Текст книги "Поиграем со смертью?..(СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 45 страниц)

Вот и бродили мы с Величайшим, прикупившим нам по мороженому, развлекая себя мрачным юмором и периодически скатываясь к разбору моих эмоций – Гробовщик то и дело пытался выяснить, какую именно гамму чувств я испытывала. Мне же было до ужаса любопытно, что чувствует он сам, но спросить я не решалась. Всё равно не ответил бы… Наконец, план поездок был составлен, и мы отправились на приступ карусели, где сидения были подвешены к остову длинными цепями. Меня эта конструкция не впечатлила – у меня вообще вестибулярный аппарат на удивление сильный, а вот жнеца пробило на «хи-хи», и он решил приколоться над сидевшим перед ним пассажиром. Когда все расселись, жнец закрутил вопящего: «Ты что делаешь, придурок!» – парня лет шестнадцати вокруг своей оси и, как только карусель пришла в движение, отпустил его. Результатом стал раскручивающийся, орущий во всю глотку парень, громогласно хохотавший жнец, и я, заливавшаяся смехом от того, что развлечения Гробовщика всегда были средоточием эксцентричности и несли в массы забавный хаос. Нет, ну правда, эти аттракционы довольно скучные, так почему бы их не улучшить? Не сделать более весёлыми и захватывающими? Ведь в такие места приходят за улыбками и адреналином, а раз уж вы за ними пришли, не обессудьте, если получите двойную дозу! Меня бы ещё кто закрутил, право слово…

После этого меня потащили к карусели в виде ракет, летавших на бешеной скорости вокруг столба, и вот тут-то я познала силу экстрима. В полу ракет зияли дыры, сами они скрипели и дрожали так, что по спине начинали маршировать армии мурашек, но зато адреналина этот аттракцион принёс немерено, и даже жнец заявил, что подобные развлечения можно использовать как детектор лжи – крутить человека на этой центрифуге, пока он не расскажет правду, попутно делая дыры в полу всё шире, а от бортиков отрывая дверцы. Он ещё и садист, оказывается! Ну или просто привык всегда добиваться своего, что вероятнее.

Далее были вращающиеся вокруг своей оси и центрального постамента чашки, американские горки, дышавшие на ладан, но всё же явно чуть более современные, чем весь остальной металлолом, и электромобили на «автодроме», где мы с Гробовщиком активно «бодали» других отдыхающих, вызывая заторы, ругань и «аварии». Нам потом даже двое парней заявили: «Вы что, психи?! Пришли кататься – другим не мешайте!» – на что Легендарный парировал: «Если вы не можете увернуться от столкновения на таком жалком подобии трассы, на дорогах вам и подавно делать нечего». И на это парни возразить ничего не сумели – они нас просто обматерили, а мы в ответ расхохотались. Потому что это, оказывается, и правда весело – провоцировать людей на всплеск эмоций своим нестандартным поведением. Разозлив их, можно увидеть их натуру, а это крайне любопытно. К тому же мне, всегда прятавшей своё «я» за маской тихой серой мышки, позволили быть эксцентричной, показали, что я такая не одна, и это вызывало куда больше радости, чем сами наши выходки.

Говорят, в этом мире странно не быть странным. Тогда почему же люди так активно пытаются «вбить торчащий гвоздь» и сделать окружающих серой массой без толики индивидуальности? Это же неинтересно – быть как все. Люди ведь не роботы. Так почему всех, кто отличается от усреднённого значения «обычного человека», стараются переделать, а если не получается, уничтожают? Наверное, потому что каждый человек считает себя эталоном нормальности и думает, что другие должны быть такими же. А может, и нет. Но мне кажется, что все люди разные, а эталонов нет, просто одному нравится спокойно кружить по автодрому на черепашьей скорости, а второму – вызывать на этой маленькой площадке хаос, и у каждого из них причины для такого поведения свои. А потому не стоит навязывать окружающим определённую позицию поведения, словно они все – клоны друг друга. Надо просто жить, а уж куда кривая выведет, туда мы и придём – набьём шишки собственными ошибками и вырулим к финалу с неповторимым багажом знаний. Это ведь не сложно – принимать человека таким, каков он есть… по крайней мере, для меня. Но почему-то мало кто подобную точку зрения разделяет, и данная мне Гробовщиком свобода – это принятие моих «странностей». Он точно знает, что «странно не быть странным», а потому принимает меня такой, какая я есть – нерешительная, эксцентричная, вспыльчивая и ведомая по жизни. Наверное, понимание – это самое ценное в жизни… А может, и нет. У каждого ведь свои ценности.

