Текст книги "Игры престолов. Хроники Империи (СИ)"

Автор книги: 5ximera5

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 55 страниц)

Словно почувствовав нарастающий в нём глухой гнев, Хельга коснулась опущенной руки Хаашима в благодарном жесте. Она всегда говорила ему тёплые слова признательности, когда поздней ночью он навещал её в архивах в компании подноса с кофейником и ещё тёплыми булочками с корицей. Хаашим неизменно отвечал, что забота о её здоровье и благополучии входит в его обязанности личного фамильяра, и с каким-то болезненным наслаждением отмечал, как меркнет при этих словах её улыбка. Так, словно он причинил ей боль, мимолётную, но ощутимую.

Тонкие пальцы скользнули по его запястью, невольно пригладив старые шрамы. Подавив в себе странную дрожь, Хаашим с ненавистью уставился на Гретту, сделавшую глоток кофе и небрежно заметившую:

– Не понимаю, почему этим хсаши не полагается намордник?

Острый взгляд серых глаз впился в лицо Хаашима. Он ощущал это злорадное внимание, словно сотню ледяных снежинок, впивающихся в кожу.

Хельга нахмурила светлые брови:

– Пока ты в моём доме, Гретта, будь добра, соблюдай правила приличия.

– Перед кем? – С готовностью ухватилась за возможность поспорить сварливая сестра. – Я, разумеется, не против того, чтобы этих животных использовали там, где нужна грубая рабочая сила. Например, в доках или промышленных цехах, но впервые вижу, чтобы кто-то отважился взять одну из ящериц в дом! Посмотри на него! Ему же не хватает только цепи и намордника, ведь ошейник у него уже есть...

– Хаашим! – Перебила Хельга и Гретта в немом изумлении уставилась на старшую сестру, известную своими безупречными манерами. Та же, смягчив резкий тон, предназначавшийся сестре, с улыбкой, добавила: – Можешь идти. Если что-то понадобится, я дам знать.

Хсаши коротко поклонился. Его спина была даже не прямой – деревянной. Он только надеялся, что не будет выглядеть смешным, когда поковыляет прочь, с каким-то страхом вслушиваясь в тишину за спиной, и боясь расслышать язвительный смешок.

Гретта была права – соплеменников Хаашима использовали на тяжёлых работах, где они один за другим погибали от несчастных случаев или просто от истощения. То, что он до сих пор оставался в живых и ещё ничего не сделал, чтобы помочь им вселяло в его сердце скорбь и стыд.

Когда за слугой закрылась дверь, Хельга осуждающе произнесла:

– Тебе не стоит так отзываться о нём. Хаашим – не животное.

– Неужели ты всерьёз считаешь его и ему подобных за людей? – Удивлённо рассмеялась Гретта. – Эти дикари с их чудовищными и средневековыми понятиями о чести и достоинстве не годятся ни для чего, кроме как для опасной работы. Или, быть может, ты думаешь сделать из него раба другого толка?

– О чём ты?

Гретта глумливо улыбнулась:

– Я слышала, что наш брат, разыскивая материал для своих дворцов наслаждений, подобно тебе подобрал в промышленном секторе двух юношей-хсаши и знаешь, оказалось, что спрос на их услуги превысил предложение.

– Отвратительно, – передёрнула плечами Хельга. – Северин не слишком разборчив в средствах, но чего ещё можно ожидать от мужчины?

Женщина взяла с блюдца пирожное. Нежный крем просто таял во рту.

– Мать смотрит свысока на его попытки отказаться от опеки Семьи. Она считает, что нет особой власти в том, чтобы владеть целой палубой, набитой борделями и казино.

– А ты, сестра? – Гретта, жадная до слухов и сплетен, выжидательно уставилась на Хельгу.

– Вряд ли я когда-нибудь окажусь в его маленьком царстве.

– После смерти мужа ты стала такой скучной, – недовольно протянула Гретта. – Прошло уже пять лет и не только я, все остальные считают, что пора бы тебе положить конец этому затянувшемуся трауру и снова объявить о том, что готова принимать ухаживания.

– Я тронута заботой Матери, но сестра... не думаю, что ещё хоть раз выйду замуж.

