Ветер усиливался, играя длинными пепельными волосами жнеца. Люди вокруг кричали, заглушая музыку, корабль кренился всё больше, вода подбиралась к шлюпкам, а брата всё не было. Ночь окутывала последний островок света, затягивая его в бесконечный холод бездны. Начиналась предсмертная агония.

– Динка хороший человек, но узнай она, что я копалась в её жизни, меня сочтут предательницей. Только я ей обещала не лезть в её жизнь до тех пор, пока не встанет вопрос жизни и смерти, а если бы она страдала раздвоением личности, на кону оказались бы наши с Лёхой жизни. Так что, как ты сам говорил, с разных точек зрения ситуация по-разному выглядит. Я спасала себя и брата. Да и её тоже – только так я смогу продумать линию поведения, при которой Динка не психанёт и не устроит подляну всем нам своим срывом. Ведь нет гарантии, что она не пострадает, если сорвётся.

– То есть ты её облагодетельствовала, – рассмеялся Гробовщик невесело.

– Нет, я не настолько пафосна, чтоб в такие формулировки скатываться, – рассмеялась я, посмотрев на небо. Мне не нравились звезды. Они были слишком фальшивы. Безразличные наблюдатели за судьбами других, не более… Океан куда честнее. Он убивает. Действовать, пусть и во вред, всегда честнее, чем молча смотреть за чужой болью со стороны. Так ты будешь виноват в действии, а не в бездействии.

– Тогда что же это, по-твоему?

– Я эгоистка. И я спасаю свою жизнь. Ну и жизнь своего брата, до того момента, как он решит потащить меня на дно, – разоткровенничалась я.

– Значит, в Испании ты бы бросила брата, останься он с чумным больным? – какой провокационный вопрос.

– Не знаю, история не терпит сослагательного наклонения. Я могу час распинаться и бить себя в грудь с оревом: «Я герой и не брошу брата!» – или же час стонать, оправдывая себя словами: «Своя рубашка ближе к телу, а я жить хочу, потому его бы бросила». Но и то, и другое будет предположением. Я не знаю, как поступлю в той или иной ситуации.

– Любопытно, – протянул Гробовщик, а меня вдруг хлопнули по плечу, и я от неожиданности резко шагнула в сторону, поднимая кулаки – это уже рефлекс, вбитый в меня демоном…

– Спокуха, Инн! – возопил запыхавшийся Лёшка, который и был тем самым таинственным «песцом, подкравшимся незаметно».

– Добыл? – на брате красовался спасательный жилет, так что вопрос был излишним, но я его всё же задала.

– Как видишь, – хмыкнул Лёха, протягивая мне такую же ерунду, что была напялена на него самого. Она представляла собой белую жилетку, набитую чем-то воздушным (и тут я подумала о пенопласте. К чему бы это?) и прошитую так, что плавучий материал не сбивался при носке. Я тут же надела предложенный жилет и спросила брата:

– А чего так долго?

– Стюард не хотел вторую жилетку давать. Пришлось уламывать, – поморщился братец-пацифист и обратился к Гробовщику. – Ты это… извини. Я правда пытался третью взять, но и вторую-то еле выпросил.

– Надо было дать стюарду в глаз, – то ли пошутила, то ли предложила я. Сама не поняла. А вот Лёшка ошалело на меня воззрился, и я, фыркнув и закатив глаза, бросила: – Шутка! Не паникуй.

