Текст книги "Ковчег для варга (СИ)"

Автор книги: Steeless

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 49 страниц)

Гриз Арделл остановилась в дверях, оглянувшись на своего напарника.

– Думаю, я тут немного задержусь, – непринужденно сказал тот, и от этой непринужденности выстыла комната. – Совсем немного. Небольшая беседа о методах воспитания, а? О, и все эти вопросы по поводу опеки – нужно же их кому-то улаживать, Десмонд так сердится, когда бумаги не в порядке… Арделл со свистом втянула воздух сквозь зубы. – Не насмерть, – предупредила сухо. – И держи себя в руках, будь добр. Он улыбнулся в ответ светлой улыбкой, будто говоря: «Ну, конечно, ты мне что же, не веришь?». И хозяйка так и запомнила ее – эту улыбку в сочетании с морозящим, пустым взглядом. За миг до того, как Гриз Арделл повторила: «Да идёмте уже!» – и она покорно шагнула вслед. – Да, так вот и получилось, что я тут, – вздыхает Ида. – Две недели уже, да. На кухне вот помогаю, хотя и не сказать, что местной кухарке помощь нужна… А Эски уже с виду и здоров, только вот боится он всех – ох, как боится! Чуть что – под кровать забиваться и в голос кричать. Нойя эта… которая Аманда… она его вылечила, кости срастила, да зельями своими поила. А лучше все не становится. Ох, горе… ой, что ж это я, каша подгорит! Я помогаю оттащить с огня кастрюлю, из-под крышки которой так и лезет ароматный парок. Спрашиваю тихо: – Так, стало быть, ты здесь и собираешься остаться? – Наверное… – бормочет Ида, и снова пытается спрятать руки – куда угодно, под фартук, в груду овощей, в муку… – Может… не знаю я. И боязно – ну, это ж варги, про них слухи ходят знаешь какие! И нойя у них тут, и эта… как ее, орет громко… Мел, во… Странный народ, словом. А только и сынка жалко оставлять, и, вроде, со всеми они тут по-доброму. – А муж и другие сыновья как же? – Видала я мужа, – бормочет Ида чуть слышно, – с неделю назад. Вещи еще собирала… Вздохнуть боялся, слово вымолвить. И руки трясутся. За неделю на десять лет постарел. И жалко же его – человек-то неплохой… только уж суровый иногда… Но сын-то тут, как его оставить? Такое вот горе. Иногда так уж и думаю – чего они такими урождаются? Да, говорят, никто не знает. А у тебя же тоже… сын? – Да, – говорю тихо, не поднимая глаз. – У меня тоже… сын. Больше сказать ничего не успеваю: в кухню влетает кухарка Фреза, про которую Гроски высказался так: – В общем, представь себе, что старушка одержима духами семи суровых мужиков. И смирись. – Чего расселись, оболтусы-лежебоки, трех единорогов в дышло? – гаркает мелкая, седенькая Фреза с милыми кудряшками. – Разговоры разговаривать вздумали? Мелт – рыба сама себя выпотрошит быстрее. Кто кашу спалил, а?! Чую, подгорает! С Фрезой на огромной кухне тут же становится тесно, шумно, я только успеваю таскать кастрюли, резать, подкидывать дров, ощипывать птицу. Ида месит тесто, режет овощи. Скворчат сковороды, сердито ворчит в каше масло.

И не до разговоров.

– Так, – хлопает кухарка в сухонькие ладошки. – Ида, с пирожками еще поможешь. Мелт, иди расставляй тарелки, ложки раскладывай, будем кормить ораву. Киваю, выхожу через полутемный коридор в столовую. Уже знаю, где посуда – в отдельной комнатке. Расставляю, стараясь не дрожать руками и помнить: так, вольерные и прочая обслуга едят во вторую смену, кто-то на вызовах, кто-то ест в малой столовой… а сейчас, значит, будем кормить ораву. Так что нужно восемнадцать приборов. На учеников. На варгов. На тварей.

* *

Иду по коридору, отворачиваясь от зеркал. Останавливаюсь иногда: надобно вспомнить – куда свернуть.

Какой путь выбрать.

