Текст книги "Ворона (СИ)"
Автор книги: ash_rainbow
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 46 страниц)
Погасив свет, Варя юркнула под одеяло. Нос атаковали незнакомые запахи: свежий аромат сосны, исходивший от футболки, кондиционер для постельного белья с лимоном. С кухни доносился аромат мяса, и Варя почувствовала, как жалобно квакнул желудок, хотя есть совсем не хотелось.
Она поворочалась с бока на бок, поменяла несколько раз стороны подушки, но сон не шел. Даже овец, прыгающих через распятую на дыбе Анжелу Филипповну, посчитала. Дело пошло быстрее, Варя даже начала чувствовать приятную умиротворяющую дрему, уносившую с собой все волнения и страдания, как вдруг что-то будто подбросило ее на кровати. Варя открыла глаза, с неудовольствием отмечая, что сон снова исчез. Что же ее разбудило?
Спустя несколько секунд загадка нашла свой ответ: кто-то постучал в дверь, тихо, но различимо.
– Да? – откашлявшись, спросила Варя, хотя подозревала, кто это мог быть. Не Анжела ж Филипповна, в конце-то концов.
Дверь тихо приоткрылась, впуская в темную комнату луч света из коридора.
– Ты спишь? – шепотом спросил Глеб.
Варя вздохнула. Говорить с ним не хотелось, но и притворяться спящей тоже. В конце концов, детский сад какой-то.
– Нет, – пробормотала она, подтягивая одеяло к груди.
– Я войду? – спросил Глеб и, не дожидаясь разрешения, зашел внутрь, тихо притворяя за собой дверь. Полоса света исчезла, и комната вернулась в исходное состояние темноты, слегка имеющей очертания почти невидимых предметов.
Несколько приглушенных толстым ковром шагов, и кровать неслышно прогнулась с одной стороны. Скорее полагаясь на собственные ощущения, чем на глаза, Варя машинально сдвинулась дальше от присевшего Глеба. Одеяло, переместившееся вместе с ней, натянулось. Глеб вздохнул.
– Обиделась? – спросил тихо он. Варя отстраненно заметила, что утруждаться одеждой Астахов не стал: на нем были только длинные, до пят пижамные штаны, державшиеся на честном слове и завязанном кривым бантиком шнурке. Что, неужели он рассчитывал, что она увидит рельефные кубики пресса, ради которых тот ходил в качалку чуть ли не каждый день, и тут же все забудет? Если так, то он промахнулся.
Варя отвела глаза и промолчала. Она ведь и правда не обиделась, да, но при этом… при этом испытала такую бурю эмоций, что странно было бы пытаться объяснить это простым «обиделась».
– Я должен был сказать тебе, я знаю, – продолжил Глеб, не дождавшись ответа. – Просто я не знал, как. И еще… Я боялся.
– Боялся? – не удержавшись, переспросила Варя, откашлявшись. – И когда ты собирался мне сказать, а? Когда до отъезда осталась бы неделя? Или, может, позвонил бы из самолета, перед взлетом?
Она не думала, что скажет это так громко и яростно. Сказала, и сама удивилась тому, как набросилась на Глеба. Еще несколько минут назад она думала, что не способна ни на что, кроме бездумного глядения в потолок, а оказалось… Пожар разгорелся на пустом месте от одного присутствия его виновника.
– Варь, ну не утрируй, пожалуйста, – бросил Глеб, ероша белесые в темноте волосы. Он слегка повернулся, так, что сидел теперь, поджав по себя ногу. Варя видела его профиль, видела напряженные губы, сжатые в тонкую полосу. Сердце кольнула жалость, захотелось протянуть руку и дотронуться до него, но Варя с усилием подавила это непотребное желание. Она пусть и не обиделась, но… Но.
– Я не утрирую, – возразила Варя, поднимаясь с подушки. Говорить лежа стало внезапно неудобно. – Ты бы мне сказал, что уезжаешь? А?
– Ну конечно сказал бы! – воскликнул Глеб громко, забывшись. Бросил опасливый взгляд на дверь, и добавил, понизив голос. – Сказал бы, просто чуть позже.
