Текст книги "Поиграем со смертью?..(СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 45 страниц)

Лёха хотел было высказать Фаустусу всё, что о нём думает, но я его заткнула. Времени на разборки у нас не было. Схватив брата за запястье, я быстро заговорила:

– За нами народ не погнался только потому, что не был уверен в победе – всё же нас преследовали только четверо. Им пока хватит и одной пленницы, ведь это лишь крестьяне, и всё, чего они хотят – избежать подозрений в укрывательстве чужаков. И одного пленного им для этого достаточно. Сейчас Дину приведут в деревню и попытаются передать самураям. Уверена, те двое, которые убежали от лодок самыми первыми, наверняка помчали за ними. Если нам повезёт, они будут искать их ещё долго, и мы успеем вернуться в своё время, если нет – они уже на подходе. И, учитывая, что цель этого балагана – опасные ситуации, я уверена, что самураи скоро будут здесь.

Клод сдержано кивнул и обхватил правой ладонью левое запястье. Черная ткань пиджака скрыла тонкие пальцы. За нашими спинами гулко шумел прибой. Ветер, пронзительно-свежий, пробирал до костей. А где-то на задворках моего сознания едва различимо бормотал внутренний голос.

«А вдруг ты не успеешь её спасти?»

– Мы успеем, – ответила я скорее самой себе, чем брату. – Если самураи придут, они не станут сразу казнить Дину. Они её допросят, чтобы узнать, где прячемся мы и куда причалил корабль, на котором мы, якобы, прибыли. На остров с небес люди ведь обычно не падают… Так что время у нас есть. Вопрос – сколько. Потому что пытки мы допустить не можем.

– И что делать? – раздражённо спросил Алексей. – Как её оттуда вытащить?

– Незаметно добраться до деревни, – ответила я. – А дальше – сплошные шпионские игры!

====== 10) Честь ======

«Fortes fortuna adjuvat».

«Смелым судьба помогает».

Когда мы подошли к деревне, оказалось, что с момента нашего прибытия прошло два часа. Нам оставалось продержаться как минимум ещё шестьдесят минут, и это пугало. Ведь Дина была в плену у средневековых японцев, и они явно не отпустили бы её живой. Вот только у меня был план её вызволения, который любезно согласился помочь претворить в жизнь Клод. Однако я не верила ему и понимала, что в любой момент демон может нас предать, из-за чего вся толпа древних людей кинулась бы на нас с Лёшкой. Поэтому, втайне от демона, я придумала и поведала брату запасной план, на случай подставы со стороны Фаустуса.

Пока детали плана не были обговорены, мы шли по лесу, стараясь не останавливаться ни на минуту, но как только обо всём договорились, решили взять курс на деревню. Собственно, всем было понятно, что самураи – отличные охотники, и если бы они отправились на поиски, тут же наткнулись бы на наши следы, что было крайне нежелательно, поэтому мы углубились в лес в поисках ручья или речушки. Учитывая, что неподалёку была деревня, мы предположили, что вода тоже должна быть, и, что интересно, не ошиблись – подойдя ближе к деревушке, мы наткнулись на широкий каменистый ручей, больше напоминавший крохотную речушку-переплюйку. Пройдя вверх по руслу, чтобы скрыть следы, мы свернули к деревеньке и вскоре зашли ей в тыл. Дорог тут не было, и мы старались как можно тише ступать по сочной зелёной траве и сухим веткам, обильно устилавшим землю. Ветер шумел кронами раскидистых деревьев, заливисто пели птицы в вышине, утробными громовыми раскатами стрекотали цикады. Если бы этот грохот я услышала ночью за своим окном, о небольших насекомых в жизни бы не подумала – мне бы в голову сразу постучалась мысль о танках, вертолётах или, на худой конец, о джипах. Но это опять лирика. Главное, вскоре мы подошли к деревне, и часы сообщили, что нам осталось продержаться всего час.