Рыжеволосая красавица фыркнула:

– Никто и не говорит о браке, Хельга! Зарывшись в свои бумаги и архивы, ты потеряла связь с реальностью и становишься скучной провинциалкой! Видит Прародительница – одиночество не идёт на пользу женщине. Если так не хочешь воспользоваться помощью Северина, почему бы не взять в оборот этого твоего хсаши? Разумеется, если у него нет других увечий кроме перекошенной мор... лица.

– Гретта, откуда такая настойчивость?

– Мать интересуется, – отбросив, наконец, маску заботливой сестры, буркнула непоседа и Хельга понятливо кивнула. Конечно, в глазах Матери, подарившей жизнь пятерым детям, она, Хельга, кажется ущербной, белой вороной в стае, кривым сучком на древе рода, потому что не смогла выносить и родить Эрику даже одного ребёнка. О, нет, никто бы не сказал, что они с мужем не старались, но после трёх выкидышей её здоровье пошатнулось, а потом Эрик погиб на рейде.

Тяжело вздохнув, женщина сделала последний глоток кофе, отставив чашечку и попытавшись побороть недостойную зависть. У Гретты было шестеро детей, из которых только двое родились мальчиками. Неприятность, по мнению Матери, считавшей мужчин бесполезными, способными лишь выполнять ту работу, до которой женщине не пристало снисходить. Но, сказать по правде, Хельга была бы рада и такому варианту. А несколько месяцев назад сестра в шестой раз благополучно стала бабушкой, несмотря на то, что по-прежнему выглядела на тридцать. Разумеется, они ведь принадлежали к Дому Туманной Кошки, у них было природное долголетие и крио-технологии, позволявшие жить практически вечно, однако если остальных подобная жизнь, растянутая во времени, устраивала, Хельга предпочла бы короткую, но насыщенную, в которой была бы окружена не фальшивой, но настоящей любовью. Все на Аглоре знали: её брак с Эриком – всего лишь дань династической традиции, одобренный самой Матерью, просчитавшей и тщательно взвесившей родословную супруга. И это было в порядке вещей. Нередко случалось так, что брак, заключённый по расчёту, оставался крепким и счастливым долгие, долгие годы, а дети должны были стать достойными родоначальниками новых Домов… Если бы Эрик действительно хотел этого. Он приходил в её спальню только в благоприятные для зачатия дни, предпочитая всё остальное время проводить среди сослуживцев-офицеров. Когда ему сообщали о том, что жена не смогла в очередной раз удержать во чреве его дитя, он лишь досадливо морщился и уходил, не сказав ни слова убитой горем и стыдом женщине. Хельга знала – все остальные в Семье искренне полагали её брак счастливым, ведь она прилагала достаточно усилий, чтобы это выглядело именно так. Но когда пришло скорбное известие о гибели мужа в одной из стычек с пиратами глубокого космоса, она вряд ли ощутила печаль.

Наверное, она просто злая, дурная женщина.

Конечно, ещё не поздно начать всё сначала, выбрать мужчину раньше, чем это сделает за неё Мать… Но Хельга ощущала внутри странную усталость, словно её сердце остановилось, точно сломанные часы. Всё наскучило, не приносило удовлетворения и только работа в архивах могла скрасить её унылую, одинокую жизнь. Только там, в царстве книг и мудрых слов, она чувствовала себя в безопасности. Почти счастливой. А когда Хаашим приносил поздно вечером чашечку кофе с хрустящими булочками, это чувство разрасталось, становилось шире и Хельга могла вновь улыбаться.

– Матери придётся набраться терпения, ибо я не собираюсь торопить события.

Хельга хотела обратить разговор в шутку, но Гретта внезапно став серьёзной, посоветовала:

– Не затягивай с этим. В последнее время Мать стала раздражительной и опасной.

– Неудивительно. Чем ближе мы подходим к нашим бывшим владениям, тем сильнее прогрессирует её безумие.

– Порой мне кажется, что она просто одержима идеей убийства этого человека. – Гретта вздохнула. – Представь, каково Ханне! Ей, как наследнице, приходится находиться рядом с Матерью больше времени, чем всем нам.