Далее меня одну отослали на качели в виде лодочек, от которых я попыталась отмазаться, но, как говорится, коли послали – иди, а то догонят и заставят… Ну а следом за этой скукой смертной пришёл черёд лабиринта кривых зеркал, и вот тут-то мы оторвались по полной. В тёмном узком коридоре, освещённом блёклым, словно потусторонним светом тусклых ламп, стены были полностью скрыты местами поцарапанными зеркалами, и атмосферу потустороннего мира разрушал лишь весёлый смех посетителей, да искажённые до неузнаваемости изображения. То тут, то там мелькали странные фигуры, не похожие на человеческие, но точно отражавшие именно нас. То появлялся худой, как тростинка, безумно высокий жнец, чьи и так довольно худые ноги казались спичками. То вместо готессы появлялся пузатый карапуз с ножками-бочонками и приплюснутой головой. То мы вместе расплывались, словно тела на сто процентов состояли из воды, а ветер гнал по ним огромные волны… Это было безумно весело, и от самых эпичных отражений Гробовщика буквально складывало напополам от хохота, да и меня, кстати, вместе с ним. Правда, подобных зеркал всё же было крайне мало, и чаще всего жнец ограничивался хихиканьем.

Подойдя к зеркалу, вытягивавшему нас в высоту, при этом не превращая в худосочные макаронины, я почему-то вдруг задалась вопросом, смогу ли рассмешить Величайшего рядом с таким вот, не очень весёлым зеркалом. И тут же мне на ум пришла сцена из манги, когда члены тайного сообщества определяли друг друга по особой позе – позе Феникса. Да уж, говорят, идиотами не рождаются, идиотами становятся… ну и ладно, мне не жалко. Это ведь и правда может быть весело! В результате я, глядя на ухмылявшегося в зеркале высоченного жнеца и отойдя от него подальше, пробормотала: «Никто не погасит пламя в моей груди, потому что я…» – а затем закинула левую руку за голову, правую вытянула в сторону и, задрав правую ногу, тяня мысочек и откинув голову назад, заявила:

– Феникс!

Секунду Гробовщик молча смотрел в зеркало, я изображала виконта, состроив одухотворённую мордочку и тяня носочек, а зеркало вытягивало мою фигуру, превращая её в худючего великана и добавляя бредовости. Но уже в следующее мгновение мистический, мрачный коридор содрогнулся от такого хохота, что аж стекла задрожали. Жнец обернулся и, посмотрев на меня в неискажённом варианте, зашёлся в ещё более громогласном ржаче. Я же притворно надулась и, прижав руки к сердцу, тоном обиженного на весь свет пафосного аристократа изрекла:

– Ах, этот грешный мир! Он смеётся над столь неординарной личностью, как наша светлость! О, времена, о, нравы! Фениксу не желают возрождения из пепла, мечтая насадить его на вертел! Смейтесь-смейтесь, но когда после сытного обеда феникс возродится в ваших желудках, мы посмотрим, кто будет смеяться последним!

Я смахнула с глаз несуществующую слезу, а Гробовщик сложился от смеха пополам и казалось, что ему «скорую» придется вызывать – так нашего Величайшего штырило, говоря на русском-сленговом. Никогда ещё я не видела его в таком состоянии – обычно он смеётся громко, заразительно, но создаётся впечатление, что ему смешна не ситуация, а человеческая глупость. Но сейчас мне показалось, что ему и правда было весело – может, и от моей глупости (да, скорее всего, именно от неё), но это была не насмешка и не показатель того, что человек смешон или вызывает жалость. Легендарному было действительно весело, а меня это безумно радовало, и я рассмеялась вместе с ним. К нам подошли ещё двое посетителей и покосились на нас, как на сумасшедших, но нам было откровенно наплевать. Мы просто продолжали смеяться, подпитываясь весельем друг друга, и стоило лишь мне замолчать, как очередной смешок Гробовщика возвращал меня на старт, и зеркала продолжали дрожать от этого беспредела хорошего настроения.

