Текст книги "Ворона (СИ)"
Автор книги: ash_rainbow
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 46 страниц)
– Прости, что я себя так веду, – сказала Варя, убирая руку с его плеча. – Просто…
– Ничего страшного, – отозвался Глеб, улыбаясь краем губ, – я понимаю.
– И… спасибо за это, – она неопределенно помахала рукой, показывая на машину.
– Не за что, – на этот раз Глеб улыбнулся нормальной, настоящей улыбкой, которая не скрывалась где-то за фасадом, а выглядывала наружу.
Они доехали до кладбища в рекордно короткое время. Возможно, Варе оно показалось коротким, потому что последние пару лет она туда на машине не ездила, а все это путешествие на общественном транспорте зависело не только от пробок на дороге, но и от расписания, и от ее собственного раздолбайства.
Машин на парковке было немного, и Глеб с легкостью нашел место. Варя всегда удивлялась тому, как легко и непринужденно он водил машину. Казалось, будто он за рулем родился, а получил права всего каких-то пару месяцев назад. С другой стороны, что-то подсказывало Варе, что научился водить он гораздо раньше. Невозможно приобрести эту непоколебимую и, главное, спокойную уверенность в своих силах так быстро.
Глеб выключил зажигание, и машина погрузилась в тишину. Варя сидела, усиленно делая вид, что ничего не происходит и вообще она тут не причем. Глеб сохранял мину вежливой непринужденности, однако то и дело поглядывал на Варю с беспокойством. Он вроде бы и привык уже к тому, что она погружается в пучину собственных мыслей, и тогда до нее не достучаться, но каждое такое погружение все равно заставляло его волноваться. В такие моменты Варино лицо теряло всякое выражение, и понять, о чем она думает, становилось просто невозможно. А Глебу не нравилось не знать, о чем она думает.
Варя вздохнула. Мимо машины прошел пожилой мужчина неопределенной национальности с метлой в руках. Он покосился на машину недоуменно, и Варя почувствовала укол здравого смысла, пришедшийся куда-то пониже спины.
– Ладно, – произнесла она немного сипло. – Пойдем.
Дорогу между могилками Варя нашла бы даже с закрытыми глазами. Этот путь был одной из тех вещей, которая впечатывалась в память крепче таблицы умножения, буквально вдавливалась раскаленным клеймом с внутренней стороны черепа. Таких вещей было немного, но некоторые из них на удивление были совершенно незначительными с точки зрения логики, но для Вари они почему-то оказались слишком важными, чтобы их взять и забыть.
Могила Алины была небольшой, но аккуратной и ухоженной. Все дорожки были засыпаны хрустящим снегом, но внутри оградки он был вычищен, на земле не валялись прошлогодние листья, нападавшие с растущих вокруг берез. Возле надгробной плиты лежал завернутый в газетку букетик разноцветных тюльпанов.
– Ну, привет, сестра… – пробормотала Варя, чувствуя комок в горле. С надгробия на нее смотрело лицо Алины, такое знакомое и одновременно чужое. Изображение было выбито по фотографии, и мастеру удалось хорошо передать черты ее лица, но при этом отсутствовало что-то особенное, то, что делало ее ею.
Надгробие было сделано из темной гранитной глыбы. Она возвышалась над землей на добрый метр и так блестело на солнце отполированной стороной, что Варе было больно на него смотреть. В глазах стало жечь, и Варя списала это на слишком яркий солнечный свет. Но на всякий случай украдкой провела костяшками пальцев под ресницами.
Варя внезапно вспомнила, как мама выбирала фотографию для надгробия. Это было одно из немногих воспоминаний, оставшихся у нее с того времени, и Варя не хотела, чтобы оно со временем исчезло, несмотря на то, что ничего хорошего в этом воспоминании не было.
