Текст книги "Ковчег для варга (СИ)"
Автор книги: Steeless
сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 49 страниц)
А алапарды прижимают уши и жмутся друг к другу, потому как зверя этого легко выучить, точно. Понятливые – дыхание захватывает. Если из нескольких поколений домашних – так они еще и незлобивые. Только вот…
– У пары был детёныш, и его клетку забыли запереть. А может, он выскользнул. Словом, он оскалил клыки на хозяина и попытался укусить. И хозяин ударил слишком сильно. – Он… не знал, что ли? – Не знал. Забыл. Был пьян. Не рассчитал удара. Теперь уже нет разницы. Алапард – идеальный убийца, вот про что все всегда забывают. Как охотится – летит быстрее ветра. В одиночку загрызает яприля. Одним ударом лапы с разгону сносит череп корове. И есть только одно – что заставляет алапарда впасть в помешательство и выйти не на охоту, а на резню. Это называют – кровная месть. Защита своих или месть за своих. – Думаю, он даже не успел осознать свою ошибку. Под ногами струится вниз улица – пустая, только вот вся в цветах: красных. Из разных стран. Оранжерейные, садовые, полевые. И брызги краски на светлых стенах – как брызги крови. Потому что это же был ярмарочный день. Потому что когда два обезумевших алапарда вырвались на улицу – там было полно народа. Всяких… смеющихся торговок, и нойя, и просто себе местных жителей, и их детей. Кто-то рассыпал яблоки – может, торговка, а может, художник или поэт какой: Гриз говорила, они часто тут вдохновляются… Яблоки тоже красные – глянцевые. Лежат, качаются, некоторые раздавленные. Плачут соком. А у меня горло спирает – сколько раз читала, вроде как страшную сказку или легенду, а ни разу такого не было. И перед глазами не мелькало – как они все, сколько их было, осыпались вниз. Как яблоки. Мы идём тихонько, прогулочным шагом. Этой самой улицей, какой тридцать лет назад шла смерть. По следам криков, алых и черных брызг, плача и попыток сбежать, и бесполезных ударов магии – алапард все равно быстрее, в ярости-то… Вода за позеленевшими решетками струится – тоже кажется красной… – Самец, – говорит наставник, – прошел здесь до конца, самка потом свернула в проулок и выскочила на Малую Торговую. Всё длилось удивительно недолго: никто просто не успел ничего понять. Они были очень стремительны. И не настроены щадить. Встретились они только на Белой площади. Опять сошлись – потому что сошлись улицы. Интересно, если спросить – он знает, сколько тогда… В книжках по-разному. Говорят – три сотни, а то пять сотен. А кто-то говорит – тысячи полторы, не меньше. – Знаешь, я погружался в сознание алапардов, в том числе и разъяренных. И то, насколько они ускоряются… удивительно. Предугадать удар крайне сложно, предупредить или выставить щит… бесполезно: весь мир кажется им словно застывшим. Они просто проходят насквозь – нечто родственное с яприлем и мантикорой в бешенстве, только скорость неизмеримо выше… Но нежелание останавливаться примерно одинаковое. – Но… они же остановились. Белая площадь, оказывается, маленькая – я думала, будет больше. И ничего она не белая – ее тоже заляпали алым в память того дня.
Сходятся несколько улиц. Гудит вода в почтовом канале. Дом мэра с садом и фонтанами, обсажен зеленью и цветами, у ограды разноцветные камешки рассыпаны.
Посередь площади – нелепая статуя: три алапарда (то ли молва наврала, то ли детеныша посчитали), а их попирает себе ногами пухлый малыш в кудряшках. Сам чуть ли не больше алапардов.
Только мне не смешно.
– Да. Говорят, их остановил какой-то мальчик, которому что-то понадобилось у ограды. Сюда дети часто наведывались – поиграться с красивыми камешками…
– Поднялся и протянул руку, – говорю я то, что читала вместе с Гриз раз сто, – а они остановились. И поползли к нему через площадь на брюхах. По белой площади, в крови. Они ползли и скулили, а он стоял и смотрел.
Синими глазами. В которых, наверное, не было того самого мальчика, а было… был не-он, то, что в нем в этот момент проснулось. Что сказало его губами: «Умрите».
