Текст книги "Ковчег для варга (СИ)"
Автор книги: Steeless
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 49 страниц)
В висках гудело и тукало, и тошнота не желала униматься.
– Куда, Лайл? – негромко спросил Нэйш, когда я решительно свернул в третий раз. – Ведь мы же не во врачебный отсек сейчас?
– Эти коробки строят одинаково, – пояснил я, оглянулся и выровнял походку. – Планы у них тоже совпадают до мелочей… Чтобы «скаты»…
– Чтобы они быстрее привыкали при переводе из блока в блок, мне это известно.
В коридорах было пусто: местная жизнь оказалась парализованной, как только прижали Дедулю. Стражники попадались навстречу, но без приказов не кидались и только провожали волчьими взглядами.
Нужное помещение – просторная подсобка со столом в центре и кучей занимательных коробок и пузырьков в шкафчиках – нашлось быстро. И пустовало, пока в него не вторглись мы.
– В каждом блоке, где есть охранники или рабочие, есть и такие комнатушки, – говорить приходилось, пока я носился по комнате и собирал сперва тару, потом нужные вещества. – Здесь, понимаешь ли, ведутся горные работы. На Рифах. Приходится время от времени вызывать обвалы, или убирать обвалы, или расчищать что-нибудь крупное. Или даже закрывать отработанные шахты – чтобы заключенные по ним не пытались сбежать. А знаешь, как их закрывают?
– Нет, но… догадываюсь.
Нэйш со сдержанным интересном рассматривал бутыль, из которой я только что зачерпнул буро-серого порошка. На бутыли неизвестный художник с чувством изобразил череп со скрещенными костями.
Четыре ложки порошка полетело в миску, которой я успел обзавестись. Туда же я щедро шмякнул кусок белой пасты, которую при дворе обычно приспосабливают для фейерверков.
– Вон ту зеленую хрень в бутылке, – пригляделся и махнул рукой на полку. – Давай сюда.
– «Зеленую хрень»? – кажись, это был как раз тот самый редкий момент, когда Нэйшу было не забавно. – Лайл, а ты точно знаешь, что делаешь?
– Все равно, что месить пирожки, когда в детстве помогаешь бабуле, – отмахнулся я, отмеряя в миску пару стаканов зеленой хрени (в классификации законников эта штука шла как взрывоопасное зелье первого класса, контрабандисты звали его «Яйцами дракона»). – Тебя вот бабуля пирожками угощала?
Судя по взгляду Нэйша – попытка разрядить ситуацию канула в ничто.
– Нужно что-нибудь на замедление реакции, – добавил я под нос, – ага, подойдет. Слушай… сперва я арестовывал народ за торговлю таким, потом торговал таким, потом еще составлял потешные огни для одного баронского двора…
– Не знал об этих твоих… талантах.
– …да к тому же в мою прошлую отсидку – среди нас был паренек, служивший на шахтах подрывником. Так что знаешь… подорвать корпус – это был наш первый план побега.
Когда я поднял глаза, Нэйш молча смотрел на меня, высоко подняв брови.
– Что?! Ну да, бунт, потом добраться до такой вот комнатки, а потом уж взорвать к чертям водным, всю охрану… Можешь утешиться тем, что я возражал.
– Неужели.
– Ну так молодой был, жалостливый. Так что бежали мы другим способом, хотя товарищам страсть как хотелось кого-нибудь из охраны грохнуть, – я сделал паузу и поворошил ложкой свое творение. – Тебя так уж точно.
Больше Нэйш ни о чем не спрашивал. А я не начинал. Мы вообще действовали молча и быстро – шагали по знакомым уже коридорам, стремительно сворачивали за углы, советовали повстречавшимся охранникам устроить немедленную эвакуацию персонала. От имени Хромого Министра, так что нас вроде как даже и слушали.
Впрочем, было как-то даже и плевать.
…назад мы шли медленнее, хотя полагалось бы – бежать. Но там, внутри, по пятам тянулось, выло, не желало отлипать – ЭТО. Незримое, голодное, чавкающее, распускающее щупальца, лезущее внутрь, и прорастающее в тебя, и заставляющее постоянно видеть – сотни светящихся точек, разевающихся клыкастых пастей, низких лбов в язвах, когтистых щупалец с остатками пальцев…
Молодчик, который выскочил перед нами как из-под земли, насторожился, увидев бледно-зеленость моей физиономии. Но хоть не растерялся и пояснил, что нас, оказывается, ищут.
Эвальд Шеннетский в вящей заботе о моем здоровье почему-то приказал обшарить совсем не местные лекарские.
– Заблудились мы, – сказал я устало. – И да, уберите уже отсюда людей. Тут какие-то сволочи горную взрывчатку в пещеру швырнули. Сейчас рванет.
Нэйш шел рядом, изо всех сил стараясь не делать лицо «какой-то сволочи».
Получалось у него даже хуже, чем у меня.
* *
– Боженьки, – сказал я первым делом, войдя в кабинет Дедули Детраска.
Кабинет впечатлял, подавлял и погружал в священный трепет. Нет, не портретами внуков в рамочках на полочках. И не бесконечной картотекой вдоль обширных стен.
Одна из этих самых стен представляла собой своеобразную такую коллекцию.
Засунутые под стекло останки тех, кто пытался покинуть Рифы.