Лёха разразился возмущённой тирадой, а я схватила его за руку и потащила к левому борту корабля – нос всё быстрее погружался в воду, и нам надо было спешить. Вот только паутина коридоров, сплетённая в сложнейший лабиринт, не давала спокойно двигаться вперёд. Она мешала, сбивала с толку, старалась запутать пленников и уничтожить их. Но в панику я не впала, впрочем, как и всегда. Просто мысленно отслеживала наш путь, считая повороты и всеми силами стараясь двигаться в верном направлении. А вот Алексей с каждой минутой всё сильнее сжимал мою ладонь, и это явно было не к добру – похоже, встречавшиеся нам на пути встревоженные пассажиры вызывали у него очередной приступ излишней жалости. Как же раздражает его неумение логически оценивать происходящее! Вечно он путается в приоритетах и забывает, что весь этот трёхчасовой мир – сплошная фальшивка, которая скоро исчезнет…

Наконец мы всё же вырвались из паучьей сети переходов и оказались на левом борту лайнера, правда, ближе к корме, что в мои планы не вписывалось. Шлюпки медленно скользили во мглу, а на палубу с криками начали вырываться толпы пассажиров третьего класса – пленники, которых экипаж лишил шанса на спасение, заперев двери и сажая в шлюпки, рассчитанные на шестьдесят пять человек, всего по двадцать пять, а то и меньше. Ведь первый класс не может дышать одним воздухом с третьим. Правда, забывает о том, что атмосфера у Земли всего одна.

Пассажиры всё прибывали, они рвались к шлюпкам, а на нашей части судна лодок осталось всего три, причём одна из них, расположенная ближе всего к носу, была меньше остальных, и матросы как-то странно над ней копошились, словно у них не получалось подготовить её к отплытию. Над кораблём вспыхивали и гасли сигнальные ракеты, музыка, такая непринужденная, такая светлая, казалась чем-то безумно лишним, но жизненно необходимым. Толпа – это единый организм, где разум отключается, и паника передается от одного человека к другому, словно распространяется по нервам одного существа электрический импульс. А потому паника давно умерших пассажиров начала подкрадываться и к нам. Лёшка нервно дергал подол куртки, лавируя между кричащими что-то людьми, а глаза его становились всё безумнее. Я видела такое много раз: если паника достигнет апогея, разум отключится, словно в голове выбьет пробки, и останутся только животные инстинкты, которые помогают перешагивать через трупы, раненых или просто упавших, но не дают трезво мыслить, и в результате приближают к могиле. Потому что безумец может рассчитывать лишь на удачу, а она дама переменчивая.

Я схватила брата за руку, резко затормозила и, поймав его ошалелый взгляд, со всей силы залепила ему пощечину. Алексей пошатнулся, Гробовщик захихикал, я схватила брата за воротник.

– Лёша. Слушай меня. Слушай мой голос.

Алексей моргнул.

– Я рядом. Я всегда рядом. Буду держать тебя за руку. Ты не останешься один.

Его взгляд прояснялся.

– Просто иди за мной, и мы спасёмся. Главное оставаться спокойными. Главное продолжать следовать плану. Что бы ни случилось.

Брат едва заметно кивнул.

– Просто поверь мне. Я тебя вытащу.

Лёша слабо улыбнулся и шумно выдохнул. Всё пришло в норму.

– Спасибо, Инн, – этот паникёр провёл ладонями по лицу, а затем с силой шлёпнул себя по щекам и, явно взбодрившись, скомандовал: – Вперёд, немного осталось!

Я кивнула и взяла его за руку. Люди бежали нам навстречу, спасаясь от наступавшей воды, но нам это было уже не важно – я крепко сжимала руку брата, не давая ему слиться с общей паникой, накрывшей корабль плотным коконом. А торжественная музыка всё играла и играла, разносясь над чёрной пустыней.

Это были похороны.

Внезапно Лёшка затормозил, и я вынуждена была остановиться. Мы почти добежали до переднего края шлюпочной палубы, к которому неотвратимо приближалась ледяная зеленоватая вода, и народу здесь не было вообще, но… Крики остались позади и казались далекими, словно долетали из иной реальности, вот только тихий плач, поразительно близкий, настоящий, звенел где-то совсем рядом. Словно у меня в голове. Я огляделась и у самого парапета увидела сжавшуюся в комочек фигурку. Ребёнок. Девочка лет пяти. Гадство! Ну как так?!