И они умерли.
Рихард рассматривает памятник, наверно, – а хотя кто там поймет, что он на самом деле рассматривает.
– Просто удивительно, почему эту сказочку считают такой занятной. На мой взгляд, самое интересное случилось дальше.
– А что случилось-то?
– Кажется, у мальчика кто-то был, – говорит он и смотрит теперь в другую сторону – куда? – Кто-то… ценный. Отец или мать, не скажу точно. Кажется, их испугала эта история с алапардами. Кажется, мальчик много раз повторил себе то, что начали говорить люди на площади: «Это было нечто иное». Не человек, не варг, не…
«Это не я, – сказала я себе, когда узнала, что Морион умер. – Это… не я – Нэйш, кто угодно. Это… нечто иное».
Чёрная дрянь, которая называется Даром.
– А… дальше?
– Дальше мальчик изо всех сил постарался поверить – что это не он. Ему так не хотелось быть убийцей. Не хотелось быть тем, на площади. Не хотелось разочаровывать. Поэтому он пытался вылечиться – год за годом. Отстранившись от Дара настолько, что перестал его чувствовать как часть себя. Просто… какая-то тварь. Монстр в клетке. От которого не можешь избавиться, и влияние которого иногда полезно… но у которого нет шансов выйти наружу.
В груди ноет, тянет, болит, и алые пятна на белой площади – плывут, плывут перед глазами, будто снег усыпан ягодами…
– Но… а если Дар неотделим от варга… Гриз же говорит – это лучшее в нас…
– Гриз бывает права удивительно часто.
К нам направляются сразу два каких-то жреца с банками для пожертвований, так что наставник разворачивается, и мы уходим с площади.
Прошлое волнами катится вслед – не знаю, можно сбежать или как?
– В общем, это достаточно поучительная история. В которой мальчику понадобилось довольно много времени, чтобы понять: то, что он запер… было не самым худшим. И осознать простую истину.
Вроде как, он на меня и не смотрит. Только вот я чувствую его взгляд – острый и прямой.
– Истина в том, что на самом деле на площади не было никого иного. Только алапарды, да испуганный мальчик, который очень хотел, чтобы они остановились. Который не знал границ своего Дара – и что у него есть Дар, вообще-то, тоже не знал. Это не было подвигом, как не было убийством. Это было неумелым использованием пробудившегося Дара, вот и всё.
Бреду, держу руки в карманах, смотрю за тем, как валит пар изо рта – мешается с туманной дымкой. Вот храм Стрелка – тетиву натягивает… А тут, кажется, уже Первоваргу храм отгрохали. Только у Первоварга на фреске у храма что-то знакомые светлые волосы.
– А… что с мальчиком-то случилось? Ну, он же потом всё понял… и как-то вернул Дар, да? И как такое быть могло?
– Кажется, он кое-что потерял, – доносится из-под капюшона, – и тоже довольно ценное. Но, думаю, это история для других декораций. Дальше мы уж идём молча – хотя и тоже не спеша. Высокий вроде-как-жрец в капюшоне, и я – без капюшона, в куртке и непонятно кто. Торговцы зазывают посмотреть на фигурки алапардов, а один пророк так завывает насчёт нашествия огнедышащих механических свиней, а через это – конца света. Ким бы с ним точно не согласился, наверное. В таком-то молчании проходим еще квартала четыре, а потом уж Нэйш берётся за молоток нужного дома. Открывает какой-то сердитый мужик, заросший по самые уши рыжей бородищей. С порога орёт:
– Не подаю, убогие! – и почти уже дверь захлопывает, только нога Рихарда ему мешает.
– Вы обращались в «Ковчег»?
– Я? Что я, по-вашему, идиот? К вашим чокнутым зверолюбам! Варги, стало быть? Это мой партнер выдумал, ха! Думал, вы сможете узнать, в чем тут дело, хэ! Ну, раз явились – давайте во двор, посмотрим, какой с вас прок.
Лицо красное, глаза – щелки, чуть из-за рыжих ресниц видать. Сам низкий, коренастый, палкой машет по пути, пока во внутренний дворик ведет, то есть. Деловой – до жути: двоим работникам по пути за безделье выдает, да приказывает найти своего партнера, дурня и бездельника.
