Текст книги "Ковчег для варга (СИ)"
Автор книги: Steeless
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 49 страниц)
Исключительный хмыкнул, делая вид, что не видит моих жестов, которыми я умолял его заткнуться. И выдал еще более здраво:
– В таком случае, группа слишком мала. Мы с Амандой играем отвлекающую роль, будем в гуще событий, и на нас удар – что бы это ни было – может быть нацелен в первую очередь. Вы с Лайлом будете действовать скрытно и собирать сведения. Четверо, учитывая площадь поместья, количество гостей и… количество сюрпризов, которые заготовила госпожа Мантико… на мой взгляд, недостаточно.
Алапард тебя дери, исключительный, до чего ж в тебе невовремя просыпается стратег. Само собой, недостаточно, и само собой – Шеннет успел и это продумать, или ты там не углядел, что у Гриз еще остались на столе папочки? Или что там – не заметил за своим трактатом виноватых взглядов, которые на меня бросает начальство?
Гриз Арделл раздраженно прищёлкнула пальцами – отогнала от себя колебания.
– Эвальд предложил вариант, – со вздохом. – Но тут все будет зависеть от принятого решения. Как понимаю, госпожа Мантико время от времени заманивает на свои развеселые приемы молодых и невинных – от девиц пансиона до служащих с хорошей репутацией…
– О да, – отозвался Нэйш мечтательно. – Часть коллекции, непременная. Полагаю, ей доставляет удовольствие видеть, как их… затягивает. Насколько могу судить, иногда она приглашает сыновей и дочерей своих должников – в уплату долга. Некоторые приезжают из любопытства или из опаски обидеть – все ведь знают, что госпожа Мантико обидчива…
– Скорее уж, мстительна, – это уже опять зятёк. – Она разоряла тех, кто не принимал ее приглашения.
В тишине щебет утренних птах прозвучал как-то особенно зловеще. Я потирал виски и старался приготовиться к неизбежному наплыву громких звуков.
– Эвальд выхлопотал еще два пригласительных, – обреченно вздохнув, пробормотала Гриз Арделл. – Десмонд, Кани…
Грызун внутри тяжко вздохнул, устало накрылся хвостом, как бы говоря: «Я не хочу это слышать».
Спустя секунду стены содрогнулись от счастливого: «Боженьки! Держите меня Девятеро, а то я расцелую Хромца!»
АСКАНИЯ ТЕРБЕННО
На подготовку к событию-которое-я-ни-в-какую-не-пропущу у нас уходит неделя – я ее трачу в основном, чтобы провести время с Эффи, да еще выучить то, что мне наваял в папочке Хромец. Полный шик, честное слово! Я нынче – Эйлина Торм, скромная воспитанница пансионата господина Поуга, где меня учили в основном делать книксены да изображать благопристойное ресничное хлоп-хлоп. Ну, а потом меня из этого пансионата взял в жены молодой, но подающий большие надежды законник с безупречной репутацией – Аксен Торм. Даже как-то обидно, что Десми придется играть чуть ли не себя самого. Посмотрела б я на него в роли развратника-похитителя невинной меня, ну или хоть какого-нибудь слащавого музыканта.
Только что уж тут возьмешь с моего драгоценного остолопа, коли ему идет одна-единственная роль. Непоправимая честность на лице, возмущение – и «Аскания, нам нужно поговорить», «Ты серьезно решила отправиться в этот… вертеп, притом, что Хромец, фактически заявляет, что это может быть опасно?» «Аскания, тебе лучше воздержаться от участия в этой… авантюре. Вспомни, что у нас есть дочь, и отправляться к госпоже Мантико…»
– Ужасно испортит мне репутацию, – говорю я сердито, когда он заводит эту свою музыку в сто тридцатый раз. – Признай, что я паду в твоих глазах, ну признай, а?
Но Десми – он такой, упрямый. Так что за неделю его нравоучений я ухитряюсь чуть ли не на стенку влезть и пару раз серьезно на мужа наорать, а потом всю изглодать себя укорами.
Мать и жена из меня никакая – будем уж начистоту. Видать, я просто не успела сама повзрослеть, а потом уж как-то и взрослеть уже поздно, потому что в колыске лежит что-то такое машущее руками – и требует, чтобы ее кормили, и орет по ночам, а потом еще норовит уползти куда-нибудь на территорию питомника.