Уши, зубы, кости. И под ними – аккуратненькие таблички: «Телл Эдви, 9 убийств, попытка побега», «Хэйст Харвет, разбойник, бунт», «Диркен Эмбоуз, пират, нападение на охрану».
«20 убийств», «пиратский капитан», «отравитель», «бунтовщик»… иногда встречаются известные имена. Дедуля явно собирал коллекцию не один год и нацеливался на отборные экземпляры.
Не представляю, кем надо быть, чтобы преспокойно сидеть в окружении этой коллекции.
Видимо, Эвальдом Шеннетским, который чувствовал себя определенно неплохо.
– Лайл, проходите, вам лучше? – Шеннет устроился за столом Детраска так, будто этот стол лет сорок дожидался исключительно Хромца. – Думаю, я вам задолжал кое-какие объяснения. Господин Шеворт… ах да, Нэйш, конечно. Присаживайтесь, мне бы тоже хотелось кое-что прояснить.
Он закрыл большую тетрадь в кожаном переплете. Приветливо кивнул, когда я рухнул на стул напротив. И сделал вид, что не заметил Нэйша, который так и застыл у той самой стенки, с коллекцией.
– Раньше всего, Лайл… прошу прощения, если доставил неудобства. Конечно, ваш труд будет оплачен – и не только мной, ведь проблемы с судоходством касаются всех. Есть какие-нибудь предположения по поводу гиппокампов?
– Не предположения – уверенность, – голос у меня прозвучал сипло, будто я подцепил простуду, пока гулял в лабиринте. – Зверушки чувствительные, понимаете ли. Если что – летят на помощь людям. А тут, на Рифах…
И будто наткнулся на стену. В горле – как спрут застрял. Холодный и мерзкий. Со щупальцами.
– Господин Детраск не слишком церемонился с заключенными, – помог мне голос из-за плеч. Почти прежний голос – разве что бархат в нем потерся и полинял. – За века существования тюрьмы гиппокампы привыкли не приближаться к Рифам, но то, что творилось здесь в последнее время было для них слишком… чувствительно.
– Ну, а поскольку спасти тех, кто здесь заключен, зверушки не могли никак, они приняли решение сюда попросту никого не пускать, – дожал я. – Отсюда и нападения на корабли.
– Думаете, теперь они прекратятся?
Зависит от того, насколько в той пещере хрупкие опоры, – подумал я. И почему это Шеннету еще не доложили, что один из корпусов попросту пропал? Хромой Министр принял мое пожатие плечами, как лучшие на свете новости. Откинулся на стуле, побарабанил пальцами по тетради… – К слову, о том, что тут творилось в последнее время. Тревожные слухи о Рифах доходили давно, не скрою, но вы же понимаете, дела государственные, а тюрьма – общее достояние Кайетты… «Я давно хотел наложить лапу на Рифы и их богатства, но сместить Детраска без достаточных доказательств не получалось», – мысленно перевел я. – …даже когда появились все эти нападения – добыть пять печатей из девяти оказалось почти невозможно: господин Детраск был в слишком добрых отношениях с королями и их дворами. «Начальника тюрьмы любят, меня ненавидят, нужен был серьезный кризис на Рифах, чтобы мне позволили подмять их под себя», – бубнил в моих мыслях невидимый переводчик. – Да еще мои агенты постоянно терялись, а времени было недостаточно… – Ну, тут-то понятно, – просипел я. – Посылаете туда нас – редкая удача, оба были на Рифах раньше. Рано или поздно – или всплыло бы это, или Рихард проявил бы силы варга, или мы еще что-нибудь бы выкинули. К слову, Детраску нужен был варг, вы, случайно, через каких-нибудь подставных лиц не пообещали ему этого варга доставить? Нет? Ну, ладно. В общем, старичок вышел на нас. Обрадовался – поймал крупную рыбку, как же. Думаю, пока он потирал ручки и придумывал расправу над нами – кто-то из ваших хорошо покопался в его бумагах. – Повезло еще, что его внук оказался таким здравомыслящим, – отозвался Шеннет и поправил один из пухлощеких портретов в рамочке. – Эти, черт бы их брал, кровные узы, вечно норовят испортить хороший план. Но бумаги, которые он доставил… ошеломительные факты вскрылись, знаете ли. Торговля с пиратами, покрывание пиратских же баз, показательные казни, сбросы отходов добычи в море. И дневник. У господина Детраска был редкостный литературный талант. Дар излагать свою… философию. Думаю, это-то и сыграло основную роль – да, и немного свидетельств Детраска-младшего, например, об этом кабинете… – Или о моей ужасной участи, – добавил я с видом невинной жертвы. – Я был почти уверен, что с вами будет все в порядке, в конце концов, вас же страховал господин Нэйш. От коллекции, которую так и созерцал означенный господин Нэйш, долетел слабый смешок. Я поежился. Да уж, хороша была страховочка, спасибо – не до смерти. – А вот что интересно, – продолжил Шеннет, приподнимая ту самую тетрадь, оплетенную в не-хочу-знать-чью кожу. – В своем дневнике господин Детраск описывает один минерал… с совершенно необычными свойствами. Якобы те заключенные, которые случайно нашли его в разработках, стали… меняться. – Да ну? – спросил я и постарался не покрыться холодным потом. – Вообразите себе. И это не всё. Как я понял, минерал был открыт годы назад, и все это время в той самой пещере проводились опыты… разработка, конечно, ширилась… Я таки покрылся холодным потом. Теперь все усилия уходили на то, чтобы не дать дергаться левому веку. – И наконец все увенчалось «блестящим успехом» – тут так и написано. Интересное, к слову, чтиво. Хотя по стилю и видно, что автор слегка… фьють! – Хромой Министр изобразил отлет кукушечки из-под стрехи Дедули. – Думаю, господину Детраску не придется насладиться покоем в окружении правнуков – если учитывать, как он себя ведет сейчас, то его ждет лечение где-нибудь в заведении… господин Шеворт… как думаете, лечебница Йедна в Исихо подойдет? – Вполне, – отозвался Нэйш, в кои-то веки оторвавшись от стены и премилых экземплярчиков, которые там висели. Пара экземплярчиков вдруг сорвались и дзынькнулись об пол. Не удержались за секундно дрогнувшую стену. Дрожь сопровождалась гулким подземным «бауууум» и недалеким грохотом чего-то осыпающегося. Как-то даже и вовремя. Я уж начал думать, что мастерство потерял. Или что те самые подпорки в своде были слишком надежными. Лицо у Нэйша дернулось, и я мог бы поклясться, что глаза на миг стали слишком синими.