Я кинулась к борту и посмотрела на тали. Очередную шлюпку уже готовили к спуску. В носовой части этого борта оставалась лишь одна нормальная лодка, и одна странная, которую, возможно, спустить и не успеют. Жаль я не знаю нумерации шлюпок и не могу сказать, какая из них является четвёртым номером! Но в любом случае она явно из носовой части. Значит, у нас будет шанс доплыть до неё или до той, последней… Стоп. Там будет много народу, нас не примут на борт. Этот ребёнок уже мёртв. Мы не должны его спасать. Это всего лишь плачущий труп, который давным-давно съели рыбы. Она мертва. Мы не должны ради неё рисковать. Но… ребёнок не виноват, что его бросили умирать все, кто был рядом. Он как те дети, которых затаптывали в переходах и метро. Случайная жертва. Иллюзия, которая может на миг стать реальностью.

– К чёрту, – пробормотала я и подбежала к девочке. В глазах Лёшки показалось облегчение, а я подхватила замотанную в теплую шаль девочку с удивительно красивыми, ярко-синими заплаканными глазами и отдала брату. Он прижал ребёнка к себе и начал гладить кудрявые белые локоны, а я скомандовала:

– Ты бегаешь быстрее. На всех парах к лодке, потом назад.

Лёха кивнул и помчался вперёд, а я пошла за ним, но не очень быстро – стараясь экономить силы и наблюдая за огоньками ламп, рассыпавшимся по водной глади. Нет, я не любовалась видом и не предавалась пессимизму – просто пыталась по свету ламп определить, какая из лодок находится к нам ближе всех и куда нам с братом нужно будет держать курс. Гробовщик же остался со мной и, лениво так шествуя следом, протянул:

– Акт милосердия? С чего бы? Это иррационально.

– Пошёл ты, – процедила я и остановилась. Как же он меня бесит! – Я была почти в таком же возрасте, когда потеряла бабушку в толпе. Ты не знаешь, что это такое. Когда все пытаются спастись, а ты никому не нужен. Это как… словно тебя задушили в утробе.

Не знаю, почему мне на ум пришло это сравнение. Просто вспыхнул вдруг в подсознании странный образ – чёрная бесконечность и жгучее удушье. Образ, который часто приходил ко мне в самые тяжёлые моменты – в моменты выбора между своей жизнью и чужой. И всегда побеждала моя судьба. Потому что она мне была важнее. И я вдруг поняла, что увидела в ребёнке с синими глазами, который никогда не скажет мне «спасибо», себя. Себя, которая умерла, не родившись.

– Интересно, – протянул жнец и приблизился ко мне вплотную, словно вглядывался в глаза. – Неужели ты помнишь своё рождение?

– Никто этого не помнит, – фыркнула я и побежала дальше. В толпу.

Что за бред он несёт? Ясно же, что ни один человек не помнит своё рождение. А эти вспышки – просто проекция, я проецируюсь, потому что мозг пытается защититься. Откуда у Гробовщика такие странные идеи? Шарики за ролики от многостолетней жизни заехали?

Я посмотрела за борт и увидела несколько десятков барахтавшихся в воде смертников. Они даже не пытались подплыть к лодкам, обезумев от паники и просто барабаня руками по воде. А с палубы прыгали вниз всё новые камикадзе, не думавшие о том, что прыжок с такой высоты – это больно, а резкое погружение в холодную воду – безумно опасно. Они просто поддавались панике и, как крысы, бежали с тонущего судна – их гнал инстинкт. Вот только если крысы, оказавшись в воде, всегда пытаются плыть, люди просто барахтались в воде. Бесцельно. Бессмысленно. Глупо. Потому что всегда должна быть цель, иначе сдохнешь. Потому что не увидишь берега, на который сможешь выбраться, даже если он будет у тебя под носом. А люди барахтались в воде даже у носа корабля – те, кто оказался в ней, ещё когда нос уходил под воду, стремились то ли забраться обратно на корабль, то ли… нет. Никуда они не стремились. Просто бесцельно замерзали, оставаясь на плаву лишь за счёт жилетов. Они даже руками двигали вяло, хоть и судорожно. Они уже умирали.

