Текст книги "Поиграем со смертью?..(СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)

Они не трогали детей, по крайней мере, я не видела ни одного убитого ребёнка за всё время нашего пребывания здесь. Хотя, возможно, мы просто шли не той дорогой. И я подумала, что среди пиратов, наверное, есть разные люди: те, кто способен на всё ради обогащения, те, кто способен на многое, и те, кто не переступит определённую черту. Ведь некоторые корсары хватали первых попавшихся симпатичных женщин, а другие проходили мимо писанных красавиц, не удостоив тех и взглядом – их куда больше интересовали сокровища в домах, или же у этих леди забирали кошельки и украшения, а затем велели убираться подобру-поздорову. И я поняла, что хоть пиратов и называли сбродом, никчёмными людьми, отбросами общества, не все из них были таковыми, и некоторые понятия чести – их чести, пиратской – они всё же чтили. Не все, но многие. Потому я даже не знала, как к ним относиться – они нападали на безоружных, но не всегда, они убивали беззащитных, но не все, они грабили, но это была их «профессия», и никогда корсары не называли себя «защитниками справедливости» или «армией освободителей». Это были преступники, позиционировавшие себя таковыми, но не все и не всегда переходившие черту… И я подумала, что, наверное, каждого пирата надо рассматривать по отдельности, потому как есть твари, из-за которых в воздухе звенели женские крики, а есть люди, которые наполняли воздух громовым хохотом и, слегка пнув, отправляли ребёнка прочь. Это странное племя – пиратская братия, племя, в котором, как в любом обществе, хватает и грязи, и чести. Наверное, это копия нашего общества, у которой на первый план выходит не фальшь и не привитые с детства запреты, а собственные алчность, жестокость и желания.

Это мы, но без масок.

Вот тащит мешок с золотом небритый «олигарх», сверкая глазами в поисках новой добычи и не гнушаясь пустить кровь тем, кто воспротивится отдать ему золотую цепочку. Вот, отбросив всю мишуру, «развлекается» представитель «золотой молодежи», насилуя истошно кричащую девушку, только он не пил «для храбрости», как сделал бы на сходке своих дружков – он всего лишь скинул маску притворства и показал свое истинное «я». А вот пинком высаживает дверь мужчина с мозолями на руках, который уже устал планомерно обходить дома, но у которого впереди ещё целый квартал, и, обнаружив в гостиной мать с дочерьми, он выгоняет их на улицу, а сам отправляется планомерно обчищать их жилище, после чего бредёт к следующей двери, не глядя на то, как женщина возвращается к себе в дом, шепча молитвы и плача от радости, ведь она и её дети остались в живых. А вот смешливый бородач натыкается на нищего подростка, сидящего у стены дома и даже не собирающегося убегать. Потыкав носком сапога в ногу парня, он спрашивает: «Неужели не боишься?» – а получив в ответ: «Все там будем, чего бояться?» – хохочет, отвечает: «Постарайся слишком скоро там со мной не встретиться!» – и кидает парню монетку, после чего спешит к пабу – видимо, не только за деньгами…

Это ведь мы, только желания перекрывают необходимость «быть как все».

И вдруг что-то пошло не так. Инна закричала, кинулась к нам, Лёша начал проверять узлы на верёвках… Запах. Едкий запах дыма просачивался сквозь деревянный настил, а в щелях между досками начинало плясать пламя. Со стороны восточных ворот послышались выстрелы, которые становились всё чаще, и я поняла, что наконец прибыла подмога, за которой посылали гонца. Вот только пожар, обошедший ратушу стороной, и не думал утихать, а на этой самой ратуше горела лишь одна башня. И стало ясно, что пока мы сидели здесь, как крысы в ловушке, те, кто гнались за нами, натаскали соломы в башню. Нас подожгли. Это месть за товарищей. И я её понимаю…

– Почему они даже не попытались сюда забраться? – удивлённо спросил Лёша сестру, и та фыркнула.

– Мозги включи! Люк узкий, по одному только можно пробраться! Сунься они сюда, сначала пришлось бы запор вышибать, а потом по одному подниматься и огребать по макушке! Они не идиоты – нас решили выкурить…

– А почему мы не видели, как они солому таскали? – вернувшись к проверке верёвок, снова заигрался в викторину Лёша.