В этом поместье заплутать – раз плюнуть. Старый господский дом, поговаривают, даже строил кто-то из предков Хромого Министра. Шестой день здесь, а вместо уборной так и влезу случайно то в кабинет к местному заместителю – значит, к Гроски – то еще в целебню, к этой нойя, а то в пустующую комнату. Самое паскудное – это уж если вынесет в зеркальный коридор. Он длинный, пыльный, с разбитыми зеркалами, которые вечно показывают черт-те что. Меня вот не показывают. Мелт Колорм, который держал лавку в маленькой деревушке Айлора, был мужиком что надо: борода лопатищей (дочка любила бантики в ней завязывать), плечи широченные, и седых прядей на черном две-три, да и брюшко изрядное. Этот – ссохшийся и почти седой старик, борода чуть видна и только она и чернеет чуть-чуть. Лиоде бы не понравилось: сморщила бы нос, загоготала: «Что иссох, будто моих пирогов в жизнь не пробовал?!» Зеркала – колдовские дряни, над которыми точно ворожил кто-то из предков Хромца. Они показывают то, чего нет. Лиоду – краснощёкую, хохочущую, грозящую ухватом. Дейрик играет с младшей сестренкой, легко подкидывает на руках – глянь, отец, какой я вымахал, пусть и без магии остался – скоро подковы руками гнуть буду! Мелкая верещит и заливается радостным смехом. Потом в зеркале будто бы мелькают отблески алого – может, закат сочится из окон, а может – это зарево пожара. Горящего дома. Моего горящего дома. Или кровь твари, которая с разбитой головой вытянулась на траве. Или это мои руки – изгрызенные и окровавленные, шрамы до сих пор не все сошли, нойя говорила – сведет, только я-то ей не дам, а то еще забуду. Запах крови и пепла щекочет нос, лезет из памяти. Снова сбиваюсь с дороги: куда повернуть? В ушах – вопли. Бабы, когда увидели, как заполыхал дом, сбежались со всей околицы, разорались: «Ай, беда, беда, тушите, кто у нас по воде?» «Мелт, что случилось-то, твои, что ли, были там?!» Я стоял. Думал: нужно пойти за лопатой, похоронить зверя. Прах Лиоды и дочки потом предам воде, по традициям. А пока что – яму… яму. – А-а-а-а! – голосили бабы и ломали руки. – Тушите, тушите! Мальчик-то, мальчик, какой молоденький… говорили – охотника вызвать, алапард тут шастает, людоед! Детей, детей прячьте! – Сказала – алапард, да то виверри был, видишь – дом горит! Потом кто-то побежал прятать детей. Кто-то ударил холодом и водой, гася пламя моего дома. Потом истошный вопль донесся с другого конца деревни: «Алапард!!» И по улице, целя в людей, пронеслась рычащая, бешеная молния. Прошла сквозь дома, пробив дыры. Потом говорили – сначала он вышел на коровье стадо, перерезал всех в несколько минут, рвал и терзал, настигал разбежавшихся, пастуха зашиб в самом начале. Потом кинулся на звуки голосов, прошиб несколько курятников, не оставил ничего живого, и потом уж понесся по улице… Остановился. Стоял – пена падала хлопьями с разинутой пасти. Раздувались ноздри, лезли из орбит глаза, налитые кровью. Потом зашатался, будто веки отяжелели. Упал, улегся. Бабы, которые не кинулись врассыпную, – те перестали орать. Зашептались: «Спит, может… огнем бы его или стрелой…». Я опомнился, мотнул головой, отгоняя одурь, не глядя на вторую тварь, мертвую. Нашел в траве отброшенный топор. Уже почти дошел до алапарда, когда услышал: – Не трогайте. Двое стоят перед глазами. Девушка с сединой в каштановых волосах, с кнутом на поясе. Запыхалась, торопится. Высокий охотник в охотничьей куртке и с таким взглядом, будто решил меня на части разобрать. Идет за ней не торопясь, из глаз пропадает синь. «Варги…» – дохнула толпа бабенок, которая опять собралась у моего бывшего дома. – Не трогайте, сейчас он неопасен, – повторила она, подходя. – Я Гриз Арделл. Что здесь случилось? Ты – лгунья, – подумал я еще тогда ни к селу ни к городу. Гриз Арделл, глава питомника «Ковчег» – легенда. Про нее сказки слагают – и о том, что ей, будто бы, древние драконы повинуются, и что ей все звери подвластны, и что она по другим мирам ходить может. Я дочке еще рассказывал… Легенды не ходят в клетчатых рубахах и с кнутом на поясе. Легенды – древние, величественные, все знают, слово скажут – в сердце унесешь. Эта… – Кровная месть или контроль? – тихо спросила она своего спутника, кивнув на алапарда. Тот качнул головой. – Кровь варга. Она нахмурилась и пошла к дому… тому, что от него осталось. Мимо меня, и мне тогда подумалось еще: топор в руках, она сейчас поравняется, потом спиной будет… Сдержался, не стал оглядываться. Кажется – она там кинулась бегом к мертвой твари, которая растянулась на траве. Потом подоспели бабенки, загомонили все хором: «Что вы всё… не трогайте, не трогайте! У Мелта этот зверь сына убил, видите, голову-то ему… да жонку-то с дочкой тоже угробил! Да отсечь башку этой твари, да и все!» «Да самого его этот гад чуть не загрыз, едва человек отбился!» «Что случилось, что случилось… уж неделю как видели эту тварь у деревни, а дебилы криворукие – охотнички наши…» «Неопасен вам? А чего-то вы тут распоряжаетесь?» Я стоял с опущенным топором. Не оборачивался – не на что там смотреть было. Варг напротив меня – Рихард Нэйш, этого я узнал сразу – остался стоять со мной лицом к лицу. Изучал – смотрел на мои окровавленные, изодранные, искусанные руки, на пальцы, которыми я сжимал окровавленный топор, на разодранную рубаху, исцарапанное горло… Потом взглянул в глаза – миг или два, и с меня будто кожу