Текст книги "Осколки (СИ)"

Автор книги: Львешка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 50 страниц)

– Типа того. А что, эта ваша любовь только тогда ценность, когда она нужна? Или когда взаимна? А если ты меня любишь, но мне это не нужно, то ты меня уже и не любишь?

– Люблю… – никогда еще Кэлен не чувствовала себя настолько беспомощной. Словно муха в паутине, ей-богу. Застонала мысленно, откидывая назад голову, прижалась затылком к стене. Руки, удерживающие Мэйсон на расстоянии, дрогнули, обмякли… и губы Мэйсон тут же оказались на её шее, обожгли, заставив тело откликнуться, затрепетать. Боже! Кажется, теперь Кэлен застонала вслух, едва слышно, но все же… Черт бы ее побрал, эту чертову Мэйсон! Кэлен снова попыталась оттолкнуть ее – тщетно, руки не слушались, безвольные, слабые. Прошептала: – Мэйсон, я обещала ей… обещала Каре. Пожалуйста, не заставляй меня нарушать слово… Я люблю тебя. И я люблю Кару. Я не хочу, чтобы она разочаровалась во мне…

– А меня ты не боишься разочаровать? – Мэйсон, словно змей-искуситель, дышала жарким в ухо, щекотала языком мочку, запуская по шее Кэлен горячие возбуждающие вибрации.

– Тебе я ничего не обещала… – Кэлен прикусила губу, пытаясь сохранить контроль. Тоже тщетно: тело не желало слушаться. Тело млело. Тело воспламенялось все сильнее, тело наполнялось иссушающей жаждой этих вкусных упоительных губ, этих чутких умелых рук… телу было все равно, кто ими сейчас управляет. Кэлен понимала – еще секунда, и она сама набросится на чертову Мэйсон, сама будет рвать с нее одежду… или с себя, что скорее, – дабы быстрей отдаться этим рукам и губам, почувствовать их в полной мере. Но… Мэйсон вдруг остановилась. Чуть отстранилась. Хмыкнула:

– Справедливо. Однако, Амнелл, мы с мелкой договаривались о двух часах. С трубами я управилась за сорок минут. Не знаю, сколько мы уже потратили на болтовню, но еще час у меня точно есть.

– Мэйсон… черт тебя возьми! Я не хочу. Не хочу, слышишь? Ну пойми же ты… Не могу я так, – короткая передышка, так любезно предоставленная ей Мэйсон, отрезвила. Кэлен удалось – пусть и неимоверным усилием воли – взять под контроль тело. Она уже даже и задышала ровнее, спокойнее… А Мэйсон чуть отступила назад, окатила Кэлен – с ног до головы – насмешливым взглядом:

– Раньше могла, а теперь нет? Раньше ты в ожидании своей зазнобы с удовольствием трахалась со мной…

– Мэйсон!

– Что? – она пожала плечами. – Это ведь правда. Впрочем, Амнелл, как хочешь. Я могу провести этот час с тобой. А могу пойти в бар. Я здесь жила, знаешь ли. Так что в Юнион-Сити многие будут рады меня видеть. И через час я точно не вернусь, – хохотнула. – Скорее всего, я не вернусь до утра. Ты, конечно, очень сладкая, Амнелл. Но – ты не единственный десерт в этом мире. Так что решай.

Кэлен сжала кулаки, надавила затылком на стену. Простонала, зажмурившись сильнее:

– Ты сссуууука…

– Да.

– Я тебя ненавижу, – слезы поднялись, и Кэлен пришлось их глотать, срочно, судорожно. Не дай бог, заметит чертова Мэйсон! Чертова Мэйсон, кажется, и заметила. Хмыкнула, провела пальцами по лицу Кэлен:

– Ну, я слышала, что от любви до ненависти один шаг. Врут. Тебе и шага не понадобилось, Амнелл. Быстрее управилась.

Кэлен еще сильнее стиснула кулаки, до боли вдавив в ладони ногти, с шумом втянула воздух. Больше всего ей сейчас хотелось врезать Мэйсон, со всей силы, прямо в кривую наглую ухмылку, так, чтобы мотнулась, запрокидываясь голова, чтобы брызнула кровь из разбитой губы. Кэлен выдохнула, глядя прямо в насмешливые зеленые глаза:

– Злишься, Мэйсон?

– Я-а? – кажется, её удивление было непритворным. – Чего бы вдруг?

Но Кэлен, ухватившись за эту мысль – злится, конечно же, чертова Мэйсон злится! А может, даже и ревнует, как знать? – чуть успокоилась. Чуть расслабила кулаки. Чуть улыбнулась, губами только, одними губами:

– Ладно, Мэйсон. Ты победила. У тебя час.

