Текст книги "Ковчег для варга (СИ)"
Автор книги: Steeless
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 49 страниц)
– До встречи с ним я вообще ничего не знал, – говорит – и набирает в охапку побольше пурр, и тихонько баюкает их в руках. – Был один. Был как… в темноте. Отдельные эксперименты… А он дал мне возможности. Знания. Инструменты.
Он выпускает из себя слова всё легче – о цифрах и чарующих формулах, о загадках переменных и чертежей, которые дразнят и требуют разрешения, и о возможности творить новое и помогать, и о пути, которого не было и который ему дали. И мое ухо начинает различать – за воркованием пурр и за тоном, ровным, будто грифель – крохотные детальки. О грубоватой заботе наставника, о нарочитой суровости, о редких проблесках добродушия – когда что-то да получалось. О том, как лысоватый тип в заляпанном халате витийствовал насчет светлого будущего – которое сотворят они вместе.
О необходимости заботиться. Потому что док – так зовет его Ким – вечно забывал поесть, и мог не спать по две ночи над экспериментальными образцами, или выйти босиком в в холодный цех, и надо, надо, надо присматривать, потому что…
– Стало быть, привязался к наставничку-то, – говорю, когда Шибздрик выдыхается и смолкает. Удивляясь, сколько сам сказал.
Ким молчит и старательно гладит пурр. Лапочки воркуют от удовольствия.
– А где этот, как его, сейчас?
– Наверное там, где всегда, – отвечает Шибздрик. – В лаборатории… работает.
Сперва кажется – это он там растосковался, а потом понимаю, что вроде как, это у него тревога на лице. А, ну да – как там без него его брюзга-наставничек, он же такой забывчивый, что с голоду помрет над чертежами без своего ученичка.
– Угу. Небось, помираешь от желания его увидеть и возблагодарить.
– Мы не попрощались, – вместо ответа говорит Ким.
Пурры подбираются ближе – боль учуяли. Сейчас с протяжным ласковым «Пррррий-прррий-пррррий» облепят, попытаются взобраться по ногам, прижаться к телу, помочь… э нет, ребята, тут вы не в помощь. Сама я уже успокоилась, так что оттесняю лапочек назад и глажу-глажу-глажу, а Ким покамест в прострации.
Переназвать его в Лунатика, что ли.
– Не поблагодарить, – выдавливает он наконец. – То есть и поблагодарить тоже… сказать, что мне жаль. Он… понимаешь… возлагал на меня много надежд. Думаю, до какой-то степени надеялся, что я стану его преемником. Но некоторые вещи, которые он делал… Думаю, я его разочаровал, когда… нарушил распоряжение.
– Какое это?
– Один эксперимент, – отвечает Лунатик дремотным голосом. – Всего один…
– На ком-то живом?
Чересчур спокойный кивок.
– То есть, поправь меня – ты кого-то не вывернул наизнанку в этой вашей гегемонской лаборатории, а теперь еще об этом жалеешь?
Пурры, настороженно поблескивая бусинками глаз, разбегаются в стороны.
– Нет.
Слишком жарко. Слишком дурацкий день.
Слишком спокойное выражение лица у этого пустошника.
– Я не просто не провел эксперимент. Я… сорвал его. Нарушил закон. Об этом я не жалею. Но мне жаль, что он… столько со мной возился, и я никак не смог…
– Отплатить?
Он не делает утвердительного жеста, но тут я в цель угодила.
Присаживаюсь на корточки – и пурры налетают, толкаются, перекатываются под ладонями…
Утоляют жажду нежности.
– Так получается – если б тебе дать возможность, ты б к этому хмырю вернулся? В благодарность, что ли?
– Чтобы проститься, – звучит почти неслышно. – И сказать, что он был неправ.
Под пальцами – перекатывающиеся теплые комочки меха. На языке – куча слов, в башке – догадок.
Тебя должны были казнить, думаю я. Из-за этого твоего «нарушил закон». Вот, значит, откуда вытащил тебя Шеннет. Унюхал, значит, перспективку, изобретателя увидел.
Стало быть, твой наставник про тебя думает, что ты предатель или что ты мертв – кто там знает, как Хромец замел следы. И не закопал ли он со следами и твоего наставника, а то нрав Хромца известен.
Глажу пурр почти в азарте – след ухвачен, можно бы по нему пробежаться…
Только вот кой-что перебивает след. Услышанное, не угаданное. И в комнате Синеглазки, и сейчас.
Что-то о желании отплатить и о том, как больно разочаровывать тех, к кому привязался.