Подобравшись к одному из земляных наделов, на котором обильно произрастала какая-то зелень, я подала сигнал Клоду, и тот растворился в чёрном мареве. Мы же с Лёшкой привели в исполнение некоторые детали моего запасного плана и бегом кинулись вдоль края леса, стараясь не высовываться из-за деревьев. Проникнуть в село можно было лишь преодолев поля, то есть лишившись защиты деревьев, а нам это было не с руки, но выбора просто не существовало. А потому мы решили обезопасить себя хотя бы тем, что зайдём не с той стороны, где нас покинул Клод. Ведь от предательства мы застрахованы не были. Я давно уже достала пистолет из рюкзака, и теперь его рукоять торчала у меня из-за пояса, но пользоваться им я не хотела. Убивать людей запрещено законом, даже если это лишь видения из прошлого... Добравшись до правой стороны деревни, мы с братом улеглись на землю, и я мысленно прокляла демонов, из-за которых моя униформа будет безнадёжно испорчена. Впрочем, это была меньшая из грозивших мне бед, но думать о худших вариантах развития событий не хотелось. Сняв рюкзак, я сделала из его лямок скользящую петлю и накинула её себе на лодыжку. Мы собирались ползти по-пластунски, а отнюдь не хилый горб в виде вещьмешка был слишком приметной деталью, излишне выпуклой для таких подвигов.

Короче говоря, как только с приготовлениями было покончено, я и мой братец, вооружившийся по дороге небольшой, но увесистой крепкой веткой, начали штурм местного форта, то бишь деревушки из двадцати хижин, частенько перемежавшихся сараями. Ползти было неудобно, противно и вообще ничуть не радостно, так что детей, любящих играть в «Зарницу», я понять не могла. Периодически попадавшиеся на пути камни впивались в локти, живот, ноги. Земля, влажная и скользкая, видимо, из-за недавно прошедших дождей, противно чавкала, пропитывая мою блузку грязной жижей и налепляя на неё комья грязи. Растения, что мы с братом сминали, проползая прямо по ним, пытались выкрасить нашу одежду в зелёный, а жара, смешанная с повышенной влажностью, выдавливала из расширенных пор солёные прозрачные капли, стекавшие по коже и впитывавшиеся в грязную одежду.

К ближайшей хижине нам удалось подползти незаметно, да и было с чего местным жителям потерять бдительность. Как и планировалось, в центре площади находился Клод, с которым сражались трое мужчин, разительно отличавшихся от недавно преследовавших нас крестьян. Первым и самым главным отличием, которое бросалось в глаза, были даже не одежда и не внешность. Это был взгляд. Три пары спокойных, уверенных глаз с пренебрежением и холодной решимостью смотрели на демона. Страх, пропитывавший крестьян насквозь, рядом с этими людьми даже появиться не пожелал бы – вот какое ощущение появилось у меня, когда я впервые увидела самураев.

Собственно, о том, что эти трое – воины, свидетельствовали не только глаза, военная выправка и явно не крестьянское телосложение – ко всему этому стоит добавить одежду, которая разительно отличалась от затрапезного тряпья рыбаков, и мечи, которых у каждого воина было по два. Широкие чёрные штаны, больше напоминавшие юбки, дополнялись чем-то сродни рубахам, поверх которых были одеты запахнутые направо одеяния, напоминавшие и короткие кимоно, и куртки одновременно. Укороченные рукава, острые плечи, длина, не доходившая до колена, и узоры на ткани не давали ответа на вопрос: «Как эта штука называется?» – но однозначно говорили о том, что данная вещь не принадлежит нищему рыбаку. Тканевые пояса поддерживали мечи, крепившиеся на левом боку каждого воина, а причёска в целом напоминала причёску крестьян: узел из волос на затылке, выбритый лоб, вот только если у крестьян виски тоже были выбриты, воины оставили пряди на них нетронутыми.

Впрочем, пока я с любопытством рассматривала внешность средневековых воинов, события на месте не стояли. Крестьяне, среди которых были лишь мужчины, что примечательно, сгрудились в кучку возле дороги и тряслись от ужаса, едва слышно перешёптываясь. Из-за лязга мечей сложно было что-то разобрать, но я сумела, браво мне. Рыбаки называли Фаустуса «Они», то бишь «злым духом», что от истины недалеко ушло, и, как я поняла, сначала с ним дрался лишь один самурай, но после того, как катана рассекла грудь дворецкого, чуть не перерубив его надвое, а он остался жив, в бой включились двое других воинов, причём по сигналу командира.

