Текст книги "Осколки (СИ)"

Автор книги: Львешка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 50 страниц)

Да, Кэлен испытывала жалость – и к Каре, и к Мэйсон. Да что там, она переполнилась этой жалостью! Но… Кара всем своим видом показывала, что как раз в жалости она сейчас не нуждается, и Кэлен боялась её выразить. Неуместно же будет, ну! Или она ошибается? Давным-давно кто-то сказал ей: «Утешай не того, кто от боли плачет, а того, кто о боли молчит». Кто это сказал? Кэлен забыла. А вот сами слова в память врезались, категорически. И если бы сейчас здесь перед ней сидела и говорила все это Мэйсон, Кэлен без всяких сомнений излила бы на неё свою жалость. Несмотря на сопротивление – и даже назло ему, этому сопротивлению! Потому что она, Кэлен, уверена: Мэйсон ни черта не знает, в чем нуждается, когда дело касается чувств, её собственных чувств! Но Кара – не Мэйсон. Кара честнее в эмоциях, Кара куда как лучше понимает, что ей нужно, а что – нет. И если она показывает, что жалость ей не нужна… что ж, значит, так оно и есть.

Кэлен вытащила руку из-под ладони Кары, прикоснулась пальцами к её щеке, подалась вперед, к ней, и просто поцеловала. Мягко, нежно и глубоко… Успела заметить мелькнувшую в зеленых глазах благодарность – перед тем, как Кара опустила ресницы, отдавшись этому поцелую, откликнувшись на него не просто губами – всей собой.

Ночь.

Удивительное время. Любимое время. Для Кэлен ночь всегда была полна тайн, скрытых смыслов, волнующих надежд, манящих обещаний… чего? Бог его знает. Чудес, может. Ну, а что? Ведь именно ночью случилось с ней, с Кэлен, это чудо: она познакомилась с Карой. Кара… ночной житель с дневным теплым солнцем в глазах. Разве это не чудо? Да самое настоящее же, ну! И затем все продолжалось, развивалось именно по ночам: волшебство их встреч, магия рождающейся на этих свиданиях любви… взаимной, а оттого особенно чудесной.

Нет, конечно же, день Кэлен тоже любила. Радовалась солнечному свету и новым возможностям. Но… сколько она себя помнила, её дни всегда были заполнены до отказа – делами, хлопотами, суетой, общением, зачастую не слишком приятным, обязанностями… Совсем как вот это, минувшее, воскресенье. Сумасшедший же был день, ну! Не удивительно, что Кэлен даже обрадовалась, когда над Филадельфией окончательно сгустились сумерки, переплавив голубовато-сизый вечер в ночь и расшив синий бархат неба крупными хрустальными бусинами звезд. Которых, кстати, они, Кэлен с Карой, и не увидели бы во всей красе, если бы там, у подъезда дома 1015 на Честнат-стрит, после поцелуя Кэлен не спросила:

– Ты хочешь домой? Сейчас?

– Ну… – Кара стрельнула взглядом, отвела его привычно. Улыбнулась едва заметно – намек, обещание улыбки: – Если только для того, чтобы… продолжить в спальне…

– Продолжить стоит определенно, – Кэлен прикоснулась губами к уголку её губ. – Только не в спальне… и не дома.

– А где? – Кара даже в глаза ей уставилась, прямо, не отрываясь – от изумления, не иначе.

– Под звездами, – загадочно шепнула Кэлен. Пообещала: – Тебе понравится! – и, не дожидаясь согласия – она и не сомневалась, впрочем, что Кара согласиться! – завела двигатель и увезла Кару в Харбор-парк на Спрус-стрит.

Конечно, гавань была еще закрыта – она работала с мая по октябрь, но детектив Амнелл, как и большинство полицейских Филы, приятельствовала с владельцами маленькой компании проката прогулочных яхт – тремя копами на пенсии. И знала, что они почти круглый год и круглые сутки проводят на пришвартованной к пирсу – навечно пришвартованной, ибо эта яхта уже отходила свое и ныне служила офисом, – «Красавице Делавера». Так что Кэлен без проблем добыла лодку, небольшую, ладную парусную яхту, правда, оснащенную и вспомогательным дизельным двигателем тоже… Именно им они и воспользовались, ибо детектив Амнелл, конечно, много чего умела – но вот под парусами ходить ей не случалось. Как и Каре.