Кажись, завтра надо поговорить с Мелкой о довольно важных вещах.
====== Наставник для варга-5 ======
ЙОЛЛА ДОМЕРТ
Так-то я в питомнике к разным утрам привыкла. Оно бывает обычно как: «Эгей, у нас тут тысяча дел!» – это после того, как Гриз вернулась-то. Или: «Сладенькая моя, не хочешь ли ты сходить за травами?» – это от Аманды. Ну, или от Гроски чего. Но тут утро начинается с того, что Мел вышибает мою дверь ногой. – Значит так, – говорит мне с порога, – а ну хватит от меня глаза прятать. Полезли на дуб. Ничего себе утрецо, как Кани выражается. Пытаюсь сказать, что у меня же вроде как урок, но Мел только рукой машет: – Перетерпит твой наставничек. Залезаем потом в ее гнездо на дубе: доски малость отсырели, капли за шиворот падают. Ёжусь. Сидим с Мел свесив ноги с дуба, смотрим на питомник. Там уже вольерные проснулись, перекликаются, лениво так похаживают с тачками возле загонов. Останавливаются друг с другом поболтать – лишь бы не работать. Между вольерными кое-где мелькает фигура Гриз – вжик-вжик. Я вроде как раньше тоже бегала с Гриз и Мел на утренние обходы – старалась ни одного не пропустить. Только мне ж теперь нельзя, а Мел вместо обхода решила чего-то со мной тут сидеть. – Придурки, да? – говорит, кивая на вольерных. – У среднего игольчатника мозгов больше. Ругнуть вольерных – дело святое, так что это я с удовольствием. – Люди вообще иногда бывают – хоть ты в вир скинь, – продолжает Мел. – Не знаю, может, мне потому звери нравятся, что они вроде как… цельные. Поранят – так от горя и боли, ну или от тоски. Если любить – так любят, радоваться – радуются. На людей иногда смотришь, думаешь: ну вот чего тебе не хватает, что ты такая мразь? Молчим, смотрим, как к Гриз внизу и вдалеке подходит Рихард. Спрашивает о чем-то – може, меня даже ищет. Мел на ладони подкидывает свой ножичек-атархэ. Выдыхает: – Иногда когда вспоминаю… думаю – кого жальче? Выворачивало вроде как одинаково. Тут уж у меня прямо челюсть отваливается – потому что Мел никогда ничего такого не говорила. Я вообще не думала, что ей пришлось… – Чего смотришь? Синеглазка вот лупил в драках по точкам этим уязвимым. Хорошо выбирать, когда у тебя амулетик от магии и ты можешь на расстояние удара подойти. А когда серьезный замес – с контрабандистами или какой еще швалью, а против тебя маги огня, например… Смысл в ногу-то атархэ метать, если это не остановит. В общем, до сих пор не знаю – сколько у меня на счету. На стали атархэ светлым серебром расплываются символы. Слушаю Мел, а сама-то Кани вспоминаю. Я к ней теперь почаще стала заходить, сидеть с ее дочкой. Вчера вот спросила насчёт того, что она делает – устранительство, стало быть. – Каждый чёртов раз больно, – сказала Кани и растрепала мне волосы. – Только это… так должно быть. Мы вроде как с Десми договорились: перестаю плакать – ухожу на покой. В момент, когда бьешь – отключаешься, конечно, от этого дела. Там есть только необходимость. Ну, а потом… Потом – это как у Мел, которая сидит, вертит ножичек, рассказывает мне теперь о моем наставнике: – С Синеглазкой мы… в общем, все вроде как в курсе, что не лучшие друзья, – тут уж я не выдерживаю, только что смех кашлем прикрываю. – Ну, у меня и с прежним устранителем не особо складывалось, который в группе до него был. Потом он не пришёл с рейда, и месяца три у нас не было «клыка». Грызи два раза в единение с людоедами влезла. А мне пришлось пару раз… самой. Губы у нее кривятся – будто во рту горькое с кислым. Я губу прокусила, у меня вот солоно. – Так я к чему. Ты тут по питомнику от меня шарахаешься. Из-за Мориона, небось. Заканчивай с этим делом. У меня тоже бывало всякое… и по ошибке, и… вообще. Ясное дело, чувствуешь себя паршиво. Только это не делает тебя Синеглазкой. Ты тут не чёртов убийца, ясно тебе? Мел рубит и рубит короткие фразы, а я смотрю себе вниз. Гриз что-то доказывает Нэйшу. Мимо тащится вольерный Крэй с тачкой навоза и лопатой… – И это, насчет твоего “по-прежнему”. Тоже заканчивай. Всё и так по-прежнему. Потому что ты вместе с нами и среди нас. И потому что… какого чёрта. Ты мне друг не потому, что ты варг