Женщины сочувственно переглянулись. Вдруг непоседливая Гретта спросила:

– А ты помнишь его? Лайтонена? Какой он?

– Мне тогда было всего семнадцать, – словно оправдываясь, произнесла Хельга. – Он показался мне красивым… и печальным. Кан Сатор только вернул его ко двору и всем было любопытно взглянуть на прощённого предателя.

– Ха, Мать говорит, что между Императором и Лайтоненом была порочная связь.

– Я не помню этого, – покачала головой Хельга, погружаясь в старые воспоминания. – У Тимо Лайтонена умерла жена, погибла при взрыве крейсера, а его сын Альфред не желал признавать вернувшегося отца, так что, думаю, ему было не до связей.

– Должно быть, он скучный и мрачный тип?

– Сильный, – прошептала Хельга. – Сильный настолько, что мог улыбаться, когда другие залились бы слезами. Наверное, Мать боится его именно поэтому.

– Говоришь так, будто была влюблена в него, – фыркнула Гретта и Хельга улыбнулась своему прошлому:

– Может и была, – неожиданно согласилась она. – Да только всё это осталось так далеко, что кажется сном.

– Когда мы вторгнемся в его Империю, думаю, Мать позволит тебе взять одного из его сыновей наложником. Это будет забавно, не так ли?

Хельгу невольно передёрнуло от подобных циничных рассуждений сестры.

– Мне не нужно ничего подобного, – отрезала она гневно.

– Но большего не стоит и ожидать, – заметила Гретта. – Уверена, Мать захочет лично распоряжаться жизнью Тимо Лайтонена.

– Надеюсь, её новый советник остановит это безумие.

Гретта неопределённо пожала плечами. Она не стала говорить, чтобы не расстраивать сестру, но поскольку гораздо чаще являлась ко двору Матери, знала – новый «советник» не только не остановил Джеррию Гэлли на пути к саморазрушению, но ещё и усугубил его, предоставив Матери оружие, которое могло навсегда избавить Галактику от живучей занозы по имени Тимо Лайтонен.

Уходя из чертогов, принадлежавших сестре, Гретта едва не столкнулась с ненавистным хсаши. Всё это время он стоял под дверью каменным истуканом, не то подслушивая, не то ожидая, когда его позовут убрать со стола. От него веяло чем-то холодным, словно некоей смутной угрозой, и прищур тёмно-зелёных глаз с отвратительным вертикальным зрачком показался женщине зловещим. Фыркнув на него по привычке, Гретта удалилась, позабыв оглянуться, иначе увидела бы в этих нечеловеческих глазах огонёк злобного торжества.

Хаашим стремительно прокручивал в голове варианты действий. Из беспечного разговора эсс он выяснил, что у хозяйки давно не было мужчины, и если он займёт эту пустующую нишу, то добьётся не просто расположения Хельги, но и одолеет ещё одну ступеньку на пути к свободе, какой бы она ни оказалась. Что ж, вряд ли человеческая самка во многом отличается от хсаши, а он будет настолько убедительным, что с лёгкостью завоюет эту крепость. В конце концов эсса Хайат, для которой всё это время он сберегал себя, уже не примет его в свои объятия, так почему бы не утешится малым? Скрасить рабскую долю. По-своему унизить хозяев, пусть и таким гадким, бесчестным образом.

Хаашим медленно, с наслаждением улыбнулся, представив, как будет вершить свою сладкую месть, в то время как Хельга Гэлли неторопливо составляла на поднос посуду и вазочку с пирожными, решив не беспокоить и без того занятого слугу.

