Текст книги "Ворона (СИ)"
Автор книги: ash_rainbow
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 46 страниц)
– Аюшки, принцесса сердца моего, – откликнулся тот, склоняя кудрявую голову ниже. – Что-то не так?
– Ты себя странно ведешь, – прошептала Варя. – Обычно ты себе такого не позволяешь. К чему все это?
– Ну, во-первых, ты действительно прекрасно выглядишь, а я действительно восхитителен, – важно произнес он. – И пусть это мое постоянное состояние, я не прекращаю из-за этого радоваться. Так что я просто счастлив.
– И, кажется, немного пьян, – со смешком сказала Варя, почувствовав характерный аромат, который не приглушал парфюм. Вкусный, кстати. Но от Матвея было сложно ожидать чего-то иного.
– И даже не немного, – подмигнул ей Матвей. – В жизни взрослого человека, принцесса, есть множество всяких интересных допингов…
Варя только покачала головой. Взяв Матвея за подбородок и повернув к себе его лицо, она всмотрелась в его очи ясные – и действительно, зрачки у этого мартовского кота были по пять копеек.
– Ты хоть не за рулем? – спросила она, хмурясь.
Матвей закатил глаза и отмахнулся.
– А во-вторых, – продолжил он, – я заметил, с каким кислым лицом ты смотришь на своего ненаглядного блондина. А сидеть с кислой мордой в такой вечер – это, знаешь ли, не дело.
Варя вспыхнула.
– Я… Я не сидела с кислой миной…
– Да-да, ты не сидела, ты стояла, – умилительно закивал Матвей. И улыбнулся своей излюбленной улыбкой Чеширского кота: – Зато теперь с кислой миной сидит твой ненаглядный. И пилит нас взглядом, так что не оборачивайся, – добавил он.
Глеб смотрит на них? Желание повернуться было прямо-таки непреодолимым, но Варя сумела сдержаться. Но вот комфортность куда-то пропала, и она почувствовала себя неуютно.
– И куда ты собралась? – спросил Матвей, когда Варя заерзала, пытаясь сдвинуться в сторону.
Варя пробормотала что-то неопределенное, продолжая пытаться, но Матвей неожиданно напряг руки, не давая ей сдвинуться ни на миллиметр. Варя в очередной раз удивилась, что в таком не очень-то и масштабном теле скрывается такая сила. Конечно, с Лешей бы Матвей не сравнился даже в худшие Лешины дни, но и хлюпиком, который от дуновения ветра сломается, его тоже было не назвать. К тому же, он с легкостью кружил Варю по комнате на руках, а она тоже далеко не пушинка.
– Вот тебе нравится, что он там сидит и с бабами воркует? – спросил Матвей, глядя на пунцовую Варю. Пунцовая Варя помотала головой.
– Но ведь мы просто друзья, и между нами нет ничего, что ему бы мешало так себя вести, – произнесла она.
Матвей закивал с довольной улыбочкой.
– Эта мысль, принцесса, работает в обе стороны, – сказал он. – Если он сидит и треплется с девицами с особым моральным статусом, то и ты вполне можешь тихо-мирно сидеть у меня на коленках и не страдать из-за этого.
Что-то в словах Матвея определенно было, но Варя все равно чувствовала себя неловко. Она попыталась облечь это в слова, хотя и сама себя понимала немножко смутно. Ничего нового, впрочем.
– Но ведь это я так решила, – после мучительных размышлений выдала она. – Я решила, что мы просто друзья, и он сказал, что даст мне время на копания в себе и все такое. А тут я, значит, веду себя… – она неопределенно пошевелила пальцами. – Вот так.
– И что тут не так? – поднял брови Матвей. – Ты ведь, насколько я помню твои сумбурные рассказы, не раз и не два объясняла мальчику, что мы с тобой только друзья и ничего больше. – Глаза его хитро блеснули. – Вот годика через два…
Варя рассмеялась и ткнула Матвея в бок.
– Все равно. Мне не очень приятно, – сказала она. – И, думаю, ему тоже не слишком.
Матвей мученически вздохнул и поднял глаза к гипотетическим тучкам.
