Текст книги "Ковчег для варга (СИ)"
Автор книги: Steeless
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 49 страниц)
Я опять киваю. Прячу жалость под ресницами – нужно скрывать чувства от тех, кому они не нужны.
Голос мой похож на тихую, грустную песню, когда я спрашиваю:
– А когда Гриз учила тебя… когда ты начал понимать, что ты – «варг сердца»… какими чувствами ты пользовался тогда, мой сладкий?
Мы молчим, и понимание медленно разливается в воздухе. Ткутся его серебряные нити меж нами двоими.
Может быть, это было как для певца – неосознанно потянуться за привычными песнями. Теми, которые тебя не подводят. Не подвели уже раз – так зачем придумывать и разучивать новые?
И в нужный момент он просто потянулся памятью назад, туда, в первый раз или во второй раз. Взял страх, взял боль. Вернул себе.
Пережил заново, чтобы достичь нужного результата – и достиг. А потом повторил это снова и снова – возвращаясь, переживая, проживая, каждый раз на боли и страхе, много раз.
– Ну… это казалось простым решением, – шепчет он и усмехается, облизывая пересохшие губы.
Это казалось самым простым решением – взять то, что уже работает, верно, Рихард? Пустить в ход, шагнуть по протоптанной, удобной тропе. Ведь кто знает, есть ли другие тропы – что ещё, кроме боли и страха, может пошатнуть вечное равновесие, в которое ты год за годом приводил себя?
Я не знаю. Но нойя хорошо разбираются в потайных тропах, потому я здесь.
Блокнот летит, взмахивает белыми листочками. Падает на одеяло Рихарда, тот подхватывает его и вертит в пальцах.
– Он пустой.
– Да, – проливается мой неспешный, напевный голос. – Потому что ты еще ничего в нём не нарисовал.
Он приподнимает брови, усмехается – и я чувствую, как складывается наша песня… начинается наш поединок.
– Нарисовал? И что я, по-твоему, должен…
– Всё, что вспомнишь. Всё, что может помочь. Рисуй, чтобы это осталось хотя бы на бумаге, если понимание этого уходит от тебя. Ты не можешь больше пользоваться для входа в состояние варга болью или страхом – твое сердце и так ослабло, а ты делаешь только хуже. Следующего такого раза оно не выдержит. Значит, тебе нужно другое – светлое. Скажи мне, сладкий мой, ты можешь вспомнить, когда был счастлив?
– Счастлив. Ты это серьёзно?
Он играет со мной. Дразнит улыбкой, неспешно перебирает листки блокнота, которым, может быть, суждено остаться пустыми. Его песня насмешлива и холодна – и я понимаю, что мне придётся отступить от самой себя. Не улыбаться, не журчать голосом вкрадчиво – говорить прямо, серьезно и тихо, с обезоруживающей простотой.
Как иногда с ним говорила Гриз Арделл.
– Счастлив, Рихард. Счастлив. Понимаешь, люди иногда испытывают светлые чувства. Ощущение радости, от которого перехватывает горло. Словно музыка, которая рождается внутри тебя. Словно крылья, которые расправляются за плечами. Когда солнце светит для тебя, мир ликует для тебя… нойя говорят – человек живет, чтобы быть счастливым.
И долгие ночные пути, и пряные травы, ложащиеся в ладонь, и звонкие, протяжные песни под лунным светом, и горячие поцелуи, и прохладные капли росы, которые ловишь на ладонь – всё в этом мире создано, чтобы быть счастливым. Потому нойя всегда стремятся остаться свободными, всегда уходят. Счастье – неуловимое, хрупкое, не терпит скуки и постоянства, только поймаешь на ладонь – тут же улетит. Так куда же тебе ещё, если не за ним?
– Звучит… соблазнительно, – равнодушно говорит Рихард. – Но я не нойя.
«К счастью» он не прибавил, только чтобы я услышала это в тишине. Но и без этого звучит достаточно пренебрежительно.
И я понимаю вдруг то, что за этими словами – и осознаю, что этот путь не для него, даже на минуту, на секунду – не для него. Потому что ведь для счастья нужно любить хоть что-нибудь в этом мире, а он, препарирующий мир, словно бабочку, раз и навсегда отошедший в сторону и словно наблюдающий за зверинцем… он оставил себе блеклые подобия – удовлетворённость, удовольствие, наслаждение. Застывшие, подернутые тонкой пленкой голубоватого льда подобия, сквозь которым не прорасти всходам настоящего чувства.
Мне жаль его. Это похоже на любимую песню моей бабушки – долгую жутковатую, с тягучими переливами, о юноше, который согласился преклониться перед древними богами и превратиться в змею, лишь бы его сердце никогда не тревожило тепло. Я помню – я чувствовала тогда такую же смешанную с непониманием, отстраненную жалость – словно и не к человеку.