содрали, я увидел этот взгляд опять – взгляд твари, стеклянный, хищный, следящий. Не сбежать, – подумалось. Он отвел взгляд – наклонился над алапардом, беспечно подставив мне затылок – а я так и не мог двинуться, все стоял. Не мог собрать с мыслями – решить, куда идти, что делать. Потом вернулась Гриз Арделл – я почувствовал ее руку на плече. Она заговорила мягко о том, что ей жаль… что они пытались успеть… и «питомник постарается помочь вам хоть чем-нибудь, господин Колорм», и о том, что мы поговорим, но только когда я захочу, потому что нужно выяснить, что здесь случилось… Тогда я шевельнулся. Вспомнил – что собирался раньше говорить, когда народ сбежится. Выдавил высоко и сипло: – Там… яму нужно. Зарыть… похоронить его. В яму… в землю. – Да, – согласилась она тихо, – мы поможем с погребением. Не беспокойтесь. Потом она перекинулась несколькими словами с напарником. Я слышал только: – Мальчику не помочь уже… кровь убрала… похоже, правда – кровная месть, непонятно только – почему дом загорелся, у женщины – дар Травника… дочка – шесть лет, недавно посвящение, Воздух… – Там… – сказал я, хватанув воздуха и вспомнив все окончательно. – Там был зверь. Я пришел, а жена и дочка уже всё… Кинулся на меня, я отшвырнул как-то… Огнем по нему ударил, только он увернулся. Это тогда дом загорелся. А он сбежал… потом. Сына когда убил – не знаю, не видел… Она все держала меня за плечо, и я почти поверил: все, кончилось. Только яму бы теперь, а так – кончилось. – Правда? – донеслось до меня потом. Мягко, вкрадчиво. Варг наконец насмотрелся на алапарда, теперь выпрямился и опять стоял напротив. Голову наклонил – давай, мол, что еще скажешь? – У вас, кажется, топор в крови, господин Колорм. Вы, конечно, им защищались от зверя? Отчаянная борьба, верно. Все эти ваши раны. Странно, что на алапарде не осталось ни царапинки, правда? – Моя кровь, – проглотив что-то мерзкое, колючее в горле, заговорил я. Заставил себя смотреть ему в глаза. – Наверное, это моя… на топоре. Может, я… по нему и не попал, или… их было двое… Пальцы Гриз Арделл сжались на плече. Мои – на топорище. Вопрос – кого сперва – отпал сам собой. – Ах да, ваши раны, господин Колорм, – продолжал бархатным голосом Рихард Нэйш. – Не очень-то похоже на раны, которые мог бы нанести алапард. Тебе бы лучше быть поосторожнее, Гриз: похоже, господин Колорм только что убил своего сына. Я не дал ему договорить – последнее слово он вымолвил, когда топор уже летел ему в лицо. Только под острием вдруг оказалась пустота, а потом я почувствовал удар под дых, и меня согнуло и скрючило. Кисть вдруг выкрутила острая боль, так что я разжал пальцы на топорище. И все равно хрипел и рвался, даже когда меня уже опутали веревками – достать, придушить тварей, не его, так ее, потому что они все такие же, все такие, все… Это-то я понял, уже когда дожидался суда. В той камере, куда меня кинули, у меня было время, чтобы подумать. И я все вспоминал пустые глаза Лиоды, ее растерзанное горло, да сломанную шейку дочки. И мерил шагами камеру в ожидании Рифов, и выходило – они такие все. Как мой Дейрик, сын… зверь. Она приходила ко мне, и я рассказал ей все. Как возвращался с товаром к себе домой, услышал то ли крики, то ли рычание, потом увидел в доме тела жены и дочки. Успело мелькнуть в голове – «грабитель», и топор я подхватил – чтобы если что не надеяться на Дар… А потом на меня из соседней комнаты кинулась тварь, которая была моим сыном. Визжа и рыча, потянулась к горлу – когтями, зубами… Я закрылся руками, а она начала их рвать, и я видел этот взгляд – остекленевший, жестокий взгляд хищника. Изловчился, отшвырнул. Он зашипел и приготовился кинуться снова – и тогда я ударил огнем, но он рванулся, отскочил – люди так не прыгают – так что я подпалил ему только рубаху. Выпрыгнул во двор. А я подхватил топор и побежал за ним. И когда он опять на меня прыгнул – я был готов и сшиб его с ног. Потом бил обухом, пока он не затих совсем. Тогда только поднялся. Отбросил топор, подумал: сейчас прибегут, надо что-то сказать… Правду: что тут был зверь, а мой сын умер. – Дейрик такого сделать не мог, – говорил я, сидя в комнате для свиданий. – Он был добрым парнишкой у меня. Тюфяком малость, ленив был… но такого не мог. – Ваш сын был варгом, – сказала она в ответ. – Иногда Дар не проявляет себя годами. Затем случается первый всплеск. У каждого по-разному. Неизменно одно – обычно варг сливается разумом с каким-то животным. Это может быть опасным: сознание может уйти… варг может не найти дорогу назад. Но самое страшное – это если он отдает контроль. Не вкладывает достаточно воли… и оказывается под контролем у животного. Я видела такое с фениксом и с единорогом – это не так страшно. Но возле деревни оказался голодный алапард, и первый всплеск Дара пришелся на него. Ваш сын не был виноват в том, что произошло: он не был опытен, не мог остановиться… Алапард оказался испуган вторжением в свой разум и попытался защититься. Передав свою ярость. Желание избавиться от чужака. Убить… «Обратное слияние, – сказала она после того, как мужчины селения начали меня опутывать веревками. Я дергался, не чувствуя запястий, которые она захлестнула кнутом после второго моего рывка. И чуть не пропустил следующую фразу: – Он не понимал, что делал». – Ваш сын не понимал, что делал, – твердила она, приходя ко мне в тюрьму и хлопоча за меня. – Он