или там… Не из-за того, что ты в питомнике делаешь. А потому что это ты. Понятно тебе? Она славная – Мел, это уж я давно знаю. С детства вроде как – когда я до одури хотела быть не только как Гриз, но и как она. Как Гриз у меня уже точно не получится, но вот как Мел – еще может выйти. Только вот я знаю, что она мне скажет сейчас. И что я отвечу. И… лучше б этого не было, в общем. Лучше б ничего этого вообще не было. – Наплевать мне на это всё, в общем, – говорит Мел, будто с размаху последний кусок отрывает. – Ты мне любая нужна. Внутри как-то странно – одновременно тепло и холодно. Греет – то, что сказала она. Леденит то, что я отвечу. – Спасибо, – отвечаю я хрипло. – Только, понимаешь, Мел, дело не в этом. Поднимаюсь, ставлю ногу на нижний сук. – Просто я себе такой сама не нужна. Не переношу я себя такую-то. Вот в чём дело. Выдыхаю, соскальзываю вниз поскорее – чтобы лица её не видеть. Кидаюсь бегом, во всю прыть – так, что не догнать даже словам. Особенно словам. Само-то собой, они всё равно будут со мной носиться. Упрямые, самые лучшие, да. Только кем буду я – если отплачу им за всё вот так? Если вдруг не смогу сладить с тварью, которая внутри поселилась, если разрушу всё… Внутри всё кипит, словно чёрная не-я ожила – сейчас наружу вырвется… Спасибо еще – бывают на свете крепкие стены.
*
«Я – твоя стена, Йолла. Ты никого не убьёшь». Она никого не убьёт, ага. Тварь эта, которая внутри, то есть. Рвется и щупальца распускает, только вот куда ей – против ледяной-то стены. Не ору, не бьюсь, не путаюсь – спокойно, Йолла, спокойно давай. Грифон Грентль сегодня раздражённый, что его побеспокоили. Еще его шпыняют другие грифоны: он самый слабый. Надо Грызи сказать. Черная тварь ползет по стене, расплывается потеками, следит, дай ей волю – набросится. Только нет у нее, сволочи, никаких шансов. «Ты никого не убьёшь, Йолла. Без шансов. А теперь выходи». Это уж тоже привычно: разрыв соединения, вздохнуть, открыть глаза. Даже на подушки не грохнулась: на ногах. – Выход из соединения уже мягче. Хорошо, Йолла. Вздыхаю, машу рукой – оно, конечно, здорово, только сколько на месте топтаться будем? Я, конечно, за десять дней приноровилась. С кем только не работали – с фениксами, со шнырками опять, даже с козой Олсен. Иногда и по два урока на день. Так что уж освоилась: даже если случайно влетаю в соединение – теперь спокойненько жду, сколько надо, не паникую, выхожу. Только эта тварь страшная жутко мешает – всё следит и лезет, норовит протянуть щупальца – коснуться того, что за стеной. Любопытная, наверное. Ну, пока что в сознание к животным – только с наставником вдвоем, а то можно представить, что я-то в одиночку наворочу. Оно и лучше – спокойнее. Гадкая не-я мечется, а ты ее только придерживаешь, а то ей если волю дать – она ж на тебя сверху такое обрушит. Затопит болью, задавит памятью. – …но так нельзя. Моргаю. Нэйш вроде как щурится на грифона, а Грентль тоже на него мрачновато поглядывает и клювом щёлкает. – Как то есть нельзя? – Закрываться от Дара так, как это делаешь ты. Полностью разделять себя и его. Он что же, думает, что эта дрянь кошмарная и есть мой Дар? А хотя это ж я, какой мне еще могли подкинуть, спрашивается. – Почему? – Почему нельзя закрываться? – Ну… да. Я ж вроде как для того и учусь. Чтобы овладеть, но никогда не пользоваться. Последнее говорю шепотом, как по секрету. А то вдруг Мел где недалеко – что-то мне кажется, она не скажет мне спасибо за такие намерения. Грифон и Нэйш играют в «кто кого пересмотрит». Одинаково не мигают и одинаково замерли. – Ключевое слово – овладеть, Йолла. Нельзя управлять тем, что отталкиваешь всеми силами. Молчу, соплю, ковыряю носком сапога землю. Ну, так ведь хорошо шло всё: и выходила из соединения нормально, и тварь черная ничего никому не делает… – Рихард. Почему Дар такая дрянь? Наставник моргает и поворачивается ко мне с поднятыми бровями. Грифон тоже зачем-то поворачивается ко мне. Мины – один в один. – Ну, я-то в дневниках Гриз читала и слышала, что его называют Даром Боли. Всё знала, короче. Только не представляла – насколько он… Это же