Варя обнаружила, что комкает в руках тонкое одеяло. Пальцы сами мяли и тянули ткань, живя своей жизнью. Ну, хотя бы больше не дрожали. Внезапно ее светлую, уставшую голову посетила мысль, которую Варя не преминула выразить в словах.
– А когда ты вообще узнал о том, что уезжаешь? – спросила она, прищурившись, и повернулась к Глебу. Тот никак не мог увидеть выражение ее лица, ведь Варя сидела спиной к окну, из которого лился какой-никакой, но свет. А вот Варя его видела, пусть и нечетко. Глеб досадливо закусил губу и опустил голову.
– Ну… – произнес он так тихо, что Варе сначала показалось, что ей послышалось. – Около месяца назад. Помнишь, мы снимали ролик в кафе на чердаке?
– Помню.
Еще бы Варя не помнила. Их первое настоящее свидание, такое необычное, такое… прекрасное. Пожалуй, Варя бы не призналась в этом никому и никогда, но тот вечер иногда снился ей, и она просыпалась со слезами на глазах, таким чудесным он ей запомнился. И тот букет из книг, который побил все мыслимые и немыслимые рекорды?
– Я доделал тот проект и отправил его… – Глеб вздохнул. – Ответ пришел месяц назад с приглашением приступить в сентябре к занятиям в той самой группе, в которую я хотел попасть. Я так обрадовался, ты бы знала. Но как представил, что мне придется уехать минимум на два года… – он мотнул головой. – Я не знал, как тебе сказать об этом.
Варя ничего не ответила, только продолжила мять пальцами одеяло. Ей бы сейчас нервничать от того, что сидит на кровати с молодым человеком, одетая только в одну футболку, а она… Буря, едва улегшаяся в душе после горячего душа, снова поднялась, раскрутилась во всей красе, и присутствие Глеба ее только раздраконивало.
Однако его следующие слова опять перевернули все с ног на голову.
– Знаешь, мне впервые так страшно было сказать что-то своей девушке, – произнес вдруг Глеб, усмехаясь. Но невесело, будто с насмешкой над самим собой. – Глупо как-то. Как представлю, что нужно сказать тебе, что я уеду, что мы не будем видеться каждый день, и ты не будешь списывать у меня алгебру, потому что вместо того, чтобы слушать объяснения, читала очередную книжку про этого твоего Доктора… Мы ведь и встречаемся каких-то пару месяцев, а мне все равно страшно представить, что будет после выпускного. Когда наступит сентябрь, и я приду в новую аудиторию, а тебя там не будет.
Сдавленный вдох вырвался из ее груди. Варя крепко сцепила руки, до боли впиваясь ногтями в нежную кожу запястий, боясь пошевелиться. Ей не послышалось? Глеб действительно произнес это? Где-то глубоко в душе шевельнулось что-то теплое, что-то едва осязаемое в холоде ночи, но такое приятное и родное.
А Глеб продолжал говорить, тоже опустив голову, будто если повернется, то что-то хрупкое, чему ни он, ни Варя не решались дать название, едва появившееся в полном напряжении воздухе, исчезнет.
– Знаешь, я весь этот месяц отказывался верить, что мне правда придется уехать. Эта учеба… Она еще так далеко, перед ней столько всего! Нам ведь еще школу нужно закончить, сдать экзамены, отметить этот гребаный выпускной, на который ты не хочешь идти. А потом как-то стукнуло в голову, что если я тебе не расскажу, если не буду думать об этом, то этого и не случится. – Глеб хрипло рассмеялся и пожал плечами. – Да сам знаю, глупо это. Вот такой я: глупый и трусливый.
Варя сцепила пальцы еще сильнее, будто заставляя себя молчать, но на деле борясь с щипающими глаза слезами. То, что говорил Глеб, было таким… Таким трогательным. Варе хотелось броситься к нему в объятья, обнять его так крепко, как только она могла, и сказать, что нет, она совсем не думала, что он глупый или трусливый.
Но что-то останавливало ее. Она даже не могла понять, была ли это свежая еще обида или собственный страх показаться нелепой. И она оставалась на месте, делая маленькие, судорожные вдохи из-за того, что сжималось в груди болезненным спазмом сердце.