– А с чего ты взял, что подожгли солому? Они наверняка просто натаскали мебели деревянной из самой ратуши, да подожгли. А их мы не видели, потому что они в ратушу забежали до того, как мы наблюдательную позицию заняли.

– Кошмар, – пробормотал мой друг и обратился к Иветт: – Так, леди, если не хотите превратиться в шашлык, обматывайте руки тряпкой и скользите по верёвке вниз, к соседнему дому. Вито, тебя тоже касается.

– А я так умею! – с готовностью кивнул парнишка и тут же подскочил к бойнице. Завидую этой детской непосредственности – они готовы принять происходящее за приключение, игру, и не верят в проигрыш…

– Отлично, вперёд.

Лёша выдал всем, кроме Нокса по лоскуту ткани, и Вито, обмотав руки, схватился за верёвку.

– Только не кричи, тишина – залог успеха, – подмигнул ему Лёша, и мальчик, задорно кивнув, помчался по верёвке вниз.

Иветт была в глобальном шоке. Танцевать на балах – это её, а вот жизнь спасать посредством верёвочных прогулок – увольте. Но быстро разгоравшийся пожар и едкий дым, валивший из-под пола, избавили нас от пререканий, и девушка, стиснув зубы, ринулась вниз, следом за Вито. Верёвок было всего две, и Инна велела нам с Лёшей идти первыми, потому как «уж с ней-то точно ничего не случится – на её стороне сама карма!» Нас это не особо успокоило, но времени на рассуждения не было, и мы, быстро обмотав руки, схватились за верёвки.

Взобравшись на парапет, я оттолкнулась от него ногами и со страшной скоростью помчалась вниз. Руки жгло адским огнём, ветер слепил, перехватывал дыхание, а ощущение почти свободного падения дарило иллюзию полёта. Как только мои ноги ударились о крышу, я сжала ладони и затормозила, чтобы не врезаться в трубу. Было больно, но тут уж ничего не поделаешь, хочешь жить – умей вертеться, как уж на сковородке. Подбежав по черепице к трубе, я обнаружила Иветт – она рыдала над содранной кожей рук и, как оказалось, ушибленным коленом – затормозить перед приземлением ей не удалось. Вито же был всем доволен, и его ладони не пострадали, как и мои, хотя жгло их, наверняка, ничуть не меньше. Мораль: люди, непривычные к физическому труду, имеют куда более нежную кожу. Еще одна мораль: если собираешься в экстремальное путешествие, заработай пару мозолей и сделай кожу рук погрубее, тогда не освежуешь сам себя, преодолевая преграды на пути.

Лёша приземлился у соседней трубы и подбежал к нам, а моя верёвка вдруг рухнула вниз – Инна её отвязала. Она что, решила Нокса там оставить? Присоединяюсь! Наверное…

Пока Лёша подтягивал освободившуюся верёвку, сматывая её, Инна ринулась в путь, повиснув на её коллеге, оставшейся в плену у ратуши. А за её спиной уже горело багровое пламя, взывая к небу и словно смеясь над жалким человечишкой, удиравшим от него. Нокс же, стоявший на парапете, вдруг одним прыжком перемахнул через пропасть, и полы его пиджака взмыли ввысь, как перебитые крылья уродливой летучей мыши, неспособной летать… Он приземлился на покатую крышу, присев на одно колено, а затем бросился бежать и через секунду стоял на коньке. Иветт шокировано воззрилась на жнеца, а Вито протянул: «Вы вообще кто?» Инна же почти домчалась до нашей крыши, но верёвка за её спиной уже вовсю полыхала. Нокс прищурился, внимательно вглядываясь в это небольшое пламя и игнорируя вопрос ребёнка, а как только Инна приземлилась, его наблюдения были вознаграждены – верёвка полетела вниз. Лёша тут же начал её подтягивать, а я перекинула свою «переправу» на другую сторону улицы и подогнала к трубе Вито.