Наконец, минут, эдак, через пять, мы окончательно проржались, и Гробовщик, уцепив меня под руку, поволок мои бренные мощи на выход. Я вытирала слёзы, обильно бежавшие из глаз, а жнец периодически пытался подавить очередные смешки, являвшиеся лишь остатками прежней роскоши. В конце концов мы всё-таки оказались на свежем воздухе, и он, подтащив меня к лавочке, спросил:

– Что это было?

– Поза Феникса, – невинно похлопав глазками, ответила я, с коварной ухмылкой на губах.

– Это я понял, – рассмеялся, на этот раз негромко, жнец. – Зачем?

– Потому что захотелось, – пожала плечами я.

– Что захотелось? – это допрос?

– Развеселить тебя, что же ещё?

– Глупая, – ожидаемо оценил мои умственные способности Легендарный, но добавил: – Впрочем, цели своей ты добилась…

Я кивнула и довольно улыбнулась, а он потрепал меня по голове и, покачав головой, с ухмылкой от уха до уха направился к мороженщику. Ещё минут двадцать мы пытались отойти от беспредельного хохота, жнец рассказывал, как забавно было наблюдать за аристократами, принимавшими позу Феникса, а день неумолимо клонился к вечеру. Наконец, часа в три, Легендарный заявил, что последний на сегодня аттракцион нас заждался, а опаздывать – удел кокеток без чувства времени и уважения к окружающим, и потому если мы не считаем себя пупами земли, стоит поторопиться. На мою саркастичную фразочку: «А мы себя ими не считаем?» – и подозрительный, оценивающий взгляд, которым я окинула жнеца с головы до ног, тот рассмеялся и ответил, что мы – Бермудский треугольник Земли, и это куда интереснее. Я была согласна, и вскоре мы уже садились в корзину высоченного Колеса Обозрения.

Две небольших лавочки находились друг напротив друга, а бортики корзины представляли собой скреплённые болтами металлические прутья, правда местами болты заменяла сварка. Между лавочками находился крохотный круглый «столик», за который можно было держаться ради иллюзии защищённости. «Вход» в корзину представлял из себя зазор между прутьями, который после посадки «закрывали» цепочкой, державшейся на «соплях и честном слове», образно выражаясь. К счастью, здесь хотя бы в полу не было дыр, однако ржавчина, поглотившая сию конструкцию, прозрачно намекала, что скоро они могут появиться. Но, если честно, всё это меня не интересовало.

Мы с Гробовщиком сели друг напротив друга в открытую всем ветрам корзинку и медленно начали подниматься к небесам. Я смотрела на облака и улыбалась, не слушая скрежет старого механизма – просто радуясь ощущению полёта, которое дарила мерно покачивавшаяся корзинка и ветер, становившийся всё сильнее. Он играл нашими волосами, словно скучал в одиночестве много лет, а Гробовщик усмехался, глядя на солнце из-под непроницаемой чёлки. Интересно, у него глаза от такого совсем не болят? Какие же мы всё-таки разные… Да, люди и жнецы слишком разные, поэтому надо радоваться хотя бы тому, что он рядом и принимает меня такой, какая я есть… Только почему-то сердце болело от осознания того, что при всех точках соприкосновения в характерах и мировоззрении, мы всё же из разных рас, и это – стена, которую не перешагнуть. Потому что я – подопытная мышь, не более того…

– Что-то не так? – вырвал меня из раздумий голос жнеца, и я удивлённо на него посмотрела. – Ты плачешь.

Плачу?.. Я коснулась своей щеки и поняла, что жнец прав. Вот идиотка… Быстро вытерев рукавом лицо, я рассмеялась и, махнув рукой, ответила:

– Задумалась о бренности бытия и неизменности его составляющих.