не был собой в тот момент. Слияние было слишком стремительным. Мы ощутили всплеск почти сразу и почти сразу отправились за варгом, но не успели все равно. Вы тоже не виноваты в его смерти. Он не остановился бы сам. Я постараюсь сделать все возможное… Она сделала все возможное, а может, и больше – и я не дождался Рифов. Она сказала, что жену и дочку погребли с честью, и что я могу выбрать для них строчки в Книге Утекшей воды. Она даже показала мне – где зарыли… зверя. Сказала: варгов предают земле, подвела к холмику, усаженному лиловыми бессмертниками… Я кивал. Стоял над холмом, под которым лежала тварь, убившая моего сына. Отдавал какой-то долг, хотя какой твари нужен долг, я не понимал. Думал – смогу ли сейчас убить вторую, которая стоит рядом со мной. Наверное, нет: при ней кнут, если только бить внезапно. И потом, ведь их же много. Она еще потом говорила. Рассказывала о варгах, об их работе, о том, как они находят ребятишек – на ярмарках, среди нищих, в лечебницах. Помогла деньгами, сказала – обращаться, если вдруг что-то нужно… Я все кивал, благодарил, думал – нужно оказаться подальше от нее, а то она учует, унюхает, узнает – о чем думаю. Что такие не должны ходить по земле. Таких нужно – в ямы. В деревню я не вернулся. Ходил по знакомым, которые не успели отвернуться. Сбережения тратил, какие были не дома. Выспрашивал осторожно: кто что знает про этот питомник? Сходил даже в Гильдию Чистых Рук – чтобы поделились информацией. Узнал, что тварей там сейчас – два десятка, а почти все – ученики. Кроме них – несколько магов, да еще прислуга и вольерные. Да еще есть те, которые в Вирских лесах – там отдельная база и отдельная группа: твари, которые уже закончили обучение. Потом я узнал то, что меня обрадовало: руководит группой Рихард Нэйш, а в питомнике он бывает наездами. Повезло так повезло: что делать с этим – я так и не понял. Понял только – что он настороже. И что мне с ним не справиться. И что в случае чего – он достанет меня из-под земли. Впрочем, это он сказал мне сам, еще в деревне. Гриз Арделл отправилась рассылать куда-то баб: за конвоем, за старостой, за урядником, за мужиками – чтобы похоронить тварь… крикнула по пути: «Смотри, чтобы местные не лезли». Местные не лезли, так что мы остались одни: я, хрипло воющий и извивающийся в путах – не от боли, от сожаления, что не удалось дотянуться… И он – стоящий рядом с алапардом и глядящий в сторону пепелища, которое было моим домом. – Знаете, господин Колорм, сочувствие… не по моей части, – услышал я потом полушепот. – Но могу дать вам ценный совет. Когда вас освободят – как следует подумайте, как распорядиться свободой. Говорят, шансы неисчерпаемы – может быть. Но если вы вздумаете за что-нибудь мстить варгам или госпоже Арделл – у вас не останется ни единого. Надеюсь, вы услышали и поняли. Тогда в голове у меня был черный туман, и я не услышал, представлял только – как бью топором то одну тварь, то другую. Понял уж потом – в своей камере, где было время. Он говорил о том, что Арделл вступится за меня. И что меня оправдают, и о том, что будет после… о том, что будет сейчас. Там я тогда и понял – что все они одинаковы. Что Гриз Ардел прячется за этой своей легендарностью, и за теплотой тона, и за сочувствием в глазах. Скрывает стеклянный, леденистый взгляд твари (кажись, мне даже удалось его углядеть… раз или два). И что мне тоже придется прятаться – если вдруг хочу с ними расправиться. Потому что никто из них – из этих, с чистыми ладонями, с печатью зверя (многих зверей?) внутри – никто из них не должен ходить по земле. Свободой я распорядился правильно. Сестра звала переехать к ней в Тильвию, чтобы «забыть и начать сначала, тебе ж за сорок только» – я кивал, обещал… готовился. Смотрел на племянников – девяти лет и семи. Думал: вот там, в питомнике, берут таких. Обращают в тварей, которым нет названия. А надежда-то вся на тебя, Мелт Колорм, тебе уж как-нибудь придется делать – чтобы они не вывелись и не расползлись, плодить таких же. И потом я подготовился. Через Гильдию действовать не стал – мало ли… у этого, Нэйша, могут быть свои осведомители. Отправился к нойя-ведунье, о которой ходили слухи среди поставщиков. А уж она мне всучила маленький бутылек, в котором была вода. – Нет вкуса, нет запаха, нет цвета, – шептала нойя и посверкивала в полутьме золотым зубом. – Яд для врагов. Падут, как увядает этот цветок: лиши корней – и к ночи нет его. Яд для врага, да… – Не для врага, – сказал я тогда, крутя в пальцах нежную маргаритку. – Для тварей. И потом еще неделю пытался забыться по кабакам. Спускал оставшиеся деньги – опускался, значит. Потом явился в питомник. Рыдал в кабинете у Арделл. Говорил: в жизни не стало смысла, все потерял, не могу – родные перед глазами стоят, не уходят. Просил дать мне шанс, потому что – вдруг смогу что сделать для таких ребят, как мой Дейрик. – Чтобы с ними – не так… – шептал я, захлебывался и морщился: разило от меня страшно, сам чувствовал. – Чтобы хоть с кем-то – не так… А я понимаю – толку от меня… с огненный даром... но если хоть что-то могу… Мне говорили – она часто вот так берет и пристраивает людей. При питомнике всегда требуются руки. Она молчала недолго – минуту. Мне уж подумалось было: просвечивает взглядом, как этот Нэйш, ищет подвохи. Подумал еще: что во мне-то можно увидеть, кроме боли и похмелья