Текст книги "Ковчег для варга (СИ)"
Автор книги: Steeless
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 49 страниц)
Запах кожи, притираний, омолаживающих зелий…
Звуки – томная музыка, зазывающие нашептывания: «Здесь есть много темных уголков», кокетливое хихиканье, шаги танцоров, смешливый взвизг – кто-то кого-то ущипнул. Переговоры о картах, ставки на чью-то девственность – это про Кани, что ли? Кто-то кого-то приглашает на танец…
Глаза – мелькание красок, ослепительно-яркая Аманда, Рихард и Койра Мантико под руку выплывают из зала – тут все уладилось, ясно… Лайла Гроски тоже не видно – пошел в обход, а может, решил в компании служанок по залу прогуляться.
Звуки, краски, запахи свиваются, летают, опьяняют. Эйти капризно извивается в рукаве: хочет уползти, погрузиться полностью, окунуться в терпкую сладость ароматов, затеряться в музыку, в улыбки, раствориться в красках, чувствах…
Обход ничего не дает – только ощущение чего-то чужеродного, неуловимого, то ли в зале, то ли возле него. Слишком много всего, – думает Гриз, относя Эйти в комнату, которую ей выделили, и упрашивая не тревожиться, спать, спать…
Эйти шипит обиженно, соскальзывает в ее чемодан, в отведенную ему секцию, послушно свивается упругой пружинкой, связь рвется, оставляя чувство странного томления. Мысли ленивые, расслабленные, будто выпила вина: может, тут и впрямь все в порядке, а может, к полуночи начнется.
Наверное, это весна. На Эйти вон тоже подействовало, а через нее – на него. Сколько она была в состоянии единства? Нет, не то. Вон там, в чемодане Аманды, ее любимый кофр с зельями, нужно бы достать, глотнуть… чего? Она поднимается и стоит, мучительно пытаясь сосредоточиться.
Хочется пойти туда, вниз, в зал. Глотнуть сладости ароматов, прижаться к кому-нибудь в танце, шутить, заманивать, увлекать в тайные комнатушки… Весна, Гриз, это просто весна. Это просто… Позади тихо открывается и закрывается дверь – Аманда? Нет, не с ее везением. – Кажется, ты решила дождаться кульминации развлечений здесь? – тихий голос за спиной. В пальцах поселяется дрожь, в коленях – противная слабость, это просто весна, Гриз, весна и отзвуки прошлого – недавнего? Далекого? Только не оборачиваться, а то будет хуже. Найти кофр… глотнуть зелья – какого? Там же было зелье, нет, сначала сказать… – А ты, кажется, должен был убалтывать Койру Мантико. Не сложилось? Шепот приближается, теперь звучит совсем над ухом. Чужие пальцы выдергивают из волос шпильку, дают свободу непокорной каштановой пряди – чтобы было, в чем запутаться смешку. – Вполне получилось. Мы с ней даже достигли определенного уровня… взаимопонимания. Но тут мне вдруг вспомнилось, что у тебя нет компании, так что… Подол проклятого платья слишком короткий, хотела же надеть – в пол, но для служанок здесь допустимый минимум – вровень с коленом, проклятая госпожа Мантико. Рука Нэйша игриво оглаживает бедро через ткань, потом приподнимает, по-хозяйски скользит под нее, вторая рука занята лифом, то есть не лифом, а… – Нэйш, ты спятил. Губы уже пересохли, ждут поцелуев, прикосновений – кожа к коже, и что-то забывается – то ли зелье, то ли еще что-то, остается только убаюкивающий, успокаивающий шепот: – Ну, почему же… дверь закрыта, до кульминации ночи полно времени… Пальцы скользят уже по внутренней стороне бедра, касаются краев белья, как бы намекая, что кое-что тут лишнее. Полно времени? Нет, не так много времени… или это он не про ту кульминацию? Как хорошо не думать, только чувствовать, предвкушать, отдаваться ощущениям, прижиматься губами, только вот говорить неудобно… – Легенда… – Вообще-то, знатные господа часто интересуются служанками своих жен. Слова вытворяют невесть что – разлетаются, разбегаются, сменяют друг друга, хотела же сказать что-то? С мыслями еще хуже – они о чертовых пуговицах его рубашки, ее проще через голову стащить, чем их расстегнуть, и эта дурацкая блузка со шнуровкой, пальцы в его волосах – чтобы не смел отпускать, потому что волны – они