– Не самая лучшая тема на вершине Колеса Обозрения, – протянул жнец, и я пожала плечами. Может, он и прав, но что поделать, если неизменные аксиомы мира рядом с небом кажутся куда более жестокими, а невозможность изменить собственную судьбу здесь напоминает о том, что мир – тлен, и все мы из праха вышли, к нему и придём… Особенно если ты не можешь подарить хотя бы частичку счастья тому, кто дороже всего этого безразличного, пустого мира.

И только небо улыбалось смертным, словно всё понимало. Но и ему было всё равно.

Я откинула голову и протянула руки к небесам. Ветер осушал слёзы, солнце возвращало губам улыбку, облака лениво и словно нехотя проплывали в далёкой синеве, казавшейся такой близкой… Протяни руку, и ты её коснешься! Но сколько бы я ни тянулась, небес не достать. И это одна из неизменных составляющих глупой штуки под названием «жизнь». Корзина поползла вниз, а я всё ещё тянула руки к небу, но слова жнеца: «Посмотри, вон твой дом», – вывели меня из состояния самобичевания, и я посмотрела в указанном им направлении.

– И правда! А маленький какой! – рассмеялась я, вглядываясь в крошечную серую точку среди переплетений дорог и проплешин зелени.

Почему-то с высоты птичьего полёта наш дом казался старой запылившейся игрушкой, и я смеялась, думая о том, что и проблемы наши тем, кто живёт в недостижимой дали, кажутся мелкими и ненастоящими. Всё ведь зависит от точки зрения и того, в каком настроении на ситуацию смотреть, верно? А я разглядывала крошечный домик и чуть ли не через поручень перевешивалась, щурясь и всматриваясь вдаль. Гробовщик хихикал, глядя на меня, и комментировал моё поведения словами: «Любопытство сгубило смертных», – и прочими колкостями, но мне уж очень хотелось разглядеть своё окно – почему-то хотелось понять, как мой мир выглядит с высоты. Глупо, ну и ладно.

Внезапно колесо ощутимо тряхнуло, и скрежет прошёлся по всей этой многотонной конструкции. Я вцепилась в поручень и прижалась к нему животом, но куда более тихий скрежет заставил меня вздрогнуть.

Щелчок, а в следующую секунду опоры уже не было.

Свобода. Полёт. Лёгкость. Тоска. Я… падаю?

Ноги оторвались от пола, тело охватил скучающий ветер, а сердце замерло, но в ту же секунду запястье пронзила острая боль, и падение прекратилось. Тело повисло над пропастью безвольным мешком, и я подняла взгляд. Легендарный держал меня за руку, буквально лёжа на полу корзины, и ветер развевал пепельную чёлку, открывая пронзительные зелёные глаза с медовым отливом. Мне не было страшно. Уже не было. Ужас ушёл – упал вниз вместо меня. Сердце гулко билось, разгоняя по крови ударную дозу адреналина, но страх внезапно исчез. Потому что он держал меня, и я верила – Величайший не разожмёт руку.

– Держись крепко, – скомандовал Гробовщик ровным, спокойным голосом, но в глазах его не было ни покоя, ни безразличия. В них застыло нечто непонятное… Нечто, что слишком сильно было похоже на боль.

Я вцепилась в его запястье и попыталась подтянуться, но жнец лишь покачал головой и осторожно, но быстро поднял меня к корзине. Я ухватилась за оставшийся целым поручень с его стороны, но жнец вдруг резко и как-то слишком громко сказал:

– Не трогай это! Оно ненадёжно!

