Текст книги "Ковчег для варга (СИ)"
Автор книги: Steeless
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 49 страниц)
Так-так-так, – напоминают часы на стене. Древний бестиарий лежит себе и воняет прогорклой пылью и заплесневелыми суждениями. С иллюстрации преувеличенно свирепо скалится альфин – самое крупное животное Кайетты, не считая вымерших драконов. Рядом скромно притулились записи Гриз Арделл, каждая строчка – проста и ценна. «Самцы в холке достигают десяти футов», «Колония – как правило, самец, 8-12 самок и детеныши», «Не проявляют агрессии, если не раздразнить», «Не нападают первыми», «Основная опасность – в непредсказуемости»…
Ну да, не нападают первыми. Если не подтолкнуть, не направить…
Зная этих Варрантов – они и подтолкнут, и направят. Они уже там, где нужно. Держат руку на пульсе, готовятся сказать «фас».
«Неудержимы в бешенстве», – смотрит на меня коротенькая заметка, написанная рукой Гриз Арделл.
Я ни разу не видал альфина, который учуял бы кровь варга. Не довелось. Но не сомневаюсь, что с ними будет как и с остальными животными: достаточно опутать алыми нитями вожака – и за ним вниз, с плато, на ярмарку кинутся остальные.
Последний день. Закрытие. Танцы.
Поздно с кем-то связываться. Я попытался сразу, как вбежал в кабинет, но Сквозная Чаша молчала: на Ярмарке не ждут нападения, там празднуют, они даже не знают – с какой стороны, а десять бешеных особей альфина просто снесут большую часть ярмарки с лица земли. Уводить людей – кто разрешит? Кто послушает, поверит в эту больную идею?
Значит, обращаться к нашему покровителю, Тающим, Службе Закона, охране ярмарки – смысла нет. Это все равно, что посигналить: «Эгей, ребятушки, вот вам ценные цели!»
Да и потом, десяток этих тварей – все равно что лавина, кто и чем их остановит?
Только разве что варг.
Туц-туц-щёлк! Мне довелось постоять за эти годы за прилавком не раз и не два, так что не впервой считать – что дороже.
Кто дороже.
Щёлк.
Рихард, может, и не откажется прогуляться на то самое всхолмье, только вот такая прогулка его сделает покойником. А его нельзя делать покойником, хотя и очень хочется: некому будет находить новых варгов, обучать их… Эвальд Хромец сказал бы, что Нэйш – штучный товар, а потому его нельзя разменивать на сотню других…
Щёлк-Щёлк.
Магов, да. Пусть будет сотня, хотя я-то думаю, что на самом деле там будет больше, да еще заповедное плато станет местом для паломничества охотников, альфинов истребят… Но пусть будет сотня ничего не подозревающих гостей ярмарки.
Сотня. Но если Нэйш умрет – как бы нам не заплатить гораздо дороже.
Щёлк-щёлк-щелк. Откуда мы берем варга, когда нужен варг? Оттуда, где он есть. Нэйша у меня нет, зато ученички никуда не пропали – старшего он обучает месяца три, хоть какие-то навыки должны быть. Один – ненадежно, два – зыбко, нужно брать не менее трех, да и то, ясно, что они не смогут повернуть эту лавину вспять. Да они этих альфинов, хорошо, если на картинке видели. Очень может быть, когда придется увидеть такую тварь вживую – у них и колени-то провиснут.
Щёлк-щёлк…
Но ведь есть же такая штука как кровь варга. И если вдруг просто так не получится… то кровь еще троих варгов может убрать контроль вовсе. Альфины взбесятся – да. Но, может, и не кинутся вниз, на ярмарку. Будут себе скакать по своему плато.
Клац.
Варги, понятное дело, не вернутся живыми. Да и я с ними – как тут без меня-то, кто-то же должен рискнуть и попробовать удержать ту бучу, которую я планирую устроить. Ну, и…
Костяшки под пальцами скользят бездумно и быстро. Быстрее тиканья часов.
Щёлк. Жизнь истинного варга. Щёлк-щёлк. Жизнь сотни ничего не подозревающих магов. Щёлк-щёлк-щёлк, трое учеников и бывший законник в придачу.
Счеты всегда всё расставляют по местам.
Пока я шёл по питомнику – в голове крутилась ярмарочная песенка. На веселенький мотив.