– Не волнуйся, Нокс никого не обидит, – будучи не особо уверенной в своих словах, попыталась подбодрить я парня, но он лишь фыркнул и ответил, что не боится нас – мы спасли и его и дворянку, значит, неплохие люди. С этими словами мальчик сиганул вниз, а следом за ним была отправлена Иветт, явно куда больше всполошившаяся из-за показушничества нашего местного Казановы. Чтоб у него нос как у Сирано де Бержерака вырос, право слово…

Лёша в это время затушил другой конец своей верёвки и тоже отправился вниз, а затем и мы с Инной пустились в путь к земле. Скользить по не слишком толстой верёвке – удовольствие не из приятных, и жжение в руках – минимум, на который можно рассчитывать. А ведь можно и мозоли заработать, и даже кожу содрать, причём хорошо, если без мяса… Но нам всем повезло, за исключением Иветт, относительно стойко переносившей ранения и, видимо, решившей, что это лучше, чем смерть в роли курицы-гриль на верхушке ратуши. Но на земле нам стало совсем не до воспоминаний о башне.

Стоило лишь моим ногам коснуться дороги, как прогремел выстрел, и очень вовремя упавшая благодаря развязавшейся верёвке Инна чудом избежала превращения в дуршлаг. Вот только, ожидая увидеть злых, как тысяча чертей, корсаров, я совершенно не была готова к открывшейся нашим взорам картине. Из-за угла только что вышли рослые мужчины в алых камзолах с белыми перевязями. В руках каждого был мушкет, а головы украшали странные треуголки с белой опушкой. Это явно были испанские солдаты, то самое подкрепление, за которым посылал губернатор! Но почему они в нас стреляли?..

– Не стреляйте! – закричала Инна, не пытаясь подняться с земли. – Мы не пираты, мы не окажем сопротивления!

– Инна! – возмутился Лёша, но получил от сестры злобный взгляд и тут же замолчал.

– Встать, – приказал один из военных, и Инна медленно поднялась. Грохот выстрелов стихал вдали, а солдаты недоверчиво нас разглядывали. Мы же, все дружно, подняли руки, ожидая вердикт.

– Серьга, странный цвет волос, – разглядывая моего друга, как диковинную птицу, высказался наконец их предводитель. – Ты пират.

– Нет, – чуть раздражённо ответил Лёша. Только спокойствие, только спокойствие! Ох, мне оно тоже нужно – если в Лёшу выстрелят, я сорвусь…

– Женщины носят мужское платье только на Тортуге! – словно говоря с идиотами, усмехнулся командир и приказал солдатам: – Убить пиратов, они взяли в плен леди…

– Но меня не брали в плен! – наконец подала голос опешившая Иветт, и уже прицелившиеся солдаты явно опешили от ее слов. – Эти люди спасли меня от смерти, как и этого мальчика! Они защищали нас от пиратов!

Секундное промедление, и командир жестом приказал не стрелять, а в следующее мгновение со стороны порта раздался мощный взрыв, словно по причалу выстрелили из пушек. Ну вот и всё – пираты покинули город, загрузившись на корабль. А нас принимают за их подельников. Из огня да в полымя, без права на возврат к родным пенатам! Что за жизнь такая? А впрочем, чего я ожидала? С нашим-то внешним видом…

– Леди, отойдите от них, – скомандовал офицер, и Иветт, бросив на нас тоскливый взгляд, подчинилась и подошла к этому варёному раку. Предательница. А хотя она права, наверное, надо же пояснить, что мы не пираты? А пока мы чисто теоретически можем на неё повлиять, солдаты ей не поверят.

– Связать их! – снова скомандовал этот красный коммунистический символ эпохи, и его бравые воины кинулись нас вязать… нашими же верёвками. Где в мире справедливость? И свободы лишают, и ценного имущества! Зато нас явно решили пока не убивать, значит, можно расслабиться. Уже плюс! Остаётся надеяться, что мы исчезнем до того, как солдаты изменят своё решение… А тем временем, пока я пыталась успокоить нервы саркастичными размышлениями, кои меня всегда настраивали на мирный лад, один краснокафтанный гоблин отрубил верёвку рядом со мной, на том уровне, до которого дотянулся, а двое других уже вязали Инну и Лёшу, поделив верёвку, спасшую жизнь моей подруги.

