Текст книги "Ковчег для варга (СИ)"
Автор книги: Steeless
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 49 страниц)
====== Зима для варга-1 ======
Ахтунг! Пока что самый поздний по хронологии рассказ. Стоит после «Семьи» и «Тюрьмы». Гриз вернулась в питомник, Нэйш пропадает на вызовах в лесах, остальные благоденствуют.
МЕЛОНИ ДРАККАНТ Утро самое что ни на есть паскудное. За ночь похолодало до того, что округу выбелило снегом, а с утра он подтаял – получите образцовую зиму в окрестностях Вейгорда. Вечно припрется, когда ее не ждут, а потом уходит с таким видом, будто и не приходила. Ругаю зиму, в вир ее, скотину, и перевожу единорогов из открытых вольеров в закрытые, меняю подстилку у южных гарпий-неженок, смотрю – не опали ли иглы у волков-игольчатников, а то они от внезапного холода могут и скинуть. У хищников не хватает мяса: тупицы-вольерные забыли нарубить. Костерю их и обещаю пустить алапардов на вольную охоту – прямиком за оболтусами. Вызовов нет. Больные пурры и не думают выздоравливать – что там себе думает Конфетка с ее зельями? Приходится еще и к ней идти – выслушивать кучу приторной чуши типа «Ах, сладенькая, они взяли слишком много боли, ты же знаешь, как это бывает». Еще и Грызи ко всему куда-то рванула – то ли за каким-то новым варгом, то ли все-таки пришел вызов, непонятно. А без нее говорить с Конфеткой – это нужно какого-то успокоительного обпиться. Ну, или быть Пухликом, он с ней как-то ладит. Только вот Пухлик с дочуркой отправились куда-то там за запад выморков истреблять – второй день как нет, и спасибочки. Вышибаю-таки из Конфетки снадобье, пою пурр – они толкаются и воркуют под руками, поблескивают глазками и малость распушаются, но до здорового вида (шар из меха, глаза в середине) им далековато. Иду дальше. Куча беременных, истощенных, пострадавших от холодов и зимней охоты; алапардиха Селинда на сносях и потому нервничает; грифону Задире пора дать лекарство. С земляной кошкой, которую привезли четыре дня назад, улучшений нет: зарылась под землю, видны только кончики огненных ушей, да еще шипение слышно – дичится, дурашка. Объясняю ей вновь и вновь, что не обижу – терпеливо и ласково. Потом еще заявляются ученички-варги. Из последних, которых Грызи приволокла за полгода после возвращения. Святая цель их жизни – раздражать меня: блеют, что Зануда направил, потому что «Гриз ведь нет в питомнике, и значит, вы могли бы рассказать нам о повадках»… Нашли дуру языком молоть. Эти, к тому же, еще не слушают: Курица и Хихикалка шепотом обсуждают, что Зануда «был бы очень симпатичным, если б не его женушка». Блонди обхмыкивает свысока и бросает: «Ну, здесь есть и получше», – ясное дело, имеет в виду Синеглазку, который уже полгода как пропадает в лесах на рейдах и этим мне доставляет невообразимое наслаждение. Парни заняты тем, как ущипнуть девах, подмигнуть Аманде, свалить с занятий. Было б нормально, если бы они весь этот балаган не устраивали, когда рядом – маг с Даром Следопыта. По моей личной шкале тупости – семь рыбьих мозгов из десяти. Худо-бедно слушают трое, но Дятел вовсю показывает, что не зря я его так назвала: – А правда ли, что феникса не убить? А правда ли, что из пепла возрождается та же птица? Но разве феникс поддается дрессировке? Не опасно ли подходить к паре фениксов в брачный период? От тупых вопросов я зверею окончательно. От этого – и от того, как будущие варги посматривают на фениксов и других подопечных. С любопытством и без участия, а где-то – с брезгливостью: «Фи, у яприля гнойная рана!» Черт знает, как Грызи собирается их научить любви к живому, мне так кажется – в них ее ни на грош. Потому отделываюсь от ученичков и решаю, что с меня хватит. Делаю последний обход, потом ныряю в открытую часть питомника. Проверяю следы и тропы – только наши дежурные, никаких дурных браконьеров. И влезаю на дуб, к своему верному гнездовью. Несколько досок, куча связанных между собой ветвей, одеяла – вот тебе и норка. Можно посидеть, почитать, подумать. Ничего что холодно – главное не достанут. В самом поместье тоже есть много укромных уголков, но там-то могут и достать, особенно Пухлик. Ну, и конечно, не успеваю я заточить верный атархэ – славный охотничий ножичек – как меня настигает сволочуга-судьба. – Тебе письмо, – говорит судьба, засовывая в мой шалаш льняную головенку. В устах Мелкой звучит не так паскудно… но все равно паскудно. Потому что утро еще даже закончиться не успело. Потому что за шиворот капает. И потому что мне не пишут. Вроде как, некому. Тетушка-то уж несколько лет как схоронила драгоценного супруга и по такому поводу ударилась в глубокий маразм. – Водная почта? – Не. Жутко важный курьер, весь в какой-то… ливрее, что ли. Усы – во! Шапка – во! Все настаивал – чтобы передать лично в руки госпоже. На «госпоже» малышка Йолла чуть со смеху с дерева не падает. Мне ржать как-то не хочется: знаю я эту братию, среди которой меня так называют. Ни одного стоящего среди них сроду не было. – Мурену в глотку, – бормочу под нос. – Ну? – …и Десмонд объявил тебя в розыск, кажется. Зануду хлебом не корми – дай кого-нибудь объявить в розыск. Все не забудет своих законнических привычек. Представляю, какую суету он там учинил. – Зверей переполошили, небось? – Н-неа. Я не дала. Объяснила, что алапардам и альфинам мяса мало перепало, и вообще, сказала, что они у нас в честь холода нервные. И сразу тебя искать, а то Десмонд – он сгоряча может вызвать Гроски и Кани, а тогда уже… Вот из кого вышел бы варг на заглядение, Следопыт лучше многих, отменный законник, да и целитель неплохой. Иногда мне кажется, что если бы Мелкая малость подучилась – она бы к пятнадцати годам могла рулить питомником наравне с Гриз. Только вот Йолла в свои тринадцать – «пустой элемент». Ноль в магии. Тот булыжник, что распределяет Дары – чертовски несправедливая штука, давно замечено. – …ну, и этот курьер, конечно, упирался, но Десмонд, видно, показался ему внушающим доверие, так что он согласился передать ему письмо. Вот, я сказала, что отдам. Здоровенный такой конверт из плотной бумаги с вензелями. Осточертевший герб Драккантов: дракон, блюющий другим драконом (ну, или глотающий другого дракона, или извергающий его изо рта). Под ним – не менее осточертевший герб Венейгов: бьющий копытом единорог. Фамильная печать. Длиннющий титул Мелони – смотрительницы земель таких, и растаких, и вот еще вот этаких, и вон тех угодий, и той деревни тоже. Бумага насквозь провоняла благопристойностью и духами, и побиться могу, что там, внутри – что-то многослойное и завитушечное. Так оно и оказывается. Мелкая не мельтешит, пока я пробегаю взглядом это послание, полное карамели, соплей и вздохов. Когда я поджигаю письмо, а потом и конверт – тоже молчит. Всем бы такими понимающими быть. Физиономия у меня вряд ли самая располагающая. На ней, надо думать, хмурость и тяжкие раздумья. – Надо кой-куда съездить, – говорю я наконец, вставая. – Метнусь через портал. Час или два, скорее всего. Если не получится срочно – к вечеру вернусь в любом случае. Пригляди там за земляной кошкой, она пугливая. За ранеными тоже присмотри, за Задирой особенно. Если вольерные опять с мясом начудят – разрешаю скормить парочку алапардам. Если кого нового привезут или что срочное – вызывайте через сквозник. Учеников к животным не пускай. Тербенно скажи – пусть не паникует, Гриз скоро должна вернуться. Куда иду – не говорю, а Йолла не спрашивает, только кивает. Из нее и распорядитель вышел бы очень даже неплохой.
*
В поместье Венейгов я уже через полчаса: можно было бы отложить, только ведь потом не один день станет паршивым, эти титульные делишки мне отравят насквозь всю жизнь, так что лучше с ними сразу расправиться. Охрана предупреждена, а дворецкий Пень так вообще явно узнает, через семь лет-то. Вон, содрогается. Венейге-кастл смотрит на меня глазами дряхлой кокетки – благопристойной, жеманной светской дуры, во что бы то ни стало желающей сохранить красоту. Вдоль дорожек тускло желтеют северные розы, невянущие, пересыпанные снегом. Кусты в виде единорогов и лебедей – кое-где только побуревшие ветки. Мокрый снег неторопливо сгребает единственный садовник – в золотые деньки их тут десятками носилось, лезли как тараканы. Теперь – ни слуг, ни вечно бьющих фонтанов, ни рыбок-алмазов в уютненьких бассейнах. От поместья осталась память – да еще Лэйси. – Ах, Мелони, дорогая кузина! Семь лет прошло, а она все любит рюши, кружавчики, бантики и ленточки в волосах. Малость попухлела, а голос прежний, певучий. И все так же тащит себе в объятия кого ни попадя. Она и раньше в этом деле была быстрее алапарда. Я даже увернуться не успеваю. – Мел, – говорю хмуро и поскорее выкручиваюсь из объятий. – Ты всегда не любила свое имя, да, – улыбка полна благопристойной грусти. – Сколько лет прошло? Семь? Ты совсем не изменилась. Жму плечами. Люди не меняются. Семь лет назад у меня не было шрама на щеке, и волосы тогда я не отрезала под корень – а в остальном все было как сейчас, ну, кроме куртки с метательными ножами. Лэйси семь лет назад тоже такой же и была: делающей книксены на каждом шагу, играющей на трех музыкальных инструментах, умеющей поддержать светскую беседу и этим вызывающей всемерное одобрение своей маменьки. Ну, правда, она довольно ловко пользовалась своими умильными глазками и воровала для меня сахар с кухни – кормить единорогов. Так что она уже тогда была ничего. Уже то, что она не высказывается