– Думаю, у каждого свои пути, – говорит Рихард, который зорко ловит на моем лице проблески этой жалости. Берет блокнот и открывает на середине. – Это как рисунки. Кто-то рисует чувства. Кто-то – воспоминания. Кто-то – желания, но я… Я рисую уязвимые точки. Хочешь – нарисую твои слабые точки, Аманда? Как их назвать? Нойя без погони за счастьем? Нойя без дорог? Нет, думаю, у твоей главной уязвимости есть имя… знакомое имя, такое… немного нелепое, правда?
Я улыбаюсь ему – и чувствую, как улыбка теряет сладость, словно перезревшие корни червонницы; как вздергиваются губы, обнажая губы… как комкается и рвется песня моего сердца.
Что мне сделать, Рихард, чтобы ты не говорил? Может быть, отравить наконец тебя – и всем станет легче?
– …Лайл Гроски, – он говорит медленно, тихо и нежно, и вскрывает меня, словно подопытное животное, своей улыбкой. – Какая ирония, да? Противоположность всем идеалам нойя. Ни красоты, ни вспышки горячих чувств. Никакой страстности. Никакого крика, души нараспашку, отчаянной храбрости, безумств. Шуточки, пиво, трезвый ум, более чем средняя внешность… возраст – нойя после сорока считаются уже потерянными для чувств, так? Годными разве что детишек поучать и объезжать лошадей. Ну брось, разве к такому можно воспылать, а? С чего бы это он стал занимать мысли женщины нойя…
Он задумчиво взмахивает карандашом, проводит линию, потом еще одну, поперек, потом легкими штрихами обозначает что-то в центре листка… и продолжает говорить, неспешно и размеренно.
– …разве что она полюбила его не как нойя. Просто так… как любят те, кого вы называете Дочерями Девы, сыновьями Дарителя Огня, Рыбаря и прочих богов. Без вспышки. Без мимолетного счастья. Постепенно прорастая корнями насквозь без возможности оторваться. Теряя то, что нойя должны бы ценить больше всего, правда? Свободу.
На его рисунке птица, распластавшая крылья, бьющаяся о решетки. О прутья клетки.
И мне нельзя дрогнуть, нельзя перестать улыбаться – потому что он пристально смотрит на мое лицо. Изучает – насколько сделал больно.
Ты можешь собой гордиться, Рихард Нэйш. Любой, кто попытается поколебать твое спокойствие, будет казнен на месте с изощренной жестокостью. Может быть, я могла бы нанести тебе ответную рану, но имя Гриз горчит на моих губах вдвойне: это и для меня будет нелегко.
– Ну вот, ты уже начал рисовать, мой сладенький, – говорю я и чувствую, что осы могут слететься на мед моего голоса. – Это путь к выздоровлению. Рисуй и дальше. Рисуй знакомых – у тебя хорошо получается со слабыми точками, но ты никогда не пробовал рисовать лица? Рисуй воспоминания. Песню, которую пела тебе мать, когда ты еще не стал… вот этим. Твою первую женщину. Первое оружие. Рисуй свои сны – потому что говорят, что даже Ледяной Деве раз в год снится весна. Потому что ты лжешь себе, золотой мой. Потому что ты ни разу не услышал стук своего сердца по-настоящему, если ни разу не чувствовал ничего светлого, тогда…
– Ты будешь разочарована, Аманда? – он вычерчивает в блокноте бессмысленные завитушки.
– Я не буду разочарована, – мягко и тихо говорю я. – Но ты будешь мертв.
====== Сердце варга-2 ======
Разбила всё же рассказ на три части. И запихала в фэндом мифологии. Ибо сначала как-то: нет, ну какая тут мифология… а потом посмотрела – ЧТО теперь публикуют в этом фэндоме… и решила, что выразить протест надо хотя бы и так.
ЛАЙЛ ГРОСКИ
Если хорошенько прикинуть, то Вёсельная Ярмарка – странное местечко. Хотя бы потому, что, никто не знает, почему она так называется. Говорят, что это от названия всхолмья, которое эту самую ярмарку окружает. Если же у местных спросить – почему так называется всхолмье – то за кружечкой пива вы услышите что-то вроде этого: «Первые люди приплыли сюда из-за Рифов, они были мореходами, а потому не знали, как возделывать землю, вот и начали ее копать. Да, вёслами. Ты наливай, наливай, а вот мой прадед такое рассказывал…»
Правда, местные дельцы эту деталь истории обратили в свою пользу.
– Весло! – надсаживался у меня над ухом какой-то основательно нализавшийся рыжебородый мужик. – Сыграй в «Веслокопателя!» – получи золотой! Кто больше вскопает веслом! Весло-о-ом. Золото-о-ой…
Состоянию рыжебородого я позавидовал, а предложения отклика в душе не вызвало. Учитывая, что нам с Мел уже предложили найти весло, пройтись по веслу и подраться вёслами в лодке – с меня на сегодня хватило местных символов.