– Слишком много пленных сегодня, – проворчал офицер, видимо, посетовав таким образом на то, что приходится использовать чужие верёвки. С меня же в это время стащили рюкзак и начали тренироваться в пленении. Я тут же напрягла мышцы, чтобы потом быстренько развязаться, и позволила себя скрутить, подумав, что стоит научить друзей освобождаться – всё быстрее будет, чем если я их потом распутывать начну… А ведь это третье путешествие, и нас третий раз пытаются спеленать! Нечестно так…

– Офицер, они и правда не имеют отношения к пиратам, – решила подать голос наша спасённая мадмуазель, и Вито, стоявший неподалеку и совершенно не заинтересовавший солдат, согласно кивнул. – Они спасли нас с этим мальчиком.

– Тогда почему они выглядят как пираты? – хмыкнул вояка. Интересно, правду говорят, что в армии мозги усыхают, или врут?.. – Судья разберётся, кто они такие. И вынесет справедливый приговор.

Я уже его прямо-таки вижу: три виселицы и толпа зевак вокруг!

– Но они и для пиратов слишком странно выглядят, – воззвал к мозгу военного глас разума в лице дворянки.

– Судья разберётся, – поморщился тот и повелел своим дружинникам вести нас в тюрьму.

Я на прощание улыбнулась Вито, тот провожал нас печальным взглядом, а Иветт вдруг крикнула:

– Мой papa* не оставит вас! Я всё ему расскажу, и он поможет вам!

– Типа спасибо, – едва слышно пробурчала Инна, а Лёша крикнул, явно искренне:

– Спасибо, удачи вам обоим!

– Молчать! – тычок в спину и гневный возглас наших ярких провожатых заставили моего друга завершить трогательную сцену прощания, и дальше мы шли молча.

На улицах то тут, то там попадались тела убитых и раненых, а далекий пожар замирал алыми бликами в багряной крови. Люди уже бегали не от врагов, а к огню, всеми силами стараясь затушить последствия нападения флибустьеров. Воздух, пропитанный ароматами гари, пороховых газов и смерти, наполнялся победными криками – те, кому удалось выжить, ликовали. А ещё разливался по городу монотонный, приглушенный вой. Так воют на луну раненные волки перед смертью… Это был плач скорби. Кто-то поносил на чём свет стоит обобравших его корсаров, кто-то звал на помощь, зажимая раны, кто-то тушил пожар, а кто-то вёл пленных к форту – в тюрьму. И некоторые пленники бранились, обещая смерть солдатам, некоторые молчали, шествуя к месту казни с высоко поднятой головой, а некоторые смеялись – надрывно, хрипло, заразительно, глядя на солдат с презрением. «Тело ты моё поймал, но пиратский дух не пленишь! И наша братия ещё покажет, что значит вольная воля, вашей – закованной в цепи фальши и подчинения против воли!» Я буквально слышала это в их смехе, хоть они и не произносили эти слова. А быть может, я просто слишком хорошо понимала, что, сорви судьба маски с наших провожатых, обнажи она их души, слишком велика вероятность увидеть тех самых пиратов, которые только что отправились к горизонту, увозя с собой сокровища людей в масках. Наверное, это их кара за фальшь. А корсаров за низменные желания покарает флот, уничтожив их корабли. Но другие капитаны разобьют испанскую эскадру, и этот круг никогда не замкнётся. Потому что безгрешных людей нет – есть лишь те, кто успешно прячет грехи под маской. А может, мне это только кажется…