насчет моей куртки, прически и физиономии – о многом говорит. – Что такое стряслось? Из твоего письма ничего не понятно. Я шагаю по дорожке с чувством, будто наелась чего-то скользкого – памяти. Лэйси шуршит юбками следом. – Может, хотя бы выпьешь чаю… ах да, ты же терпеть не можешь приемов. Мелони… Мел. Ты знаешь, что мне исполняется двадцать. По этому случаю будет праздник, так что если ты вдруг… Хмыкаю, мотаю головой. Место мне – только на этом самом празднике. Олицетворение величия древнего рода Драккантов. С головы до ног. Выдающийся экземпляр, как говорит Синеглазка. Местная аристократия языками своими удушится, когда такое увидит. – И ты понимаешь, что теперь… одним словом, есть некая неловкость… между нами… Но мы ведь кузины, а мне не хочется, чтобы так… Я уже рот открываю, чтобы ляпнуть: да какие там неловкости? А потом мой взгляд падает на парадную дверь дома. На два герба – дракон и единорог. Двадцать лет. Вступление в права, ну конечно. – Это так запутанно, я пыталась разобраться, и мне объясняли, но я не все поняла… – Лэйси нервно комкает кружевной платочек и накручивает на палец светлую кудряшку. – После смерти твоих родителей… прости, что говорю об этом… право управлять состоянием Драккантов до твоего вступления в возраст перешло к моим родителям, так? Потом папа умер – и права приняла мама… она пыталась найти тебя… посылала за тобой… тебе ведь нужно было вступить в права… но ты не пришла. Потому что в Омуте Душ я видала всех Драккантов, всех Венейгов и всех их соседушек заодно. Лэйси, видно, принимает мою хмурость на свой счет и начинает пищать от волнения. – И когда мать умерла… эти права перешли ко мне. Пойми, я всегда готова была все передать тебе, ведь ты законная владелица, а я совсем в этом всем не разбираюсь, и в любом случае, я ведь не была полноправной… но теперь мне двадцать, Мел, и я вступаю в права. И ты должна сделать то же самое, – тут она берет меня за плечи. – Нет, Мел, послушай меня! Я знаю, как тебе противно все, что связано со всем этим… Но я помогу тебе найти хорошего управляющего. Тебе только нужно будет наведываться в родовое гнездо, хотя бы раз в год, ты последняя из Драккантов, подумай! Бывает так, что люди в рюшах все же славные, только вот слишком редко. Ей ничего не стоило забрать это поместье себе. Вступить в права от имени Венейгов и Драккантов, объединить два рода и два герба – так нет же, будет радеть и силком тащить меня к моему якобы счастью. Которое мне на черта не нужно. Я это так вслух и говорю. – Но Мел, а деньги? – тут же возражает Лэйси. Последнее слово – шепотом, как неприличное. – Мелли, у папы и мамы не очень хорошо получалось управлять твоим поместьем… и у меня тоже, но основные сокровища Драккантов нетронуты, и они принадлежат только тебе! Разве этому вашему питомнику… там же у вас звери, да? Разве вам не нужны деньги? Подумай, сколько ты можешь сделать! Деньги нужны всегда: питомник не так уж чтобы прозябает, но и в золотишке мы не купаемся. Пухлик уже сколько дней носится с моими чертежами новых вольеров, многие варги – сироты, и их нужно как-то снабжать, людей все больше, а работа опасная, и нужно бы увеличить плату… Только вот я знаю, как это бывает. Принятие полномочий главы рода на полную катушку: сперва пышная церемония с балом, участливые вопросики: «А где это она пропадала?» «А почему не замужем?» Потом потянутся с долгами и прошениями, потом с тяжбами и черт знает с чем, потом полезут женишки со своей несравненностью… Не успеешь оглянуться – а ты уже сидишь в халате у камина и отдаешь распоряжения слугам: на ногах грелка, а на коленях гора писем и приглашений. А вокруг тебя – рой скользких типов, от которых блевать охота. Спасибочки, насмотрелась в детстве. – В вир болотный, – говорю я решительно. – Забирай себе все. И права, и герб. Лэйси хлопает голубыми глазами, и на губах у нее дрожит: «Но, но, но…» Вот она – Драккант. Древний род, учтивость в каждом движении и все такое. – Сто лет назад надо было это сделать. Найдется бумага с гербом Драккантов? Идем! И за руку тащу ее в ненавистный дом – тюрьму на четыре года, из которой как-то сбежала. Думала вот, навсегда. Все вылизано и сияет – сразу видно, подготовка к двадцатилетию. Коридоры утыканы цветами. Лэйси волочится следом и шепчет: «Мелли, ты что, зачем бумага, то есть, она у папы в кабинете, но я не понимаю…» Потом растерянно сидит, теребит свои оборочки, пока я строчу отречение от прав. При этом чуть удерживаю себя от фразочек «поскольку в вир они мне не сдались» и «мантикоре в глотку». Потом еще с трудом отыскиваю родовой перстень – весь в сахарных крошках, в кармане. Прижимаю к бумаге пониже подписи, слегка надрезаю ладонь и ставлю еще оттиск Печати – кровавый глаз Следопыта. Все, заверено, готово, прекрасно. У Лэйси, ясное дело, дела не так хорошо идут – ну вот, подарок, на двадцать-то лет. – Это слишком… много! Я не могу взять… Хмыкаю, потирая ладонь. Не хочешь, мол, не бери. – Думаю, ты продолжишь род Драккантов как-то получше. – О, Мелли, ты всегда была такой великодушной! Лэйси, конечно, разражается слезами. Хлюпает в кружевной платочек и пищит о том, как я прекрасна, и о том, что она не ждала, и о том, какая ответственность… Я размышляю о том, что нужно убраться отсюда, пока она не вздумала меня благодарить. Или все же тащить на чай. Весь этот дом провонял отвратительным сладковатым душком памяти – не знаю, теткины это духи, запах табака дяди или полироль для мебели, или еще что-то, только меня озноб берет при мысли, что придется здесь остаться еще хоть на четверть часа. Видно, Лэйси понимает это. Руки у нее дрожат, когда она вытирает нос платочком, но она пытается говорить спокойно: – И еще… мама ведь собирала животных. У нас некоторые остались, и мы не знаем, как с ними быть. Может, ты заберешь себе… туда, в питомник? Они редкие, может, нужны тебе… Другой разговор. Киваю, тащу ее поскорее назад, пока сама не пропиталась душком памяти. Мороз по хребту, а на улице не так и холодно. Идти нужно за парк, в лес Венейгов, куда я так любила сбегать в юности. За семь лет разросся кустарник, а многие деревья срубили, и проложена широкая дорога вглубь – не чета прежним диким тропинкам. Лэйси шествует и даже подол не поднимает, и все разливается о моем благородстве, и что Альбрехт будет рад… Тут ойкает и виновато смолкает. У меня на зубах скрипит зимний воздух. – Оттон? Эта скотина, которая… – Он мой жених теперь, – шепчет Лэйси виновато. – Пожалуйста, пожалуйста, он совсем не такой, как ты думаешь, он все понял и даже не сердился на тебя, и утешал матушку после твоего побега, и он на самом деле славный… и он изменился… Молчу. Люди не меняются. Лэйси может сколько влезет пояснять, что это же традиция, он просто хотел похвастаться перед невестой, ничего такого в этом нет… А у меня перед глазами – шкуры и стеклянные глаза. Трофеи, которые женишок вывалил мне-пятнадцатилетней под ноги, за минуту до того, как я вцепилась ему в улыбающуюся рожу. Тогда меня оттаскивали четверо. Сейчас… вся разница в том, что сейчас я бы нож метнула, вот и все. Но мне-то что до этого, а?! Раз Лэйси решила его заиметь себе в женишки – помогай Пастушка этому очагу, как говорится. Только памятью начинает вонять сильнее, а я уж было настроилась отдышаться. Место какое-то знакомое, а что – не пойму. Вроде бы, на этом месте раньше не было зданий… теперь вот есть – круглое, здоровое такое. Тетушка обожала скупать редких животных, чтобы похвалиться перед гостями. Не знаю, как Лэйси справлялась после ее смерти, но надеюсь, бедолагам еще можно помочь. Внутри полумрак, веет холодом, в ноздри бьет цветочный запах – набрызгали каких-то снадобий, чтобы отбить звериный дух. Пол выстлан соломой, жалобно светятся глаза из клеток вдоль стен: там йоссы, огненные лисы, кажется, даже, виверри… – Нам пришлось кого-то продать, но их все везли, и я… не знала, что делать, – я почти не слушаю, напрягаю глаза, и ловлю только восклицание: – О, Мелли, ты так меня выручишь! И на этот раз не высвобождаюсь, когда Лэйси порывисто хватает меня в объятия. Прикидываю: связаться с питомником, пусть высылают транспорт… Лэйси всю колотит, так что я уже собираюсь спросить – не случилось ли чего. А потом понимаю, что случилось. Не с ней. Со мной. Только вот понимаю я это слишком поздно: когда инстинкт начинает орать – под дых бьет что-то холодное, а потом кузина отталкивает меня. Нет, толкает изо всех сил… Дар Воздуха, – вспоминаю я наконец-то. Потом под ногами хрустит что-то легкое. И ноги проваливаются в водоворот. Вир. Водное окно. Портал. Изворачиваюсь, пытаюсь поймать воздух пальцами – поздно. Перед глазами мелькает Лейси – с перепуганным и страдальческим видом, с вытаращенными глазами, в руке – блестящий ножичек, весь в моей крови. Потом меня утаскивает непонятно куда, и в голове мелькает только: люди не меняются. Наверняка семь лет назад она уже была стервой. ДЕСМОНД ТЕРБЕННО Это положительно невыносимо – вот о чем я собираюсь рапортовать Гриз, когда она вернется. Разумеется, я понимаю, что ее возвращение всех несколько расслабило (а возможно, что и настроило на нерабочий лад), но исчезать без предупреждения в неизвестном направлении и на неопределенное время к тому же – это попросту неуважение. Помнится, когда я пришел в питомник, я говорил Арделл, что животные и все, что с ними связано – не моя специализация. Тогда же оговаривалось, что я несу ответственность только за соприкосновение