– Вызвал варгов – пусть платит, хы!
Во внутреннем дворе полно сараев, и из одного слышится ровный, низкий вой. На одной ноте – прямо сердце сжимается.
В сарае – клетка, в клетке – алапард. Старый, поседел уж весь. Лежит, голову на лапы положил – и воет, воет, воет… А хозяин, видно, хочет на него палкой махнуть, да при нас боится.
– Три дня назад начал. Отказывается от еды – кормим хорошо, не думайте, хых! Вон, бока-то не маленькие. До этого такого не было, местные лекари годны разве что навоз выгребать из-под зверюг, хы-хы. В общем, надо узнать, что там с ним, вроде как ваш профиль. Ну, и сколько будет стоить – лечить. Хотя вы, зверолюбы, должны зверушек лечить из чистого к ним сострадания, нет, хэ?
Хыкает, и почесывает бороду палкой, и с опаской поглядывает на Рихарда – который в капюшоне и ни звука, ни жеста. Алапард всё воет. Налитые, жалобные, неподвижные глаза.
Будто… просят о чём-то. Наверное, так просили эти двое – которые ползли по кровавым камням к мальчику с синими глазами…
– Йолла, – тихий шепот над ухом. – Я хочу, чтобы ты сказала мне, что с ним. Чтобы ты увидела, что с ним. Готова?
Киваю – ага, готова. Привычный толчок извне: сама я в единение не могу идти, либо уж насильно втаскивает, либо никак… Нет шанса, что ты убьёшь, Йолла. Я – твоя стена. Тяжко дышать от тоски и давит, давит, давит, и вокруг летают осколки-воспоминания: алапард вытянулся на боку, подрагивает лапами, а другой толкает носом, пытается поднять. Раскаленный хлыст касается бока. Два алапарда летят по улице – как совсем недавно рассказывали кому-то… ей… мне. Только кровь не льётся, потому что нет когтей, и нельзя-нельзя-нельзя ударить – снова будет страшный хлыст…
Да. Ты не убьёшь. Ты никого не убивал, вы никого не убивали…
Тоска, лютая, страшная, и жить не хочется, хочется туда, где что-то потерянное, что-то дорогое… И ты, которая вместе – ты можешь отвести меня туда? Отведи туда, пожалуйста, пожалуйста…
Без шансов. Больно, больно, больно, но ты не проси меня звать это черное, страшное, потому что… потому что есть стена. И потому что оно не поможет.
Кто поможет? – дрожит и спрашивает внутри старый алапард. Кто мне поможет?
Тянусь мысленно – чтобы погладить, легонько, успокаивающе. Сказать, что помощь будет – не знаю, кто, но обязательно, всенепременно. Выдох. Выхожу, не дожидаясь подсказки Рихарда. Рыжий хозяин пялится, хыкает да губы облизывает. Видать, не понимает, кто тут варг. Вопросов тоже ждать не буду, раз такое дело. – У него подруга померла, – говорю сипло, – недавно, значит. Они вдвоем тут… несколько лет, из цирка сами, дрессированные, то бишь. По улицам прыгали на потеху – разыгрывали тот день. Только у них были вырваны когти. Сточены зубы. Да и сами под артефактами контроля, чтоб не поранили кого. Не жизнь, а дрянь, только пока подруга была – он это мог сносить. Притворялся еще – наперегонки, по улице, как в игре… Голос дрожит, дрожит, будто паутинка на ветру. Хозяин, паскудник, носом фыркает. – А теперь ее нет, – договариваю шепотом. – И он теперь… помереть хочет. – Хы! Так что ж, вы переубедить его не можете, что ль? Ну, как у вас – залезть ему в мозги, сказать, что не надо ему этой самки или другая нужна. Не можете, что ль, хы? Мотаю головой. Не могу, потому как… несправедливо это – такое над животиной творить. Пополам ломать, как Рихард тех бойцовых. Налитые печалью глаза – бледно-золотые – глядят на меня. Алапард не воет уже – слабо подвывает. Будто спрашивает – то самое, на что я не смогла ответить: кто мне поможет? Или другое, страшное: почему ты меня туда не отвела, раз я хотел? Потому что так нельзя, – дурацкий ответ. Ким говорил: смерть может быть милосердием, только… а вдруг еще можно спасти. Я не могу – а вдруг Гриз, или Мел, или ещё кто… – Мы его забираем, – говорю, сглотнув то, что в горле застряло. Местный хозяин, конечно, говорит «хы» – и не один раз. – Хорошая