Глеб вздохнул и резко встал, отталкиваясь коленом от кровати. Варя почувствовала, как матрац отпустило давление, и ее слегка подкинуло вверх.
– Ладно, – произнес Глеб грустно. – Я пойду. Я вижу, что ты не… Короче, пойду я.
Он пошел к двери, а Варя внезапно поняла, что не хочет этого. Все что угодно, лишь бы Глеб не уходил сейчас, ведь если он выйдет за дверь, то… То будто бы он исчезнет из ее жизни прямо сейчас, а не через несколько долгих месяцев. И так тоскливо и пусто стало от этой мысли, что Варя не выдержала.
Глеб уже взялся за ручку, когда до него донесся тихий сдавленный голос, хриплый от того, что она долго молчала.
– Останься.
Глеб вздрогнул, замер, потом повернулся, не отпуская ручку. В темноте его лицо казалось совсем юным, а волосы белели в отблеске света словно призрачные.
– Что? – переспросил он так, будто боялся ослышаться.
Варя откашлялась, прижимая к себе одеяло.
– Не уходи. Пожалуйста.
Глеб, не спрашивая больше ничего, стремительно подошел к ней и, опустившись на кровать, молча сгреб Варю в объятия и прижал к себе, обвивая руками. И, пожалуй, впервые в жизни Варя даже не заметила, что футболка от этого задралась и сбилась, а одеяло сползло, открывая голые ноги.
От кожи Глеба пахло ароматом геля для душа – того, странного, который активно рекламировали по телевизору и за которым он ездил аж на другой конец Москвы. А под этим запахом – лимон и мята, такие привычные, такие Глебовские. Варя вдохнула эту смесь запахов глубже, утыкаясь носом в ямку на шее, и внезапно почувствовала, как отпускает напряжение. Не до конца, но все-таки немного.
– Я не обиделась, – пробормотала Варя, закрывая глаза и чувствуя, как бьется сердце Глеба. Он недоверчиво отстранился, но Варя только крепче прижалась и повторила: – Я не обиделась. Я просто… Я не понимала, почему ты мне ничего не сказал. Ведь я имею право знать, что человек, который… – она запнулась. – Что ты скоро исчезнешь из моей жизни, и я никак не могу этого изменить.
– Ну что ты говоришь, – ответил Глеб, поглаживая ее по голове. – Я не исчезну. Это ведь не космос какой-нибудь… Телефоны никто не отменял. Да и я буду приезжать обратно так часто, как только смогу… Да и вообще, не думай об этом. Все может пойти совсем по-другому.
Варя вздохнула. Говорить ничего не хотелось. Зачем разрушать этот момент своими сомнениями в том, что у них с Глебом есть какое-то осязаемое будущее? Ведь после школы их ожидает совсем другой мир, такой огромный и новый. Новые места, новые люди, новые интересы.
Помнится, еще до всей этой истории, она спрашивала Алю о ее школьных друзьях. Госпожа психолог всегда была компанейской особой, и среди одноклассников была одной из главных заводил. Когда Варя была готова слушать, Аля с огнем в глазах рассказывала про их коллективные попойки и выходки, про бурную школьную жизнь, частью которой Варя никогда не была.
Они клялись друг другу в вечной дружбе, ведь тогда это еще было модно, обещали перезваниваться каждую неделю и встречаться на «их» месте хотя бы раз в месяц. Однако действительно общалась Аля только с одной подругой, которая, в общем-то, с ней в школе не водила особой дружбы. А те «друзья-на-век» разбежались почти сразу. И не потому, что правда того хотели, просто жизнь развела их в разные стороны. Теперь они виделись хорошо если раз в год, на ежегодной встрече выпускников, и смотрели на то, как постарели их когда-то юные одноклассники.
Варе очень не хотелось думать, что это случится и с ней. Она только-только обрела что-то, похожее на друзей. Слишком поздно, если задуматься. Но от этого становилось не легче.
*
Просыпаться утром было… странно. Будильник, заведенный на половину шестого утра, прозвенел привычной раздражающей мелодией, и Варя сонно потянулась на звук, пытаясь нашарить упрямый телефон, безжалостно наращивающий громкость. Нашарила его под подушкой, не глядя нажала на кнопку, уткнулась носом в подушку…
Над ухом раздалось сонное невнятное бормотание. Потом кто-то обнял ее сзади и прижал к горячему телу холодной рукой. Это сработало куда лучше будильника. Варя мгновенно вынырнула из дымки сна и открыла глаза. И тут же на нее навалились воспоминания о предыдущем дне.