К тому моменту, когда сумерки окончательно растворились в расшитой хрустальными бусинами ночи, Кэлен и Кара уже покачивались на якоре в полумиле от берега. Лежали, обнявшись под теплым пледом, прямо на крыше рубки, на надутом и укрепленном у самой мачты спасательном плоту, и смотрели на звезды. Забавно… В детстве Кэлен Амнелл нередко проводила летние ночи на плоской крыше родительского дома: устраивалась в спальном мешке и смотрела на небо, пока не засыпала. Звезды там, над пригородом Филы, были огромными, яркими, близкими… совершенно завораживающими! И маленькая Кэлен обожала разглядывать их… Потом звездное небо затмили негаснущие ночь напролет огни Филадельфии – на долгие, долгие годы. И лишь теперь, когда в её жизни появилась Кара, Кэлен снова начала видеть звезды.

Лодка мягко едва ощутимо покачивалась. Река, тихо, почти неслышно вздыхая, прикасалась к обшивке чуть выше скулы – словно пробовала их посудину на вкус… или целовала. Небо, чернильно-синее и глубокое, затягивало, искушало россыпью голубоватых алмазов. И они лежали между двумя этими глубинами – водной и небесной, покачиваясь на волнах – реки, любви и такого же глубокого и безбрежного, словно небеса, счастья.

Нет, конечно, сексом, вопреки намекам Кэлен, они не занимались: неуместно, да и холодно. Несмотря на близость берега, здесь, над рекой, гулял ветер, не сильный, но довольно сырой, пробирающий даже через одежду. Вот и пришелся весьма кстати обнаруженный в каюте толстый плед: под ним было так тепло лежать, так уютно обниматься и так невозможно, невыносимо сладко целоваться! А потом, с сожалением отпустив из упоительного плена губы друг друга, смотреть на звезды, ослепительно холодные и обжигающе прекрасные, и молчать, улыбаясь. Улыбаясь просто так, без повода… А впрочем, разве звездное небо, ласковый плеск невысоких волн и, главное, тихое любимое дыхание рядом – не достаточный повод для счастливой улыбки? И разве это не достаточный повод для того, чтобы оторвавшись в очередной раз от самых вкусных в мире губ, прошептать:

– Радость моя, кажется, я сейчас просто умру от любви…

– Нет, милая… от любви не умирают. Умирают без любви. А от любви… от любви живут.

Как так получилось, что под этими сумасшедшими хрустальными звездами они вдруг заговорили о Мэйсон? Ведь это была их ночь, только их, ночь на двоих… Ночь, которая могла длиться и длиться, почти бесконечно – до рассвета, до усталости, ибо не нужно было никому никуда спешить: ни Кэлен на работу утром, ни Каре – уступать место своей альтер-личности. Эта ночь была только для них, и они могли бы наслаждаться ею – и друг другом, сделав вид, а то и в самом деле поверив хоть ненадолго, что в их отношениях нет никакого третьего… Нет, они и наслаждались, конечно же. И даже временами действительно забывали – искренне, абсолютно! – о третьем. Но лишь временами.

Так с чего все началось? Да, кажется, с этих слов о любви. О любви и смерти. О любви и жизни. С восхищения, восторженного, изумленного, которым Кэлен переполнилась от ответа Кары. И с легкого приступа немоты, что приключился с ней, Кэлен, после этого. Простота и глубина этой мысли, что озвучила Кара, потрясла, пробрала не хуже сырого речного ветра – и Кэлен растеряла слова, не могла, никак не могла найти нужные. Просто смотрела – нет, таращилась же, ну! – на Кару с этим вот изумленным восхищением и молчала. А Кара, улыбнувшись как только она и улыбается – едва заметно, тень, отблеск улыбки! – привычно отвела глаза. И Кэлен вдруг вспомнила, о чем давно хотела спросить её – да все как-то не решалась. А теперь вопрос словно бы сам выпрыгнул, без разрешения, без размышлений:

