Текст книги "Отверженные (др. перевод)"

Автор книги: Виктор Гюго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 123 страниц)

VII. Фошлеван получает место садовника в Париже

Фошлеван при падении вывихнул чашку в коленке. Дядюшка Мадлен распорядился перенести его в больницу, устроенную им для фаРичных рабочих в самом здании его фабрики и находившуюся в заведовании двух сестер милосердия. На другой день утром старик нашел на столике, возле своей кровати, билет в тысячу франков и записку от дяди Мадлена: «Я покупаю вашу лошадь с телегой». Телега была разбита вдребезги, а лошадь околела. Фошлеван поправился, но нога у него перестала сгибаться. Господин Мадлен с помощью рекомендательных писем от сестер и кюре выхлопотал старику место садовника в одном парижском женском монастыре в квартале Сент-Антуан.

Немного спустя господин Мадлен был назначен мэром. В первый раз, как Жавер увидел господина Мадлена в шарфе, подчинявшем его власти целый город, он почувствовал то волнение, какое должна ощущать собака, чующая волка, нарядившегося в платье ее хозяина. С этой минуты Жавер стал избегать встречи с ним, насколько мог. Когда дела службы требовали этого и он не мог уклониться от необходимости видеться с господином мэром, он говорил с ним не иначе, как с полной почтительностью.

Благосостояние Монрейля, созданное дядюшкой Мадленом, кроме видимых признаков, о которых мы говорили, выражалось еще одним симптомом, не менее ясным, хотя и не столь осязательным, но симптомом вполне несомненным. Если население терпит нужду, если существует недостаток в работе, и торговля в застое, налогоплательщик не платит повинностей по бедности и просрочивает все рассрочки; при этом государство вынуждено тратить много денег на взыскания и понудительные меры. Наоборот, если край процветает, если работа в избытке – налоги платятся легко и взимание их ничего не стоит государству, можно сказать, что расходы государства по сбору налогов служат вернейшим барометром для определения бедности или богатства страны.

В семилетний период расходы по сбору налога сократились на две трети в округе Монрейля, благодаря чему на этот округ часто указывал господин Виллель, бывший в то время министром финансов, как на образцовую местность по своей исправности.

Таково было положение края, когда Фантина возвратилась на родину. Ее там никто уже не помнил. По счастью, фабрика господина Мадлена приветливо отворила перед ней свои двери. Она пришла туда и была принята в женское отделение. Производство стекляруса было совершенно незнакомым делом для Фантины, и она не могла отличаться особенной ловкостью в работе, следовательно, много зарабатывать поденно она не могла, но во всяком случае ей было чем жить, что уже решало главную задачу: от голодной смерти она была защищена.

VIII. Мадам Виктурниен тратит тридцать шесть франков во имя нравственности

Когда Фантина увидела, что источник для существования найден, она на минуту просияла. Жить честно своим трудом – великое благословение Божие! Мало-помалу она втягивалась в работу. Она купила зеркальце; ей доставляло удовольствие любоваться на свое молодое лицо, на свои великолепные волосы и зубы; пережитое постепенно забывалось, и думалось ей только о Козетте, о светлом будущем; она чувствовала себя почти счастливой. Наняла себе она комнатку и меблировала ее в кредит в счет будущих заработков: это был остаток привычек, уцелевших еще от беспорядочного образа жизни.

Не имея возможности выдать себя за замужнюю женщину, она, как мы уже говорили ранее, остерегалась говорить кому бы то ни было, что у нее есть маленькая дочь.

Вначале, как уже известно читателю, она аккуратно платила Тенардье. Не умея писать, она была вынуждена писать письма через писаря.

Писала она часто, и это заметили. Начали шушукать в женской мастерской, что Фантина «пишет письма» и что у нее «странные повадки».