Мел с меня на сегодня тоже хватило. Две недели назад мы побывали на ярмарке с Нэйшем – так вот, оказалось, это не худший вариант. Рихард, по крайней мере, не мешал мне разбалтывать местных. Не исчезал из виду. И не лез в драку с торговцами животных.
За Мел я таскался почти безостановочно, попутно отмахиваясь от торговцев и строя сочувственные мины тем из ярмарочной братии, которые решили пристать к следопытке с вопросом: «Пацан, ты не мелкий – тут в одиночку шастать?»
Братия вслед обиженно светила синими кругами под глазами. Местами пыталась догнать – Мел, потому что я усердно делал вид, что мы не вместе. Только следил, чтобы следопытка не слишком зарывалась с местными, да время от времени напоминал – зачем мы здесь (и натыкался на свирепое «Помню, Пухлик, заткнись»). Да еще задавался вопросом – а как Гриз Арделл вела себя, если приходилось ходить с Мел вот по таким местам. Поводок, что ли, у нее был особый?
Мне бы такой, а то уже часа четыре таскаемся между рядами, весеннее солнышко напекло голову… и вот опять.
– Тв-вари, – выдохнула следопытка, полыхнула глазами и взяла курс на загон, где мыкался одинокий заморенный единорог. Костлявый, старый, с обломанным рогом и взглядом существа, которое хочет скорее стать колбасой. Когда Мел перемахнула загон и принялась оглаживать ему бока – единорог посмотрел на нее с однозначным выражением: «Да ты совсем». Продавец – старикан, который выглядел точь-в-точь под стать товару, только без рога – уставился на Мел примерно так же.
– Малец, ты чего? – возмутился сипло. – Да он тебя сейчас…
Из загона донеслось вполне внятное рычание. Ясно было, что дедушке сейчас достанется за ненадлежащий уход за единорогом.
Оставалось вообразить себя бешеной мамашей на выгуле – что я и сделал. Упер руки в бока и возопил жалобно:
– Сыночка! Сыночка-а-а, вернись! Ты наберешься от него заразы! Он поцарапает тебя рогом, ой, ой, не заставляй болеть мое старое сердце! Сыночка, мы купим другую лошадку, эта тебя укусит!
Сомневаюсь, что единорог мог укусить что-то, что твёрже каши. Мел на мои воззвания не обернулась – так, кинула пару слов, не оборачиваясь. Зато старикан проникся сочувствием до самой маковки.
– Мальца выгуливаешь? – спросил с участием. – Да ты не дёргайся, Седой смирный, объезженный. С самой конюшни Варрантов, вот как! Покупать, правда, советовать не буду, ему уж недолго осталось. Мы тут, понимаешь, с начала ярмарки торчим – думал, хоть на зелья его какие возьмут… нет, не находится пока никого. Одна и надежда осталась, что на следующих три дня – «скотные дни» тут будут, перед закрытием… а вы на них останетесь-то?
Я вздохнул. Покосился на Мел, которая ворковала над единорогом – она уже кормила его с ладонью чем-то, извлеченным из заплечной сумки. Смерил глазами старика – одежда конюха, даже герб вышит – голова альфина, только вот затертая очень.
– А ты, случайно, не из местных? – спросил я и позвякал монетками в кармане. – А то чёрт его знает – где тут выпивку купить.
Чем, можно сказать, покорил сердце старикана на месте.
Через пять минут я запасся живительной влагой, а через десять мне начали рассказывать – что и как на ярмарке в последние дни.
Попойка третьего дня. Да, особенная, потому что крупная попойка. Южане подрались с северянами – это пять дней назад. На соревнованиях лучников приз взял какой-то безвестный парнишка, поговаривают – без Дара лучника, вообще пустой элемент. Собралась какая-то пьянь альфинов ночью искать на всхолмье – так заблудились в холмах всей компанией, приняли за альфинов стадо коз и от них же по деревьям позалезали. Господин Лейд, зараза и урод, обещает в день закрытия выкатить несколько бочек дармовой выпивки…
Я кивал, прихлебывал пивко из купленной по пути деревянной кружки – на кружке тоже был альфин, изображения этих кошек тут встречались только чуть-чуть реже, чем вёсла. Мел обхаживала единорога – чистила, смазывала болячки мазью, которая оказалась извлечена все из той же сумки. Что-то шептала в уши. Что она не просто увивается вокруг лошадки, а еще и прислушивается или принюхивается – я понял только на второй кружке. Подошел, спросил, не надо ли чего «сыночке».