со Службой Закона, переговоры с благотворителями и, возможно, какие-то бумаги. Я понятия не имею, что можно сделать с самкой алапарда, которая вдруг решила окотиться. Или с раненым грифоном, которому необходимо дать лекарство. – Возможно, Аманда… Маленькая Йолла – наш вечный посыльный и вечный добровольный помощник – уперла руки в бока и смотрит на меня, покачивая головой. Невыносимо-снисходительным взглядом, который я подмечал и у других в питомнике. – Это Задира, он к себе только Мел подпускает. Мы ему с Амандой успокаивающего-то в поилку налили, только все равно нужно повязку менять. А Селинде-то и успокаивающего нельзя – то ж роды у алапарда. – Она не может… сама как-нибудь… так сказать… родить? – попытался я, попутно отгоняя с плеча Сквора. Тот пытался испортить плоды дневных трудов над бумагами, повторяя мне в ухо: «Жратеньки!» – Двойня же, после ранения, еще и раньше, чем ждали… Ее б в другую клетку сейчас – могу кого-нибудь из учеников попросить, хотя лучше б, конечно, Гриз… У девочки вид встревоженный и огорченный, и я разделяю ее опасения: роды у хищников – не то, с чем хочется встречаться, когда рядом нет Мел или Гриз. – Хороший вариант, – вместо ободряющей улыбки мое лицо исказила страшноватая веселость. – Итак, позови Аманду… позови учеников, лучше, пожалуй, двух-трех. Подождем еще немного и будем действовать сами. Я попытаюсь связаться с Мел – не огорчайся, все будет… Хлопнула дверь. Ее хлопок почти загасил торопливое «ага». Топоток за стеной – девочка, когда нужно, бывает на диво стремительна. – Жестокое сердце, – укоризненно выдохнул Сквор, когда я решительно смахнул его со стола. Притянул к себе Сквозную Чашу – чтобы совершить еще две-три бесполезные попытки. – Мелони Драккант. «…неисполнительна, вспыльчива, крайне агрессивна по отношению ко всем, кто, по ее мнению, может представлять угрозу для животных. Проявляет грубость и замкнутость…». Когда-то я писал это в характеристике – еще когда собирал информацию о «Ковчежце» и его обитателях. Аскания умоляла меня дать ей почитать эти записи – однако благоразумие взяло верх над любовью к невесте. Ей ни к чему видеть характеристики ее отца – или, к примеру, нойя Энешти. – Мелони Драккант! Вода в Сквозной Чаше ходит волнами – чуть заметными, и значит – сквозник в кармане своей владелицы уже нагревается или уже замерзает – в зависимости от того, на что он зачарован. Вот только чтобы услышать меня, Мелони должна опустить артефакт в любой водоем – а она этого не делает. При том, что сама же сказала Йолле вызывать ее, если что-то случится. Я давно говорил Гриз, что ее персонал не представляет, что значит дисциплина. Если бы они хотя бы сообщали, куда уходят! Это бесконечное «Нужно сделать одно дельце» Лайла Гроски, вечное «Я на пару часов» Мел, «Ах, сладенький, я за травами» нойя Энешти. Самое тревожное: «Все, я ушла, Десми!» – Аскании, сколько я ни просил ее. Благо, после того как Рихард Нэйш со своей поисковой группой перебрался в Вирские леса – мне стало несколько легче, потому что он вообще не считал нужным предупреждать, что уходит. И я клянусь, что вновь подниму этот вопрос на ближайшем совете, пока в четвертый, в седьмой, в девятый раз называю имя Мелони Драккант в Сквозную Чашу – с тем же результатом. И пока не начинаю тревожиться по-настоящему. И пока вода не закручивается спиралью, показывая: кто-то вызывает «Ковчег». – Я не могу связаться с Мел, Десмонд. Она в питомнике? Безусловно, общение с Рихардом Нэйшем – то, что мне крайне необходимо именно сейчас. Украшение для и без того напряженного дня. – Что-то случилось? – Популяция золотистых шнырков в крайне запущенном состоянии. Запуганы, при попытках выманить – агрессивны, при попытке войти в сознание могут умереть. Звучит как задача для нее, не находишь? – Запуганные шнырки? – говорю я почти беззвучно. Эти зверьки размером с кошку – источник бесконечных нелепых случайностей и вечная причина для фразы «Да не должны». Только за последние пару лет я успел увидеть фиолетовых шнырков, поедающих волосы шнырков, живущих на деревьях шнырков (Аскания уверяла, что это точно новый вид, но Гриз отмахнулась: «Да просто приспособились, как всегда»). Я видел шнырков, наводнивших замок одной знатной дамы, видел двухголовых шнырков и даже дышащих огнем. Среди всех бесконечных разновидностей этих тварей не было пока что одной: я был твердо уверен, что запуганных шнырков не может существовать в природе. Аскания уверяла, что запугать шнырка гораздо сложнее, чем запугать Рихарда Нэйша – «просто потому, что у Нэйша-то как-никак имеются мозги». Нужно признать – я готов согласиться. – Запуганные шнырки… – О, я как раз собрался разобраться с этим вопросом. Но сначала мне нужно