Я отпустила поручень, и меня втянули внутрь корзины. Где-то под нами раздавались крики, испуганные возгласы и почему-то смех, но я их почти не слышала. Я сидела на полу трясущейся ржавой кабинки старого колеса обозрения и прижималась щекой к груди жнеца, слушая бешеное биение его сердца. Да. У жнецов тоже есть сердце. И оно бьётся. А ещё оно умеет сжиматься от боли и страха за того, кого хочет спасти…

Тонкие пальцы с длинными чёрными ногтями гладили мои волосы, а левой рукой Легендарный прижимал меня к себе так крепко, что казалось, будто он переломает мне все рёбра. Но это было не больно – наоборот, так хорошо мне ещё никогда не было. Я сжимала чёрную пушистую ткань безразмерного свитера и понимала, что эти секунды станут самыми дорогими в моей жизни. Не потому, что Гробовщик меня спас – потому, что он захотел меня спасти…

Наконец кабинка оказалась недалеко от земли, и жнец, быстро встав, подхватил меня на руки. Я вцепилась в воротник его свитера, а Легендарный одним прыжком переместился на посадочную платформу. К нам тут же кинулись какие-то люди в спецовках и серых рабочих комбинезонах, засыпавшие Легендарного вопросами о моём состоянии, и мне хотелось спрятаться ото всего этого гвалта, оказавшись где угодно, только не здесь – хоть на северном полюсе, хоть на вершине всё того же Колеса, лишь бы не в гудящей толпе лицемерных людей, многие из которых смеялись, когда я висела над пропастью.

Пропасть.

Почему-то воспоминание вызвало толпу мурашек, и я поняла, что паника наконец добралась до меня. Сердце отбивало бешеный ритм, ладони потели, меня ощутимо затрясло. Но я должна быть сильной, я не должна поддаваться страху… Я смогу. Я не слабая. Я выдержу, правда?.. Гробовщик же пытался лавировать между людьми, но они продолжали допрос, и, наконец, он не выдержал. Я ведь уже говорила, даже у жнецов терпение не вечно, вопрос только в том, что и когда может вывести их из себя.

– Дайте пройти! Иначе от этого парка не останется и следа, ясно?

Голос, пропитанный непоколебимой уверенностью и арктическим холодом, в котором не было и тени эмоций, кроме ледяной ярости, заставил человеческое море расступиться. Легендарный быстрым шагом направился к воротам, а вслед нам летели просьбы администрации не писать заявление в прокуратуру, потому что «колесо обязательно починят». Лучше бы вы его на металлолом сдали, уроды! А если бы я была одна? А если бы на моём месте вообще был ребёнок? Деньги, деньги, деньги! Лишь бы грести лопатой эту жизнеопределяющую бумагу! На людей плевать, как и на их безопасность!

Я прижалась к жнецу, оперевшись щекой о его плечо, и закрыла глаза. Гнев пришёл на смену страху, как это обычно у меня бывает, и я старалась успокоиться, следуя вызубренным советам Гробовщика. Вдох. Сосчитать удары сердца. Выдох. Разжать кулаки. И так по кругу, вслушиваясь в своё дыхание. Вот только на этот раз я вслушивалась в дыхание Гробовщика, такое близкое и такое родное, что злость уходила сама собой, а в душе растекался покой, нежность и благодарность…

Наконец мы оказались в густой части парка, где уж точно вряд ли были люди, и белая вспышка перенесла нас в мою спальню. Гробовщик, ни слова не говоря, сел на кровать и прижал меня к себе. Не знаю, сколько мы так просидели, я вслушивалась в его медленно успокаивающееся сердцебиение, закрыв глаза, и улыбалась, а Легендарный, крепко обнимая меня, думал о чём-то своём и порой так сильно сжимал руки, что казалось, ещё чуть-чуть и меня сломают, как куклу… Но я ведь не кукла, правда? Куклу спасли бы и отпустили, а меня он отпускать не хотел… Почему? Может, различия рас всё же не так важны, как схожесть душ? Или я опять придумываю нечто непонятное? Не знаю, но почему-то мне это нравится. Даже вся эта неопределённость, возможность в любую секунду разочароваться в своих надеждах, лишь притягивают, маня, как пламя мотылька. И не важно, что я могу сгореть. Потому что перед кремацией этот огонь меня всё-таки согреет…

И вдруг Легендарный вздохнул, посадил меня на кровать и встал. Я удивлённо и слегка разочаровано на него посмотрела, а жнец приложил к губам палец и, не глядя на меня, спросил, как я. Ответ: «В норме», – его не удовлетворил, и мне пришлось сказать, что сначала я перепугалась, потом, когда он меня поймал, успокоилась, на земле накатила паника, перешедшая в злость, но я взяла себя в руки, как он меня учил. Я думала, ему именно эти подробности интересны, и он спрашивает из-за эксперимента, но Гробовщик всплеснул руками и возмущённо сказал:

– Я не об этом спрашиваю! Как ты себя чувствуешь сейчас? Что-то болит, головокружение? Слабость? Страх?