А потом вдруг все ушло, откатилось. Схлынуло, оставив внутри скользкий, липкий след.
Не стало ни желания забиться в угол, ни тоскливого отчаяния, ни подспудного ужаса, крысой грызущего изнутри. Я почувствовал себя проснувшимся. «Ушло?» – спросил взглядом напарника и получил в ответ утвердительно прикрытые глаза: конец. ЭТО наконец умолкло. Сколько их там было – бывших? Все ли умерли под завалом, или кто-то захлебнулся в воде? Понимали ли они, что прекращают жить? Что кто-то прекращает их жизнь? Могли ли чувствовать боль? – Тут обвалы – обычное дело, – сказал я, сглатывая горечь. – Рифы ненадежны. Так о чем это мы. Минерал, так? Тот самый, о котором в дневнике? Ну, мы-то не слышали ни о чем подобном, но можно поспрошать заключенных или охранников, так что… В дверь постучали, и заглянул один из трех телохранителей Шеннета – неприметный мужчинка с оловянным взглядом. – Корпус «Т» – «Тарра», – доложил коротко. – Обвал или взрыв. Подземный. Здание уничтожено полностью, подземные этажи провалились. Жертвы… Шеннет махнул рукой – услышал, к сведению принял. Посмотрел на меня глазами, в которых так и плескалась укоризна. Нестерпимо хотелось сделать невинный вид и засвистать песенку. Пришлось удерживаться. – Я бы все равно уничтожил это, – заговорил Хромой Министр тихо и проникновенно. – Господин Гроски, кем бы меня ни считали… я не стал бы повторять то, что господин Детраск… В конце концов, если бы я хотел воспользоваться этим минералом – я бы просто не стал упускать вас из виду. – Конечно, – отозвался я еще проникновеннее. – Но это уж моя вина, господин Шеннетский. По старой памяти предугадываю желание клиентов. Так и чувствовал, что вы хотели того же. Так никаких проблем? Да? * * * Волны тихо плещут о борт бота. Бьются о ласковое, просоленное дерево. Мы возвращаемся в «Ковчег» морем, не порталом. Порталы перегружены: кажется, на Рифах случилась какая-то неурядица. Куда-то сгинул бессменный начальник тюрьмы. Или даже был бунт, но потом туда заявился Хромой Министр и в одиночку все расхлебал минуты за полторы. Даже озаботился тем, чтобы нанять для нас транспорт. Маг с Даром ветра весело посвистывает и гонит парусник в нужном направлении. Поскрипывают снасти. Вода за бортом – синяя, чистая. Хочется в кои-то веки забыть о моем внутреннем грызуне. Прыгнуть туда, плескаться в ленивых волнах. Отмыться. Вместо этого мы сидим и молча смотрим на приближающийся берег. Окунувшиеся в прошлое, нахлебавшиеся его до рвоты. Одно дело – увидеть. Другое дело – осознавать, что ты мог бы быть на их месте. Я – на месте тех, внизу – бездумных, воющих, разевающих голодные пасти, тянущих скрюченные пальцы-когти. Нэйш – на месте тех, наверху. Или, может, на месте того милого дедушки, с рамочками по стенам кабинета. Рифы делают зверей из всех. Просто из каждого по-разному. И когда ты сбежал от этого – неважно, каким путем – главное не спрашивать себя: скольким не повезло так, как тебе. Я вот не спрашиваю. Я смотрю на волны. Временами искоса поглядываю на молчащего Нэйша – того интересует разве что порт вдали. В кои-то веки он заткнулся, не философствует, не улыбается, не пытается препарировать бабочек или мой мозг. Какого-то черта мне это внезапно не нравится. – Слушай, как ты думаешь, – ветерок срывает слова с губ, хлопает по ним детской ладошкой. – Те, которые внизу – они… понимаешь… хоть немного…? Нэйш молча следит за чайкой – получается вполне себе убийственный взгляд. – Я слышал их как варг, Лайл. Они не были людьми. – И думаешь… – Процесс нельзя было повернуть вспять. Не с ними. Я вообще-то хотел спросить не о том. Об этом-то было догадаться несложно – стоило раз взглянуть… Под веками опять настойчиво встают бессмысленные глаза, воющие пасти, тянущиеся, скрюченные пальцы с отросшими когтями. – Думаешь – с остальными можно? Заключенные. «Угри». «Скаты». – Заключенные со временем восстановятся… полагаю. С охранниками сложнее. Думаю, господин Шеннетский будет постепенно замещать нынешнюю охрану своими людьми. Но ты ведь знаешь, Лайл: никто не рвется работать на Рифы. Потому что никому не хочется, чтобы из тебя сделали зверя. На любых условиях. В синеве волн мелькают полупрозрачные тела сирен. Из пенных гребней высовываются морды гиппокампов – улыбающиеся, дружелюбные лошадиные мордахи, глаза лукаво щурятся, плавники бьют по воде: помощь не нужна? Нам уже не нужна. А тем, на Рифах… Что будет с теми, кто привык быть хищником? И куда их пристроит Шеннет? Ведь