– Принцесса, ну выключи ты это уже свое вечное страдание. Наслаждайся моментом, а лишние мысли подумаешь после. Ну, ради меня-я-я, – протянул он, строя брови домиком и надувая губы. Возможно, в чьем-то ином исполнении это смотрелось бы ужасно и нелепо, но не в исполнении Матвея. У него это получилось сделать так, что Варя едва не растаяла, а ведь у нее уже был нехилый такой иммунитет! Как-то сразу вспомнился день их знакомства: здесь же, в этой же квартире, и тоже на вечеринке Розы. И Матвей в тот вечер тоже позволял себе лишнего, а Варя едва ли не растекалась лужицей. И злилась на саму себя.
Сейчас она тоже злилась на себя, но уже совсем по другой причине. Ведь Матвей был прав, просто так наслаждаться происходящим, не пытаясь анализировать и углубляться в размышления, она не могла. Обязательно нужно было загрузиться по полной, а потом долго из режима ожидания выходить, словно Шерлок, который впал в ступор после просьбы Джона стать его шафером.
– Вот и умничка, – довольно кивнул Матвей, видя ход мысли на лице Вари.
*
Весь вечер Варя провела с Матвеем. После того, как он ее все-таки отпустил с рук, Варю на какое-то время похитила Лиля и уже хотела было начать пытать ее на тему происходящего между ней и вышеобозначенным мартовским котом, как он тут же появился рядышком и виртуозно увел Варю прямо из цепких ручек Филатовой-младшей. Правда, Варя бы поспорила, чьи тут ручки более цепкие.
Сначала Матвей потащил Варю знакомиться с народом, мотивируя это тем, что она и так крутится в их тусовке (Варя не стала его поправлять, хотя хотелось), а никого не знает. После того, как ей представили человек двадцать, из которых Варя запомнила от силы двух-трех, ее подрядили быть судьей в бир-понге, так как она единственная из них не пила. Варя беспомощно оглянулась в поисках Руслана или Лили, или Глеба на худой конец, но никто из обозначенных рядом не был. Пришлось судить.
Следующим этапом вечера было сопровождение вусмерть пьяной девушки, которой резко стало плохо. Настолько, что ей даже хотели вызвать скорую, но, к счастью, среди гостей Розы обнаружился юный медик, тоже нетрезвый, но вменяемый. Проведя все необходимые операции над девушкой, он уложил ее в кладовке на диванчик и отправился кутить дальше, наказав Варе следить за ней следующий час и давать водичку, если попросит. Матвей и тут не стал надолго отлучаться и, бесцеремонно подвинув девушку, вальяжно раскинулся на диване, закинув ноги на какую-то тумбу. Варя же скромно сидела на стульчике. Они болтали, обсуждали фильмы, словом тихо-спокойно проводили время. Варя все ждала, что Матвей расскажет про девушку с синей помадой, которая оставила на его щеке четкий след, но Матвей упорно отмалчивался, а задавать вопросы Варя не решилась. Захочет – расскажет, решила она. При этом она весь вечер высматривала обладательницу синих губ, но никого, в итоге, не увидела.
Где-то ближе часам к трем ночи Роза решительно повыгоняла всех лишних из квартиры. Из не лишних остались Варя и компания, и Матвей, к Вариному удивлению. Еще больше ее удивило то, как они расположились на ночь. По первоначальному замыслу Лиля должна была ночевать в маминой спальне вместе с Русланом (тут она каждый раз трогательно краснела), Варю планировалось положить в ее комнате, а Глебу отдать гостевую спальню. Но Розе такой расклад не понравился. К тому же она резко выступала против того, чтобы Лиля подходила к родительским спальням, поэтому пришлось все немножко переиграть. Лиля ссылалась в свою комнату с Русланом, Варя, соответственно в гостевую. Матвея Роза великодушно уложила у себя, заявив, что они с ним почти что детки, выросшие вместе и ходившие на один горшок, поэтому одеялом она вполне может поделиться. А вот Глебу досталась незавидная участь проведения ночи в кинотеатровой. Впрочем, диваны там были такие, что можно было их всех уложить рядком, и никому тесно не будет, поэтому особого сочувствия к нему Варя не испытывала.