проклятие какое-то, честное слово, это же… убил раз – необратимо. Пролил кровь – свернул с дороги. И ты всё время видишь – как им всем… что они злятся, что им больно, что они голодные… Ким говорит, что иногда быть «пустым элементом» в стотыщ раз лучше, потому как за себя можешь решать. А Гриз всё твердит, что Дар – драгоценность, а он не драгоценность, он такое… Останавливаюсь – горло захлестнуло, аж пищать начала. Прокашливаюсь, говорю спокойнее уже: – Почему его вообще называют Даром, будто это что-то хорошее. – Может, потому что нас не спрашивают – хотим ли мы это получить. Будто подарок, который тебе всунули в руки на Хороводный день. С невозможностью передарить. Усмехается – тоже, время для шуточек нашёл. Потом видит, что я не улыбаюсь. – Иногда обретать что-то даже сложнее, чем терять. Грифон встряхивается, топорщит перья, прячет голову под крыло – у них к зиме сонливость повышенная… – Почему? – Потому что не всегда мы понимаем – что получили. Это как если бы… – он будто рисует в воздухе. – Представь, что человек был слеп – и обрел зрение. Или был глух и смог слышать. Или у того, кто приспособился жить с одной рукой – появилась другая. Преимущества не всегда заметны, и часто полученное кажется… лишним. Мешает. Или даже причиняет боль – особенно когда начинаешь узнавать Дар не с самых светлых сторон. Ого, как шпарит – наверное, подготовился. Он бы прямо в Академии мог бы выступать – то-то студентки бы на лекциях глазами ели. – С каких-таких светлых сторон?! Упираю руки в бока. Вот честное слово – лучше б он на меня заорал, что ли, а то… я будто бы на базаре, где мне втирали что-то распрекрасно-драгоценное. А потом глядишь – гниль какую-то всунули, и тащишься, обманутый, домой. – Какие у этого… вообще светлые стороны? Тебе оно что-то дало? Ну там… хорошее что-то принесло? Пусть вот только не врёт, каким его это сделало счастливым – будто я не видала, как Аманда над сердечными зельями колдует. И про тех единорогов мёртвых от Кани слыхала. Ага, и я-то уж помню, что тут в питомнике было, пока Гриз не вернулась. Такое счастье, что Гроски по три раза на неделю хотел от нас на Рифы съехать. – Ну, ты, например, получаешь возможность кого-нибудь спасти. Нет? Соплю носом сердито – этим ты меня не купишь, Ким вон и без Дара помогать и спасать всё рвётся… Наставник трогает губы, будто бы пробует какие-то мысли на вкус. Вроде как, я его с головы до ног осчастливила. – Интересный вопрос. Наверное, это действительно что-то вроде нового органа чувств. Ты получаешь возможность смотреть со стороны. Многие вещи видятся в ином свете, другие видишь более ясно, более чётко. Словно обретают краски или… грани. Ещё художник выискался. – Да мне-то оно на что, – говорю хрипло, а в груди – будто подпалили что. – Как с этой дрянью вообще нужно сжиться, как можно говорить, что это что-то хорошее, драгоценное, когда оно… Рихард. Как можно любить то, что причиняет боль?! Грифон мерно дышит – тихо линяет сизыми перьями. Падают – одно за другим, опять вольерные будут ругаться, что после уборки – хоть сто подушек набивай. Нэйш молчит и рассматривает дверь загона. Сейчас, небось, опять заведёт – что он там себе в блокнотике перед уроком написал. Только не желаю я всё это слышать. – Ты же тоже… – говорю упрямо. Хоть и лучше б мне помолчать, конечно. – Только не начинай тут, что ты от этого дела без ума. Да если б тебе предложили бы взять, да и избавиться от этого и стать как раньше – ты бы… – Полагаешь? Вид у него такой – будто ему и правда интересно, что я там себе полагаю. – А что, если б у тебя был выбор, ты бы… – То есть, у меня его не было? И брови приподнимает – удивленный с ног до головы. Стоим друг напротив друга. Костяшки на кулаках болят, а глаза щиплет. Ворочается и вздыхает грифон за прутьями. Внутри тоже что-то ворочается – наверное, не-я чёрная вылезла, будь она неладна. Подзуживает: давай, мол, выложи ему всё. Что если б Гриз не вернулась – наплевал бы он на Дар, на питомник, на всё. Что не было у него выбора – Истинный варг, врожденный, весь такая из себя легенда. И потому он везучий, вир его забери. Что