не спишет же на берег, в самом деле, на что ему куча неуправляемых садистов-головорезов. Остается надеяться на его вечную изобретательность и способность получать прибыль из самых препаскудных ситуаций. – Что интересно, – говорит вдруг Нэйш, следя за выпрыгивающими из волн гладкими телами, – в восточном блоке не менее тысячи заключенных. И почти сотня охранников, если не считать «угрей». За все время нашего пребывания там сбросить внушение смог только ты. Не поделишься секретом, Лайл? – Пиво, трусость, неповторимая простота натуры, – перечислил я, загибая пальцы. – И пиво. Был у меня один знакомый, бывший моряк и дикий любитель штормов. Так вот, он мне все расписывал, как здорово носиться по морю в непогоду ночью. Поэтически расписывал, прямо какой-нибудь менестрель. «А все потому, – говорил, – что в шторм начинаешь яснее видеть свои маяки». Мне-то по молодости казалось, что у него мозги набекрень – правда, так оно и было отчасти. Ну, а потом… Соленые брызги обдали лицо, я отряхнулся и продолжил бодрее: – Не знаю, что там было его маяками, но я-то для себя уяснил на будущее: если что – думай о пиве. Сразу как-то на душе хорошо становится, понимаешь. Никакая зараза не липнет. Могу еще перечислить сортов пять пирогов. Или семь, для надежности? Не объяснять же ему это, насчет Кани и внучки. И Аманды. И того, что волей приходится удерживать душу в собственной тушке – потому что она рвется туда, вон из кошмара, который еще живет во мне. К ним. – Да ладно, – говорю я, глядя как впереди вырастает порт Хартрата, – в конце концов, мы оба были над третьим уровнем, и у тебя мозги тоже не поехали. По крайней мере, после первого раза. Так что отделались легко. Нэйшу сегодня как-то подозрительно нравится молчать, так что мой оптимизм повисает в воздухе. Наверное рано говорить – «отделались», когда внутри тебя так и живет ЭТО: бесконечный, чавкающий, вопящий, извивающийся третий уровень… – Иногда он не нужен, – внезапными фразами Нэйшу тоже нравится бросаться. – Третий уровень. Сегодня я его слишком хорошо понимаю – отвратное ощущение, если вдуматься. Он это о прошлом, которое так и расходится по венам мутной дрянью. О том, кем мог стать я – не попади мне-наемнику заказ на ковчежников. О том, кем почти стал он. Иногда так и бывает – бежишь от себя-другого, как из тюрьмы, а понять, откуда тебя вытащили, можно только после: вернувшись и нахлебавшись прошлого до кошмаров, до горечи в горле, до тошноты. Не только Рифы делают из людей зверей. На причале нервно мечется фигура Гриз Арделл. В летнем платье и шляпке – видимо, с какого-то визита. А на поясе кнут – изумительное зрелище, умиляющее почему-то до слез. Арделл что-то говорит, яростно жестикулируя. Догадываюсь, что клянется придушить Хромца при встрече и обозначает, что считала нас покойниками. – Думаю, ей незачем знать, – говорю я себе под нос. – О третьем уровне и том, что там… да и вообще. Нэйш дарит мне в ответ короткий кивок. – … вы что – связаться не могли, до того как на корабль сели?! Кани в истерике… Десмонд почти тоже… От Эвальда ни слуха, кроме известия, что мне нужно встретить этот корабль, я думала – мне вас по частям передадут. Уже собиралась сама туда отправляться, ч-черт, что с вами стряслось? Не ранены? Под ногами скрипит теплое, просмоленное дерево причала. Я вдруг обнаруживаю, что могу улыбаться, глядя, как меня вычитывает Гриз Арделл. – Лайл, невредим? Привет, да, полный отчет мне, сегодня же, чтобы не врал насчет здоровья – ясно? Сейчас обрисуй в общих чертах, потом с семьей повидаешься, а то Кани меня сожрет. Эвальд хотя бы успел вовремя? Когда он заявил мне, что не торопится – я ляпнула, что или он отправляет туда помощь, или мы с ним рвем все связи. Рихард, в порядке? Нэйш приветственно кивает, потом берет ее руку и секундно касается губами запястья. Сразу же отпускает и продолжает путь: идеально прямой, с расправленными плечами. Арделл смотрит ему вслед в замешательстве. – С ним-то что? Я пожимаю плечами. И завожу привычную песенку о том, что я намерен нагрузить как следует свою печень, потому что в ней прочно засел Эвальд Хромец со своими интригами. И да, не было там ничего такого особенного, все как мы и думали, блестящий план нашего покровителя (потом придумаю, какой план и чего бы еще наврать). А в мыслях (помимо пива и рыбных пирогов) – многовато дочери, Аманды… и понимания, что ж там такого с Рихардом Нэйшем. В шторм начинаешь яснее видеть свои маяки.
