Текст книги "Осколки (СИ)"

Автор книги: Львешка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 50 страниц)

Странно, но эта мысль уже даже и не напугала. Не возмутила. Не разозлила. Ну, вот. Да. Кэлен любит Мэйсон. И что? Она, Кэлен, не имеет на это право? Вероятно. Она осуждает себя за это? Пожалуй – немного. На самом деле, теперь уже – совсем чуть-чуть, скорее, по привычке… Ей стыдно перед Карой? Да, и это тоже. И все же… желание подойти и прижаться к спине от этого меньше не стало. Вот ни капельки! Кэлен тряхнула головой, вновь вздохнула – глубоко, набирая в легкие воздух, словно

ныряльщик перед прыжком в холодную темную воду – и решительно сделала таки эти два шага. Обняла, заставив Мэйсон слегка вздрогнуть – кажется, та задумалась, даже и не слышала, не ощущала до этого присутствия Кэлен в комнате, – прижалась, буквально прильнула всей собой. Устроила ладони на животе Мэйсон, подбородок – на её плече, прижавшись щекой к щеке, глянула на плиту: на большой сковородке под крышкой что-то шипело, очень-очень тихо и тоненько подсвистывало и издавало тот самый умопомрачительный аромат. Кэлен проглотила слюну – целое море, нет, океан! – и, отчего-то шепотом, спросила:

– Ты уверена, что готовишь омлет, Мэйсон? – тут же сама себя осудила: глупость, ведь глупость же брякнула, ну!

– Это не омлет, – в голосе Мэйсон не прозвучало ни капли удивления. Да там вообще никаких эмоций не прозвучало! Ровная невозмутимость и только: – Я подумала, раз время обеденное, омлет – это несерьезно. И ты не откажешься от индейки, Амнелл.

– Индейки? – кажется, глупость Кэлен набирала обороты. Как и досада на себя за это. Но что поделаешь: сейчас ей не хотелось думать, не хотелось быть умной – ей хотелось просто прижиматься к надежной спине, горячей, обтянутой белоснежной майкой... – Сегодня ведь не день Благодарения…

– Да, – согласилась Мэйсон. – Поэтому – отбивные, а не целая птица.

– Пахнет волшебно, – Кэлен потерлась щекой о щеку Мэйсон. – Я тебе мешаю?

– Мешаешь, – снова не стала спорить та. – Но я уже почти закончила, – и осторожно, от себя, приподняла крышку, выпуская жаркий – и невозможно, невыносимо ароматный! – пар, чуть подождав, убрала ее совсем, открыв жаждущему взгляду Кэлен куски мяса в корочке из специй. Подумала секунду, подцепила один лопаткой перевернула, оглядела критически, кивнула и проделала тот же финт с остальными отбивными. Вернула на место крышку. И, положив вдруг ладонь на руку Кэлен, сообщила без всякого перехода:

– Поедем в Нью-Йорк, Амнелл. Точнее, в Юнион-сити.

– Хорошо, – если честно, Кэлен, загипнотизированная сводящим с ума ароматом мяса, близостью любимого тела, не совсем – и не сразу – поняла, что там ей сказала Мэйсон. Осознала, вероятно, лишь спустя минуту, а то и две: – Что??? Зачем?

– Я позвонила Анне, – Мэйсон выключила плиту, подняла с нее сковородку, переставила на подставку для горячего. – Вообще-то, хочу отдать ей Снежку. Анна любит собак, и, я помню, она рассказывала, когда-то у нее был именно пудель. Так что Снежке она обрадуется.

– Подожди… – Кэлен потрясла головой, отлипла от спины Мэйсон, чуть отстранилась, пытаясь заглянуть в лицо: – Мне показалось, тебе понравилась Снежка. Ты к ней даже привязалась как будто.

– Типа того, – и опять она согласилась. Только голос – если Кэлен это не почудилось – прозвучал довольно грустно. – Понравилась. Но, Амнелл, я же понимаю, что мы не можем оставить её у себя. Рано или поздно мы выйдем на работу, и она будет сидеть тут одна с утра до поздней ночи, а то и целыми сутками… Сама знаешь, какая у нас работа. Не станем же мы её

таскать за собой и сдавать каждый день в К-9, как в детский сад?

