Текст книги "Ковчег для варга (СИ)"
Автор книги: Steeless
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 49 страниц)
В соединении разумов больше нет смысла: феникс слышит и понимает ее слова, а может – жесты.
– Проведи меня, – говорит она, касаясь массивных ворот зверинца. Ворота вздрагивают под пальцами, Гриз делает шаг назад – и видит, как в бронзе, переплетенной с заговоренными камнями, возникают дыры.
Теперь нужно быстро, только быстро. Зверинец небольшой, аккуратный, с узкими загонами, рвами вокруг них, хорошим обзором тесных клеток. Двое охранников бросаются навстречу, и Арделл на ходу срывает с пояса кнут, захлестывает ноги мечника, пока тот не успел приблизиться на расстояние удара. Огненного мага убирает с дороги Гроски, а может, Кани.
– Где? – шепчет Гриз, и феникс плывет вперед, ведет ее дальше, к небольшому полукруглому строению, замаскированному зеленью. Наверное, оно должно изображать большое гнездо.
Охрана – маги огня и холода, пополам. Почтительно расступаются, поглядывая на феникса, который снижается и нежно сжимает когтями правое плечо Гриз.
– Может, тебе нужно было поменьше налегать на корм, – морщится Гриз и идет внутрь, дверь открыта, потому что пленник, который здесь заточен, не покинет этих стен. Обречен на это.
Клетку, в которой скорчилась, съежилась серая птица, они находят почти сразу. Феникс волнуется, сжимает плечо Гриз когтями. Серая птица в клетке с толстыми прутьями поднимает голову и смотрит глазами цвета потускневшего золота.
– У тебя верный друг, знаешь, – говорит ей Гриз и поворачивает голову вправо. – Он за тобой вернулся.
Задвижка в клетке довольно хитрая, но все же задвижка – не замок. Гриз справляется почти сразу, но птица не движется, не поднимает головы.
– Спокойно, – шепчет Гриз фениксу на своем плече, и в ее глаза вновь прокрадывается зелень трав, и переплетение листьев, и извивы стеблей цветов. – Я Гриз. Ты больше не одна. Я знаю, почему ты не уходишь отсюда. Я знаю, что такое – быть обреченной остаться. Я пришла сюда не чтобы разрушать узы. Чтобы открывать клетки.
Серая птица – второй феникс, самка, выходит из клетки медленно, несмело. Не расправляет крылья – оглядываясь, ступает на пол. Это должно быть близко, – думает Гриз, наблюдая за птицей. Феникс срывается с плеча, спешит к своей подруге, но та ускользает, оглядывается на клетку, на недалекую дверь, на клетку, на дверь… Есть. Это не комната – каморка. Тесная, темная, затхлая. Одинокая кровать в углу. Позванивают кандалы – женщина, прикованная к кровати, забилась в угол. – У вас очень верный феникс, – говорит Гриз мягко, присаживаясь напротив нее и стараясь рассмотреть хоть что-то. – Вернее, верная. Как ее зовут? Женщина корчится в углу, бормочет что-то невнятное, всхлипывает и отталкивает льнущую к ней птицу – и шепчет: «Уйди, уйди». – Уберите… – доносится наконец слабо. – Уберите… ее. Они сказали – если она будет вести себя хорошо… и если я буду вести себя правильно… то они не причинят вреда, понимаете? Понимаете? – Понимаю, – шепчет Гриз, находит в темноте ее плечо, мягко касается кончиками пальцев. – Кого они у вас забрали? Сына? Дочь? Неважно, мы найдем ее. Прямо сейчас. А пока нужно снять с вас эту дрянь. Думаю, вам и других уз хватает. Женщина наконец осмеливается – тянется на свет, глядит ей в лицо… показывает то, о чем Гриз уже догадалась. Обреченность. Следующий час теряется. Куда успел ускользнуть в ворохе метаний, бесконечных дел, распоряжений? Гриз щедро выкидывает этот час, раздирает на минуты, на поиски, на шатания по коридорам и скупые объяснения.
Время, наверное, обижается, потому что пускается вприскочку, и его привычно не хватает, даже на то, чтобы запомнить имя этой женщины – ну, как же ее, как же?