– Не повезло тебе с мамашей – вот что я тебе скажу, – говорю я дочке. Эффи смотрит на меня рассудительно и тянется за папкой, в которой написано – какая я вся из себя образцовая девочка из пансиона. Иногда мне кажется – женился бы Десми на вот такой, из пансиона – и не было бы у него головной боли. Не нужно было бы бесконечных напоминаний – что у нас вроде как семья, и хватит носиться по всяким-разным рейдам. Еще иногда думается: до него вот-вот дойдет, с кем он решил строить семью. Тут-то он и ужаснется, и обратится в неминуемое бегство. Или нет – он преисполнится своего чертова чувства долга и решит, что должен остаться из-за дочки. В общем, говорила же я ему, чтобы со мной не связывался. Хотя не знаю, может, он надеялся, что сможет меня перевоспитать. Или что после рождения дочки я в разум войду. Ну, а я вместо этого являю собой высшую степень безалаберности. «Десми, да это только на один вечер, Фреза за Эффи присмотрит, да и вообще – как можно такое пропустить?!» И в бега – в смысле, выяснять у Мартены, как там было, в том питомнике, в смысле, пансионе. Мартена – она сейчас рулит группой в Вирских лесах – проникается сразу, обещает сделать из меня отменную воспитанницу пансиона, притаскивает даже свою подругу Ильму. Так что мне есть, с кого брать пример в смысле покраснения, опускания глаз и запинания. Вызовов на устранение пока нет, так что – сижу с дочкой и отрабатываю на Десми пансионные приемчики, Десми мрачнеет с каждым днем и все заявляет, что я несерьезно отношусь к ситуации. Ага, да, а остальные к ней относятся не в пример серьезнее – Аманда, например расхаживает по поместью танцевальным шагом и таинственно помахивает эскизами платьев. Хромой Министр пригнал к нам в поместье пару-тройку своих проверенных портных и даже одного томного куафера, который, наткнувшись на меня, довольно-таки брезгливо поинтересовался – где хозяева поместья и с кем тут можно обсудить стрижки-завивки. Так что я сперва присела в книксене, а потом скромно и по-пансионному направила его к вольерам и к Мел. Бежал куафер быстро, а заикался долго. А потом уже через папеньку передал, что в поместье он не ногой, а найти его можно вот по такому адресу. Последствия от его бегства были те ещё. Например, тридцать первого числа мне вздумалось наведаться к Аманде за присыпкой для дочки – и успела как раз ко времени: Аманда воскликнула: «Пряничная, ну вот хоть кто-то поможет!» – и втащила меня внутрь силком. – «Карамельная осень» будет в самый раз, правда же? – надрывно вопросила Модная Женщина Аманда, взмахивая передо мной гнусноватого вида каталогом. – Так подчеркнет синеву глаз! Ты же знаешь, что глаза тебе придется сделать синими – проще докрасить, чем осветлить, сладенький, зелье почти готово, я уже поставила настаиваться… «Сладенький» Нэйш в кресле оперся подбородком на ладонь, созерцая Аманду взглядом, который я бы обозначила, как «василиск обзавидуется». – Или, может, еще «Кудри Арианты» – нет, с золотистым ты будешь слишком узнаваемым… – пальцы нойя замелькали, перелистывая странички. – О, медовая, не удивляйся. В последнее время кое-кого слишком часто узнают в лицо, так что одному отважному варгу придется расстаться с белизной волос. Присоединяйся, это так заманчиво! Что бы ты выбрала? Я хрюкнула и честно постаралась сдержаться. И даже не предложила ничего радикально зеленого – ткнула себе пальцем в первый попавшийся оттенок. – «Королевский каштан», – пропела Аманда и оценивающе взглянула на шевелюру нашего невыразимого. – Красные оттенки – очень заманчиво… Тогда как насчет оттенков «Рассветной саги» – может, «Старый янтарь»? Я молча приготовилась ловить собой дарт. Нэйш потер подбородок, покривился и заметил: – «Медная ночь» подошла бы лучше, но вообще-то, рыжий мне не особенно идёт. – Кто бы мог подумать, сладенький, что тебе хоть что-нибудь не особенно… Что скажешь о «Непроглядности»? – Черный меня старит. – «Пряный чай»? – Определённо, нет. – «Лесной орех»? – Не пробовал, но, говорят, от него волосы секутся… В чем дело, Кани? – надо думать, тут