Был вечер, Марьяна Анатольевна уже уложила ее спать, проследив, чтобы Варя выпила перед сном все положенные ей таблетки. Варя честно пыталась уснуть, но сон не шел, возможно потому, что ее как раз стали переводить со снотворного на нормальный режим, и тело отказывалось подчиняться. Промучившись пару часов, Варя встала, чтобы выпить воды. Когда она дошла до кухни, она остановилась. Марьяна Анатольевна, одетая только в ночнушку, сидела на полу к ней спиной, окруженная разложенными по полу альбомами с фотографиями. Рядом с ней стояла бутылка вина. Она медленно листала страницы в одном из альбомов и что-то тихо напевала дрожащим голосом. Прислушавшись, Варя поняла, что это была их старая колыбельная. Постояв на месте, Варя развернулась и тихо ушла в свою комнату. Уснуть ей той ночью так и не удалось.
К реальности Варю вернул Глеб, взяв ее за руку. Он слегка сжал ее пальцы своими и вздохнул. Проследив за его взглядом, Варя поняла, что он разглядывает лицо Алины. Потом Глеб перевел глаза на Варю и, поняв, что та за ним наблюдает, немного смутился. По крайней мере его скулы порозовели, хотя дело могло быть во внезапном приступе мороза.
– Вы были похожи, да? – не то произнес, не то спросил Глеб.
Варя пожала плечами, глядя на портрет Алины.
– Все говорили, что да, хотя мне кажется, что они были больше похожи с Лешей. Алина была натуральной блондинкой, это она, наверно, в маму пошла. И еще она была высокой, точнее, – поправилась Варя, – она всегда была выше меня, так что я думаю, что она была высокой. – Глаза Вари потускнели. – Была бы высокой.
Глеб дотронулся до ее волос, уже давно окрашенных в черный цвет, и хмыкнул.
– Только не говори, что ты тоже блондинка, – сказал он, обнимая ее за плечи.
Варя сморщилась.
– Мой натуральный цвет скорее русый, но это не важно, так как он мне не нравится.
– Почему?
– Не нравится и все, – отрезала Варя, снова мрачнея. Она начала краситься практически сразу же после того, как смогла самостоятельно принимать решения. Марьяна Анатольевна была против, но Варин врач сказал, что так будет лучше, и ей ничего не оставалось, кроме как согласиться.
– Понял, – произнес Глеб, оборонительно поднимая запястья ладонями вверх. – Глупые вопросы прекращаю.
Варя вздохнула и села на скамейку, увлекая Глеба за собой. Скамейка была деревянная, довольно старая, но крепкая. Каждый год ее обновляли и красили, чтобы та в самый ответственный момент не развалилась. Вот и сейчас, приняв вес двух молодых, в меру упитанных тел, скамейка скрипнула, но выстояла.
– Расскажешь мне что-нибудь?
Реплика вызвала недоуменный взгляд, и Глеб поспешил добавить:
– Ну, об Алине. Я же о ней ничего не знаю.
Варю охватило противоречивое чувство. С одной стороны, ей совсем не хотелось ворошить воспоминания и говорить что-то об Алине. Ей было достаточно находиться здесь, в этот день. С другой стороны, ей хотелось поговорить о ней с кем-нибудь, кто не будет ее родственником или психологом. Нет, она любила Алю, но, говоря с ней, чувствовала себя иногда на сеансе. Особенно рассказывая о таких переживаниях, которые ее однажды уже отправили в больницу.
Пауза затягивалась, пока Варя разбиралась в своих «хотелось», но Глеб ее не торопил. Он терпеливо разглядывал кладбище, залитое солнечным светом, и выпускал в воздух облачки пара.
– Она была старше меня на три с половиной года, – сказала, наконец, Варя. – По идее мы должны были с ней воевать, и да, мы действительно иногда ссорились, но не так, как каноничные сестры. Вот с Лешей, – Варя усмехнулась, вспоминая, какие баталии случались между старшими братом и сестрой из-за компьютера, – они действительно вели себя иногда как кошка с собакой. А мне повезло, со мной никто не воевал. Наоборот даже, баловали.
Глеб хмыкнул, приподнимая бровь.
– Что?
– Ты, наверно, сейчас психанешь или обидишься, – сказал тот, поворачивая к Варе голову и щуря глаза, – но да, ты производишь впечатление человека, которого слегка… избаловали.
– Я? – поразилась до глубины души Варя.