– Радость моя, почему… почему ты всегда отводишь глаза? Как будто смущаешься или… боишься… – спросила и испугалась тут же, мгновенно. Боже, ведь не случайно она всегда избегала этого вопроса – несмотря на то, что хотела знать ответ, хотела же, ну! Но боялась. Чего? Услышать новые ужасные подробности о детстве Кары? Да, но… не сказать, что Кэлен очень уж опасалась этого. Она ведь и так знала, что их, Кары и Мэйсон, жизнь в той общине была страшной, чудовищно, невыносимо страшной. Так что новые подробности она, Кэлен, выдержала бы, несомненно. Или она боялась, что Кара обидится, замкнется? Тоже да. И тоже – не слишком. Обида – понятное чувство, и с ней можно справиться. Нет, Кэлен боялась, что воспоминания, спровоцированные этим вопросом ранят Кару. Как это называется? Ретравма, да. Кэлен ужасно боялась, что Кара ретравмируется, что снова встретится с болью – и кто знает, переносимой ли? – из-за глупого любопытства Кэлен. И оттого сейчас одна часть Кэлен сжалась внутренне, замерла, заморозившись в ледяном кошмаре, а другая – вопила беззвучно, стыдя и укоряя за несдержанность, за длинный болтливый язык… Да и снаружи Кэлен – вся Кэлен, та Кэлен, которую видела сейчас лежащая на спине Кара, та Кэлен, что нависла над Карой, опираясь на согнутую в локте руку, – застыла, испуганно распахнув глаза и забыв, что нужно дышать…

А Кара... посмотрела ей прямо в глаза, испуганные, виноватые, посмотрела весело и немного удивленно. И улыбнулась – тоже чуть удивленно:

– Это? Черт… дурацкая привычка. Никак не могу от нее избавиться.

И… можно было остановиться на этом. Кара ведь ответила, не так ли? Да, ответ ничего не прояснил, на самом деле, – Кэлен и раньше понимала, что это привычка. Но откуда она взялась, с чем связана? Вот ведь что по-настоящему интересно!

Но – да, можно было остановиться. Можно было бы подумать, что таким вот – уклончивым же, да? – ответом Кара дает понять, что не хочет говорить на эту тему, и остановиться. Кэлен не успела. Ни подумать, ни остановить себя – новый вопрос тоже будто сам собой слетел с языка:

– Я понимаю, милая. Привычка, да. Но откуда она у тебя? – и вновь запоздало осознав, что она делает, Кэлен мимолетно испугалась. На миг. Просто… ну, Кара ведь довольно спокойно реагирует на её вопросы, да? Реагирует так, словно ничего неприятного, страшного в них нет… И значит… возможно… Кэлен напрасно так боялась, так осторожничала? Да?

Похоже, и впрямь напрасно: вот же, Кара улыбнулась шире, веселее и… чуть смущенно:

– Ох, да глупость на самом деле… Тебе правда интересно? – и, увидев вспыхнувшие глаза Кэлен – облегчением, азартом и радостным любопытством вспыхнувшие, – рассмеялась: – Боже… любимая, ты… ты боялась спросить меня об этом?

Кэлен тоже улыбнулась, с удивлением отметив приливший к щекам пожар смущения: вот как, черт возьми, они обе, Кара и Мэйсон, это делают, как они считывают, понимают мгновенно, сразу, что именно с ней происходит, а?! Тут поневоле начнешь верить и в телепатию, и в чертову эмпатию… Кэлен сглотнула, добавила в улыбку очаровательной беспомощности – не специально, конечно же, просто… не умеет она скрывать свои чувства, вот и все! – кивнула:

– Да, я… я боялась. Я ведь не знаю, милая, вдруг это… эта привычка – результат чего-то ужасного. Вдруг тебе неприятно… больно вспоминать… говорить об этом…

– Да, я так и подумала, – Кара смотрела, не отрываясь, согревала солнцем своих глаз – оно затмевало даже звезды, ей богу! – Ты очень деликатная, Кэлен. И я люблю это в тебе.

– Я очень трусливая, – опустила ресницы, а пожар со щек медленно перелился, потек вниз, к груди, разгораясь, наполняя приятным теплом.

– Ты очень бережная, – Кара приподняла голову, чмокнула Кэлен в кончик носа. Снова откинулась на надувном матрасе. Отвела глаза: – А насчет этой привычки моей… Смешно получилось, – и правда, хихикнула. – Помнишь, я рассказывала, что училась за Мэйсон в старших классах? Ну вот. Понимаешь, какая странность… интеллектуально я была как будто взрослее, чем эмоционально. Ну, я тебе говорила, я за лето освоила программу младшей и средней школы. И потом у меня проблем с учебой не возникало. А в остальном я была обычным восьмилетним ребенком. Мне было интересно все вокруг, было трудно долго держать внимание на чем-то одном. Я плохо концентрировалась, отвлекалась. В учебе мне это не мешало совсем, а вот в общении… Я ведь должна была изображать взрослую Мэйсон! И вот представь: одноклассница мне что-то рассказывает, я слушаю. А потом – хлоп – зацеплюсь взглядом за какую-нибудь картинку на ее майке или браслетик на руке – и все, я уже не слушаю, – Кара рассмеялась, весело и так заразительно, что Кэлен тоже невольно начала смеяться. – Казусы из-за этого случались… я чуть не создала Мэйсон репутацию идиотки, знаешь, которая не вкуривает, чего ей говорят! Мэйсон когда об этом узнала…

– Как она узнала? Вы уже тогда переписывались?