накатывают, глушат, тянут… Потом мыслей нет – все время, пока она чувствует его внутри, задыхается и кусает губы, чтобы сдержать стоны, пока ей безумно хорошо, как, наверное, даже с ним никогда не было, хотя они же не так давно были наедине, но это все неважно, важного вообще больше не осталось… Только истома – мягкая, сладкая, обволакивающая лучше пуховых одеял. Его дыхание касается щеки, палец что-то осторожно чертит на плече – наверное, о том, что будет продолжение – еще и еще, потому что голод только притих, но не совсем, и полно времени – до полуночи или до утра? Не имеет значения – до чего хорошо ни о чем не думать, просто улыбаться, знать, что скоро опять нырнешь в этот омут, и потом опять, хоть бы поглубже затянуло, до чего здорово… И темные взъерошенные волосы белеют на фоне подушек, как на фоне белых цветов, как было давно-давно, в другую ночь, с другим человеком – в первую, самую главную ночь, когда ты была – ты, Гриз… Потому что теперь – это не ты. – Нэйш… постой, – слова нащупываются с трудом. – Что тебе удалось вытащить из Мантико? – О, пустая светская беседа, а потом я извинился, потому что… К плечу прижимаются губы, соскальзывают на шею, пальцы неспешно касаются груди – и омут, сладкое наваждение, подкрадывается снова. Только теперь – чужеродный, липкий, переслащенный… – То есть, с тобой это тогда… погоди, Нэйш, все серьезно, – она садится и сбрасывает его руку. – Как она себя вела? Ты с ней не заговаривал о животных в ее питомнике? – Вела… пожалуй, соблазнительно, – взгляд Нэйша пугает. В нем – все то же затягивающее желание – плещется, до краев. – О каких животных, аталия? В поместье их нет. – Что?! Отлично, Гриз Арделл. А теперь ответь – что пугает тебя больше: что в поместье должна быть куча животных, а сильнейший варг их не ощущает, или что он сообщает это тебе так, будто об оторвавшейся пуговице говорит… Или его рука, ненавязчиво сковавшая твое запястье. Или сладкий дурман, который лезет под кожу, норовит пройтись по щекам, уговаривает – нет, куда ты… – Хватит, работать нужно. Пусти. Пытается высвободится – и пальцы на запястье сжимаются чуть крепче, осторожно тянут вниз. – Поиграем в «Уходи или останься», аталия? Ты попытаешься найти способ сбежать… а я поищу способы, которые заставят тебя остаться. Улыбка, полная предвкушения – наверняка он ждет, что она начнет вырываться. Но она не вырывается – просто поворачивает голову и ловит взгляд. Глаза в глаза – будто напротив очередного хищника: прошепчи «вместе» и слейся с сознанием… – Например? – голос тихий, без эмоций. – Ударишь по больным точкам? Заглушишь крики? Что ты там как-то раз говорил – судороги агонии и удовольствия очень схожи, и ты, вроде, был не прочь проверить – насколько? Проверишь, Рихард? Твой знакомый, Вейгордский Душитель, как-то… Пальцы убираются с запястья еще до последней фразы, и она поднимается, кутается в покрывало, шагает к чемоданам – теперь-то ясно, что искать нужно, где там у Аманды был заветный кофр? Позади – молчание, кажется, веет сквозняком. И она могла бы поклясться, как слышит: там, сзади, со звоном, нет, с грохотом захлопывается дверь клетки. Падают засовы – первый, второй, третий… – Отпустило? – спрашивает Гриз, не оглядываясь и не дожидаясь, пока клетка еще и скроется под ледяным панцирем. – Вполне, – тихо отвечают из-за спины. – Аталия, что… – Кумар, – отвечает она сквозь зубы, – наваждение… погоди, сейчас. Пальцы выдергивают из нужного гнезда бутылочку с мятной «холодилкой»: в древнем трактате зелье обозначается как «Эликсир наинужнейший, ежели кто от похотей лукавых избавиться возжаждет». Глоток, два глотка – по венам словно раскатывается ледяная струя, смывает истому в теле, головокружение пропадает, и наконец можно дышать. Умыться бы еще, а лучше – в холодную воду нырнуть, но время… Нэйш уже выглядит самим собой, но сходу ловит бутылочку, делает пару глотков. – Любопытно – зачем Аманде здесь охлаждающее… – Может, боялась, что перед твоим обаянием не устоит. Весна, она его