– В вашем случае цепь оказалась короткой, – говорит Гриз, когда вытаскивает женщину из угла и вскрывает ее оковы при помощи двух подручных фениксов. – Ааро Вуллет нашел способ усмирить феникса, – поясняет Гриз, пока они осматривают ближние комнаты. – Он решил действовать через хозяина – это не ново. Вуллет всего лишь подумал, что у хозяина феникса тоже могут быть те, от кого не можешь уйти. Думаю, какое-то время он выбирал – у фениксов, знаете ли, разные хозяева… Минуты разбегаются и прыгают, и очень хочется посмотреть на небо, но некогда, некогда. Нужно, например, захлестнуть кнутом вон того служителя. И поинтересоваться – не видел ли он тут маленькую девочку. Что-что, куда тут обычно носят еду, в подвал? Женщина уже почти успокоилась, только все время всхлипывает и рассказывает, что она на такое бы не пошла, но ей пообещали работу и деньги, а потом, когда она отказалась запирать Фини – это имя ее феникса – все вдруг так изменилось, они забрали ее девочку… – Вуллет выбрал вас, потому что вы любили дочь, – говорит Гриз, останавливаясь напротив двери в подвал. Причина остановки – еще двое охранников. Не знающих, что в узком помещении не каждую магию можно применять, а вот хлыст – вполне себе можно. – И у вашей Фини была пара. Вы привязаны к дочке, Фини – к вам, ее друг – к ней. Цепь, которую не порвать. Минуты комкаются, сминаются, словно страницы, вырванные из книги. Девочке лет шесть, не больше, ее кормили, она только очень испуганная, потому оглушительно ревет. Еще пятнадцать драгоценных минут Гриз тратит, чтобы успокоить мать, которая попеременно смеется, плачет и пытается целовать госпожу Арделл, а потом опять пытается забиться в угол, теперь уже вместе с дочерью. И шепчет, что вот, Вуллет… с ним ничего не сделаешь, за ним такие силы… – Вуллет, да… он не учёл только, что друг вашей Фини окажется таким решительным. Он не смог убедить подругу покинуть клетку. Зато отправился за помощью. Нашел мальчика-варга и пытался заставить его освободить Фини, а может, и вас… разорвать цепь, словом. Ну, и доставил же он нам хлопот своей настойчивостью.
Когда Гриз выходит из подвала – желание взглянуть в небо становится только сильнее, но она сдерживается, потому что дел гораздо больше, чем минут. Объясниться с охраной, расставить по местам – что им грозит и куда она собирается отправить всех, кто ей помешает. Спустить на особо наглых возмущенную Кани. Отослать Лайла – проверить, что там с мальчиком-варгом и гостиницей. Заодно распустить нужные сплетни.
Построить в ряд трех-четырех служителей зверинца и возложить на них заботу о матери с дочкой, да.
Куда делся час?!
К ней крадется один из благоразумных охранников – Гриз как-то между делом возложила на него обязанности привратника.
– Госпожа, кхм, Арделл, – шепчет охранник. – Господин Вуллет вернулся к себе. Но просил передать, что пока что занят.
– Ничего, – ровным голосом говорит Гриз и усаживается на ближайшую скамейку, сворачивая кнут. – Я подожду господина Вуллета. И наконец-то позволяет себе – смотрит в небо. В небе двумя едиными сполохами пламени – светлыми и радостными – обвиваются друг вокруг друга воссоединившиеся фениксы.
*
Господин Вуллет принимает ее в своем кабинете – Гриз не препятствует этому, она ничего не имеет против того, чтобы противник казался себе значительнее. Он быстро оправился от удара и теперь шуршит бумагами, посвистывает под нос, делает вид, что имеет дело с просительницей самого низкого ранга. Гризельда Арделл тихо ждет на стуле у стены и не проявляет ни малейших признаков волнения. Женщина и ее дочь под присмотром Кани, мальчик под присмотром Лайла Гроски. Астиан Шеворт, на время отбросивший чужое имя, наверное, где-то прогуливается с сестрой. И в небе над зверинцем – чудное зарево, редчайшее зрелище, свадебный танец фениксов. Гриз тихо улыбается и усилием воли сдерживается, чтобы не напевать под нос. У Ааро Вуллета важный и занятой вид, чуть брюзгливый. И массивный стол в кабинете, а по стенам – картины в тяжелых рамах. Все – чтобы огорошить вошедшего посетителя, задавить величием и внушить благоговейный трепет. Господин Вуллет ни разу не входил в клетку к взбешенной виверре. Или в комнату Рихарда Нэйша, где стены были увешаны бабочками под стеклом. Господин Вуллет ничего не знает о логовах, вызывающих настоящий озноб по