Текст книги "Ковчег для варга (СИ)"
Автор книги: Steeless
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 49 страниц)
Бегство.
Конец.
Милосерднее ее убить, чем оставлять вот так, только телом с ушедшим в никуда разумом.
– Конец, – говорю я.
Нэйш опускается рядом с девочкой на колени. Щупает шею, смотрит в зеленые глаза.
Упирается открытой ладонью ей в грудь – и я вижу, что от его улыбочки не осталось следа.
Губы собраны в узкую точку, глаза широко открыты, на висках набухают вены, проступают на щеке рубцы от давнего ожога.
Он словно убивать собрался.
Но он собрался не убивать, он собрался хуже… он собрался – за ней, туда.
Куда?!
– Что нам делать? – выкрикиваю я, понимая, что останавливать его поздно.
– Кричите, – бросает Нэйш, и из-под век вырывается синева.
Холодная, в которой нет ничего от цвета василька или июльского неба. Синева рисует морозные разводы в широко раскрытых глазах. Забирает в себя светло-голубой лед и насыщает его красками.
Зелень и синева схлестнулись в поединке.
– Зови подругу, – я трясу Тену, хотя она и без того трясется. – Зови, кричи, чтобы слышала!
Чтобы замедлилась. Чтобы не ушла.
Потому что она сейчас бежит там, по тропам, где мне не взять ее след. Окруженная неясными шепотками. Гриз говорила – там, на этих тропах, нужно тщательно выбирать пути.
Гриз не рисковала, она всегда предпочитала стоять напротив животного в момент слияния.
Гриз не шла в пустоту, но, наверное, шагнула бы – если бы вдруг увидела бьющуюся в конвульсиях девочку.
– Эй, Ильма! Ильма, эй! Это я, Тена! Слышишь? Ильма, давай, возвращайся, эй…
Девочку, которую зовут отсюда. А она, может, и не слышит, она же несется по вязким, зыбким тропам. Потому что чует за спиной погоню.
Неспешную, расчетливую поступь, полную морозной синевы.
И она бежит и бежит, и ее грудь дергается все слабее, и я почти вижу, как она перепрыгивает с тропы на тропу, и проваливается, и смиряется: пусть лучше затянет – чем-то, что там, за спиной…
Но тот, что за спиной, – не отстает. Он хищник упорный, он не потеряет добычу. Девочка кричит и отбивается, тропы свиваются в коварный водоворот, но это – то, что гонится – вдруг хватает ее и швыряет…
Куда, Ильма, куда?
Навстречу крикам, которые долетают все глуше.
Девочка кричит, захлебывается кашлем и опять кричит. Глаза у нее становятся серыми – обычными. Очень испуганными.
– Тихо, – говорю я, – тихо, спокойно. Ты здесь, тебя не тронут. Уже все кончилось.
Ильма в ответ начинает рыдать. Вцепляется в меня тонкими пальчиками и колотится.
– Кончилось, – говорю я и передаю ее Тене, которая понимающе кивает и принимает девчонку в объятия.
Две не-подружки испуганно всхлипывают и косятся на меня.
Может, понимаю, что я лгу. Что ни черта-то еще не кончилось.
Глаза Мясника все еще полны синевы. Лицо спокойное, дыхание тоже, только вот он не здесь.
И с каждой секундой будет уходить дальше.
«Кричите» относилось не только к Тене.
–Эй, Мясник, – в горле начинает першить от дыма, пожар разрастается. – Эй, разоспался, как принцесска. Давай, очухивайся уже.
Бесполезно. И с самого начала было бесполезно. Оттуда и девчонка-то не должна была вернуться. Нэйш, конечно, уникальной силы варг, только он же и сам недоучка: Гриз в свое время так и не успела закончить его обучение…
– Мясник! – кричу я из чистого упрямства. – Палач! Живодер! – перебираю все клички, которыми награждала его за все время нашего знакомства, пока клички не заканчиваются. – Нэйш, не смей, меня наши с потрохами сожрут! Не смей, кому говорю!
Вот так, ребятушки. Был у нас один варг на всю Кайетту, да и тот бракованный. А теперь вообще никого, так, мелочь, которая не управляется со своими силами. Можно замолкать, но я все не унимаюсь.