====== Глава 18. Переговоры. Часть 4 ======

Хельга написала в специальном журнале ещё пару строк и устало откинулась на жёсткую спинку стула. Было уже довольно поздно и станционный хронометр, безжалостно отсчитывающий минуты и секунды её скучной, бесцветной жизни, оповестил, что полночь уже миновала. Работники архива давно разошлись, завершив свои дела и только Хельга продолжала упрямо сидеть за столом, составляя каталоги дисков, книг, мыслезаписей и инфокубов, хранящихся в этих уходящих в бесконечность залах. Как бы странно и смешно это ни звучало, но здесь, среди астрономического количества вместилищ знаний нельзя было воспользоваться ни одной современной методикой составления каталогов – палуба, на которой располагались обширные помещения архива, почти вплотную примыкала к машинному отделению, и, соответственно, была полностью экранирована от смертельных, губительных излучений ионных двигателей, что полностью препятствовало работе сверх технологичных приборов. По просьбе Хельги отдел оборудовали менее притязательной техникой, но провода, видимо, оказались притягательным лакомством для мелких грызунов, обитающих среди книжных стеллажей и обожающих старый пергамент и, как выяснилось, изоляционные материалы. За последний год Хельга дважды извещала службы дезинфекции о проблеме, однако либо мыши выработали к ядам иммунитет, либо в силу иных неведомых причин, но четвероногие гады продолжали шнырять повсюду и мерзко шуршать в углах, погружённых в тени. Благодаря этому неудобству, весь отдел вынужден был перейти на доисторические способы записи информации, и вести документацию вручную, с использованием архаичных перьев и чернил, от которых на пальцах появлялись трудно смываемые фиолетовые пятна.

Хельга по праву гордилась своим почерком – ровный, с правильным наклоном и чётко различимыми буквами, он свидетельствовал о доброжелательном нраве хозяйки, но более всего о её потрясающей усидчивости и работоспособности, ибо украшал собою немало журналов и реестров.

Как вторая дочь Джеррии Гэлли, Хельга имела определённые привилегии, вовсе не располагающие к работе в таком скучном и неинтересном месте, как архив станции, да и, честно говоря, к работе вообще, чем откровенно пользовались её сёстры – Ханна, Гретта и Ундина. Однако впустую проводить свои дни от пробуждения до погружения в ледяной криосон она не хотела, предпочитая не обременять собою и без того перегруженное население Аглора, поэтому терпеливо сносила все вопросы и удивлённые взгляды персонала архива.

Чуть слышно скрипнула дверь и Хельга невольно улыбнулась. Он снова пришёл сюда, чтобы поддержать и утешить, пусть и сам не понимал этого. С тихим стуком рядом с ней на стол опустился поднос и голос, глубокий, словно рокот океана, произнёс:

– Вам следует немного отдохнуть, мистресс.

Человеческий язык давался ему всё лучше, и Хельга лишний раз убедилась в том, что не ошиблась в выборе помощника. Хаашим оказался терпеливым и выносливым работником. Все её поручения он выполнял беспрекословно, с похвальной точностью и своевременно. Не могло быть никого лучше, чем этот великан-хсаши, когда требовалась помощь при извлечении и реставрации свитков и книг с самых верхних полок стеллажей. И если Хельге предстоял трудный поиск стремянки и последующее сражение с шаткими ступеньками, Хаашим без труда доставал нужные документы, не вызывая при этом водопадов пыли и трухи. С помощью его острого зрения они расшифровали и переписали не мало ценных свитков, и уж, конечно, никто не мог сравниться с ним в приготовлении крепкого кофе.

Однако аромат, поднимающийся от чашечки, сегодня напоминал скорее солнечное летнее утро, и то, как пахла скошенная луговая трава, по которой приятно бегать босиком, не боясь уколоться острой былинкой. Словно угадав её мысли, хсаши тихо сказал:

– Зелёный чай, мистресс. Он снимет усталость и вернёт красоту и здоровье.

– Спасибо тебе, Хаашим, – с тихой признательностью произнесла Хельга, чувствуя, как горестно сжимается что-то внутри в ожидании его ухода. Все их разговоры были короткими, не более того, что было необходимо для работы, но Хельга всякий раз ждала их с нетерпением. Ей нравилось слышать его голос, глубокий, ровный, нравилось наблюдать за звериной грацией его движений и тем, как перекатываются сильные, упругие мышцы под бронзовой кожей, ловить отблеск серебристых чешуек и каждый раз восхищаться этой чуждой, завораживающей красотой. Как были слепы и глупы те, кто не понимал природы хсаши, называя их презрительно дикими животными! Хельга видела истинное произведение искусства, и пусть Хаашим отводит взгляд, считая, что шрамы на его теле не более чем признак уродства – женщина знала, что нет и не будет на свете мужчины желаннее. Детская влюблённость в Лайтонена, любование его совершенством давно остались в прошлом, как и осознание собственной неприметности. Рядом с таким Владыкой место для женщины намного более изысканной, чем какая-то Хельга из Гэлли. Она приняла это и теперь могла спокойно рассуждать об этом. Но Хаашим вновь разбудил в душе Хельги это трепетное чувство, желание видеть, слышать, чувствовать его рядом с собой всё время… Но он предпочитал не замечать её взглядов, оставляя для неё надежду на способность сохранить честь и здравый смысл.