– Но не будем о том, за что я могу получить локтем под ребра, – быстро проговорил Глеб, силясь не засмеяться. Сделать это было сложно: Варя выпучила глаза и стала похожа на удивленную сову.
– Я тебе это еще потом припомню, не сомневайся, – пробормотала Варя, закатывая глаза и преодолевая желание действительно пихнуть его локтем в бок. Но цель была достигнута: Варя больше не выглядела так, будто готова сигануть вниз с ближайшего небоскреба.
Варя улыбнулась Глебу, глядя на него снизу вверх, и положила голову ему на плечо, чувствуя под щекой жесткую ткань пальто. От пальто пахло чем-то сложно-определимым, что Варя идентифицировала как очередной парфюм. В голове промелькнула отстраненная мысль, что духов у Глеба больше, чем у нее, раза в два. Сама Варя была гордым владельцем единственного пузырька, которые ей подарил один из друзей Леши на день рождения. Зачем он это сделал, Варя недоумевала и поныне. Она даже была готова спросить, вот только этот друг уже давно куда-то пропал.
– Алина была доброй, – произнесла она тихо. – И еще она не умела шутить и из-за этого постоянно расстраивалась. И готовила она тоже так себе, хотя думала, что хорошо. И из-за этого уже расстраивалась мама, – Варя улыбнулась, вспоминая, как Алина заставляла всех садиться за стол и пробовать ее очередной кулинарный шедевр. Из всех только Леше доставало смелости сказать, что котлеты недожаренные, а суп лучше вылить.
– То есть кулинарные способности в вашей семье идут явно не по женской линии, да? – спросил Глеб невинным голосом.
Варя все-таки не удержалась и ткнула его локтем, удовлетворенно слыша резких выдох сквозь зубы. Пусть между ее локтем и его боком и находилось несколько слоев одежды, удар свою цель нашел. Не зря Леша тренировал Варю, не зря.
– А еще у нее было много «поклонников», как их называла мама, – продолжила Варя, глядя на портрет сестры. – Она сначала ходила на свидания под предлогом прогулок с подругами, а потом у нее появился постоянный парень, и она сказала об этом родителям. Боже, ну и истерика тогда была у папы, – Варя издала смешок. – Он тогда был в цейтноте, не успевал в срок закончить главу, и эта новость его совсем не обрадовала.
– Могу себе представить… – пробормотал Глеб себе под нос.
– Он требовал, чтобы она познакомила его со своим парнем, потом кричал, что она еще слишком маленькая, чтобы встречаться с мальчиками – ей было тогда четырнадцать – а потом вообще грозился, что запрет ее дома и будет сопровождать в школу и из школы. Я думала, они тогда разругаются навсегда.
Варя выдохнула облачко пара, которое, завиваясь в причудливые фигуры, устремилось в небо. Смотреть вверх было больно – солнце было слишком ярким, а небо слишком голубым, и Варя пожалела, что не взяла очки. Хотелось закрыть глаза и подставить лицо солнцу, которое так тепло пригревало. Жаль только, что стоило им уйти в тень, как мороз отвоевывал обратно свои позиции, нещадно щипая теплые щеки и только-только оттаявший нос.
– А еще помню, как мы ходили в зоопарк, – произнесла Варя медленно, силясь не закрыть глаза. Пригретая солнцем, она чувствовала, как ее охватывало ощущение ленивой расслабленности, что было само по себе странно, но почему-то ее это не беспокоило. – Это было летом, но день был холодный. Меня заставили надеть куртку, а Алина каким-то волшебным образом уболтала маму на желтое платье с рисунком из больших ярких цветов. И еще на ней шляпа была с такими же яркими цветами, только тканевыми, но выглядели они как настоящие, – перед Вариными глазами встала эта самая шляпа, как будто она не была давно потеряна, а лежала дома на полке. – И вот мы подходим к вольеру с жирафами, а они же совсем близко могут подходить к ограде, и один жираф наклоняется и хватает ее шляпу, представляешь? – воскликнула Варя, улыбаясь.