====== Сердце варга-1 ======
По хронологии, как ни странно – самая первая часть. И тут у нас толика теории по магии и по варгам.
ЛАЙЛ ГРОСКИ
У Аманды – тугие черные локоны, собранные под цветастый платок. Идеальной формы дуги-брови, смуглые щеки и черные глаза. Ещё у Аманды-травницы, целительницы из народа нойя, мурлычущий голос и покладистый нрав, если ее вдруг не взбесить.
И еще у нее замечательное самообладание. Если бы я вдруг прибыл в комнатку к начальству и увидел такое – я бы… не знаю, через окно сбежал, наверное.
Когда Аманда влетела в комнату Нэйша, я стоял столбом и имел крайне виноватый вид.
– М-мэ, – робко и радостно поприветствовал я целительницу, указывая на кровать.
На кровати раскинулся хозяин комнаты – в до странного красивой позе, будто позировать художнику собрался.
Вот разве что художнику пришлось бы малость побороться с цветом лица – слишком бледным, только скулы горят пятнами, будто нашему исключительному по щекам надавали. И с сероватостью губ. И с рисунком вен, проступившим на шее и лбу.
– Сладенький, – сказала Аманда, окидывая взглядом эту картину, – не хочешь же ты сказать, что наконец его убил?
Я немного вышел из состояния холодца, в котором пребывал последние минут пять. Услышать такое было как-то даже и лестно.
– Разве что мои мечты по ночам воплотились в реальность.
– Думала, по ночам ты о моих прелестях грезишь.
Повела плечиком, быстро приседая возле Рихарда, беря его за запястье, поднимая веко, наклоняясь и слушая дыхание.
– А то как же. Когда не мучают кошмары вот о нем.
Вообще, Нэйшу можно было бы даже позавидовать. Некоторые из прелестей Аманды, о которых не худо бы погрезить – увесисто давили ему на плечо, так что он оценил бы, если б не грохнулся без сознания десятью минутами раньше.
– Рассказывай, – карамельным голосом пропела Аманда, и прелести заколыхались, приглашая преклонить на них усталую голову.
– Рассказывать нечего, – отозвался я и жестом показал – кругом, мол, не виноват. – Вернулись с обычного рейда, ну и…
Рейд-то, к слову, оказался неудачным – во второй раз за неделю. Вроде бы, где-то в окрестностях должен быть варг – только вот мы его не нашли. Зато натолкнулись на пару грифонов, пережравших какой-то белены и решивших проверить на прочность группу охотников.
Мы как раз и говорили об этом, когда шли по коридорам Большого Ковчега – основного поместья.
– Исключительный, мать-природа, случаем, не взяла с тебя пример? – шипел я, сдирая с плеч куртку. – Единороги на прошлой неделе, стадо долбанутых на всю голову яприлей в полнолуние, три дня назад – та сумасшедшая гидра, к слову, вылитая моя теща, теперь вот еще грифоны. А, да, я забыл, ты вроде как чувствуешь пробуждение варга, а варга во второй раз там не оказывается. У тебя вообще… есть этому объяснение?
Нэйш пожал плечами и выдвинул краткое:
– Весна?
Потом я перевел беседу в то русло, что надо бы выяснить, что это со зверушками, вдруг их кто травит. И до кучи – осмотреть поподробнее места, где должен был обретаться предполагаемый варг. В первый раз предчувствие Нэйша занесло нас на Весельную Ярмарку, а там немудрено заблудиться, так что хорошо бы там еще народ поспрашивать, в особенности торговцев животными и гадалок нойя – у этих взгляд цепкий. Вот привлечь бы Аманду, у нее лучше получилось бы разговорить сородичей…
Нэйш кивал и соглашался, и уже это должно было меня насторожить.
– …словом, мы вполне себе мило болтали, – сказал я, не в силах оторвать взгляд от… в общем, целительница удачно так согнулась над внезапным пациентом. – Потом он завернул к себе в комнату, я еще подумал – что ж он так по кровати соскучился… спросил – как он.
– И конечно же, он ответил…
– «Лучше не бывает, Лайл», – это мы произносим вдвоем.
«Лучше не бывает, Лайл», – это самое я и услышал, пожал плечами, отвернулся, а через секунду услышал хрип из-за спины и обнаружил, что наш исключительный боком свалился на кровать, хватаясь скрюченными пальцами за грудь. Тем самым сотворив какое-то новое «лучше не бывает», невиданное в природе.
Долго корчиться Рихарду не пришлось: я еще не успел вызвать Аманду из лекарской и как следует запаниковать – а он сначала побледнел и взмок, начал коротко и резко хватать воздух, а потом попросту обмяк. Втаскивать на кровать его пришлось мне – хотя надо отдать ему должное, он как-то ухитрился сам принять художественную позу.