коже. – Ну, – фыркает Вуллет, отрываясь наконец от бумаг. – Что вам? – Просто хотела кое-что выяснить. Знаете, я вот никак не пойму: зачем вам этот город? В конце концов, это же Исихо. Да, Служба Закона здесь почти не работает, да, если вы ведете дела в настолько добропорядочном городе – вами интересуются меньше… Но почему именно Исихо? – Что, не знаете? – Вуллет пренебрежительно фыркает. – Думал, вы умнее. Порченная кровь, я же вам говорил. В вашу головку, конечно, не могло прийти, что нужно бы вчитаться в историю города. Иначе бы вы увидели, что сначала здесь появилась лечебница, а потом уже город. Так почему же ее тут построили? Уединенное место? Так бы подумали дамочки вроде вас. А те, кто пользуется серьезными источниками – знают, что лечебницы строились и раньше, в других местах. Только там рано или поздно доходило до серьезного выплеска у какого-нибудь уродца – и здания приходилось отстраивать. Йедн нашел место, которое ослабляет магию, и построил лечебницу на нем – и у его пациентов серьезных выплесков так и не было. Что, это-то вам в голову не пришло, да? Из этого города никогда не выходило сильных магов – это вы тоже проверить не удосужились? Нет, где вам, конечно. Один вышел, – думает Гриз и с вежливым интересом посматривает на истинное лицо Ааро Вуллета. Кривящиеся губы, остренький блеск глазок, брезгливо подрагивающие щечки, в которых копятся и копятся отрывистые, самодовольные слова. – В общем, место тут особенное. Можно сказать – весь город вполне себе лечебница. Подавляет магию и учит повиновению, – Вуллет смеётся и трет руки, поросшие рыжими волосиками. – Правда, не сразу, со временем. И с животными этого пока еще никто не пробовал до меня, я первый. Идеальное место для зверинца, понимаете ли. Идеальное. И для разведения многих пород подойдет. Звери тут послушные такие… – Только фениксы слишком свободолюбивы, и их приходится первое время удерживать дополнительно, – тихо дополняет Гриз. Иными словами – им нужен якорь. То, к чему они обречены вернуться. По крайней мере – ясно, почему подруга этого феникса не последовала за ним. Связь с хозяйкой… влияние города. Обреченность. – Ну что, все там у вас, или вы мне хотите прочитать моральку? Об этой девке или о фениксах? Наслушался, эти варжьи песенки у вас не меняются. Так что, Арделл, душечка, не старайтесь, у меня сегодня был плохой день. Закругляйтесь и топайте беседовать по душам с единорогами. Денег с вас за то, что вы мне тут все разворотили я, так и быть, требовать не стану. Гриз становится тяжело и скучно, как это бывает всегда, когда она сталкивается с непроходимой ограниченностью. – Вообще-то, я здесь не чтобы взывать к морали, – она вздыхает и скрещивает руки на груди. – Нет, я правда верю, что с вами это бесполезно. Просто понимаете… я подумала, что мы сможем договориться. Стройку вы тут провели неплохую, организовали вольеры – я видела, когда мимо пробегала. Кое-что перестроить, но в целом… Так я к чему: жаль будет, если тут все снесут. «Ковчег» нашел бы применение всему этому. Просто написать дарственную – и… Ааро Вуллет открывает рот, чтобы поинтересоваться – а в своем ли она уме. – Ну, бросьте, – выдыхает Гриз. – Вы же это несерьезно. Пока вы тут сидите – мои люди в гостиницах и тавернах рассказывают о вашем коварстве. Слышали когда-нибудь байки Лайла Гроски? К утру три четверти города будет уверено, что вы тут содержали полсотни фениксов и подвергали их хозяев пыткам. А после собирались этих фениксов выпустить и спалить город до основания. Не дойдет еще до полудня, как вас официально попросят съехать, причем времени для сборов не дадут. Ааро, вы же понимаете, вам лучше отступить. Я же пока не трогаю ваши остальные зверинцы. Хотя в ближайшее же время надо будет заняться, – отмечает Гриз про себя, уважительно глядя на багровеющего разводчика. Еще одно из тысячи, тысячи дел. – Ты… вы. Милочка, – улыбку Вуллета отчаянно сводит, и из-за нее показываются желтоватые мелкие зубки. – Милочка, ты всерьез решила поиграть со мной? Нет, я не верю, не настолько же ты глупа. Ты же знаешь, какие за мной стоят люди, какие у меня есть средства…
И он хихикает – это, наверное, должно обозначать ужасный, зловещий, оглушающий смех.
Гриз придвигается к столу и ждет, пока хихиканье закончится, задумчиво поворачивая в пальцах оправленное в серебро перо.