– Только это был не жираф, а верблюд, и шляпу сдуло ветром, и она врезалась прямо в его морду, – раздался голос за ее спиной. Практически как гром среди ясного неба.
Варя подскочила со скамейки, будто кто-то не в меру ретивый ужалил ее пониже спины. Глеб, никак этого не ожидавший, едва удержал равновесие и схватился рукой за деревянные перекладины. Позади них, в нескольких шагах, стоял Петр Никитович Воронин.
Варя несколько месяцев не видела отца и ожидала увидеть какие-то перемены, но никаких значительных изменений в его облике не заметила. Он был все также высок и худ, и даже длинное прямое пальто этого скрыть было не в состоянии. Шея, как обычно зимой, была замотана в черный шарф с широкими серыми полосками, концы которого скрывались под полами пальто. Шапку он принципиально не носил, считая, что даже самый лютый мороз не может победить его разгоряченный идеями мозг. У него даже прическа не изменилась, и волосы не стали короче.
Он стоял там, раскрасневшийся от быстрого шага, и смотрел на Варю со смесью неуверенности и осторожности, приподняв брови в ожидании ее реакции. Она не заставила себя ждать.
– Что ты здесь делаешь? – воскликнула Варя, и голос ее растерял всю ленность и расслабленность. Наоборот, в нем зазвучала внезапная сталь, которую никто услышать явно не ожидал. Ни Петр Никитович, ни Глеб, ни сама Варя.
– Ты отлично знаешь, какой сегодня день, – отозвался Петр Никитович, засовывая руки в карманы пальто. – Я что, не могу навестить могилу дочери?
– За все эти годы, ты ни разу не приходил тогда, когда здесь я, – прищурилась Варя. – Ты отлично знаешь, что мы не ходим сюда вместе.
– Знаю, – кивнул Петр Никитович, опуская взгляд вниз. – И я бы не пришел при других обстоятельствах. Ты ясно дала мне понять, что видеть меня не хочешь.
При этих его словах Варю кольнуло чувство вины, но она быстро запихнула его куда-то очень глубоко.
– Но я думаю, – продолжил, тем временем, ее отец, – что этот наш конфликт слишком затянулся. Сказать по правде, я уже давно так думаю. Наша размолвка была… некрасивой по многим причинам, и я…
– Стоп, – оборвала его Варя, взмахнув рукой. Кое-что в словах отца привлекло ее внимание: – Что значит «при других обстоятельствах»? – спросила она. Петр Никитович открыл рот, чтобы ответить, но тут же закрыл его, отводя глаза. Это насторожило Варю, и она сложила руки на груди, что было не слишком-то удобно из-за слоев одежды, но она справилась.
– Не важно, – покачал головой Петр Никитович.
– Еще как важно! – воскликнула Варя, сдвигая брови. – Что еще за обстоятельства?
– Если я говорю, что это не важно, значит, это не важно! – произнес Петр Никитович упрямо, с теми же нотками, которые так часто проскальзывали в ее собственном голосе.
– Тоже мне, указывальщик нашелся! – повысила голос Варя. – Или ты сейчас же мне скажешь, или…
– Это я, – донеслось до нее тихая, но вполне различимая реплика со скамейки.
Варя сбилась с мысли и недоуменно посмотрела на Глеба. Тому на своем месте стало почему-то неудобно, и он заерзал под ее взглядом, будто сидение было сделано из иголок. Скулы Глеба порозовели, и он состроил невинное лицо.
– Что ты? – переспросила Варя, озадаченно хмурясь.
– «Обстоятельства», – показал Глеб кавычки в воздухе, – это я.
Недоумение росло в геометрической прогрессии. Видя, что до Вари снова не доходят простые истины, Глеб вздохнул, чувствуя, что расправа близка, нависла над его несчастной шеей Дамокловым мечом.
– Это я позвонил Петру Никитовичу, – медленно произнес Глеб, поднимаясь на ноги. – Я сказал ему, что ты устала обижаться, но первая на контакт не пойдешь, поэтому ему нужно приехать, чтобы вы поговорили.