Сама она уснула быстро, едва голова коснулась подушки. Но потом, словно по закону подлости, что-то где-то громко бумкнуло, и Варя проснулась, будто ее толкнуло. Полежала немного, пытаясь поймать сон за хвост, но тот упорно не шел. А ведь даже успело присниться что-то очень приятное и теплое, до обидного хорошее. Варя, сдавшись, потянулась к телефону и читала, пока были силы у зарядки. К сожалению, розеток возле тумбочки в гостевой комнате, почему-то, не было, и, чтобы поставить телефон на зарядку, пришлось идти к противоположной стене. А сидеть, привалившись спиной к обоям, было не слишком удобно.
За окном уже медленно начало светать, по крайней мере, небо, не скрытое облаками и на такой высоте хорошо просматриваемое, из непроглядно черного стало сереть, а далеко-далеко на горизонте, совсем на каемке, и подавно. Варя зевнула. Она ненавидела вот такое состояние: когда хочется спать, но не засыпается. Дома она бы включила себе какой-нибудь сериальчик и плавно бы уснула уже через пять минут. Но в гостях с этим были определенные трудности технического характера.
Тихо прикрыв дверь в комнату, Варя, стараясь ступать потише, прошла к лестнице вниз и спустилась на первый этаж. Теплое молоко с медом часто помогало ей в таких ситуациях раньше, а в то, что в холодильнике Филатовых найти можно все, что угодно, она не сомневалась. Конечно, молоко скорее всего окажется каким-нибудь мракобесным соевым или того хуже – гречневым или овсяным, а мед будет хитровыдуманным, но что есть, то есть.
Свет Варя решила не включать, все равно все и так было видно. Квартира выглядела, мягко говоря, потрепанной. То тут, то там стояли чашки и валялись пластиковые стаканчики. Возле дивана собралась целая куча откуда ни возьмись появившихся бутылок. Вот, что значит, самостоятельные гости! Сами пришли, сами принесли себе выпивку. Правда, если бы они еще за собой и убрали, то им бы цены не было, но в мире, видимо, нет совершенства.
Варя уже грела себе молоко, когда услышала шлепки босых ног по лестнице. Почему-то ей даже оборачиваться не пришлось, чтобы понять, что это Глеб. Она просто знала, каким-то шестым или двадцать шестым чувством. Стало интересно: он что, следил за ней? Или тоже проснулся, как и она? Конечно, интересней была мысль про следил, Варя уже и ментальный путь к возмущению проложила, но приходилось быть реалистом.
– Варя? – удивленно спросил Глеб, щурясь на нее уставшими глазами. И такое неподдельное удивление было в его голосе, что Варя поняла совершенно точно: нет, не следил.
– Тоже не спится? – улыбнулась она, забирая молоко из микроволновки.
– Да я вроде уснул, а потом резко проснулся, сам не знаю почему, – отозвался Глеб. Потом сморщился и взлохматил волосы пятерней. – Помнишь же, что я на новом месте плохо сплю.
Варя помнила. Очень хорошо помнила тот раз, когда Глеб попросился на временное политическое убежище у нее дома, а потом лежал на диване и смотрел в потолок. И как они целовались, она тоже внезапно вспомнила, и его руки на голой спине, и вообще… Резко отвернувшись, она порадовалась, что хоть было светло, но не достаточно для того, чтобы увидеть ее покрасневшие щеки.
– Будешь молоко? – спросила Варя, разглядывая содержимое настенных шкафчиков на предмет содержимого.
Глеб подошел к столешнице и облокотился об нее спиной. Каждый его шаг гулко отдавался в квартире. Бросив на него короткий взгляд, Варя заметила, что Глеб не стал себя утруждать лишней одеждой: одет он был только в пижамные штаны, которые, к тому же, держались исключительно на честном слове и завязанном в бантик шнурке. Не реши Варя уже, что Глеб не следил за ней специально и вообще, привел его сюда случай, то только бы окрепла в своем подозрении. А так… Ну, стоит он рядом, ну, полураздетый, и полумрак на груди и прессе играет оттенками исключительно потому, что так вышло.
Щеки и не думали прекращать гореть. Варя даже потерла их, чтобы хоть как-то оправдать красноту, потому что казалось, будто Глеб отлично все видит. Иначе, почему не сводит с нее какого-то слишком задумчивого и внимательного взгляда?