не надо сравнивать пурру с алапардом, да и вообще. Уже почти рот открываю – только за миг до этого открывается дверь. В дверях – Ким, и это будто явление Ребенка Энкера посередь кровавой бойни. – Кани сказала, Йолла здесь, я подумал… а. Вы не закончили? – Мы закончили, – говорит Нэйш таким тоном, будто по лицу прочитал всё, что я хотела проорать. У меня сердце камнем валится в желудок. Потом наставник добавляет: – На сегодня. Молча киваю – наверное, до завтра. И выхожу из сарая вместе с Кимом. Может, он изобрел какой-то проблемоулавливатель, не знаю. И жду – чего ему надо, или что он скажет. Но он только вдруг берет меня за руку, как маленькую. И, может, надо бы вырвать ладонь – меня так даже ма не водила лет с пяти… Но я с чего-то только благодарно киваю и стискиваю ему ладонь – теплые пальцы опять перемазаны каким-то мазутом. Может когда стены перестают работать – сгодится хоть это. МЕЛОНИ ДРАККАНТ Разговор с Мелкой не идет из головы весь день. Тем более – сама Мелкая забилась в норку. В мастерскую к Киму – как перепуганный шнырок. Не иду выкуривать, спрашиваю только у Кима – она как? – Она почти не путает отвертки, – выдает Шибздрик, который опять в состоянии какого-то своего осенения. И захлопывает дверь. Тут еще Балбеска с муженьком из рейда возвращаются с богатым уловом: отобрали у контрабандистов шестерку нервных керберов. Один так даже редкий четырехглавка – ну, как возле такой лапули не сидеть. В общем, дел по горло, а Мелкая из головы не вылезает. Так что я решаю перехватить Грызи и обговорить кой-что. Попутно решить – нужно ли уже свежевать Синеглазку или потерпеть с недельку. Только направляюсь на прощание – глянуть, как там с керберами. Иду к временным клеткам… – …в шаге, думаю. Если не ближе. Натыкаюсь на голос Синеглазки, как на стену. И этот здесь. Чего ему вздумало с керберами потрепаться? – Знаю. Говорила с ней, – а это уже Грызи. Стало быть, про Мелкую разговор. Следопытствовать, конечно, последнее дело. Но да вдруг узнаю что хорошее. Печать на ладони вспыхивает теплом. Делаю сколько-то шагов – выхожу на прямую линию. Теперь вижу их – как раз стоят перед клетками керберов-новичков. – Толку с этих разговоров… Йолла знает – что для меня Дар, вот и закрывается изо всех сил. Врёт мне и, думаю, теперь ещё и боится. – Забавно. – Ни черта не забавно, – отрубает Грызи одновременно со мной. – Забавно оказаться наивным. Знаешь… В начале занятий я полагал, что боязнь разочаровать тебя может быть неплохой мотивацией. Нелепо, конечно – принимать Дар из любви к кому-то другому, но мне казалось, что это могло бы сработать – до сегодняшнего дня. Керберы поднимают свирепый предупредительный вой – каждый из своей клетки. Слушать тяжело, уши приходится напрягать сильнее, чем глаза. – Тебе ничего не сказало то, что она пытается убить и Дар и себя? – Об уровне ее ненависти к полученному? Сказало, но… – смешочек сквозь зубы, – Думал, ты сможешь ее убедить в том, насколько это ценное приобретение. – Убеждать в чём-то, когда она сама чувствует совсем другое? Ха. Но в любом случае, я буду пытаться, если выйдет тот вариант, который ты мне обрисовал. Что еще там за вариант? Прогнозы Синеглазки – могу себе представить, сколько там оптимизма. Нэйш что-то там расхаживает вдоль вольеров – будто решил оказаться от Грызи подальше. Или будто ждет, что она с чего-то сейчас выхватит кнут и устроит ему показательную порку. – Это было… предсказуемо, не так ли? – Что она придёт к мысли не входить в соединение и не пользоваться Даром? – Что обучение закончится так. Кажется, я говорил, аталия, что могу обучать… только определенным вещам. Слабые точки. Точность удара. Мясник ведет пальцами по прутьям, за которыми беснуется кербер Уголек – исходит на злобный рык двумя головами. – Прочные клетки. Грызи подходит не спеша. Лязгает задвижка. – Разве ты не научился их не только строить, но и отпирать? Уголёк замирает и недоверчиво смотрит на руку варга, которая внезапно отпускает его на свободу. В двух горлах клокочет предупредительный рык. Сейчас прыгнет. Варги отступают от клетки разом. – С другими это… сложнее.