– Ух ты! – фыркнула, полыхнув глазами. – Говоришь как настоящая проститутка, Амнелл. Наверно, сейчас еще и цену за свои услуги мне озвучишь?

Кэлен все-таки врезала ей. Не пощечину, нет. Кулаком. В губы. Прямо туда, в кривую ухмылку. Ударила, замахнувшись, насколько позволила стена за спиной. Врезала сильно, вложив в удар все – и обиду, и злость, и боль, и отчаяние. Рука дрогнула лишь в последний момент, перед самой встречей с лицом Мэйсон… просто в голове Кэлен вдруг вспыхнуло: это ведь еще и лицо Кары… и рука дрогнула, да, всего на миг, краткий, почти незаметный. Но – удар вышел смазанным и оттого еще более сокрушительным: кулак смял любимые вкусные губы, впечатывая их в зубы, скользнул костяшками, разрывая уголок рта, и дальше, по щеке, вспахивая ее, оставляя белый, быстро наливающийся розовым, след на коже. И голова Мэйсон качнулась, запрокидываясь назад и вправо, а затем вернулась маятником – вместе с насмешливыми и чуть удивленными зелеными глазами, вместе с отекающей, опухающей губой, вместе с появившейся в уголке рта кровью… Туда, к этому уголку, к этой крови, всхлипнув судорожно, и припала губами Кэлен...

====== Часть 52 ======

Мэйсон хохотала. Уже минут пять как. Громко, безудержно, закатываясь и задыхаясь, откинувшись на подушку. Она почти уже билась в конвульсиях, ей-богу, но все не останавливалась. Хохотала, то чуть затихая, то взрываясь с новой силой. Кэлен, сидя рядом в кровати, куда Мэйсон её таки притащила – или это она, Кэлен, притащила сюда Мэйсон? – смотрела на нее с испугом. А Мэйсон все хохотала…

Секса не случилось. Да. Хоть Мэйсон и дотащила Кэлен до постели в комнате с эркером – или все-таки Кэлен её, Мэйсон, тащила? – и даже раздела… они раздели друг друга, яростно, страстно, пожертвовав парой пуговиц на рубашке Мэйсон. Но – секса не случилось. Оказывается, во время удара Мэйсон прикусила язык. Сильно, почти до крови. Да еще щека, пока по ней скользил кулак Кэлен, изнутри ободралась об зубы – и тоже сильно. Мэйсон всего этого не заметила, не чувствовала, пока они тащили друг друга наверх, в бывшую детскую, пока срывали друг с друга одежду, подогревая пламя поцелуями… Но, видимо, за это время пострадавший язык отек. Разболелся, распух и стал совершенно неуправляемым – о чем голая Мэйсон сообщила голой же и распаленной Кэлен с каким-то иезуитским удовольствием. А затем, глянув в обескураженное и – что уж тут скрывать – разочарованное лицо Кэлен, начала смеяться. Так и хохотала до сих пор, все больше пугая Кэлен.

И Кэлен, совершенно, категорически растерявшись, сидела в кровати между стеной и Мэйсон, поджав под себя ноги и смотрела на это безумие с почти уже священным ужасом. Во-первых, она никогда еще не видела, чтобы Мэйсон хохотала так долго. Так долго и так… сумасшедше, да. Во-вторых, она, Кэлен, абсолютно не понимала, что именно развеселило её чертову напарницу… И – в-третьих – совершенно, категорически не знала, что делать. А Мэйсон все хохотала. Она уже истощилась, кажется, но смех толчками, хриплыми, прерывистыми, довольно жуткими, все выпрыгивал и выпрыгивал. У Кэлен затекли ноги, и она переместила вес тела на левое бедро, не сводя тревожного взгляда с Мэйсон. Какого черта происходит, а? Нет, хватит. Нужно остановить это безумие! Кэлен положила ладонь на предплечье хохочущей напарнице, сжала:

– Мэйсон! – безрезультатно. Кажется, смех, уже больше похожий на стон, только взорвался с новой силой. Ах, вот как? Ну, подожди, чертова Мэйсон! Сейчас тебе мало не покажется. Кэлен решительно переместилась, перебралась на Мэйсон, опустилась на низ её живота – да плюхнулась просто, ну! – ничуть не заботясь о том, комфортно ли той. Решительно взяла в ладони её лицо, склонилась к нему:

– Мэйсон, черт тебя побери! Что с тобой? Что ты ржешь, как чокнутая?