шуточка, нечего сказать! Приперлись, показали фокус, начали нести чушь какую-то. С чего это ты тут раскомандовалась, деточка, хэ? Знаете, сколько стоит хорошо надрессированный алапард? – Понятия не имею, – это уже говорит Рихард. Мягонько так – аж до мурашек. – Никогда этим особенно не интересовался. Тихо отодвигает меня от клетки и подходит к ней сам – что-то интересное в прутьях высмотрел. – Так поинтересуйтесь, кто б вы там не были, ясно вам? Нет, само-то собой, если ваш питомник вдруг согласен поменять… хы… моего Снежка на такого же, тоже вышколенного… кто знает, может и сговоримся. А нет – то проваливайте. И руки в бока, и палкой взмахивает с угрозой, и печать у него на ладони не какая-то, а огненная. – Или что? Думаете, раз тут Энкер – мы все тут обтрепетались, хых, сказочкам этим про великую Арделл верим? Хы… хы… три раза, как же! Хотите – покупайте алапарда, коли в цене сойдемся, а нет – чешите на площадь смотреть представление. Чего? Слышал я слухи и про питомник, и про поручителя вашего, только я что-то сомневаюсь, что ради одной зверюги вы побежите к Шеннету, или что сюда явится кто-нибудь вроде Ребенка Энкера. Под капюшоном Рихарда обозначается пауза, которая говорит, что он прямо-таки наслаждается моментом. И оттого не знает, что сказать. – Гроски в таких случаях говорит: «Боженьки», – подсказываю я и стараюсь не хихикать. – Лайл бывает удивительно меток, – соглашается Нэйш и отбрасывает капюшон. – Но в некоторых ситуациях даже его красноречие… А я прямо готовлюсь – как у хозяина глаза на лоб, стало быть, попрут. Только он вместо этого начинает гоготать. – Хы, хы! Гы! И что, этим вы меня думали взять? Жрецом-блондинчиком испугать? Так у нас тут в храмах этого добра навалом, хо. Или актеришку наняли? С помостков сняли, а? Такой тупой, что даже обидно как-то. Иной бы уж рассмотрел знак варга – глаза-то у Рихарда синевой изрезаны. Или поперхнулся бы от усмешечки, а этот орет себе, палкой машет. Что, говорит, парень, играешь Десятое Чудо Кайетты потихонечку, а? – Иногда приходится, – говорит Рихард и улыбается так жутко, что хозяин тут же и примолкает. – Временами… Приевшийся спектакль, который вы сами не раз повторяли. Правда, алапард тут всего один… Лязгает задвижка клетки – звучно, с оттягом. Алапард Снежок медленно выпрямляется, ступает вовне – хищно, и не скажешь, что три дня лежал… По морде расплывается знакомый оскал… нет, ухмылка. Глаза подними – и увидишь на человеческом лице такую же. – Гхны, – говорит хозяин. Он белый, потный и смотрит на Рихарда. В глаза, где теперь синего больше, чем бледно-голубого – будто лёд взломался на реке. – …но это ничего, правда ведь? Всегда можно повторить. Отличный спектакль, проверенный годами. Как там было? Недальновидный заводчик цирка. Жаждущие крови алапарды… один алапард. Нет когтей и зубов, какая досада. Но осталась скорость. Которая при вспышке ярости опережает любой поток магии, любой артефакт. Кажется, многие в тот день погибли просто оттого, что их смяли на полном ходу. Или ударили лапой. Проломили голову. Какие варианты вам нравятся больше? Снежок – выпрямленный, напряженный как для прыжка – идет вперед. А меня корёжит от этого – потому что непонятно, кто из них страшнее. Алапард – стеклянные глаза, подползает к бывшему хозяину, скалится – то ли в ухмылке, то ли от страдания. И Нэйш – с мягким-мягким голосом, легкой-легкой улыбочкой, глаза все синевой проросли, взгляд – как у кошки, которая сейчас запустит когти в мышку… – Прекрасный спектакль, правда? Что предпочтёте? Или, может, мы попробуем с теми алапардами, которых вы только начали натаскивать? – хозяин вздрагивает и оглядывается, когда со двора доносятся глухие удары – от других сараев. Снежок прижимается к полу, напрягает лапы. – Не хотите сыграть небольшую роль… скажем, попробовать убежать или посопротивляться? Ведь спектакли должны выглядеть