Глеб так и не ушел, после того, как они поговорили. Да и Варя была не то чтобы против. Ей не хотелось отпускать его, пусть даже просто в другую комнату. Они так и уснули вместе, в обнимку. Вчера это не казалось чем-то из ряда вон выходящим, но теперь… Они лежали под одним одеялом, футболка, заменявшая ей пижаму, сбилась и задралась до пояса, а рука Глеба лежала у нее на груди, что вызывало приступ бунтующих мурашек. И было еще кое-что, что заставляло ее краснеть от смущения: Варя чувствовала, скажем, местом пониже спины, все подробности анатомии Астахова. В голову услужливо влезла сцена из «Предложения», когда Райан Рейнольдс разводил руками и говорил: «Это утро!».
Сон слетел, как будто его и не было. В комнате царил полумрак наступающего утра. Извернувшись, Варя увидела за окном темно-серое небо, затянутое густыми облаками. Рассчитывать на солнечную погоду не приходилось. Перед мысленным взором пронеслась промозглая весенняя погода, слякоть, мороз, мокрый снег, смешанный с дождем, будто времена года так и не определились, чего они хотят… Вылезть из кровати не хотелось совсем.
Впервые в жизни Варя проснулась в кровати с парнем. Эмоции это вызывало… противоречивые. С одной стороны, ей было тепло и уютно, а тихое дыхание над ухом убаюкивало. С другой… Это все было так возмутительно неприлично, что только и оставалось, что краснеть да молча, про себя, возмущаться своим собственным поведением. Молча – потому что ведь правда приятно. Поэтому и возмущаться оставалось исключительно для вида.
Глеб громко выдохнул, зарываясь носом куда-то между подушкой и Вариной головой. Почему-то это напомнило ей, как Барни, будучи щенком, делал в одеяле норку и влезал в нее, чтобы погреться. Поначалу он помещался в ней целиком, но постепенно части его собачьего тела стали увеличиваться, и уже всего через несколько месяцев единственным, что могло спрятаться в одеяле, становился его мокрый нос. Но Барни и этого было достаточно. Вот и Глеб, как Барни: зарылся лицом между подушкой и волосами Вари, и притих, умиротворенный. И так смешно стало от этого сравнения, что Варя невольно захихикала, закрывая рукой рот.
– Варя… – пробормотал приглушенно Глеб, гранича на пороге внятности. – Я тебя очень прошу: ерзать прекрати.
Варя вздрогнула от неожиданности.
– Я тебя разбудила? – спросила она почему-то шепотом.
Глеб вздохнул и перевернулся на спину. Варя, воспользовавшись тем, что его рука переместилась, тут же повернулась к нему лицом. Глеб зевал, потирая сонное лицо ладонью. Волосы с одной стороны примялись, а у лба загнулись в невообразимый угол. Да, теперь Варя четко видела разницу между тщательно создаваемым художественным беспорядком на его голове и вот этим лохматым гнездом. С ужасом подумала, в каком состоянии собственные космы, и натянула одеяло выше.
– Твой будильник разбудил, – отозвался Глеб. – Я-то думал, что можно еще поспать, но ты начала возиться… – Он бросил на нее хитрый взгляд из-под руки. – Тут уже стало не до сна.
Варя густо покраснела, а Глеб рассмеялся. Потом рывком сел, потянулся, разводя руки в стороны и выгибая спину и напрягая мышцы. Варя невольно залюбовалась, выглядывая из-под одеяла.
– Дырку просверлишь, – смеясь, сказал Глеб. Голос при этом у него был как у кота, обнаружившего, что клетку птички, на которую он заглядывался уже несколько дней, забыли запереть.
Варя буркнула что-то неразборчивое, что вполне можно было интерпретировать, что вообще-то она никуда не смотрит и кто-то много выпендривается, и натянула на лицо одеяло. Пылало оно так, что вполне могло это самое одеяло прожечь. Почувствовала поцелуй в оставшуюся на поверхности макушку, после чего кровать дрогнула.