перевести популяцию шнырков в питомник – и это возвращает нас к вопросу: где Мел? – Хотел бы я знать. Она ушла из питомника четыре часа назад, и я не могу с ней связаться. Тебе лучше вызвать Гриз. Рихард Нэйш не торопится обрывать связь. Он явно устраивается поудобнее перед своей Сквозной Чашей. Палец неспешно скользит по губам, взгляд делается острым. – Ушла на вызов? «…хладнокровен, хитер, мгновенно принимает решения в критических ситуациях, – вспыхивают у меня в мозгу строчки из проклятой характеристики. – Методичен. Склонен к жестокости до садизма. Крайне опасен». Кажется, что из Сквозной Чаши на меня дует холодком – мне знакомо это чувство. Под взглядом Нэйша чувствуешь себя насекомым, которое разбирают на части – одна из причин моего облегчения от его ухода. Он слушает молча и не моргая. Потом несколько секунд молчит, прикрыв глаза – и спрашивает внезапно: – На конверте был герб с единорогом? – Да, но… Второй вопрос звучит и вовсе нелепо: – В питомнике есть беременные или раненные животные? Я киваю, хотя и так ведь известно – перед зимой в питомнике всегда скапливается масса замерзших, израненных на зимней охоте… – Хорошо. Я проверю. – Проверишь – что? И где? – но вместо ответа из Сквозной Чаши доносится чуть слышный смешок. Снисходительный до отвращения. После этого связь прерывается. «Высокомерен как черт знает кто», – дописываю я мысленно в характеристику, наплевав на стиль. Честное слово – это все совершенно невыносимо. ЛЭЙСИЛИЯ ВЕНЕЙГ Альбри сердится. Он все крутит свои несравненные усы, и вышагивает по комнате, подкидывая на ладони маленький огненный шарик – признак своего Дара. – Милый, – заботливо говорю я. – Осторожно, бумаги. Самую важную бумагу – отказ Мел от прав – я уже перевязала хорошенькой ленточкой. И положила в тайник – никто ни за что не догадается, где, даже Альбри! А теперь я сижу и пью чай с коринкой, и заставляю пальцы не дрожать. – Нужно было, чтобы я это сделал. Да, да, нужно, – дрожат мои пальцы. Я пять раз протерла их розовой водой и смазала кремом из сливок и меда – но мне так и кажется, что они пахнут ее кровью. А во сне я буду теперь видеть ее глаза. Это все ужасно. Она все же была моей сестрой – сумасшедшей, грубой, во всех отношениях безвкусной, но мы все же были родственниками. От этого у меня мурашки по коже. Но говорю я совсем другое: – Милый, мы ведь уже думали об этом. Тебе было нельзя… Она ведь Следопыт, понимаешь? Она сразу учуяла бы, даже если бы ты стоял… где-то рядом. А еще она такая мстительная – она бы наверняка тебя бы узнала, а тогда уже… – Ты точно ударила в сердце? Свой кинжал – подарок Альбри, с рукояткой из рога единорога – я тоже оттерла хорошенько. Уже вернула в тайные ножны и стараюсь не думать об этом чувстве – как он входит в мягкое, теплое… Ужасно. – Ах, Альбри, опять, сколько можно. Я не целилась. Я… я не знаю. Может быть, в сердце, может быть, в живот, какая разница? Она все равно не вернется. Совсем не вернется. Давай не будем об этом, хорошо? Альбри не успокаивается – он все вышагивает и даже бормочет ругательства под нос («Чокнутая сучка, нужно было добить»). Я допиваю чай и смотрю на манжеты – конечно, я переодела платье, но мне так и кажется, что оно в крови. Она сама виновата, – говорю я себе. И это во благо Рода – Дракканты не заслуживают, чтобы там стояла сумасшедшая или ее наследники. И Альбри прав – она всегда была такой… взбалмошной, сумасбродной, она могла передумать в любой момент, заявить, что принимает права… – Милый, – шепчу я жалобно. – Давай поговорим о другом. О нашей свадьбе… о моем празднике… Он улыбается – как я люблю его улыбку! – и целует мне руку, и садится рядом, и из моих рук пропадает дрожь. Мы обсуждаем – какие сорта мороженого подать на мое двадцатилетие, и пригласить ли троюродную тетушку Синильгу, и он ни за что не соглашается признаться – какой приготовил мне подарок, а мне этого так хочется! И когда я вижу его рядом – такого статного и сильного, с прекрасными рыжими усами и синими глазами – я не боюсь. Я даже на час или на два перестаю думать о том, что будет дальше. Когда за ней придут. Те, из питомника. Она ведь должна была им сказать, куда уходит, и значит – нам нужно будет их запутать, так, чтобы они не догадались. Мы готовы, мы уже давно обдумывали – что скажем и сделаем, если их будет двое или трое, или если придет кто-то один… тут главное – потянуть время, потому что это так огорчительно, что я отправила ее в портал живой. И я даже не уверена, что попала в сердце. Поэтому все слуги предупреждены, что я сильно занята, ко мне ни в коем случае никого нельзя пускать до вечера – это очень просто, но это нам поможет, потому что к вечеру-то она наверняка умрет. Это прекрасный