– Ведро воды для единорога – заморили жаждой, сволочи, – огрызнулась «сыночка» из загона. – Следы крови на ограде те же. Твой варг здесь был.
Стало быть, Мел не просто так понесло в этот загон. Крыса внутри нетерпеливо дрогнула хвостом.
Ведром воды я разжился за следующие пять минут – и добавкой к пиву тоже. Небрежно поинтересовался у местного конюха, разливая из меха в кружки:
– Что, совсем никто не заходит, что ли?
– Из конюхов Лейда, заводчика местного – позубоскалить, – скривился старикан. – Милостыньку предложить. Сволочи – ну, не чета господину своему. Этот – змеюка учтивая, у него и выпивка бесплатная, и чуть ли не кланяется, и вот, за так пустил на Ярмарку, хоть она, можно сказать, на наших землях, на землях Варранта… а эти – сволочи. Видал? – показал синяк на руке. – В самом начале пришли еще – говорят, выметайся отсюда со своим одром. А хозяину моему молодому… припадок сделали, понимаешь, хозяину!
Я не стал расспрашивать дальше – только выразил на физиономии: «Да ну?» И уловил боковым зрением: Мел в загоне насторожилась, повела ладонью, будто что-то пытаясь уловить при помощи Дара…
– Молодой Беннет за меня вступился, – конюх глотал и глотал пиво, а я дожидался и дожидался слов. – Храбрый, значит. Ну, я ж его еще совсем мелким помню, я его и верхом учил, на охоту водил на всхолмье, тропы показывал к пещерам… Полез на этих… без магии-то! А их там четверо было, все парни здоровые, конюхи же… Старшой ударил господина – я уж думал, только нос разбил, а Беннет лежит, бьется, вроде припадка… кровь капает, ужас какой! Вон, Седой всё рвался на помощь, хоть и дряхлый. Не был бы в стойле – на этих сволочей бы кинулся. Тоже понимает ведь, хоть и зверь.
Рвался он… вряд ли на помощь он рвался. Кровь варга, а значит – бешенство. Только единорог у них тут забитый, так что какое у него там бешенство… как был привязанным в стойле – так и остался.
– Хозяина-то спасли?
Конюх посмотрел с недоумением.
– Так он сам встал, – и разочарованно заглянул в кружку. – Эти, которые Лейда конюхи, твари… сбежали – сами, видно, испугались. Я к нему кинулся – думал, убили… Седой ржёт, заходится… а он полежал, встал потом. Кровь с лица вытер – и в имение, обратно. Да он потом заходил ещё, только пару разочков всего… говорил всё, чтобы я не продавал уже, уходил отсюда, с Ярмарки-то. А я говорю – так Седого ж надо продать. А он мне…
Что он – я дослушать не успел. Мел подтянулась, легко перепрыгнула через ограду, повела ладонью, на которой значился глаз – Печать Следопыта… напряглась как стрела, сделала шаг, два, три – я проследил взгляд и увидел, как на той стороне торговых рядов шарахнулся в тень юнец в широкой шляпе, шляпа свалилась – мелькнуло жёлтое, осунувшееся лицо с намечающимися усиками, белесые тонкие волосы… широкая повязка на правой ладони.
– Пришел-таки! – обрадовался старик-конюх за моим плечом.
Юнец-варг, видно, понял, что мы по его душу: повернулся и припустил во весь дух, я только и успел крикнуть Мел: «Лови!» И проводил взглядом метнувшуюся следом следопытку – стараясь не чертыхаться и не орать ей в спину: «Ну, и зачем ты его спугнула? Дала бы мне знак – отошли б, понаблюдали, взяли его тихонько…»
Взвизгнуло крысиное чутьё – и я успел пригнуться, а то поймал бы себе увесистую дубинку в затылок. Дубинкой старик наверняка запасся на случай возвращения этих самых недружелюбных конюхов – а теперь вот отыскал новую мишень.
– Ищейка… поганая, – просипел конюх, когда я отобрал у него дубинку. – За господином моим, значит? От Лейда, значит? Да я…
Когда вернулась понурая Мел – я оттирал лицо от третьего плевка и уворачивался от второй подковы – оказывается, конюх припас солидный метательный запасец. Слушать он меня не желал. Говорить о хозяевах тоже – да и вообще, говорить.
– Не-а, – буркнула Мел и сделала движение ладонью, изображая рыбку. – Через водный портал, тут их аж три в окрестностях. Куда ушел – неизвестно.
А раз знает, что его ищут – вряд ли здесь и появится. И здесь, и в окрестностях.
Я увернулся от третьей подковы и принял решение.
– Ладно, я в «Ковчег», тут больше искать нечего. Ты со мной?
Мел только фыркнула носом и опять развернулась к загону с древним единорогом.