– То, что вы сегодня с Матвеем вытворяли, – внезапно сказал Глеб, и Варя чуть не расплескала молоко в чашке. Мед она все-таки нашла, и сейчас старательно размешивала его, целиком и полностью отдаваясь процессу. Когда Глеб замолчал посреди фразы, она вопросительно посмотрела на него. – Что это было? – спросил он.
– В смысле?
– Вы это специально, чтобы меня позлить? Или что?
Варя могла бы вспылить, если бы в голосе Глеба были подходящие интонации. Но их не было, наоборот, звучал он как-то слишком устало. Да и выглядел он при этом тоже устало, с едва уловимым надрывом в лице. Будто уже сам знал ответ, и хотел услышать его только за тем, чтобы удостовериться.
Варя задумалась. И вот как тут ответить? Она это все делала не специально, по крайней мере, сначала. И если в голове и мелькала мысль про «позлить несчастненького Астахова», то ее перевешивало чувство вины, заботливо культивируемое совестью. Правда, с ним с переменным успехом боролся Матвей, и тут уж Варя ничего не могла поделать. Разве что утешаться тем, что и она на Матвея оказывает влияние, с точки зрения общественности весьма благотворное. Сам же Матвей считал, что она его портит, но кто ж ему поверит.
– Ясно, – произнес в наступившей тишине Глеб. Тут Варя не выдержала.
– Ясно? – воскликнула она, со стуком опуская чашку на столешницу. Грустно звякнула ложка. – И что тебе «ясно»?
– Все, – лаконично отозвался Глеб, скрещивая руки на груди. Его взгляд был устремлен в окно у противоположной стены, лицо отражало измученное страдание. Словом, весь его вид был настолько трагичным, что Варя даже ожидала услышать эпичную фоновую музыку и закадровый голос, вещающий пафосные лозунги. Музыка, к счастью, не заиграла, но картинность Астахова от этого не уменьшилась.
– Как же ты меня бесишь сейчас! – Варя раздраженно закатила глаза и запустила мысленный отсчет от десяти до нуля. – Все ему ясно, ага.
– Если бы это было не так, то ты бы не молчала тут с таким многозначительным видом! – у Глеба терпение тоже лопнуло.
– А ты не думал, что я могу просто не знать, как облечь в слова происходящее, и к тебе это имеет отношение далеко не в первую очередь?
– Да что там облекать, если и так все видно? – едко фыркнул Глеб. – Сидите, воркуете, чуть ли не носом друг в друга тыкаетесь… Со мной ты даже за руки держаться отказывалась на людях, а у него сидишь на коленях при толпе – и ничего. Это тоже тебе трудно в слова облечь?
Варя со стоном хлопнула себя по лицу ладонью. Снова те же бараны, те же ворота, и та же немая пауза в стиле Гоголя. Как же ее достала эта ревность… На пустом месте! Или не на очень пустом, все-таки сегодня Матвей действительно границы допустимого ощутимо подвинул. Варя попыталась представить эту сцену со стороны. Выходило… Сомнительно.
– Матвей – это… – она беспомощно развела руками. – Это Матвей. Он как цунами, знаешь, как огромная волна, которая приливает и все сносит. – Услышав, как это прозвучало, Варя сморщилась. Делать из простых, однозначных вещей нечто сомнительное – это, определенно, талант. Она попыталась еще раз: – Он чудовищно харизматичный, я не могу на него даже злиться долго. – И снова это прозвучало не так, как она хотела.
– Я и говорю, – кивнул Глеб. – У вас с ним такие отношения, которых у нас с тобой никогда не было.
– Да он мне как внезапно обретенный старший брат! – воскликнула Варя. И поняла, что именно эти слова искала. – Мне с ним спокойно и уютно, понимаешь? Как с Лешей. И я точно знаю, что он меня воспринимает также, поэтому и не парюсь, если он ведет себя так, как ведет.
– Он с тобой флиртует, – заметил Глеб, складывая руки на груди. От этого, вроде бы незначительного, движения мускулы его напряглись, тени сместились, и Варя поняла, что на мгновение залипла. Вот уж, да уж. Захотелось стукнуть себя по голове чем-нибудь тяжеленьким, потому что мысль, внезапно сбившаяся, как-то разом перестала фокусироваться.