Стукают, счетики, стук-стук-стук,
Время, стучат, подводить черту.
Крыса молчала. Размышления и терзания я решительно отсылал в омут болотный. Свою подлость лучше осознавать на том свете – к тому же, там и времени как-то побольше.
Ученички отыскались у загонов с грифонами и вид имели подавленно-загнанный. Немудрено: от крайнего загона доносились сладкозвучные рулады Мел: «Сейчас сама это жрать заставлю!» – наверное, кто-то с кормежкой напутал.
– Тибарт, Дайна и Эв – со мной, – распорядился я. – Остальные – скажете Мел, что я их забрал.
Оставшиеся ученички пали духом прямо на глазах. Избранные вперились в меня влюбленными взглядами – спас, как же.
Хотя кто там знает, может, если бы пришлось выбирать между смертью и обучением у Мел – они бы как раз смерть и выбрали. Только и осталось, что утешаться этой мыслью.
– Прогуляемся кой-куда по делам, подробности после, – только и бросил я, пока мы шли к ближайшему выходу с территории. – Ответственное задание, только для варгов, Нэйш в курсе и подтянется позже.
Чуть удержался, чтобы не сотворить знак отмены – так ведь и накликать можно. В конце концов, у исключительного была карта. Так что он тоже вполне мог заинтересоваться – а почему это там знак альфина? И сделать такие же выводы.
Аманда, например, их сделала, потому что перехватила нас уже почти у выхода за ограду: мелькнул цветастый платок, и её голос тихо окликнул:
– Альфины, мой сладенький?
Ученичкам я махнул рукой: идите, догоню, вам до ближайшего водного портала ещё минут пять шагать. Остановился, подождал – пока она выскользнет из тёмно-зелёных зарослей.
У Аманды – тугие черные локоны, которые лезут на лоб из-под цветастого платка. Бисеринки пота на лбу, изломанные дуги-брови, раскрасневшиеся щёки и чересчур блестящие чёрные глаза. Ещё у Аманды-целительницы из народа нойя – острый ум и очень неприятная проницательность.
Вот чего стоило не догадаться – какое я решение приму. Так нет же.
– Что это ты решил, мой пряничный? Что убьешь этих детей и умрешь сам – ради этого…
Дальше – на языке нойя, жаль, что мне не светит теперь его выучить. Но по жестам понятно, что Рихард успел здорово допечь Аманду, пока она занималась его драгоценным здоровьем.
– Исключительному нельзя помирать. Он, конечно, редкостный… – тут я пропускаю слово, – но он еще и редкий, чтоб его в омут. Так что…
– А тебе можно?!
Ну, не знаю, вот судьба полагает, что не просто можно, а прямо показано. Потому что время от времени впихивает меня вот в такие убийственные ситуации – и ожидает, позевывая: да когда ж уже…
– А я выплыву, – от моей беспечности даже весенний ветерок стонет по-звериному. – Я, знаешь ли, жутко живучее существо, я даже стряпню бывшей тещи переваривал. Хотя над ней мухи в пролете дохли. Над стряпней, а не над тещей, конечно, хотя…
Наверное, нужно было сказать что-нибудь более трогательное. Ну, или там, героическое. Двинуть, например, пафосную речь о моем долге по защите начальства, которое является по совместительству единственным наставником варгов и единственной их надеждой. Встать в позу – и так понести, чтобы в носу защипало, и глаза заслезились, и в голове прозвучали аплодисменты толпы.
Но цель и так достигнута: Аманда от моей беспечности временно онемела, так что надобно дожимать.
– Потряси зятька: пусть наводит шум на Ярмарке. Находит Лейда, вызывает Шеннета… Пусть убирают Ярмарку. Уводят людей, выстраивают заслоны. Если еще есть время. Да, и еще – Рихард взял карту, так что если он вдруг решит отколоть что-нибудь особенно самоубийственное – держать его придется тебе.
Аманда полыхает глазами, теребит край платка. Кажется даже – по физиономии мне сейчас заедет. Да ладно, я б себе сам заехал, если бы мог.
– А если я решу его не удерживать? – голос у Аманды – мягкая удавка.
– Тогда моя душа будет обречена в Вечном Омуте на жуткие муки – потому что Нэйш будет пудрить мне мозги и на том свете. Ты что, хочешь, чтобы я там оказался в такой компании?