– Почему бы и нет? – Кэлен и сама удивилась, но идея ей понравилась. А что? Весьма здравая идея, ну! И не то чтобы Кэлен очень уже хотелось оставить собаку – в общем-то, она, Кэлен, почти и не контактировала со щенком после того, как Снежку прибрала к рукам Мэйсон. Скорее, Кэлен не желала расставаться с такой вот Мэйсон – Мэйсон, привязавшейся к маленькому белому пушистому комочку… такой вот трогательной, неуклюже ласковой и немного забавной Мэйсон. Которая сейчас все же развернулась и посмотрела Кэлен в глаза, серьезно, даже строго:

– Нет. Это неправильно, Амнелл. С собакой так нельзя, ей будет лучше у Анны.

Кэлен улыбнулась, заблудившись в её глазах. Заботливая… Строит из себя такую черствую, холодную, равнодушно-невозмутимую. Нет, не строит – искренне верит, что такая и есть. А сама – жертвует собой. Потому что щенку будет лучше у Анны – и не важно, каково при этом будет ей, Мэйсон. А ей ведь больно, она вот даже уже Снежку упорно не называет по имени, прощается, отстраняется от неё, а значит – больно, но не признается, ни за что – даже себе не признается. Невыносимо захотелось поцеловать её, чертову заботливую Мэйсон. Но… сейчас это было словно бы неуместно, что ли? И Кэлен лишь провела кончиками пальцев по её щеке, улыбнувшись нежнее:

– Да, ты права. Снежке действительно будет лучше у Анны. Она ведь уже на пенсии, да?

– Да, – откликнулась эхом, машинально.

– И всего пару часов ехать отсюда… сможем навещать Снежку по выходным.

– Зачем? – Мэйсон моргнула, уставилась недоуменно, как только что проснувшийся человек.

– Разве ты не будешь по ней скучать?

– Я? Нет.

– Допустим, – Кэлен сделала вид, что поверила. Только усмехнулась – мысленно, конечно же, мысленно. – Но она же будет по тебе скучать.

– Нет. Не думаю, – Мэйсон упрямо мотнула головой. И вдруг, стиснув челюсти так, что подбородок затвердел, выдвинулся вперед, отвела глаза. – Она забудет меня.

У Кэлен в горле, перекрывая, запирая, мгновенно вспух тугой комок щемящей жалости. И пришлось глотать его, с усилием, ибо он не пропускал голос, никак не пропускал. Да и когда, проглотив, протолкнув, заговорила, голос звучал сипло:

– Мэйсон…. – и снова прикоснулась пальцами к её лицу. – Я… – и замолчала, буквально поймав на кончике языка, чудом остановив почти уже вылетевшее «люблю тебя». Нельзя. Нельзя же! Или?.. Нет, она не может. Просто не может это сказать вслух – хотя мысленно говорила, говорила же! Но… как будто пока это не произнесено, пока эти слова не прозвучали – они не совсем правда. И можно еще передумать. Сделать вид, что это просто… просто заблуждение. Ошибка. А вот если сказать вслух – всё. Отменить ничего уже нельзя будет…

Мэйсон снова посмотрела Кэлен в глаза:

– Что?

– Что?

– Что – ты? – взгляд обрел цепкость. – Ты сказала: “Я…” и замолчала.

– А… да, – Кэлен улыбнулась обезоруживающе. – Я хотела сказать, что – да, ты, наверно, права. Снежка забудет нас, и это к лучшему. Когда поедем, напарник?

– Поедем? – Мэйсон нахмурилась, снова напомнив не совсем пробудившегося человека. – Да. Вот еще что. Я спросила Анну, не знает ли она что-то об этой истории… о похищении детей двадцать пять лет назад, может, слышала о Хогане…

– И??? – Кэлен затаила дыхание.

– О похищении Анна, конечно же, знает. Говорит, громкое дело было. А главное, у нее есть приятель, бывший федеральный агент, сейчас тоже на пенсии. Так вот он работал по этому делу от и до.

– Мэйсон??? – вот сейчас Кэлен буквально задохнулась – от радости, от азарта… и от возмущения: какого черта Мэйсон с этого не начала? Чего тянула?

– Да, Анна обещала поговорить с ним. Может, он согласится встретиться с нами и поделиться информацией.