– Блинчики на завтрак будешь? – спросил Глеб, шлепая босыми ногами к двери. Варя согласно угукнула. – Тогда я быстро в душ, а потом пойду делать завтрак. Подтягивайся, как будешь готова.
Дверь хлопнула.
Умылась Варя в рекордные сроки. Пока вытирала лицо пушистым мягким полотенцем, в голове скользнула и пропала мысль, что неплохо было бы тушью подкрасить ресницы, да где ж ее взять. Не у Анжелы Филипповны же просить. С некоторым сожалением рассталась с Глебовой футболкой, влезая во вчерашнюю одежду, а потом, воровато оглядываясь на дверь, сунула футболку в один из пакетов с подарками. Главное, чтобы Глеб не полез ей помогать их укладывать, а то найдет еще, и придется объясняться. А словами изобразить веление души стащить с собой его футболку было сложновато даже наедине с собой. Простым «хочу» же она вряд ли отделается.
Как же хорошо, что на кухню Варя решила выйти не в пижаме, а полностью одетой! Во главе стола, несмотря на ранний час, уже сидел Алексей Борисович с планшетом в одной руке и чашкой кофе в другой. На нем была бледно-голубая рубашка и строгий синий костюм, пиджак от которого висел на одном из стульев. Как только Варя появилась в дверном проеме, он внимательно скользнул по ней взглядом и приветливо кивнул, отчего на холодном бесстрастном лице в кои-то веки появилась улыбка.
– Доброе утро, – отозвалась Варя.
Глеб, стоявший к ней спиной у плиты, махнул лопаткой в сторону стола.
– Садись на свободный стул, блинчики будут через пару минут.
Идти к столу и, соответственно, к Алексею Борисовичу, не хотелось. Как-то не прельщала Варю мысль сидеть за столом с отцом Глеба без самого Глеба. Не то чтобы она его боялась, но… Шло от него какое-то ощущение силы, которое заставляло Варю чувствовать себя маленькой и слабой.
– Может быть, тебе помочь? – робко спросила она, переминаясь с ноги на ногу.
– Варвара, – подал голос Алексей Борисович, не отрываясь от планшета. – Дайте моему мальчику почувствовать себя мужчиной.
Варя споткнулась на ровном месте, чувствуя, как горит все, что может гореть в принципе. Перевела взгляд на Глеба – тот все также стоял к ней спиной, которая, правда, слегка подрагивала. Это он там смеется, что ли? Смущение сменилось недовольством, и Варя куда уверенней направилась к столу.
Варя в ответ на приглашающий кивок на соседний стул села за стол, держа спину неестественно прямой. Чувствовала она себя будто в кабинете директора, хотя последние несколько лет даже у самого директора, Иммануила Вассермановича, это чувство вызвать в своей нерадивой ученице не получалось. Все-таки было что-то в Алексее Борисовиче такое, что заставляло ее нервничать и вспоминать все свои ошибки.
Как и обещал Глеб, блинчики были готовы через несколько минут. Они получились тонкими и нежными, а пахли так, что Варя сразу вспомнила, что и не ужинала толком. Глеб выложил блины на большое белое блюдо, поставил в центр стола рядом с Варей и отцом, а вокруг выставил плошки с разными вареньями и сгущенкой.
Странное утро продолжалось. Как-то сразу Варе вспомнилось, что когда Глеб ночевал у нее дома, то и там завтрак готовил тоже он. Невольно задумалась, что бы смогла приготовить в гостях она. Ну, допустим, пожарила бы яичницу, вот только не факт, что эту яичницу можно было бы есть. Скорее всего, она бы отделалась хлопьями с молоком и кофе. Может быть, еще бы порезала хлеба и намазала его маслом. А Глеб – он даже сервировал все так, что казалось, будто завтракают они минимум в ресторане.
Сам Глеб сел за стол только тогда, когда приготовил для них кофе. Себе он сделал черный, без сахара и остальных излишеств. А Варе – большую чашку с молоком и корицей. Усмехнулся, увидев ее растерянный взгляд и, наклонившись, перед тем как сесть на стул, чмокнул в макушку. Уже второй раз за одно утро. Да и вообще, чувствовалось в его поведении что-то новое, что-то другое. Не то чтобы ей это не нравилось, просто было непривычным. И просто на всякий случай настораживало.