– Знаю, – произносит она просто. – Вуллет, вы меня удивляете. Хотя бы тем, что не удосужились узнать – кто стоит за мной… или за «Ковчегом».
Перо скользит по бумаге, выводя бездумное «Э. Ш.»* в разных комбинациях: с завитушками, без завитушек, в кружочке, одна буква над другой… Вуллет приковался глазами к буквам, молчит и сглатывает. Наверное, он вспомнил, в чьем родовом имении расположился ныне «Ковчег», а может – поверил просто так, и теперь ему мерещится грозный и таинственный призрак, способный парой слов вычеркнуть некого Ааро Вуллета из истории.
Гриз зачеркивает свои каракули и поднимает глаза.
– Хотя вообще-то я не склонна бежать к покровителям по каждому поводу. Потому что у меня тоже есть средства. Средство.
Можно было бы выписать теперь «А. Ш.» или «Р. Н.», но до Вуллета доходит быстро, он кусает губы и шипит:
– Так это была твоя… твоя…
– Моя задумка, вечером, – помогает Гриз. – Ну да. Ааро, давайте будем честны. Я могу отойти в сторону – и предоставить вам иметь дело с моим заместителем, и ваше сорванное обручение станет вспоминаться вам как сущий пустяк. Но мне больше нравится договариваться. Так как насчет дарственной? Скажем, на Далию Шеворт – прощальный подарок в качестве извинений, а?
Щеки у заводчика зверинцев дрожат, а пальцы стискивают бумаги.
– Из вас мог бы выйти хороший игрок, милочка… хороший игрок. Если бы вы не были такой тупой. И наглой. Расселись здесь в одиночку и думаете мне угрожать. Как думаете, приятно будет вашему заместителю получить в подарок вашу кучерявую головку? А к ней – вашу должность? Или мне поступить иначе и подержать вас живой, пока он не согласится на мои условия?
– Из меня не получился бы хороший игрок, – с огорчением признается Гриз. – И никогда не получится. Не люблю играть. Больше люблю действовать в открытую. Хотите попробовать – в открытую, Ааро? Нэйшу не нравится моя должность. Не нравится настолько, что если вы вдруг решите убрать с нее меня, а поставить его – он… в общем, вам придется отпустить меня, чтобы я попыталась его остановить. Если вы вообще к тому времени будете живы. Ну, а если вы вдруг вздумаете убить меня раньше, чем скончаетесь в ужасных муках… этот расклад мне вообще не хочется обсуждать, потому я скажу проще: я варг, у вас сейчас два феникса над головой, у вас – слабый Дар холода, у меня – кнут. Вы всё еще хотите мне угрожать?
Пальцы Ааро Вуллета трясутся, когда он пишет дарственную. Губы – тоже трясущиеся – выплевывают что-то о порченных, которым самое место в этом городе. Породу которых ничем не исправить.
– Спасибо, – весело говорит Гриз, сворачивая полученную бумагу. – Хочется верить.
*
Мальчик Джейден смотрит уже не так затравленно: вид у него скорее обалдевший. Гриз его полностью понимает: из Исихо они отправляются в таком составе, что отдельные не до конца просвещенные жители вопрошают окружающих: «Это что, цирк какой приехал?» Кани всем желающим поясняет, что нет, это они сейчас всем составом пойдут и сдадутся в местную лечебницу. Гроски втихую шпыняет дочь, потому что «хватит мальца пугать, у него еще обучение впереди». Ворота города близки, и Гриз Арделл осматривает свой маленький отряд. Два феникса в небесах. Гроски и его дочь. Женщина – ну, как ее зовут, в самом деле?! И ее дочь. Мальчик Джейден, который всю ночь спрашивал – сможет ли он увидеть маму. Выросший мальчик Асти, который все же увидел маму и, кажется, от души рад этому. Далия Шеворт провожает их до ворот. Потом прощается: обнимает брата, поворачивается к Гриз и сияет глазами. И говорит: – Спасибо за все. Присматривайте за Асти, хорошо? – Вы не с нами? – удивляется Гриз. Рихарда Нэйша интересуют разве что фениксы в небесах – он изучает их так пристально, словно решил каждого поместить в под стекло наподобие бабочек. Далия Шеворт смотрит на брата – и улыбается грустно, покачивая головой. – Нет, я должна остаться. Может потом, когда-нибудь… Но мама… ведь кто-то должен о ней позаботиться. Вы понимаете, сейчас, в этом городе… И она не выживет без меня. Вы не думайте, она очень меня любит… Простите, я уже сказала Асти… я не могу. На это Гриз Арделл не находит, что