– Мэйсон!!! – с лексиконом у Кэлен случились проблемы, определенно: слова где-то потерялись, застряли… Так что все, что она сейчас чувствовала к своей чертовой напарнице… – а теперь и возлюбленной, ведь так? – Кэлен вложила в поцелуй. Долгий, горячий, страстный. И, кажется, поразивший до глубины души даже невозмутимую Мэйсон…

====== Часть 46 ======

Мэйсон смотрела только на дорогу да по зеркалам. Молчала, конечно же. Вот всю ту половину пути, что они уже проехали, и молчала! И Кэлен то злилась на нее за это молчание, то – в приступе кристальной честности, не иначе – проникалась благодарностью… А честность – честность была вот в чем: время от времени Кэлен признавалась себе, что пытается сбежать в злость на Мэйсон от своей тревоги. Да, она, Кэлен, тревожилась. Ну, не то что бы совсем уж тревожилась, скорее – волновалась. Просто периодами выныривая из легкой дремы – равномерный, монотонный даже, бег автомобиля под негромкий фон радио укачивал, убаюкивал, – вдруг осознавала, что едет не куда-нибудь, а знакомиться с приемной матерью своей девушки… обеих своих девушек, черт побери! Нет, ну, а кто бы на её месте не волновался, а? Тем более, в этой их нелепой, мучительной ситуации, с этим их странным треугольником? Вот именно.

Ну, допустим, Мэйсон представит её, Кэлен, Анне как коллегу, понятное дело. И все бы ничего, да только чертова Мэйсон, еще раз созвонившись с Анной перед поездкой, обмолвилась, что они, скорее всего, останутся в Юнион-сити на ночь. Ибо Анна просто не отпустит их сегодня, поскольку – и об этом Мэйсон сообщила с искренним недоумением – Анна по ней, по Мэйсон, соскучилась. Кэлен, помнится, усмехнулась в этом месте – естественно, Анна соскучилась, она хоть приемная, но ведь мать же, ну! – но промолчала. И – да, вот тогда-то и родилась её тревога, легкая поначалу, но неумолимо нарастающая – как бы Кэлен ни пыталась с ней справиться, она не отступала. Они останутся на ночь. А ночью появится Кара. И… как все будет?

Кстати, а Анна вообще знает про Кару? Черт, почему, почему Кэлен – безголовая же, ну! – не спросила об этом раньше у самой Кары? Вот когда Кара рассказывала о своем детстве – почему Кэлен не спросила? И как теперь быть? И как все будет? Где Кэлен будет спать? Или, правильнее спросить: с кем Кэлен будет спать? Нет, вот если Мэйсон представит её, Кэлен, Анне как свою девушку – все будет гораздо… легче, не так ли? А если как коллегу? Знать бы, как она, Мэйсон, собирается представить Кэлен… Конечно же, проще всего было бы спросить о планах Мэйсон у самой Мэйсон, но отчего-то Кэлен не решалась. Вот и изводила себя тревогой и мучительной мысленной круговертью… И злилась, конечно же, – то на чертову Мэйсон, то на себя. Еще время от времени Кэлен переключалась на Снежку, сидящую или лежащую в корзинке у нее, у Кэлен, на коленях. Переключалась, щекотала щенка, перебирала пальцами в белоснежной шерстке и удивлялась: ну до чего же спокойный щенок, а! Спокойный, тихий, пожалуй даже, серьезный и… дисциплинированный, вот! Просто Мэйсон в собачьей шкуре. Один в один ведь! Не удивительно, что они, Мэйсон и Снежка, так понравились друг другу. Родственные души, не иначе. И как только Мэйсон решилась отдать её, а?

Кэлен покосилась на напарницу. Поразительная она все же. Считает себя холодной, равнодушной циничной стервой, а на самом деле… постоянно кого-нибудь спасает, защищает. То Кару, о которой даже не знает. То Кэлен, которую «не любит». То Снежку, к которой ничуть «не привязалась». Смешная… Кэлен поймала вдруг себя на странном желании: обнять Мэйсон, как ребенка, совсем маленького, погладить по голове. Согреть. Черт, а может, она, Кэлен, ошиблась? Может, она вовсе не влюблена в Мэйсон, а просто жалеет её? Эту чертову замороженную Мэйсон, которая заковала в ледяную броню свою душу – очень нежную, похоже, душу.

Или нет? Или Мэйсон такая и есть – циничная, разумная, жестокая? И Кэлен просто выдает желаемое за действительное, просто придумала, что за всем этим вот скрывается нежная душа? Чтобы теперь убеждать себя, что она, Кэлен, жалеет Мэйсон, а вовсе не влюбилась в неё?

Черт побери, а главное, как же ей, Кэлен, надоел этот её собственный внутренний раздрай! Почему она никак не может принять уже какое-то решение и успокоиться?