всегда с собой возит. Гриз уже торопливо натягивает одежду, не юбку служанки – к черту юбку, из чемодана вытряхивается родная клетчатая рубашка и удобные брюки. Пальцы еще вялые, виски давит, и каждый вздох приносит терпкую сладость, которая пропитала воздух, которая тянет, и зовет, и заставляет желать… – Дурман, – упрямо говорит Гриз, ввинчиваясь в рубашку, – похоже, что-то, связанное с инстинктами желания. Источником может быть основной зал, но разницы между залом и коридором я не почувствовала, да и здесь ощущается, так что очень может быть, что над всем поместьем. – Или над всеми гостями. Нэйш тоже торопливо набрасывает одежду, Гриз бросает короткий взгляд, удостовериться – и ловит себя на том, что расстегивает пуговицу, а не застегивает. Нет уж, хватит. В памяти гостеприимно разворачиваются прошлые слияния: феникс, яприль, алапард, игольчатник, единорог… этого не хватало, единорог как раз в период гона… Грифон подойдет. Холодное, отстраненное любопытство – помнишь, Гриз? Необязательно соединяться разумом, можно просто положиться на память, окунуться в чистую, рассудительную поступь мыслей старого самца грифона… что там говорит Нэйш? – Похоже на действие зелья. – Может быть артефакт. Волны душащей сладости, томительного желания, теперь кажутся чужеродными – бушуют у стен ее внутренней крепости – и не могут захлестнуть… – Артефакт исключается, амулет сработал бы на противодействие, – Нэйш прищелкивает пальцами по крылу серебряной броши-бабочки – та примостилась с внутренней стороны лацкана. – Что ж, это вполне в духе милых шуток госпожи Мантико: только представь, что начнется в поместье к полуночи. Представлять Гриз не хочется: сама… можно сказать, видела. Жилетку на рубашку, под жилетку кнут, чтобы не торчал на поясе. Эйти придётся пока выспаться в сумке на поясе: Гриз перекладывает туда многосущника. Звенит серебристая цепочка дарта: Рихард тоже готовится к худшему. – В любом случае, нужно вытаскивать наших, после разбираться, – отзывается Гриз, первой шагая к двери. Догоняет ее суховатый смешок. – Тревожишься за Аманду? – Скорее за Кани и Десми, они неопытны. – И тебя не смущает, что ты несколько разрушаешь наш маскарад своим нарядом? – Смущает. Но что-то мне подсказывает, что гулять в платье по поместью даже как-то и хуже. Что-то другое подсказывает мне, что наш маскарад уже разрушен. Что где-то недалеко таится опасность, ползет потихоньку навстречу, что все началось раньше, когда… когда? Коридор ведет туда, где свет, смех и музыка, откуда веет одуряющими ароматами, где плещут сладкие волны томления… Куда нельзя – об этом настойчиво твердит внутренний голос. – Ты знаешь поместье лучше – надо выйти на наблюдательный пункт над залом, на один из тех балконов, лучше всего. В сам зал соваться опасно: если рядом с ним эпицентр этой дряни – можем опять «поплыть», холодилки у нас не так много, а тогда уже придется… – О, – голос Нэйша чересчур уж безмятежен. Настолько, что начинают ныть зубы. – Но ведь ты же всегда можешь прибегнуть… к другим эффективным способам. Нет? Проклятие, чуть не забыла. – Извини за Душителя. Нужно было привести тебя в чувство, а сходу… – Понимаю. Легче метить в очевидные уязвимости. Коридор кажется еще более бесконечным, ветвится и сворачивает, музыка из зала теперь долетает – приглушенная, но все равно будоражащая. Тусклый, синеватый свет раковин подвечерника, шагов позади не слышно, и от этого тревожно – будто спина прикрыта не полностью. Коридоры нехорошо и вкрадчиво тихи, будто там, впереди, ждут. Или позади? Гриз хмурится, пытаясь различить шаги: кажется, все это начинает походить на ловлю на живца. Смешочки Рихарда отвлекают. – Знаешь, аталия, мне на самом деле любопытно. Насколько ты была уверена в том, что я… – Нэйш. Если бы я считала, что ты можешь мне навредить, не справиться или не остановиться – ты бы сейчас не шел за моей спиной. – Ну, в свете твоей обычной философии – я не считал бы это аргументом… Отпустило, кажется, – во всяком случае, безмятежности