– Потому что иногда не знаешь, как подобрать ключ?
– Потому что-то, что за прутьями, не всегда хочет выходить.
Кербер стоит в открытом проёме – вертит головами, выискивает подвох. Думает – может, в клетке-то лучше? Спокойнее?
– Стены иногда нужны, аталия. Чтобы… наблюдать. Или укрыться. Чтобы что-то удерживало.
– Или чтобы ограждало?
Уголёк наконец поверил: вот оно. Шаг. Другой – мускулы так и перекатываются под исполосованной шрамами шкурой. Расстояние – один прыжок, добыча в поле зрения…
– Ты воздвиг в ее сознании стену – чтобы защитить, – говорит Грызи мерно и слишком спокойно.
Кербер с рёвом кидается вперед – и замирает, остановленный волей варга. Будто наткнувшись на невидимую стену. – Простейший выход, очевидное решение. И естественное стремление оградить – на время, только на время. Я не собирался ограничивать ее, хотел только… дать ей возможность привыкнуть. – Минимизировать вред, – соглашается Гриз. – Очень эффективно, да. Осторожно касается локтя Нэйша – убери, мол, контроль. – Так менее больно, – и делает шаг вперед, навстречу взметнувшемуся, взвывшему Угольку. – Так надежнее и быстрее, да. Открытая ладонь Грызи тихо ложится в воздух. – Просто иногда стены – это не выход, Рихард. Кербер подходит недоверчиво, порыкивая одной башкой в сторону Синеглазки. Лезет правой головой под ладонь Грызи – и она бережно, трепетно поглаживает черный гладкий лоб. – Стена по определению и не может быть выходом. Не так ли? Логический парадокс. Грызи очень увлеклась почёсыванием брюха Уголька. Даже на корточки опустилась. Кербер тихо рокочет изнутри – «Грррррррр» – мало ли, больно сделают. Хвост слабо мотается – туда-сюда.
Нэйш изображает статую, с пьедестала изучающую эту композицию.
– Сегодня она спросила меня – как можно любить то, что причиняет боль.
Мысленно хватаюсь за голову. Давлю желание тут же бежать к Мелкой – чтоб хоть чем-то помочь.
– И что ты ответил?
– Что я должен был сказать ей, как ты полагаешь? Мне следовало ограничиться двумя словами – «С трудом»? Или более общими понятиями, вроде «Люди постоянно любят то, что причиняет им боль». Я мог бы обозначить, что Дар не обязательно любить. Или привести в пример Десмонда и Кани… Какой ответ ты полагаешь правильным, аталия?
Гриз начинает почёсывать кербера под одним подбородком, потом под другим. Лапочка плавится в ее руках и молотит хвостом уже вовсю.
– Нэйш. Йолла не хочет слышать правильные ответы. Не хочет слышать мои ответы. Она хочет слышать – тебя.
Впору за сердце хвататься. Вспоминаю, как я сегодня пыталась Мелкой выложить свои вроде как чувства. И помножаю на ударенность Синеглазки.
Препарировать всё вокруг себя – вот что он обожает. И делиться своим мнением насчет того, что напрепарировал – в других, само-то собой.
А вот когда дело касается – что у него там внутри происходит…
– Может, ты не заметила, аталия, но это не совсем то, в чём я эксперт.
– Ну, ты же ответил на эти вопросы для себя.
– Считаешь, ответил?
Гриз вся ушла в почёсывание кербера, который распластался и млеет. Идеальная пара – и плевать им двоим, что их сверлит взглядом бывший устранитель.
– Тогда ответь. Нэйш, я хорошо понимаю, что искренность – не твоя стезя и что тебе проще наизнанку вывернуться, чем с кем-то заговорить в открытую…
– Ну, почему, вот Лайл на рейдах…
– Рихард. Ты помнишь, что я тебе сказала – даже и теперь, ты можешь отказаться. Если вдруг решишь, что требования слишком высоки.
– Да. Я помню.
Синеглазка говорит тихо и задумчиво. Опускается рядом на корточки, тоже начинает гладить кербера.
Сейчас сблюю в кусты от такой идиллии.
– Ты не отменил уроки.
– Знаешь, аталия, иногда мне кажется, что отсутствие выхода – лучшая мотивация.
Уголёк аж поскуливает от вселенского счастья, извивается на земле от удовольствия.