ответить. Просто машет на прощание, говорит: «Мы точно увидимся», – и ощупывает в кармане дарственную, о которой скажет как-нибудь потом. Ворота Исихо – ворота прошлого – торопливо захлопываются за спиной. – Может, так лучше, – шелестит Рихард Нэйш, стряхивая с себя остатки Асти Шеворта. – Узы крови и естественная среда обитания, не так ли? – Ты так не думаешь, – спокойно говорит Гриз, взбивая на дороге пыль сапогами. – Иначе не позвал бы ее с собой. Впереди, словно закат или рассвет, пылают фениксы, не желающие разлучаться. Являя собой в небесах невозможную гармонию, двое – части одного целого. Что мы сделали не так, – думает Гриз. Что не так сделали люди и почему им так редко достаются такие узы? Может, это – чтобы мы были свободнее фениксов? – Помнишь гадание Аманды? – спрашивает Нэйш размеренно. – Иногда я думал – что было бы там. В той вероятности. Если бы порог моего дома никто не тревожил. И я приходил к одному и тому же выводу, аталия: я вернулся бы все равно. Может быть, через год или два. Вопрос в том, насколько было бы поздно. Гриз отстает на несколько шагов, чтобы ее не слышали те, кто идет впереди. Вдыхает горьковатую, дорожную пыль. Спиной чувствует прощальный взгляд Исихо – города-лечебницы, города-клетки. – Сейчас ты вернулся не поздно. Пришел, когда нужно было. Просто есть узы, которые… Которые становятся оковами? Которые просто так не разрушить? Что ты вообще хотела сказать, Гриз – если хотела? Нэйш молчит достаточно долго, и значит – вопрос будет неожиданным, словно удар дарта. И в больное место. – А ты, аталия? Не думала завести семью? Уйти в хижину в горах, приобрести добропорядочного мужа и орду детей, заботиться о зверушках, как полагается варгу? Гриз замедляет шаг еще. Смотрит на спины идущих впереди. Переводит взгляд на лицо своего заместителя, на котором запечатлелась насмешливая улыбка. И говорит: – Думала. И поняла, что такое не для меня. Потому что куда бы я ни пошла – однажды вы возникнете на моем пороге. Ты, или Лайл Гроски, или Мел, или Кани, или Десмонд, или кто-нибудь из молодых варгов – и я уйду, не обернувшись ни разу. Не дожидаясь, пока мне скажут: «Ты мне нужна». Потому что после того, как вернулась однажды – безоглядно, не раздумывая, навеки вернулась – уйти опять уже не смогу. – Если все равно обречен вернуться – есть ли смысл уходить? – спрашивает Гриз почти что весело. Рихард Нэйш приподнимает брови, и Гриз дает ответ: – Иногда есть. Чтобы тебе больше никогда не захотелось уйти. Комментарий к Узы варга-2 * Эвальд Шеннетский, он же Шеннет, он же Хромец, Хромой Министр, он же “не-рыцарь” из соответствующего цикла стихов. Он же негласный покровитель питомника. Который появится далее по тексту, да.
====== Тюрьма для варга-1 ======
Ну, что, ребята? Как и обещано – появляется не-рыцарь. В этой части – упоминаниями, в третьей – лично)
– Черта с два, – сказал я. Для наглядности подумал – не изобразить ли какой-нибудь непристойный жест, чтобы сразу дошло-то. – Я туда не вернусь. Гриз Арделл поморщилась и нервно полезла пятерней в копну каштановых кудрей. В других обстоятельствах я бы свое начальство пожалел: потому что приходится сидеть в кабинете, потому что в собеседниках я и потому что это задание явственно не нравилось ей же самой. Но сегодня мои запасы жалости остались погребенными под многопудовыми залежами страха. Если вас как-нибудь вызовут и заявят вам: «У нас тут намечается чудо-поездка в тюрьму на Рифах, и ты в списке приглашенных», – потрудитесь чувствовать себя иначе. – Гроски… Лайл. Я не собираюсь приказывать тебе, но заказ не из тех, от которых мы можем отказаться. Тут уж я разразился громким стоном. «Не можем отказаться» – стало быть, к нам не какая-нибудь графинька обратилась с просьбой узнать – как оно там, на Рифах. Нет, тут прямо видны когти нашего благодетеля. Мецената, кормильца, заступника в жестоком мире дворцовых интриг и звонкого золота. Или как там назвать покровителя, который при каждом удобном случае втыкает вам в спину по дюжину ножей. – Эвальд Шеннетский? – Эвальд Шеннетский, – откликнулась Гриз мрачно. – Что Хромой Министр забыл на