кинжал-артефакт, так сказал любимый. Мы заставляем себя пообедать – я и Альбри, и все болтаем о разных пустяках. Потом идем смотреть ткани, выбирать убранство зала на свадьбу… И конечно, они приходят – раньше, чем я ожидала. Вернее, он. Вернее, ко мне приходит один из наших привратников, все никак не запомню, как его там. И говорит, что перед воротами стоит человек, желающий немедленно со мной поговорить. Потом привратник вручает мне записку. Аккуратные острые буквы: «Дайте мне проговорить с Мелони, или я отыщу ее сам. В сопровождении Следопыта и Службы Закона». Альбри, конечно, сразу же вспыхивает, когда слышит такую беспардонность: – Дружки твоей кузины, как один, лишены хороших манер. Его следует просто выпихать взашей! – Альбри, это не получится, – шепчу я, протягивая ему записку. Р. Нэйш. Ужасно, просто ужасно: говорят, он безумный, говорят, что он убийца… И мы не ждали его: те, кто собирал для нас сведения, рассказали, что он сейчас не в питомнике, а где-то ведет поиск в лесах, и я еще и радовалась… Боги! – Ты же говорила, они враги?! – шепчет Альбри, и я понимаю, что он сейчас сделает какую-нибудь глупость. И вздыхаю, и говорю себе, что надо быть сильной. Ради любви приходится быть сильной. – Ох, Альбри, эти информаторы иногда такие врунишки! Я посылаю ему улыбку и стараюсь вселить в него часть моей уверенности. Беру за руку, шепчу: – Я поговорю с ним. – Я тебе не позволю… – Альбри, не вмешивайся, ты все испортишь, – я сжимаю ему руки. – Ты совсем не умеешь врать. – …не оставлю тебя наедине с этим…! Ах, как весело и страшно! Говорят, этот Рихард Нэйш – красивый мужчина. И обходительный. Я слышала о нем от вдовы Пуррент – ей как-то пришлось вызывать группу ковчежников, и она осталась под впечатлением. Не знаю, правда, как это сочетается – с сумасшествием и тем, что он убийца… Вот интересно: может, Альбри меня ревнует? – Не бойся, он ничего мне не сделает… – Альбри нужно отослать, он может все испортить. – Иди туда, к порталу. Если вдруг у меня не получится – я отведу его туда, скажу: она упала случайно… – А потом? – А потом – увидим. Альбри все не хочет отпускать мою руку, шепчет: « Если он только посмеет хотя бы угрожать тебе…», потом целует на прощание и бежит к черному входу. Я отдаю привратнику приказание – впустить и провести гостя. И иду встречать его, набрасывая накидку из меха йоссы и надевая самую лучшую маску прелестной дурочки: голубые глаза распахнуты, бровки приподняты, щечки горят: – Вы Рихард Нэйш, да? Неужели тот самый? Великий варг, да?! Он скромно улыбается и тихо заверяет, что нет, о величии – это большей частью слухи. Просто красавчик: чуть повыше, чем Альбри, чудесные скулы, светлые волосы собраны в хвост – так на юге носят. Глаза, кажется, голубые, он их так мило прячет за ресницами. И сразу видно, что не чета кузине: хотя бы сообразил одеться в парадное для визита. Светлый костюм, поверх – подбитый мехом плащ: южане всегда слишком тепло к нам одеваются на север. – Боги, мне ведь просто не поверят, что я вот так, вживую… Входите же, пожалуйста. Про вас рассказывают такие вещи… ой, я совсем забыла отойти с дороги, мне всегда говорили, что я жутко невоспитанная. Скажите, вы ведь выпьете чаю? Прошу вас, хотя бы десять минут, я почту за честь… – Может, в другой раз, – он дарит мне полную обещания улыбку. – А пока мне нужно поговорить с Мел. Срочно. Где она? – У вас к ней какое-то дело? Вы всегда можете оставить записку… Я чувствую, что улыбка начинает отклеиваться от губ, и глаза слезятся. Ничего не получится. Совсем ничего не получится. Мне вдруг становится страшно. – Между прочим, вы были довольно неучтивы в своем послании. Вы как будто обвиняли меня в чем-то… Ах, нужно было вам раньше сказать это. И вы не хотите исправить эту неучтивость – я всего лишь пытаюсь проявить гостеприимство… – О, я готов искупить все свои неучтивости, – у меня слабеют колени от его тона. А он все не движется с места. – После разговора с вашей кузиной. Ваш привратник сказал, что она вошла сюда. Но не вышла. Правда, странно? – Через эти ворота? Ну, конечно, она не вышла, это же Мелли, она прекрасно знает тут все пути и все ворота! И дырки в ограде – ох, сколько раз она сбегала в детстве, если бы вы знали! В деревню или в леса. Я только хочу сказать, что мы с ней побеседовали совсем немного – ну, вы же знаете Мелли, ей полчаса с человеком уже много. Потом она сказала, что найдет дорогу сама – неужели она заблудилась? – Госпожа Венейг. Он говорит тихо, и голос как бархат, но сердце начинает стучать просто бешено. – Ваша ложь выглядит неубедительно. Как и ваша маска наивной прелестницы – она слишком… типична. Поэтому вам лучше оставить то и другое. Я спрашиваю в последний раз – где Мелони