в голосе стало меньше. Лучше бы не разговаривать, но в молчании сладкая дрянь в воздухе облепляет будто пленкой, давит на виски, чужеродная, тягучая… – Если вдруг накатит – можешь попробовать технику воспоминания о единении. Формируешь образ животного в памяти и частично в него погружаешься. Грифон, например, неплохо подходит… Ч-черт, тупик. – Раньше этот коридор вел к выходу на балкон, я говорил, что в поместье часты перемены. Попытаемся другим путем. Грифон, аталия? Я предпочел бы алапарда… – Не удивляюсь. Как пока, не плывешь? – В Ордене Жалящих учили не выпускать инстинкты наружу… без должной необходимости. Нужно все-таки сказать, что пару-тройку уроков он прослушал. Гриз открывает рот… закрывает, услышав впереди шаги. Кто-то медленно идет по коридору навстречу – несколько кого-то. Человеческие ноги – неуверенные шаги. И звериные лапы – мягкая, едва ощутимая поступь. В которой что-то неверное, неправильное, не то… Нэйш за спиной становится опасно расслаблен, как перед броском. Синий, призрачный свет выхватывает сперва фигуру – невысокую, женскую, слепо бредущую вперед. Потом двух алапардов по краям – золотистых, они кажутся мертво-зеленоватыми в такой подсветке. Наваждение, чужеродный приторный зов липнет и мешает, Гриз стряхивает его и вглядывается – бледное лицо с выцветшими веснушками, волосы растрёпаны, губы искусаны… Эоми Хоннс, ну, хоть кого-то нашли. Хотя вопрос – кого они там нашли… – Помогите, – скрипуче, мертво говорит Эоми. Кивает, как марионетка. Машет рукой – кукольное движение. Делает шаг назад – и алапарды делают. – Нужна помощь. Идите… за мной. Варги не двигаются. – Глаза, видишь? – шепчет Гриз, хотя знает, что Рихард уж этого не упустит: глаза девочки все в разводах, как будто она в единении с животными… с алапардами, так? С вот этими вот, не особенно правильными, которые тоже застыли, как деревянные, напротив, нет ни слабого дико-сладкого запаха от шерсти, ни приветственного ворчания… они даже не моргают. Только волны вожделения плещут сильнее – обнимают, закутывают, заставляют дышать с присвистом. Так, стоп, дело прежде всего. – Помогите, – механически выговаривают губы Эоми. – Нужно… за мной. Идите… за мной. Раз-два-три, поиграем в детскую игру, Гризельда Арделл. Кто дергает за ниточки – варг или животное? Похоже на обратное слияние, если бы только еще алапарды не вели себя так неестественно. Усы вот не дергаются. Ладно, все равно пришлось бы проверять. – Сама, – отвечает она на легкое движение за спиной. Вздыхает, отгоняя пелену страсти, висящую в воздухе. Шаг вперед, шепот: «Вместе…» – и в глаза ее входит зелень трав, и набухающие почки, и поросль юных цветов на холмах… Я – Гриз Арделл. Я – варг, я с вами. Вы… Голод – вот, что захлестывает в первую очередь. Потом наваливается, подминает клейкая трясина, из которой нет выхода: мы вольем в вас яд нашей приманки, а потом выпьем досуха – тяжкое, затягивающее сознание, не сознание даже – голые инстинкты, растворенные в густой темноте: давящая, душащая сладость, которая готова утащить тебя и сожрать, перемолоть остатки твоего «я»… Запоздало приходит осознание – зря сунулась, это точно не алапарды, это ловушка, в которую уже угодила Эоми, и остается только цепляться за остатки себя самой, пытаться устоять и слушать, невольно слушать то, что не выражено словами – чистая воля, чистые образы… Подчинись, просто подчинись, тогда, может быть, немножко тебя останется, как вот у этой – что-то слабое бьется и хныкает рядом во тьме, и она отчаянно тянется – девочку нужно вытащить, но пробиваться приходится сквозь вязкое, студенистое, черное, что норовит потопить, растворить, сомкнуться над головой, ты сама пришла в ловушку, теперь ты наша, наша, наша, ты не уйдешь… волна за волной – погружает, забирает, и значит – сейчас придет темнота… Вместо неё приходит удар: не искусство, не тонкость слияния сознаний, зато если такую мощь вложить в огненный Дар – можно спалить крыло замка, как минимум. В глазах темнеет, Гриз