– Конечно, милая. Да еще на терапии… Френк придумал такую интересную штуку, живой диалог. Он нас вызывал по очереди и записывал на диктофон… Ну, Мэйсон что-то сказала, потом мы поменялись, я прослушала, ответила под запись… Ну, понимаешь?

– Да уж. Слушай, а это не опасно для вас было? Так меняться быстро…

– Не знаю, – Кара беспечно пожала плечами. – Думаю, Френк рисковал. Он много с нами экспериментировал. Но… мы ведь в порядке?

– Слава богу, – а сердце екнуло: воображение тут же услужливо подсунуло другой вариант, другой возможный результат экспериментов Френка. Кэлен отогнала поспешно эту безрадостную картинку. Повторила со вздохом: – Слава богу! – и поцеловала Кару. – Итак, ты рассказала Мэйсон...

– Не… – Кара мотнула головой. – Нет. Это она узнала сама. Видишь ли, я ходила на уроки. А Мэйсон – на тренировки.

– О! Бокс?

– Ха… да, боксом она занималась, но не в школе. В смысле, не в школьной команде. А в школе Мэйсон… – Кара зажмурилась на секунду, а когда открыла глаза, они горели, светились каким-то совсем уж сумасшедшим весельем: – … была в команде поддержки.

– Что? – Кэлен даже отпрянула, распахнув сразу и глаза, и рот. – Черлидер?

– Да, – Кара улыбалась, словно кот. Очень сытый и очень довольный кот. И явно сдерживала смех, с трудом сдерживала.

– Мэйсон? – поверить Кэлен не могла. И не удивительно, ну! Кто вообще способен поверить в такое?

– Да!

– Да ладно! Мэйсон – черлидер?

– Да.

– Нееет…

– Да, Кэлен, да, – судя по всему, держалась Кара из последних сил.

– Ты шутишь?

– Нет.

– То есть… Мэйсон… прыгала под музыку… с этими вот… пушистыми штуками в руках?

– Да.

– В короткой юбчонке?

– Да… – Кара хохотнула.

– Н-нееет… – смех забурлил в горле. – Я не… не верю! Боооже! – смех взорвался, прорвался безудержной лавиной. Кэлен рухнула на захохотавшую Кару, скатилась с нее, опрокинувшись на спину рядом с ней, сотрясаясь всем телом. – Боооооже! Я не… н-не верю! Кааараа! Скажи… ч-что ты… врешь!

– Это… пр… пра.. йыых… правда! – Кара икала от смеха, Кэлен – стонала уже, но никак, совсем никак не могла остановиться. Категорически не могла! Нет, ну а как тут остановиться, если стоит лишь закрыть глаза – и перед внутренним взором тут же возникает Мэйсон в блестящей коротюсенькой юбочке, в обтягивающем топе, с мохнатыми помпонами в руках. Танцующая Мэйсон! Танцующая Мэйсон с этим её непроницаемо-невозмутимым лицом! А еще откуда-то всплывало словечко “пипидастр”, и Кэлен содрогалась в новых приступах хохота, хотя и знала, знала же, что штуки в руках воображаемой Мэйсон называются “пом пом”, а пипидастр – это метелка для пыли, но… Танцующая Мэйсон с пом пом – это безумно смешно. Танцующая Мэйсон с, прости Господи, пипидастрами – боооже, это невозможно, невыносимо смешно! Кажется, Кэлен вполне уже могла умереть от хохота. Она даже пробовала открыть глаза – только это не помогало, нет. Наоборот, сквозь слезы, выбитые безудержным смехом, она наблюдала, как невозмутимая Мэйсон танцует, размахивая пипидастрами на фоне бархатного занавеса неба, расшитого крупными хрустальными бусинами звезд… И волна смеха вновь накрывала Кэлен с головой, без остатка – Кэлен уже тонула, захлебывалась смехом и все никак не могла остановиться. Господи, да у нее уже и сил не осталось, а смех все лился, выплевываясь наружу толчками, вперемешку со стоном:

– Кааара! Хв… атит… ржать! Я не… не могу уже! Остановииись!