Драккант? Теперь он смотрит прямо на меня – и я вижу, что глаза у него все будто в синих разводах, а взгляд – холодный, прямой и острый. «Не получится, не получится, не получится», – стучит в висках, и я пытаюсь заслониться, чтобы не видеть, как он смотрит на меня. – Потому что если вы мне не ответите… я даже не буду прибегать к Службе Закона. Достаточно будет моих скромных способностей варга – вы знаете, какое чутье у алапардов, которых вы тут держите в зверинце? Двое, правда? Хотя для поиска следов сгодилась бы и гарпия. Взять след пропавшего человека относительно легко… а уже потом я свяжусь со Службой Закона. Вы хотите этого? Все слова о том, что это противозаконно, это насилие – вылетают из головы. Этот человек сделает то, что говорит, он точно найдет вир, а потом… потом… – Прошу вас… – Я дал вам шанс ответить. – Прошу вас, он убьет меня! Я даже сама поражаюсь – насколько это естественно получилось. Отчаяние. Дрожащие губы. Наверное, от страха. Этот человек – варг неограниченной силы, даже если он не найдет ее, он может поднять шум, вызвать законников – а тогда что подумают соседи… Мне очень страшно. А он стоит и ждет, чуть приподняв брови. Пока я глотаю слезы. – Я… я расскажу, – шепчу я, всхлипывая. – Только… не здесь. Пойдемте… не нужно, чтобы он видел. Прошу. Я отведу вас, я все сделаю… только помогите. Я спускаюсь с крыльца, беру его под руку, веду в сторону сада и вся трясусь. Самая лучшая маска – те чувства, которые действительно испытываешь. Это так странно – пытаться показывать, что скрываешь страх, как будто и правда скрываешь страх… – Он… сказал мне вас спровадить… или провести в дом, напоить чем-нибудь со снотворным… – Он? – тихо переспрашивает господин Нэйш. – Мой жених. В поместье его слуги… шпионы. Я… не знаю, что делать. Мимо ковыляет Дерри – садовник, который был еще тут при бабушке, но я испуганно замолкаю: шпионы всюду. Кажется, господин Нэйш верит. Они все верят, когда ты плачешь. И когда ты просишь помощи. А я очень хорошо умею то и другое – у мамы от моих слез прямо сердце разрывалось. – Расскажите мне все, – слышу я голос над своим ухом. – Где Мел? – Это… это все Альбри. Он все хотел отомстить ей… за ту историю, семь лет назад… И он сказал мне, чтобы я пригласила ее. Боже, никогда не прощу себя за то, что я ее не предупредила! Она приехала… мы поговорили, я рассказала ей историю, которую Альбри выдумал… а… а она все спрашивала: что со мной, почему я какая-то не такая… – Дальше. – Я отвела ее, куда он мне сказал. За… захлопнула дверь, а потом там были… крики. Альбри сказал: теперь она получит по заслугам… я… я просила его не делать так, но он как будто не в своем уме, мне так страшно, я никому не могу рассказать… Я ссутуливаюсь, чтобы казаться более жалкой. Ну вот почему я такая пышечка? Хрупкой и надломленной показаться все равно не выйдет. – Она жива? – Да, то есть… я не знаю. Я ничего не знаю, господин Нэйш… Рихард… прошу вас, будьте осторожны. Он очень опасный человек, и я себе не прощу, если еще и вы… Я путаюсь в словах, разрываю кружево пальцами. Да, да, так, жестокий жених, перепуганная девушка-сирота в его полной власти. Этот варг верит мне, я знаю. Надеюсь только, мой милый там наготове. Мы идем через лес по все той же дороге, уже почти пришли. Получится ли у меня – как с Мел? Выхватить кинжал, ударить, может, кинуться на шею… нет, не надо, так два раза не везет. И он настороже. Даже притом, что я все время болтаю: – …он может вернуться с минуты на минуту, я же даже не знаю, куда он уехал, и тогда мы пропали. Прошу вас, не ходите туда, мне страшно… Но он, конечно, идет. Так быстро. Дверь на себя, скользнуть внутрь… дальше я вижу уже через щель в двери. Рев виверри – большого, дикого, он сидел в самом углу, и в клетку-то с трудом помещался, а тут милый дернул магический засов – клетка открылась, и он сразу кинулся на добычу. И сразу остановился: конечно, это приказ варга… Варга, который ушел в сознание животного и стал беспомощным. Вот взревело пламя и высветило комнату – это Альбри с другой стороны нанес удар магией. Только пламя почему-то обходит фигуру в белом – может, у этого варга защитный амулет от огня? Виверри перестает рычать и, кажется, падает, а этот Нэйш быстро шагает туда, где стоял Альбри… шаг, два, три… На четвертом я наношу воздушный удар. Самый простой – чтобы подтолкнуть. И он вдруг срабатывает: миг Рихард Нэйш балансирует на краю портала, потом с хрустом проламываются остатки легких досок, и он исчезает. – Альбри, я так испугалась, – шепчу я жалобно. – Потуши пожалуйста пожар. Тут такой беспорядок. Теперь нужно подготовить привратника и слуг – что делать, когда явятся остальные. И, пожалуй, выпить чаю с мятными пирожными.