– Рихард, вир тебя побери! – я никогда не зову Мясника по имени – много чести, но кто там знает, может, откликнется. – Рихард!!
Черти водные, это ж не его настоящее имя, настоящего я и не знаю, а может, не помню.
Гриз знала бы. Она бы нашла нужные слова. Гриз бы его в два счета вернула, она же как-то умела ладить даже с ним. Что здесь могу я?! Что можем без нее все мы?
Тоска накрывает, душит хуже дыма, я бросаю это зряшное дело – звать. Вместо этого сажусь, прижимаюсь спиной к осыпавшейся каменной кладке – и начинаю в голос выкладывать Нэйшу все, что о нем думаю.
За годы накопилось немало, а на выражения я не скуплюсь. Костерю со всей мочи, стараясь донести главное: это он виноват. Везде и во всем. И что ее нет с нами – особенно. И что он в жизни ее не заменит. И что он меня достал по горло. Причем, не только меня – всех. И вообще, я еще не знаю, почему я не ушла, потому что работать с этакой помесью недоношеной гиены и…
– Мелони. Можешь уже… перестать.
Затыкаюсь, открываю глаза (когда закрыла?!).
Девчонки стиснули друг друга в объятиях, глядят испуганно.
Нэйш сидит ко мне в профиль, полуприкрыв глаза, в которых нет синевы. Ухмыляется.
Если б сдох – меня бы это наверняка взбесило меньше.
– Совсем чокнулся, – орать уже нет сил, потому бросаю отдельные слова. – Так и скажу остальным. Обрадую. Остался бы там…
– Как я мог, – шелестит Нэйш, – мне показалось, ты назвала меня по имени.
Скотина. Скриплю зубами, поднимаюсь, кидаю презрительно:
– Не надейся, Синеглазка.
Говорю девчонкам:
– Давайте убираться отсюда, и живо. А, да, ты, которая Нытик. Вот этот будет тебя учить.
От пожара мы уходим молча. Я прикрываю рот рукавом, иду впереди, во рту – горечь дыма.
Не спрашиваю ни о чем. В дыму не поспрашиваешь. И не в моем стиле задаваться вопросами, на которые тебе дадут ответ с холодной улыбочкой. Себя я тоже не спрашиваю. Мне вообще ни черта не интересно, чего он полез туда и какие были у него мотивы. Может, хотел нервы себе пощекотать. Может, у него это новое развлечение. Раньше препарировал бабочек, теперь пытается самоубиться.
Я-то вообще полагаю, что люди не меняются.
Только вот от одного ощущения я так и не могу отделаться. Я его отбрасываю, отпинываю, а оно все равно лезет. Неотвязная мысль так и прыгает в голове, как навязший в зубах мотив какой-то песенки.
Может, я просто слишком часто вспоминала сегодня Гриз, но…
Она бы точно была рада, что он сделал это.
Она бы этого хотела.
====== Боль варга – 1 ======
АСКАНИЯ ТЕРБЕННО
Я вечно думаю о разных дуростях. Просто вот минуту без этого прожить не могу.