И вдруг нам навстречу вылетел Лёшка, пробившийся сквозь толпу. Он запыхался, но выглядел счастливым и, схватив меня за руку, выдохнул:

– Спасибо.

– Не ради тебя же! – возмутилась я и потащила брата к носовой части, но, к счастью, бежать нам пришлось недалеко – вскоре мы замерли у парапета, глядя на быстро подступавшую зеленоватую воду.

– Я девочку успел пристроить в ту лодку, которую уже к спуску приготовили, – отчитывался Алексей тем временем. – Но вторая шлюпка, которая следом стояла, тоже почти готова, так что их одну за другой спустят, я уверен.

Я не ответила – только кивнула, сосредоточившись на попытке вычислить спасительный «четвёртый номер». И, к счастью, вскоре мне удалось сопоставить рассказ Дины с реальностью и понять, что лодка, в которую Алексей посадил ребёнка, скорее всего имела второй номер, а значит, нам надо было ориентироваться на ту, что будет спущена следом за ней.

– Прорвёмся, – наконец, уверенно сказала я. Вот только моя уверенность кое-кого рассмешила…

– Как же весело! Почти как тогда, на «Кампании», но там всё же было забавнее – люди сражались не только со стихией, но и со смертью! – блеснул неадекватностью Гробовщик и рассмеялся. Хорошо хоть, не расхохотался… Но я ему отвечать не стала.

Ледяные волны накатывали на нос корабля, укрывая его прозрачным саваном. Они всё ближе подбирались к нам, стоявшим на пока ещё сухих корабельных досках, и собирались в скором времени начать затопление шлюпочной палубы. Огни «Титаника» мерцали, грозя в любую секунду погаснуть, но я знала, что их будут защищать до самого конца. Пока вода не уничтожит защитников.

– Сколько народу в той шлюпке, куда ты её посадил? – спросила я, глядя на быстро наступавшую холодную воду. Она кралась, как тигр, вышедший на охоту.

– Не так уж много, мужчин отгоняют оружием, а женщины рыдают и не хотят садиться без мужей, – ответил Лёшка и поморщился.

Я покосилась на только что начавшую отплывать шлюпку с девочкой. Вдоль борта вниз скользила ещё одна лодка, и, скорее всего, в ней тоже должны были быть свободные места. Что ж, не так уж всё плохо. Только вот вода пока не дошла до нашей палубы, а прыгать вниз мне совсем не хотелось. Лучший вариант – подождать несколько минут, но доплывёт ли Алексей до шлюпок, если мы так поступим?

– Дотянем? – я с сомнением посмотрела на старательно восстанавливавшего дыхание брата, а он усмехнулся и, кивнув, ответил:

– Я ж плаваньем занимался, а тебя бабушка по Неве с весны до осени гоняла. Дотянем.

– Я-то доплыву, – возразила я. Брат сказал правду, так что закалка у меня была о-го-го, как и навыки пловца, – но ты незакалённый.

– Зато распаренный, – усмехнулся Лёшка, и я подумала, что Гробовщик его в любом случае спасёт, значит, медлить нельзя.

– Тогда курс на ту шлюпку, – скомандовала я и указала на только что коснувшуюся воды лодку.

Брат кивнул, Гробовщик захихикал, а я начала разуваться – туфли, как и ботинки, только потянут вниз, а от холода защитить не смогут. Лёша последовал моему примеру, жнец подобными мелочами не озаботился, а тем временем вода уже начала двигаться по нашей палубе, заливая её ледяным покоем. Вода никуда не торопилась, просто планомерно, сантиметр за сантиметром завоёвывала пространство, не собираясь ни спешить, ни паниковать, ни сбавлять скорость ради кучки смертных, отчаянно старавшихся выжить на умирающем судне. Она быстро ползла по залитым жёлтым мигающим светом доскам и ласково обещала им вечный покой в холодной, безразличной ко всему бездне. В вечном отчаянии сотен смертей.