он заметил мой распахнутый рот. – Когда я носил цветок в петлице*, мне приходилось менять цвет волос раз в несколько дней – не всем нравится светлый… «Морозный шоколад» или «Дуб в сумерках» − что-то из этого должно подойти, раз уж ты за темные тона. К слову, Кани, ты же понимаешь, что твой цвет волос выглядит слишком вызывающим для тихой воспитанницы пансионата? Обиженно пощупала копну волос, полыхающую оттенками рыжего и алого, будто хороший костер. Как вообще можно портить что-то настолько прекрасное? – Может, хотя бы что-то рыжее? – спросила я жалобно, понимая, что вырваться с этой дамской вечеринки мне не светит. Аманда сочувственно погладила по плечу и оправдала мои худшие ожидания – сунула в руки каталог, в котором можно было утопиться в цветах и оттенках. – «Жженая карамель»? – поинтересовался Нэйш, оценивающе прищуриваясь. – Пожалуй. Ничего, – поклялась я, внутренне содрогаясь. Я еще спрошу у него, как там насчет бигудей и завивки. Даже как-то обидно, что папаша или Гриз не принимают в этом веселье участия. …В общем, как-то так и вышло, что тридцать третьего числа круга Дарителя Огня в вечерних сумерках я обретаюсь в поместье Мантико под ручку с бдительно сопящим супругом. Сама – в аккуратном небесно-голубом платьице, чистота и невинность, тьфу двадцать тысяч раз. Покрашена в «Соблазнительный каштан» – от «Жженой карамели» удалось открутиться. Делаю книксены на каждом шагу и стараюсь глаза прятать – а то Аманда говорит, глазенки выдают меня просто люто, слишком уж горят. До увеселений-то еще часов пять, основное начнется ближе к полуночи, а самый разгар пойдет часа в три-четыре, а сейчас тут вроде как знакомство, танцы и намечание жертв. Меня, вроде как, довольно многие намечают: тут полно всякого рода красавчиков с печатью разврата на физиономиях, как говорят поэты. Пыхтящие фабриканты тоже имеются, дельцы на любой лад, разные скользкие типчики и надменные сынки из знати: прямо бы каждого глазами перещупала, если б не трижды проклятая необходимость изображать вселенскую чистоту. Да еще и Десми весь прямо корежится от омерзения, выцеживает имена и характеристики тех, кого знает по Корпусу Закона («держал притон», «устраивал подпольные бои», «негодяй и растлитель») – меня прямо подмывает шепнуть ему «Ах, держите себя в руках, дорогой мой супруг». Но вместо этого просто пихаю локтем и шиплю: «Лицо попроще, тебя ж тут сразу на дуэль вызовут». Или, может, утащить его танцевать? Тут пары-то уже кружатся полегоньку. Всяко лучше, чем наблюдать за вспыхивающим муженьком, когда его просят «представить меня вашей обворожительной спутнице». Дрейфую с Десми обратно к дверям – от них зал лучше просматривается. Залище – можно упихать пару поместий. Мел бы сказала – какое место для выгула пропадает. А, опять думаю о чепухе. В этом залище как-то иначе и не думается: круглый, огромный, зеленью увит, будто грот диковинной пещеры, только переполнен запахами духов и пудры; мягкий золотистый свет, колонны из темно-зеленого мрамора – за такими можно отлично спрятаться. Куча укромных местечек, уютных закутков, балкончиков, музыка звучит не пойми-откуда… Десми нервничает, мнет мне руку, будто думает – что я могу упорхнуть. Засмеяться и сорваться с места, сказать ему, что он обалдуй – и затеряться в танцы, заиграться в прятки, а потом… потом… А что потом – это я не успеваю додумать, потому что прибывают наши «отвлекающие». Аманда – ослепительно-алая, кудри подобраны и заколоты драгоценными заколками, чуть касаются плеч, на грудь стекает капля рубина. Платье из серии «А гляньте, чего у меня есть» – тут они на каждой второй дамочке, разница только в том, что на Аманде это все сидит в разы лучше, потому что у нее-то как раз есть, чем похвалиться. Из дополнительных украшений к Аманде прилагаются браслеты на обнаженных руках и Рихард Нэйш – подстриженный и в темном цвете, начиная от волос (я так и не смогла отличить – шоколад там или дубы), заканчивая черным сюртуком с одинокой рубиновой булавкой на том месте, где обычно сидит амулет-бабочка.