Она приподняла ресницы, глянула на Кэлен – а глаза безумные, совсем сумасшедшие же, ну! – прохрипела:

– Иди к черту! – и расхохоталась. Откуда только силы берет, а? Кэлен по щеке ее похлопала, по правой, нетравмированной:

– Мэйсон, ты не выдержала напряжения и помутилась рассудком? Или в подвале чего нанюхалась? Что ты веселишься?

Мэйсон снова приоткрыла глаза, сверкнула чистым безумием и повторила сквозь кудахтанье, которое все больше напоминал её смех:

– Иди… к черту,.. Амнел… кха… кхакха…

– Понятно, – Кэлен поерзала, устраиваясь удобнее и – не без удовольствия, естественно – сильнее придавливая чертову Мэйсон, сжала её щеки: – У тебя истерика.

– Чегоо? – чертова Мэйсон распахнула глазищи, обожгла возмущенным изумлением. Зато и чертов безумный смех оборвался, резко, словно и не было.

– Истерика, – Кэлен улыбнулась очаровательно и невинно. – У тебя, Мэйсон, истерика.

– Иди к черту, Амнелл, – напарница была не оригинальна, категорически. – У меня в жизни истерик не было! Ни одной!

– Нууу, – Кэлен снова похлопала её по щеке, улыбнулась сладко, невозможно, невыносимо сладко: – С почином тебя, дорогая.

– Иди ты! – Мэйсон закатила глаза. И устроила ладони на бедрах Кэлен. – Это не истерика.

– Что ж тогда тебя так насмешило?

– Ну… – она фыркнула, уставилась в глаза Кэлен. И повела свои горячие ладони вверх, к её талии. – Ты так хотела вернуть мелкую… требовала, просила… согласилась на мои условия. А потом сама же все испортила… разбила ей рожицу, – и хохотнула. Кэлен недоуменно нахмурилась:

– И? Я что-то не пойму твоей логики, Мэйсон. Что смешного?

– Ну, – она сверкнула глазами, победно, восторженно. – Секса же у вас не будет!!!

Кэлен глаза распахнула. И чуть приоткрыла рот. Секунду-другую она просто таращилась на Мэйсон, вполне уже традиционно решая, плакать ей сейчас или же вслед за напарницей расхохотаться… Выбрала третье: снова подалась вперед и вниз, поинтересовалась, добавив в голос возбуждающих хрипловатых вибраций:

– И почему же у нас не будет секса?

– Губы болят. Язык болит. Щека тоже. Тоже болит, – методично и с явным удовольствием перечислила Мэйсон. – Я-то боль легко переношу, сладкая. А вот твоя зазноба, насколько я знаю, неет. Так что ждет тебя бессонная ночка, Амнелл. Но не такая, как ты рассчитываешь.

Кэлен все же рассмеялась. Нет, вовсе не так, как Мэйсон, совершенно, категорически иначе: тихо, ласково. Склонилась совсем низко, к самому лицу, посмотрела в глаза Мэйсон – тепло, согревающе, и очень-очень мягко, нежно прикоснулась губами к отекшему, вздутому уголку её губ:

– Дурочка ты моя…

– Чего? – почему-то шепотом, хриплым, испуганным: – Что ты сказала?

– Дурочка, – повторила Кэлен с улыбкой и вновь прикоснулась губами к ранке. – Моя… любимая…

– Нет, – Мэйсон мотнула головой, уставившись на Кэлен с ужасом. А Кэлен снова рассмеялась: боже, этот испуг, эта растерянность на лице Мэйсон отчего-то доставляли ей просто невозможное наслаждение! – Амнелл, ты перепутала. Ты это мелкой говори, – она скривилась. – Не по мне это, сладкая.

– А ты привыкай, Мэйсон, – Кэлен добавила в улыбку, во взгляд коварства и прикоснулась губами к губам. – Больно?

– Мне? – пожала плечами с независимым видом. – Нет. А вот малышке Каре будет больно. Очень. Так что, – и ладони поползли еще выше, перемещаясь на живот и дальше, к груди. – О радостях секса можешь забыть.

– Ты так зациклена на сексе, Мэйсон, – Кэлен потерлась губами о её губы. – Думаешь, это единственный десерт в мире? Нам с Карой и без него есть чем заняться.

– Мммда? – фыркнула, приподняла голову в попытке поймать губами губы Кэлен. Кэлен ускользнула с улыбкой, и Мэйсон, скрывая разочарование, уронила голову обратно на подушку. – Дай, угадаю. Вы будете болтать всю ночь, да? Ты любишь поговорить Амнелл, а у мелкой и вовсе язык без костей, – и хохотнула, правда, слабо, будто из последних сил.