– Он со всем, что движется, флиртует, – произнесла, наконец, она. – А что не движется, то он сам двигает и снова флиртует.
Глеб скривился, а Варя, видя это, тяжко вздохнула. Ревность Глеба хоть и грела где-то не так чтоб очень глубоко внутри, но она от нее успела устать. Тем более от ревности в отношении Матвея. Все раздражение разом слетело, оставив за собой только каменистое дно усталости.
– Знаешь, почему он сегодня устроил это показательное выступление? – сказала она.
Глеб, не меняя выражения лица, покачал головой.
– Потому что увидел, что мне не слишком-то весело, и решил это исправить.
– И почему тебе было не слишком весело?
Варя закусила губу и отвела взгляд. Что-то ей не нравилось то, куда ушел разговор. Будто она стоит перед трясиной, кочки в которой видны едва-едва, а назад пути нет. Вообще нет.
– Это не важно, – пробормотала она.
– Нет, важно, – упрямо сказал Глеб, делая шаг к ней навстречу. – Скажи это. Вслух. Скажи.
«Скажи это, громко, скажи», – откликнулось услужливое сознание, и Варя еле сдержалась, чтобы не прыснуть. Как обычно, отсылки к поп-культуре лезли в голову не вовремя, зато отвлекали от происходящего.
– Ты… вампир, – не удержалась она.
Глеб недоуменно моргнул. На лице его крупными буквами проступило настолько явное непонимание происходящего, что плотину все-таки прорвало, и Варя, через силу, засмеялась. Через несколько секунд паровозик мыслей пришел к своей станции.
– Да ну тебя, – фыркнул он, взмахивая рукой. Варя думала, что он сейчас психанет и снова обидится, но, к счастью, Глеб тоже рассмеялся. Напряжение, все нараставшее, лопнуло, словно мыльный пузырь. Дышать сразу стало легче, да и думать тоже.
– Мне не понравилось, как на тебя вешаются, а ты и не против, – уже спокойно произнесла Варя.
– Ты могла подойти и прогнать их, знаешь ли.
Варя покачала головой.
– Нет, не могла. Я решила, что буду с тобой общаться только как с другом, и не мне командовать, с кем тебе общаться, а с кем нет. И я…
– Варь, я не понимаю, – перебил ее Глеб, облокачиваясь бедром о столешницу. Он стоял еще не слишком близко, но достаточно, чтобы хомяки, обитающие где-то над желудком, начали свой ритуальный танец.
– Чего ты не понимаешь, – буркнула Варя, смотря куда угодно, но не на Глеба. Потому что чревато. И хомяки слишком раззадориваются.
– Я ж вижу, что ты вроде бы пришла в себя, – сказал Глеб. – По крайней мере, ты кажется цельной, не сломанной и вполне себе довольной жизнью. Ну, по большей части. И ты похожа на себя прежнюю, из чего можно сделать вывод, что этот период «принятия себя» вроде как победно завершен. И я вижу, что ты… – Глеб замолчал, подыскивая слово, и Варя бросила на него быстрый взгляд исподлобья. Встретив его, Глеб хмыкнул. – Да-да, об этом я и говорю. Ворона во всей своей красе.
Варя еле удержалась от того, чтобы не пнуть его. И тут он был не прав: прежняя она бы долго не думала, прежде чем действительно пнуть куда-нибудь почувствительнее.
– Так вот, о чем я… – Глеб взлохматил волосы. – Я вижу, как ты на меня смотришь, когда думаешь, что я не обращаю внимания. И на то, как я с другими девчонками общаюсь, ты тоже смотришь и кривишься. Или глаза у тебя становятся узкими-узкими, будто китайцы в роду отметились. И я… Я не понимаю, честно. – Глеб вздохнул. – Тебе же явно не все равно. Уж не знаю, что происходит в твоей голове конкретно, но что-то ты да чувствуешь. И при этом… – Он пожал плечами. – Ты отгораживаешься. Иногда я ловлю себя на мысли, что мы с тобой будто как раньше, даже лучше в чем-то. А потом ты снова закрываешься, но не для всех, как раньше, а только от меня, и я… Не понимаю.