Челюсть Вари распахнулась сама собой, рискуя рухнуть вниз и потеряться на веки вечные. Всю злость, все раздражение, которое снова всплыло на поверхность, стоило ей увидеть отца, тут же смыло потоком растерянности. Услышанное в ее голове не укладывалось. Вдоль спинного мозга, как завещали великие, растягиваться тоже отказывалось.
Однако растерянность ушла также быстро, как явилась, и под ней снова расцвела яркими цветами злость. В сущности, ей было все равно, на кого злиться, злость просто искала выход, и Глеб это будет, или ее отец, в тот момент особой роли не играло.
– Как… – пробормотала Варя, – зачем? Зачем ты это сделал? Кто тебя просил?
– Я не хочу ругаться из-за этого, – быстро произнес Глеб, поднимая руки ладонями вверх. С каждым словом он слегка отступал назад, и к концу фразы уже поравнялся с Петром Никитовичем. – Ты остынешь, и мы это обсудим. А пока я вас оставлю и буду ждать тебя в машине. Потом, если захочешь, поорешь!
– Можешь разворачиваться и уезжать нафиг! – воскликнула Варя, сжимая руки в кулаки. Ругаться он, видите ли, не хочет! Не отойди он за пределы ее досягаемости, Варя вполне могла бы ему врезать, так зла она была в тот момент. Глеб дальновидно предвидел ее реакцию, так как все еще отступал назад, не поворачиваясь к Варе спиной.
– Конечно-конечно, – сказал он, – как скажешь, истеричка ты моя. Удачи вам тут, – произнес он, обращаясь к Петру Никитовичу. Тот кивнул и протянул ему руку для рукопожатия. Удивленный, Глеб пожал ее, косясь на кипящую Варю, и спешно ретировался, пока та не додумалась, что стоящий возле скамейки веник вполне можно запустить в его голову.
С уходом Глеба Варя как-то внезапно почувствовала царящую на кладбище тишину. Возможно этому способствовало то, что ни она, ни Петр Никитович не собирались начинать говорить, упрямо глядя в разные стороны. Варя всегда думала, что упрямством она пошла в маму, но, судя по всему, природа решила устроить ядерный взрыв и подсыпала ей щепотку характера отца, в которой чисто случайно оказалось это чудное качество, помножив и без того богатый генофонд.
Стоять на одном месте, скрестив руки на груди, было как-то глупо. Закатив глаза, Варя вернулась на свое место на скамейке, не расцепляя, однако, рук. Из этого положения отца ей было не видно, но, как оказалось, видеть ей его было незачем: еще через пару минут густого молчания раздался мягкий скрип снега, и Петр Никитович прошел сквозь оградку и присел на другой конец скамейки.
Сидеть вот так, вместе, после столького времени, было странно и непривычно. А молчать при этом было еще более странно. Солнце слепило глаза, с камня на Варю смотрело улыбающееся лицо Алины, а рядом, даже руку протягивать не надо, сидел ее отец, на которого она так долго обижалась. Варя вздохнула, расцепила руки, которые уже успели слегка затечь, и внезапно поняла, что злость, которая душила ее буквально только что, куда-то успела деться.
Будто чувствуя это изменение в настроении дочери, подал голос Петр Никитович.
– Ты не злись на парня, – произнес он, откашливаясь. – Он же как лучше хотел.
Когда Варя ничего не это не сказала, он продолжил.
– Вообще требуется неслабая доля смелости и мужества, чтобы вот так взять и позвонить отцу девушки, да еще и высказать ему… всякое о его поведении, – заметил он. – Меня еще так посторонние молодые люди не отчитывали. Мать твоя отчитывала, да, но ей и положено. Было.
– Высказать всякое? – переспросила Варя, не удержавшись.
– Да-да, – откликнулся отец, явно приободренный тем, что мостик общения стал медленно, но возводиться. – Я не буду пересказывать тебе весь наш разговор, но я узнал о себе много нового. Я бы в его возрасте, – он хмыкнул, – я бы даже заговорить с гипотетическим отцом не смог, не то что… Решительный молодой человек, да.
Снова повисла тишина, но на этот раз она была неосязаемо легче, будто лопнул тот шарик, который усиленно давил на нервы и вытеснял из окружающего пространства весь воздух.