вчерашнего? Оказалось – просто смотрела с сочувствием. – Хорошо, – сказала потом. – Я передам вас в подчинение своему заместителю – Лайлу Гроски. Он найдет вам комнату и дело. «Тысячи, тысячи дел» – эту присказку я уже успел как следует выучить за шесть дней здесь. Лайл Гроски (оказался отличным мужиком, могли б стать друзьями, если бы не то, зачем я сюда явился), как только узнал, что в прошлом я торговал – высказался кратко: «Боженьки, да неужто меня возлюбил кто-то в небесах?» И потом сразу пошло: сравнить цены на корма, переписать поставщиков, разобраться с качеством, с количеством, глянуть – где и почем лекарственные травы, свести знакомство с местными торговцами. Еще я приглядывал за сооружением новых клеток, в свободное время вот на кухне помогаю, а то еще к вольерам наведываюсь… Хорошо. Мысль прыгает – острая, впивается зубами, под кожей застревает. Поворачиваю ручку – когда я успел дойти до своей комнаты? Когда и свернул-то? Мысль пугает до озноба, до стука зубов. Я мечусь по комнате, пытаясь вспомнить – куда запрятал пузырек, потому что они сегодня все здесь, все восемнадцать, на вызов сегодня ушли Кани и ее муж – обещали вернуться к вечеру, значит, Фреза будет занята с их дочкой, а обед буду разливать я… Потому что мне нужно скорее, потому что еще два, три дня – и я не смогу. Она заладила являться ко мне вечерами – эта Арделл. Сперва расспрашивает – как прошел мой день, потом про свои дела рассказывает. Про питомник, про учеников. Вспоминает их истории – откуда кого в питомник взяли, как у них обучаться получается. И я, вот, вроде, понимаю, что она делает – это она меня приручает, специально, вроде как своих алапардов или виверри. Только как-то поневоле – возьмешь и разговоришься, начнешь вспоминать то детство, то вот жену с ребятишками. И постоянный червяк в сердце вроде как отползет, перестанет точить, будто – не было твари, будто они где-то там все втроем меня и ждут. Бутылочка – завернутая в шарф – наконец-то находится. Вокруг нее обвился засохший цветок. – Надо идти, – говорю я себе. Обед уже скоро, да и остальное, что нужно, я тоже приготовил – нойя там отвлечь, Мел эту, которая Следопыт – она помешать может… Скоро Фреза начнет колотить поварешкой, заголосит на все поместье: «Обед, растудыть! Жрать, неуемные!» Пора. Только вот я сижу на постели. Губы кусаю, сжимаю пузырек – хоть бы не раздавить. Слезы стекают в поседевшие усы – как представлю. Воображу. Вот они заходят в столовую. Здоровяк Эв – вечно первым на поесть несётся. Машет рукой, улыбается: «Драсьте!» Мелкая Кейли – долго взахлеб мне рассказывала: «…значит, поняла, варг я, чего уж там, раз уж мозгами соединяться со зверями умею. А, стал быть, место мне вот прям здесь. Ну дык, и пошла я вот прям сюда, а мне тут: так ведь наши-то там за тобой на другом конце Кайетты гоняются! А я грю – чо они за мной гоняются, ног у меня нету, что ли? Значицца, показывайте мне, который меня тута учить будет, а?!» Злат – этот из нойя, вечно чумазый и вечно вороватый – управы на него нет… Йон – заикается, глаза прячет, говорят – неладно с парнем, как соединился в первый раз с домашним кербером – так чуть вытащили. Вот теперь робеет все, вздыхает, матери письма пишет. Кайл – этот деловитый, вечно ходит хвостом за Мел-Следопыткой, от вольеров его не прогонишь – с молодняком всё возится. Приходят, садятся – по возрасту, или кто там с кем в друзьях. Новенькие часто с новенькими, кто постарше – с теми, кто уж и на вызовы сам ходит. Садятся, машут, обсуждают: а что на обед? а что на обучении будет? а кому что родители пишут? а говорят, кого-то направят на практику в Вирских лесах – ну, держитесь, там же Нэйш… Тибарт будет хорохориться, рассказывать: да я уж там побывал, да ничего особенного (каждый раз подробности все ужаснее, а позы – все небрежнее), Лотти будет хмыкать, Дайна – скромная, стеснительная, руководитель практики – молчать и чуть-чуть улыбаться, когда Тибарт опять начнет заигрывать… А я буду стоять и смотреть, как они, перекидываясь шуточками, прихлебывают ядовитое варево. От которого их не станет к вечеру. И меня будут душить рыдания. Потому что об этой стороне я не подумал. Тварь в комнате неподалеку от моей слишком похожа на маленького мальчика. Эти все – слишком похожи на детей, подростков, юношей, девушек… Я уже сколько раз говорил себе: это они маскируются. У каждого из них внутри – зверь. Просто он пока что в засаде, а когда-нибудь выйдет на охоту, вот как с моим Дейри. У них не хватит воли, случится «обратное слияние», или что-то еще – зверь покажет клыки, и неизвестно, кто в этот момент рядом будет. Значит, я не должен им дать ни шанса. Ни одного шанса. Значит, нужно сегодня и сейчас – пока я не растворился в тысяче, тысяче дел, не врос в них душой, не сказал себе: всё ошибка, не вцепился в этот питомник, как в то, ради чего следует жить… Не стал одним из них. Вытираю щеки, говорю пальцам: не дрожать. Сейчас выйти. Сказать Фрезе, что справлюсь сам. Созвать всех на обед, опрокинуть пузырек незаметно в котел с супом, да еще не забыть набрызгать на жаркое – если вдруг кто суп не ест. Не выдать себя. Дать Иде отнести тарелку ее сыну… твари… Арделл позвать. Все. Только так. Может статься, я не достану всех. И не успею добраться до Вирских лесов и расправиться с остальными (я ведь так пока и не знаю – что делать с Нэйшем). Но это уж какой-никакой шанс.