Эффектная парочка, за которой вполне себе спокойно теряются папочка – прилизанный и в бархатной куртке лакея (на куртке – герб дома, Хромец, как истинная сволочь, поместил туда трех алапардов) и Гриз – с подобранными под сетку волосами, на темно-коричневой юбке тот же герб.
На лице у Гриз – хмурая сосредоточенность человека, который на оперативной работе, а так-то больше эта четверка ничем себя не выдает. От двери они отплывают в нашу сторону – само собой, Аманда тут же принимается строить глазки Десми и щебетать, а Нэйш просит «представить его вашей обворожительной спутнице». Я краснею прямо до слез и что-то невразумительное мямлю. Невразумительное – это потому, что фразы, которыми обмениваются Гриз и папенька, всяко уж поинтереснее вежливых ухмылочек Рихарда. – На балконе – сестра хозяйки? – шепчет Гриз. – Угу, – шепотом отвечает папенька. – Койра Мантико. По слухам – выступает тут за главную в последний месяц, что ли. Появилась тут не так давно и непонятно откуда. Если кто что знает об этом – разве что она. Балконы тут невысокие, так что рассмотреть Койру Мантико можно во всех подробностях – прямо скажу, есть на что глаз положить. Высокая, вся серебристая, будто в чешуе, и из тех шикарных женщин, от которых у мужчин начинается слюноотделение с первого взгляда – вон, вокруг нее кто-то даже на балконе вьется. И у Нэйша глаза прямо-таки загорелись – интересно, он хоть помнит, что по легенде у него вроде как роковая страсть к своей содержанке? Ну, правда, Аманда, которая вовсю стреляет глазками по залу, одна уж точно не останется. Гриз, уловив на физиономии нашего варга вполне четко направленный хищнический интерес, бормочет: – Думаешь, сможешь ее уболтать? – О, у меня никогда не было проблемы с тем, чтобы убалтывать женщин, – углом рта отвечает Нэйш, пристально изучая объект будущей атаки. – Исключения случались разве что в тех случаях, когда женщинам приходилось убалтывать меня. Гриз только глаза закатывает и бормочет: – Развлекайся. Аманда – смотрите, чтобы смотрелось естественно. Все, расходимся. И они с папаней ныряют поближе к стенам – туда, где стоят остальные слуги. Меня Десми, ревниво сопя, оттаскивает в другую сторону. Ну, честное слово, поломать себе этот праздник я уж не позволю. ДИАМАНДА ЭНЕШТИ – Ах, милый мой, – шепчу я томно, – только посмотри – сколько здесь красивых мужчин! Я нынче – игривая вода, и глаза мои лукавы. – С женщинами тоже дело обстоит совсем неплохо, – усмехаясь, отвечает варг, бросает пристальный синий взгляд в сторону Койры Мантико – выбрал себе добычу для охоты. Добычей полнится зал, в крови плавает азарт охотницы. Рубин на моей груди пульсирует, будто сердце влюбленного, и звуки музыки тревожат и будоражат, как соловьи по весне. Дарю сладкие, завлекающие улыбки мужчинам – вон тот светловолосый красавчик со спутницей из публичного дома, а вот рыжий – до чего хорош, воплощение мужественности – воин и боец – а вот надменный наследник из древних родов – совсем юный, пухлогубый, ест глазами… Страсть разорвала нынче все стенки котлов, выплеснулась в воздух неистовым зовом. Пытаюсь вспомнить – было ли так раньше – и не могу. Вижу Вивьен Мантико – молодящуюся, нынче с черными волосами и в черном платье с опушкой из золотистого йосса, изящную, со смертоносной улыбкой. Плывет среди гостей, раскланивается, знакомится, каждому дарит яд взглядов и усмешки, для каждого находит обещание: – Ах, подождите, вы запомните надолго… я еще подойду, да, конечно… Милый, вы ведь станцуете со мной, я же помню, что вы чудный танцор. Ах, вы же новенький. Это ваша жена так внезапно умерла, да? Она говорит это Рихарду, который тут же учтиво склоняется – слишком низко по этикету, он же тоже из знати… Впрочем, спишут на трепет перед сиятельной госпожой. – Бедняжка была больна, – отвечает варг, принимая вид глубочайшей скорби. – Я пытался ей помочь, когда она начала задыхаться, но