Аманда явственно полагает, что я именно этого и заслуживаю. Вечность в обществе Рихарда Нэйша – и пива мне не давать, чтобы еще страшнее было. Но она говорит только:
– Я спою тебе потом. Когда вернешься.
Что там еще говорят в таких случаях? «Скажи дочке много теплых слов от моего имени»? «Передай зятьку, чтобы заботился о ней»? «Не дай Рихарду Нэйшу надругаться над моим мертвым телом»?
– Булочки меня бы тоже устроили, – говорю я и подмигиваю. – Побольше изюма.
Потом разворачиваюсь и бегу догонять своих варгов, которые, чего доброго, без меня отправятся через водный портал в неведомые дали.
На душе одновременно паскуднее и спокойнее, чем было до того. Спокойнее – потому что я теперь знаю, что Рихард Нэйш под присмотром.
Паскуднее – потому что у меня есть стойкое ощущение того, что я сегодня не попробую булочек. И не услышу обещанную песню.
И я знаю, что Аманда не смотрит мне вслед – чтобы было легче уходить.
Но от этого не легче.
====== Сердце варга-3 ======
ДИАМАНДА ЭНЕШТИ
Две вещи лежат на моих ладонях. Два груза. Два выбора.
Серебристая жидкость плещется в хрустальном флаконе и чуть заметно пульсирует: «Тук-тук, тук-тук». Живая.
«Песнь сердца» – эликсир на крови единорога, который я готовила три последних дня.
Бирюзовый камень лежит на второй ладони – тускл, пока не стиснешь в пальцах.
«Клетка Таррона» – древний артефакт целителей. Один мужчина хотел заплатить им за ночь любви со мной. Я забрала артефакт и расплатилась лишь песней, и тогда он послал ко мне убийцу – воина Меча, который не исполнил своего задания. Хозяин артефакта не дождался назад своего камня и умер от яда. А с тем убийцей у меня были славные ночи, пока его не казнили.
Два груза. Два выбора.
Две песни на моих губах – пропеть какую?
Погребальную, – шепчет весенний ветер, плачут росою травы. Все равно погребальную, только – кому?
Я знаю, кому.
Белый росчерк там, под окнами. Он стремителен, он торопится: ему нужно найти Мел, чтобы спросить: почему на карте обозначен альфин? Чтобы понять. И чтобы узнать, что три ученика займут его место. Три ученика и один Лайл Гроски.
Три короткие песни, одна длинная. Обрываются – нет, не оборвутся, оборвётся другая.
Я не бегу за Десмондом, не приказываю ему, чтобы он отправлялся на Ярмарку, чтобы вызывал Шеннета, я даже не взываю к Перекрестнице.
Я беру на ладони оба груза, обе ноши – и они покорно идут со мной к нужной комнате. Когда иду убивать.
Лайл Гроски плохо выбрал того, кому – держать и беречь.
Нойя берегут лишь то, что дорого им самим. Нойя не умеют измерять важность ничем, кроме себя. Не умеют отдавать дорогих – за тех, к кому безразличен.
Я улыбаюсь и шепчу себе по пути, что у меня – две песни и два пути, хотя на самом деле – один.
Он должен зайти в поместье – как иначе? Проверить – вдруг Лайл еще не ушел. Может, отдать какие-то распоряжения Десмонду или Кани. Или просмотреть карты – прежде, чем уйти туда, откуда не вернется. Хотя бы взять несколько монет за пропуск в водном портале, хотя бы набросить плащ.
И я даю ему опередить себя и шагаю в его комнату, когда он уже застёгивает плащ, попутно бросая в Сквозную Чашу на своем столе: «Освободите портал, который ближе всего к пещерам, мне всё равно – как».
– Куда-то собрался? – мурлычу я, и две возможности бьются в моих ладонях.
Рихард вскидывает глаза и улыбается почти правдоподобно, и прогоняет с лица все следы спешки.
– Маленькая отлучка, Аманда. Ничего особенного. Есть кое-что, что Лайл должен знать.
Он собирается умирать так беспечно, что мне хочется подтолкнуть его в спину, и погребальная песнь легче бабочки вот-вот сорвётся с моих губ, но я только киваю и спрашиваю:
– Альфины, правда, золотой мой?