– Са-а… са… сссаама остановись! – кажется, Кара тоже не могла совладать с безудержным весельем. – Т-ты меня… ссс… ссмм… смешишь!

– Бооооже! – и Кэлен сотрясалась в очередном приступе хохота. А со звездного неба на неё невозмутимо взирала Мэйсон, танцующая с пипидастрами в руках…

– Радость моя, ты точно не пошутила? – Кэлен едва дышала, все еще вздрагивая отголосками смеха. И Кара – Кара тоже еще выдыхала веселье. Остановиться они смогли, лишь истощившись, иссякнув, обессилев, кажется окончательно, – но смех все выдавливался последними редкими каплями. – Точно в команде Мэйсон была, не ты?

– Точно, милая… кха… – Кара втянула воздух глубоко, судорожно. Выдохнула шумно. – Клянусь, это чистая правда!

– Боже! Как её туда занесло? Зачем?

– Ну ты даешь, детектив! – Кара повернулась на бок, приподнялась, опираясь на локоть, утопающий в надувном плоту чуть не на половину, заглянула в лицо Кэлен сияющими глазами: – Неужели не догадываешься?

– Что? Да у меня ни одной гипотезы!

– Милая, это же просто: в группе поддержки самые… красивые… девочки в школе! – каждую многозначительную паузу Кара сопроводила не менее многозначительным взлетом бровей, вызвав у Кэлен новый, правда, совсем слабенький, взрыв смеха:

– Оо.. ах! Так наша лиса просто залезла в курятник? Хитраа!

– Ага, – и в голосе, кажется, даже гордость прозвучала – если Кэлен это не почудилось. – Только не говори ей, что ты знаешь.

– Ты что??? – Кэлен подскочила даже, но замерла тут же, вспомнив, что нос Кары еще не пришел в себя после предыдущего столкновения. – С ума сошла? Как это – не говори??? Милая, не лишай меня удовольствия! Я просто жду-не дождусь увидеть лицо Мэйсон, когда я… её… об этом… Ой, не могу! – и она захохотала – откуда силы только, а? – откинувшись на матрасе, снова и снова заряжаясь от захохотавшей следом Кары.

– Чеерт… – Кара вытерла слезы, отдышалась. – Милая, она же тебя убьет! Лучше не говори!

– Не убьет! Ох, мамочки... – Кэлен с удовольствием вдохнула прохладный речной воздух, полной грудью вдохнула, наслаждаясь образовавшейся там после смеха невесомой легкостью. – Она меня любит. Ну, я думаю, любит… хоть и отрицает, – тут же вновь испугалась, ругнула себя мысленно – вот же длинный язык болтливый, ну! – глянула виновато: – Ой, прости, милая… Неприятная тема…

– С чего вдруг? – Кара улыбнулась недоуменно. – Нормальная тема. Кэлен, если уж я могу мириться с твоей любовью к Мэйсон, то её любовь к тебе точно переживу, – и хохотнула даже. Но Кэлен уже разозлилась на себя: чертова несдержанность, взяла ведь и сама все испортила! И невесомую легкость внутри мгновенно потеснила, прогоняя, тревога… иррациональная, неприятная, давящая… хочется избавиться от нее поскорее, но от этого она лишь усиливается. Настолько, что даже Кара заметила. А впрочем, она бы заметила в любом случае, не так ли? Она ведь внимательная, чуткая… она заметила, склонилась с мягкой улыбкой, поцеловала:

– Милая, правда, все нормально. Я правда вполне способна пережить и твою любовь к ней, и её – к тебе. Помнишь, мы с тобой говорили, что все имеет свою цену? За счастье быть с тобой, любить тебя, быть любимой тобой я готова платить и большую цену…

– Ты удивительная, – после слов Кары стало чуть легче, и тревога отпустила, растаяла… ну, почти. Вот только уже не вернулась веселая невесомая легкость… И хотелось сменить тему, уйти от этого разговора. А еще – вернуть, все-таки вернуть ту невесомую беззаботную радость, то безумное веселье что наполняло её, Кэлен, еще несколько минут назад. Увы. Она и сама понимала, что в одну реку дважды не войдешь. И от этого было немного грустно... Она погладила Кару по щеке, заправила прядь волос за ухо: – Не представляю, как ты справляешься? За счет чего? Мне кажется, я бы на твоем месте сходила с ума от ревности.