боги… не были милосердны. Госпожа Мантико хихикает, взмахивает веером – черным, с заостренными концами. – Но беда не приходит одна – у вас же что-то случилось и с матерью? – Несчастный случай – она так тяжко захворала… Мантико скалится многообещающе, окидывает меня взглядом, но не заговаривает: я только нойя-содержанка. – Утешьтесь, дорогой. Здесь вы найдете себе развлечение по вкусу. Рихард, кажется, говорит что-то еще – о том, что он не сомневается и многое слышал о вечерах Мантико – но хозяйка уже скользит дальше. Шепчет что-то на ухо даме, облеченной в чешую василисков, воркует с неприглядным толстячком в коричневом сюртуке («как там ваши милые малютки на рынках?»). Подходит к Десмонду с Кани, говорит что-то такое, отчего Десмонд совсем заливается краской, а Кани с трудом удерживает восторженный вопль… Обещает всем-всем-всем – ночью будет необычно, будет прекрасно, будет неожиданно… они такого еще никогда не испытывали… Звучит маняще… и зловеще, но я отдаюсь игре, вскидываю голову, заставляю выглядеть блеклыми дам рядом с собой и расцветаю, будто огнецветная роза среди лягушек, и к нам начинают стекаться полными желания ручейками те, которых я привлекла. Беседы мимолетны, представления вскользь – основное не началось, основное будет к полуночи, пока что все только примеряются, будто охотник, который ищет звериные тропы. Пробегает сонноглазый ростовщик. Заводчик единорогов с южных земель остается на короткую беседу: «Вы здесь впервые?» Как хорошо, что он не знает Рихарда в лицо, а вот Лайлу или Десмонду осторожнее нужно быть, они с заводчиками работают часто… Потом подходит изрубленный мечник – наемник и славный кутила, представляется и просит танца, потом еще трое: два аристократа и торговец, я всем дарю улыбки, щебечу, Рихард отделывается малозначащими фразами: его взгляды притягивает сестра хозяйки, с балкона оглядывающая зал. Следом является вихляющей походкой повеса из высшей знати – смуглый, с напомаженными усиками, в руке бокал и взгляд – так Девятеро глядят в храмах со своих постаментов. – Дружище, – он салютует Рихарду бокалом, и ощупывает меня глазами, и цокает языком, будто увидел на рынке породистого единорога. – Дружище, да ты сегодня явился сюда в компании с пожаром. Из какого лейра ты ее украл, а? И причмокивает, и тянется припасть к руке – я улыбаюсь и руку отдергиваю. – Не обожгитесь, любезный господин. – Не отказался бы опалиться, самую малость, – подмигивает мне глазами-маслинами и уверен, что дело сделано: я должна пасть к его ногам. – Эй, дружище… сколько хочешь за нее? Чудо – видеть, как бывший устранитель, бывший глава питомника и почти-что-великий-варг Рихард Нэйш превращается в оскорбленного мелкого дворянчика. Ресницы чуть опускаются, скрывают испытанное оружие – взгляд. Зато капризно приподнимается губа, вздергивается подбородок, и голос – не мягкий шелест, а надменный тенорок: – Вы, кажется, спутали меня с торговцем? – Ах, мантикоры подхвостье… это вино – просто огонь виверри, я и не рассмотрел, что при твоем огоньке нет цветка… Думал – сгорел, – и хихикает, и я замечаю, как на нас поглядывают окружающие – кто-то, кажется, делает ставки, кто-то жадно что-то шепчет на ушко даме… – Тогда, может, пару партий в картишки на нее, а? Или в кости? Мне незнаком твой герб, дружище, видно, он нечасто мелькает при дворах… так во что вас там учат играть, в той глухомани, откуда ты родом? Учат вообще чему-нибудь?
Клянусь волосами Перекрестницы и тем рубином, что на моей груди, – это местный завсегдатай. Из первого круга знати, из тех, кто даже не носит свой герб. Игрок, любитель женщин и дуэлянт, который разбрасывается оскорблениями направо-налево, потому что кровь его горяча, и ему хочется, чтобы она кипела все время.
Мне его даже немного жаль.
– Отчего же, – неспешно цедит Рихард, – в глуши отлично учат осаживать тех, кто забыл о вежливости. Хотите урок или два?