И взгляды наши переплетаются, словно корни деревьев, и в моем он может прочитать открытый путь к смерти. Щурится, кивает удовлетворенно.
Любой ведь скажет, что нойя не повинуются приказам. И не отдают жизни тех, кто дорог за жизнь тех, кого почему-то нужно хранить.
И я делаю шаг и беру его запястье и слышу, как стучит его жизнь – слишком поспешно, она тоже торопится. Эта жизнь, которую Лайл почему-то считает ценной, а её хозяин вот совсем не считает – согласен, чтобы она замерла.
Я тоже на это согласна, и он видит это: мы улыбаемся друг другу.
– Рад, что ты понимаешь, – говорит он и готовится убрать руку и идти, и в тот миг, когда его сердце ударяет в такт моему – я понимаю, какую песню мне петь.
Нойя хорошо умеют лгать. Даже самим себе.
Шепот мой слетает с губ песнею. Падает сладким соком, ядовитым, как сок черных паучьих слив в полночь.
– Знаю, сладенький. Ты уж меня прости.
И губы касаются его щеки, будто в танце у костра – когда песня отпета, и танцы закончились.
И я отступаю, и улыбаюсь виновато, и пальцы сжимают бирюзовый камень, «Клетку Таррона», артефакт целителей, каким ограждают комнаты особо опасных магов в моменты вспышек.
А спустя миг ладони Рихарда Нэйша ударяются в прозрачную стену, перегородившую дверной проем. Нерушимую стену, надежную.
Он почти успел, но все-таки только почти.
Магия прокатывается прозрачной волной с отблеском бирюзы – захватывает стены, закрывает окна.
Я снимаю платок, освобождая волосы из плена – женщины нойя в знак траура ходят с распущенными. Локоны скользят и падают на плечи – словно волны, укрывающие в пучине тела погибших.
Я вижу, как он смотрит – тот, за прозрачной стеной, губы изломаны в усмешке, полной непонимания, сейчас прошепчут: «Ты решила со мной поиграть?» Но нет ничего правдивее глаз, и у него в глазах живет истина: рано или поздно он выйдет отсюда, и я больше никогда не смогу петь.
– Дай мне пройти.
– Милый, ты же не думаешь, что я запирала тебя здесь, чтобы отпустить. Успокойся. Ты уйдешь, когда все закончится. Можешь мне рассказать пока, какими способами меня убьешь, сладенький. У тебя это так хорошо получается, да-да-да?
Он молчит, прижавшись к прозрачной стене, выстроенной из магии – тот, жизнь которого нам придется хранить не торгуясь. Разменивая чужие жизни, выбрасывая на ветер.
Не думая, насколько и кому дороги они.
Внутри я плачу, заливаюсь рыданиями, ломаю руки, молюсь Перекрестнице – чтобы Лайл пришел живым – и знаю, что этого не будет, и три молодых варга не увидят улыбки луны, и их песни, короткие и грустные, оборвутся сегодня.
– Аманда. Прошу.
О чем ты думаешь сейчас, Рихард? О том, что я должна сказать: «О, сладенький мой, я только этого и ждала, твоя просьба все меняет». Что сердце мое встрепенется и потянется навстречу, шепча: «Он попросил наконец!» Оно мертво, мое сердце. Сожжено вместо дров в костре боли о всех, кто ушел вместо тебя: Лайл… и эти дети… и Гриз.
– Аманда. Мы ведь можем договориться. Мы можем договориться – назови цену, чего ты хочешь…
Конечно, он должен был начать торговаться. Я ждала этого и думала, что будет весело. Но мне горько там, в груди.
– Что ты можешь дать мне, сладенький? У тебя же ничего нет.
Нойя любят торг. Могут часами размахивать руками, подбирать брань, тонкую и изощренную, как аромат трав для приворотных зелий. Наскакивать – и отступать, и порываться уйти, и притворяться, что не хотят вернуться…
Что ты можешь дать мне, Рихард Нэйш? Можешь ты стать лучше, чтобы я могла утешиться в горе, чтобы не думала, что они умерли за худшего из людей?!
Не можешь.
Он стоит теперь с закрытыми глазами – уже почти осознавший поражение, но мне его не жаль.
Сейчас он попробует сделать мне еще больнее, и я почти хочу этого.
– Четыре жизни за одну – тебе это не кажется несправедливым?