правдоподобно… А как насчёт репетиции? Хвост алапарда застывает – всё, сейчас… Зажмуриваюсь, набираю в грудь воздуха: – Рихард, не надо! И становится не так жутко, будто пелену погребальную порвала. Алапард вон моргает с удивлением, весь вздрагивает, осторожно, быстро ползет в клетку – хоть бы не наказали… Нэйш теперь смотрит прямо на меня – сколько-то секунд тем самым взглядом хищника, а потом своим обычным. – Ты сказала… – Рихард, хватит, – говорю, а сама думаю – сказала бы так Гриз, или не сказала. Потом плюю, говорю правду. – Пожалуйста. Мне страшно. Алапарду тоже – забился в клетку, дрожит весь. Про хозяина и говорить не стоит – вон, палку уронил, губами шлепает. – Р-рихард? То есть, я… то есть, вы… – Мы его забираем, – говорю я. Шмыгаю носом – да в вир болотный, что этот рыжий подумает. – Если не хотите тут… репетицию, ясно вам? Всё равно он бы у вас тут издох скоро. Рыжий стреляет глазками, открывает рот, закрывает, потом еще ухмылочку долговато давит. Наконец рожает. – А… м-может, вам… чайку? – Было бы неплохо, – прилетает от Нэйша. – Ах да. Миску воды, три фунта фарша… и ошейник с верёвкой. Мелко кивает, выскальзывает за дверь. А видок-то такой, будто боится, что веревка с ошейником – это на него. Хотя кто там знает Нэйша – с него станется.
*
Снежок фарш ест медленно – сразу нельзя, а без подкрепления его везти тоже не годится. Потом лакает воду с успокаивающим – я наливаю. Рихард в это время сидит на стуле, следит за тем, как я алапарда кормлю-пою. И устраивает чайные церемонии. – Не боишься, что отравит? – это я на чашку киваю. – С учетом того, что в питомнике знают его имя и адрес – вряд ли он рискнет. Да еще в этом городе. – А в суд не подаст? – О, это было бы даже интересно. Хихикаю, ничего не могу поделать. Потому как представляю, что местный держатель цирка судится с местной легендой. Повестка мальчику из Энкера, ну. За то, что отобрал беззубого алапарда. Потом Нэйш надевает на Снежка ошейник, прилаживает кожаный мощный повод – хозяин расщедрился, вместо верёвки. Повод даёт мне – «Я внушил ему идти рядом». А во дворе-то уж местные зеваки толпятся – хозяин, видно, поделился. Перешептываются, кажут носы и Нэйша жрут глазами. Хотя он уже опять в капюшоне. Хозяин на прощание клятвенно заверяет, что остальные зверушки будут в полном порядке. И даже приглашает ещё захаживать – всегда, мол, рады. – Он кружку, из которой ты пил, продаст за сто золотниц, – говорю весело, когда уже на улицу выходим. – Небось, еще года три будет показывать, как ты к нему на чаек заскочил. И обсказывать, как он задарил тебе алапарда. Снежок идет рядом медленно, опасливо и осторожно. Теплым боком прижимается к бедру. Наставник хмыкает. – Ну, можно сказать, мы с ним в расчёте? Немного торговли лицом… иногда облегчает дело. Ага – ну, то есть, когда есть чем торговать. Моей вот рожей с картошковым носом – вряд ли получится. Теперь идём обратно – по другим улицам. Высокий варг в капюшоне, мелкая непонятно-кто в куртке и седой алапард. Оглядывается, поскуливает, в глазах тоска. – Значит, ты не решилась. – Это ты о чем? – Ну, он ведь просил тебя. О… выходе. Прекращении страданий. Но ты не выбрала этот путь. Так? – Да ну, тут же без шансов… – Не сказал бы, что совсем без. Особенность варга-убийцы именно в том, что каждый вызов для них становится искушением. Защитить только при помощи убийства. Помочь – с его же помощью. Универсальный ответ. – И… что это значит? – Это только подтверждает то, что я говорил раньше: ты не убийца. Отнять жизнь можно не желая этого… – Как тот… мальчик из Энкера? – Вероятно. И это не сделает тебя чудовищем. Видишь ли, для того, чтобы двигаться по этой стезе, у тебя не хватает кое-каких качеств. К примеру, ты не получаешь удовольствия от сделанного. Я думала – он начнет про жестокость, ну или там равнодушие. – Правила варгов созданы, чтобы беречь от искушений. Не