– Ты откуда знаешь? – Кэлен чуть прихватила губами ее нижнюю губу, прикусила зубами – легко, нежно. Отпустила.

– Видела бы ты ее письма мне, сладкая, – Мэйсон закатила глаза и даже головой покачала – видимо, чтобы Кэлен совершенно точно не усомнилась: письма Кары ужасны, категорически. – Как по мне, там слишком много слов и катастрофически мало смысла.

– Мэйсон, – Кэлен оперлась на согнутую в локте руку, устроила подбородок на кулаке. – Мне показалось, ты по-своему любишь Кару. Привязана к ней. Ты ведь даже от меня ее защищала. А сейчас такое чувство, будто ты её ненавидишь… Но почему, любовь моя?

– Фу! – снова скривилась.

– Да, да, – Кэлен с ухмылкой провела указательным пальцем по ее наморщенному носу. – Говорю же, привыкай, любовь моя, – прикусила губу, сдерживая смех: Мэйсон не совладала с собственным лицом, беспомощная растерянность отразилась на нем явственно, – и это бы невозможно, невыносимо забавно. Она нажала пальцем на кончик носа Мэйсон: – Я могу понять, отчего Кара злится на тебя. Ты ведущая личность, ты сильная, главная… ты управляешь. Она зависит от тебя, от твоей воли. От твоей честности и порядочности. Очень нелегко быть несвободным, зависеть от кого-то, тем более – взрослому человеку. Конечно, ей трудно, конечно, она злится. Но ты? Мэйсон, тебе-то за что её ненавидеть? Ты же получаешь все, что хочешь. Тебе не нужно считаться с мелкой. Ну? В чем дело, любовь моя? – к концу этой речи Кэлен смотрела в глаза Мэйсон серьезно. Серьезно, пристально, проникновенно. И – да – с любовью. Мэйсон молчала. Кэлен смотрела. Сколько это длилось? Может, мгновение. Может, вечность… Наверное, все-таки вечность. И Кэлен уже начала думать, что Мэйсон не ответит. Не станет отвечать – они ведь с Карой обе это практикуют: отвечают лишь на те вопросы, которые сами сочтут достойными. Кэлен уже даже смирилась – не с этой их особенностью, с ней она смирилась давно, – а с тем, что ответа от Мэйсон сейчас вряд ли дождется. Как вдруг в глазах Мэйсон словно что-то… сломалось… или разбилось? Кажется, Кэлен даже слышала звонкий нежный хруст, с каким лопается тонкая ледяная корочка на неглубоких лужах поздней-поздней осенью. Бред, категорический, ничего не хрустело, конечно же. Однако… зеленые глаза, в которые так пристально, не отрываясь, смотрела сейчас Кэлен, стали будто бы... подтаивать? Кэлен моргнула. Она ведь и поняла-то не сразу, что именно она видит… а когда поняла, задохнулась от нахлынувшей вихрем когорты чувств… в которых она и разбираться не стала, не до них, совершенно, абсолютно точно не до них, ну! Какой там к чертям самоанализ, когда Мэйсон… плачет? Вот именно.

Черт, если честно, Кэлен испугалась. Вот не ожидала она увидеть слезы в глазах Мэйсон, никак, категорически! Что угодно: отвращение, злость, презрение, равнодушие… да даже смущение – ну, а что, бывало ведь такое! – но только не слезы… Она оказалась не готова к ним, к этим слезам! Господи, что теперь делать-то а? На секундочку мелькнуло спасительное: может, это уже Кара здесь? Может, коварная бестия Мэйсон тихо свалила, уступив место альтернативной личности? Но только на секундочку. А в следующее мгновение Кэлен, обозвав себя мысленно дурой, – в самом деле, ну какая Кара, бред же, ну! – погладила Мэйсон по щеке, провела кончиками пальцев по губам:

– Ну что ты…

Мэйсон повернула голову на бок, закрыла глаза:

– Я завидую ей, Амнелл.

– Кому? Каре???

– Да… она может то, что я не могу. Чувствовать. Она может любить. Горевать. Скучать. Наслаждаться… не только физически, понимаешь? А я не могу всего этого. Мне это не дано. Возможно, поэтому я так зациклена на сексе. Это единственное доступное мне наслаждение, Амнелл.

– Чушь, Мэйсон! – жалость к ней пронзила сердце, остро, больно, настолько, что Кэлен умерла бы, наверняка же умерла, если б не призвала на помощь возмущение. Спасительное, удерживающее. – Ты можешь чувствовать! Господи, да ты чувствуешь ведь… Ты просто убедила себя в том, что не можешь. И сама себе не веришь, когда чувствуешь.