Рифах? – Определённо не свою совесть. Хочешь его спросить? – А он мне скажет? Мы с Гризельдой Арделл столкнулись хмурыми взглядами и перекивнулись с единою мыслью: «Ну да, как же». – Подаёт он это так, как будто заботится о судоходстве, – Арделл хмыкнула. – Гиппокампы и сирены в последнее время отхлынули от Рифов и начали нападать на корабли. Пока еще не все и не всюду – но ловцов жемчуга они калечат вот уже который месяц. Хотя вообще-то, нападать для них не свойственно – и для сирен, и для гиппокампов. А с Рифов… – Ага, небось, доносятся странные слухи. – С Рифов не доносится ничего. Как понимаю, с виду все в порядке. Туда доставляют заключенных. Директор тюрьмы, господин Детраск, появляется в обществе, приемы посещает, устраивает свадьбы внуков. Но Шеннет, видно, недосчитался пары десятков своих агентов, отправленных на Рифы. Иначе не обратился бы к нам. – Дай угадаю, – свирепо предположил я сквозь зубы, – он сказал, что нужно посылать туда тех, кто успел там побывать. Слева раздался тихий смешок. – Да брось, Лайл. Отлично съездим. Что может быть лучше путешествия туда, где оживают воспоминания юности? Я не мастер метать убийственные взгляды, но тут не выдержал. Взгляд, правда, все равно пропал даром. Рихард Нэйш, который удобно устроился в мягком кресле, как раз перелистывал папочку с зловеще шелестящими бумажками. Судя по его ухмылке – в папке находилось досье, которое Эвальд Хромец наваял мне для Рифов. Нам наваял для Рифов. Сто пятнадцатая причина не хотеть туда возвращаться – феерическая компания. – Лайл, – тихо сказала Гриз, глядя в упор глазами, в которых проступали травянистые разводы и зелень листвы. – Кого мне туда отправить? Взгляд у нее был куда красноречивее. «Я не могу послать его туда одного, – читалось во взгляде. – Шеннет с меня спросит за то, что осталось от Рифов после такого визита». Я издал пронзительный вздох умирающего, от которого закачалось пламя свечей на столе у Арделл. – Расклад? – Отправляетесь завтра сперва через водный портал, потом кораблем от порта Хартрата. Чаще всего гиппокампы тревожат суды на восточных границах, поэтому вас отправляют в восточный блок. – Ага, прямиком в пасть к Дедуле Детраску… – Прямиком в пасть, если ты о том, что у него есть резиденция на Восточных Рифах. Идете как заключенный с охранником. – Ух ты ж. Сто лет как не хлебал тюремную баланду. Надеюсь, они начали ее меньше подсаливать. – Лайл… – А преступления-то Шеннет мне выбрал соответствующие внешности? Ну там контрабанду сыра, торговлю пивом в благопристойных уголках Академии Перекрестья. Злостную мойку полов в таверне, где собираются ребята из Гильдии Чистых Рук? – Лайл… – А до охраны-то хоть донесут, что я жуть как кровожаден и ко мне лучше не подходить? – Гроски! Ты идешь как охранник. – Что? – Заключенный – я, – долетело из угла. – Всегда хотел увидеть это… с другой стороны, забавно, правда, Лайл? Сколько-то мгновений я стойко удерживался от того, чтобы не прыснуть. Наконец выдал хрипло: – И кому в здравом уме могло прийти в голову… Гриз Арделл, глядя на мою насмешливую физиономию, прикрыла глаза. – В восточном блоке содержат смертников. Мы решили, что посылать тебя туда слишком опасно, Лайл, нет, послушай. Есть другие причины. Рихард одно время служил именно в восточном блоке. Если он вернется туда охранником – его просто могут узнать… Да послушай же! Так или иначе – по глазам другие охранники могут опознать в нем варга, и скрытность летит виверре под хвост. В глаза заключенным смотрят не так часто. Эти самые глаза – с приметными морозными синими разводами, от частого использования сил варга – смотрели на меня поверх бумаг. С хищническим интересом: скажу ли я что-нибудь этакое? Еще и как скажу. Потому что, конечно, поменяться местами с бывшим стражником моего блока куда как заманчиво, но вот то, чем это может кончиться… – Ну, детишечки, – выдал я, выпрямляясь во весь свой невеликий рост. – А теперь послушайте меня. Киньте эти бумажки Шеннету на переделку, если там есть наши описания. Идем в привычном виде: он – охранник, я – заключенный. С глазами делайте что угодно, хоть цвет меняйте – идем только так, – Арделл собралась что-то говорить, так что пришлось треснуть ладонью по начальскому столу. – А теперь слушай! Вы продумали, что будет, если его охранники узнают – а что будет, если узнают заключенные?! Рассказать, сколько в таких случаях живут бывшие «скаты»? – Лайл, это было четырнадцать лет назад, я сомневаюсь, что кто-то из тогдашних заключенных… – А если жив? – рявкнул я так, что таки задул пару свечей, и в комнате стало темнее. – Если вдруг помнит – ты ж у нас запоминающийся, жри тебя гарпия! Мало что запоминающийся – еще и держишь себя так, что тебя захотят грохнуть минуты через три после того, как окажешься в бараке. – Это очень трогательно, Лайл, но я вполне могу о себе позабо… – А вот и ответ на следующий вопрос, я его тут как раз задать хотел – Гриз, как скоро он начнет убивать? – на этом вопросце у Арделл изменилось лицо. – Вопрос последний: как скоро на него навалится больше десятка человек или ему дадут по затылку сзади. И кем ты собираешься заполнять бреши в наших рядах после его безвременной кончины во цвете лет? Помолчали. Я позволил себе снова сползти на стул. Прислушаться к визгу внутренней крысы: нет, нет, не туда! Серому другу тоже не хотелось возвращаться на Рифы. Запястья заныли в предчувствии кандалов. – Ну, и по мелочам. «Планктон» на Рифах живет по своим правилам. Нужно уметь разговаривать с ним. Влиться в компашку, так сказать. – По-твоему, я не компанейский человек? – долетело из угла с легким удивлением. – Нэйш, – сказал я от души, – если бы в Кайетте объявили конкурс на некомпанейскойсть – тебя позвали бы в жюри. А, да. Встань. Это последнее. Нэйш приподнял брови, но соизволил подняться из кресла и развернуть плечи. Я встал тоже и подошел к нему – явить собой непоправимый диссонанс. Какое-то время мы так и постояли перед Гриз Арделл – двое противоположностей. Разница в росте – на голову, разница в возрасте – десяток лет, разница в телосложении – «идеальная скульптура против непонятного бурдюка». – Ну, – сказал я, помедлив. – И они поверят, что это я – его конвой?! Арделл застонала, тихо роняя лицо в ладони. Вопрос, что называется, отпал.
*
– Как в старые добрые времена, да, Лайл? – мурлыкнул над ухом голос Нэйша. Рифы вырастали впереди изломанными, корявыми линиями. Уже видны были бараки, которые раскорячились между двумя скалами в отчаянной попытке устоять. Глубокие алые пятна – садки терпепеи, алой водоросли, которая растет только в здешних водах и которая так ценится при изготовлении одежд, помад и красок. Тяжко крутящиеся колеса, гулко шлепающие по воде. Кандалы нещадно натирали запястья. – Не думал, что сюда вернусь, – ответил я, покривившись. По этим чертовым Рифам шатаются призраки памяти, дай им только волю – так они из тебя всю кровь высосут. Мы вот еще только подплываем, а из глубин меня так и просится: «побудка с подъемом солнца, работы до „алого часа“, часовой перерыв в полдень, тебе укажут спальное место, не рыпайся, не спорь, никогда не смотри им в глаза, не подворачивайся под жезл, опасайся бывших заключенных – они опаснее охранников…» Сгоряча я попытался было задавить голосок фактами из моей нынешней несомненно преступной биографии – Эвальд Шеннетский не пожалел подробностей. – По-твоему, тяну я на убийцу одиннадцати человек? – угрюмо поинтересовался я, звякая кандалами. Нэйш перевел взгляд с морских глубин на мою заросшую щетиной физиономию. – Ну, ты можешь сказать, что убивал детей, – заметил он взвешенно. – Или отравлял пиво особо придирчивых посетителей в своей таверне. – Ну уж, на такое святотатство я бы не пошел, – огрызнулся я, высматривая заключенных, ныряющих в садки на полях терпенеи. – По-твоему, у меня недостаточно кровожадный вид? – Лайл, если бы в Кайетте проводился конкурс «Наименее похожий на убийцу»… – Что? Меня в жюри бы позвали? – Думаю, победителя бы награждали твоей статуэткой. – Ладно, – хмыкнул я и поскреб щетину. – Уел. Из этого и будем исходить при работе. Влиться в компашку «борзых» мне все равно не светит, от «тихоней» тоже мало что узнаешь. Буду действовать как всегда – напропалую при помощи обаяния. Тебе советую