пролей крови – иначе тебе вновь захочется сделать это, испытать лёгкий способ контроля. Если ты слаб. Не убивай – иначе узнаешь, что такое – получить власть. Стать выше на ступеньку, на звено пищевой цепи, ощутишь азарт от близости грани и возможности распоряжаться чьей-то жизнью. Можно уговаривать себя, что сделал это из защиты или из милосердия, но на самом деле… ты просто хочешь сделать это снова. Руки покрываются гусиной кожей в рукавах – от того, как он это произносит. А к горлу опять лезет комок. – Но… как такого вообще можно хотеть, от чего… Это что, как с бойцовыми, да? Они сначала не получают удовольствия. А потом их натаскивают, раз за разом, и у них другого удовольствия уже и нет, потому что больше-то совсем ничего и нет. Мел говорила… Рихард молчит. Молчит долго – мы проходим несколько узких улочек, раз даже застреваем в толпе, где кто-то размахивает брошюрками про «Великое явление». Я уж начинаю пугаться этого его молчания, как он говорит: – Да. Вроде как с бойцовыми. Таким задумчивым тоном, будто что-то вдруг для себя открыл.
Тихонько глажу алапарда по холке – ну и что, что их называют идеальными убийцами… Пророки на улицах шарахаются, перешептываются. Один даже начинает что-то орать про клетки. Ох, они тут такого не видали…
– Разве нельзя от такого избавиться?
– Про бойцовых ты можешь спросить у Мел. Что же касается варгов… Дар в некотором смысле – и есть защита, как бы нелепо ни звучало. Когда ты слишком ясно осознаёшь, что перед тобой не просто объект охоты… Или когда ощущаешь смерть вместе со своей жертвой… это видится иначе.
Ага, если б каждый убийца вот так чувствовал… как я, когда с Морионом… вряд ли они б так это дело любили, наверное.
Из-под капюшона Рихарда летят клубочки пара – дыхание.
– Оглядываясь назад… сейчас я осознаю, что если бы принял Дар раньше… то едва ли нанёс бы некоторые удары.
Это он про устранительство, понимаю я.
– А некоторые, стало быть, всё равно нанёс бы? Пожимает плечами. – Может быть. Тут всё-таки не так тепло, как казалось. Прячу нос в шарф. И чем дальше думаю, тем больше путаюсь: вперемешку – мальчик и алапарды на площади, и устранительство, и людоеды, или про что он там сейчас говорит?
Ладно, про это всё уж после, по порядку. Важное бы не забыть.
– Ну, у меня-то было – без шансов, да? В любом случае… то бишь, какие б искушения… У меня ж стена. – Какая стена, Йолла? – спрашивает задумавшийся наставник. Останавливаюсь. Городская стена – она уж близко, только я останавливаюсь. Стоим с алапардом, который опасливо жмется к бедру. С которым я была в единении – а шёпота наставника там, внутри, не было. Только первый толчок – потом ни шепота, ни указаний… ни стены. – Ты… ты не сказал, что ты… – О, я, кажется, тебе всё время это повторял. Ты не убьёшь, Йолла. Без шансов. Из-под капюшона проступает его усмешка – почти весёлая, глаз-то не видно. – А теперь… – Да, теперь нужно закрепить навыки. Но, думаю, ты можешь вернуться в питомник. Помогать Мел как раньше. – Как… рань… – Ты же хотела этого, не так ли? Войти в единение сама ты не можешь, но при случайном входе в сознание никому не причинишь вреда и спокойно разорвешь связь. Владеть и не использовать, как мы и договаривались. Конечно, закрепление – долгий путь, возможно, тебе даже придется побывать на рейдах… Но в целом ты справилась довольно быстро. Еще что-то говорит – а у меня голова кругом. Теперь все будет совсем как раньше. И я могу пойти, помогать Мел. И со мной не надо будет возиться, или тревожиться за меня, или… Одного не понимаю – куда подевалась радость. Вроде как, ей пора было бы уже ко мне постучаться, хоть немного. Наверное, заплутала на этих чертовых мусорных улочках. Явится попозже. Комментарий к Наставник для варга-5 Уххх, ну я и размахнулась! Но следующая часть – последняя, это уж точно. Прастити аффтора, у него лапки и желание пофилософствовать перед каноном.