Никто так не подсматривает за поступками других, как люди, которым нет до них никакого дела. Почему такой-то приходит только в сумерки? Почему другой никогда не оставляет своего ключа у привратника по четвергам? Почему такая-то всегда рассчитывается с извозчиком, не доезжая до подъезда? Почему она посылает покупать тетрадку почтовой бумаги, когда у нее битком набито этой бумаги? и проч. и проч. Существуют люди, которые готовы потратить на разъяснение подобных загадок более денег, времени и труда, чем нужно было бы на десять добрых дел, и все это даром, удовольствия ради, не ожидая от своих хлопот другого вознаграждения, кроме удовлетворения любопытства. Они целыми днями будут следить за тем-то или за той-то, целыми часами готовы простоять на карауле на углу улицы или под воротами, в дождь, холод, станут подкупать комиссионера, поить лакеев и кучеров, предлагать деньги горничной или портье. Зачем? Без всякой цели. Из чистого зуда все узнать, выведать, пронюхать. Из одного зуда поболтать. А разоблачение подобных тайн, подобных секретов, эти разгадки, сообщенные во всеуслышание, часто приводят к катастрофам, к дуэлям, банкротствам, разорению семей, коверкают чью-нибудь жизнь, к великой радости «разоблачителей», открывших все без всякой корысти, чисто в угоду инстинкта. Явление это печальное.

Некоторые люди злословят ради потребности почесать язык. Их разговор – салонная болтовня или лакейское судачество, похожее на печь, потребляющую много дров: им только подавай топлива, – а этим топливом служат ближние.

Итак, за Фантиной учредили надзор.

Вдобавок многие завидовали ее великолепным волосам и ее белым зубкам.

Подметили, что нередко, работая, она отворачивается, чтобы утереть украдкой слезу. Это случалось с ней в минуты, когда она думала о своей малютке, а быть может, и о человеке, когда-то любимом ею.

Порывать с прошлым всегда очень мучительно.

Узнали, что она пишет куда-то заказные письма раза два в месяц, всегда по одному и тому же адресу. Добыли адрес: «Господину Тенардье, содержателю трактира в Монфермейле». Угостили в кабаке писаря-старичка, не умевшего наполнить себе желудок красным вином без того, чтобы не выложить всех секретов из-за пазухи. Слово за слово, узнали наконец, что у Фантины ребенок. «Очевидно, она особа известного поведения». Нашлась кумушка разведчиком в Монфермейль и привезшая оттуда следующее известие: «Я недаром потратила тридцать шесть франков кровных моих денежек, я видела своими глазами девочку».

Кумушка, совершившая этот подвиг, была некая мадам Виктурниен, дракон, охранявший совесть и честь своих ближних. Госпоже Виктурниен было пятьдесят шесть лет, облекавших ее в двойную маску безобразия и старости. Голос ее дребезжал, ум фальшивил. Удивительно, что и эта ведьма была когда-то тоже молодой. В молодости, в 93 году, она вышла замуж за монаха, бежавшего из монастыря в красной фригийской шапке ^{134} и перешедшего из бернардинцев в якобинцы. Женщина она была сухая, черствая, сердитая, шероховатая и почти ядовитая, хотя еще не забыла своего покойничка, гнувшего ее в три дуги. Это была крапива, хранившая еще след помявшего ее клобука. При Реставрации она сделалась ханжой и проявила такую ревность в своем обращении, что попы простили ей монаха. У нее было небольшое имение, которое она хвастливо прочила оставить по завещанию одной духовной конгрегации. Она была на хорошем счету в арраском епископском дворце. И вот эта-то госпожа Виктурниен поехала в Монфермейль и вернулась с известием: «Я видела девочку».

На все это понадобилось немало времени. Фантина работала на фабрике уже около года, когда в одно прекрасное утро надзирательница мастерской передала ей от имени господина мэра пятьдесят франков, объявив, что она уволена из мастерской и что господин мэр советует ей переселиться куда-нибудь из их местности подальше.

Это случилось как раз в тот месяц, когда Тенардье, потребовавшие вместо шести франков двенадцать, вторично попросили прибавки с двенадцати на пятнадцать франков в месяц.

Фантина была ошеломлена. Она не могла покинуть Монрейль, задолжав за квартиру и мебель. Пятьюдесятью франками, врученными ей, она не могла покрыть этих долгов.

Она пробормотала несколько жалобных слов, но надзирательница резко приказала ей оставить немедленно мастерскую. Фантина, впрочем, была не из лучших мастериц. Она ушла из мастерской, подавленная стыдом еще более, чем отчаянием, и поспешила в свою каморку.

Теперь все узнают ее вину!