Черноусый прихлебывает из бокала с высшим изяществом. Поигрывает, посматривает на остатки вина, будто решает: не выплеснуть ли кому-то в лицо? И усмехается мне, как бы говоря: увидишь, что будет.
О, дорогой красавец, я не хочу увидеть, что с тобой будет, потому мне пора вмешаться.
– Лапушка, – выпеваю я и касаюсь локтя своего покровителя-на-сегодня. – Зачем давать уроки в таком месте? Я с удовольствием подарю этому господину немного своего тепла. Он согреется надолго и забудет нескоро: у нас Лейре Ядовитого Жала хорошо учили дарить тепло, почти так же, как готовить медленные яды.
Усмешка черноусого немного выцветает, глаза бегают, словно пара испуганных шнырков, и сейчас он все же попытается нарваться на дуэль, так что нужно дать ему достойный путь отступления.
– Ведь прекрасный господин не откажется выпить со мной? Нойя так любят сладкие вина…
И аристократ оживает, бросает на Рихарда торжествующие взгляды, и уверяет, что сейчас – о, сейчас он сходит, принесет вино, которое мы разделим…, а потом, может, будет еще чего и послаще. И посылает мне многозначительную улыбку, и теряется в толпе, словно утопающий в море.
Все тропы Перекрестницы, я уже и забыла – как это весело: играть. Расточать многообещающие взгляды, и соблазнительно покусывать губу, и давать едва заметные знаки небрежным взмахом руки…
– Лапушка? – спрашивает углом рта Рихард. Ему, кажется, тоже весело.
– Сладенький, я же должна как-то проявлять свою горячую привязанность, – бережно поправляю булавку на его сюртуке. – Как ты собирался усмирять этого неосмотрительного мужчинку? Рукоприкладство в среде аристократов считается недопустимым, значит, тебе пришлось бы выходить на поединок. А ты знаешь дуэльный кодекс? Или, может, – смеюсь тихонько, поднимаюсь на цыпочки, чтобы шептать ему на ухо и выглядеть безмятежной. – Ты показал бы ему силу своего Дара?
На ладони у Рихарда нынче – фальшивая стрела, а этот кутила, которого и Премилосердная Целительница не смогла бы наделить умом, был магом ветра.
– Ну… дорогая, не забывай, что по легенде на моем счету несколько загубленных на дуэлях жизней, – обворожительно улыбаясь, отвечает Рихард. – Так что кодекс я почитал. При разности Дара бой состоялся бы по принципу Тантэйса – два равно неудобных оружия для соперника, так что у меня был бы шанс…
– Умереть, если бы оказалось, что этот красавчик годы побеждал в поединках именно по этому принципу?
Веселье кипит во мне – лучшее варево, что я знаю. Поднимается из ниоткуда – вместе с музыкой – и зовет в круг: жаль, здесь нет костров, и кувшинов вина, и поющих нойя…
– Ну, мне же нужно как-то привлекать внимание.
Красотка Койра Мантико бросает на Рихарда один взгляд, другой… переводит еще на какого-то красавчика – их, красивых, здесь много…
– Убивать ради взгляда красавицы – не всегда выход, сладенький, – шепчу я, и звеню смехом, будто услышала отменную шутку – пусть видят. – Есть другие пути. Идем, потанцуем, здесь этого никто не умеет, видишь?
Как они нелепы в своих платьях из таллеи, с опушкой из меха йосса, как неловки в своих сюртуках, как смешно дергаются там, как деревянно склоняются над рукой дамы – а ведь в зале живет и властвует антаретта, «Танец страсти», который знать принесла под своды своих дворцов от нойя, который знаменитые композиторы переписали и переделали, и лишили половины зажигательности, но который еще жив и манит… ах, манит расправить крылья и уйти в настоящий вихрь.
И наполнить ночь настоящим пламенем.
Рихард берет мою руку, касается губами – приглашение принято. Но глаза его насмешливы.
– Хочешь заставить Лайла ревновать? – шепчет, когда я обвиваю его шею руками и мы делаем первый неспешный проход среди неуклюже толкущихся гостей. Это – «встреча», первая часть танца.