А, ну и да, на моей стене – маленькое стихо насчет Ребенка Энкера)
====== Наставник для варга-6 ======
Господа, я ооооочень извиняюсь, я правда собиралась закончить этой частью, но пришёл Лайл Гроски и всё испортил) Рассказ действительно выходит этаким отрывом напоследок, я гляжу. Финальная будет скоро) А потом, надеюсь, и античность пойдет потихоньку.
ЛАЙЛ ГРОСКИ
– Ну и местечко вы выбрали.
Паренёк с постной физиономией изобразил полуобморочную улыбку. Он хоть убей не был похож на жуткого разводчика гибридов. Зато прелестно подходил к интерьерам местной провинциальной гостиницы с прелестным названием «Уголок покоя». Насквозь пыльный и старомодный парниша с физиономией старика, в поношеном сюртучке, от которого за милю несет молью и Академией.
Зато я сам не особенно вписывался в эту обитель ситца, пестреньких картин по стенам и мух. Потому как что может забыть в провинциальной гостинице занюханного городочка Шейоры деловой человек, представитель нового устроителя боёв?
Не можешь прогрызть что-то снаружи – влезь внутрь и распотроши уже оттуда. Верный крысиный принцип.
Чтобы стать воротилой-решалой от нового заводчика боёв, мне понадобились: связи Арделл со старыми знатными клиентами, немного мастерства Шеннета в уламывании и подкупах, пара подвязок с наёмниками и семь-восемь знакомых контрабандистов, готовых за деньги пустить слушок о новом солидном покупателе. Ещё мне понадобилась новая шкурка, так что я сиял в приличном, хоть и несколько мешковатом сюртуке. Солидности добавляла жилетка и цепочка часов из кармана – да ещё кожаный портфель. Ещё пришлось прилизать и подтемнить волосы, убрать небритость, но соорудить напомаженные усишки – предмет трепетной заботы Аманды.
– Хотя тут тихо, – добавил я и огляделся подозрительно. Две сонные семейные парочки, один зевающий стряпчий, певчие тенны свирельничают в клеточке. – Что ж, к делу. Выйти на вас стоило большого труда. Добиться встречи было ещё труднее. Я понимаю ваше желание работать с посредниками…
Паренёк развёл руками и пристыженно ухмыльнулся.
– …но так не пойдёт. Мой господин… граф – человек деловой и с репутацией, потому предпочитает брать напрямик. Если хотите – это вопрос доверия. Чем меньше звеньев в цепочке, тем меньше вероятности, что она порвётся. А мой господин не желает, чтобы его поминали в связи с боями животных. Учитывая то, что в последнее время в это дело сунулись варги – мы не доверяем посредникам. А учитывая сумму, которую собираемся потратить – мне кажется, можем ставить некоторые условия. Вам как кажется?
Рубленные фразы, энергия и напор. Паренек со старушечьей физиономией к такому готов не был, потому как ошеломленно кивал. Ясное солнышко лезло через ситцевые занавески и красило его уши в радикально-розовый – это придавало парню малость клоунский вид.
– Да, но… но мы тоже ждём гарантий неразглашения. Понимаете, наше положение…
– Понимаю, – фыркнул я. Хозяйка, улыбаясь заученной масленной улыбкой, притащила поднос с пышками – «за счёт заведения» – и смоталась, испуганная раздражением на моей физиономии. – Так о чём бишь мы? Неразглашение – то, что нам нужно больше всего. Тихо-гладко, шито-крыто, и если нужно – мы предоставим вам дополнительную охрану. Поставщиков, в конце концов, нужно беречь, а?