Нас привели к каменному форту и завели внутрь. Тёмные коридоры освещали лишь смолящие факелы, и сырость, похоже, не покидала это место даже в самое засушливое лето. Мы спустились по винтовой лестнице в подвальное помещение, и тюремщик отпер одну из многочисленных «камер». Это было помещение примерно три на пять метров, без нар или чего-то подобного, но зато со вделанными в стены металлическими кольцами – видимо, к ним крепились кандалы. От остального подвала эти клетушки отделялись массивными решётками, а друг от друга – каменными стенами. В одну из таких комнат нас и затолкали, причём в прямом смысле этого слова – мы вчетвером упали на холодные каменные плиты. Даже Нокс не избежал этой участи, но, думаю, он просто не хотел выпендриваться перед охраной. Тюремщик запер нас и отправился разбираться с другими пленными, а я устроилась в углу камеры и попросила Лёшу меня прикрыть. В прямом смысле этого слова – мне надо было, чтобы тюремщик не заметил моих манипуляций. Лёша поспешил сесть рядом, как и Инна, и вскоре я уже развязывала верёвку. Это ведь не так уж и сложно, особенно если вяжет не профессионал – надо лишь в правильном порядке сокращать мышцы и двигать руками, причём без истерик: спокойно, чётко, плавно. Наконец моя рука выскользнула из верёвочного кольца, и я быстро развязала друзей, но предпринимать попытку к бегству мы не стали. Часы яснее любых слов сказали, что скоро мы отсюда выберемся и без каких-либо ухищрений, а потому мы дружно закинули верёвки в угол, завели руки за спину и уселись на корточках возле этого самого угла – сесть нормально нам не дала Инна, сказав, что в таком холоде и сырости почки застудим.

В конце концов Лёша не выдержал и негромко запел «Таганку», заявив, что теперь ему будет, что рассказать потомкам – он стал зеком и имеет полное право петь блатняк. Мы рассмеялись, хотя было не до смеха, и в любой момент могли прийти военные, решив не дожидаться решения судьи. Наверное, человеку просто нужен позитив в моменты депрессии, а когда он на нервах, нужна разрядка. Вот мы и смеялись, едва слышно, чтобы не спровоцировать тюремщика на проверку камеры. Разгоняли пессимизм и собственные нервы. А я молодец, сумела гнев удержать! Наверное… ножи-то кинула… И не жалею! Ибо не фиг. Заслужил, подлюка.

– Эй, пленные! – раздался приглушённый знакомый голос, заставляя Лёшу прервать концерт без заявок.

В окошке под самым потолком, а точнее, в зарешеченном крохотном отверстии, напоминавшем крупную бойницу, показалось чумазое лицо нашего провожатого. Вот молодец! Не бросил нас!

– Ты как здесь очутился? – опешила Инна, но голос сдержала.

– Вы мне помогли, я вам, – подмигнул парень и протиснул через решётку Иннин рюкзак. – Его солдаты бросили, погнавшись за каким-то вором, из наших, местных, а я подобрал – следил за ними, надеялся стянуть. Правда, второй мешок у другой группы солдат был, так что с ним я не знаю что.

– Спасибо, Вито, – растрогалась Инна, подошла к «окну» и, поймав рюкзак, быстро вернулась на своё место.

– А он вам не поможет сбежать? – озадачился мальчик. – Я пока его тащил, посмотрел, что там, – ай-яй-яй, и ни тени раскаяния в голосе! – Разве все эти странные штуки вам не нужны?

– Ещё как нужны, – ответила Инна и, усевшись у стены, указала на извлечённый из рюкзака фонарик. – Вот сейчас я эту штуку настрою, и она перенесёт нас в другое место. Только она действует в строго определённое время, один раз в сутки.

– Чудная штука, – протянул Вито. – Так кто ж вы такие?

– Путешественники, – подмигнул наш любящий переворачивать факты с ног на голову мозговой центр по фамилии «Осипова». Ведь и не совсем соврала, нас и впрямь перенесёт, и в тоже время дала мальчику свою значимость почувствовать. Молодец она, я бы так не смогла… наверное.

– Вито, если леди Иветт увидишь, передай ей, что мы будем в абсолютном порядке, – вставил своё веское слово Лёша, и Нокс рассмеялся, понимающе на него покосившись. Фу на них, озабоченные…

– Может, она о тебе позаботится? – сменила тему на куда более актуальную я. Нокс снова рассмеялся и закатил глаза, словно говоря: «С кем я связался!» Вито же махнул рукой и гордо ответил:

– Я сам о себе позабочусь!

– Ты сильный, ты справишься, – улыбнулась я и подумала: «По крайней мере, я на это надеюсь».