– Жизнь несправедлива, мой золотой, – отвечаю я. – Все песни об этом.
Наконец он отрывается от прозрачной стены, поблескивающей бирюзой. Покусывает губы, запрокидывает голову так, будто хочет увидеть небо.
– Ну, к чему это. Ты знаешь, что не остановишь меня: я все равно окажусь там, только… иначе.
Небес сейчас не видно, но они наверняка синие-синие. Как глаза некоторых варгов, рвущихся на волю.
– Хочешь, спою тебе, солнышко? Есть песня о соколке, которого поймали в клетку. А чтобы он не улетел, вместо прутьев клетки были ножи. Но соколка манило небо, и он рванулся, потеряв перья, кровь и жизнь. И небо тоже – навеки. Ты не дойдешь, Рихард. Сердце не выдержит. Ты умрешь во время попытки. Просто станешь пятым и сделаешь еще хуже. Не будет ни их, ни тебя. Это плохой торг.
Время бурлит, будто вода в омуте, уносит наши минуты, свивая их в бурные ручьи. Я хочу уйти за минутами. Услышать шорох трав, почувствовать ветер на губах, услышать песни деревьев, увидеть птиц, взлетающих в небо.
Я не хочу слышать то, что он скажет мне сейчас – последнее, что скажет мне сейчас.
Он опять приникает к сфере между нами – сосредоточенный, как хищник перед тем, как перекусить горло. Шепчет:
– У каждого свои коллекции, правда, Аманда? Кто-то собирает животных – я вот варгов. Видела когда-нибудь коллекционеров, которые на все пойдут ради своих экземпляров, а? Гриз Арделл знала за мной эту маленькую особенность – как ты думаешь, почему она оставила меня во главе «Ковчега»? Полагаешь, выбрала того, кто заставит этих детей умирать за себя? Ошибка, Аманда. Она выбрала того, кто умрет за них. Вместо них. Когда потребуется. А теперь отойди в сторону и помоги мне выполнить мою работу.
Чувствую кнут на коже – ее кнут и ее удар, хоть никогда его и не ощущала. Она бы не шептала – она кричала бы. Другими словами, но ведь слова лживы, правдивы глаза и сердца.
«Аманда! – слышу я ее голос. – Какого черта, я не позволю, чтобы вместо меня умирали. Не смейте, ясно вам?! Аманда, вы все рехнулись, варги чувствуют смерть друг друга, вы собрались убить вместо меня троих варгов, какое сердце сможет это вынести?!»
Мы стоим друг напротив друга, и слеза – одинокая гостья, гуляет по моей щеке. Магии нет между нами. Только память, одна на двоих.
– Четыре месяца прошло, а ты совсем забыл ее, – шепчу я. – Она оставила тебя не чтобы ты умер. Чтобы жил.
Губы у него дергаются – улыбнуться, но улыбки нет, потому что истина редко вызывает улыбки, особенно у путников.
Ему скоро в путь, и я могу только – помочь хоть чем-то.
– Помни – не через боль и не через страх. Возьми, вот… – ладонь смыкается с ладонью, когда передаю ему «Песнь сердца». – Выпьешь после, если вдруг…
– Если почувствую себя хуже, я понял.
– …если вдруг успеешь.
– Звучит ободряюще, спасибо.
Он не прощается, потому что спешит, и его последние слова прыгают, бьются пойманными в сети рыбами – в коридоре, хотя хозяин их уже завернул за угол.
Я смотрю ему вслед – и, дочь дочерей Перекрестницы – знаю, как важно прощальное напутствие.
– Приведи их живыми, Рихард, – шепчу я, и слова не горьки, а сладки на моих губах. – Верни их живыми, варг.
Нойя верят, что напутствия сбываются, если кропить их слезами.
ЛАЙЛ ГРОСКИ
По пути я занимался привычным в общем-то делом. Лгал и изворачивался. Мы прошли водный портал, я завернул ученичков наверх, к холмам – не переставая врать напропалую и напускать тумана. Да, ребятки, вас тут ждет небольшая проверка. Нет, куда там, всё будет взаправду. Да, я скажу, что надо делать, но выполнять – быстро и не думая, от этого всё и зависит. Ну, кто там знает, справитесь или нет. Я же говорил – Нэйш знает. Это вообще его идея, он считает, что вы уже готовы…
Ученички цвели ярче весенних цветов и щебетали громче птиц, а я всё искоса на них поглядывал, хотя зарекся в самом начале – смотреть поменьше.