– Гробовщик, если что, поможешь Лёшке? – спросила я, посмотрев на жнеца, и одновременно с тем двинулась к кромке воды.

– Разумеется, карму мне сейчас ещё больше разрушать не с руки, – хитро ухмыльнувшись, ответил тот.

– Тогда поплыли.

Туфли-лодочки быстро ползли по накренившемуся деревянному настилу к океану, а я шагнула в воду. Кожу разом пронзили сотни игл, и я задохнулась. Хотелось сделать шаг назад, но вместо этого я упорно шла вперёд, сжимая зубы и чувствуя, как тело вспарывают ножи холода. Именно поэтому нельзя было прыгать: шок от удара пережить можно, а вот резкое погружение в ледяную воду выдержит не каждое сердце. Ведь хоть температура воздуха и была низкой, благодаря чему мы с братом уже давно успели замёрзнуть, вода явно была намного холоднее.

Лёшка за моей спиной тоже сделал шаг вперёд, и тут же послышался поток нецензурной брани, проклинавшей всё на свете, а особенно компанию «Уайт Стар Лайн» и холод. Я фыркнула и, схватив брата за руку, потащила его вперёд. Лёшка матерился, Гробовщик смеялся, а палуба уходила под воду всё быстрее. Внезапно лайнер вздрогнул, словно тело огромного кита пронзили гарпуном, и вода начала прибывать ещё быстрее. Почти мгновенно мы с братом оказались по грудь в ледяном плену, и тут же начали заплыв, ставкой в котором была моя жизнь. Ритмичные движения уносили меня всё дальше от гибнущего судна, а огонёк лампы, установленной на спасательной шлюпке, осторожно, несмело и очень медленно приближался, обещая возможное спасение.

Внезапно за нашими спинами раздался оглушительный скрежет, и я невольно оглянулась. Секунда, и огромная труба лайнера уже летела вниз. На тех, кто бултыхался у носовой части. Истошный многоголосый крик вспорол воздух ржавым ножом, но я уже отвернулась и продолжила спокойно и ритмично продвигаться к цели. Чужие смерти – не моё дело. Моё дело – моя собственная жизнь… Где-то позади раздался звук мощного удара, и огромная волна понесла нас вперёд – прочь от корабля, ближе к надежде.

Лёгкие судорожно сжимались, отказываясь работать, голова гудела, а тело словно вспарывали ножи изощрённого садиста. Мышцы сводило, было больно, но я упорно плыла вперёд, выкладываясь на полную. У нас было минут двадцать, и за это время надо было проплыть довольно большое, но не катастрофическое расстояние – к счастью, нужная лодка не успела уплыть слишком далеко. Ничего, справимся. Я не Майкл Фелпс, и двести метров за две минуты не проплыву, но всё же и не топор. Ко дну не пойду. Главное двигаться. Но как же это больно…

Лодки неспешно отдалялись от корабля, а я выкладывалась на полную, не глядя по сторонам. Если с Лёхой что случится, жнец его спасёт, а вот мне, если сведёт ногу, придется выбираться самой. Но как же холодно…

Шлюпка медленно, но верно приближалась, а точнее, мы приближались к ней. Я уже не чувствовала пальцев ног, а двигаться становилось всё сложнее, но «хочешь жить – умей вертеться», и я «вертелась» как могла, изо всех сил рассекая водную гладь.

Как там девочка?

Холод пробирал до костей, а в ушах звучала музыка, которую я просто не могла услышать. Физически. Но она словно поселилась у меня в голове, потому что без неё было слишком страшно. А паниковать нельзя. Только не на грани смерти. Иначе бездна поглотит тебя.

Как там Дина?

Ноги немели, руки кололи сотни игл, а дышать становилось всё сложнее. Лодка постепенно становилась больше, а значит, ближе, я же пыталась удержать остатки разума и сил. Быстрее. Надо двигаться быстрее, чтобы кровь бежала по жилам. Чтобы она не остановилась.

Как там Лёша?