Кэлен усмехнулась сама над собой: и какое, интересно, тут можно принять решение? Вот как это, а? Она себе скажет: «Решено, я люблю Мэйсон», как-то так, да? Или, наоборот, Кэлен решит, что не любит чертову эту Мэйсон. И что? Влечение к Мэйсон исчезнет? Кэлен перестанет чувствовать к ней нежность? Ей, Кэлен, сразу разонравится смотреть на Мэйсон, прикасаться к ней? Желание, в конце концов, пропадет, Кэлен не будет её хотеть, перестанет получать удовольствие от поцелуев, от секса с Мэйсон? Нет же, ну! Вот и попробуй, прими тут решение… Невозможно. А что тогда? Что можно? Смириться, например.

Кэлен вздохнула, пощекотала Снежку. Снежка покосилась на нее и вдруг лизнула палец – то ли одобрила последнюю мысль Кэлен, то ли решила подбодрить. Кэлен улыбнулась щенку. Бросила быстрый взгляд на Мэйсон: молчит, смотрит на дорогу. Железяка, черт бы её побрал! Вот что в ней такого, что Кэлен взяла и влюбилась? Вот что в ней, в чертовой Мэйсон хорошего, кроме того, что она внешне похожа на Кару? Кроме того, что её тело, лицо, глаза, губы – это и тело, лицо, глаза, губы Кары? Ведь ничего же в ней больше нет такого, что может привлекать её, Кэлен. Ведь нет же, да?

Кэлен снова вздохнула. Нет, не получается. Не получается убедить себя в «нелюбви» к Мэйсон. К невозмутимой, надежной, внимательной,заботливой Мэйсон, черт бы её побрал. Нахальной, даже наглой… нет, не наглой – искренней. Ибо Кэлен давным-давно поняла: наглость – маска трусов. А вот для искренности нужна большая смелость. Мэйсон – она именно что искренняя. И никак, категорически не получается убедить себя в том, что нет в ней ничего хорошего, что Кэлен её не любит... Придется смириться. Смириться и перестать себя обманывать. Ага, да. И начать обманывать Кару. Ведь не может же Кэлен признаться Каре, что влюбилась в Мэйсон, не может же, ну! Потому что Каре будет больно. Кэлен даже зажмурилась, от зазвучавшего в голове, в ушах тихого голоса… – боже, такого любимого! – голоса: «Я так и знала. Всегда все достается ей… А я вечно подбираю то, что она не доела...»

Черт же побери!!! Как же это все… невыносимо. Невозможно, невыносимо сказать Каре правду… и врать ей – тоже невыносимо!!! Да и как долго Кэлен сможет скрывать от Кары свои чувства к Мэйсон? Кэлен даже застонала – мысленно, конечно. Тупик. Просто какой-то совершенно, абсолютно, категорически безвыходный тупик! Вот что тут выбрать, а? Мучиться, обманывая Кару, – или снять этот груз с совести, причинив Каре боль? Опять же, скрывать правду – тоже ведь подло, не так ли? И если она, эта правда, рано или поздно всплывет – разве Каре не будет больно? Будет. Еще больнее, чем если Кэлен признается ей сейчас. Значит, нужно сказать. Вот найти форму, слова, бог знает что еще, чтобы максимально смягчить удар, и сказать. Да. Ибо вранье – как гангрена: если не удалить сразу кусок омертвевшей плоти, болезнь будет распространяться, занимая все большую территорию. Пока не сожрет всё. Вот и вранье в отношениях – будет расти, пока не разрушит их, отношения. Так что Кэлен не станет врать, нет. Она скажет. И точка.

Поразительно, но сразу стало легче. Кэлен даже задышала свободнее, спокойнее. Расслабилась. А на подъезде к Эдисону, небольшому городку уж в Нью-Джерси, от которого до Юнион-сити было рукой подать – каких-то тридцать с небольшим миль, и вовсе заснула...

Кэлен ругала себя за непредусмотрительность – безголовая же, ну! – в который раз. Нет, ну что стоило заранее поинтересоваться, а какая она, Анна Люис? Мэйсон расспросить, в полицейской базе поискать. Познакомиться заочно! Вот чтобы не выглядеть сейчас идиоткой, не справившейся с собственным удивлением – и позволившей ему, удивлению, отразиться на лице. Мимолетно, секундно – но ведь отразилось же! И Кэлен немного разозлилась на себя за это. Хотя, казалось бы, ну что такого? Не ожидала она, что приемная мать Мэйсон – и Кары, конечно же, – афроамериканка. Вот и удивилась, да. Мимолетно. И злилась на себя.