Тибарт. Был вторым, кого мы нашли. Семнадцать лет. Мел про него говорит: «Второго Нэйша привалило». Черноглазый, черноволосый весельчак и разбиватель девичьих сердец, полагает себя крутейшим варгом в питомнике. Тут он ошибается, потому что Дайна его, если что, уделает.
Дайне пятнадцать, она из последних. Деревенская девочка-сирота, серая мышка, тихая, вдумчивая, безответная, живет учебой. Рихард обмолвился, что Дар очень мощный и развивается очень быстро. Девочку жальче всего
Эв. Эвальдом даже в мыслях назвать не могу – вот кто придумал дать такому увальню имя Хромого Министра? Девятнадцать, сын пекаря, широченные плечи, ладони-лопаты, задевает и сшибает всё вокруг себя, на уроках хлопает ушами, как дожил до этого времени – непонятно. Но не мог же я взять трех лучших, на кого тогда питомник оставлять?
Крыса внутри присела на жирные окорочка, прижала передние лапки к груди. Пискнула умоляюще: слушай, а вдруг вы придете раньше? Вдруг не придется, вдруг Аманда успеет выдернуть зятька, тот поднимет на уши кавалерию, вдруг…
Ага, сейчас, – хмыкнул внутренний голос (они с моим грызуном вечно расходились во мнениях). Солнце перевалило через полдень давно, на Ярмарке – самый разгар последнего дня, альфины успели отоспаться после ночи, но еще не вышли на охоту из пещер. Самое, словом, время – тут уж хоть бы успеть.
– Самое главное – в любом случае делайте вид, что так и нужно, – наставлял я ученичков, поднимаясь вверх по тропочке. Ученички были готовы решительно на все, и оттого было как-то особенно паскудно.
Еще было паскудно оттого, что Ярмарка скрылась за изгибами холмов, я тут вроде как иду помирать с ученичками, а проклятые Варранты могли попросту схорониться в кустах и там делать свои черные дела, как бы двусмысленно это ни звучало.
Хотя, думается, они будут где-то возле тропы к ближнему водопою – тропы, по которой обычно разом прогуливаются альфины вечерком, которая недалеко от пещер и которая…
«Успел на свою голову», – ёмко и с чувством высказался внутренний голос.
Тропа выглядела довольно-таки мирно, если, конечно, не считать того, что была звериной. Протоптанной когтистыми лапами альфинов, а потому – широкой и с клочьями разномастной шерсти на ближайших деревцах. По обе стороны от тропы расстилалась вполне себе милая лужайка с невозмутимыми весенними цветочками, каждый из которых прямо так и гласил: «Труляля, я тут вырос, чтобы олицетворить собой безмятежность».
Трещала сорока в ветвях дуплистой ивы у тропы.
Ива почти скрывала две фигуры – сначала Варранты стояли к нам спиной, потом повернулись.
Я ошибся, они не прятались. Вылезли прямо на тропу – что этот юнец с тремя волосинками над губой, что его папаша, изможденный и согнутый, в рыжую бороду седины напорошили. Может, и был шанс взять этих при помощи законников или военных…
Только вот – сколько времени нужно, чтобы взмахнуть ножом?
Нож Беннет держал острием вниз, вдоль вены правой руки. На этот раз он не ладонь кромсать собрался – собрался резать так, чтобы крови вышло побольше, чтобы те, кто сейчас отсыпается в пещерах чуть дальше – услышали побыстрее. В лице у парнишки не было ни кровинки, глаза остекленели – этот уже всё решил и всё передумал, наплевать ему на любые уговоры, только услышать «Фас!» от папашки – и можно спокойно себе умирать. Отомстив сполна.
Папаша бегал глазами и хватал воздух ртом, перебегал взглядом с меня на ученичков у меня за спиной.
– Ты от Лейда? – выдавил хрипло.
Я поднял руки: пусть заодно видит и Печать. Мотнул головой и постарался состроить самую дружелюбно-прохиндейскую физиономию, на которую был способен.
– Малой тебя видел на Ярмарке. Ты шатался с пацаном-нюхачом. Много нанюхал?
Мел бы, наверное, обрадовалась такой характеристике.