Мэйсон ухмыльнулась одной стороной рта. Промолчала. А Кэлен провела пальцем по её щеке, по мокрой дорожке, оставленной выбравшейся таки из глаза слезы:

– Мэйсон… ты плачешь сейчас.

– Чего? Не неси бред, Амнелл.

– Ты плачешь.

– Нет.

– Мэйсон…

– Нет. Ты бредишь, Амнелл. И вообще, слезай с меня, – она двинула тазом, приподнимая сидящую на ней Кэлен. Запыхтела сердито. И что? Конечно же, Кэлен мгновенно затопило нежностью, сладкой, щемящей, почти невыносимой. Она, эта нежность, вылилась в улыбку, наполнила её взгляд, голос:

– Зачем? Час еще не прошел.

– Затем, – Мэйсон ей в глаза не смотрела. – Ты мне надоела со своими усюсю. Слезай. Я встану, оденусь и верну тебе твою ненаглядную малышку. С ней сюсюкайся. И оденься, кстати, тоже. А то будешь всю ночь объясняться.

– Как заботливо с твоей стороны, – Кэлен, все с той же нежной улыбкой, приподнялась. Но вместо того, чтобы слезть с Мэйсон, как та хотела, вытянула ноги назад и легла. На Мэйсон. Снова подперла одной рукой голову, а другой провела по волосам Мэйсон, взъерошила их:

– Дурочка ты моя…

Мэйсон вздохнула. Закинула назад голову, задирая вверх, к потолку подбородок, закатила глаза:

– Амнелл, прекрати это.

– Что прекратить?

– Вот это, – обхватила Кэлен, напряглась и вдруг одним быстрым движением перевернулась вместе с ней, почти мгновенно оказавшись сверху. Посмотрела в глаза, насмешливо, дерзко – прежняя Мэйсон, такая, как всегда, – ухмыльнулась: – Мне это не нужно, Амнелл. Мне не нужна твоя жалость. И твоя любовь. Поняла? – оттолкнулась, скатилась с Кэлен, выбралась из кровати, подхватила с кресла свою одежду: – И все, что я тебе тут наговорила… про зависть и чувства... забудь. Я соврала. Одевайся, Амнелл. И спускайся, – она застегнула ремень резким, яростным даже движением и, не взглянув на Кэлен, направилась к выходу. Кэлен, все это время, пока она, Мэйсон, говорила, так и лежала на кровати, на животе, устроив подбородок на руках. Лежала, слушала и с каким-то не слишком знакомым умилением наблюдала, как взъерошенная митингующая Мэйсон прыгает на одной ноге, промахиваясь мимо штанины, как надевает рубашку навыворот, а затем долго возится с двумя оставшимися в живых пуговицами, пытаясь застегнуть… чертыхается, переодевает. Теперь же Кэлен, потянувшись сытой разнеженной кошкой, улыбнулась напарнице в спину:

– Эй! Мэйсон...

– Что? – она замерла у двери.

– Я люблю тебя.

– Иди к черту.

Ночь.

Кэлен вниз не пошла. И одеваться не стала. Бог его знает, почему. Просто – не стала и все. Она так и лежала на кровати, смотрела куда-то в пространство, улыбаясь сама не очень понимая чему. Задремала, наверное – все же коньяк довольно коварная штука, согревает, расслабляет – и убаюкивает. А может, с ней, с Кэлен, случилось что-то вроде медитации… или даже легкого, неимоверно приятного оцепенения… бог его знает, ну!

Очнулась она от прикосновения прохладных пальцев к спине. Пальцы мягко, скользяще пробежали по коже – от шеи до ягодиц и обратно, лаская, запуская дразнящие волны щекотных мурашек. Кэлен выдохнула с тихим, счастливым стоном:

– Привет, моя радость.

– Привет, любимая, – Кара отозвалась с улыбкой в голосе. – Скажи мне, почему ты лежишь здесь, обнаженная и прекрасная?

– Милая, это ведь очевидно, – Кэлен перевернулась на спину и сразу нырнула в солнечные глаза. – Я жду тебя. А делать это, обнаженной и прекрасной, в гостиной твоей мамы, думаю, несколько неуместно… и вызывающе…

Кара, устроившись вполоборота на краешке кровати и как раз пустившая руки в возбуждающее путешествие по её, Кэлен, животу, замерла на миг, а затем расхохоталась, откинув голову:

– Боооже… Кэлен, я люблю тебя! – и вдруг шикнула, прикоснувшись пальцами к уголку рта. – А что у меня с лицом?