Вот сейчас мне лезет в голову, что Рих и Мел – идеальная пара. Почему мне это лезет в голову? Ну, вот их дети могли бы стать красивыми в отца. И получить его Дар варга. И любить животных, как Мел. Но родителей бы они точно бы ненавидели. И вообще, всех людей, наверное. Мальчику на кровати в лекарской плохо. Мальчик смотрит в потолок и шевелит губами, повторяя имена. Мальчик по имени Кайл все время зовёт. – Лютик, это ты? Пушинка, слышишь меня? Пушинка… Пушинка? По щекам у мальчика ползут слезы, а глаза широко распахнуты. Только вот они не видят Аманды, которая суетится над его койкой. С какими-то своими проявилками и эликсирами. А этим двоим – вот прямо сразу чувствуется, что им хочется уйти. С самого нашего появления в лекарской. Мел вообще-то тут оказалась случайно: ей Аманда повязку на руку накладывала, когда мы влетели. Мы – это я и Рихард с мальчиком по имени Кайл на руках. Аманда сразу запорхала вокруг мальчика с проявилкой, уверяя его, какое он золотце, и что все-все будет хорошо… А на лице у Мел так сразу и написалось: «Фу, ребенок. Больше всего я сейчас хочу уйти отсюда». Но она как-то не ушла. Спросила только: – Варг? – и еще. – Что пошло не так? Потом фыркнула под нос – мол, у кого она спрашивает. И осталась. Настороженно смотрит на Аманду. И на мальчика, который глядит в потолок и зовет, зовет… Он все время звал, сначала закричал, а потом упал и сразу же начал. Лютик и Пушинка. Пушинка и Лютик. Мне вообще-то хуже должно бы быть, но спасает то, что я постоянно думаю о всяких дуростях. Например, о том, что у Нэйша прическа растрепалась. А он выводит бабочку в блокноте с таким отстраненным видом, что ясно, насколько ему хочется уйти. А Мел вообще сейчас взорвется, ее только присутствие Аманды останавливает. Аманда все мурлычет и порхает, потом начинает напевать тихонько. Потом стирает мальчику слезы с лица, гладит по голове. Сейчас она к нам обернется, а потом у нее с Мел будут лица… ух, какие будут лица. – Как ты это объяснишь? – интересуется Аманда мягко, но страшненько. Упирает руки в бока, выпячивает очень внушительную грудь, смуглое лицо похоже на грозу. Рихард поднимает глаза от блокнота и делает вопросительный жест в сторону кровати. – Спит, – говорит Аманда, – я проверила, это безопасно. Он не в состоянии слияния, и никаких болезней или повреждений… – Хорошо. Еще дурацкая мысль: сколько нужно тренироваться, чтобы вот так всех бесить, одним словом? Или у него это как-то просто само собой получается? – Хорошо? – повторяет Аманда. Сейчас она может отравить голосом. – Хорошо. В таком состоянии он мог бы «уйти» как варг, и тогда все бы усложнилось. – Чудненько, – говорит Разъяренная Женщина Аманда. – Кажется, ты не особенно понимаешь, в чем тут соль. Как варг он вполне в своем уме, зато не в себе как человек. А поясни-ка мне, драгоценный начальничек, почему ты явился с ребенком, который вне себя от горя и ужаса? – Догадываюсь, – тихо шипит Мел. Ее именем хорошо бы назвать вулкан. Страшный, убийственный, который за сто миль в клочки разносит. А именем Рихарда Нэйша лучше никого уже не называть, у нас одного такого хватает. – Строго говоря, – начальство небрежно лезет дорисовывать бабочку, – мы не ожидали встретить в селении варга. Вызов касался двух керберов, которые нападали на местных. Я не слишком лажу с детьми… – тут я чуть удерживаюсь, чтобы в голос не засмеяться, – поэтому решил прихватить с собой Кани. Но достаточно быстро выяснилось, что керберы действовали не как дикие животные – в сущности, они ведь достаточно привязчивы… – Они защищали, – звенящим голосом уточняет Мел и стискивает кулаки. Силой ее ярости можно мельницу вращать. – Они пытались защитить своего хозяина. Мальчишку. Так? А ты… – К сожалению, мальчик видел момент их смерти, – Нэйш одним махом проскакивает самое интересное и начинает на рисунке бабочки обозначать точки – уязвимые зоны. – Это вызвало проявление Дара. Я вмешался и не дал сознанию уйти, но его поведение требовало… совета целителя. За словами и рисунком бабочки – широко распахнутые детские глаза. Пронзительный, долгий крик. Захлебывающийся плач. И прилипчивый зов: «Лютик! Пушинка…» Аманда качает головой. Наверное, хочет что-то сказать, но тут наконец взрывается Мел, подскакивает к Рихарду и начинает: – Ты… скотина! Это тебе бы целителя, Мясник! Еще лучше – железную комнату с железными дверями. Ты… на его глазах! Какое у него могло быть поведение, по-твоему?! За старое решил взяться? Кровушки захотелось? Если теперь варг – то можно даже… Рихард смотрит на нее снизу вверх, приподняв брови. Отличная парочка, ха. Даже жаль как-то разрушать эту семейную идилию. Хихикнуть не получается, из горла лезет кашель. – Это не он, – говорю я, и Мел осекается. Аманда тоже давится заготовленной тирадой. – Это я сделала. Лица у них – точь-в-точь, как я себе воображала.