И всё же, так обидно…

Вдруг тяжёлые ладони опустились на её плечи.

– Вы слишком напряжены, мистресс. Позвольте?..

Хаашим принялся осторожно разминать плечи женщины, тщательно дозируя свою силу, чтобы не причинить боли. Хельга трепетала от этих сильных и одновременно мягких прикосновений, но больше оттого, что именно Хаашим делал с ней это. Длинные сильные пальцы с жёсткими мозолями от рукоятей ятаганов с необъяснимой нежностью поглаживали её плечи, взволнованное дыхание едва-едва волновало тонкие пряди волос на макушке Хельги, заставляя сладко ёжиться. Она знала, что в этот момент чешуйки под бронзовой кожей образуют новые и новые перламутровые узоры, подчиняясь его движениям.

Развернув кресло, Хельга встретила его взгляд. Тёмно-зелёная глубина, словно затягивающий омут, полон неизвестных помыслов. Но вот волшебство рассеялось и хсаши криво улыбнулся:

– Вами следует лучше следить за своим здоровьем, мистресс.

Чтобы уйти от пронзительного, щемяще-нежного серого взгляда, Хаашим опустился на колени и с великой осторожностью, каждую секунду ожидая резкого отказа, снял тесные туфельки с ног госпожи. Массируя изящные ступни безупречной формы, чувствовал, как невольная дрожь пробегает по телу сдержанной, чопорной женщины и почему-то боялся того, что сейчас делал. Следовало остановиться, вернуться к прежней дистанции и забыть о том, какова на ощупь нежная шелковистая кожа. Такая ухоженная, с лёгким ароматом незнакомых цветов… белоснежная, словно никогда не была под настоящим солнцем.

Сердце в груди взволнованно билось, мешая думать рационально. Чтобы проложить себе путь к свободе, он должен воспользоваться добротой и беззащитностью Хельги, должен использовать любую возможность, чтобы втереться к ней в доверие, приручить её, заставить думать о себе не как о помощнике, а как о партнёре в любовных утехах… и это было настолько отвратительным, что Хаашим сам себе казался грязным, не достойным касаться её. Только мечта о возвращении домой ещё помогала ему бороться с собственной совестью. Только желание отомстить пленителям, одной из которых была эта женщина. Что с того, что она производит настолько благостное впечатление? Она одна из Кошек, одна из врагов.

– Подобная работа может плохо сказаться на вашей красоте, мистресс.

Чего ему стоили слова, сказанные самым обычным тоном? Хаашима раздирали противоречивые желания и он не знал, чего хочет сильнее – убить Хельгу или, повалив на пол, насладиться её телом, с удовольствием вслушиваясь в ответные стоны запретной страсти.

– Ты считаешь меня привлекательной, Хаашим?

Фальшивое имя звучит слишком сладко в её устах так, будто она не притворяясь, хочет знать его мнение. Невольно поддавшись очарованию, прошептал:

– Разве можно в этом усомниться?

Замер, удивлённо вскинув глаза на её заплаканное лицо, а Хельга отвернулась, тихо всхлипнув. Что он сделал не так? Почему она плачет?