Мир раскалывался на части, а за нашими спинами в толщу океана погружался огромный, шикарный лайнер. Океан – братская могила, корабль – красивый гроб. Не более того. Крики с лайнера всё отдалялись, становились тише, и казалось, что это не они исчезают в бездне, а я. Потому что сотни огней, мерцавших на тонущем корабле, делали его живым, а вокруг меня расстилалась тьма, и только звёзды безразлично, словно с насмешкой смотрели вниз. Но нет. Они не смеялись. Им просто было всё равно. И они были правы. Потому что в любом случае не могли спуститься и помочь. Так к чему переживать? Вот только тогда не стоило и смотреть.

Не смотри в лицо ребёнку, на которого наступаешь, чтобы выжить. Иначе не сможешь жить, когда вспомнишь.

Как там… я?

Я жива, я жива, я жива… Боль? Отлично. Пока чувствуешь боль, живёшь. Холод? Замечательно. Он, как и боль, не дает забыть о жизни. Усталость? Прекрасно! Мёртвые не устают. А я ещё не умерла. Остальное не важно. Я обещала выжить, и я выживу.

Но кому я обещала?..

Лодка приближалась, и ужас, сжимавший сердце не хуже, чем холод сдавливал лёгкие, начал отступать. Сто метров, не больше… Надо держаться. Только держаться… и не кричать. Иначе подумают, что я неадекватна, и не пустят в шлюпку. Испугаются, что я переверну лодку. Нет. Я должна выжить, а потому надо быть тихой и не звать на помощь, не просить подождать меня…

– Помогите! – раздалось у меня за спиной, и я резко дернулась.

Ритм сбился, и я бы пошла на дно, если бы не спасательный жилет. Я оглянулась и увидела плывущего неподалеку брата. Идиот чёртов!

– Заткнись! – прохрипела я, но было поздно.

Скользнул по воде жёлтый, живой луч фонаря, разгоняя насмешливый взгляд звёзд и ночь. Я тут же собралась с духом и выровнялась. Алексей, к счастью, меня услышал и больше не орал, я же прохрипела:

– Нас всего трое!.. Помогите, пожалуйста!.. Мы не займём много места… Мы аккуратно!..

С лодки послышались голоса что-то обсуждавших матросов, а я поднажала, снова бросившись в заплыв со всей силы. Быстрее. Только быстрее, иначе они могут налечь на вёсла, и нам конец. Братец, чтоб ему ни дна ни покрышки, сглупил! Шлюпки не возвращались к утопавшим, потому что боялись, что те в панике перевернут лодки! Почему мой брат вечно сначала делает, а потом думает?! Всегда надо просчитывать все варианты и выбирать оптимальный, а лишние три минуты в воде нас бы не убили! Чёртов холод… Как же больно…

И снова луч фонаря заскользил по воде, а лодка вдруг остановилась. Её медленно сносило течением, но весла ощетинились вдоль бортов, словно иглы дикобраза. Они решили нас спасти. Спасти. Странные люди… Решают бросить тысячу, но спасают троих. Впрочем, это сарказм – они были правы. Трое лодку вряд ли перевернут, в отличие от сотни, а если попытаются – веслом по голове, и нет проблем. Вот только шанс подобного исхода был менее пятидесяти процентов – на борту наверняка было немало стерв из первого класса…

– Вас трое? – донеслось до меня, и я, притормозив, крикнула, а точнее, прохрипела:

– Да, всего трое!

– Давайте на борт, но осторожно! Не качайте лодку, ясно?

– Да! Спасибо!

Говорить, когда плывешь в ледяной воде, а голос осип и даже дышать больно, – не самое простое занятие. Вот только, если бы я промолчала, нас бы сочли неадекватными. А это было ни к чему… Последние десятки метров были преодолены, и я судорожно сжала пальцы на борту лодки.