Она была не в состоянии говорить. Ей советовали пойти к мэру, она не посмела. Мэр дал ей пятьдесят франков по великодушию, но выгнал ее по справедливости. Она подчинилась этому приговору.

IX. Триумф госпожи Виктурниен

Вдова монаха совершила похвальный подвиг. Впрочем, сам мэр не знал обо всей этой истории. Жизнь переполнена таким сплетением обстоятельств. Господин Мадлен не имел привычки заходить в женскую мастерскую.

Он поручил эту мастерскую надзору одной старой девы, рекомендованной ему кюре; он вполне полагался на надзирательницу, в сущности добрую и почтенную особу, твердую, справедливую, честную, великодушную в смысле готовности подать ближнему милостыню, но лишенную великодушия, состоящего в понимании и прощении. Господин Мадлен полностью доверил ей женскую мастерскую. Лучшие люди бывают вынуждены передавать свою власть уполномоченным. На основании этих полномочий и с полным убеждением в правильности своего поступка надзирательница обсудила дело, вынесла приговор и казнила Фантину.

Что касается до пятидесяти франков, то она выдала их из суммы, предоставленной ей господином Мадленом для пособий и подарков работницам и находившейся у нее в безотчетном распоряжении.

Фантина стала искать места служанки – ходила из дома в дом предлагать свои услуги. Никто не захотел нанять ее. Из города уйти она не могла. Торговец, поставивший ей мебель, – надо знать, что это была за жалкая мебель, – пригрозил ей, что, если она выедет из города, он распорядится арестовать ее, как воровку! Домохозяин, которому она задолжала за квартиру, сказал ей: «Вы молоды и красивы, найдете чем уплатить!» Она разделила пятьдесят франков между домохозяином и торговцем старой мебелью, возвратила последнему две трети вещей, сохранила только необходимое и осталась без работы, без ремесла, с одной кроватью и с долгом в сто франков на руках.

Она принялась шить толстые рубахи для гарнизонных солдат и зарабатывала по двенадцать су в день. Дочь ей обходилась по десять су ежедневно, и тогда-то она и стала неаккуратно высылать деньги Тенардье.

Одна старушка-соседка, к которой она заходила зажечь свечу, когда возвращалась домой по вечерам, научила ее искусству жить в нищете.

Вслед за утешением жить малым есть еще наука жить ничем. Это две комнаты, стоящие рядом: в одной темно, но в другой не видать ни зги.

Фантина научилась обходиться зимой без огня, научилась отказывать себе в удовольствии держать птичку, съедающую на лиар проса в двое суток, научилась превращать юбку в одеяло и одеяло в юбку, научилась экономить свечи, обедая при свете окна противоположного дома. Никому в голову не может прийти все, что умеют извлечь из одного су некоторые жалкие существа, состарившиеся в нищете и честности. Умение изворачиваться доходит у них до таланта. Фантина приобрела этот талант и несколько приободрилась. В это время она сказала одной из своих соседок:

– Вот видите, я говорю самой себе, что, кладя на сон по пяти часов в сутки и остальное время проводя за шитьем, я могу заработать себе на хлеб. Человеку, когда невесело на душе, плохо естся. Следовательно, с лишениями, заботами и коркой хлеба с одной стороны и моим горем – с другой, я буду сыта.

Иметь ребенка при себе в ее горе было бы большим утешением. Она даже подумывала взять ее. Но как же заставить малютку разделять ее лишения? Кроме того, она была должна Тенардье! С ними ей нечем было расквитаться. А дорога? На какие деньги ей отправиться?

Старушка, преподававшая ей то, что можно назвать наукой лишений, была святая личность; звали ее Маргаритой; она была набожна хорошей набожностью; неимущая сама, она была милосердна к бедным и даже к богатым, была грамотна настолько, что могла подписать свое имя, и веровала в Бога, то есть обладала истинным знанием.

Такой добродетели много внизу – когда-нибудь она попадет наверх. У земной жизни, к счастью, есть завтрашний день.

В первое время Фантина была так подавлена стыдом, что не смела выходить из дома.

На улице она чувствовала, что на нее оборачиваются прохожие и что за спиной показывают на нее пальцем; все смотрели на нее, и никто ей не кланялся. Едкое и холодное презрение прохожих пронизывало ее тело и душу, как струя пронзительного холодного ветра.