Поняв, что всё идет по плану, я подползла к задней стенке сарая, отвязала рюкзак и закинула его себе за спину. Мы с Лёшкой решили не разделяться, чтобы не нарваться на неприятности, и планомерно начали обследовать дом за домом, сарай за сараем, в поисках Динки. Собственно, сделать это было несложно – гигантские щели оставляли неплохой обзор, а в случае излишней затемнённости помещения я светила внутрь фонариком. Можно сказать, что это было глупо, потому как если в домах оставались жители, нас бы немедленно сдали с потрохами, вот только существовало одно «но». Все жители сгрудились в кучу у дороги. Я сначала удивилась, подумав, куда же пропали женщины, а потом поняла: рыбаки, зная, что сейчас прибудут самураи и, возможно, чужаки, просто-напросто отослали жён и детей куда подальше из деревни. Об этом говорили брошенные у очагов в центре хижин продукты, которые явно оставили в процессе готовки, а также позаброшенные недошитые рубашки или недоплетённые соломенные шляпы. Короче говоря, женщины побросали свои дела и скрылись в неизвестном направлении вместе с детьми, а мужчины отправились смотреть на бой. Вот потому-то мы с Лёшкой и не боялись светить фонариком в дома, впрочем, на всякий пожарный, делали это лишь в крайнем случае и предварительно обязательно прислушивались – вряд ли жители смогли бы усидеть дома совсем уж беззвучно.

На десятой сараюшке нам наконец повезло. Сквозь щель между досками я увидела, что в центре небольшого, заставленного всяким бытовым хламом помещения, лежит нечто, скрученное по рукам и ногам, и активно елозящее. Догадаться, что это Дина, было несложно, и мы решили начинать вызволение этой запутавшейся в верёвках гусеницы, явно не способной самостоятельно «превратиться в бабочку». Собственно, из-за звона стали и воинственных звуков, издаваемых самураями, претворить наш план в жизнь труда не составляло. Поддев одну из деревяшек, Лёшка без труда её оторвал, а следом за ней было демонтировано ещё две планки. Братец пролез в образовавшийся проход, держа в руках складной нож, а я подкралась к углу сарая и начала слежку за действиями воинов, чтобы успеть подать Алексею сигнал в случае предательства Клода. Наблюдала за боем я крайне осмотрительно, стараясь не попасть в пределы видимости японцев, но им явно было не до меня. Бой захватил внимание абсолютно всех.

Трое самураев изящными, плавными взмахами катан атаковали демона. Тот ловко уворачивался, отражая прочную сталь клинков странными ножами и вилками, которые появлялись в его пальцах, как по волшебству. Я бы рассмеялась, право слово, такому абсурдному положению вещей, но… Закалённые в адском пламени столовые приборы не уступали по прочности древним мечам, а их размеры позволяли превращать их в метательные снаряды. Пиджак Фаустуса был изорван, равно как и белая рубашка, пропитавшаяся алым, однако глаза, скрытые прозрачными стеклами очков, смотрели на мир со странным спокойствием и отрешенностью. Воины эпохи сёгуната были не менее спокойны, но в их глазах можно было прочесть азарт бывалых воинов, нашедших очень сильного противника, хотя кимоно их были не менее истерзаны, чем одежда демона. Сдаваться не собирался ни один из них, но и Фаустус, похоже, исчезать с поля боя не стремился. Плавные движения сражавшихся походили на танец, а шумное дыхание и воинственные возгласы служили жутким аккомпанементом. И именно в этот момент, глядя на пляску смерти широко распахнутыми от восхищения глазами, я поняла, почему этих странных, непонятных современному обществу людей стоит уважать. Ведь они не выживали. Они жили.