– А ну быстро опустил подкову! – донеслось до меня, когда я уже направил стопы к выходу. – Метнешь – подкую ей тебя. Быстро метнулся мне за овсом!
Ладно, может, Мел найдет общий язык с упрямым старикашкой. У меня-то теперь есть имя – Беннет… Беннет Варрант, если я правильно понял.
Надеюсь, мой зятек еще сохранил свои связи с законниками.
*
– Жратеньки, – умильно сказал Сирил. Он же редчайшая в своём роде птица-вещун. В благословенные времена эта самая птица преспокойно просиживала себе в клетке, откуда высказывала время от времени что-нибудь катастрофическое. С тех пор, как Мел взяла Сирила в оборот – тот приучился к человеческому обществу как-то чересчур. До той степени, что обходиться без него не желал совершенно.
– Уймись, – буркнул я и отвоевал у птаха имбирное печенье, на которое тот нацелился. Сирил, похожий на скворца размером с доброго ворона, посмотрел пристально на меня, на печенье, и выдал вполне осмысленно:
– Жестокое сердце.
Вообще, нельзя было сказать, чтобы я устроился в кабинете уютно. Отчёты, счета и письма смотрели из ворохов укоризненно. Побулькивала Сквозная Чаша на столе. По тому же столу расхаживал косящийся на моё печенье Сирил.
Ещё у меня в кабинете был предполагаемый зятёк, он же бывший законник, прозванный Крысоловом за необыкновенную свою въедливость в ловле таких, как я. Мечта, а не компания.
– Варранты, – Тербенно был подтянут, и прямо неприлично энергичен. – Преступлений нет, но есть одна тяжба, так что кое-что прояснилось. Беннет-Старший, сорока восьми лет, Дар Ветра, был крупным наследным помещиком, поместье у Вёсельного Хребта. Получил хорошее образование – Академию закончил с похвальным листом, работу искать не стал, поскольку был склонен к науке. Женился в двадцать лет на небогатой сироте из пансионата, через год родился сын, Беннет-младший, Дар… нет Дара, «пустой элемент». Сына родители не бросили. Жили вполне дружно, но Беннет, насколько понимаю, был игроком. Играл часто с соседом – Нартаном Лейдом, более крупным помещиком…
– Заводчиком Вёсельной Ярмарки?
Зятёк кивнул, подавил явственные конвульсии гордости за себя, родимого и продолжил:
– Ярмарка, вернее, земли, на которых она раскинулась, – причина многочисленных тяжб между Варрантом и Лейдом. Земли находились на границе двух владений. Варрант задолжал Лейду в карты, так что тот перевёл эти земли на себя – как утверждал Варрант, незаконно. На этой площадке Лейд открыл Вёсельную Ярмарку, пользуясь хорошим расположением: равнина в окружении холмов и гор, вокруг – сразу три водных портала. Неподалёку хорошая дорога. Ярмарка не настолько популярна, как Псовые Бои или Варгендорр, или…
– Жестокое сердце! – возмутился Сирил со стола. Зятёк поперхнулся и унял риторический пыл:
– …в общем, ярмарка приносит Лейду хорошие деньги. Сейчас его можно считать магнатом. Семья Варрантов за годы, напротив, разорилась. В основном из-за бесконечных судов. Три года назад скончалась жена, Трисия Варрант: в доме не нашлось денег даже на целителя при обычной лёгочной горячке. С тех пор поместье приходило в запустение и распродавалось. Сейчас…
– Сейчас – могу тебе ответить, – буркнул я. – В поместье пусто. Хозяева съехали две недели назад.
Как раз, стало быть, когда Нэйш засёк первое пробуждение Дара у парнишки.
– Жратеньки, – простонал Сирил и чувствительно щипнул меня за плечо. – Тебе жалко?
Я отмахнулся от надоедливого птаха, и мне тут же сообщили, что у меня жестокое сердце.
– Плохие новости? – осведомился зятёк, проницательно и остро прочитав по моему лицу тоску зелёную. – Насколько я могу понимаю, это связано с сыном… Беннетом-младшим. Он что, варг?
– Ага, – пробормотал я. Крыса внутри поднялась на задние лапы, принюхалась. – Варг на крови. Так его Дар и проявился. Подрался на Ярмарке, ему нос расшибли… тут-то всё и началось. Парнишка оказался крепким. Устоял, не съехал с катушек, усмирил единорога. Потом наверняка побежал, рассказал отцу. Ты бы вот что сделал, если бы в твоем сынке такой Дар проснулся?
Тербенно придал мужественной физиономии выражение крайней осмысленности.
– Думаю, не понимал бы, что происходит. Был бы растерян, потрясён: считалось, что у ребёнка нет магии – и тут… Разве не это чаще всего происходит с родителями наших учеников?