– Схватился за грудь, – повторила Аманда, тихо звякнула склянкой, извлеченной из холщовой сумки на бедре (и каком бедре!). Прижала ее к губам начальства, вливая в них что-то ало-черное, будто кровь. Порылась в сумке, достала хрустальный шарик – проявилку. Пристроила под ладонь.
– Медовый мой… с ним такое уже бывало?
– Ага, каждую пятницу, – выпалил я хрипло. – По вторникам-то обычно ноги отнимаются, а в полнолуния так вообще пластом лежит.
– Нойя говорят – не тревожься от незнания, – прожурчала Аманда, поглаживая проявилку. – Мне дать тебе то, что успокоит, золотой?
Ну, я не знаю, у меня тут горячие деньки для «Ковчега», начальство без сознания по непонятным причинам, да еще прелести Аманды настойчиво лезут в глаза (так и кричат каждая: «А потрогать?!»). Так что вряд ли меня возьмет простое успокоительное.
– Хм. Я, черт возьми, крайне горемычен сегодня, так что латать мои сердечные раны можно разве что песнями… дивными песнями. И, возможно, твоими булочками. Кх… теми, с изюмом.
Я привычно отпустил погулять внутреннего «своего парня» – позволил ему чесать языком. Заглушать появившийся, нарастающий крысиный визг инстинкта. Инстинкту не нравилось выражение лица Аманды. И ее улыбка, когда она слушала мои разглагольствования. И то, что черные глаза остановились, впились в проявилку, в которой появляется мерно стучащий, грязно-коричневый ком…
– Танар та скэрэн то дэйтеменен!
Голос Аманды ударил хлыстом, на щеках полыхнул обжигающий румянец.
«Красивый», – успел подумать я, вжимаясь в стеночку и понимая, что сейчас начнется. Ибо целительница пропала – явилась женщина нойя.
Нойя, конечно, говорят – не тревожиться от незнания. Только вот если уж что-то не то все-таки узнают…
К слову, жаль, у меня нет – на чем записать.
– Ахрэ то нэ тебе в заднюю трубу, безмозглый сын ущербной мантикоры! Карталламэ твою мать и всех своих предков, жрущих навоз яприлей на том свете! Тахэна эн кай, сердце, кэнто, пусть он совсем исчезнет, мой мозг, раз какой-то колдун заменил его личинками древожора! Великая Перекрестница, сделай мои волосы белыми, как у всех глупых дочерей Снежной Девы, ай танар та скэрэн!
Прерывать эту художественную смесь из языка нойя и цветистых проклятий не хотелось – к тому же Аманда не сидела без дела, она что-то там еще вливала в мое начальство. Почти мертвое начальство, если судить по тому, что я слышу.
– Жить-то будет? – рискнул я от стеночки.
– …если моя глупость и дальше будет превосходить величие Перекрестницы, а его упрямство – милосердие Целительницы… нет, не будет! А ты иди, золотой мой, я позову тебя, он будет спать до вечера. Карха, танар та скэрен, как я могла забыть, сердце варга, сердце…
С целительницами вообще-то не спорят. Я тихо закрыл дверь с той стороны.
Сердце, значит.
Ну, кто бы мог подумать, что оно вообще у него есть.
ДИАМАНДА ЭНЕШТИ
Лайл приходит вечером. Осторожно просачивается в комнату, когда за окном одна за другой раскрывают глаза звезды, а на полках разгораются светильники – вечно горящая желчь мантикоры в кристаллах. Ступает бесшумно – но я слышу. Воркую свое приветствие, словно голубка, склоняющаяся под крыло друга.
– Ты вовремя пришёл, мой медовый. Сейчас он очнётся.
Тихо вызваниваю склянками лечебных зелий мелодию, пою Песнь Пробуждения – утреннюю, но всё равно к месту. Мужчина моих мыслей становится у стены и старается не смотреть на меня. Жаль. Мне нравится, когда он на меня смотрит.
– Думаешь – скажет что-нибудь вроде «Да нет, я целиком здоров»?
Ответить я не успеваю. Рихард Нэйш распахивает глаза так, словно прикрыл их на секунду – обдумать что-то своё.
– Аманда, какая приятная неожиданность. Тебя что-то привело к моему изголовью? Помимо Лайла, я имею в виду.
Холодный взгляд Лайл ловит грудью – навылет. Оскорбленно фыркает – «…вся его благодарность, конечно».
– Судьба, – говорю я и смотрю еще холоднее. – Золотенький, скажи мне – как долго?
– Как долго – что?
– Когда начались боли? И – клянусь всеми путями Перекрестницы, если ты мне солжешь, что это был первый раз – я сделаю так, что твои руки будут трястись до Луны Рыбаря, не меньше!
Нет, Лайл, милый, незачем вжиматься в стену, я еще – тихая вода, и голос мой сладок.
– Аманда. Может, я немного и переутомился в последнее время, но знаешь…
– Боженьки, – вставляет тут Лайл. – Если это твое «немного переутомился» – что нас ждет, когда ты устанешь?
– Нас ждет, Лайл? Мне казалось, это только мои…
– Так в следующий раз, как надумаешься свалиться посреди беседы – ты уж так и попроси: «Отлучись на полчасика, мне нужно побыть с моим сердечным приступом наедине».