Взмах руки, затянутой в чёрную перчатку, и пять ножей, сверкнув в лучах палящего солнца, летят в воина лет сорока. Едва заметное движение кисти, и серебристая полоса стали сбивает снаряды, отправляя их на вытоптанную землю. Атакующий возглас, и самурай лет тридцати изящным взмахом руки прочерчивает в воздухе горизонтальную полосу, пытаясь отрубить голову демона. Тот отклоняется назад и, как заправский гимнаст, оттолкнувшись от пыльной земли ладонями, отпрыгивает от нападающего. Третий воин заносит меч, и тот серебристой тенью падает на плечо дворецкого. Секунда, и лезвие со звоном ударяется о металл, выкованный в Аду. Лёгкое движение кистью, и вилка, притормозившая полёт катаны, пытается вырвать меч из рук воина, но мужчина лет двадцати пяти реагирует быстрее. Меч снова на свободе, а два других воина уже начинают новую атаку.

Легкие, скользящие шаги по вытоптанной земле. Лязг металла, поющего реквием. Шорох ткани, пропитавшейся потом. И абсолютное спокойствие четверых, что танцуют со смертью нежный вальс.

Взмах. Удар. Шаг. Поворот. И снова по кругу, по кругу, по кругу…

Ни один из воинов не попытался зайти врагу за спину. Ни один не атаковал бесчестно. Но их удары порой пробивали защиту демона, и древняя сталь окрашивалась алым. А порой ножи, что появлялись из тьмы в тонких пальцах бессмертного существа, достигали цели. И тогда узоры на кимоно обретали дополнения. Багровые. Горячие. Удивительно яркие. Словно розы распускались на плотной ткани, словно закат языками пламени укутывал их в плотный кокон. И живой дождь рубиновыми каплями безразлично падал на твёрдую землю. А они всё танцевали, танцевали, танцевали… зная, что враг не может умереть.

За моей спиной послышался шорох. Дина с Лёшей выбирались из сарая. Я стряхнула оцепенение и оторвала заворожённый взгляд от сумасшедшей пляски на углях жизни. Посмотрев на часы, я пришла к неутешительному выводу – нам надо было продержаться ещё двадцать минут. И тут случилось то, чего я опасалась. Лязг на площади резко стих, а затем раздался испуганный вскрик со стороны рыбаков. Я осторожно посмотрела на площадь. Самураи, держа мечи наизготовку, оглядывались в поисках врага. Но его нигде не было. Чёрт! Так и знала!

Я спряталась обратно и приложила палец к губам, давая брату и подруге понять, что Клод нас «кинул». Показав брату знаком, что пора переходить к запасному плану, я поймала ответный кивок и выудила из рюкзака, стараясь действовать как можно тише, небольшой пульт управления. Вот когда начинаешь радоваться благам цивилизации! Когда от них зависит твоя жизнь… Зная, что нас закинут в прошлое, я запаслась разной ерундой, которая могла бы отвлечь древних людей, в том числе и тем, что было припрятано у края поля, где мы расстались с Фаустусом. Я проверяла – техника на батарейках работала, а для радиоуправляемой машинки дистанция, отделявшая нас от неё, предельной не была. Нажав на кнопку запуска, я заставила стоявшую возле леса машинку двинуться вперед, и… в следующий миг со стороны леса послышались довольно громкие звуки, отдалённо похожие на раскаты грома. Это был топот сотен ног, отбивавший чёткий ритм по брусчатке на Красной Площади.

Лирическое отступление: машинку я установила так, что при движении вперёд она должна была нажать на кнопку «Play» CD-плеера, в который был заблаговременно вставлен диск с записью парада на Красной Площади. А что? Воины любой эпохи ждут нападения, и чем больше врагов, тем выше вероятность того, что они мелкую добычу бросят и на крупную позарятся. По крайней мере, я на это рассчитывала, и, похоже, расчеты оправдались, потому как через секунду после начала звуковой атаки послышались приказы командира самураев и вопли ужаса со стороны селян. Вот только, кажется, я недооценила врага, потому как двое воинов направились к полю, откуда исходил шум, а одному было приказано продолжать поиски исчезнувшего чужеземца. Отвлекающий маневр профессиональные военные предусмотрели. Вот ведь редиски! Прозорливые…

Я же запихнула пульт обратно в рюкзак, привязала тот к ноге, и мы с готами пустились в обратный путь, расчерчивая на земле полосы и так до ужаса грязными животами. Вот только нам не повезло. Потому как примерно на середине поля нас настиг зычный клич, и, обернувшись, я осознала, что так просто всё это не закончится, ведь самураев не зря считали невообразимо смелыми людьми. Воин, оставшийся на поиски Клода, увидел нас и, не зная, столь же сильны мы, как бессмертный «Они», или нет, бросился в погоню, не дожидаясь подкрепления. Бежал он довольно забавно, ноги, видимо, привыкшие к седлу, были полусогнуты в коленях, вот только весело мне не было. Потому как в руках его безразлично блестела катана, обещая нам скорое знакомство с Вечностью.