– Как… мне забраться? – стуча зубами от холода и выдыхая слишком яркие в этой темноте облака пара, прохрипела я. Кажется, воспаление лёгких мне обеспечено…

– Подтягивайтесь, я Вас вытащу, – скомандовал высокий подтянутый мужчина в офицерской форме, не обращая внимания на ворчание нескольких пассажирок, и я очень осторожно, стараясь не качать лодку, подтянулась. Получалось плохо, мышцы болели и отказывались слушаться, но меня тут же подхватили под руки и буквально втянули на борт.

Я устроилась на невысоком сидении, рядом с толстой мадам в шикарной шубе, и та сразу же возмутилась:

– Не прикасайся ко мне! Ты намочишь мою шубу!

Я не ответила – просто вжалась в борт, чтобы быть подальше от данного индивидуума, с которым спорить было бессмысленно, в то время как сил у меня не осталось даже на то, чтобы сказать «спасибо». А пока я пыталась устроиться подальше от богачки, Лёшку уже вытягивал всё тот же высокий офицер лет тридцати с грубыми чертами лица, едва различимыми в темноте ночи. Вскоре брат занял место напротив меня, и моряки принялись за спасение намокшей-таки паранормальности. Вот только, если честно, меня так и подмывало попросить их оставить Гробовщика в воде – эта гадина не умрёт, да и холод ей стопроцентно нипочём, но вот для профилактики остудить его садистские наклонности было бы неплохо. Да как он мог нас в такое место зашвырнуть?! «Титаник» затонул полностью за два часа сорок минут, а в ледяной воде человек оставшееся время может и не протянуть! Значит, он нас на смерть решил обречь, подлюга?! Убила бы! Но надо было держать себя в руках. Надо было успокоиться и ждать. Ждать, когда корабль затонет, а белая вспышка заберёт нас домой, уничтожив ту девочку, которую мы спасли, вместе с остальными живыми трупами. Но она хотя бы не замёрзнет. И она не будет одна, когда умрёт. Потому что быть одному страшно. Особенно когда ты один в толпе, которая тебя не слышит…

Наконец, жнец тоже оказался на борту, и я, растиравшая плечи, с ненавистью на него посмотрела. Длинная чёлка намокла и прилипла ко лбу, впрочем, так и не открыв миру глаза жнеца, а почти чёрные от воды волосы сейчас казались не серебряными, а платиновыми. Он ухмылялся, глядя на меня подслеповатыми глазами, а я продолжала спасать свои мышцы, потирая предплечья и пытаясь согнуть полностью онемевшие пальцы ног, которые уже абсолютно не чувствовала.

– Одеяла, – подал голос офицер, и нам выдали по простенькому серому покрывалу, в которые было замотано большинство сидевших здесь женщин. Видимо, только особо пафосные дамы из первого класса отказались, решив шубы «старым тряпьём» не портить…

– Спасибо вам, – прохрипела я наконец, а моряк ответил:

– Это наш долг, сделали, что могли…

Крик души, да? Что ж тогда вы лодки загружали меньше чем наполовину? Что ж тогда заперли третий класс, как какие-то отбросы, словно они не заслуживали жить? Там были дети, старики, женщины… А вы их всех обрекли на смерть ради первого класса. Потому что богатые старые стервы, отжившие своё лет эдак двадцать назад, не хотят запачкать шубки об тряпьё детей, у которых впереди вся жизнь. Вы убили их ради комфорта мразей, ценящих только свои миллионы. Зато душа кричит, да? Чувство вины грызёт? А слабо, как в древней Японии, вспороть брюхо в знак раскаяния? Слабо сделать сеппуку, чтобы очиститься от греха, а? Слабо. Потому что все хотят жить. Как хотела жить та девочка и все те, кому не дали шанса спастись.

А впрочем, я слишком категорична. Приказы отдавали капитан и старший помощник. Матросы и офицеры их выполняли. Разве что лодки они заполняли так погано благодаря старшим офицерам, а в остальном они виноваты лишь в том, что не подняли бунт. Но во время катастрофы главное – это организованность ответственных лиц, которые обязаны остановить панику. Потому они были правы, подчинившись капитану и не создавая лишних междоусобиц. Только вот мёртвым от этого не легче.