*
Начать с того, что с Нэйшем я сегодня увязалась сама. Назло моему папашке и моему любезному, которые отправились за какой-то надобностью на восток. Очень может быть, что они просто решили укрепить непростые свои отношения. Ну вот, а мне грозила скоропостижная смерть от скуки в питомнике, среди кучи не особо любимых мной животных. Или менее скоропостижная – в самом «Ковчеге», среди кучи учеников-варгов, тоже не особо мной любимых. Так что когда я заметила, что наш главный собирается куда-то в полной боевой выкладке (плащик, ухмылочка, острие дарта качается у ладони) – я довольно прытко поскакала наперерез. И применила весь арсенал, от умоляющих глазок до угроз иначе насмерть достать разговорами. И только-только начинала добираться до обещаний грязного и непристойного, как Нэйш обронил, что я, пожалуй, вполне могу ему пригодиться. По дороге в это самое селение я чуть от гордости не лопнула. Ну, а селение было типичным таким, про которые маман говорит, что гусей там в разы больше, чем осмысленных лиц. По нему особо не видно было, что там кто-то на кого-то нападает, а ведь Нэйш по пути что-то там о серьезных ранах рассказывал (правда, слушала я в своем стиле, одной четвертью уха). Овцы блеяли, женщины перекликались, мужики что-то выясняли у местной кузницы. И да, здоровых серых гусей там было что-то многовато, и они явно чувствовали себя вокруг луж хозяевами. – Собак что-то не хватает, – сказала я и с трудом удержалась, чтобы не взять Рихарда под ручку. На нас и так из-за каждого плетня пялились, представляю, как посмотрели бы тогда. – У керберов с собаками… натянутые отношения, – отозвался главный, орлиным взором высматривая дом старосты. – Вроде как у тебя с Мэл? Или у папули с Десмондом? – Скорее, как у нашей поварихи с лососем, которого она подает на обед. Оставшиеся собаки слабо шевелились внутри будок. Видать, медленно, но верно приходили в состояние лосося. У дома старосты мы расстались. Нэйш собирался представиться местному голове, а потом порыскать по окраинам селения, следов поискать. Мне слушать пресные разговорчики не улыбалось, потому я двинула опрашивать народ. Попутно, конечно, развлекаться вовсю, потому что ведь пяти минут не прошло – и началось: – Ой-ой-ой, девонька… такая молодая вся, ой, уже на такое пошла… – Да сирота ж наверное, вон, гляньте, ей даже волосы причесать некому. – Деточка, ты сядь, покушай пирожка… вот, молочка тебе нальем сейчас! – Ой, страсти-и-и… выхожу я на крыльцо – а Хвата и нет! Цепь да крови лужина. И тени какие-то, помоги нам Перекрестница! – Девонька, как тебя… Ас-ка-ни-я… мудрено очень, Аской звать буду. Этот, который с тобой шел – он тебе кто? – Красивый, скотина… у вас там, небось, все девки по нему ссохли? – Ты сначала расскажи, как оно там у вас все устроено, а то непонятно – эти ваши… они вообще сохнуть могут?! Так что я вовсю лопала пироги, запивала молоком, не давала чесать мою шевелюру, которую вечно все издалека принимают за лисью шапку. Попутно защитила честь своего начальства на любовных фронтах (Нэйш бы меня грохнул на месте, если б узнал, что я про него нафантазировала). Попутно скромно вздыхала и напускала тумана на вопросы – что меня-то связывает с Рихардом (тут все прониклись ко мне лютой жалостью). Ну, и еще кой-что мотала на ус, насчет исчезновений собак и нападений на людей. Выяснилось, что керберы эти тут уже год шастают, но пока что вроде бы никому не мешали. Встреч вроде «я иду…, а он сидить, двумя бошками зеваить!» было куча. Чуть ли не у каждой местной молодки. Но, опять же – зверушки никого не трогали, их тоже никто не трогал. Появлялись они обычно к вечеру, всегда сразу парой – один изжелта, другой черный, лохматый. И просто себе шастали по селению. К детям даже подходить пытались, только все равно держались в стороне. А месяц назад в деревне как-то начало убавляться собак. Сначала бродячих, потом хозяйских. А потом керберы налетели на какого-то мальчишку под вечер – ему-то повезло, мать крик подняла, а зверюги сбежали. Но следующей ночью вернулись и перепугали еще какого-то