Впрочем, злилась-то не столько из-за удивления, сколько от растерянности. Даже больше – смущения. Да, именно. Надо признать, Кэлен Амнелл, детектив убойного отдела с десятилетним – на минуточку! – стажем, стушевалась перед невысокой хрупкой шестидесятилетней женщиной. А если совсем честно – Кэлен… застеснялась. Совсем как в раннем детстве, черт побери! Совсем как в свои четыре-пять лет, когда во время семейных прогулок её родители, встретив знакомых, обязательно выдвигали невозможно хорошенькую Кэлен вперед и требовали поздороваться, улыбаться, отвечать на вопросы, рассказывать, что интересного в детском саду… Кэлен жутко смущалась от этого повышенного внимания.

Вот и сейчас, под пристальным, пронзительным – совсем, как у Мэйсон, даром, что они с Анной не родные! – взглядом карих, очень темных, словно горький шоколад, сияющих глаз она, Кэлен, стушевалась. Смущение подогревал еще и пожар из самых разных чувств, бурных, перемешанных, сменяющих друг друга с сумасшедшей скоростью: вот Кэлен тревожится, но через волнение пробивается и любопытство, а следом накатывает страх – и тут же ей хочется смеяться. А затем она уже и вовсе плавится от нежности, услышав, как в ответ на радостное приветствие встретившей их на крыльце своего небольшого дома, хоть и двухэтажного, но довольно узкого, втиснувшегося впритык между двумя более крупными зданиями, Анны: «Ну, здравствуй, ребенок! Иди, обними», – Мэйсон, закатив глаза и буркнув: «Я не ребенок!», запыхтела сердитым ежиком. Но – чуть склонившись и даже будто смягчившись в лице, если Кэлен это не почудилось, – обняла-таки приемную мать, и мужественно снесла все потискивания, похлопывания, пощипывания и комментарии: «Одни кости! Ты там совсем не ешь, в своей Филадельфии? Тощая, как кошка драная мартовская! Все прыгаешь… Когда уже остепенишься, семью заведешь? И впрямь же не ребенок уже!». Кэлен плавилась от нежности, хихикала – мысленно, конечно же, мысленно – наблюдая эту сцену. Веселилась даже. Пока сама не оказалась под прицелом пристальных изучающих – и бесконечно насмешливых, еще более насмешливых, чем у Мэйсон, ну надо же, а! – глаз, после того, как Мэйсон, освободившись, наконец, из крепких материнских объятий, почему-то прикрыв Кэлен собой, сообщила, ворчливо, слегка запинаясь:

– Знакомься, Анна, это Амнелл. Кэлен. Мой напарник. Амнелл, это Анна. Льюис.

– Очень приятно, Кэлен, – и прищурилась, и насмешливого сияния в глазах прибавилось – хотя, казалось, куда уж больше-то? – и пухлые губы расплылись в приветливую, но хитрую, категорически хитрую, улыбку: – Значит, ты работаешь с Мэйсон? Напарник, значит… только напарник, да, Кэлен? – и подмигнула. А у Кэлен – ужас, просто кошмар же, ну! – кровь бросилась к лицу, воспламеняя, заставляя его, лицо, покраснеть, а её, саму Кэлен, окончательно растеряться. Она только и смогла, что улыбнуться – глупо улыбнуться, наверняка же! – лихорадочно соображая: что отвечать на это? Да? Нет? Что, что? И – спасибо, боже! – неожиданно на помощь пришла чертова Мэйсон: сдвинулась, еще больше прикрывая Кэлен собой, повторила совсем уж угрюмо:

– Напарник. Да. Ничего больше.

Странно, но Кэлен это царапнуло. Задело, да. Нет, ну в самом деле, чертова Мэйсон могла бы все же сказать матери, что ее, Мэйсон, и Кэлен связывают не только рабочие отношения. Это ведь правда, в конце концов! А Мэйсон не захотела… и – да, да, черт возьми! – Кэлен это обидело. Она и сама от себя не ожидала, но – пусть легонько, мимолетно, – а кольнуло её. Конечно, Кэлен тут же справилась с этим – ну, по крайней мере, она очень хотела верить, что справилась. А все же на лице, похоже, что-то отразилось, потому что Анна, стрельнув быстрым взглядом в ее, Кэлен, сторону, еще больше прищурилась и протянула с непередаваемой иронией, обращаясь к приемной дочери:

– Как грустно… А я-то уже обрадовалась, что ты, ребенок, наконец-то, привезла познакомить со мной свою девушку…

– Нет, – Мэйсон упрямо мотнула головой. – Я не девушка Амнелл. У неё девушка… – отчего-то сделала паузу и закончила дрогнувшим, как показалось Кэлен, голосом: – … другая. Не я.