– Нет, спасибо, всё хорошо, – ответила я. Удивлению моему не было предела, но почему-то захотелось улыбнуться… что я и сделала. – Я уже успокоилась, а физически так и вообще не пострадала. Спасибо. Ты…

– Не благодари, это лишнее, – перебил меня жнец, отмахнувшись, и почему-то очень тихо добавил: – Я уже терял. Не хочу потерять вновь.

Я опешила, а Легендарный вышел из моей комнаты, бросив с порога: «Отдохни», – и бесшумно закрыл за собой дверь. Я улеглась на кровать, свернувшись калачиком, и подумала, что, наверное, даже подопытный образец может стать дорог исследователю. Интересно, кого он потерял? Любимую, друга, родных? Нет, конечно же, я никогда не задам ему этот вопрос – вспоминать о потерях слишком больно, и даже если он не ответит, всё равно память услужливо подкинет страшные картины. Потому я лучше останусь в неведении, но… Не так уж и важно, что было в прошлом. Да, оно определяет наше настоящее, но будущее мы строим каждым своим поступком, а потому надо думать о том, как создать спокойное, светлое будущее, а не жить размышлениями о былом. Ведь прошлого не вернуть, а в грядущем можно построить прекрасный воздушный замок, который станет явью. Или я слишком оптимистична? Может быть. Не знаю. И, наверное, это к лучшему – так у меня хотя бы есть надежда, а с ней жить всё же куда легче. Я просто буду наслаждаться настоящим, заботясь о будущем, и даже если я для Гробовщика лишь подопытный образец, я постараюсь стать отличным образцом, из которого он сумеет извлечь наибольшую пользу. И, быть может, когда-нибудь он тоже привяжется ко мне, хотя бы как к другу. Ведь он меня сегодня не просто спас – он заботился обо мне. И это давало надежду. Не знаю пока, на что. Возможно, на будущее, которое не будет пытаться меня уничтожить, как прошлое?..

====== 33) Неизбежность ======

«Sua cuique fortuna in manu est».

«Своя судьба у каждого в руках».

Понедельник – день тяжёлый. А я нашла новую работу взамен утерянной турфирмы, так что он стал ещё и днём знакомства с новым коллективом. Ещё с вечера братец-ехидна пожелал мне «смирить гордыню и пообщаться с простыми смертными на равных», что меня дико разозлило, а потому я ответила: «Думаешь, бессмертный Царь, которому завтраки два демона готовят, может быть на равных с простыми обывателями?» Братец развозмущался, а я послала его оленей пасти и свернула лавочку дискуссии – не люблю, когда мне диктуют как жить и порицают мои привычки. Я живу так, как нравится мне, для себя и ради собственного счастья. Короче, я эгоистка. И меня это устраивает, потому как я ненавижу прогибаться под окружающих. Как поётся: «Не стоит прогибаться под изменчивый мир – однажды он прогнётся под нас!» Истинно так, и меня не колышет, кому не нравится моё поведение. Я никого им не ущемляю (Лёшка не в счёт), остальное – только моё дело. Так что как работала раньше, так и буду работать – качественно и не сближаясь с персоналом. Всякие дружеские отношения с коллегами – бред. Тебя наверняка попытаются подсидеть, подставить или заложить начальству, а если даже и не попытаются, то, мило улыбаясь, будут перемывать тебе косточки в курилке. Ну и зачем «дружить» с теми, кто, узнав твою тайну, разболтает её всем товарищам по никотиновой зависимости? Да незачем.