пацаненка. Дальше больше – хватанули за ноги местного пьянчужку. Еще кого-то. И еще кого-то. Очередным «кем-то» оказалась местная дочка старосты, и тут уже вызвали нас. Потому как у местных охотников руки росли из самых диковинных мест. А их самых лучших ищеек схарчили первыми. Рихард все это время где-то шатался, так что пришлось мне отпинываться от местных сочувствующих бабенций самостоятельно. В общем, гуляла я себе по улице и раздумывала над тем, как мне тут не хватает Мел. Она-то про таких зверушек все знает, она б всю картину по штришкам разложила: мол, у бедных керберов – острая нехватка человеческого тепла в организме. Травма детства, наверное. И такая же острая нехватка собачатины. В общем, пришлось самой себя вообразить Мел, повторить раз пятнадцать «ненавижу людей, люблю животных» и подсчитать, что я выяснила. Для начала – керберы были еще щенками, потому что огнем ни в кого ни разу не плюнули. А у них огнеметание с пятнадцатой луны режется или позже. Видно, осиротели и держатся вместе…, а вот почему возле селения – неясно. Керберы – твари осторожные, логова у них в лесах, к селениям подходят только при крайней голодухе. Внезапную страсть к людям и собачатине я тоже пока объяснить не смогла, ясно было только, что щеночки смелеют. Потому могут начать кусать не за ноги, а за горло. Оставалось надеяться, что Рих тоже не просто так расточает улыбочки местным девам. И как-нибудь да сообразит, где тут нужно устраивать ночную засаду. Я почти уже вообразила, как буду расписывать это своему любезному: «Ну и вот, ты представляешь, я, Нэйш, тревожная ночь, сеновал, звёзды…» – и как Десми тихо начнет ненавидеть Рихарда еще больше. И тут на меня вылетела эта самая девчонка, и все пошло кувырком. Детей вообще-то около десятка было, все визжали и орали и неслись так – алапарду не угнаться! А эта – толстая и конопатая – видно, как-то забыла на дорогу смотреть, стукнулась в меня и заголосила басом: – Убиваа-а-а-ают! Будто ее уже прожевывают, в сочном соусе. Ну, тут мне даже решать ничего не пришлось. Нэйш, в конце концов, где-то шлялся, а направление, откуда ребятишки бежали, я заметила – от дома на самой окраине. Так что оставалось сдвинуть с себя толстую конопуху и рвануть геройствовать на полной скорости – ну, я и рванула. Вдруг там кого еще убивают. Там кричала женщина. Голосила и заламывала руки. И еще кричал мальчик, только я не разобрала – что. Зато я увидела их всех: женщину на крыльце, с протянутыми руками, худенького мальчика в отдалении, у забора, ограждавшего деревню. И этих двоих, каждый в холке выше моего пояса. Черная, кудлатая, пониже, с двумя головами. Желтоватый выше и мощнее, с тремя. Сперва они бросились было ко мне. Потом вроде как раздумали – развернулись к мальчику, который все что-то кричал, только я не слышала – что… И в этот момент я ударила. Просто, как на тренировках, мне даже казалось – голос нанятого маман учителя нудит в уши: «А теперь повтори этот удар еще тридцать раз, дабы он вышел совершенным…» Все вышло вполне себе совершенным. Я подождала удар сердца, пока Печать нагреется на ладони. Резкий выброс ладони вперед, согнутые пальцы – огненный хлыст подсек двум керберам задние лапы, в воздухе поплыл многоголосый визг, я сузила полосу огня – и кинжальный удар вычеркнул из жизни более опасного желтого. Черная заметалась было, повернулась, чтобы бежать – и второй кинжальный удар ударил ее в ямку между шеями. Умерла сразу. А потом вернулись звуки, и я начала сначала слышать, что кричит там мать: – Кайл, Кайл, боги, боги, боги, Кайл! И каким-то задним умом поняла, что именно выкрикивал все это время мальчик: «Не трогайте! Лютик! Пушинка! Не трогать!» А потом мальчик по имени Кайл закричал и кинулся к телам керберов. И все время звал их: «Лютик, Пушинка! Лютик! Пушинка!» – и я стояла и думала, что никогда не смогу стряхнуть этот прилипчивый зов. Он все звал, тормошил их и прислушивался, а его глаза начали становиться золотистыми – и я поняла, что он еще и варг. И что он сейчас будет их искать – Лютика и Пушинку. И в этом будет самая жуть.