чувствует под собой холодный пол, слышит то ли рычание, то ли поскуливание, пальцы сами по себе нащупывают рукоять кнута. Мысль мелькает – короткая, сердитая: «Говорила же ему – не лезть в слияние с такой кувалдой наготове…» Распахнуть глаза. Призрачно-зеленый алапард валится на бок – у него в горле поблескивает серебристым дарт. Второй успевает взвиться в воздух в прыжке, неестественном даже для алапарда – Гриз успевает захлестнуть его кнутом, чуть не промахивается из положения лежа по лапе… Рывок, зверь с рыком опускается на пол – и валится, уже не от дарта, от метательного ножа. Нож Рихард успевает запустить снизу вверх, тоже из положения лежа… когда успел свалиться? Наверное, пока выбрасывал ее и девочку из сознания этих тварей. Становится тихо – даже музыка, кажется, глохнет в отдалении. Два алапарда лежат на полу – затихают конвульсии. Эоми Хоннс лежит рядом – тихо подвывает. Гриз сглатывает, ощупывает холодную стену – нужно подняться – садится, прислоняется к стене… Они с Нэйшем смотрят друг на друга от противоположных стен – бледны одинаково, пытаются выровнять дыхание. – Аталия? – В порядке. Выдающаяся работа бывшего устранителя, Рихард Нэйш. Нырнул следом, как только мы упали, вышиб нас с девочкой из сознания этих тварей… и сразу же схватился за дарт. Очень надеюсь, что ты хотя бы сделал это не на чистых инстинктах. – Успел понять, с чем дело имеем? – Выморки. Какая-то разновидность, во всяком случае. Нэйш поднимается рывком, Гриз встает тоже: нужно девочку осмотреть… Выморки, да. Академия все стремится их отнести к нежити, но они как раз очень «жить» – магические сущности, появившиеся после Великого Противостояния. Вытесняют животных и людей, принимая их формы, могут читать образы в твоем мозгу и заманивать, представая в обликах тех, о ком ты думаешь… Животными становиться тоже могут. Считается, что мыслят на уровне примитивных инстинктов, а все их копирования – только приспособление для подманивания добычи. Только вот из отчетов Десмонда Тербенно следует, что эти твари приспосабливаются быстрее шнырков. – Никак не объясняет дурман и то, почему они вообще здесь, – шепчет Гриз. Осторожно берет за плечи скорчившуюся девочку, тихонько трясет. – Эоми, Эоми… это я, Гриз… спокойно… Бывшая ученица тихо подвывает в прижатые к лицу ладони. Нужно влить в нее хоть что-нибудь – «охладилку», укрепляющее, она же явно истощена. Но стоит Гриз потянуться к поясу с зельями – как Эоми Хоннс вскакивает на ноги, визжит и пытается удрать – и попадается уже в захват к Рихарду. И замирает, уставившись в лицо Нэйшу: – У-у-у-учитель?! И начинает рыдать напропалую, вцепившись в рубашку варга, уткнувшись в ее носом и что-то невнятно туда всхлипывая («У-у-у-учитель… вы пришли… гос…госпожа Арделл, то есть Гриз, ой, а что это с вашими волосами… то есть, не с вашими, Гриз…»)». И тут же обмякает, так что Нэйшу приходится ее подхватить и опять опустить на пол. – Ослабела, ее почти все время на соединении держали, – отвечает Гриз, вливая в бывшую ученицу укрепляющее. – Эоми, что тут творится? – Я… ик, не знаю… меня наняли… а потом почти сразу… я пыталась… не хотела… а они… Из невнятного лепета Эоми Хоннс ничего не разберешь – в основном всхлипы. Разве что-то, что она оказалась у выморков уже две недели назад, а значит – твари здесь давно. Сколько их – она точно не знает, шепчет только: «Много…». На вопросы отвечает плохо, путается и смотрит – мутно, как из сна. – А потом… госпожа Мантико, она сказала, что это будет веселое зрелище… самое веселое… а та, которая ее сестра… она… главная у них… и мне сказали, чтобы я ей сказала… – Зачем им была ты? – спрашивает Гриз. – Чтобы… договариваться, – шепчет девочка. – У-у-уговаривать, чтобы они не сразу… всех… говорить, как себя вести… С… с ней, потому что… надо речь… Глаза у нее закатываются, и в них вновь вспыхивают голубоватые, будто вода, разводы. – Выключи ее, – говорит Гриз тихо. – Как бы опять не ушла, слишком долго была в контакте с ними. Нэйш прижимает на