– Ага. Это самое. Только вот старший Варрант соображал быстрее, чем родители наших учеников. Он же учился в Академии, так? Наверняка в округе слыл просвещённым выше крыши. И в поместье своём книжечки почитывал, и интересовался – где чего открыли. Он мог знать о варгах – вот что. Значит, и о крови варгов до него доходили слухи. Наверняка и о нас слухи доходили – о том, что мы собираем молодёжь – иначе он не сделал бы ноги так стремительно.
– Сбежал умышленно? Но зачем, если во всей Кайетте только Рихард может обучать варгов. О, – тут на физиономии зятька процвело подобие догадки. – Он решил использовать Дар сына?
– Да, не особенно думая, что при этом грозит самому пареньку. Видно, какой-то шанс в этом увидел. И начал натаскивать сынка. На окраинах, в глухих местах, где легко можно нарваться на какую-то животинку. Пару раз Нэйш почувствовал, но я-то думаю, что он тренировал парнишку каждый день – Варрант, видать, не из тех, кто сдаётся… На ярмарке, когда я его видел, наш варжонок выглядел худо. Знаешь, как желтеют, когда постоянно пьют кроветворящие зелья, да ещё и не особо качественные?
Зятёк безмолвно кивнул – наверняка навидался такого у оперативников службы закона. Пошевелил губами и родил:
– Значит… получается, что они торопятся с этими тренировками?
– Значит, получается, что торопятся. А теперь, – сказал я и заткнул Сирилу клюв большим куском печенья, – теперь вообрази-ка, куда и зачем он хочет успеть.
Бывший законник похлопал глазами. Потом эти самые глаза и округлил.
– Ты видел мальчика на Ярмарке. Ярмарка на землях Лейда…
– Три последних дня – торги животными, – добавил я. – начнутся завтра. Торги будут идти до закрытия, там-то уже празднества-пляски-выступления и прочая дрянь. Их конюх говорил – мальчишка просил его уходить… Как думаешь – что они могут выкинуть?
– Ну… предположим, он надрежет руку – и возьмёт под контроль кого-нибудь из хищников, – пробормотал Тербенно. Усидеть он уже не мог: вскочил и принялся шагать по кабинету. Сирил наблюдал за ним с плохо скрытым лукавством.
– Вижу, ты не до конца оценил масштабы. Знаешь, что он может сделать? Вообще ничего не брать под контроль. Разбрызгать свою кровь и смыться. Ты вообще видал, чем такое заканчивается?
Тербенно видал. Можно даже сказать – навидался. То-то у него физиономия сразу вытянулась и приобрела скорбность рано сорванного огурца. Зятёк оценил масштабы настолько, что даже стал малость заикаться.
– Т-ты думаешь, он…
– Ага. Все животные разом взбесились, паника, погибшие. И конец Ярмарке. Лейду тоже конец: скорее всего, на него же это и свалят.
– Но это же… – Крысолов задохнулся. Взмахнул руками – показать мне, недалёкому – насколько это ужасный план. – Это же…
– Согласен, звучит тупо, но Варрант, похоже, помешался как следует на Ярмарке и на соседе. Похоже, он-то собирается отомстить любыми средствами. У Нэйша пока дела поважнее, потому на Ярмарку я посылаю тебя… – поколебался, – и Кани. Оглядитесь там как следует. Поговори с охраной или с распорядителями – пусть будут настороже. Главное – не выпускать животных. Если вдруг что – вызывайте помощь и спасайте людей.
Судя по недоумевающей физиономии – у Крысолова нашлась бы еще тысяча вопросов. Начиная с того, где это пропадает наше начальство. Но исполнительность своё взяла: на лице процвела решимость, в глазах загорелся священный огонь «ух, как я сейчас за справедливость» – так что Тербенно покинул кабинет быстро. И с чувством собственной важности.
Втихомолку я понадеялся, что дочурка оставит от Ярмарки что-нибудь, что можно будет охранять. Надежды поубавилось, когда до моего кабинета донеслись ликующие вопли Кани: «Едем сейчас! В омут сборы!»
На следующий день Крысолов помощь не вызвал, и примерно к вечеру я решил, что волноваться больше не о чем: ясно же, что Ярмарка стала жертвой стихии по имени Кани.
Хотя когда Тербенно всё же появился в Сквозной Чаше, руин и огня вокруг не было видать. А самого зятька прямо распирало от гордости, потому что он связался с охраной, связался даже с самим магнатом Лейдом, донёс до него «всю важность охранных мер». Магнат, правда, отказался отменять «скотные дни»: торги уже начались. Зато удвоил охрану, приказал как следует следить за входами и сделал так, чтобы все опасные животные получили стойла покрепче.
– В общем, мы начеку! – завершил тираду Тербенно, так что Сквозная Чаша просияла светом бдительности.