Понималось как-то издалека, будто мне уже не было дела.
Еще я как-то пропустила, когда появился Нэйш. И откуда. И как он вообще там появился. Просто замерла, будто Ледяная Дева кольнула меня своей иглой – которой она вышивает по окнам морозные узоры. Стояла, смотрела, пока он что-то там делал вместе с матерью мальчика – та наконец включила ноги, сошла с крыльца и кинулась к сыну. Мать что-то рассказывала, давясь рыданиями – не знаю, слушал Нэйш или нет. Какое-то время точно не мог слушать, у него синели глаза, он применял Дар варга. После еще о чем-то с матерью разговаривал. Она сперва спорила, потом соглашалась, кивала – ну да, когда это было, чтобы женщины отказывали Рихарду? Прошло, наверное, не так много времени, а он поднял мальчика на руки, оглянулся – ничего не забыл? – и напомнил: «Аскания, мы спешим». И все это время мальчик по имени Кайл так и звал. Даже когда глаза у него уже стали обычными. Даже когда мы шли через водный портал. «Лютик… Пушинка… вы здесь? Вы здесь, да?» Ну, а я как всегда думала о разных дуростях. Например – какое у Аманды будет лицо.
*
Мел умеет вопить просто на заглядение. Такие легкие – дракон обзавидуется. Хорошо, что мы ушли из лекарской. В западном крыле, правда, пустовато и ремонт не закончился. И гулкое эхо гуляет. Так что я вроде как удалилась тактично в сад, но все равно слышу, что там в крыле происходит. – Займись мальчиком, – вот это самое, что он ей сказал. То есть, может быть, он еще что-то ей сказал, но орать она начала как раз после этого. – Ко всем чертям, Синеглазка! Я работаю с животными, ясно? На кой-мне сдался этот мелкий, сопливый… – А ты представь себе, что это щенок кербера, – Рихарда почти не слышно, но я уверена, что тут следует смешочек. – Или, например, детеныш виверры. Тут Мел оскорбляется за детенышей виверры и начинает очень громко доказывать, что по сравнению с человеческими отпрысками эти самые детеныши – верх совершенства. – …и вообще – тебе его учить! – напоследок гулко отпрыгивает от стен крыла. – Вот и становись светочем его жизни. Представляется, как Рихард отвечает на это. Взглядом так, чуть приподняв брови с видом полной невинности – словом, чтобы окончательно ясно стало, насколько его нельзя подпускать к бедным-несчастным мальчикам, перенесшим сокрушительную потерю в жизни. Хотя его вообще мало к кому можно подпускать, это да. – Ну, или пусть она! Она же их убила. Вот и пусть отрабатывает, ясно?! – Отличная идея, Мелони. Разумеется, Аскания – чудный кандидат на то, чтобы пробудить доверие мальчика к нашему небольшому заведению. После того маленького недоразумения с… Лютиком и Пушинкой. – Хочешь сказать – я здесь лучший кандидат?! – Хочу сказать – займись мальчиком, Мелони. Можешь считать это приказом. Что там дальше обрушивает на Рихарда Мел – я уже не слышу. Эхо прыгает слишком уж сильно, а я тащусь себе дальше в сад, предназначенный для прогулок и тренировок варгов. Ученичков Рихарда пока нет, можно посидеть на скамейке, подумать о дурацком. Об этой истории с мальчиком – потому что она дурацкая, конечно. Простая и глупая. Как сам мальчик Кайл, который нашел в лесу двух щенков кербера. Выкормил тайком, приручил и сам привязался. И вот они уже не особо боятся людей и приходят в селение – повидать хозяина, а попутно прихватить чего-нибудь вкусненького, вроде собаки. И пугают его обидчиков. И пытаются его защитить. От меня вот тоже. Если поерошить волосы, чтобы они упали на глаза – кажется, что все вокруг окрашено пламенем. Вот, например, горящая Мел. Летит в открытую часть питомника, к любимым зверушкам. И шипит мне по пути что-то очень ругательное, вроде, даже обозначает, куда я могу провалиться. Очень такой