шее девочки какие-то точки – и та обмякает совсем. Гриз делает жест – поднимай, и пошли. Да, я знаю, что это займет тебе руки и если что ты не сможешь пустить какому-нибудь выморку дарт в глотку. Но кто тебе вообще обещал легкую жизнь? Теперь они удаляются от основного зала: девочку нужно пристроить в безопасное место, желательно еще поближе к выходу. Гриз идет впереди, Нэйш с Эоми на руках – чуть позади. – Расклад мерзкий, – шепчет Гриз себе под нос, и чувствует, как сгущаются и забивают дыхание волны сладкой истомы – кумар, стряхивать который становится все легче. – С такими тварями мы встречались во время Противостояния – только они перед собой волны страха гнали. Помнишь, что случалось с варгами, которые пробовали войти к ним в сознание? Под веками вспыхивает болезненное видение – бессмысленно бормочущие, хихикающие, пускающие слюни тела. Женщины, мужчины, юноши, все – с одинаково пустыми лицами, кто-то бьется в агонии… – Выморки, с которыми сталкивались мы, таких способностей не проявляли. Зато были куда более… организованными. Полагаешь, развиваются? – Приспосабливаются. Они же в каждой местности сюрпризы преподносят, как шнырки. Ну, и вот эти выработали… манок. Тошной истомы больше нет и следа: осознание того, что они в логове хищников, отрезвляет лучше зелья. Мозг работает четко и ясно: что у нас тут? Открытая дверь, какая-то каминная. Девочку на софу, самой – быстро думать, где тут взять проточную воду или «Зрячую чашу» для сквозника! – Насколько я понимаю – ты считаешь, что выморки способны были через варга договориться о чем-то с госпожой Мантико, потом две недели обитать в ее поместье, а теперь вот вести себя настолько… последовательно? – Что? Нет, я думаю, что с выморками договаривался кто-то другой. Тот, кто привел их к госпоже Мантико и внушил ей, что погрузить гостей в наваждение страсти – отличная мысль и чудное развлечение. Тот, кто додумался сделать варга связным между этими тварями… Окна в комнате нет: в замке Мантико вообще нет окон, так что просто так не выберешься. Нэйш прислонился к стене, смотрит испытывающе – что, его опять накрыло? Нет. – Ты же знаешь, что они считаются неспособными к переговорам? Во время твоего отсутствия мы… можно сказать, пытались, но заканчивалось это всегда одним. Ну да, дартом в лоб, спасибо еще – этих тварей убить можно. Вернее, прекратить сознательную деятельность, потому что господа из Академии все как один утверждают, что выморки симулируют настолько вдохновенно, что в процессе даже помирают. Думай, Гриз, думай, надежды на агентов Эвальда мало… Одно хорошо: цели выморков вполне себе ясны. Выморки, кажется, собираются закатить тут немаленькую оргию. Во всех смыслах, особенно в гастрономическом. Соберутся где-нибудь возле главного зала – закроют кумаром всех и вся, сделают так, чтобы люди утратили бдительность, поддались страсти, разбрелись по комнатам и уголкам, обессилели в объятиях друг друга… Может быть, будут принимать вид гостей и подъедать поодиночке, результат все равно один. К утру здесь будет гнездо выморков и никого живого. Гостей нужно убрать (а если среди них – уже эти твари?!), Эвальда предупредить, из ресурсов – почти ничего, то есть, один-то, конечно, есть… – Приятно чувствовать себя небезоружным, – усмехается Нэйш, который явно пришел к тем же выводам. – Да, аталия? Какие планы? – Разделяемся, вытаскиваем остальных, предупреждаем Эвальда. Ты сумел что-нибудь зацепить, пока был у них в сознании? – Ничего существенного… основная часть сейчас под залом. Финальный обед, я так понимаю, намечен на полночь или чуть раньше, главная – сестра Мантико, если она вообще человек, в чем я сомневаюсь. Думаю, остальных стоит искать как раз возле подвальных помещений – их попытаются заманить туда – ну, а кто-то вышел на охоту за нами. А теперь они будут особенно настороже: мы забрали у них переговорщика. – Примерно как я и думала. Значит, за мной вызов Эвальда и попытка найти Кани и Десмонда… Ну и сам понимаешь. Мне нужно время.