Секунда, и рюкзак уже был у меня в руках, а три пары ног перемешивали сырую землю, отчаянно пытаясь найти путь к спасению.

Вытоптанная зелень вжималась в грязь. Комья земли взлетали из-под непредназначенной для марш-бросков обуви. Пот солёными слезинками срывался с кожи. А перед глазами вставало алое марево, в котором отчётливо застыл образ засасывающей, вязкой реальности. Кровь и смерть. Больше впереди не было ничего. Но мы всё равно бежали, продолжая на что-то надеяться. Глупо. Иррационально. Но так необходимо…

Так не должно быть! Не может. Это неправда. Надо просто подождать, и всё наладится…

Внезапно стройный марш солдат на Красной Площади замер. Оборвался. Растворился в скользкой тишине. А затем её разорвали крики японцев, сообщавших своему товарищу, что идут к нему. Липкий, въедливый страх заползал в душу, но мой разум оставался на удивление чист. А потому я свернула влево, к берегу моря, то есть подальше от тех, кто бежал со стороны леса, и тихо, так, чтобы японцы не услышали, скомандовала:

– Врассыпную! Лёш, ты отлично плаваешь, ты – в море. Дин, налево, туда они могут и не побежать – инерция мышления. Я направо.

– Ни фига! – рявкнул Лёшка.

– Заткнись, – процедила я. – Хочешь жить – выполняй!

– А ты?!

– Я выживу, – криво усмехнулась я и на ходу достала из-за пояса пистолет. Дальнейшие вопросы отпали сами собой, и только с губ моего брата сорвался странный звук, похожий на раздражённый рык. Он не был уверен, что я выстрелю. Собственно, как и я сама… Ведь так нельзя. Нельзя же?..

Лес плотной стеной встретил беглецов, и мы рассредоточились. Поскольку всё это время мы с готами бежали направо, я очень рассчитывала, что самураи продолжат бег в этом направлении. Вот только гарантии не было.

Щелчок. Пальцы сами собой сняли пистолет с предохранителя. Холодная капля пробежала по спине, считая позвонки. Только не думать. Только не размышлять, сможешь или нет. Держись, Осипова. Ещё десять минут продержись…

Гулкие удары сердца о рёбра. Дрожь в мышцах, болевших от напряжения. Прерывистое дыхание, срывавшееся на хрип. И голоса, звучавшие прямо за спиной. «Они разделились!» Как точно подмечено… «За ними!» Вот гады… «Брать живыми!» Хоть на этом спасибо… «Будут сопротивляться – убить!» Может, сдаться?.. А где гарантия, что это не уловка и меч не вспорет мой живот, как только я обернусь? Нет её. И не будет. Потому что это война, а на войне все средства хороши…

Топот за моей спиной стал громче, и я поняла, что убежать не удастся. А в следующую секунду споткнулась о какую-то ветку и, проклиная всё на свете, полетела на землю. А точнее, в кусты, росшие справа от меня. Вот только за этими кустами земля меня встретила не ровной площадкой, а уходившим вниз небольшим оврагом. Удар выбил из лёгких весь воздух. В глазах заплясали белые искры. Уши заложило. Пальцы отчаянно сжимали пистолет и лямки рюкзака. Только бы не потерять…

Тело, не умевшее группироваться, рухнуло на дно оврага, и мышцы разом откликнулись тупой болью. В голове звенело, алые сполохи рваной марлей заволакивали сознание. Если я встану, далеко не убегу. А мне надо прожить ещё минут пять…