– Мммм… – Кэлен, подтянувшись, села в постели, потянула, ухватив за руку, Кару к себе: – Прости, милая. Я врезала Мэйсон.

– Ты... что? – она распахнула глаза, изумленно, недоверчиво.

– Я ударила Мэйсон, – смиренно повторила Кэлен, чуть опустив ресницы. – Кулаком.

– Господи… почему?

– Она хамила и не хотела меняться с тобой, – Кэлен с улыбкой пожала плечами, обняла её, притянув еще ближе, прикоснулась губами к опухшему уголку рта. – Пришлось заставить.

Кара чуть отстранилась. Моргнула. Нахмурилась недоуменно. И недоверия в глазах прибавилось, значительно:

– Ты шутишь?

– Нет, – и, чуть подавшись вперед, расстегнула пуговку на её рубашке.

– Кхм… – Кара отвела взгляд. Пробормотала: – Когда я просила тебя заставить её… я не имела в виду это, – дотронулась пальцами до опухшей губы.

– Ну… – Кэлен с улыбкой медленно потащила рубашку с плеч Кары. – В любви и на войне все средства хороши. Сильно болит? – отняла от губы руку Кары, приложила вместо нее свои губы. С удовольствием ощутила, как под ними расцветает улыбка. Кара едва заметно качнула головой:

– Нет, вполне терпимо. Вот язык болит, – и глянула с подозрением в глаза: – Ты укусила Мэйсон за язык?

– Бог с тобой, милая, – Кэлен рассмеялась, освобождая её из рукавов. – Сама она его прикусила. И, вот я уверена, вовсе не тогда, когда я её ударила, а потом, пока она хохотала.

– Она еще и хохотала? Над чем?

– Да кто б еще понял… – Кэлен провела кончиками пальцев по рукам Кары, от запястий к плечам. – У Мэйсон весьма своеобразное чувство юмора, оказывается. Она решила, что раз у вашего с ней тела разбита губа и прокушен язык, секса у нас с тобой не будет…

– И это смешно? – Кара хмыкнула, чуть откинулась назад, подставляя рукам Кэлен грудь.

– Ей – да, – руки Кэлен намек поняли правильно и приглашение приняли. Кара поощрила их тихим стоном. – Она сказала, ты плохо переносишь боль, милая…

– Нормально я переношу! – фыркнула сердито, запыхтела. Но губы Кэлен, горячие, нежные, мягко обхватившие её, Кары, левый сосок, заставили задохнуться на миг… – Язык… только… правда слушается… плохо… боже!

– Да, она так и сказала, – Кэлен обожгла губами правый сосок, запуская по телу жаркие будоражащие ручейки, заставив тело трепетать. – Смешная… для неё секс – это только когда она сверху. Она, видимо, думает, что язык есть только у неё… и только она умеет им пользоваться….

А ведь Анна права, они и со спины различаются, Кара и Мэйсон. И как это Кэлен раньше не замечала? Даже странно. Впрочем, чему удивляться – кажется до сих пор у нее и не было возможности вот так спокойно, неторопливо и с удовольствием рассмотреть Кару со спины. Пусть даже и лежащую Кару. А может, именно что – лежащую, расслабленно вытянувшуюся на животе поверх отчаянно смятой постели Кару. Вот Мэйсон, она, Кэлен, уже видела в такой позе – и не раз. По утрам, скажем, когда Мэйсон приезжала “будить” её. Кэлен после этой жаркой и страстной побудки шла в душ, а Мэйсон оставалась на диване. Вот в этой самой позе, что и Кара сейчас: вытянувшись на животе, обняв руками подоткнутую под подбородок подушку… И ведь она, Мэйсон, могла долго так лежать, не двигаясь – Кэлен раз-другой, вернувшись после водных процедур, заставала её в той же позе, не изменившейся вот ни на йоту! При этом Мэйсон даже не спала, нет. Просто лежала. Вот, как Кара сейчас.

Кэлен вдруг подумала, что это тоже ведь удивительно – что они обе, и Мэйсон, и Кара, после секса укладываются именно так, совершенно, абсолютно одинаково. А еще больше её, Кэлен, поражает, как они похожи – и не похожи при этом. Нет, ну они ведь не просто похожи, да? Они ведь не близнецы какие-нибудь. Физически, телесно они – один человек, один же, ну! Но когда смотришь им в глаза – или даже вот так, на спину! – понимаешь, нет, не один. Два. Два разных человека, абсолютно, категорически.