Кстати, о работе. Я её не находила, я её себе выбила. А точнее, мне её выбил Михаэлис, по моей настойчивой просьбе. Если конкретнее, то я прекрасно понимала, что после заведения дела на моего бывшего шефа, мало кто захочет брать на работу его сотрудников. Потому решила, что наилучший способ получить работу – создать ситуацию, когда некая фирма, у которой на носу завалы бухгалтерских отчётов, лишится необходимого количества рук. Себастьян одобрил план, и в результате была найдена фирма, торгующая стройматериалами, которой грозил аудит. Пара демонических трюков, и две бухгалтерши уволились от греха подальше – Михаэлис пугать умеет, в этом я убедилась ещё в доме Динкиного дружка-садиста. Дальше было сложнее: в тот же день я позвонила на фирму, сказав, что узнала о нехватке кадров от одной из уволившихся особ, и меня пригласили на срочное собеседование. Мадам, уволившаяся первой, ещё во время акта запугивания была уведомлена о том, что стоит подтвердить благонадёжность некоего соискателя, если о нём спросит кадровик, и дамочка не подвела – позвонивший ей кадровик остался доволен рекомендациями, но не понимал, почему дамочка так нервничала. Но как же ей не нервничать, если во время разговора у неё за спиной стоял демон? Хе-хе. Мои объяснения насчёт того, что в турфирме я не имела отношения к незаконным делишкам, так как работала там совсем недолго, и мне просто не могли доверить подобные бумаги, было принято к сведению, и в связи со скорым аудитом меня решили принять на испытательный срок. Собственно, благодаря данному факту мне предстояло пахать, как проклятой, пока испытательный срок не превратится в нормальный трудовой договор, и это делало понедельник ещё хуже, чем обычно. Шутка ли – знакомство с коллективом, двойная нагрузка, да ещё и возвратившаяся угроза похода в прошлое? О да, нам об этом сообщил Спирс, и потому я была совсем на взводе. Прямо «дайте мне бензопилу, и я окрашу мир в алый», ага!

Кстати, о птичках, а точнее, о краснопёрых попугаях ара нашей коммуналки. Лёха прям спелся с Греллем – они постоянно болтали о каких-то готичных заморочках и смерти, а порой я краем уха слышала какие-то странные диалоги о том, что есть «друг» и почему дружба лучше любви. У Лёхи вообще всегда позиция была насчёт любви странная: это лишь химический процесс, а остальное – плод больной фантазии романтиков. А вот Грелль с ним теперь активно спорил, доказывая, что друг может предать, а любимого не предашь, поскольку сердце не позволит. Лёха же отвечал, что настоящий друг никогда не предаст, а любовь подыхает от ревности и быта, как таракан в ловушке с химикатами. Короче говоря, столкнулись два разных мировоззрения и активно спорили, но к боевым действиям не переходили – жнеца явно подобные беседы не выводили из себя, хотя порой эти два красных революционных гота начинали орать друг на друга. Только орево всегда заканчивалось либо хлопком двери, а на следующий день о происшествии не вспоминали, либо чаепитием и словами: «Каждый остался при своём мнении, но я всё равно прав», – и фырчанием «ошибающейся» стороны.

Динка тоже спелась со своим жнецом, и прямо-таки сияла, когда эта мерзость в балахоне оказывалась рядом. А вот я Гробовщика возненавидела всеми фибрами души, потому как он, подлюка такая, постоянно говорил мне гадости, подначивал, заставлял отвечать на каверзные вопросы и вообще вёл себя по-хамски. И ведь не пошлёшь, что обидно – он заявлял, что если я откажусь отвечать на вопросы, меня заставят, поскольку это важно для выяснения причин аномалии. Задолбали уже с этой своей аномалией! Сколько можно надо мной из-за неё издеваться?!