– Как Светлана? – спросила Варя немного погодя, повинуясь сиюминутному желанию заполнить паузу.
– Хорошо, – осторожно ответил Петр Никитович, снова напрягаясь. – Разочарована, правда, что свадьба откладывается на неопределенный срок.
– Откладывается? – вскинула голову Варя. – Почему?
Петр Никитович вздохнул и потер кончиками пальцев переносицу, а потом повернул к Варе голову, глядя на нее печальными глазами.
– Ну как я могу на ней жениться, если знаю, что тогда ты точно меня возненавидишь окончательно и бесповоротно?
Варя почувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы. Голос отца был таким печальным, в нем чувствовалась такая горечь, что все обиды и претензии, которые были у нее к отцу, исчезли бесследно, а их место заполнил жгучий стыд. Как она могла так поступить с ним?
– Я тебя никогда не возненавижу! – воскликнула Варя, виляющим по октавам голосом. Слезы еще не лились, но она была как никогда близка к тому, чтобы разрыдаться.
Петр Никитович подался вперед и крепко обнял ее, впечатывая лицом прямо в аккуратный ряд пуговиц, но Варя не возражала. Высвободив руки, она ответила на его объятие, и какое-то время они сидели вот так, обнявшись, и ничего не говоря.
– Ты любишь эту Светлану? – спросила Варя приглушенно, шмыгая носом.
Она почувствовала, как Петр Никитович вздохнул перед тем, как ответить.
– Да, люблю, – наконец ответил он.
Варя разомкнула объятие и посмотрела на отца, глаза которого подозрительно увлажнились.
– Ну, – буркнула она, приподнимая плечо, – тогда и я смогу найти в ней что-то хорошее. Только не скрывай от меня больше ничего вот так вот, хорошо?
Петр Никитович кивнул и поднял вверх руку с оттопыренным мизинчиком с торжественным видом.
– Мирись-мирись-мирись и больше не дерись! – произнес он серьезно, но потом не удержался и проказливо улыбнулся, так напоминая Варе Лешу. Или это Леша ей его напоминал, когда вот так вот улыбался? Варя все время путалась, как правильно.
*
Возвращаясь назад к машине, Варя успела поверить в то, что Глеб действительно послушался ее и уехал. Вера укрепилась, когда она посмотрела туда, где должна была стоять машина, и обнаружила ее отсутствие. Почувствовав легкий укол паники, она завертела головой и практически сразу же заметила знакомый белый джип, спрятавшийся за большими мусорными баками, сейчас пустыми.
Глеб стоял снаружи, боком к ней, облокотившись спиной на передний бампер, который на солнце сверкал так, будто был сделан не из металла, а по меньшей мере алмазной крошки. Глеб еще не видел Варю и смотрел куда-то вдаль, зажав в пальцах дымящуюся сигарету.
– Волнуешься? – спросила Варя, тихо подходя ближе и останавливаясь в паре шагов.
Глеб вздрогнул и повернулся к ней, выглядя настороженно.
– Ну, есть немного. Но вообще я прощаюсь, – ответил он, проворачивая сигарету в пальцах.
– Прощаешься?
– Ага, – Глеб поморщился. – С носом там, с зубами, с коленями и… остальными частями тела, до которых ты можешь дотянуться.
Варя прикрыла на мгновение глаза и улыбнулась, выдыхая носом облачко пара.
– Побои отменяются, хотя я была к этому очень близка, – сказала она, приближаясь к Глебу.
Пока тот смотрел на нее округлившимися от удивления глазами, Варя поднялась на цыпочки, одновременно дергая за шарф, вынуждая его наклониться, и нежно провела пальцами по замерзшей щеке Глеба.
– Спасибо тебе, – прошептала она и быстро поцеловала его в пахнущие дымом губы.
Отстранившись, она наблюдала картину кисти неизвестного, но невероятно талантливого художника: «Раскрасневшийся на морозе блондин, выпавший в осадок». Блондин с картины моргал, дышал, словом, подавал все признаки жизни, кроме осознания происходящего. Такого поворота событий он явно не ожидал. Закатив глаза, Варя похлопала его по груди, развернулась на каблуках и потопала к дверце машине.