По склону холма спускался воин, и сухие ветки с хрустом ломались, рассыпаясь в прах под его весом. Я замерла. Веки были смежены, конечности застыли на земле в странной, неестественной позе – последствии жалкой попытки сгруппироваться, пальцы отчаянно сжимали пистолет. Я попыталась привести дыхание в норму и сделать его как можно менее заметным со стороны – надежда на то, что хотя бы недолго самурай помучается от брезгливости и не станет проверять пульс чужеземки, у меня ещё теплилась. Чернота перед глазами покрывалась красной паутиной, словно неведомый паук, напившись крови, смачивал нити багровой слюной. В голове звенел набатный колокол, а сквозь вязкую вату, что, казалось, выросла в ушах, прорывались звуки шагов. Уже совсем рядом. Уже так близко, что не выдать себя практически невозможно. Паника попыталась затянуть удавку на горле, погружая мир в беспросветный мрак и не давая воздуху проникнуть в лёгкие, но встретила стену острого, холодного отчуждения, возникшего из одной-единственной мысли. Я не умру. Не здесь и не сейчас. Я так решила, а значит, так и будет. Я ведь обещала… обещала? Не важно. Я просто должна выжить. Любым способом.

Веки мои не дрожали. Дыхание бесшумно срывалось с губ. А пальцы, сжимавшие рукоять пистолета, напряжённо ждали сигнала. Нет. Ещё не время…

– Умело притворяется, – раздался над моей головой безразличный голос. – Только зря.

В следующую секунду что-то впилось в землю рядом с моей шеей, и всё тот же низкий голос произнёс:

– Попытаешься подняться, чужеземка, моя катана отрубит тебе голову. Открой глаза, если не веришь.

Открыть или нет? Он знает, что я жива, так почему бы и нет? Поиграем… Я медленно приподняла веки и покосилась влево. Лезвие меча, острым краем почти касавшееся моей шеи, было воткнуто в землю, а на рукояти лежала крупная мужская ладонь. Я усмехнулась. Знаю, женщин в этой эпохе не уважали, но имели место быть «женщины-самураи», а точнее, онна-бугэйся, о которых мне часто рассказывала бабушка. Кодекс Бусидо гласил, что женщина, способная «проявить героическую силу духа», была достойна восхваления, а понятия служения для представительниц слабого пола сводились к тому, что первым их долгом было служение мужу. Это было единственное, что я точно знала о Японии тех времён, и я решила на этом сыграть. Выиграть хотя бы жалкие крохи времени…

– Не двигайся, – презрительно глядя на меня, приказал воин лет двадцати пяти на вид, – или я толкну меч.

Он извлёк откуда-то моток верёвки и явно намеревался меня связать, а я, решив рискнуть, смиренным тоном произнесла:

– Вы меня поймали. Это позор. Там, откуда я прибыла, жить с позором хуже смерти.

На секунду глаза мужчины сузились, а затем он усмехнулся и начал быстрыми, ловкими движениями связывать мои ноги. Если и поверил, то виду не подал. Ну и ладно. Если даже я не сумею выиграть время ритуалами, мне главное получить возможность пошевелиться. Потому что одного выстрела мне хватит…

– Позвольте мне умереть, – бесцветным голосом произнесла я, надеясь, что японец вспомнит о женском ритуальном самоубийстве. – И сохранить остатки чести.

– Ты чужеземка. Что ты знаешь о чести? Молчи.

– Нет.

Как говорила моя бабушка: «С мужчинами-шовинистами надо быть жёстче. Чтобы поняли, что ты, скорее, мужчина, чем типичная в их понимании женщина». А потому в моём голосе звенел металл, но, кстати, абсолютно не наигранный. Я не собиралась сдаваться и умирать. Верёвка плотно зафиксировала мои ноги, и мужчина, прервав процедуру связывания, приказал:

– Поворачивайся на живот. Одно лишнее движение – опущу меч.

– Убьёте безоружного? – презрительно выгнула бровь я. Палец скользнул на курок.

– Убью пленного за попытку бегства или неподчинение, – чётко ответил японец, и в его глазах ясно читалось, что это не будет нарушением кодекса чести и подлым поступком. Он положил ладонь на рукоять меча и впился в мои глаза презрительным взглядом. Играть в «гляделки» я умею, товарищ. Всегда выигрываю…

– А Вы бы подчинились? – провокация. Усмешка на губах. Безразличие и решимость на грани безумия во взгляде.