потрясти «угрей» – тех, которые… – …решили выслужиться и получить чуть больше еды и чуть меньше работы, а потому играют роль вторых охранников, Лайл, я служил там четырнадцать лет назад, но отличу «угря» от «ската». – Ну-ну, – хмыкнул я, – запоминающееся местечко, да. Запоминающееся местечко мрачной тенью реяло впереди, отсюда уже различались отдельные блоки, лепившиеся друг к другу и скалам, как икринки. «У тебя нет больше имени, только буква блока и номер, на твою руку наденут браслет, блокирующий магию, если ты сумеешь сбежать отсюда – ты будешь чист перед законом, но за последние десять лет отсюда успешно сбежали человек пять, по одному на два года…» Корабль вдруг качнуло – коротко и не особенно сильно, но мне пришлось вцепиться в борт. – Наскочили на мелкий риф? Рвануло сильнее, корабль отозвался скрипом, по палубе с невнятным воплем «Твари!» пронесся капитан корабля. – Гиппокампы, – услышал я шепот Нэйша, – смотри. Водные лошади – вообще-то, твари исключительно мирные, ласковые, невозможно навязчивые и дико желающие всем вокруг помогать. Полупрозрачные и несколько жутковатые с виду – особенно когда из волн перед твоим лицом выпрыгивает дружелюбная лошадиная морда, и выпускает из ноздрей длинные струи пара. В неволе живут редко, а в море спасают утопающих или вот еще следуют за кораблями, весело выпрыгивая из воды. Длинное полупрозрачное тело ударилось в бок корабля, прямо напротив нас, и судно пошатнулось ощутимо. Плеснул гибкий хвост. Закричал воздушный маг с места, засуетилась команда, кто-то орал: «А если гарпуном?!» Корабль сбавил ход и начал останавливаться, мелко дрожа от прилетающих в него под водой новых и новых тел. Каждое – размером как минимум с жеребца средней лошадки. Но тел было много. Десятки. И это как-то ободряло: похоже было, что я просто не доплыву до Рифов. Хотя, конечно, «утоплен злыми водными лошадьми неподалеку от тюрьмы» – тоже звучит так себе. – Двое в балластных водах, нас тянет назад! – рявкнул кто-то из водных магов, появляясь из трюма. Ну да, гиппокампы же могут мгновенно проникать в любой резервуар, где есть вода. И тащить кое-что за собой, если нужно. Гиппокампы в питомнике, например, спокойно могли исчезнуть в одном месте, а возникнуть уже в другом – вместе со специально оборудованным «поплавком» и людьми в нем. Эти, кажется, собираются куда-то весь корабль уволочь. И, чего доброго, приспособить для каких-нибудь своих порочных нужд. Кто их там знает, водных коняг с мозгами набекрень. Удары в борт прекратились: полупрозрачные тела вильнули, отплыли на расстояние. – Сейчас разгонятся – и потопят, – пробормотал я. – А потом будут себе спасать утопающих. Нэйш, кажется, меня не слышал. Или притворился, что не слышал. Ладно, остается надеяться, что наша парочка «заключенный плюс охранник застыли у борта, не знают, куда приткнуться» выглядит естественной. – Боженьки, – сказал я, вдохновенно наблюдая, как там, в синей глубине, с полсотни рыбообразных тел с лошадиными головами, почти неразличимых, решительно и одновременно устремляются нам вбок. Удар вышел слабее, чем можно было представить, но корабль развернуло знатно. Я намертво обнялся с бортом и ощутил первый в жизни приступ морской болезни. Команда встретила удар дружным залпом морского ядреного ушизаворачивающего. Нэйш каким-то способом устоял на ногах, а гиппокампы явственно решили довести дело до конца. Несколько штук вынырнуло, сверкая и переливаясь на солнце голубизной и бирюзой. Обфыркали нас морскими струями и опять удалились на позиции разгона. – Исключительный, ты вообще что-нибудь собираешься делать? – прохрипел я, покрепче приникая к дереву борта. – Кроме как ждать, что они нас на дно пустят. – Непохоже, чтобы они собирались пускать на дно, – спокойнейшим тоном прилетело со стороны напарника. – И что, по-твоему, простой конвоир… – Гарпуны! – грянуло со стороны капитана. – Ять через ять, Одрик и Трэн, будете с той стороны кипятком их приваривать, ять через ять?! Матросы занимали позиции для боя, разминая пальцы, потирая печати на Ладонях, переговариваясь и готовя устроить глобальное, вселенское «ять».