– Нуу… – Кара снова многозначительно поиграла бровями – вверх-вниз: – Я уверена в своей неотразимости. И… знаешь, меня греет мысль о том, что я у тебя была первая.

– Это правда, – Кэлен вновь провела кончиками пальцев по её щеке, с нежностью разглядывая лицо – боже, как же она его любит, это лицо, вот именно это: лицо Кары, это солнце в глазах, эту легкую улыбку – не улыбку даже, намек, отблеск. – Ты у меня первая. Во всех смыслах.

– Да, – Кара снова поцеловала её. И глаза отвела. А Кэлен глаза распахнула, вспомнив, – и ухватившись, уцепившись облегченно за возможность сменить-таки тему:

– Радость моя! Ты же не дорассказала! О твоей привычке! Мэйсон узнала, что ты ей портишь репутацию, и что?

– О! – Кара наморщила нос, фыркнула весело – и, кажется, тоже вполне облегченно, – стрельнула в Кэлен заискрившимся взглядом: – Сначала она психанула…

– Мэйсон? Психанула? Да ладно!

– Ой, милая, ты слишком высокого мнения о ней! – Кара снова фыркнула, теперь довольно презрительно… нет, пожалуй, насмешливо, да. – Она очень даже умеет психовать. И в гневе ужасна! – сделала страшные глаза, а затем рассмеялась. – В общем, она психанула и сначала хотела вообще запретить мне ходить в школу, отменить наши договоренности.

– Ты расстроилась?

– Очень! Мне нравилось учиться… И я рыдала на терапии, жаловалась Френку, – Кара опять коротко рассмеялась, немного грустно. – Он предложил нам поговорить… ну, мне и Мэйсон. В общем, не буду тебя грузить подробностями, это долго и не интересно. В итоге мы договорились, что мне нужно найти способ концентрироваться во время разговора с людьми. Мы с Френком пробовали разные методики, а сработало вот это – просто смотреть чуть в сторону и чуть вниз. Ну, вот. У меня, а с точки зрения других людей – у Мэйсон, сложилась репутация такой немного скромницы… – она прыснула. – А в глазах тех, кто знал Мэйсон несколько ближе, – такой хитрой бестии, которая только прикидывается скромницей. Но зато – не идиотки. Проблемы с концентрацией у меня постепенно ушли… ну, я повзрослела просто, перестала отвлекаться. А привычка осталась, – она посмотрела Кэлен в глаза и улыбнулась очаровательно. – Вот и все.

– Вот и все… – повторила Кэлен и тоже улыбнулась, довольно глупо улыбнулась. Наверняка же глупо, ну! Или… или просто счастливо. Вот и все. И никаких ужасов. Просто забавная детская привычка. Господи, как же хорошо, что никаких ужасов! Кэлен так устала от них… От этих страшных тайн, от этого напряжения, от вечной необходимости быть осторожной, подбирать слова… Необходимости ли? Или это её, Кэлен, собственная дурацкая привычка? И страх. Все время она боится обидеть, ранить… Даже ведь и не знает наверняка – обидит ли, шансы-то пятьдесят на пятьдесят. Логично же? А она боится. И сама себя без конца загоняет в напряжение, в сомнения, в мучительные выборы… Права, видимо, Мэйсон: разберись со своим страхом, и все станет просто. И легко! Вот же, Кэлен спросила Кару – Кара ответила, и ничего, совсем ничего ужасного не произошло! Наоборот, стало легко. И даже вернулась – вот же странность! – невесомая радость. Та самая, от которой Кэлен теперь улыбается глупо… или счастливо.

Кэлен ухватила двумя пальцами острый уголок воротника на куртке Кары, потянула к себе:

– Я так люблю тебя!

– Как? – Кара прищурилась хитро, замерла в миллиметре от поцелуя.

– Безумно! Я тебя… я тебя просто… безумно люблю!

– Это правильно, – одобрила, пытаясь добавить во взгляд серьезности – тщетно, глаза так и светились нежностью и озорным весельем. – В любви уму совершенно нечего делать, я считаю. Ум в любви только вредит.