изобретательный адрес, нужно запомнить. А вот Нэйш, который садится на скамейку рядом. И совершенно не догадывается, что я его сейчас отправлю по изобретательному адресу, который только что узнала. – Я была права, ясно? Эти керберы уже начинали нападать на людей, они не слушали его команд, там была пара дней до первого трупа, а потом они бы распробовали вкус крови – и все, и откуда я вообще могла знать, что они его защищали, я же даже не слышала, что он там кричал… – ого, какой у меня визгливый голос. Еще немного – и Нэйшу понадобятся уши летучей мыши, чтобы это разбирать. Или не понадобятся. – Хорошая работа, Кани, – говорит начальство с энтузиазмом. – Быстро, чисто. Отличное мастерство исполнения. И с трех ударов… Как ты догадалась об уязвимой точке в основании шей? Вот-вот меня по головке потреплет. И вручит кусочек сахару. Умница, хорошая девочка, Кани. Так держать. Понятное дело, до меня тут же и доходит, насколько у меня дурные оправдания. И начинаю напоказ себя бичевать. Такая уж противоречивая у меня натура. – Слушай, я понимаю, что нужно было дождаться тебя, или просто спугнуть их вспышкой пламени, а потом бы уже вмешался ты, или… – Нет-нет, не нужно. Никогда не оправдывайся, особенно если ты права. А ты права: я бы в такой ситуации ударил наверняка. Если приходится выбирать между жизнью человека и животного … Не оправдывайся и не слушай тех, кто начнет спрашивать, почему ты не поступила иначе. Кто начнет говорить о редкости видов, о защите территории, о том, что такое поведение в природе животного, потому оно не виновато… О тысяче других выходов. Он придвигается поближе, осторожно убирает с моего лица волосы. Стирает пальцем какую-то непонятно как появившуюся на моей щеке каплю. – В конце концов, ты оказалась на моем месте, Кани. Кстати, как оно тебе? С визгом вцепиться в прилизанные светлые волосы начальства будет совсем невежливо.
– Я ни черта не на твоем месте, Нэйш. Объяснить, почему? Ну, например, ты получаешь от этого удовольствие. Еще и сейчас каждый раз смакуешь, а? И еще, поправь меня, ты вроде как не убивал питомцев на глазах у их хозяев. А, да, детей-хозяев. Черт… варгов-детей-хозяев, здорово, да? Ну, и так по мелочам – я, например, ни черта не знаю про все эти уязвимые точки, сегодня это все вышло случайно, а так-то я не умею убивать.
Нэйш вручает мне улыбку – вместо кусочка сахара. Чуть приподнимает брови, как будто хочет спросить: «И это всё?»
– Да, правда. Гриз не склонна была биться и рыдать, когда видела результаты моей работы. Хотя она была варгом. С развитым Даром и прилагающимся к нему сочувствием к животным, так что мне до сих пор интересно – что она могла ощущать в моменты, когда я… – он снимает с пояса дарт – любимое оружие. Узкое лезвие, вьется цепочка по ладони, Нэйш смахивает с лезвия пылинки с лютой прямо-таки нежностью. – И если ты считаешь, что не умеешь – я могу тебя научить.
– Чт…
– Научить, как нужно. Группе необходим устранитель, Кани. Последние три охотника, которых мы взяли на должность… проще говоря, они не справились.
Какие это три охотника? Что-то я никаких охотников не видела. Или это те, о которых папашка что-то такое кричал. О том, что пирожок с ливером справится с гарпиями-людоедами лучше. Если, конечно, это как следует протухший пирожок с ливером.
Но что-то я отвлеклась, пока я сижу на скамейке и в голос ржу. И болтаю ногами. Вся такая… рыжая, девятнадцать лет, в голове – ветер и немножко относительно мужественной физиономии моего жениха. А мне тут вроде как предлагают стать устранителем группы. Не мысль – золото с брильянтами.
Нэйш смеется со мной, но взгляд у него – холодный и пристальный.
Охотится потому что.
И тут до меня доходит.