– Хелгхаа, – он не имел права называть имя госпожи. Это правило жестокой болью вбили в его сознание люди в чёрной униформе, но сейчас Хаашим знал, чувствовал, что он должен позвать её, медленно погибающую среди холодного безразличия Аглора, не используя безликих титулов и званий. – Хелгхаа…

Он думал потом, идя по коридору в свой чулан, что ходит по лезвию бритвы и следовало соблюдать величайшую осторожность, чтобы не погибнуть, влюбившись в эту женщину по-настоящему. Сердце всё ещё колотилось где-то в горле, в ладонях остался призрак её тепла и это её имени. Если бы она знала, какой он на самом деле, смогла бы так же улыбаться ему, сквозь светлые слёзы, вверяя ему новые, ещё не окрепшие мечты и желания? Если бы только знала, какое зло поселилось в его душе, ломая и коверкая, изменяя гордого Йахшим-хааза, превращая в раба по имени Хаашим, для которого не было ничего святого – ни любви, ни верности, ни чести.

…Укутавшись в одеяло, Хельга Гэлли засыпала со слабой улыбкой на губах. Выплакавшись и почувствовав странное облегчение, она казалась сама себе обновлённой, готовой для чего-то нового и чудесного, ещё не зная, что в будущем в её жизни будет немало слёз – горьких и сладких. Только то, что это будущее связано с Хаашимом, Хельга понимала так ясно, как ещё никогда в жизни.

+++

Их «свидания» в ночных архивах помогали Хельге терпеть многое, в том числе настойчивые попытки Матери устроить её личную жизнь в соответствии со своими предпочтениями. Стычки с Джерр раз за разом становились всё напряжённее и агрессивнее. Мать, и в прошлом не блиставшая спокойным покладистым нравом, с недавних пор раздражалась и взрывалась в приступах гнева просто стремительно, встречая со стороны обычно покорной дочери не свойственное ей сопротивление. В один из таких дней терпение несчастной лопнуло и она выбежала из комнаты в слезах, чтобы весь день провести, запершись в своей вотчине среди книг и бесконечных архивных стеллажей. Язвительные упрёки Матери ранили как никогда больно. Ей припомнили всё: и неспособность родить ребёнка, и внезапную увлечённость «этим безобразным выродком-хсаши»… Джерриа знала все слабые места дочери и не замедлила воспользоваться шансом хорошенько пройтись по ним, ввергнув и без того удручённую не сложившейся жизнью Хельгу в пучины горького отчаяния.

Сидя за своим столом, глядя на разложенные в образцовом порядке письменные принадлежности, Хельга до сих пор слышала отдающиеся эхом в сознании слова Матери: неудачница, слабачка, пустоцвет.

Сжав гудящую голову руками, она пыталась хотя бы теперь, перед собой, оправдаться, найти опровержение этим словам… и не могла. Мать сказала чистую правду, не стоит на это обижаться. И всё же… Скорбь переполняла измученное сердце, непослушные слёзы не хотели останавливаться, и Хельга сердито вытирала их уголком шали. Как-то раз она, задремав над каким-то реестром, проснулась оттого, что Хаашим укрывает её плечи тёплой тканью. С тех пор она редко расставалась с этой накидкой. Воспоминание о Хаашиме и его доброте неожиданным теплом и светом окутало Хельгу и она подумала, что уж он-то точно никогда не станет обвинять её в чём-то, никогда не заговорит с нею грубо, упрекая в неудачах…

Когда же она привыкла так думать? Когда именно этот искалеченный в бою, угрюмый и мрачный мужчина стал ей ближе семьи, дороже любого на Аглоре? Когда же она успела влюбиться в него так глупо и безнадёжно? Т е шрамы, что Гретта и подобные ей считали уродством, были для Хельги символами мужества. Хаашим получил их в бою, как истинный воин и участь слуги принял далеко не сразу. Неукротимый, сильный – рядом с ним она чувствовала себя слабой и женственной, забывая, что среди родных сестёр получила обидное прозвище «верзила».

Хаашим… Всегда оставался сдержанным, словно боялся сблизится с ней хоть на шажок и здесь, в архиве, где она впервые почувствовала на плечах его тяжёлые ладони, Хельга могла найти утешение в собственных мечтах.

Всегда-то у неё всё не так, как у других!

– Что случилось, мистресс? Вы не вышли к ужину.

Хельга торопливо вытерла слёзы, досадуя на то, что Хаашим увидит её такой жалкой, с красным носом и опухшими глазами.