– Вот как? – Анна распахнула глаза и на миг будто бы изменилась в лице – или Кэлен это почудилось? – а затем вновь улыбнулась, радостно и, если это, опять же, не фантазии Кэлен, немного удивленно. Хмыкнула, повторив: – Вот, значит, как, – и похлопала Мэйсон по плечу: – Значит, тебе не повезло, ребенок. Опередили тебя, – ухмыльнулась, покачала головой. И протянула руки к Кэлен: – Ну, напарник, давай сюда эту девчушку. И пойдемте уже в дом.

Кэлен потребовалась целая вечность – две или, может, три секунды – чтобы сообразить, что Анна говорит о Снежке. Сообразила, спохватилась, улыбнувшись смущенно, протянула Льюис щенка, которого – оказывается, а! – Кэлен все это время прижимала к груди. Снежка, кипенно-белая на фоне шоколадных ладоней, очень бережно принявших её, замолотила пушистым хвостиком и проделала свой фирменный финт: облизала Анне кончик носа. Льюис, рассмеявшись, сообщила собачке: “Уживемся” и, развернувшись, скрылась вместе с ней в доме. Кэлен придержала за рукав двинувшуюся следом Мэйсон:

– И что тебе помешало сказать, что я твоя девушка?

– Что? – кажется, Мэйсон оторопела. Поморгала, поиграла губами. Нахмурилась недоуменно: – Но… это ведь неправда, Амнелл.

– Да? А ты, значит, всегда говоришь правду? – Кэлен усмехнулась.

– Типа того, – помолчала. И вдруг глянула… как-то так… беспомощно, что ли? Беззащитно, да: – Я думала, ты не хочешь этого. Не хочешь, чтобы я тебя представила своей девушкой.

– О…. – теперь удивилась Кэлен, искренне удивилась. – Так ты бываешь деликатной, Мэйсон? Ну надо же…

– Не без этого, – пожала плечами, ухмыльнувшись – и возвращая хищную иронию в глаза.

– Здорово, напарник. Я оценила, – Кэлен тоже умела быть ироничной, пусть чертова Мэйсон не обольщается! – Один вопрос: где я буду спать?

– В моей бывшей комнате, – вновь несколько озадаченно откликнулась Мэйсон и ткнула пальцем наверх, судя по всему, имея в виду второй этаж.

– Круто, – улыбнулась обворожительно. – А ты? Где ты будешь спать, Мээйсон?

– Я? Там же… – и распахнула глаза. – Черт!

– Ага, – улыбка Кэлен, кажется, стала еще обворожительнее. Но… на лицо Мэйсон вернулась уже обычная её невозмутимость:

– И что? Мы спим вместе, но ты не считаешь себя моей девушкой. Факт, Амнелл? – и не позволив опешившей Кэлен и слова вставить, поинтересовалась без всякого перехода: – Надеюсь, ты проголодалась. Потому что Анна нас сейчас будет кормить. И это испытание не для слабаков, сладкая.

– Беспокойся о себе, напарник, – Кэлен отодвинула её с дороги и решительно вошла в дом.

Напрасно – боже! – совершенно, абсолютно напрасно не прислушалась Кэлен к предупреждению Мэйсон. Нет, конечно же, она не смогла б ничего сделать со своим организмом, вполне еще сытым после чудесных отбивных из индейки, – но хоть морально подготовилась бы! Безголовая она, Кэлен, все же, непредусмотрительная! А с другой стороны, даже в самом ужасном кошмаре не могло ей привидеться, что в один присест можно употребить такое количество еды. Да она бы даже не поверила, скажи ей кто еще вчера, что в нее, в Кэлен Амнелл, поместиться столько пищи разом.

На самом деле, Кэлен сдалась уже после овощного, довольно легкого, кстати, салата. И готова была вежливо, от души поблагодарить и перейти к кофе. Ага, да. Салат был только началом этого кулинарного безумия. Или пытки? За ним, за салатом, последовал тыквенный суп-пюре. Затем – рагу из кролика. И в завершении – конечно же – яблочный пирог. И все это – огромными, с точки зрения Кэлен, порциями. Но… Кэлен ела. Страдала, стенала мысленно, удивлялась сама себе, но – ела.