Кара… спина расслаблена, совершенно. Такая беззащитная и очень доверяющая спина. Кэлен, восседавшая на ягодицах Кары, провела по ее спине ладонями сверху вниз, медленно, с наслаждением. Красивая спина, длинная, плавно сужающаяся от плеч к талии. И мышечный корсет отличный, просто сказка! Сейчас расслабленный, мягкий, да. Но все равно – великолепный.

Когда вот так лежит Мэйсон, эта же самая спина выглядит иначе. Почти незаметно, едва уловимо – но иначе. Ее спина – и это бесконечно изумляет Кэлен – только кажется расслабленной. И если смотреть на неё, эту спину, легко ошибиться, подумав, что она беззащитная, доверяющая. Ага, да. Кэлен проводила по этой спине ладонями: под кожей, гладкой, шелковой, мышцы натянуты, словно тетива, словно сжатая пружина, готовая выстрелить в любой момент. И, ощутив это один раз руками, Кэлен начала замечать и глазами: нюансы, едва заметные, но так отличающие спину Мэйсон от спины Кары…

Кэлен снова провела ладонями по спине Кары – сверху вниз и обратно:

– О чем думаешь, милая?

– Да так… если честно, не думаю, – она улыбнулась, Кэлен слышала её, эту улыбку, в голосе. – Просто кайфую… А ты?

– Я? – Кэлен чуть помедлила. Говорить или нет? Вздохнула: говорить. Она ведь решила быть честной с Карой, не так ли? – О том, как удивительно то, что вы с Мэйсон так непохожи…

– Это плохо? – вот теперь спина Кары напряглась: натянулись мышцы, обозначились четкими краями лопатки. Кэлен накрыла их ладонями:

– Нет, моя радость. Это не плохо. Это вообще просто факт, наблюдение, которое меня изумляет, – склонилась, поцеловала её между лопаток. А затем, подумав мгновение, и вовсе осторожно опустилась, легла сверху, прижалась грудью к ее спине, щекой – к щеке, устроив подбородок на ее плече. Кара хмыкнула. Помолчала. И вдруг спросила очень тихо, дрогнувшим голосом:

– Ты правда её любишь?

– Мэйсон? – Кэлен замерла, даже дыхание затаила. Растерялась, если честно. Черт бы его побрал, этот вопрос! Казалось бы, ну что сложного, а? Она, Кэлен, ведь и себе уже призналась, и Мэйсон, и вот даже Каре… А все же отчего-то было сложно. Отчего-то простое и логичное – логичное же, ну! – «Да» застряло и не то что слетать, – сползать с языка не желало.

Странно, невозможно, невероятно странно! Ведь еще час назад, пока здесь была Мэйсон, было и это «да». Сейчас… А что сейчас? Кэлен сомневалась, растеряв уверенность в своей любви к Мэйсон? Да, похоже на то. У Кэлен не было, категорически не было однозначного ответа. Она вздохнула – а может, оно и к лучшему? Потерлась с еще одним вздохом щекой о щеку Кары: – Не знаю, милая… честно. То мне кажется, что я люблю ее, а то – что просто жалею…

– Лучше жалей, – тут же откликнулась Кара. И хихикнула: – Только ей не говори.

– Да уж, – Кэлен усмехнулась. – Представляю себе реакцию Мэйсон на жалость. Её ж стошнит! Я вот сегодня, например… Пожалела ее, искренне. Но, похоже, зря, – Кэлен наморщила нос. – И к черту её , эту чертову Мэйсон! Знаешь, что я знаю точно, моя радость? – и вновь потерлась щекой.

– Что?

– Что я люблю тебя. Без всяких сомнений.

– Точно?

– Категорически! – Кэлен скатилась с неё, устроилась рядом на боку, пробежалась пальцами по спине. – Чем займемся?

– Ну… – Кара тоже повернулась на бок. – А который час?

– Не знаю, – улыбнулась очаровательно-беспечно. – Десять, одиннадцать… Какая разница! Вся ночь еще впереди.

– А спать моя любовь не собирается сегодня? – Кара с улыбкой приподняла голову, потянулась к Кэлен, к ее губам.

– Неа! – отчего-то вдруг Кэлен охватил восторг, безудержный, счастливый. – Завтра на обратном пути высплюсь.

– Любимая, вам ведь утром с дядей Френком встречаться…

– А! – счастье, беспечное, солнечное, переполняло, зашкаливало просто. – Пусть Мэйсон вникает. А я рядом посижу, поулыбаюсь, – рассмеялась, чмокнула слегка обескураженную Кару в губы. И распахнула засиявшие глаза: – Слууушай, милая, а поехали в Большое Яблоко!