Так, ладно, я вообще-то о другом. Что-то ныне у Царя мысли скачут, он стал нервным и малоадекватным – «Новопассита» душа просит, не иначе. Короче говоря, Динка влюбилась в Гробовщика, и благодаря этому оба гота оказались на стороне жнецов. А вот я с этими живчиками ужиться не могла. Я человек логики, а их поведение нелогично, к тому же я очень уравновешенный, строгий и не склонный к буйству эмоций индивидуум, а рядом со смертушками (Уилл не в счёт) вечно бурлила жизнь. Точнее, они её «бурлили», создавая ситуации, при которых хочется выть от обилия эмоций, событий и нелогичности…

С демонами в этом плане было намного проще – они были гражданами спокойными, исполнительными, пунктуальными и удивительно сдержанными. Даже ехидство Себастьяна ни в какое сравнение не шло с провокациями Гробовщика, а уж после того дня, как мы побывали в доме богатея-садиста, Михаэлис вообще стал сама адекватность. Нет, он меня подкалывал, конечно, но уже не требовал постоянных приказов и даже ненавязчиво советовал, как лучше поступить в той или иной ситуации. То бишь, наши «спортивные» соревнования под кодовым наименованием «кто кого ехиднее подколет» продолжались, а вот попытки друг другу оттоптать больные мозоли постепенно ушли в прошлое, и вместе с ними ушло всё моё раздражение на демона. Точнее, большая его часть – он ведь меня всё же убить заявился, а не плюшками побаловать! В общем, вся моя злость, как оказалось, была вызвана не Михаэлисом в целом, а определёнными его привычками и чертами характера, поэтому когда он сменил линию поведения, жизнь начала налаживаться, нервы мои успокоились, а раздражение обратилось в сторону Гробовщика, перенявшего у Себастьяна эстафету по доведению меня до белого каления. Короче говоря, хоть с одним паранормальным инквизитором у меня наладились более-менее нормальные отношения. Но если бы кто мне сказал месяц назад, что они наладятся именно с Михаэлисом, я бы его полным психом посчитала… Вот что значит не говорить друг другу гадости!

А ещё мы с демоном договорились, что он научит меня драться, и это было прорывом – я наконец-то сумела понять, как надо наносить удары. Лёшка как-то пытался мне удар поставить, но благодаря его несдержанности и объяснениям, основанным на словах: «Ну как ты не понимаешь? Это надо иначе делать… Ну… не знаю, просто не так, как ты!» – у меня абсолютно ничего не получалось. Теперь же мне выдавали чёткие, спокойные инструкции, причём за каждым неправильно исполненным движением следовало наказание – мою царскую тушку отправляли драить полы в хате, говоря, что это помогает улучшить координацию и вестибулярный аппарат. Короче, Михаэлис – садист, помешанный на домашних делах, но раз уж я его назначила своим учителем, придётся терпеть подобные штрафы, я ведь хочу научиться драться, значит, научусь.

Впрочем, не буду задерживать экспресс, следующая остановка – новая работа. Причём мне даже сказать о ней нечего, кроме того, что добиралась я до неё на автобусе, а коллектив оказался стандартным: сплетницы, грымза-главбухша и одна нормальная мадам, которая, как и я, старалась не лезть в паутину интриг и болтовни в курилках. Впрочем, «в тихом омуте черти водятся», так что и эта девушка меня не заинтересовала. Я просто со всеми познакомилась и засела за бумаги, сказав, что у меня испытательный срок, а потому хочу выложиться на полную и боюсь за разговорами наляпать ошибок. Меня не поняли и попытались втянуть в диалог, но я не втягивалась, и в результате они наконец бросили это гиблое дело. Правда, кажется, меня заподозрили в эгоцентризме, хамстве и нелюбви к общению, но это были мелочи – они ведь угадали.

Так как фирма находилась на отшибе, а точнее, на пустыре, окопавшемся ближе к пригороду, стояли склады, среди которых притаился «главный офис», демонам и жнецам стало сложно вести за мной наблюдение, но они выкрутились. Благодаря тому, что окно бухгалтерии выходило на небольшую «рощицу», она же – зелёные насаждения, в которых деревьев было раз-два и обчёлся, наши деятели умудрились разбить в ней палатку и следить за мной оттуда. Мол, «мы туристы, лагерь разбили, не стоит нас отсюда прогонять!» Ну а внешность странная – это мелочи, они ведь из палатки почти не вылезали, разве что Клод принёс мне обед. Я говорила, что он меня разбалует? Это произошло.