– Дааа? – озорное веселье Кары было столь заразительно, что, кажется, передавалось воздушно-капельным путем… Кара словно вдохнула его, это веселье, в Кэлен – и оно побежало вместе с кровью по всему телу, застучало рок-н-ролльными ритмами в сердце, защекотало язык: – А я с тобой не согласна! Ты вот очень умная. И я тебя люблю. По-моему, интеллект – это самое сексуальное в человеке. Очень возбуждает. Очень! И я тебя сейчас люблю… вот прямо не могу, как люблю! Я б тебя сейчас съела!

– Да? – Кара прикоснулась губами к её губам, чуть-чуть, едва ощутимо. – Значит, мне опасно сейчас с тобой целоваться?

– Тебе опасно сейчас со мной не целоваться, – Кэлен даже не прошептала, выдохнула это. Кара, кажется, мурлыкнула и взяла, наконец, её губы – невозможно нежно, невыносимо сладко. Так упоительно сладко и горячо, что Кэлен застонала даже. И, закрывая глаза, успела увидеть, как вспыхнули вдруг над ними крупные хрустальные бусины звезд – ослепительно, нестерпимо ярко…

====== Часть 67 ======

День.

Все смешалось, черт возьми, все перепуталось с этим чертовым мучительным делом, с этим внеплановым то ли отпуском, то ли отстранением… Вот, например, за окном вовсю бушевал весенний, ярко-солнечный день – а Кэлен спала. Сладко и крепко. Ибо на её внутренних часах – и в комнате – была сейчас самая что ни на есть ночь. Темная, непроницаемо, категорически темная, благодаря плотным шторам-блэкаут, ночь. Там, снаружи, за окном, сиял день, а рядом с Кэлен спала, прижавшись, не Мэйсон, а Кара. Все перепуталось, все смешалось… день с ночью, Кара – с Мэйсон. И, кажется, сама она, Кэлен, перепуталась… кажется, она совсем перестала узнавать саму себя. И не очень понимала, какая она теперь? Что ей нужно, что для нее важно? Прежняя Кэлен Амнелл жила практически одной работой. Прежняя Кэлен Амнелл, погрузившись в расследование сложного дела, бывало, пару суток кряду могла бодрствовать, задремывая урывками на десять-пятнадцать минут. Прежняя Кэлен не то что спать, думать ни о чем другом не могла, пока не вычислит, не посадит в камеру подозреваемого! А нынешняя Кэлен Амнелл? Она какая-то другая. Не категорически, нет, но – другая.

Вот, скажем, минувшей ночью – она могла бы, как и предлагала Мэйсон, обсудить с Карой дело. Поломать голову – головы – над составлением профиля предполагаемого сообщника Сайфера. Могла же, ну! А она… что? Забыла об этом! Напрочь. Категорически забыла! Совсем! И не вспомнила ни разу за все то время, что они провели на яхте, не вспомнила по дороге домой. Совершенно точно она не вспоминала о деле, пока принимали душ – вместе, и потом, когда продолжили наслаждаться друг другом уже в кровати… Все это время – до того, как они уснули перед самым рассветом – Кэлен не вспоминала о деле. Словно бы его и не существовало! И это было настолько не про неё, не про Кэлен Амнелл, что она… А что она? Удивлялась сама себе? Нет, уже нет. Честно говоря, она даже не рефлексировала – это ведь еще недавно было привычкой! – на эту тему. Она, Кэлен, даже не вдохновилась, когда в девять утра её разбудил своим звонком капитан – лишь досадливо поворчала на себя за непредусмотрительность: нужно было выключить мобильный к чертям, ну! Она, Кэлен Амнелл, которая еще вчера готова была душу дьяволу продать за любые новости по делу, сегодня весьма спокойно – невозмутимо, да, – выслушала, что Сайфера пока не нашли, что Сара сдала отчет, сообщив об отсутствии результата, что Зед связался с федералами, с департаментом службы маршалов, отправил им прокурорский запрос на получение данных, реальных данных Ричарда Сайфера. Теперь он, капитан Зоррандер, ждет ответа. Кэлен выслушала все это, сдержанно поблагодарила, сообщила в ответ, что у них с Мэйсон новостей и идей нет. Попрощалась. Отключила мобильный. И… уснула.