– Да вот пришлось обратиться, чтобы найти вас, господин Варрант, – заговорил я, разводя руками. – Слушайте, ну и задачку вы мне задали тем, что съехали с места. Неделю доискаться не могу, а дело-то верное, думаю, тяжбу мы в вашу сторону легко обустроим.
Позади меня раздалась пара-тройка изумленных хрюков – а потом ученички настороженно притихли.
– Я, знаете ли, стряпчий, – прибавил я небрежно. – Сирилл Кру. Не из этих, знаете ли, дурацких поборников закона, а такой, который работает на своих клиентов. Так вот, я вам говорю – ваше дельце верное, господин Варрант, и я готов за него взяться – ну, а уж расплатитесь вы со мной, когда Лейды пойдут по миру с сумами, хе-хе. Думаю, на них и исподнего-то не останется, если обтяпать тяжбу как следует.
Новая шкура поднялась, облегла, приникла к коже. Шкурка стряпчего – легкая, шуршит, пахнет бумагой; к губам прилипла нагловато-самоуверенная ухмылочка человека, который умеет обтяпать что угодно. Я болтал вовсю, жалел, что ко мне не обратились раньше, я давал шанс, шанс, шанс – остаться жить, не губить людей, не мстить, вернее, отомстить только проклятым Лейдам, пустить их по миру, насладиться в полной мере…
Кажется, у младшего от всей этой болтовни перестали стекленеть глаза, старший, вроде, тоже заколебался – хорошо, может, он уговорит парня ножичек опустить, а тогда уже мне бы только подойти поближе, один удар…
– Контракта, правда, у меня нет, но ребятушки составят, – я кивнул через плечо, нужно же было как-то объяснить ученичков за спиной. – Ну, вы, я вам скажу, забрались, я-то уж думал – все трактиры облазить придется, а вы вона где. Кабы не мои ребята – в жизни бы вас не отыскали бы… Но я так за то, чтобы посидеть в трактире, пропустить по стаканчику. Заодно контракт обговорим, мое вознаграждение… ну, и главное – как вам себя на суде-то вести, потому что дельце-то прекрасное, но есть над чем поразмыслить. Так что если вы никуда не торопитесь, надо бы все как следует проработать, а?
Беннет-младший моргал – дела шли вполне себе неплохо. Старший вытянул шею, пожевал губами, спросил хрипло:
– Поможешь, значит, тяжбу выиграть?
Я пожал плечами, соорудил на физиономии соответствующее выражение: «И не такое, мол, обделывали».
И почти поверил, что мне все-таки удалось – без крови, без жертв.
Поэтому когда старый хрен взвизгнул: «Давай, мелкий!» – я даже не особенно понял, о чем это он.
Так, смотрел, как пальцы парня коротко и резко сжимаются на лезвии, как он делает взмах – я все равно не успел бы предупредить этот взмах, я успел подойти к ним, но не настолько близко…
Я видел, как весна в том месте, где стояли эти двое, процветает алым.
И стоял, и думал – в чем я ошибся и где недоиграл. Или, может, ученички за спиной все-таки так и не смогли сделать вид, что всё так и нужно. Или папашка-Варрант слишком уж отчаялся – он скалил зубы, хохотал и орал: «Что, взял? Взял меня, да?»
Наверное, уже по моему лицу понял, что я понимаю смысл их действий. И сделал нужные выводы.
Всегда считал, что всё зло в мире – от образования.
Недолговечная шкурка стряпчего опала в прах, я повернулся к разинувшим рты варгам.
– Ну, а теперь ваш выход, ребята. Дышим спокойно. Еще один урок, а? Когда они появятся, вам нужно будет их отвернуть назад к пещерам. Хотя бы просто успокоить. Ну, а если не получится – тогда уж сделать так, чтобы в разные стороны разбежались.
Варжата – все трое – смотрели на меня широко распахнутыми глазами, в которых близко не было спокойствия.
Кажется, до них начинало доходить – и моя невозмутимость никого не обманывала.
– Гроски, он… варг на крови? – пробормотал Тибарт, с которого как-то слетела самоуверенность.
– Кто разбежались? – шепнула Дайна побелевшими губами.
Эв не спросил ничего. Наверное, он тоже чувствовал, как вздрагивает под ногами земля.