– Почему нет, – мурлычу я, и меня подхватывает музыка антаретты, я делаю шаг, скольжу мимо Нэйша – томительно медленно, так, что он легко нагоняет меня и перехватывает почти соскользнувшую руку. Закидываю ногу ему на бедро и, ослепительно улыбаясь, шепчу: – Как жаль, что заставить ревновать Гриз тебе не под силу, правда?
Небольшие уколы только придают танцу страсти, как укусы – поцелую. Плавное движение плечом, отбрасывание головы, отступаю назад, ведя за собой его руку – ах, как не хватает сейчас юбки нойя, вышитой языками пламени, можно было бы сделать поворот и гореть!
Рихард притягивает меня обратно, поворот – и неспешная прогулка в три, пять, шесть шагов. Руки танцуют сами, и плечи идут вслед за музыкой, и поворот, отклониться на его руки, поворот, мои крылья почти расправлены…
Как не хватает юбки нойя и хорошего танцора рядом.
– Давно не танцевал, сладенький? – шепчу, проходя за его спиной и ощущая музыку, готовую поднять меня на своих крыльях над залом.
Он учился танцевать – это видно. Наверное, когда носил цветок в петлице. Вот только с тех пор прошло немало лет, и он не привык плыть в музыке и отдаваться ей, и иногда его движения слишком остры, а иногда – слишком заученны, и ему не хватает страсти, потому что делать хороший танец – это все равно, что делать любовь: утонуть, отдаться полностью… да.
– Как-то не приходилось, – шепчет он в ответ, когда мы скрещиваем и свиваем руки и идем в обратный проход. Несколько быстрых оборотов – я размыкаю наши объятия и маню его к себе, а сама удаляюсь и удаляюсь. Это – «погоня», я так люблю эту фигуру, когда можно дразнить взглядом, и манить, и ускользать… Пламя и ночь, мы пытаемся догнать друг друга. Нам уже давно освободили место другие танцующие, и я знаю, что на меня смотрят – о, на меня будут смотреть все! И околдовываю улыбкой, когда он настигает в несколько шагов – тебе не поймать свободную нойя!
Вместо плавности движений у него – легкость и стремительность – но это тоже неплохо. Словно стрела гонится за объятой пламенем птицей.
– Тебе нужно выбираться в свет хоть иногда, золотенький, – шепчу, когда он опять притягивает меня к себе. – Ты танцуешь как убиваешь.
Но он только усмехается перед тем, как выпустить меня из рук опять.
– Мне говорили, я убиваю красиво.
Хуже. Ты убивал будто в танце, Рихард Нэйш, а вот теперь в танце забываешь о своем искусстве. Разве можно спутать смерть и танец?
Теперь ускользает он, а я нагоняю – скользя, кружась, становясь пламенем… Впуская в себя зал с восторженными взглядами, и растворенную в воздухе весну, и музыку, которая становится выше и требовательнее, которая ведет к своей крайней точке: «слияние».
Руки скользят по черной ткани сюртука – шея-плечо-спина, музыка ласкает слух, мы кружимся друг вокруг друга, будто две огневки над костром, но губы наши шепчут не слова страсти, и от этого в танец вплетается – игра…
– Много девочек с цветками.
– Знакомые, сладенький?
– Насколько я вижу – нет.
– Группа молодых законников… думаешь, не узнают Десми?
– О, пока ты танцуешь, у них ни шанса вообще посмотреть в его сторону.
– Если я только не ошибаюсь, здесь даже Айно Струнный со своей лютней – вокруг него столько поклонниц…
Мгновенный поворот спиной – отклониться, прижаться, слиться… пламя обвивается вокруг ствола. Ловлю взгляд Лайла на повороте – ах, какой многообещающий! – чуть заметно игриво подмигиваю. И тут вдруг чувствую, как плечо Рихарда каменеет под моей ладонью.
– Солоденький? Увидел что-то?
Кого-то – потому что в этой череде платьев, лиц, бокалов, привлечь внимание может лишь лицо.
– Показалось, – отвечает Рихард небрежно, – кое-кто… из прошлого.
Но напряженные плечи и слишком острые движения, собранность взгляда – выдают его. И мне обидно, потому что мне не хочется терять игру.
– Он или она? – шепчу лукаво, и натыкаюсь на усмешку, а синие от зелья глаза прячутся за ресницами, и веет тайной. Значит – она, и значит, есть кто-то, кто что-то значит для Рихарда Нэйша через годы, и это прекрасно, потому что чем больше тайны, тем лучше, потому что тайны – моя стихия, как ночь, огонь и танец, потому что ритм становится все быстрее, возносится не к потолку – к небесам, и я распахиваю руки, чтобы обнять музыку – в последнем полете – и кружусь, кружусь и падаю.