На лице Нэйша расцветает предвкушение, и Гриз выдыхает вдогонку:
– Мне вообще нужно предупреждать, чтобы… без самоубийственных выходок? – и сходу ловит легкое поднятие бровей: «Ты что же мне не доверяешь?», и бормочет: – Ну, конечно, кому я говорю. Если найдешь остальных – держитесь вместе, если увидишь агентов Эвальда – пусть людей выводят. Попадется Чаша – вызывай подмогу. И о девочке, если что, не забудь. Все, пошли.
Перед тем, как выйти, она переливает половину «холодилки» в пустой пузырек от укрепляющего, отдает Нэйшу. Все, теперь только дверь прикрыть, дойти до ближайшей лестницы, на которой уже кто-то страстно милуется.
Началось.
Гриз нужно вверх, ее заместителю – вниз. Что там говорят вдогонку тем, кому предстоит отвлекать на себя внимание кучи выморков?
– По времени будем ориентироваться на полчаса. Потом – зачистка, иначе они кучу народу сожрут.
Боги, опять нехватка времени, вот почему все всегда на бегу? Гриз готовится взбежать по ступенькам.
– Аталия, – доносится в спину голос. – Без самоубийственных выходок, ладно?
Уел. Можно было бы конечно приподнять брови и посмотреть с мнимой обидой – ты что же, мне не доверяешь? Или буркнуть, что ее о таком предупреждать не нужно. Но Гриз так не умеет, потому машет рукой на ходу и бежит вверх, перепрыгивая через одну, а то и через две ступеньки.
Уж Рихард Нэйш точно знает, что с ней это предупреждение к месту всегда.
====== Ловушка для варга-3 ======
АСКАНИЯ ТЕРБЕННО
– …растопили мое сердце, сразили единым ударом. Разве я мог ожидать, что здесь… так сказать, в пристанище разврата… встречу цвет такой добродетели?
Добродетель в моем лице хлопает ресничками. И огненно краснеет – ну, наполовину от смеха, да. А наполовину – черт его знает, от чего меня так ведет. Этот парень вообще-то очень даже ничего, только его портят идиотские усики и убийственная самоуверенность – но для аристократа это-то нормально. Напоминает кой-кого из прошлого.
А, еще у него такая отличная манера ухлестывать. Этих типчиков, которые за мной так настойчиво увивались, он распугал колкими взглядами и ядовитыми репликами. Как миленькие отстали, а все потому, что Ирл – это он так назвался, этот чернявенький – что он пару десятков раз дрался тут на дуэлях и каждый раз победителем выходил. И вообще, его тут все знают, а госпожа Мантико так и вовсе отличает как завсегдатая.
Тут, конечно, бедной воспитаннице пансиона полагалось развесить уши – ну, я это и сделала от души. Еще проблеяла, что как-то уж очень много дуэлей, если каждый год по одной – так получается, что он слишком молодо выглядит.
– О, принимать всего один вызов за ночь – удел зануд, – заулыбался он и втиснул мне в руку бокал. – Мой рекорд – шесть поединков. Это было два года назад, когда госпожа Мантико решила устроить дуэльный турнир…
– Ах, как интересно! – сказала я, неумело хватила вина и почувствовала, что нашла родственную душу. Потому что шесть раз лупиться за ночь в поединке – это нужно, чтобы кое-где у тебя скрывалось раскаленное шило.