– Ну ты там это, оттаивай давай, и поехали, я что-то есть хочу, – произнесла Варя и залезла внутрь джипа, где ее ждало теплое сидение с включенным заранее подогревом.
Глеб кивнул, все еще выглядя так, будто у него скоро откажут ноги и он свалится шокированной кучкой прямо на заботливо подстеленную лицами без определенного места жительства картонку, которая в лучшие свои дни служила одеянием для холодильника.
Докурив сигарету и придя, насколько это было возможно, в себя, он встрепенулся и занял свое место на водительском сидении.
– А Петр Никитович где? – спросил он, предполагая, казалось, все самое наихудшее.
– Папа остался там, сказал, хочет побыть немного в одиночестве, – ответила Варя, пристегиваясь. – Да все с ним в порядке! – не выдержала она. – Хочешь проверить, позвони. Тем более ты ему вроде даже понравился.
Глеб снял тормоз и стал медленно выезжать с парковочного места.
– Серьезно? – покосился он на нее. – Понравился?
– А чему ты так удивляешься? – ответила Варя вопросом на вопрос, снимая шапку и развязывая шарф. – Ты же умеешь нравиться людям.
– Ну, да, – произнес Глеб слегка неуверенно. – Но это я обычно специально стараюсь. Улыбаюсь там, любезности говорю. А тут… – он сдвинул брови, глядя на проезжую часть. – Такое. Надо же, такое со мной впервые, чтобы на кого-то я наорал, и это сработало в другую сторону…
– Кстати, о наорал… – произнесла Варя, поворачиваясь к Глебу всем корпусом. – Ну-ка, расскажи-ка мне, что ты там такого моему отцу наговорил.
Глеб искренне не хотел пересказывать Варе весь тот поток сознания, который он вывалил на Петра Никитовича несколькими днями ранее, но… Варя смотрела на него с таким ожиданием и хитрым блеском в глазах, а впереди вырисовывалась такая большая пробка, что выбора у него, похоже, не было.
========== Часть двадцать третья, внезапная ==========
Если раньше Варя и сомневалась, что окончательно тронулась, то теперь она была в этом уверена. Иначе как объяснить то, что она по доброй воле стояла на табуретке в одном нижнем белье, отвоеванном криками и едва ли не собственной кровью, а вокруг сновала Роза, волосы которой успели отрасти и приобрести ярко-розовый окрас?
Местом действия сумасшедшего дома стала квартира Филатовых, в которую Варю заманили под предлогом подготовки к предстоящему пробному экзамену по математике, в которой Варя понимала только то, что она связана с циферками. Нет, Варя худо-бедно понимала то, что от нее хотят, но Лиля считала именно так. Сама она решала «С»-часть лучше, чем их математик, и на занятиях по алгебре читала классическую японскую литературу. Конечно же, на японском. Иногда Варя начинала искренне бояться, что будет, если Лиля когда-нибудь расстанется с Русланом и решит завести семью с подобным ей гением. Плодом этого союза определенно станет оружие массового поражения.
Варя честно отпросилась у мамы на все выходные, с терпением великого самурая выслушав все, что мама думала по этому поводу (а думала она очень много), а потом прослушав еще и лекцию от Леши на тему того, что именно он сделает с Глебом в случае чего. Что конкретно входило в широкий диапазон «случая», Варя так и не узнала, но прониклась. И даже почувствовала интерес: посмотреть на завязанного морским узлом наоборот Астахова ей даже хотелось.
Вооруженная тетрадями и тестами, Варя приехала к Лиле, а там…
Прямо на пороге ее встретила Роза с таким разгневанным лицом, что Варе захотелось ввинтиться в пол и исчезнуть.
– Это правда? – спросила она повышенным тоном, а ее ярко-розовая челка экспрессивно подпрыгнула.
– Что – правда? – удивленно переспросила Варя, прижимая к груди рюкзак. Она даже не успела сделать шаг из лифта в прихожую.