– Молчи, чужестранка. И поворачивайся.

Ещё хотя бы минуту… Я должна продержаться примерно минуту. Если, конечно, Клод не врал о времени. А где гарантия, что он не врал?

– Если я подчинюсь сейчас, мне дадут позволение на самоубийство Ваши генералы?

Я решила не сыпать японскими терминами – пусть думает, что я ничего не знаю о харакири.

– Вашу судьбу решать не нам, – и вот тут я поняла, что это правда. Просто в глазах его, только что поражавших равнодушием, промелькнуло безмерное почтение, и я поняла, что он даже думать о хозяине не может без уважения. А значит, нас доставят к его господину. Точнее, попытаются.

Я медленно начала поворачиваться направо, подумав, что, по сути, неудача с попыткой инициировать здесь харакири обернулась удачей. Я в любой момент сейчас могла застрелить японца, ведь он позволил мне двигаться, но это было излишне. Ведь время было на исходе. А если Клод солгал, и я не вернусь в будущее через пару секунд, как только самурай попытается меня связать, я выстрелю. И вопроса: «Смогу ли?» – уже не возникнет.

Медленно, очень медленно и плавно я поворачивалась на живот, но толчок в спину ускорил процесс, и я ткнулась носом в землю. Блин. Больно… Мужчина склонился надо мной и дёрнул верёвку, подтягивая мои ноги к рукам. Он потянулся к моему запястью. Палец впился в курок. Фальшиво-расслабленное выражение лица, и холодное безразличие мужчины в ответ. Прости, по-другому не получилось… Ты не должен меня связать.

Дуло едва заметно скользнуло вверх. Глаза самурая зацепились за пистолет, а его рука рванулась к рукояти меча. Вот так…

Боль. Резкая, разрывавшая мир в клочья. Воздух обжигающим паром покинул лёгкие. Мир вспыхнул кровавыми сполохами и погрузился во тьму. Спокойную, как глаза японца. Безразличную, как сама жизнь. Холодную, как её финал…

Ничто. Оно окутывает меня со всех сторон, плотной дымкой проникая в тело. Заползая в легкие. Просачиваясь в поры. Затопляя душу. Из него не вырваться. Не спастись. Ничто разрывает меня на части, обращая в прах. Тьма больше не окружает меня. Она во мне. Она – это я. Я – это она. И границ нет. Как нет опоры, света или надежды. Надежда. Что это? Глупая иллюзия. Им не место в этой пустой бесконечности, затягивающей меня. Я падаю. Падаю в абсолютной темноте, сливаясь с ней. Распадаясь на атомы. Я тону в этой бездне без звуков и запахов, без боли и страха. Покой. Вот что здесь есть. И меня затягивает в него. Всё глубже и глубже, без шанса на выживание. Расщепляет на атомы, обращая во тьму, анестезируя безразличием. Меня больше нет. Есть лишь бесконечная ночь. И тишина. Значит, вот что такое смерть? Или всё-таки нет?..

====== 11) Выводы ======

«Cujusvis hominis est errare; nullius, nisi insipientis in errore perseverare».

«Каждому человеку свойственно ошибаться, но только глупцу свойственно упорствовать в ошибке».

Темнота, окутывавшая меня плотным коконом, внезапно начала рассеиваться. Затылок словно пронзило раскалённой спицей, а мышцы налились свинцом. Я вновь ощутила тяжесть земного притяжения, гладкий пластик спускового крючка под пальцем и твёрдость земли под щекой. И почему-то из-за этого мне захотелось смеяться и плакать одновременно.