– А то! – кивнул парнишка. – И когда я вырасту, буду защищать город от пиратов! Только в солдаты не пойду – они как гуси ходят, нас, уличных, гоняют. Я буду город сам защищать, вот как вы.

– Круто, брат, – кивнул Лёша. – Так держать. Главное драться научиться как можно лучше и не бросать в беде тех, кому нужна помощь.

– Какая речь! – фыркнул Нокс. – Жаль, леди Иветт нет, она бы оценила.

– Да пошёл ты, – беззлобно огрызнулся Лёша.

– Приготовились, народ! – скомандовала Инна.

– Мы ещё увидимся? – с лёгким разочарованием и блеском предвкушения в глазах спросил Вито, вцепившись в решётку грязными ладонями.

– Вряд ли, но мы тебя не забудем, береги себя, – улыбнулась я, и мальчик задорно улыбнулся в ответ.

– Удачи! – дружно сказали мы, Нокс не в счёт, и искренняя, лучистая, светлая и немного печальная улыбка нищего ребёнка исчезла в белом мареве млечного пути. А его прощальное «Вива!» растворилось в абсолютной тишине и мраке, накатившем на вспышку тягучей вязкой волной…

В темноте не было ничего – ни пола, ни потолка, ни стен, ни чувства падения. Было лишь абсолютное Ничто, подкрадывавшееся со всех сторон и проникавшее в душу чёрным ядом. Оно отравляло, уничтожало, расщепляло на атомы… Обращало в самоё себя. И меня больше не существовало – было лишь бесконечное, чёрное, бесчувственное Ничто. И это было хорошо. Ведь в пустоте нет ни чувств, ни боли, ни сомнений… Это идеальное убежище. И идеальный Ад, где пыткой становится твоё собственное безразличие. Ко всему.

====== 19) Любопытство ======

«Mea mihi conscientia pluris est quam omnium sermo».

«Совесть моя мне важнее, чем все пересуды».

Открыв глаза, я обнаружила, что лежу на полу Инниной кухни. Вот так, дожила, вместо того, чтобы полы тряпкой протирать, натираю их своими бренными останками! Лёша был здесь же и, что удивительно, уже пытался поставить чайник, Инна же лежала без сознания и приходить в себя пока явно не собиралась. Я быстро поднялась, избегая предложившего помощь любвеобильного жнеца (оно мне надо? Ещё облапает…), и буквально рухнула на стул. Инна завозилась и начала приходить в себя, а в дверях кухни тут же обозначился Грелль, который как кинулся к Лёше, так и не стал тормозить перед его сестрой – просто промчался дальше, задев при этом красным башмаком её ногу, причём, видимо, задев довольно ощутимо. Далее последовал гневный вопль Банши, то есть Инны, и глобальное возмущение Алексея. Жнец же лишь хлопал накладными ресницами и отмазывался, говоря, что «Лёшечка и сам пинал сестру!» Так-то оно так, но это он «любя, да и вообще безболезненно», – было женоненавистнику ответом.

На звуки скандала явились и остальные мифические существа, которые тут же начали допрос с пристрастием – пыткой только что приготовленной шарлоткой. Нокс с удовольствием рассказывал о путешествии, поглощая плоды нашей с демоном деятельности, а я с удивлением думала, что и впрямь в этом мире прошло не более секунды – шарлотка была с пылу, с жару! Инна, услышав сакральную фразу: “Но про аномалию узнать так ничего и не удалось”, – махнула на всё рукой и умчалась в душ, предварительно выдав Клоду список покупок, куда наверняка входили верёвки (как нам повезло, что демонов снабдили деньгами!), а Алексей продолжал скандал. Сначала он пытался защитить сестру, а затем перешёл на личности и начал обвинять Грелля в том, что тот невыносим и вообще не умеет держать обещания, цитирую: «Кто там собирался себя нормально вести? Сдулся, шарик гелевый?!»

Меня же подманил длинным чёрным когтем мой наставник по контролю над гневом и с ухмылкой во все тридцать два наибелейших зуба повелел отправляться к себе, принять душ и ждать его, чтобы отчитаться. Ну вот, сейчас меня накажут и будут правы – я ведь не удержалась и метнула ножи… Но я ведь помогала девушке! Или это неважно? Я ведь злилась… Ой, что будет!.. Меня грызло чувство вины, и всё, что я могла сделать – выполнить указания. Потому, махнув Лёше на прощание, я отправилась к себе.