«Средний вес – шестьдесят пудов», – всплыла в уме строчка из дневника Арделл, очень вовремя.
Вечная спутница там, внутри вздыбила шерсть на загривке, оскалила зубы – приготовилась отыгрывать варианты. Я метнулся вперёд, одновременно вышвыривая руку с одним из двух метательных ножей, которые скрывались в рукавах.
Целясь мальчишке в беззащитный затылок.
Вариант первый, лучший: чтобы убрать контроль – нужно устранить варга, который держит контроль.
Нож ударился о воздушную преграду: Варрант-старший страховал сынишку своей магией, Дар Ветра, мощный и развитой, ну да, он же в Академии учился, не где-нибудь…
Может, я мог бы еще подбежать, попробовать Даром Холода… нет, слишком далеко, а мне нужно стоять рядом с варгами… Всё равно бы мне – не успеть.
Рокотнуло в воздухе – будто собралась вдруг весенняя гроза. Только вот это была не гроза, это их вышвырнуло из-за холма, где они мирно спали в пещерах. Сперва вожак – белый, в серых полосах, старый, грива серебрится – а потом и остальные подоспели: двое здоровых самцов, потом самки – небольшие и гибкие… четыре… шесть?
До них было больше сотни шагов, а они уже казались громадинами, от одного вида которых начинается колотье в боку. Сбежались коты – огромные, плотно сбитые – поохотиться на мышек. И вот сначала неслись, а теперь затормозили всей стаей, принюхиваются, удивлены, потому что от запаха крови ничтожной мышки начинает кружиться голова, как будто липнут невидимые нити, нити, нити, которые говорят – куда идти, что делать…
Носы морщатся, топорщатся загривки у самок, развеваются гривы у самцов. Зелёные, близко посаженные глаза, еще не затуманены, потому обшаривают окрестности тропы: что там еще за четыре мышки?
Три мышки. Одна – крыса.
Вариант второй, подлый: контроль можно сбить, если в деле участвует несколько варгов крови.
Крыса провалилась куда-то в желудок, извивалась и корчилась там, когда я метнулся назад, к ученикам, шепнул Тибарту первому: «Сосредоточься!» – схватил его за ладонь и щедро полоснул по ней ножом – вторым, из второго рукава. Парень только глянул удивлёнными глазами, даже дёрнуться не успел. А Дайна взвизгнула, когда увидела, что я делаю, только увидела с опозданием: я уже успел развернуться, схватить девочку за плечо и провести кровавую линию по ее ладони.
– Уведите их от Ярмарки. Слышите? Отверните от Ярмарки!
– Ты чего? – с непониманием спросил Эв. Он загляделся на альфинов – смотрел без малейшего страха, с удивлением и восхищением. Хорошо, может, это даст парню шанс.
Я сделал последний шаг, нудный и тяжелый. Сказал:
– Ничего, – потом еще: – Останови их. Просто останови.
И полоснул в третий раз, задавливая, выжигая, вымораживая внутри осознание собственной подлости. Потому что загнанные в угол крысы не думают – на кого броситься и кого подставить вместо себя, дети – самая малая цена, и я только что заплатил ее, а теперь нужно сделать так, чтобы она не пропала даром.
Кровь из трех разрезанных ладоней разбрызгивалась по весенней травке, летела по ветру – и вот уже альфины задёргались, хвосты заходили ходуном, вожак, который уже было направился кратчайшим путём в сторону Ярмарки – вздрогнул и вернулся, затряс головой…
А Варрант-младший закричал. Хватался за свою разрезанную руку и кричал – очень слабо, угасающим криком, цеплялся за воздух, будто ловил в нем невидимые нити, будто что-то рвалось вместе с ним, что нельзя скрепить и сцепить обратно – и это причиняло невыносимую боль.
Старший заметался вокруг сына, начал хватать его за плечи. Выкрикивал что-то – вроде бы, даже в мою сторону. «Ты что сделал? Что сделал, а?!»
Потом на него обрушилась туша вожака, смяла, будто фигурку из сырой глины, замесила как тесто. Вопль полоснул по ушам, слился с криком сына, с победоносным рёвом альфинов.
Контроля нет, – понял я. Чужая кровь сшибла младшему контроль, Ярмарка вне опасности, но мои варги…
Тибарт упал в ту же секунду, рядом со мной, без единого звука.