Что-то случилось с ней этой ночью под хрустальными звездами, что-то изменили они в ней… Звезды, Кара, её, Кары, любовь к Кэлен – что-то изменили. А может, исправили? Наладили вот… нет, наполнили. Да, именно! Ночью, под хрустальными звездами, окутанная, словно теплым пледом, любовью Кары, Кэлен Амнелл как будто бы окончательно обрела новые смыслы. Или вспомнила? Вспомнила, что она не только детектив Амнелл, но и – просто Кэлен, просто женщина, молодая, на минуточку, женщина-то! Вспомнила, что её жизнь – не только работа, но и… Что? Вот именно. За эти десять лет работа стала её жизнью. Работа занимала все её время, все ее мысли. Что у неё было, кроме работы? Друзья? Да, конечно. Только все они – её, Кэлен, коллеги. Они все, все из полиции! С работы… Романтические отношения? Случались. Не то чтобы часто, но – случались, случались же! Только вот… да, опять же – с коллегами. А было других-то кандидатов взять? Негде же, ну! Вот оно и выходило, что в последние десять лет все в её жизни было связано с работой. И, похоже, Кэлен это устраивало, не так ли? Или она просто привыкла…

А минувшая ночь, эти сумасшедшие хрустальные звезды, этот теплый плед и теплое кольцо рук Кары словно сорвали с её, Кэлен, глаз шоры. Словно показали, что в её жизни может быть что-то кроме работы. Например, Кара, с которой можно говорить о чем угодно… а не только о работе, черт побери! Кара, с которой можно забыть о работе, о делах. И просто обниматься под звездами, просто болтать и смеяться, просто… отдыхать, в конце концов!

И потому сейчас, когда за окном сиял и веселился солнечный день, и где-то по улицам Филадельфии бродил так пока и не вычисленный маньяк, сейчас, после звонка капитана, Кэлен Амнелл сладко спала, прижавшись к любимому телу, горячему, гибкому… сильному и нежному.

… Кажется, ранним утром, почти сразу после того, как они, истерзав друг друга ласками, задремали, Кэлен приснилось, будто Кара куда-то уходила. Не в туалет или соседнюю комнату, а совсем, из квартиры. По крайней мере, Кэлен показалось, что сквозь дрему она слышала, как отворилась тихо и затем закрылась входная дверь. Но в девять, когда раздался звонок телефона, Кара лежала рядом с ней, с Кэлен, и крепко спала. Ну, Кара или Мэйсон… в общем, их тело было в постели. Значит, скорее всего Кэлен все же приснился и этот уход, и тихий скрип двери…

Однако, когда Кэлен пробудилась окончательно – кажется, было чуть за полдень, – этот то ли сон, то ли не сон отчего-то сразу вспомнился, вызвав легкую тревогу. Любимое тело, впрочем, все так же лежало рядом, на боку, спиной к Кэлен, свернувшись калачиком, вжав голые ягодицы в её, Кэлен, бедро, и посапывало едва слышно. Кэлен тоже повернулась на бок – медленно, осторожно, чтобы не разбудить, – приподнялась, оперевшись головой на согнутую в локте руку. Прижалась губами к голому плечу – одеялом Кара укрылась только до пояса, и теперь это её голенькое плечо притягивало Кэлен, вызывая отчего-то умиление и нежность... Нет, понятно отчего: плечо выглядело очень беззащитным, каким-то острым, худеньким… хрупким. И Кэлен, прижимаясь губами к теплой гладкой, будто шелковой, коже, вдруг подумала, что она ведь и раньше это замечала, но… видимо как-то не осознавала до конца, а может, не придавала значения. Что замечала? Да вот это – эту хрупкость плеч Кары. Именно Кары. Ну, то есть, когда в этом теле была Кара, плечи выглядели хрупкими. Тонкими, изящными даже. И совершенно, категорически иное впечатление они, плечи, производили под управлением Мэйсон. Когда в теле была Мэйсон, плечи казались сильными, надежными… каменными. Они словно даже шире становились, вот ведь! Нет, конечно, размер плеч не менялся, это невозможно же, ну. Это ведь не мимические складки! Те зависят от тургора мышц, а он вполне подвластен мозгу, понятное дело. Ширина плеч от тонуса мышц не зависит. Так что это и впрямь – всего лишь впечатление. Оптический обман, иллюзия. Проекция внутреннего мира на внешность. Мэйсон ведь ощущает себя именно такой – сильной, крепкой, устойчивой, несгибаемой. Каменной. Кара другая. Мягкая, нежная… хрупкая. И это она сейчас тут, в этом спящем теле, несомненно, – именно об этом говорит голенькое плечо. Беззащитное, тонкое. Кэлен улыбнулась, легонько потерлась о плечо щекой.