– Лайл, – Нэйш улыбается легко и безмятежно. – Это не было сердечным приступом. И следующего раза не будет. Спасибо за заботу, но…
Он рывком приподнимается – и медленно опускается обратно, осторожно выдыхая сквозь зубы.
У него только слегка побледнели губы да чуть-чуть пошире раскрылись глаза – но, наверное, это больно.
«Игла, – сказала она мне в первый раз, прижав руку чуть пониже груди. – Насквозь и в руку…»
– Аманда? – Рихард приподнимает брови и бросает заинтересованный взгляд. – Это твой способ удерживать меня в постели?
– Ты не сможешь встать, сахарный мой, – говорю я ласково. – Пока не ответишь мне. Когда это началось?
Мысль бежит ручейком, струится между камнями: если бы он вдруг сказал, что два, три дня назад – тогда… Нет, даже если неделя. Пусть будет неделя, да?
Но всё хуже, гораздо хуже, потому что он пытается вспомнить. Изучает бабочку, залетевшую сквозь окно с улицы и пристроившуюся на потолке – и пытается вспомнить, а значит…
– Думаю, месяца три назад. Ничего серьезного, просто не очень приятные ощущения…
– …после того, как ты использовал силы варга, да, золотенький?
Лайл вздрагивает там, у стены – и я понимаю, что мед в моем голосе обернулся ядом. – Аманда, ради богов, – Рихард Нэйш усмехается. – Мне тридцать пять, у меня завидное здоровье, просто… – Просто ты теперь варг, мой жемчужный, – говорю я, и вздыхаю, и верчу в пальцах флакон, к которому не притрагивалась больше, чем четыре месяца. – Это и моя вина тоже. Покарай меня Перекрестница, я не вспомнила. А Гриз… наверное, просто не подумала, когда учила тебя. Не могла подумать, потому что Рихард Нэйш неуязвим, словно ледники Антарры. Выходит невредимым из пламени (спасибо защитному амулету), бестрепетно шагает навстречу разъяренной живности. Убивает с улыбкой на лице. – Теперь слушай. Когда варг объединяет свой разум с животным – это не дается легко. Уподобляется не только разум – тело тоже старается подстроиться. Особенно сердце – то стучит будто за двоих, то переймет чужой ритм. Потому врожденных варгов тренируют с детства. Приучают осторожно, постепенно. И Гриз была врожденной, но однажды… еще до того, как ты вошел в группу, золотенький… обозленный конюх подмешал белены в еду единорогам в одном поместье. Одиннадцать особей, Гриз усмирила всех и тогда уже пришла ко мне. У нее болело сердце. Краем уха я ловлю «Боженьки!» от стены, где стоит Лайл. – Не так, как у тебя, но всё же. Мы попробовали несколько составов и нашли тот, который можно было принимать постоянно. Для укрепления. Чтобы ее сердце не болело. И она принимала до того, как отправиться в свое путешествие. А теперь пришёл твой черед. – О, – он приподнимает брови повыше, дарит мне холодную улыбку. – Тогда что не так? Значит, я могу принять эликсир – и… – Умереть, если встанешь и попытаешься выйти на вызов, – мои слова брызжут кипящими каплями зелья. – А ты ведь попытаешься, мой сладкий, да-да-да? И потому ты будешь лежать. До того момента, как я не скажу, что тебе можно встать. Ты будешь безмятежен. До того момента, как я скажу, что тебе можно волноваться. – А он волнуется? – подает голос Лайл. Ненаглядный мой просто мастер подавать голос вовремя. Но теперь я просто чуть поворачиваюсь, и он замолкает, увидев, как юбка обтягивает мое бедро. Да, Лайл, он волнуется. Например, сейчас, когда собирается осадить меня… угрожать мне? У него слишком чёткие полукруги у губ, слишком наигранная безмятежность на лице, слишком игриво приподняты брови. – Мне кажется, ты собираешься приказывать, Аманда? Мне? Жму плечами, раскатываю по комнате колокольчики смеха. – Нет, драгоценный мой. Кто может тебе приказывать? Разве что твое собственное сердце. Ты можешь вставать. Можешь ходить. До ближней уборной и обратно – думаю, это оно тебе позволит. В первый день будешь держаться за стены, ну, а потом окрепнешь и почувствуешь себя лучше. Но если попытаешься отступить от этого великого пути – ты можешь просто упасть, где стоишь. Золотенький, ты никогда не падал лицом в отхожее место? Думается, это твоей улыбке не пойдет, Лайл, как ты думаешь, ему же не пойдет? Не говоря уже о том, в каком виде ты вдруг можешь предстать перед окружающими, если случится второй приступ, сильнее первого. Хочешь побыть лежачим больным, который не встает даже по нужде, сахарный? Не знаю, конечно, кто согласится кормить тебя с ложечки, я обычно таким не занимаюсь…, но мы найдем тебе самую-самую лучшую сиделку, ничем не брезгующую, даже если ты вдруг руки поднять не сможешь, чтобы утереть кашу с подбородка. Драгоценный, ты хочешь встать сейчас или чуть позже? Лайл громко кашляет от стены – у него прекрасное чувство меры, и я знаю, что он хочет сказать – что Рихарду Нэйшу угрожает второй приступ прямо здесь и сейчас, даже если он не попытается