Может статься – единственный шанс.

Поднимаюсь, выхожу из комнаты, сжимая в потной ладони пузырёк.

Второго шанса у меня не будет. Комментарий к Шанс для варга-1 Народ! Я действительно колебалась – выкладывать ли самый, наверное, мрачный, жуткий и депрессивный рассказ из всего цикла, в котором, к тому же, довольно мало сказано о животных, а весь акцент сделан на персонажей. Но потом все же решила и выложила, потому что:

1) люди могут быть иногда страшнее зверей.

2) здесь раскрываются важные моменты в развитии персов.

3) нужно же было дать шанс рассказу с таким названием.

И да, торжественно обещаю, что следующий рассказ будет легче, веселее, с развратом... тьфу ты, почти античность) А, да, античность скоро будет!

====== Шанс для варга-2 ======

ДИАМАНДА ЭНЕШТИ

 – Жратеньки, сладенький? – спрашиваю я у Сквора. Тот бросает хмурый взгляд и отворачивается. Он неприветлив сегодня, и его тоже терзают дурные предчувствия. Как меня.  – Вот уж это мне не светит, спасибочки кой-кому, – отзывается Лайл, проходя в лекарскую. – Мне б печенья на дорожку – высветилась прогулочка в Вирские леса. Там объявились эти чокнутые защитники животных – Милосердные, стало быть. Из вящего милосердия готовы освободить всех, кто там есть и повыпускать в окрестности этих проклятущих тварей.  – Ты сейчас случайно не об одном нашем знакомом? – мурлычу я и преподношу своему мужчине булочку с корицей, которая осталась со вчерашнего дня. Булочка удостаивается восторженного поедания.  – Не настолько проклятущих, – поправляется Лайл и ухмыляется. – Меня Мартена вызвала. Нэйш гоняет группу по дальним лесам – у них там какая-то история с неуловимой мантикорой. Вот Мартене и понадобится мое умение договариваться, а то в ее арсенале только один способ переговоров: «Спалить до головешек». Собирался было Мелта туда прихватить, только он как-то не пылает жаждой. Видать, вообразил, что я тащу его в когти к исключительному, а с ним… О да – я киваю и награждаю своего мужчину еще одной булочкой. Да… когда Рихард Нэйш решил три дня назад на час высунуть нос из своей глуши – наш новичок дрожал, словно лист трепетницы.  – Ты уж будь осторожен, пряничный мой, – говорю я и на миг прижимаюсь своей щекой к его. Мой мужчина бросает изумленный взгляд, но послушно говорит:  – Да я ж воплощенное благоразумие, ты же знаешь. Потом салютует мне булочкой и оставляет одну со Сквором. И с дурными предчувствиями – проклятыми летучими мышами, которые так и кружат с раннего утра, никак не отцепятся. В лекарской нет сейчас никого, но я все не могу успокоиться: перебираю травы, зачем-то ставлю котел с основой для универсального антидота, прохожу мимо кроватей, перебираю склянки с готовыми зельями. Сквор молчит и ковыряет столешницу клювом, будто хочет предречь мне, что обеда почему-то не будет. И точно, разделить трапезу с остальными не получается, потому что в лекарскую прилетает Йолла, запыхавшаяся и с отчаянным выражением лица. И дурных предчувствий становится больше.  – Аманда… там у Кекса уцепы! Просила, чтобы быстрее… И я хватаю малый кофр, а после поднимаю юбки и лечу вниз, за вихрем, в который обращается Йолла. Она едва не сметает по пути учеников, идущих обедать, и еще успевает рассказывать на ходу: поутру было все нормально… кормежка, уборка клеток как всегда… «а тут Кексик вдруг прямо криком кричит, мы с Мел к нему кинулись – а их, гадов, двое…»

Потом мы еще лавируем между клеток и загонов, я машу Гриз, которая, верно, тоже отправляется обедать… Может, прихватить ее с собой? Впрочем, на уцепов вряд ли нужно, варг здесь ничего не сделает.