Душ привёл меня в относительную норму, и мысли перестали прыгать с одного на другое. В целом, путешествие прошло удачно, и нам даже повезло не нарваться на серьёзные ранения или ужасные сцены не знающей границ жестокости, как в прошлый раз. А ещё я не потеряла над собой контроль… Ну, почти не потеряла, и это было очень хорошо. Так что плюсы перевешивали, даже после того, как до меня доехала причина смеха Нокса в подземелье – Вито не нужны были наши советы, потому что он, как и тот мир, исчез. И, если честно, меня это очень огорчило…

Выйдя из душа, я переоделась в чистый спортивный костюм, взяла колоду карт, рухнула на свою кровать и начала их тасовать. Это меня всегда успокаивало, потому я и занялась покером. Просчитывать ходы умела, блефовать тоже, карты в руках умиротворяли – почему бы не расположиться за зелёным сукном?.. Но мой сеанс релаксации прервали – в спальню зашёл Гробовщик в своём шедевральном одеянии, только без шляпы. Ему, кстати, идёт – очень символично и отражает натуру обладателя. А одежда должна не внешность подчёркивать, а внутренний мир! Ну, мне так кажется…

– Я говорил с Ноксом, – расплылся в ехидной усмешке Величайший и сел на край моей кровати. Я тут же села у изголовья и начала тасовать карты в два раза быстрее. – Он сказал, что ты сорвалась – кинула ножи в бедного пирата…

Я хотела было возмутиться, но не стала. Авторитет Гробовщика был слишком велик и подавлял даже мой темперамент, с которым сама я справиться была не в состоянии…

– И ты не скажешь, что он заслужил? – съехидничал Величайший, и я тяжко вздохнула. Гнев подкатывал к горлу, но выплеснуть его на жнеца я не могла. – Поясни, что там произошло.

– Он сам виноват, – процедила я, с бешеной скоростью перекидывая карты. – Потому что он напал на беззащитного – пытался изнасиловать девушку, которая не могла дать сдачи! Он жалкое ничтожество, и он это заслужил! Потому что такие твари должны понять – наказание всегда следует за преступлением!

– Всегда ли? – коварно ухмыльнулся Гробовщик.

– Всегда, – я во всём сомневаюсь, но в этом уверена. Кара придёт, вопрос лишь во времени.

– Как же наказали тебя?

Чёрт. И почему он завёл об этом речь? Почему?! Какого чёрта?! Кто ему дал право лезть в моё прошлое?!

– Ты не был там, – процедила я.

Мир заволакивал туман. Кроваво-алый, с запахом смрада, густой, вязкий… Я тону! И не хочу всплывать. Я хочу разорвать эту мразь, которая смеётся над тем, что слишком важно для меня, слишком важно, слишком…

– Я всего лишь хотел узнать, чем тебя наказали, кроме ссылки в провинцию. Ведь ты, помнится, сама сказала, что заслужила кару. Но искупила ли ссылка грех? Я хочу знать все подробности, все детали вины и искупления. Это ведь любопытно, так почему бы и нет? А карты тут ни при чём – они в твоей ярости не виноваты.

– Да пошёл ты.

Удар. Он не уклонился. Лишь усмехался, как и прежде. Эта усмешка… ненавижу её! Он смеётся надо мной! Ненавижу их всех, они все всегда смеются!

«Такая странная одежда… у неё точно не все дома!»

Сдохните, твари! Удар, ещё. Эта грёбаная усмешка!

«Она неадекватна, посмотри, она сломала нос своему брату!»

Ненавижу! Удар, снова. Хватит ухмыляться!

«Она должна убраться отсюда. Раз уж в психушке её держать отказались, пусть едет куда подальше. Она опасна и может ранить моего сына. Ты должна понимать, что выбор между твоей больной дочерью, унаследовавшей гены того психа, что тебя постоянно избивал, и нашим здоровым сыном очевиден, дорогая!»