Словно чувствуя ее неуверенность, Глеб улыбнулся, а потом наклонился и прошептал ей на ухо:
– Мне понравилось просыпаться рядом с тобой.
Краска, только-только сошедшая с лица, вернулась на место, и Варя всем телом вздрогнула. А Глеб – этот бесстыдник и наглец, – широко ухмыльнулся и уткнулся в свою тарелку.
– Больше двух – говорят вслух, – подал голос Алексей Борисович, которому Глеб также поставил новую чашку кофе. На них с Глебом он смотрел с усмешкой в зеленых глазах, но, кажется, с усмешкой добродушной. – А вообще я рад, что вам удалось уладить разногласия, – продолжил он, не дождавшись от Глеба никакого ответа. – Правда, твоей матери лучше не знать, что эту ночь ты провел не у себя в комнате.
Краснеть дальше уже было некуда, хотелось провалиться вместе с блинами и кофе куда-нибудь на пару этажей вниз. Глеб только закатил глаза.
– Если ты ей не скажешь, то она ничего и не узнает. Мы-то определенно не скажем, – ответил отцу он.
– То, о чем твоя мать не знает, ей не повредит, – согласно качнул головой Алексей Борисович. Взял в руку чашку, поднес ко рту, но не отпил, о чем-то размышляя. – А как ваша мать относится ко всей этой ситуации? – спросил он, вперивая внимательный взгляд холодных зеленых глаз в Варю.
Тут уже сделать вид, что она вообще-то не тут и ничего не слышит, было нельзя, но не успела Варя и рта раскрыть, как за нее ответил Глеб. Он-то, в отличие от нее, чувствовал себя весьма комфортно.
– Марьяне Анатольевне я нравлюсь, – уверенно заявил он. В ответ на удивленный взгляд Вари, пояснил: – Не нравился бы, она бы не разрешила мне у вас переночевать, да и тебе бы сказала все прямо.
– Это да, – согласно пробормотала Варя. – Мама у меня такая.
– Я бы хотел с ней познакомиться, – вставил Алексей Борисович. – И с вашим отцом. Мы с ним, конечно, виделись уже, но на полноценное знакомство это не тянет. Может быть, пригласить их на ужин, как считаете?
– Не лучшая идея. – И снова Глеб заговорил раньше нее, хотя тут Варя справилась бы и сама. Она недовольно посмотрела на парня, тот ответил умилительной улыбкой невинного котика. Однако Варю так просто было не пронять. Как и, собственно, Алексея Борисовича.
Тот посмотрел на сына строго, поставил чашку на стол.
– Я бы хотел услышать Варвару, а не тебя, – произнес он таким тоном, что Варе снова захотелось ввинтиться в пол с намерением исчезнуть.
Глеб пожал плечами и махнул рукой, предлагая Варе говорить.
– Это и правда не лучшая идея, – произнесла та, покосившись на Глеба. Потом перевела взгляд на Алексея Борисовича, который слушал ее, слегка приподняв бровь. – Мои родители в разводе и друг друга не слишком жалуют.
– В разводе?
– Да, уже около пяти лет, – кивнула Варя и потянулась за вареньем. – С тех самых пор они не то что не видятся, разговаривают максимум раз в год и то только тогда, когда со мной что-то случается.
– Почему? – спокойно, так, словно это его дело, спросил Алексей Борисович, и – вот странность-то, – Варя даже не подумала как-то его одернуть.
– Когда-то у меня была сестра, – отозвалась она, отводя глаза в сторону. Как обычно, одна только мысль об Алине заставила ее погрустнеть. Глеб под столом сжал ее руку, и Варя почувствовала себя лучше. – Одним зимним вечером мы трое – я, она и папа, – ехали в машине и попали в аварию. Мы с отцом выжили, а она нет. Родители не смогли этого перенести.
Она сказала это почти спокойно, почти ровно. Только внутри все дрожало при каждом слове, но внешне – внешне она почти не выдала, как больно ей говорить о смерти Алины, даже несмотря на то, что прошло столько лет.