Кексик – сдобный двухголовый кербер ростом мне до пояса – распластался в своем загоне, поскуливает, пытается дышать. Один уцеп висит у него на лапе – крупный, серо-перламутровый, в два кулака, ощетинившийся жвалами и иглами. Второй вцепился в горло, сжимает хватку. Мел бьёт по нему ножом, пытается просунуть под жала, только магического паразита так просто не возьмёшь: уцеп только скрипит панцирем и пытается захватить кинжал подвижным ядовитым хвостом.  – Т-тварь, – шипит Мел. – Пусти, с-скотина, все равно прикончу, Конфетка, где ходишь, давай этого сперва. Выдергиваю пипетку из флакона с узким горлышком. Мел отгибает ножом иглы, между которыми запрятан небольшой пятачок плоти уцепа. Капаю медленно – раз-два-три-четыре, не надо больше, а то он может умереть, и тогда уж точно никогда не ослабит хватку, этим они и опасны. Уцеп вяло шевелит хвостом, чуть расслабляет хватку – и кербер, взвизгивая, начинает рваться. Неистово крутит хвостом – будто собрался поднять им ветер. И даже, кажется, пытается петь, а не скулить, и не мудрено: сейчас он в эйфории, и хорошо, что Мел держит его, потому что через десять минут он сам не даст себя избавить от паразита.  – Сонное, сладенькая, – говорю Йолле. – Мы же не хотим, чтобы он разбудил нашего спящего, да-да-да? Мел удерживает кербера, ласково уговаривает его не дергаться, а Йолла быстро подсовывается под локоть, выхватывает из кофра «Тяжелые веки», быстрым движением брызгает себе на пальцы и проводит по глазам кербера – по всем четырем. Ай, молодец: сообразила, что обычное снотворное трудненько было бы влить в пасть. «Тяжелые веки» действуют медленнее, но успокаивается кербер почти сразу: глаза смыкаются, дышит спокойнее и реже, не так радостно молотит хвостом…  – Второго, – говорит Мел, раздвигая иглы на втором уцепе. – Ч-черт, от первого раза еще шрамы не сошли… Кексика подобрали неделю назад, когда он сам вышел к людям. Молодой, неопытный, только из щенков вышел, вот и напоролся на гнездо уцепа, и тот впился ему в бок. И мы с Мел делали то же, что сейчас: отогнуть иглы, четыре капли, потом подождать, пока паразит ослабит хватку, потом еще иглы отогнуть, еще четыре капли, еще подождать…  – Почуяли, наверное, что его уже раз кусали, – говорит Йолла, садится на корточки и гладит, гладит косматую голову. – Аманда, эликсир-то не готов еще, чтобы это отвадить? Яд уцепа – тот, что заставляет жертву впадать в эйфорию и разлагает внутренности, превращая их в питательный бульон – легко выводится. Обычное противоядие, да еще совсем немного особого настоя на скорлупе ночных скроггов да черном волчатнике – и нет следов уже на следующий день. Но уцепы – хитрее полнощной лисицы и не только впрыскивают яд, но еще и помечают жертву особым секретом, который пока ничем не смывается и не перебивается: на такую выжившую мишень твари бросаются со всех сторон, чуют издалека.  – Стараюсь, сладенькая, – говорю я, делаю жест Мел – пусть еще раз первому иголки отогнет, пора уже. – Пока что получается все то же: запах-то я перебить могу…  – Только от вони этого эликсира любой зверь сдохнет, – свирепо цедит Мел и переходит ко второму уцепу. – Откуда вообще тут эти твари взялись? Не так давно мы протравливали загоны, просматривали питомник, с Грызи и Пухликом тут вообще все облизали – ни следа этих…  – Так, може, из обучалки смотались, – говорит Йолла. – Ну, из коллекции, на которой наши варги учатся. Там же таких штук пять, да?  – Верно, медовая моя, – говорю я задумчиво, потому что сама учу молодняк варгов – что делать, если столкнулись с уцепом, какие у них привычки, сколько и какого зелья нужно на первых порах… И учить, конечно, лучше на наглядных пособиях, и потому у нас в крыле, приспособленном под обучение, есть маленький паноптикум тех неприятностей, с которыми предстоит столкнуться будущим стражам животных: от ядовитых растений и насекомых до веретенщиков. Только вот вряд ли уцепы могли сами выбраться из прочных аквариумов, а значит…  – Растяпы чёртовы, – шипит Мел, в третий раз отгибая иглы у первого паразита. После третьей порции зелья тот наконец совсем ослабляет присоски, и следопытка отрывает его от жертвы, исколов при этом ладони. – Сколько раз говорила – большинству там шнырка доверить на пять минут нельзя…  – Может, и можно, сладенькая… – тру лоб, глядя, как Мел отрывает от кербера теперь уже второго паразита. – Постой, постой… больше помеченных животных у нас нет, да-да-да? Насколько быстро эти миляги двигаются, как ты думаешь?  – До черта быстро, когда голодные, – коротко отвечает Мел, поливая заживляющим раны на горле и лапе кербера. – Йолла, накрой этих тварей мисками, что ли, так спокойнее. Антидот где? Я достаю антидот из кофра. И все пытаюсь заставить мысль парить, но мысль – глупая, неуклюжая – стремится к земле. Больше животных с метками уцепов нет – значит, они сразу же бросились к вольеру Кексика, как только их выпустили, быстро… значит…  – Значит, их выпустили недавно, да, золотенькая? Уцепов? Но зачем ученикам…  – Да почем мне знать, что у них в головах! – вскидывается Мел яростнее пламени. – Может, потренироваться решили или друг перед другом похвалиться, или спор какой выкинуть, или что еще в голову взбрело. Найду – бошки посворачиваю, хоть и варги.  – Варги? – шепчу я, и пытаюсь уловить растворенную в воздухе догадку, и обращаюсь в предчувствие – вот оно, вот…  – Кому еще-то? – Мел уже поливает зельем исколотую ладонь. – Фреза бы не полезла, Балбеска с муженьком в отъезде, дитятко их, что ли? Или Ида?  – Ну, Ида то с сыном, а то на кухне, – говорит Йолла и шутит: – Это уж тогда скорее дядька Мелт, ему ж Гроски весь питомник показал, да и возле вольеров он ходил, про Кексика знает… Смешок ее обрывается, когда она глядит на наши лица. На то, как сталкиваются наши с Мел взгляды. В них – одно на двоих, горьким ядом – плещется осознание. Мелт Колорм пришел сюда недавно – а до того он убил своего сына, и кто знает, что у него было на уме, но если это он – значит, он задумал злое, потому что он разом выманил из поместья Следопыта и лекаря: ту, что может учуять, и ту, что может помочь, а это значит…  – Обед, – шепчу я, и чувствую, что губы мои белы. Мел взлетает на ноги еще раньше, кричит: «Йолла, здесь остаешься, без глупостей» – и мы летим, бежим, не чувствуя ног, к поместью – пролетаем быстрее ветра мимо вольеров, и деревьев, и удивленных вольерных, не отвечаем на вопросы, и пытаемся убежать от настигающего, безжалостного ощущения – что мы опоздали. Мел опережает меня: она несется быстрее стрелы, а мне бежать мешает юбка – но над ее плечом я вижу: вот к главному входу движется фигура Гриз Арделл… стремительная походка человека, которому нужно перехватить что-нибудь в обед – и приниматься за новую тысячу дел… и вот ей навстречу шагает из дверей Мелт Колорм, окидывает взглядом двор, видит нас, вскидывает руку, как бы в приветствии…  – Гриз! – задыхаясь, кричу я, и вижу, как она оборачивается, и понимаю, что сделала хуже, и не успеть, не успеть, не успеть; Мел на ходу вскидывает руку, выпускает в воздух блестящий нож – слишком далеко, нет, не попасть… Из ладони Мелта Колорма плещет жадное пламя – не удар боевого мага, а просто лавина, ярость, гнев, превращенные в огонь… Но Гриз – сколько раз она работала с виверри! – даже не оглянувшись, падает в траву, кувырком отходит в сторону, хватается за кнут. Хвала Перекрестнице – кажется, ее не задело! Мелт сперва делает шаг к ней – и мне становится страшно, вдруг Гриз не успеет подняться, а он нанесет второй удар, но тут Колорм оглядывается, видит нас, подбегающих, понимает, что с тремя ему не справиться – и бросается бежать. И движения его неуверенны и неуклюжи – легкая добыча, так сказал бы тот, кого сейчас здесь нет… Колорм бежит к выходу из питомника – намеревается успеть к порталу, как будто ему это кто-то позволит. Мел с невнятным ругательством кидается наперерез, а я стараюсь успеть за ней – все равно, что догнать ветер, гонящий пожар. Колорм понимает, что не уйдет, разворачивается, вскидывает ладонь с процветающим алым Знаком Огня… Во второй раз Мел не промахивается: нож влетает в плечо нашего новичка, потом Следопытка с разлету сбивает его с ног и готовится замахнуться вторым ножом.  – Не трогать! Голос Гриз тверд, хоть и немного хрипловат. Она уже за спиной Мел, брови сошлись на переносице, кнут высвистывает ясное:  – Что случилось?  – Этот подонок уцепов выпустил, – говорит Мел, прижимающая свой клинок к горлу врага. – Знал, что они на предыдущую жертву идут, ну и освободил. Внимание отвлечь хотел, гад. Гриз ловит теперь мой взгляд, и я дополняю:  – Он хотел остаться наедине с учениками. Во время обеда. Гриз… Гриз больше ничего не спрашивает. У меня. Ей не нужны пояснения: о том, что Мелт хотел чего-то плохого, сказало уже то, что он напал на нее. И взгляд его говорит лучше любых слов: это затравленный взгляд дикого зверя, в глазах едким варевом плещется ненависть. И потому она спрашивает у него:  – Что вы сделали?  – Увидишь, – отвечает Мелт, глядя угрюмо и непримиримо. Но щеки у него мокрые, будто он только что плакал. – Ты… увидишь. Но сначала мы не видим – слышим это. Тишину. Ученики не кинулись на крики, не высунулись посмотреть – откуда пламя… Мел – Следопыт – вслушивается пристальнее всех – и коротко оскаливается, стискивает пальцы на ноже.  – Ах ты…  – Не трогать, – повторяет Гриз тихо. – Свяжи, чтобы не сбежал, главное – чтобы ничего с собой не сделал. Вольерных, слуг, всех в столовую – живо. Вызывай Йоллу, Гроски, Кани… всех. И потом она отворачивается и со всех ног кидается к двери поместья, и я спешу за ней, гадая – кого мне придется спасать, и можно ли кого-то спасти, потому что страшный человек со звериным взглядом сказал – мы увидим… И значит, мы увидим страшное. Роженицу, дитя которой – эта тишина. Тишина – спутница Перекрестницы и смерти.