На следующий день я ещё раз прошелся по Ярмарке сам – оценил бдительность. Тербенно бдил так усердно, что когда он появлялся в местах торгов – от него шарахались даже яприли, не то что торговцы. Зато сами торговцы со своих зверушек глаз не спускали. На входе мне разве что в уши не заглянули – я не прячу там преступного Варранта? Дочка висла на шее и благодарила за задание, потому что «я почти договорилась, что в день закрытия мы с Десми таки пойдём на площадь, где будут бесплатно наливать пиво». К слову, от Кани торговцы уже не шарахались – с ней они тихо смирились.
Так что всё складывалось даже как-то пугающе благополучно. Только вот крысе внутри это благополучие не нравилось: неутомимый инстинкт скрёбся там, внутри, поцарапывал и покусывал. К исходу третьего дня мы с внутренней крысой, кажется, стали малость нервными: Аманда поинтересовалась, не собираюсь ли я тоже слечь с сердечным приступом. Я от души заверил, что моему огромному, нежному любящему сердцу ничего не грозит. Могу хоть сейчас поступить в полное её распоряжение.
В ответ травница прижалась щекой к щеке, погладила по плечу и шепнула:
– Так поступай. И я наконец заставлю тебя спать. Сколько «Бодрячка» ты залил в себя за последние трое суток, сладенький?
Наверное, она была права, и мне стоило выспаться и не ждать вызова от зятька сутки напролёт (попутно стараясь заполнить тонны бумаг и раздумывая – где бы нам набрать новых егерей и охотников и как бы стрясти с нашего покровителя ещё денег). И глотать не зелье от недосыпа, а что-нибудь поприятнее, вроде молока с мёдом, для своего-то удовольствия.
Версию насчёт Ярмарки и Варрантов я пересказал Аманде и Нэйшу разом. Как раз на третий день, когда Аманда перестала беспокоиться, что исключительного хватит удар от любых плохих новостей.
Ходить она ему тоже уже разрешила, так что Рихард наконец явил свой светлый лик – правда, пока что только мне, потому что к ученикам целительница его не подпускала. – Нам ведь не нужно вопросов, почему это ты не пользуешься силами варга, сладенький? – пропела она мягко, когда мы собрались в библиотеке. – Потому что ты не можешь пользоваться силами варга. Твоя смерть так расстроит нас с Лайлом, да-да-да? – Уйду в годовой траур, перестану пить и обреку себя на пожизненное воздержание, – буркнул я. – До кучи облысею – пожалей мои седины. Нэйш благосклонно оскалился. Он уже успел облачиться в белое – по привычке. И слушал меня, что-то лениво выводя в блокнотике. – Сегодня наиболее опасный день, – заметил в конце. – Думаю, я мог бы посмотреть… – И вмешаться, – как ни в чём не бывало отозвалась Аманда. Подошла, опёрлась бедром о стол. – Ты ведь вмешаешься, если этот Варрант-младший использует свои силы, да, золотой мой? Если животные взбесятся – ты постараешься его остановить. Неосознанно. Мы с тобой уже говорили, чем такое может кончиться – как там твои рисунки? Нэйш, глядя ничего не выражающими глазами, перелистнул несколько страниц блокнота. Кажется, там было что-то в разрезе – или кто-то. Словом, как обычно, непонятно только, почему Аманда так помрачнела. – В общем, у меня всё равно всё схвачено, – добавил я тоном, который уж точно никого не обманул. – Правда? – прозвучало тут же со стороны начальства. – Тогда скажи, что не так, Лайл. Ведь что-то не так? Я пробежался глазами по пустой библиотеке – неприлично огромной, как всё в старом поместье. Где есть книжки на полках, где – зияют дыры, откуда-то из углов доносится попискивание и шорох – мыши, чёрт бы их драл, никаких кошек не напасёшься. Всё в порядок приводить нужно… – Хочешь знать, что не так? Всё. Могу об заклад на месячное жалование побиться: сегодня ничего не будет. Я ждал, что Варрант ударит вчера – основные торги вчера и проходили, это он, конечно, знал. Но не ударил. Может, мы спугнули его, или мальчик не выдержал – у него просто могло отказать сердце, как у одного моего знакомого варга. А может, старший передумал и решил не губить людей. Или случилась ещё какая-то дрянь. Или мы вообще не понимаем – что там в голове у старикашки, и вот это мне кажется каким-то тревожным, как считаешь, а? Мне до черта не нравится, что он как-то уж слишком непредсказуем – вот что не так. Нэйш помолчал, чуть вскинув брови. Потом изобразил едва заметный кивок. – Версия с торгами животных мне тоже не нравится. Слишком ясно, слишком… очевидно. Действовать нужно на самой Ярмарке, в толпе народа, варга наверняка