Мрази! Размахнуться и ударить со всей силы! Не смей смеяться!

«Она это заслужила. Это ей за все её грехи. Почему у меня родилась такая дочь? Безумная… Вся в отца! Она всегда говорит про судьбу, и вот результат. Судьба её же и покарала. Жаль только того человека – на него её карма перешла…»

В гробу я вас всех видела! Мощнейший удар. Не смейся надо мной… не надо…

Не надо…

Я упала на колени. Темнота. Алый пожар уходил в чёрное небо. Исчезал. Растворялся. Обращался в Ничто. И чувства исчезали вместе с ним. Небытие – лучшее из состояний, и оно же худшее, потому что просыпаться нет желания…

Но я не потеряла сознание – темнота медленно рассеивалась, обнажая реальность, в которой я стояла на четвереньках на полу, и боль глухими ударами пульсировала в висках. Давление поднялось, наверное. Так часто бывает… Руки дрожали, ноги тоже, и я медленно, пошатываясь, подползла к кровати. Гробовщик подал мне руку, видимо, намереваясь помочь подняться, но я его проигнорировала и самостоятельно села на кровать. А затем жнец достал из кармана своей хламиды чёрный носовой платок и начал вытирать мой подбородок и губы. С чего бы это?

– Зачем же так нервничать? Ты вредишь этим только себе. Вот и кровь пошла носом, а это ведь такая ценная влага, тебе ли не знать? Как видишь, подобные вспышки ярости тебе же и вредят. А вот если бы ты контролировала себя, совершая всё те же действия, таких последствий не было бы.

Что?… Он сейчас о чём? Он что, не считает, что мне надо перестать бросаться на людей? Не разделяет точку зрения моих родителей, говоривших, что это не нормально?! Как же так?..

– Ты не против?.. – это всё, на что меня хватило.

Гробовщик замер, а затем расхохотался – громко, пронзительно, заразительно… Но не было в этом смехе и грамма веселья. В нём была насмешка и пустота – то самое Ничто безразличия, которое не могло веселиться и не хотело, но веселилось, поглощая чужую глупость… Смеялось, когда впору было плакать, потому что не считало нужным проливать слёзы, смеялось, потому что не могло вообще никак не отреагировать, ведь в этой пустоте звучали отголоски забытых, растворившихся в небытии чувств. И они резонировали с новыми, порождая этот хохот. А я почему-то смеялась вместе с ним. С Ничем, поглощавшим и меня… без остатка.

Гробовщик замолчал так же резко, как рассмеялся, и я тоже затихла. Этот смех… Наверное, именно он заставил меня присмотреться к Величайшему. Когда я впервые его услышала, мне показалось, что смеётся мертвец, и я поняла, что этот смех такой же, как моя улыбка – абсолютно безжизненный, отражающий лишь блики эмоций, но не дарующий их. Он безразличен к чужой боли, чужим радостям, чужим волнениям – он существует вне времени и пространства. И его обладатель – та самая Бездна, что не видит разницы между одной смертью и сотней, между жизнью и могилой, между правдой и ложью. Он вне всего этого. И это меня привлекло. Когда же в магазине Гробовщик до самого конца отстаивал свою позицию, я поняла, что это до безумия сильный человек (хоть он и не относится к Homo sapience). А когда он не стал нападать на беззащитного охранника (что может пистолет против Косы Смерти?), я поняла, что это ещё и человек чести. Да, искажённой, да, странной, да, неприемлемой большинством людей, но всё же чести. И это заставило меня признать в нём Авторитет с большой буквы. Жёсткий, властный, целеустремлённый, безразличный к судьбам людей, безжалостный, сильный духом и не переступающий грань, которую сам для себя определил – не предающий себя. Почему бы не последовать за ним? Почему бы не подчиниться? Почему бы не сделать его хозяином своей жизни? Потому что он – Смерть? Но это ещё интереснее! Это грань, черта, надрыв, это раскалённое лезвие, танцуя по которому, невозможно не упасть, и оттого оно ещё заманчивее! А вдруг не упаду, а вдруг ожоги заживут? А вдруг, рухнув в бездну, обрету такое желанное и такое пугающее Ничто?..