меня убить. Я умолкаю, теребя прядь, выползшую на плечо, словно змея на кочку – погреться. Все равно у меня иначе не получилось бы донести до него… И Рихард жив. Зол, это видно по глазам. Запомнил каждое сказанное мною слово и собирается оплатить их мне десятикратно. Чувствует себя хуже, потому что дышит чаще и не улыбается. Но жив и не вздумает отправляться на вызовы – а до остального мне сейчас дела нет. – Если ты настаиваешь на маленьком отдыхе… – он очень сильно зол, раз у него не получается придать голосу легкость. – Лайл, я уверен, что там был варг, нужно вернуться и осмотреть все как следует. Я думал взять Мелони. Теперь этим придётся заняться тебе – если там пробуждение Дара, нужно доставить его или ее к нам, пока это не навредило самому варгу. Эти перемещения остаются непонятными, все время в разных местах… думаю, это могут быть родители. Возможно, испугались первого проявления, прячут ребенка, не понимают… чем может обернуться. Они наверняка перемещались через водные порталы – можно попытаться там… – Медовый мой, – напеваю я и широко улыбаюсь, – тебе необязательно вот так все расписывать, правда же, Лайл, необязательно? Лайл такой умный. Он все придумает, все сделает, всех найдет, правда же, Лайл? На лице у мужчины моих мыслей – плохо скрываемая обреченность. «А еще Лайл куда-нибудь вляпается, – говорит это лицо. – А от последствий мы потом еще долго будем избавляться». – Мгм, – высказывается он с очаровательной сумрачной решимостью. – Ладно, исключительный. Ты уж себя побереги. – Ученики… – продолжает Рихард, неумолимый в своем желании угробить себя, пусть даже и не вставая. – Загоню их к Мел, пусть раздает поручения, – жмет плечами Лайл. – Если мы с Мел будем на выезде – вот как раз и присмотрят за зверушками. Если вдруг Тербенно вернется – он возьмет их на себя. – И еще. Лайл… – А, черти водные! Да никому я не собираюсь докладываться о твоем состоянии. Исключительный, это ж ты. Всем наплевать, если ты вдруг исчезнешь на недельку. Пропадешь на две – все только больше порадуются. Рихард Нэйш откидывается на подушки. Вид у него уже более умиротворенный, по губам скользит подобие улыбки. – Держи меня в курсе, Лайл. Насчет питомника, насчет этого варга и насчет вызовов. Это не просьба – приказ. Лайл жмурится, фыркает носом, но кивает. – Устный отчет сойдет? И учти – я себе за это дело премию выпишу. Громадную, черти б её, премию. Лайл, сладкий мой, ты даже не представляешь себе, какого размера премия тебе понадобится. Судя по глазам Рихарда Нэйша – он действительно возомнил, что будет в курсе всего-всего, что происходит в питомнике. Иногда наш варг бывает наивнее деревенской простачки на ярмарке, поверившей в гадание нойя. Я дарю им улыбку – им обоим. Воркую: «Ты, конечно, подождешь меня, Рихард. Мы поговорим о твоем лечении немного позже, а пока нам нужно перемолвиться словечком с Лайлом». В коридоре я быстра и стремительна, словно кошка, играющая с мышью. Потягиваюсь, делаю быстрый шаг – и прижимаю Лайла Гроски к стене, окутываю сладким запахом жасмина, ванили и меда, шепчу над ухом: «Я ведь могу у тебя кое-что попросить, мой сладенький?» – Определенно, можешь, – немного невнятно соглашается Лайл. Он смотрит пониже моего лица – на ту мою часть, которым я чувствительно упираюсь ему почти что в подбородок. – Рихарду нельзя волноваться, понимаешь ли. Совсем. Поэтому ведь мы же не будем его расстраивать, – я мурлычу и неспешно вожу пальчиками по его щеке – немножко колючей. – Ты же не будешь его расстраивать, правда? Во время этих своих отчетов. Можно ведь говорить о том, какая замечательная погода, и что с учениками все в порядке, и что все идет просто замечательно, да-да-да? Глаза у Лайла широко распахиваются – он осознал. – Аман… – Потому что если ты вдруг взволнуешь его, Лайл Гроски, – нежно улыбаясь, шиплю я. – Если ты принесешь весть, которая отнимет у меня моего больного – ты узнаешь, что такое целитель нойя в гневе. Днями ты будешь занят – но я отравлю тебе ночи настолько, что днями ты тоже будешь вздрагивать в ужасе. Кошмары? Нет, не просто кошмары, я умею кое-что более осязаемое, более… запоминающееся и не оставляющее следов. Берегись, Лайл Гроски, – слегка царапаю ему шею. О, я теперь – зловещая вода, глаза мои – чернее ночных омутов, и улыбка зла. – Ты слышал мое предупреждение. – Мгх, – отвечает Лайл, и мне становится его даже жаль – как цветок, оказавшийся меж льдом и пламенем. Я подарю ему несколько хороших ночей в утешение – не сейчас, потом, когда мы перестанем стоять над бездной. – И будь осторожен, – воркую на прощание, касаюсь его пересохших губ своими сладкими, скольжу – легкая, гибкая, захлопываю за собой дверь. – А теперь вот что мы сделаем… – говорю весело, деловито извлекая из сумки проявилку.