– Стоп, то есть ты сейчас серьезно?! Мне, да? Да, точно, я ж самая для этого подходящая персона! Слушай, а мне нужно будет… ну, не знаю, отрабатывать особый взгляд? Или заводить коллекцию бабочек? С какого ты вообще решил, что я… – Потому что ты хорошо владеешь огненным Даром. Мгновенно принимаешь решения. Быстро определяешь уязвимые точки – инстинктивно, это самое важное. Думаю, небольшого обучения… Ага-ага, вот прямо пройду ускоренный курс «как грохнуть любую зверушку за пять минут», мне торжественно вручат оружие-артефакт – наподобие этого дарта. И пойду я мочить направо-налево – ух, прячьтесь от меня все, от единорога до мантикоры. Аскания Великая и Ужасная грядет. Вас от нее еще не тошнит? Меня вот – уже да. – Я тебе говорила, что ты чокнутый? – Нет, – Нэйш неспешно ведет пальцем по лезвию, а мурашки почему-то бегут по моей коже. – Ты мне пока этого не говорила. – Считай, сказала. Слушай, вот мне интересно – о чем ты вообще думал, когда шел со мной об этом разговаривать? Что я заору от радости: «Ух ты ж, мне предложили должность моей мечты! Рихард, родненький, учи меня скорее, я аж трясусь от желания поскорее начать! Давай грохнем еще кого-нибудь, ну, кроме Лютика и Пушинки, а то руки прям чешутся. Мне будет, что рассказывать моим детям, которые у нас с Десми когда-нибудь будут!». У Нэйша восхитительная способность – с него все как с гуся вода. Я тут ору, размахиваю руками и всячески извращаюсь в фантазиях – о чем он мог думать. Он слушает меня, чуть склонив голову и поглаживая лезвие дарта так, будто кровь с него стирает. – Думал, – говорит потом так, будто слышал только начало моей внушительной речи, – думал о том, что знать свое призвание – это такая редкость. Думал о том, как ты нужна группе, Кани. О том, что нужна мне. Девяносто девять женщин из ста, услышав это «нужна мне», да еще произнесенное таким тоном – грохнулись бы со скамейки и забились бы в экстазе. Ну, я-то знаю, что в устах Нэйша это вроде как «Мне сейчас нужен нож, кого-нибудь зарезать. Где он там подевался?» – А с тобой-то что? У тебя ж в деле устранения такой опыт, тебе это к тому же и нравится, так что ты вполне себе можешь продолжать в этом смысле… – Правда? Продолжать? Да, наверное, я мог бы продолжать, в конце концов, мне действительно это по вкусу. Ощущение безошибочности в тот момент, когда наносишь удар… – голос у него соскальзывает в шепот. – Превосходство. Власть. Чувство того, что на кончике твоего оружия – жизнь, которую ты мог бы и не отнимать. И собственная правота. Грань, на которой смерть становится искусством… В чем дело, я кажусь тебе чудовищем, потому что говорю об этом открыто? Распространённое мнение, ты можешь спросить Мел. Я вообще, наверное, кого угодно могу спросить. Здесь о Нэйше примерно у всех одинаковое мнение. У Гриз, наверное, было другое – она же оставила его зачем-то вместо себя. – И ты, значит, думаешь, что я такая же? – Нет, – он проводит пальцем по моей щеке, будто примериваясь – рисовать или нет и шепчет: – Ты другая. Ты не будешь наслаждаться этим – ты будешь чувствовать отвращение. Горечь. Сожаление. Раскаяние. Не знаю, что из этого – для меня это как-то несвойственно. И усмехается, и мне не нравится, как он на меня смотрит. Будто решил наколоть на иголку и засунуть под стекло, в рамочку. Редкий экземпляр. – Но в конце концов – кто тебе сказал, что призвание должно быть приятным? Призвание, как же. Всю жизнь думала, что у меня особое призвание – бесить окружающих. Чтобы им жизнь серой не казалась. – Я не жду ответа сразу – просто обещай, что подумаешь. Ты создана для этого, поверь мне. Когда я увидел сегодня, как ты… – Что значит – увидел?! – тут уж я подхватываюсь со скамейки. – То есть, ты не шатался черт-те где, а стоял поблизости – и не ударил сам? Какого…
Нэйш вскидывает брови. Вечные полукруги у губ врезаются чуть сильнее.