Тут я отпустил поводья, стащил с тарелки пышку и покровительственно подмигнул парнише. Который откликнулся неуверенным кивком.
Если взять то, что я успел выяснить про них – это группка непуганных дурней, которых защищают круговым молчанием устроители боёв. Но коли взяться как следует…
– Так об этом мы договорились? Теперь главное – экземпляры и суммы. Один из друзей с севера сообщил, что вы предлагаете и гибридов, и готовое «мясо». Это правда?
Парниша несколько оживился.
– Мы работаем с агрессией, – сообщил заученно, – в том числе исследуем агрессию, которую проявляют хищники, содержащиеся в условиях постоянных боёв, на ограниченной территории. В результате, конечно, есть выбраковка, но оставшиеся экземпляры могут показать на зрительских боях выдающиеся результаты.
– Хм, – выдавил я сквозь пышку. – Что с видами?
Виды я знал без того – насмотрелся, пока менял шкурку и разрабатывал образ. Попутно досыта наелся типов гибридизации и результатов: увеличение размеров, скрещивание способностей, уникальная отмороженность… Теперь вот оказывается, что обычных бойцовых эти молодчики тоже держат. Но не затем ведь, чтобы их просто между собой стравливать?
– …но если говорить о гибридах – их бойцовые сходства превосходят обычных животных. Мы многократно это проверили в схватках…
А, ну всё, вопрос снят. Уж конечно, если, скажем, обычный алапард выживает в схватках с гибридами – он под корень положит таких же обычных алапардов в бойцовых турнирах.
Тенны в клеточке высвистывали пасторальные мелодии. На благопристойных картинках по стенам резвились овечки.
Я слушал молодчика, который малость разрумянился. А сам думал о бойцовых ямах, которых досыта навидался за последний месяц. Об исполосованных шрамами зверях, сшибающихся друг с другом насмерть, жгущих противников пламенем, протыкающих шипами…
И о ликующей публике, которой надо побольше, пострашнее, покровавее.
– Гибриды были всегда, – пожал плечами со скептическим видом, – Академия, скажем, подарила нам драккайн – нечаянно, но спасибо им от имени заводчиков боёв. Всегда были скрещивания, зелья усиления пламени, особая кормежка для наращивания массы. У меня, знаете ли, достаточно связей в этих сферах. Скажу прямо: то, что рассказывают о вас, выглядит пока малость фантастичным. Я, конечно, видел тварей, которых вы якобы разводите – тех, что крупнее и яростнее…
– Первообразы, да, – улыбнулся разводчик. Вернее, Хоппс – так он представился, только вот имя, пыльное и скучное, вечно выветривалось из памяти. – Мы редко идём на их продажу – в исключительных случаях. Должно быть, вы видели тех, которых отловили специальные команды.
Нетерпеливо фыркнуть. Пошевелить ногой – ну да, ну да, я тут не убежден, и вообще, сейчас крупный клиент сорвётся и побежит себе мимо.
– Как я уже говорил – граф предпочитает работать с серьёзными людьми. Иначе бы меня не нанял. И ваши увёртки наводят на мысль, что я говорю не с разводчиками.
Добропорядочный стряпчий отзавтракал и подался на улицу. Сонное семейство хмуро корпело над овсянкой. Парниша в кои-то веки начал выглядеть почти на свой возраст из-за задранных бровей.
– П-простите…
– Это уж вы меня извините за недоверие, – суховато отохвался я, заливая в глотку какао. – Но до битв на Псовом Побоище остался месяц, и мой господин собирается закупить не менее дюжины бойцов. С нуля, чтобы не тренировать. Сами понимаете, о каких деньгах идёт речь. А если уж совсем напрямик – мне нужна гарантия, что я не беседую с очередной шайкой контрабандистов, которые по знакомству скупают животных у браконьеров.
Физиономия у парниши со скучным именем выразила тень понимания.
– То есть, вы хотели бы увидеть образцы?
Моему фырканью могло бы позавидовать стадо единорогов. Ну, или одна скептически настроенная Мел.