– Значит, ты всё-таки считаешь, что другого выхода у девочки нет?
Нэйш гладит кербера подозрительно долго и с подозрительно стеклянным взглядом.
– Ты сама сказала: стены – не выход.
Ладно, пусть себе. Глушу Печать – наслушалась. Иду разбираться с вольерными – наверняка ведь вечернюю кормежку запороли. И надо будет таки пообщаться с Мелкой.
Убийство Синеглазки на сегодня откладывается.
Кажись, ему и без того уже хватило.
ЙОЛЛА ДОМЕРТ
А назавтра урока нет. Ну, то есть я прихожу вовремя, кручусь у нужного сарая. Потом за мной прибегает Карим, из младших учеников. – А меня за тобой послали, – говорит, а сам гордый до макушки. – Урока, говорят, не будет, а тебе велено собраться как для поездки в город и идти в кабинет к Арделл! Вытвердил, тоже. Хмыкаю и во весь дух несусь в свою комнату – накидываю приличную куртку, вроде как на рейд. Креплю к поясу сумку с набором зелий да проверяю, всё на месте или нет. Ну, и обычную сумку – через плечо: маленько денег, перчатки, бинт, нож, пара амулетов, всякое такое. Еще быстрее потом несусь в кабинет Гриз, толкаю дверь и попадаю в разгар перепалки. – …справится любая группа! И уж в любом случае, её уровень может оказаться недостаточным… – Это разве не мне решать? Гриз сердится – ну, это понятное дело, с Нэйшем ведь говорит. А наставник с чего-то нацепил плащ с капюшоном, да не такой, в каком с Гроски шастает, а вроде балахона что-то, какие жрецы носят. Весь в сером, а улыбкой прямо солнце бы пересветил. – Йолла. У нас сегодня небольшое выездное задание – мы отправляемся на вызов. – Ага, – говорю и вижу, как темнеет Гриз. – Куда? – Скоро узнаешь, но тебе почти наверняка понравится. Вот если посмотреть на Гриз – то что-то у меня прямо сомнения. – Считаешь, это необходимо? – это она-то, и губ почти не разжимает. – Когда еще такая возможность подвернется. Йолла, «поплавок» у причала… Гриз вздыхает. – Ладно, я с вами. Пять минут – раздам распоряжения. – М-м-м, – Нэйш делает вид, что раздумывает. – Я был бы не против, но… помнишь первое из моих двух условий? Гриз, видимо, что-то такое помнит, потому что начинает говорить тихо, но очень, очень выразительно. – Нэйш. Я не собираюсь вмешиваться. – Не сомневаюсь – ты просто собираешься разделить с нами небольшую прогулку. Но поскольку речь идет о моей ученице, то ты можешь считать… – тут он наклоняется вперед и договаривает шепотом: – Что я тебе запрещаю. Потом он выдает последнюю улыбочку – острую, как нож. Разворачивается и выплывает в коридор, поманив меня за собой. Гриз на прощание не говорит ничего. И даже не спорит – хотя, может, просто онемела. – Тебе просто нравится ей приказывать, – говорю проницательно, пока мы идем по дорожке к причалу. Наставник улыбается мечтательно. – Иногда приятно получить такую возможность. – Хоть в чём-то, – фыркаю под нос, но делаю вид, что это я закашлялась. А Рихард делает вид, что ничего не слышал. И вообще особенно слов не роняет – пока в «поплавок» лезем, пока этот «поплавок» гиппокампы сквозь водные бездны волокут не пойми-куда… Наверное, час, а может, больше – я уж вся успеваю измучиться. Начинаю пытать: когда уже приедем? А приехали? А куда едем-то? Ну, куда, а? А задание какое?! Нэйш молчит и улыбается из полутьмы «поплавка», с соседней скамейки. Очень многообещающе, как говорит Кани. Потом прибываем, в кои-то веки. Из «поплавка» вылезаем на берег реки, потом на дорогу – тут и до города недалеко, вон, видны пошарпанные стены, да благовониями несет почему-то. Идем себе и идем, а когда стены становятся близко – наставник накидывает капюшон. Сразу становится похож то ли на странника, то ли на жреца какого-то. – Зачем маскарад? – спрашиваю. – К знакомым идем, что ли? – Просто меня здесь слишком часто узнают в лицо. И тут я наконец вижу шильду возле городских, распахнутых настежь ворот. И рот у меня распахивается пошире, чем ворота. На шильде три алапарда – герб. Над ними – фигурка мальчика. А сверху вырезана надпись: «Добро пожаловать в Энкер». Да что ж за такое… – Я же говорил – тебе понравится. Это он подобрал какое-то не то слово. Я и так особенно не шастаю