заметят … Сомнительно. Если Варрант умён… Думаю, нужно узнать побольше о нем. Осмотреть окрестности ещё раз – я думаю, мне не повредит… – Вот это, – выпела Аманда с очаровательной улыбкой и грохнула под нос начальству внушительный атлас с картами Кайетты. – Извини, золотой мой: пока что ты можешь путешествовать только так. Рихард промолчал, но по глазам его было видно – кому будет посвящен следующий рисунок в блокноте. Карты. Вспомнилось только на следующий день, уже после полудня. Торги животными на Весельной Ярмарке прошли спокойно. Тербенно и Кани явились уже с закрытия – разрумяненные. Дочка – оживлённая и явно попробовавшая бесплатного пивка; Крысолов – трезвый и с таким видом, будто побывал в преисподней. На оргии в преисподней, если точнее. – В общем, там… веселье, – поведал мне с неизмеримым отвращением. – Знаешь что? – радостно вставила Кани. – Когда я решила затащить Десми на танцы, из толпы драпанули все карманники разом: у него было такое лицо… О. Я хотела для тебя пивка захватить, только этот блюститель закона не позволил. Я посмотрел на Крысолова с умеренной укоризной. – Потому что не был уверен, что она не выпьет всё по дороге, – отозвался тот. Пришлось разбавить взгляд одобрением. И услать зятька разузнавать о Варрантах поподробнее – а то Кани явно собиралась его затащить обратно на Ярмарку, а Крысолов явно начал молиться всем богам и, кажись, даже мне. Дочка навязалась следом за любезным, а я еще сколько-то раздумывал о том, что там творится, на ярмарке: гуляния, танцы, состязания в ловкости и магии. Думал – и проводил пальцами по ложке, которую мне сунула Кани, уходя. Славная такая ложка, резная деревянная, я их много на той ярмарке навидался, верх вырезан в виде головы альфина… Почему альфина? – На карте был альфин, – выпалил я через минуту, когда нашёл Мел в загоне с маленькими единорожками. – Будешь так орать – альфина тебе на лбу нарисую, – ожидаемо прозвучало из загона. Мел вынырнула еще более хмурая, чем обычно. И явно жаждущая моей кровушки, потому что это ведь я спихнул на нее заботу обо всех наших учениках-варгах. – Ну? – Вёсельная Ярмарка проходит в низине. Почему холмы прямо над ярмаркой на карте обозначены знаком? Там нарисован альфин – они что, там жили? – Живут, – сухо поправила Мел. – На Вёсельном Всхолмье – их пещеры. Одна из шести оставшихся стай – остальные одиночки-шатуны, колоний не создают. Колонию оградили от придурков-охотников – редкий пример, когда в башке у властей не навоз яприля. – Но как тогда там разрешили устраивать Ярмарку? – пробормотал я. Стоял у стойла, крутил в руках деревянную ложку, будто старался мысли ею уложить. Мысли не укладывались, путались: альфин – действительно то самое кошачье весом где-то с четырёх меня, а в холке – восемь-девять футов? Вот точно то, на которое охотники не рискуют лезть всемером и со сворой? Которое сносит всё на своём пути, может испугать непредсказуемостью даже варгов, не особенно поддается дрессировке и не живет в неволе? А? А?! Или мы говорим о каких-то милых пушистиках, не оборудованных смертоносными когтями и пастями, рядом с колонией которых всё-таки можно каждый год устраивать многолюдную ярмарку?! Мел пожала плечами и изрекла, что, мол, откуда она знает, что там в головах у идиотов. – Хотя, может, и идея ничего. Альфины не нападают, если серьёзно не спровоцируешь – а в колонии особенно. Если к ним не лезть – и они не полезут. Охотиться выходят по ночам, днём в пещерах отлёживаются. Говорят, на них даже смотреть можно – не трогают, пока не заденешь, но вот если заденешь… Пухлик, ты вообще представляешь кого-то, кто может задеть колонию альфинов?! Я в ответ растерянно помахал ложкой. Мел хмыкнула, кивнула и полезла обратно в загон. Так-так-так, – сказала внутри крыса. Она, наверное, от души веселилась там – старая спутница. Потому что я-то себе представляю того, кто может задеть колонию альфинов. И потому я уже почти бегу – нет, бегу по-настоящему. Потому что – может, у меня и нет совсем времени, но нужно убедиться, ведь идея бредовая, больная, кто бы на такое решился, но всё-таки… Так-так-так, – говорят часы на стене, когда я влетаю в кабинет и начинаю листать сведения о Варранте, которые мне оставил зятек. Верно: холмы с пещерами были в его угодьях. Потом тоже перешли к Лейду, по тяжбе. Надо думать, в молодости Варрант на этом самом всхолмье всё излазил. Наверное, знает даже – где пещеры… Их пещеры.