– Что ты уговорила мою доверчивую и наивную сестру не шить платье на заказ, а купить его в какой-нибудь «Заре»? – воскликнула Роза, сжимая руки в кулаки.
Недоумение усилилось.
– Я?!
– Ты!
– Ли-и-иль! – завопила Варя, пятясь к дальней стенке лифта. От Розы разве что пар не валил.
Филатова-младшая показалась в дверях со стаканом сока в руке. На ее лице было написано самое настоящее удовлетворение.
– Прости, но ты не оставила мне выбора, – пожало плечами это «наивное» и «доверчивое» создание.
Пока Варя поспешно объясняла Розе, что ничего такого не говорила и вообще это происки одной слишком хитрой и умной дамы, что пьет сок на заднем плане, в памяти неожиданно всплыл диалог, который они с Лилей вели пару недель назад.
Изначально Варя на выпускной идти совсем не планировала. Больше всего на свете ей не хотелось засовывать себя в нарядный мешок, тащить в школу, а потом еще и терпеть несколько часов компанию людей, которые ее положительно недолюбливали, а некоторые и откровенно ненавидели. Это ее желание – или, точнее, нежелание – было настолько прочным, что сломаться могло только под воздействием особых обстоятельств. Форс-мажорных, так сказать.
Она ведь не ожидала, что и форс, и мажор внезапно наступят.
Когда в ее жизни появились Руслан и Лиля, выпускной стал обретать некий, еще не совсем понятный и очевидный смысл. Тем более что Лиля отчего-то на выпускной хотела пойти практически также сильно, как Варя на него идти не хотела. Под давлением – и угрозой физической расправы, чего уж там – Варя согласилась, сначала вслух, а затем и мысленно, что на выпускной пойти надо. Хотя бы ради того, чтобы сфотографироваться на фоне любимой школы с гордо поднятыми средними пальцами. К слову, это была идея Руслана. Лиля не была настолько бунтаркой, чтобы согласиться на такое нарушение общественного порядка.
Появление на шахматной доске ее жизни Глеба Астахова придало этому дуэтному форс-мажору некий оттенок неизбежности. Во-первых, Глеба вся эта идея выпускного очень привлекала. Он добровольно – Варя даже проверила его глаза на случай принятия наркотиков – вызвался в оргкомитет, который должен был заниматься украшением зала и постановки номеров, а также выбора места проведения торжества. Во-вторых, по результатам предварительного опроса (и тут Варя не могла не закатить глаза) он был наивероятнейшим кандидатом в Короли Школы, поэтому Глеб был просто обязан присутствовать. И правда, что это за бал без Короля?
Так или иначе, но выпускной из нежелательного мероприятия превратился в обязательную часть программы по уходу из школы, и Варя никак не могла это изменить. Да и к тому же – и в этом Варя вслух бы никогда не призналась – где-то глубоко в душе ей и самой захотелось выйти на сцену в длинном платье и получить свой многострадальный аттестат. А потом танцевать с Глебом, путаясь в подоле платья и ломая ноги в туфлях.
При этом остальная часть ее негативного настроя осталась, и Лиле это не нравилось. Особенно та, что касалась нежелания участия в изнуряющих поисках идеального выпускного платья.
Действительно, школу «Кленовый лист» будто захватила дизайнерская лихорадка. Все, буквально все в одиннадцатом классе обсуждали фасоны и ткани, скорость работы портних и последние коллекции именитых дизайнеров. Даже мужской состав их класса, и тот унесся в потоке выбора костюмов. Более того, однажды перед английским Варя едва не стала свидетелем «внутрисемейных» разборок их выпускной мафии: одна часть парней хотела прийти в галстуках, а другая хотела надеть классические смокинги с бабочками. Обе стороны этой галстучно-бабочной войны уже были готовы идти стенка на стенку, и Варя уже думала, что ей придется разнимать горячие головы, как прозвенел звонок и строгая заменяющая учительница приказала всем молча заходить. Конфликт этим не был исчерпан, но был ли достигнут компромисс, Варя не знала: стоило ей спросить об этом Глеба, как в его глазах появлялась глубокая печаль, и он отводил взгляд.