по городам. Но чтобы Энкер и в такой компании – оно ж… Сколько я вместе с Гриз над картами Энкера вечеров просидела – не пересчитать. Все пытались тайну разгадать. Десятого Чуда Кайетты. Которое тут объявилось и пропало лет тридцать назад. Сама я в Энкер так и не попала, а Гриз мне все рассказывала, и тут точно по ее рассказам: мусорно, серо, куча храмов и пророков на улицах. И паломники, и торговцы амулетами, нойя и какие-то серые личности с дешевенькими брошюрками, и вот, жрецов и бродяг полно. Кому какое дело до еще одного жреца – высокого, в сером капюшоне. И до еще одной бродяжки, или за кого я там сойду. Ну, и еще до того, что у бродяжки голова сейчас открутится. Мы идем медленно – правда вроде прогулки получается, а я стараюсь охватить сразу всё. Вот Храм Целительницы, а рядом с ним больница и две аптеки, да куча частных лавок – лекарствами торгуют. Уличный музыкант в сером тряпье – интересно, специально нарядился? Вовсю поет… ах ты ж, и песня про Дитя Энкера, да! А вон продают леденцы – алапардов на палочке. Сыро, влажно, немного туманно – теплее тут, чем у нас, я даже куртку расстегиваю потихоньку. Щупаю глазами жителей – как-то тут им живется? Физиономии серые, унылые какие-то. А вот две нойя – скользят взглядами без интереса, они вон к какому-то приезжему направляются. И еще храм – только уже Единого, кажется. Две крысы неторопливо перебегают дорогу – будто хозяева. На маленькой площади уличный театр – тут я уж прямо шею чуть не вывихиваю. Потому что там тоже что-то ставят про Великого Варга Энкера и его какие-то там подвиги. Кажись, он там от злых алапардов какую-то принцессу спасает – вон, парик золотом горит. Все бы хорошо, только у актера, который играет Ребенка Энкера, лицо настолько пропитое – даже грим не спасает. А недалеко статуэтки продают. Хочешь – маленькое Дитя Энкера (в белых одеждах и с золотыми локонами, как с картинки), а хочешь такое же, но вроде как уже взрослое. – Я б прикупила, – признаюсь. И воображаю, в каком восторге Кани была бы – «Ха, кто у нас тут любитель коллекций? Такую я б собрала!» – Я бы не советовал, – доносится из-под капюшона тихо. – Цены высокие, а сходство довольно условное. Ну да, и у меня тут… как это? Неповторимый оригинал. – Ну, а зачем мы сюда еще, коли не статуэток прикупить? – Маленький вызов, я же говорил. У одного хозяина возникли проблемы с алапардом. Он что, издевается? Проблемы с алапардом, в Энкере – это то есть как? – Да, представляешь. Их тут сейчас довольно много – куда больше, чем было раньше. При храмах, при зверинцах – чтобы паломники могли вообразить себе случившееся. Некоторые участвуют в представлениях, хоть и не на тех улицах. Да. Тут что-то очень много алапардов – я уж двух видала, мелькнули. А еще есть на книжках, на рисунках, в статуэтках, на вышитых платках. На стенах. Чаще встречается только – изображение этого самого легендарного ребенка, так что мне… неловко, что ли. Особенно когда мы сворачиваем на Ярмарочную улицу, а Нэйш по ней движется как ни в чем не бывало. Не торопится – оглядывает дома, будто вспоминает. Гриз говорит – иногда память почти почувствовать можно. Эта – вязкая, холодная, страшная, такая, что не хочется и трогать. Катится оттуда, впереди. Встает навстречу. – Да. Раньше их было меньше. Только на Ярмарочной – приезжие зверинцы или с циркачами. Событие для малышни. Улица затаилась, ощерилась. Вся забросана сухими цветами, пропитана благовониями. У стен домов – пряники и тряпичные куклы, и над ними тоже спорят крысы. По стенам домов плывут алапарды – медовые, распластались в прыжке… – Между этими домами, во дворе, стоял шатер – и, кажется, именно под ним приключилась какая-то история. Кажется, хозяин зверинца напился и решился, что обойдется без дрессировщика – ведь животные были отлично вышколены. Особенно алапарды: они ведь такие… податливые. Шумит вода в почтовых тоннелях под ногами – мелькает через позеленевшие, медные решетки. Если закрыть глаза… ага ж, можно увидеть пьяного хозяина. Он орет и ругается, неумело лезет кормить привязанных животных – немного, выступление скоро…