Я выжила. Я не убила. Я вернулась в реальность…

Тряхнув головой, я попыталась сбросить оцепенение и остатки мглы, но затылок отозвался острой болью, и я невольно поморщилась. Как только глаза вновь обрели способность видеть, хоть изображение и оказалось расплывчатым, я поняла, что нахожусь не в древней Японии и даже не в подворотне, откуда меня в неё забросили. Я лежала на полу собственной кухни, ноги были связаны, а рука непроизвольно продолжала целиться в пустоту, хотя мишень давным-давно исчезла. И не только из радиуса поражения…

Все те люди, которые только что гнались за нами, были мертвы. Много лет мертвы. И почему-то это казалось абсурдным, нелепым, неправильным…

Я закрыла глаза и поморщилась. Хватит дурью маяться, Осипова! Философия – это не твоё. Давай, бери себя в руки и развязывай верёвку! Пальцы нехотя разжались, и пистолет оказался на полу. Я перевернулась на спину и хотела было начать распутывать древнюю бечеву, но тут увидела в коридоре брата, который пытался встать на четвереньки и проморгаться. Правда, получалось плохо – Лёшку шатало, словно он был мертвецки пьян, а по паркету, моему любимому дубовому паркету, растекалась огромная лужа. Шмотки на братце были настолько мокрые, что их впору было выжимать – похоже, мы привезли из древней страны восходящего солнца не только трофейную верёвку, но и пару литров морской воды… Вот только почему она на мой паркет течёт?!

– Лёха, брысь из коридора! – прохрипела я и не узнала свой голос. Он дрожал, срывался и был дико нервным. Только истерических смешков не хватало, но, кажется, они были не за горами – меня начинало ощутимо потряхивать, а мурашки стройными шеренгами маршировали вдоль позвоночника.

– Ты как? – чуть более твёрдым, чем у меня, голосом проявил заботу братец и пополз на кухню.

– Шикарно! – огрызнулась я и начала распутывать узлы, но они распутываться отказывались. Особенно учитывая, что руки меня не слушались и мелко тряслись, словно я была пьяна. Но я это уже говорила. Или нет? Или всё же… А, чёрт! Бесит! Как меня всё бесит!

Я отшвырнула верёвку и закрыла лицо ладонями. Трясло меня уже как от ударов током. Лёха подполз ближе и попытался обнять меня, но его прикосновения заставили меня вывернуться и вновь приняться за узел. Ненавижу, когда меня жалеют. Ненавижу быть слабой! Я сильная. И пусть подавится тот, кто скажет иное!

– Инн, мы выжили – это главное, – пробормотал Лёшка, и я скривилась. Хотелось дать ему в глаз и запереться у себя в комнате. Просто чтобы он прекратил меня жалеть. Но в следующую секунду голос этого сочувствующего индивидуума вдруг стал напряжённым, и он спросил: – А где Дина? Что с ней? Она вернулась?

– Пф! Наверняка! Такие, как она, в огне не горят! – да, я сорвалась. А не фиг было мне врать! Если бы я знала, что Динка умеет драться, я была бы куда лучше подготовлена ко всей этой чертовщине! А так даже не знала, какие её способности в план можно включить!

– Ты о чём? – нахмурился Лёшка, строя из себя идиота.

– Не притворяйся, – фыркнула я. – Ты знал, что она умеет драться! А мне не сказал!

– Дина просила сохранить это в секрете, – становясь мрачнее тучи, соизволил ответить Алексей.

– О да, конечно! И то, что она с садистским удовольствием избивает гопников, тоже надо держать в секрете! А если она маньячка и решит нас ночью укокошить – помирай, сестрёнка, главнее тайну сохранить! – я уже орала. Орала? Да, именно. Потому что нервы сдали окончательно. А верёвка давно была заброшена, и, похоже, развязать её я не смогу.

– Дина не такая! – праведно возмутился братец.

– Откуда ты знаешь?! Что ты вообще о ней знаешь?!

Повисла тишина. Алексей хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и таращился на меня выпученными глазами. Синими. Расфокусированными. Раздражёнными, но растерянными. Он не знал, что ответить. Видимо, оттого, что ничего не знал о Динке. И почему-то у меня в груди росло странное, мстительное удовлетворение. Потому что не меня одну одурачили. Потому что Алексей не мог сказать, что я неправа. Потому что сейчас он наконец осознал, что доверять людям – глупо. И его вечная наивность, к которой он пытался меня приобщить, наконец-то дала ему пинка. Возможно, теперь он поймёт, что его доверчивость может свести его в могилу.