Будто алая звезда, что летит с неба.
И становится пойманным языком пламени в объятии у ночи.
Рихард подхватывает меня, отклоняет пониже к полу – и мы замираем с последними звуками музыки. Потом выпрямляемся, и танец еще живет во мне бьется, и кровь моя бурлит, как от вина, и голова кружится от музыки и ночи.
И волн восхищения, горящих взглядов, которые обрушиваются со всех сторон. К нам сразу же подходят, начинают представляться и спрашивать – откуда взялось такое сокровище, и я чувствую себя богиней, и сладкое, жгучее зелье течёт венам, когда меня зовут – станцевать еще. Конечно, я станцую с вами, я подарю вам много своих улыбок – главное сделано, и мне можно отдохнуть.
Потому что Койра Мантико, серебристая, будто ложный василиск, неспешно проходит через зал, приковывая к себе взгляды. И подходит к Рихарду, с лица которого еще не сошел румянец после нашего танца.
– Вам, кажется, одиноко? – слышу я за спиной грудное, воркующее. – Я Койра. Вы впервые в поместье?
Дальше я не слушаю, дальше – дело Рихарда, мое же дело – заниматься тем, для чего я здесь… для его я создана. Привлекать внимание, дарить ласку, плыть по сладким волнам страсти, что плывут в воздухе.
И причин для тревоги нет вовсе.
Комментарий к Ловушка для варга-1 *цветки в петлицах (для мужчин) или приколотые к платью у груди (для женщин) – в Кайетте символ работы на публичный дом. И да, это долгая и не очень грустная история, если говорить о кое-ком конкретном))
====== Ловушка для варга-2 ======
1. Ждущим античности и зашедшим случайно: пишу, ребята, просто встряла с главой Персефоны и думаю, как делить и как выстраивать события.
2. По этому рассказу – ну, таки немного начался трешак, отчего будет не только весело, но и страшновато. Потому – немного обжиманцев и наконец-то кусочек интриги.
3. В рассказе намечается четыре части, потому что я не знаю, как адекватно запихать сюда пятнадцатистраничный кусок, чтобы его легко можно было воспринять. Потому готовьтесь встречать в следующий раз ПОВ Кани.
4. Да, уже все написано, только подправляю и выкладываю не сразу, чтобы прочесть успели, а то и так заездила читателей))
ГРИЗ АРДЕЛЛ
На первый взгляд, в зале всё слишком хорошо. Непоправимо, невозможно хорошо. И город внутри готов распахнуть ставни, просиять улицами, поднять флаги… Хочется расслабить плечи, наблюдать, как Аманда собирает вокруг себя целый рой восхищённых поклонников – и каждому ухитряется уделить частицу драгоценного внимания. Десмонд, алый до кончиков ушей, танцует с дамой, которая так и норовит забросить ему ногу на бедро. Рихард Нэйш беседует с Койрой Мантико – отлично, привлек внимание, судя по зазывной улыбке Койры – беседа скоро продолжится не в зале и не на словах… Так, что там Лайл? Уже забалтывает какую-то местную служанку, вот к ней еще подружка подошла. Кани у колонны, ее пытается обаять чернявый магнатик с юга. Эй, Гриз Арделл, – так и шепчет вкрадчиво зал. Тут и без тебя неплохо справляются, а? Может, наконец, и себе позволишь развлечься? Да я бы с удовольствием, только вот Эвальд Шеннетский по пустякам не дергает. Поэтому – пошла в обход, Гриз. С верным другом, да. Верный друг прикорнул в сумке на бедре – многосущник, пересредник, вживулька… Эйти высовывает из сумки черную змеиную головку, покорно скользит в рукав. «Вместе», – шепчет Гриз, и ее взгляд прорастает зеленью. Эйт, ты выспался нынче на груди у Мел, так что ненадолго – ты Следопыт, и я с тобой тоже, и мне нужно знать, что ты чуешь, что слышишь, видишь? Вкусные запахи – много, идут из кухни – радовать гостей… Оглушающие ароматы духов – сливаются в единое, лезут под кожу, щекочут нос одуряющей сладостью…