Забытое молоко одиноко стояло на столешнице. Оно уже трижды успело остыть. В огромной гостиной Филатовых стояла такая тишина, будто кто-то выдернул все барабанные перепонки мира и выкинул их куда подальше. Казалось, даже часы перестали тикать, и время остановилось.
Варя смотрела прямо перед собой невидящим взглядом, щеки горели, а мысли лихорадочно метались, сталкиваясь, словно молекулы в пространстве. Сталкивались и отпружинивали, чтобы снова столкнуться и внести еще большую неразбериху в и без того хаотичное пространство.
Глеб загонял ее в угол. Очень аккуратно, возможно, и сам того не сознавая, но он будто намеренно подводил ее к тому ответу, который хотел услышать. Хотя почему – не сознавая. Варя неоднократно замечала, что он сын своего отца и похож на Алексея Борисовича куда больше, чем сам готов в этом признаться. А уж в чьих манипуляторских способностях Варя не сомневалась, так это в способностях Астахова-старшего.
Ему она ничего не хотела говорить. Да что там, она себе признаться не могла, что уж говорить о Глебе! Были ли у нее к нему чувства? Конечно, были. И есть. И, возможно, будут, хотя о будущем Варя думать не хотела. Не раз и не два оно показывало, что все не так, как ей кажется и как она его планирует.
Обида, злость, боль – все это прошло, хотя отголоски боли еще веяли иногда легким флером над мыслями. Но веяли будто призрачно, будто тонкий запах увядающих роз, который донес до нее ветер с другого конца земли. И этот флер придавал ее чувствах какой-то новый оттенок глубины, которого никогда не было до этого.
Была ли это любовь или увлеченность, пустившая длинные корни в душе – Варя не знала. И вряд ли бы смогла сама различить. Временами она искренне сомневалась, что вообще способна любить. Возможно, умела раньше, но разучилась, когда потеряла сестру. Конечно, то была любовь совсем другая, но это не значит, что она была слабее. И она ранила ее так сильно и так надолго, что долгих пять лет Варя дрейфовала в океане одиночества, не в силах выплыть к суше.
Что если ее чувства к Астахову снова низвергнут ее в эту пучину? Варя не была уверена, что выдержит это. Что сможет выбраться обратно снова, что снова сможет себя вернуть.
И стоило признаться в этом хотя бы самой себе, как что-то расслабилось внутри нее. Она вся была словно струна, натянутая настолько сильно, что тронь ее – и разлетится на тысячи волокон, и кто-то вдруг ослабил колки. Варя поняла неожиданно, что уже давно для себя все решила. Просто не хотела в это верить. Потому что было больно, а боль – это то чувство, от которого она всегда бежала и пряталась.
Варя посмотрела на Глеба. Тот стоял все там же, только в полоборота теперь, и смотрел куда-то в окно. Не торопил, и спасибо всем богам за это. И, кажется, мысли в его голове бродили самые мрачные. Будто с каждой минутой, что она молчала, Глеб нервничал все больше, и градус трагедии, разыгрывавшейся в его голове, рос в геометрической прогрессии.
Повинуясь наитию, стараясь не думать чересчур много и долго, Варя взяла его за руку, переплетая пальцы. А рука у него была ледяная, даже холоднее, чем обычно бывали у нее. Почувствовав прикосновение, Глеб вздрогнул и посмотрел на нее удивленно.
– Мне не все равно, – тихо сказала Варя. – И у меня есть к тебе чувства. Не могу и не хочу называть их как-то конкретно, от этого ни тебе, ни мне легче не будет. Надежда, возникшая было в глазах Глеба, потухла, словно огонек. Варя ожидала тирады, потока слов, но он только отвел глаза и глухо спросил:
– Почему?
– Потому что ты скоро уедешь, – сказала Варя просто. – А я останусь здесь.
Рот сам открылся, чтобы сказать что-то еще, но… Что тут еще скажешь? Главное прозвучало, а остальное – так, шелуха на луковице горькой правды.