– Простите, что поднял эту тему. Соболезную вашей утрате, – помолчав, произнес отец Глеба. Варя кивнула. – Но познакомиться я с ними все же хотел бы. Все-таки переезд – это серьезно.
Вилка со звоном выпала из руки Глеба и упала на пол. Варя недоуменно покосилась на него. Глеб смотрел на отца непонятным, странным взглядом, лицо его окаменело, а пальцы, так и не отпустившие руки Вари, сжались до хруста в косточках. Варя, словно наблюдая матч по теннису, перевела взгляд на Алексея Борисовича, который, как ни в чем не бывало, водил пальцем по экрану планшета.
– Переезд? Какой переезд?
– Ну как – какой, – хмыкнул Астахов-старший. – Ваш, конечно же.
Недоумение усилилось.
Варя посмотрела на Глеба, посмотрела на Алексея Борисовича, глядящего на нее с приподнятой бровью, снова на Глеба…
– Опять же, я думаю, нужно обсудить нашу совместную поездку, – продолжил Алексей Борисович, – все-таки ваша мама, как мне кажется, хотела бы лично увидеть квартиру и проинспектировать район. Да и мне было бы спокойней, если бы я сам осмотрелся.
Варя продолжала недоумевать, Глеб продолжал смотреть на отца тем странным безжизненным взглядом, Алексей Борисович продолжал говорить, внося еще большую неразбериху.
– Конечно, для этого еще нужно выбрать квартиру. Глеб уже показал вам варианты? Мне больше понравилась та, что близ Оксфорд-стрит, в ней и комнат три, и виды отличные, а под зданием есть парковка. Но я не настаиваю, другие варианты очень даже приемлимые.
– Вы… вы о чем вообще? – нахмурилась Варя. – Какая квартира?
Алексей Борисович усмехнулся, так похоже на Глеба, что Варю пробрали мурашки.
– Да будет вам, Варвара. В вас умерла великая актриса, – произнес он добродушно. – Я знаю, Глеб просил пока никому ничего не говорить, особенно моей жене, но до лета осталось всего-ничего, плюс-минус пара месяцев, и учитывая ваше поступление, надо уже искать вам и квартиру, и с визами разобраться…
– Когда я просил никому не говорить, – вмешался Глеб с голосом настолько холодным, что повторно заморозил бы айсберг, будь он его собеседником, – то имел в виду и Варю.
Теперь вверх взлетели обе брови Астахова-старшего. Он глянул на совершенно растерянную, недоумевающую Варю, посмотрел на сына. На лице отразилось понимание. Аккуратно поставив чашку, он подхватил планшет и встал из-за стола.
– Пожалуй, я вас оставлю. Вам, кажется, надо что-то обсудить.
В полной тишине Алексей Борисович вышел, плотно закрывая за собой дверь. Варя проводила его растерянным взглядом и уставилась на Глеба. На его красивом правильном лице застыло странное выражение: одновременно и удивленное, и застигнутое врасплох, и – под этим всем – виноватое.
– Глеб, – дрожащим голосом позвала его Варя. – О чем он говорил? Какой переезд?
*
Машина гудела тихим, успокаивающим звуком. Сидение немного вибрировало, мимо проносились гаснущие с ночи фонари.
Машину наполняло молчание. Оно висло густым туманом, окутывая Варю и Глеба, словно дурман, который заставлял слышать и видеть то, чего на самом деле нет.
Варя жалась к двери, прислонившись лбом к холодному запотевшему стеклу. Она вроде бы смотрела наружу, но перед глазами стояло лицо Глеба, хмурящееся и недовольное. Она слышала, как он, упрямо сложив на груди руки, повторяет, что для нее так будет лучше, а она просто не хочет этого понять из-за своей глупости.
Он снова сам все решил. Не зря, совсем не зря ее не отпускало чувство, что ничего еще не решено.
Как оказалось, недолго думая, Глеб решил, что раз Варя не может определиться с тем, чем будет заниматься после школы, то самым логичным и правильным для нее будет уехать вместе с ним. В Лондон. Минимум на год, а там посмотрим. Собственно, их совместное проживание было одним из условий, которые он выдвинул отцу после их ссоры на тему его, Глеба, будущего.