Во-первых, все было просто умопомрачительно вкусно. Кажется, ничего более вкусного до сих пор ей, Кэлен, есть не приходилось. Во-вторых, Анна так неподдельно радовалась каждой опустевшей тарелке, так искренне приговаривала, глядя на Кэлен с нежной и совсем не обидной жалостью: “Девочка, ты такая худенькая! Я-то знаю, какое с нашей работой питание. Ты кушай, кушай, Кэлен, тебе нужно!” – что отказаться было решительно невозможно. Кэлен… А что Кэлен? Она страдала, но кушала… И не без зависти, да, и удивления смотрела на сидящую напротив Мэйсон: та закидывала в себя еду с удовольствием и легкостью, кажется, совершенно наслаждалась, не испытывая – абсолютно, категорически – ни малейшего дискомфорта. А перед пирогом, заметив мелькнувшую в глазах Кэлен панику, улыбнулась коварно и победоносно, чуть подалась вперед, через стол, сообщила доверительно:

– Знаешь, что мне Анна все время говорила в мои семнадцать-восемнадцать лет? Будешь плохо кушать, ребенок, грудь не вырастет, – и подмигнула.

– Судя по всему, ты очень, очень хорошо кушала, Мэйсон, – Кэлен даже не сказала – простонала это. Зато красноречиво опустила взгляд в традиционно откровенное декольте Мэйсон. Та, ничуть не смутившись, фыркнула, пожала плечами:

– Не без этого, Амнелл, – и, сияя глазами, сунула в рот чуть не полпирога разом...

А окончив эту сумасшедшую трапезу, легко поднялась, вызывая этим у Кэлен новый приступ зависти и почти мистический ужас, чмокнула сияющую Анну в щечку, сообщила, что идет в подвал осматривать трубы – ибо наверняка текут же, ну – и удалилась, насвистывая. Кэлен проводила её восхищенным взглядом осоловелых глаз и тоже принялась выбираться из-за стола. Вот только в отличие от Мэйсон, у нее, у Кэлен, этот процесс занял куда как больше времени. Но – она справилась, встала, покачиваясь, опираясь одной рукой на спинку стула:

– Спасибо, Анна! Все было потрясающе вкусно.

– Будь здорова, девочка, – Льюис закончила убирать тарелки в посудомоечную машину, обернулась, вытирая руки: – Может, хочешь еще чего-нибудь? Фруктов? Мороженого?

– Ой, нет! – Кэлен не на шутку испугалась. Анна рассмеялась:

– Ладно, не бойся. Вижу, что тебе нехорошо. Может, пойдешь, приляжешь?

Кэлен только и смогла, что кивнуть, задохнувшись от благодарности. И не сдержала мучительный, хоть и едва слышный стон: больше всего на свете сейчас она хотела этого – упасть, хоть куда, да даже на пол, ну! – затихнуть, даже и уснуть. Анна же, прищурившись, покачала головой:

– Что ж ты ела, Кэлен, если не хотела?

– Очень вкусно, – выдохнула через силу. – И тебя не хотела обидеть…

– Обидеть меня? – Льюис снова покачала головой, подняла с пола крутившуюся у её ног Снежку. – Чем бы ты меня обидела? Тем, что позаботилась о себе? Вот уж глупость, так глупость, – и улыбнулась мягко. – Надеюсь, я тебя сейчас не обидела, детка? Всегда говорю то, что думаю. И детей этому научила. Так правильно, я считаю.

– Нет, не обидела, – Кэлен улыбнулась ей в ответ. А затем вдруг осознала услышанное: – Детей? У тебя есть еще дети, кроме Мэйсон? Ой, прости, я наверно… просто Мэйсон не говорила…

– Хм… – Анна недоуменно нахмурилась. – Странный вопрос, Кэлен. Ты ведь девушка Кары? Или я неправильно поняла свою старшую?

– Что? – Кэлен распахнула глаза, покачнулась… и рухнула обратно, на стул. – Ты… так ты знаешь про Кару?

– Конечно, знаю, – Анна качая головой приблизилась, опустилась на соседний стул. – Я ведь мать. Разве я могла не заметить, что их двое?