– Я… мне слегка нездоровится, – сообщила она нейтральным тоном, старательно отводя взгляд.

Хаашим вдруг взял её лицо в ладони, ласково сказал:

– Вы не обязаны лгать мне. Я всего лишь ваш слуга.

– Не говори так. – Хельга зачарованно смотрела в его тёмно-зелёные глаза, в которых вспыхивали и гасли золотые искры. Так прекрасно, так таинственно… и ей не было дела до того, что огрубевший шрам стягивает бронзовую кожу, заставляя хсаши щуриться почти насмешливо.

– Просто мне стало очень холодно.

– Могу ли я помочь?

Сколько смысла было вложено в этот простой вопрос! Сколько надежды и страха перед отказом! И Хельга не смогла устоять перед соблазном. Она притянула его ближе и коснулась тонких губ мужчины своими губами. Змеиные зрачки медленно расширились, дыхание сбилось, а в следующий миг Хаашим подхватил её на руки, заставив испуганно вскрикнуть, и исступлённо впился глубоким поцелуем в согласно приоткрытые губы.

…Их путь до огромной кровати в хозяйской спальне можно было проследить по разбросанной в нетерпении одежде. Хельга, смущённо краснея, прикрывала одной рукой упругую грудь, а второй пыталась удержать на бёдрах кружевные трусики. Хаашим понял, что слишком торопится и, нависнув над женщиной, принялся с упоением целовать её мягкие, податливые губы, словно давал обещание, что всё будет хорошо и он не причинит ей боли. Ему нравилось вторгаться в её рот жадным языком, исследовать, ловить юркий язычок Хельги и, настигая, сплетаться с ним в изумительной ласке. Эсса Хайат никогда не позволяла себе подобной «распущенности», так что поцелуи жениха и невесты были сколь возможно целомудренными, даже робкими, тогда как Хельга отвечала на ласки Хаашима со страстностью, какую сложно было заподозрить в обычно сдержанной и строгой женщине.

– Хелгхаа… – прошептал он. – Пока ещё есть время одуматься. Остановится.

Кому это говорил Хаашим? Действительно ли боялся за последствия их безумства для Хельги или же уговаривал себя? Но она лишь хрипло рассмеялась:

– Почему все так стремятся мне указывать? Я хочу этого, Хаашим. Хочу тебя, а что будет дальше – уже не важно. Ты же помнишь мой герб, верно? Я кошка, что гуляет сама по себе.

– Но эта милая кошечка могла бы выбрать любого другого… – Слова, острые, словно осколки зеркала, отражающего его истинную суть, ранят изнутри, их очень сложно произнести, но он уже пьян этими запретными поцелуями, запахом трав, исходящим от её кожи, мягкостью светлых волос, струящихся сквозь пальцы… и продолжал упрямо, словно хотел разрушить этот хрустальный замок из лжи и подлости:

– Не такого уродливого раба, как я.

Серые глаза гневно сверкнули и Хаашиму показалось, что перед ним не слабая человеческая женщина, но гордая, сильная эсса.

– Я выбрала того мужчину, которого считаю достойным.

Голова закружилась, сердце совершило невозможный кульбит, подпрыгнув к самому горлу, а в следующий момент Хаашим с глухим стоном опрокинул Хельгу на мягкие подушки, жадно целуя. Его ладони исследовали плавные изгибы её тела, каждое прикосновение к жемчужно-белой коже заставляло огонь, бушующий внутри, разгораться всё ярче. Горячее дыхание хсаши согрело шею Хельги, изящную и тонкую, чтобы миг спустя его жёсткие губы запечатлели на ней свою печать. Хельга дрожала от вожделения и нетерпения, комкая в пальцах тонкие простыни, и наслаждалась этими изысканными ласками. Никогда прежде она не представляла, что близость с мужчиной может быть столь упоительной, чем-то большим, нежели те механические действия, что совершали они с супругом в постели!