Отпустив руку Глеба, Варя ушла наверх, чувствуя спиной его взгляд, пока она шла через гостиную и поднималась по лестнице. Но Глеб ничего не сказал, не попросил подождать, не окликнул в самый последний момент, как всегда случается в драматических фильмах. Но не случилось. Потому что жизнь, как бы этого не хотелось, совсем не фильм.
А молоко так и осталось стоять на столешнице.
*
Несмотря на то, что они готовились все выходные и кусок понедельника, вторничный экзамен по истории все равно свалился, словно снег на голову. И хотя у Вари с историей, вроде бы, всегда было неплохо, да и готовилась она не так чтоб очень спустя рукава, она все равно волновалась.
Да и не только она. Когда вчерашние ученики одиннадцатого класса собрались во вторник утром у здания школы, откуда их должен был забрать заказной автобус и отвезти в школу, где будет проходить экзамен, Варя поняла, что ее нервозность разделяют все. И даже Лиля, которая до этого не нервничала ни капли, как-то слишком быстро разговаривала и мяла в руках лист с датами, и без того измочаленный донельзя.
– Дорогие мои! – воскликнула Ирина Владимировна, когда все собрались. «Дорогие» посмотрели на нее так, что обладай взгляды материальностью, то на месте классной руководительницы осталась бы одна глубокая и дымящаяся воронка. – Вот и настал тот день, когда все ваши силы и знания нужно будет приложить…
Куда именно нужно приложить исходящие на ноль силы и отсутствующие знания, выпускники так и не услышали. Визгливый голос Ирины Владимировны заглушил гудок подъехавшего автобуса и, не дожидаясь команды, все заторопились сесть в салон.
Варя сидела с Лилей, и пока та, ни на что не отвлекаясь, повторяла, словно заклинание, даты, Варя распихивала по карманам юбки шпаргалки, заготовленные накануне. Шпаргалки распихиваться отказывались, и Варя начинала паниковать. К счастью, светлая мысль пришла в измученную голову, и оставшиеся бумажки были распиханы за поясом юбки. Под прикрытием блузки Варя как раз могла незаметно залезть туда и вытащить нужную, лишь бы не перепутать.
На соседнем ряду, через проход, сидели Руслан и Глеб. И если Руслан по обыкновению своему дремал и был лишь чуть бледнее обычного, зато с темными синяками под глазами в пол лица, то Глеб вертел в пальцах сигарету и то и дело залезал пальцами волосы, еще больше лохматя их, чем действительно поправляя.
– Все будет хорошо, – произнес он в ответ на ее взгляд. Правда, в голосе его было куда меньше уверенности, чем он хотел показать.
К разговору, произошедшему ночью, никто из них не возвращался. Варе казалось, что так лучше. Зачем в сотый раз мусолить то, что уже было изъедено вдоль и поперек? И в этот раз, кажется, Глеб ее услышал. И даже если бы она хотела добавить что-то еще, то уже было поздно.
Наутро оба сделали вид, что сладко спали всю ночь и никто ни с кем не говорил. Кстати, Варя выяснила, отчего же она проснулась. Оказалось, что интересный разговор состоялся не только между ней и Глебом, но и между Матвеем и Розой, к которой тот полез обниматься. И все бы хорошо, не брякни Матвей что-то, что Розе не слишком понравилось. Что именно Матвей умудрился ляпнуть и почему это не понравилось Розе, он не признавался, но выглядел при этом как-то подозрительно виновато. В результате, Роза спихнула его пьяненькую тушку на пол, где Матвей, немного пораскинув мозгами, и остался. А падал он так громко потому, что в процессе задел табуретку со сложенными на нее книжками.
А потом потянулись монотонные часы подготовки, которых никто не хотел, но которые всем были необходимы. Даже Лиле, которая пусть и знала все на свете, но все равно прониклась всеобщей истерией. И, видимо, истерия ее-таки сломала, потому что утром, по ее словам, ей пришлось выпить аж целую таблетку успокоительного, и это при ее железобетонных нервах. Школа, в которую их привезли, была какой-то… Слишком. Варя, пусть и учившаяся всю жизнь в частной и в чем-то чересчур примудренной школе – один их Пижамный день чего только стоит – привыкла к более простому и приземленному интерьеру, обычному виду учителей, человеческой обстановке вокруг. Все-таки их школа пусть и была элитарной и жутко дорогой, но при этом умудрялась быть… Нормальной. Более-менее.