– И если хотите – я вам расскажу, все-все… – промурлыкал Ирл и решительно осчастливил меня сагой о своих подвигах. Я слушала и проникалась: все равно ничего интересного не предвидится. Гриз на обходе, папенька куда-то уволокся с толпой служанок, Нэйш удалился чуть ли не в обнимку с сестрой хозяйки, ага… Разве что Аманде танцы покоя не дают: она всех своих ухажеров так и водит, так и водит, а потом тащит танцевать, да так, что они уже как-то на нее опасливо посматривают. Того и гляди, либо между собой перегрызутся, либо просто повесятся, когда сообразят, что затащить Аманду под сень местных зарослей в кадках им не светит.
А в сторону Десми я стараюсь не поглядывать. Потому как, если честно, сама от него сбежала на эту часть зала, где как-то довольно много скользких типчиков, две пары уже лобызаются у колонн (о-о-о, видела бы это мамаша Десми, ее б удар хватил!), а повсюду шныряют и извиваются девахи и парни с цветочками в петлицах. Мой остолоп, было дело, удушил ревнивыми взглядами и шепоточками о том, что я себя веду слишком фривольно, а у нас же дочь, да и вообще. Что, мне нельзя немного поразвлечься? Ну, вот я и приняла приглашение на танец какого-то там магнатика, тот еще все пытался мне в танце стихи читать, так я чуть со смеху не треснула.
Десми какое-то время тоскливо таращился мне вслед, а потом на него сразу напрыгнули то ли три, то ли четыре девахи с такими развязными лицами, что мне показалось – он сейчас влезет на колонну, ну, или арестует их, или начнет вопить «Помогите!» Но Славный Законник Тербенно как-то все-таки удержался, ну и вот его там теперь вовсю берут в оборот, а я стараюсь в ту сторону не посматривать, потому что чертовски приятно чувствовать себя свободной. Ну, а уж в том, что Десми не даст свою честь в обиду – я и не сомневаюсь.
Вот насчет себя не ручаюсь, с этим дело обстоит как-то даже и хуже. Тут же всякие красавчики в изобилии, а еще вино и танцы, и я уж сто лет не обжималась ни с кем по углам: после рождения дочки у нас с Десми как-то не особо заладилось с этим делом, а тут еще вызовы-питомник-кормление…
– Еще вина, дорогая? – шепчет Ирли и бросает вполне себе плотоядные взгляды, и это меня очень даже устраивает. Потому что наконец я себя не чувствую клушей, и да, может, Десми там хоть малость заревнует. И киваю, и делаю глоток из бокала, и глупо хихикаю – «Ах, у меня голова кружится!»
Потому что правда малость кружится – когда тут поблизости уже три… нет, четыре, что ли, пары вполне себе в тени обчмокиваются самозабвенно, а рядом весь такой из себя симпатичный Ирли и вон еще парочка – юнец и угрюмый воин, вьются с голодом в глазах.
Очень их понимаю.
– Тут слишком шумно… – шепчет Ирл, осторожно поглаживает мне руку и, осмелев, берет под локоток. – Слишком душно. Идем, я знаю поместье, нам будет удобнее не здесь…
Киваю: идем, почему нет. Кажется, за нами еще кто-то выскальзывает из зала, только мне-то какое до этого дело? Иду – вернее, позволяю себя вести – с веселым предвкушением: а ну как что-то случится? Голова кружится все сильнее, и, наверное, я многовато позволяю Ирли – вон, уже за талию обнял, тьфу ты, да я же вроде как скромняжка из пансиона.
Это все его неотразимые усики – или, может, в вино что-то подмешали. Только я себя чувствую так, будто еще немного – и кой-кому придется спасать от меня свою добродетель, только вот как далеко я дам ему убежать – это еще вопрос.
Немного петляем по коридорам, Ирл нашептывает всякое-разное, я кокетничаю, отшучиваюсь и иногда снимаю с себя его руки. Тыкаемся в парочку комнат – закрыто, и оттуда несутся недвусмысленные звуки – аж завидно, когда кому-то так хорошо. В коридорах, правда, тоже полно парочек, иногда даже не очень разнополых, а еще шныряют одинокие личности обоих полов, с очень голодными глазами – этим, видать, с парой не повезло, вот они и прогуливаются себе мягкой походкой, прислушиваются к чужому удовольствию.