Хаашим покрывал мелкими, торопливыми поцелуями её плечи, лизнув ямочку ключиц, чтобы потом нырнуть в ложбинку между грудей женщины, отчего она сладко вздохнула. Играя, дразня чувствительные соски языком и губами, Хаашим осторожно отвёл руку Хельги и сквозь тонкое бельё погладил её лоно, вызвав новую волну дрожи и тихий стон. Под его настойчивыми пальцами очень скоро стало горячо и влажно, Хельга металась, словно в бреду, желая либо прекратить эту сладкую пытку, либо покориться ей полностью, утратив контроль. Хаашим с трудом сдерживался, чтобы не взять её прямо сейчас, так, как хотелось – грубо, резко… но нет. Он должен помнить, что от этой ночи, от того, как хорошо он сможет удовлетворить хозяйку, зависит его дальнейший статус. Однако думать об этом становилось всё сложнее – она была такой мягкой, отзывчивой, беззащитной в его руках! И несчастный Хаашим окончательно потерялся в своих чувствах.

Терзая её настойчивыми ласками, слыша довольные стоны, он хотел большего, ещё, ещё… оставив раздразнённую грудь женщины, Хаашим спустился ниже, выцеловывая созвездие трогательных родинок на плоском животе, медленно направляясь туда, где всё ещё держали последний рубеж обороны кружевные трусики. Сладостное безумие, владевшее им, заставило глубоко вдохнуть терпкий, притягательный аромат вожделения и страсти, которым истекала Хельга. Уткнувшись лицом в шёлковые трусики, он провёл по ним языком, потом ещё раз и ещё, вминаясь в нежную ткань губами. Хельга всхлипнула, взмолилась:

– Хаашим, не надо!

Его имя, сказанное в подобном тоне, могло лишь раззадорить и хсаши в нетерпении решил избавится от досадной преграды. Жалобно затрещала ткань, дорогое бельё полетело в сторону, открыв Хаашиму доступ к самому сокровенному и он воспользовался этим шансом, погрузив язык в увлажнённое лоно женщины, пробуя её на вкус, неповторимый, пьянящий…

Хельга уже не сдерживала стонов – настолько чувственной ласки ей не доводилось испытывать! Язык Хаашима то проникал в неё глубже, то ласкал и дразнил чувствительное местечко, юркий, дерзкий… Мужчина чувствовал, что она почти на пределе. Его собственная плоть жадно подрагивала, желая занять место языка, но он продолжал яростно вылизывать истекающее соком страсти лоно женщины до тех пор, пока не ощутил сильную судорогу, пронзившую всё её тело и не услышал, как из горла Хельги вырвался жалобный крик.

Истинную красоту Хельги он познал именно тогда, любуясь румянцем, расцветившим жемчужную кожу, видя, как поднимается и опускается упругая грудь с тёмными вишенками сосков, как тонкие светлые прядки прилипли ко лбу и щекам, к уголку приоткрытых губ, припухших от его грубых поцелуев… когда встретил её взгляд, затуманенный наслаждением и вдруг его затопило невообразимое чувство, названия которому Хаашим не мог подобрать. Только отчего-то ему показалось, что несравненная эсса Хайат была дурнушкой рядом с этой женщиной.

– Хаашим… – её ладони скользнули по его плечам и груди, ласково проследили линии старых шрамов и перехватило дыхание, когда тонкие пальцы с непреходящими следами от чернил обняли его напряжённый ствол, требовательно сжали, заставив вздохнуть сквозь зубы. Хельга соблазнительно улыбнулась, потянулась за новым поцелуем, в то время как пальцы, сжимающие пленника, двигались вверх-вниз, увлажняясь сочившейся смазкой. – Не сдерживайся, – словно прочитав его мысли, шепнула она, и Хаашим понял, что больше не выдержит. Зарычав, он опрокинул её на спину, вонзился, погрузившись в пылающую глубину и она, вскрикнув, обхватила его плечи. Из-под тёмных ресниц скатились прозрачные слезинки, и Хаашим виновато собрал эти солёные капли жёсткими губами. Хельга, всхлипнув, ободряюще улыбнулась, а он чувствовал себя очень странно. Ему было так хорошо, что едва не терял сознание и в то же время обидно – почему же Хельга оказалась намного лучше Хайат, верность которой он хранил все эти годы?!