– Сейчас? – Кара даже отодвинулась слегка. – В Нью-Йорк?

– Ага! – восторженное счастье вспенилось, полилось через край. – Погуляем по городу, посидим в какой-нибудь модной забегаловке… можем в клубе затусить!

– Хмм… Да? – глянула удивленно-недоверчиво, задумалась, словно пробуя столь неожиданную для себя идею на вкус. – Хм… а… Мэйсон привезла какую-нибудь одежду с собой?

– Кажется, она складывала в сумку свои шикарные кожаные штаны и эту обалденную секси-рубашку мятного цвета. О, радость моя, ты в этом будешь сногсшибательна!!!

– Думаешь? – Кара нахмурилась с легким сомнением. Кажется, за ним, за этим сомнением, она прятала смущение и робкую надежду. – Ты говорила, блондинкам не подходит зеленый…

– Это не зеленый, милая, – Кэлен сдвинула брови, добавив в голос напускной строгости. – Это мятный. Большая разница! Мэйсон в этом наряде сексуальна и прекрасна. Ты, моя радость, будешь еще прекраснее!

– Как так? – улыбнулась. – Мы же с ней одинаковые. Одно и то же. Наряд один и тот же…

– Скажешь тоже! – Кэлен фыркнула. – Милая, к наряду прилагается еще кое что. Например, глаза. Поверь, глазам Мэйсон далеко до твоих, солнечных... – Кэлен прикоснулась пальцами к её щеке, погладила. Потянулась губами к губам, выдохнула уже вместе с поцелуем: – … любимых…

– Мммм… так мы едем в Нью-Йорк?

– Едем… – Кэлен легонько нажала ладонью на плечо кары, заставляя опрокинуться на спину. Нависла сверху, приподнявшись на локте: – Вот доцелую тебя, и поедем...

====== Часть 53 ======

День

Кэлен улыбалась. Улыбалась и прилагала титанические, отчаянные просто усилия, чтобы не зевать и держать открытыми глаза. И не слишком часто моргать, ага. Ну, а что поделаешь, если ночью она не спала. Совсем. Абсолютно не спала, ни секундочки. И, кажется, немного переоценила свои силы...

...Сначала Кэлен, как и собиралась, доцеловала Кару. Ну… хм... до оргазма доцеловала. Виновна – увлеклась. Нет, а кто не увлекся бы на её месте, а? Вот именно. Кэлен и увлеклась, целуя Кару. Целовала всю, везде, долго, томительно, упиваясь каждым прикосновением губ к нежной коже, обмирая от счастья после каждого ее, Кары, сладкого вздоха, наслаждаясь трепетом, которым откликалось тело Кары на поцелуи… доцеловала до взрыва, да. А после ведь нужно было еще полежать, обнявшись, отдавшись ласковой неге, невероятному ощущению близости и тихому счастью, переполняющему утомленное тело, не так ли? С точки зрения Кэлен, не просто нужно – необходимо, совершенно, категорически! А уж потом можно и в душ. Увы, тут они тоже немного ошиблись – пошли вместе, хотели побыстрее, время поджимало уже, ну! Вот и решили сэкономить его, время-то... Ага, да. Сэкономили —

в Нью-Йорк добрались лишь к полуночи, даже чуть позже. Зато – к самому началу безумной и яркой ночной жизни этого никогда не засыпающего мегаполиса. И окунулись в неё с головой.

Домой – точнее, в дом Анны, – вернулись лишь к пяти утра. Вернулись, поскольку Кэлен думала, что Каре нужно выполнять свои режимные обязательства перед Мэйсон, то бишь – меняться с ней местами. Если бы не это, она, Кэлен, пожалуй, задержалась бы в Большом яблоке вместе с Карой, посидела бы за ранним завтраком на открытой – несмотря на прохладную довольно погоду – веранде одного симпатичного ресторанчика на набережной, наслаждаясь обществом любимой, превосходным кофе и прекраснейшим восходом солнца. Но – Кэлен думала, что Каре нужно соблюсти договоренности с Мэйсон, – Кара ведь честная, не так ли? – и потому они вернулись. Напрасно, кстати. Напрасно Кэлен не обсудила свои предположения с самой Карой – ибо дома Кара её изрядно удивила, сообщив, что у неё есть еще два часа. И не дала Кэлен спать. На что, признаться, Кэлен в тайне рассчитывала, да… В смысле, рассчитывала-то она подремать хоть пару часиков, а вовсе не на то, что вместо этого ей предложила Кара. Но, черт побери, разве это трудный выбор – сон или Кара? Это же просто смех, а не выбор, ну!