Вот только саму Варю он об этом спросить забыл.
– Глеб, – сказала она тогда, расцепляя пальцы и вытаскивая руку из его руки, сжимавшую ее так, что наверняка останутся синяки. – Это, конечно, лестно, что ты обо мне подумал, но я никуда не поеду.
Как, как он мог вообще об том помыслить? Чтобы Варя бросила все, что у нее есть здесь? Чтобы оставила одну мать, чтобы бросила в одиночестве отца, у которого из детей осталась только она одна? И ради чего?
Она только-только выстроила вокруг себя этот хрупкий мир, похожий на карточный домик. Она так долго работала над собой, чтобы иметь то, что имеет сейчас. И так просто отказаться от долгожданного покоя?
– Я ведь ради тебя стараюсь! – воскликнул Глеб возмущенно. – Как ты не понимаешь? Тебе же будет лучше, если ты уедешь!
И Варя не выдержала. Он так уверенно, так непоколебимо уверенно в своей правоте говорил о том, чего совсем не понимал… Вскочила на ноги, заметалась по комнате. Глеб же поймал ее и схватил за плечи, встряхивая.
Он не понимал, почему она так завелась. Варя и сама, в глубине души, не понимала. Может быть, не случись предыдущего вечера, она бы не стала так психовать, так бояться.
А потом он, будто желая заставить ее понять, начал говорить. И каждое его слово резало ее будто ножом.
Глеб говорил о ее родителях, которые своими проблемами душили ее не хуже цепких лиан. Говорил про брата, который постоянно держит ее на привязи рядом, контролируя каждый шаг. И – что било больнее всего – говорил об Алине.
Варя прижимала ладони к ушам, мотая головой и не желая слушать. А Глеб пытался отнять ее руки от головы, хватал за запястья. И продолжал говорить.
Машина подскочила на кочке, Варя вздрогнула, когда ремень безопасности вдавился в грудь. Повернула голову, посмотрела на Глеба. Тот вцепился обеими руками в руль и смотрел прямо перед собой, желваки на челюсти угрюмо шевелились. Да и само лицо было угрюмым. Пожалуй, она еще не видела его таким.
Она не сдержалась и тоже говорила. И сказала многое из того, что не собиралась. Вспоминала свои холодные, злые слова и становилось стыдно, но не признаваться же в этом. И в тот момент – о, в тот момент он их заслуживал. Когда она закончила, то в комнате повисло молчание. Почти такое же, как повисло сейчас в машине. Глеб смотрел поверх ее головы, Варя стояла, обхватив себя руками. Стало внезапно холодно, и дело было не в легком сквозняке, скользившем по полу.
– Просто отвези меня домой, – устало сказала тогда Варя. А потом, не дожидаясь его ответа, вышла из кухни. Пошла в комнату, в которой так хорошо было проснуться, собрала вещи, переместилась в прихожую. Пока одевалась решила: если Глеб везти ее не захочет, поедет на метро. И ничего, что пакетов полно, а рук всего две. Раньше же справлялась.
Но Глеб вышел, молча оделся, взял ее пакеты. В лифте друг на друга не смотрели. Почему-то было больно от одного его присутствия.
Мягко затормозили колеса. Варя моргнула, фокусируя взгляд. Ее подъезд. Сглотнула. Еще вчера не хотела отпускать его из комнаты, теперь уходила сама.
– Ждать меня не надо, – сказала, выходя из машины. Забрала пакеты, оглядываться не стала. Когда заходила в подъезд, услышала, как взвизгнул мотор, когда машина сорвалась с места.
В лифте уставилась на себя в зеркало. Лицо помятое, будто она всю ночь не спала, а в глазах – в глазах ничего, пусто. И ни одной слезинки. Неужели так и чувствуют себя после ссор… С кем? С любимыми людьми? Варя скривилась и яростно замотала головой, глядя в глаза отражению. Ну уж нет, в эту сторону она думать не будет. Не сегодня уж точно.
Мама, как назло не спала. Когда Варя зашла в квартиру, она тут же пошла ей навстречу с усмешкой на лице, но стоило Марьяне Анатольевне увидеть дочь, как усмешка сразу исчезла, уступая место встревоженности.