– Да, конечно… – Кэлен обескураженно потрясла головой. Мысли путались с чувствами, вновь сливались в вязкий, отупляющий коктейль, перемешивались в нем, то опускаясь вглубь, то поднимаясь на поверхность. То всплывала злость на себя – правда, ну что за глупость-то, думать, будто Анна не знает, не заметила странности в поведении приемной дочери! А следом выносило растерянность… удивление… облегчение… Кэлен даже начала расслабляться, как вдруг выплеснулась, ворвалась в сознание мысль, буквально встряхнувшая её:

– Подожди… Анна… ты сказала… получается… Мэйсон тоже знает о Каре???

– Конечно, – взгляд у Льюис стал тревожным, внимательным. – А как иначе? Я когда сама поняла, что происходит, сходила к специалисту, посоветовалась. Он рекомендовал рассказать. Я это и сделала. С Карой проще было, она хоть и выглядела, как семнадцатилетняя, на деле-то была совсем малышка. Принимала все, всему верила. Ну, ребенок же, легче адаптируется. С Мэйсон было сложнее. Объясняла ей, уговаривала. Она не сразу приняла. Но все же согласилась посещать психотерапевта. Он нам очень помог. Девочки примирились друг с другом, наладили контакт. Научились жить с этим… И мне, конечно, спокойнее стало.

Кэлен слушала ее, замерев, затаив дыхание, смотрела распахнутыми, но невидящими, словно бы остекленевшими глазами. Прошептала в паузу:

– Значит, Мэйсон знала… и… Кара тоже?

– Ну, конечно, – Анна даже руками всплеснула, чуть не уронив с коленей Снежку. Спохватилась, придержала щенка. – Я ведь только что сказала, детка. Они знают друг о друге.

====== Часть 47 ======

Кэлен задыхалась – обидой, непониманием. Почему? За что? Почему и за что они обе так с ней поступили? Почему не сказали? Зачем скрывали? Ладно, Мэйсон… она нечуткая, она… да у нее просто могло и мысли такой не появиться – рассказать Кэлен. Но Кара? Кара, Кара-то почему – не просто молчала, а врала ей, Кэлен, беззастенчиво, нагло, абсолютно спокойно врала все это время? Заставила этим своим враньем Кэлен страдать от невозможной, невыносимо тяжелой этой необходимости выбирать… Заставила испытывать самые настоящие муки совести – постоянно, все время ведь, ну! Зачем, зачем ей нужно было, чтобы Кэлен проходила через все это? Разве… разве можно так поступать с тем, кого ты любишь? Господи, а любит ли она, Кара, Кэлен?

Кэлен задыхалась. Уже несколько секунд – или минут? – она сидела, глядя перед собой пустым, невидящим взглядом, открыв рот – пыталась вдохнуть, впустить в себя воздух, и не могла. Никак, категорически не могла! Пока Анна, все более тревожно вглядывавшаяся в её лицо, все сильнее хмурившаяся, не спросила:

– Они что, не сказали тебе? – и, засверкав глазами, крикнула так, что Снежка испуганно пискнула, а Кэлен, вздрогнув всем телом, наконец, задышала: – Мээээйсон!!! Ребенок, иди сюда немедленно!

– Не нужно… Анна, не…. спасибо, но не надо её… – Кэлен поднялась из-за стола. Удивительно, но ноги держали. Не дрожали даже, вполне себе крепко стояли, да. И это странно, странно! Ведь Кэлен казалось, что она умерла… ну, или опустела внутри, превратившись в оболочку, полую, ничем – совершенно, категорически ничем – не заполненную. Там, внутри, все выстыло, мгновенно, сначала замерзло, в лед, тонкий, хрупкий, а затем рассыпалось тончайшей пылью… и просто исчезло, оставив пустоту и – ничем не заполненную ненадежную оболочку… – Я бы хотела… если можно… где-то побыть одна. Если можно…

– Конечно, детка, – Анна тоже встала, и снова смотрела с нежной жалостью. – Иди на второй этаж, в бывшую комнату девочек, – и добавила, помолчав. – Только, Кэлен… зря ты сбегаешь. Я бы на твоем месте прояснила. Поговорила. Вывела бы их на чистую воду!

– Спасибо, – улыбнулась слабо. Качнула головой: – Не могу. И не хочу сейчас. Мне просто нужно побыть одной…

– Что-то случилось? – спокойный, невозмутимый – невыносимо, убийственно невозмутимый! – голос Мэйсон раздался от дверей. И сама она появилась в проеме. Глянула на мать: – Ты чего кричала? – перевела взгляд на Кэлен: – Амнелл? А с тобой что?