Тут же… Полы под мрамор чисто белого цвета, колонны, увитые искусственными цветами, фонтанчики у стен, огромные зеркала в золоченных рамах… Даже стульев и скамеек у них не было нормальных – если стул, то с кривыми дутыми ножками, если тумбочка – то обязательно с выбитой монограммой.
А учителя, которые встречали их в классах? Если бы в школе «Кленовый лист» появилась бы учительница с таким количеством украшений, которая сияет ярче алмазных копей, то ее бы тут же попросили выйти и вернуться нормальным человеком. И с минимумом макияжа, а не в боевом раскрасе индейцев, идущих на охоту. И уж конечно без удушающих духов. А с каким выражением на лице они смотрела Варин класс!.. Складывалось стойкое ощущение, что они знали, кто они и из какой школы приехали, и пытались изо всех сил продемонстрировать собственное превосходство.
Новые впечатления приглушили на время грызущее чувство тревоги, но оно вернулось, стоило на стол перед Варей лечь пухлому запечатанному конверту с ее заданиями и листами ответов. В класс, в котором сдавала экзамен Варя, попал Руслан, но он сидел позади нее, поэтому даже обернуться и нашарить глазами знакомое лицо было нельзя.
Наконец, экзамен начался.
Первые полчаса Варе казалось, что все последние одиннадцать лет она не то, что не училась, а так, притворялась помаленьку. Вопросы казались невероятно сложными, ответы – непонятными, а там, где она была уверена, закрадывались гаденькие сомнения, которые подтачивали и без того хлипкое самообладание.
Варя уткнулась головой в холодную парту и закрыла глаза. Лежала она так минут пять, поэтому бешеный пульс не прекратил свою скачку и она не смогла ровно дышать, а пальцы, снова начавшие трястись, не прекратили свой нервный танец. Ну, не сдаст она. И что? Жизнь кончится на этом? Или, может, это поставит крест на ее будущем? Нет, конечно. Просто цифра, которая значения иметь не будет даже не через какие-то десять лет, а через год. Мама, конечно, поругается, но глобально последствий никаких не будет. Папа же вообще сказал ей, что все это очень прозаично и ему искренне плевать, даже если Варя станет дальнобойщиком. Главное, чтобы ей нравилось. А со всем остальным они ей справиться помогут.
И стоило об этом подумать, как волнение отступило, и Варя смогла посмотреть на тест трезвым спокойным взглядом. И сразу он перестал казаться ей таким страшным, и вопросы оказались как-то легче, да и мысль полетела будто сама собой.
Второй экзамен оказался менее страшным, тем более что русский язык Варя любила и разбиралась в нем довольно неплохо. А уж с сочинением она могла расправиться одной левой, даром что отец писатель. К третьему – английскому языку – Варя уже настолько вошла во вкус, что почти не нервничала. Впрочем, они все прийти в себя или попросту свыклись с постоянным нервным напряжением. Разве что Лиля горестно вздыхала, что времени на экзамен отводится слишком мало, он слишком быстро кончится, и она не успеет насладиться. Услышав эту ее реплику, Варя едва удержалась, чтобы не покрутить пальцем у виска. Не одна она. Руслан и Глеб были с ней вполне солидарны.
А потом пришел черед математики, и все волнение, вроде бы отпущенное на волю, вернулось в троекратном размере. Пока автобус ехал до школы, Варя успела трижды решить, что конец ее близок. Утром она выпила столько успокоительного, что и слона свалило бы, но на нее оно почему-то не подействовало. На месте не сиделось, ее будто то и дело подкидывало. Ее настолько дергало, что это заметил даже снова спящий Руслан. Точнее сказать, именно он и был тем, кто по контактному телеграфу тычков, указал на это Лиле и Глебу. Варя, ко всему прочему еще и проспавшая и прибежавшая к зданию школы тогда, когда весь класс уже сидел в автобусе, сидела в самом конце и тряслась. Увидев ее состояние, Лиля, нарываясь на крики Пропеллера, встала, чтобы подойти, но ее опередил Глеб.