В маленьких городах павшую девушку словно раздевают донага насмешливые и любопытные взоры толпы. В Париже, по крайней мере, никто не знает тебя, и эта неизвестность заменяет плащ. С какой радостью Фантина возвратилась бы в Париж. Но это было невозможно.

Пришлось привыкать к презрению, как она уже привыкла к нищете. Мало-помалу она и с этим освоилась. После двух или трех месяцев она стряхнула с себя чувство стыда и начала ходить по улицам как ни в чем не бывало. «Ах, не все ли мне равно?» – говорила она.

Она показывалась на улице подняв голову, с горькой улыбкой на губах, чувствуя, что становится наглой.

Госпожа Виктурниен видела иногда из своего окошка проходившую мимо Фантину, замечала бедность «этой твари», которой, по ее милости, «показали надлежащее ей место», и торжествовала. И у злых бывают минуты черной радости.

Избыток работы утомлял Фантину, и ее кашель усилился. Она иногда говорила своей соседке Маргарите: «Пощупайте мои руки, как они горят!» Тем не менее по утрам, когда она расчесывала обломком старого гребня свои роскошные волосы, блестевшие, как шелк, у Фантины бывали минуты счастливого кокетства.

X. Последствия триумфа добродетели

Ей отказали в конце зимы; прошло лето, но зима вернулась. Наступили короткие дни и недостаток работы. Зимой нет ни тепла, ни света, вечер и утро сливаются в туман, в потемки, за окном серо, ничего не видать. Небо словно свинцовый свод. Весь день сидишь, как в погребе. Солнце выглядит нищим. Ужасное время года! Зима превращает падающую с неба воду и человеческое сердце в камень. Кредиторы преследовали Фантину.

Заработки ее были слишком скудны – долги росли. Тенардье, недовольные ее неаккуратностью, шпиговали ее письмами, приводившими ее в отчаяние своим содержанием и разорявшими ее на почтовые расходы. Однажды они написали ей, что ее маленькая Козетта совсем обносилась, что ей нужно купить в эти холода хотя бы теплую юбку и что матери следует выслать на эту покупку десять франков. Фантина, получив это письмо, целый день комкала его в руках. Вечером она вошла к цирюльнику, магазин которого находился на углу их улицы, и вытащила гребень. Чудесные, белокурые ее волосы рассыпались до колен.

– Какие прекрасные волосы! – воскликнул цирюльник.

– Сколько вы за них дадите?

– Десять франков.

– Стригите.

Она купила теплую юбочку и послала ее Тенардье. Эта юбка привела Тенардье в ярость. Они отдали ее Эпонине. А бедный Жаворонок продолжал дрожать.

Фантина думала: «Моей крошке тепло, я одела ее своими волосами». Она прикрывала остриженную голову кисейными круглыми чепцами и в этом наряде все еще была миловидна. Но в сердце Фантины происходила тяжелая перемена. С тех пор как ей нельзя уже стало расчесывать красивой косы, ей все опостылело на свете. Она долгое время наряду со всеми, чтила дядюшку Мадлена; но, повторяя себе, что он, выгнав ее, был причиной ее несчастья, она возненавидела его, его в особенности. Проходя мимо фабрики в те часы, когда рабочие отдыхают у ворот, она насильно смеялась или распевала.

Одна старая работница, услышав однажды этот смех и это пение, сказала: «Вот девушка, которая кончит плохо».

Она взяла любовника, первого подвернувшегося мужчину, не любя его, чисто из бравады и с отчаянием в душе. Это был негодяй, какой-то странствующий музыкант, праздношатающийся лентяй, который бил ее и расстался с ней с тем же чувством отвращения, с каким она сошлась с ним.

Зато она обожала свою малютку.

Чем более она опускалась, чем более сгущался вокруг нее мрак, тем ярче разгоралось ее чувство к этому ангелочку. Она говорила себе: «Как только разбогатею, возьму к себе мою Козетту», и эта мысль заставляла ее улыбаться. Она не переставала кашлять и временами чувствовала испарину вдоль спины.

И вдруг она получила от Тенардье письмо следующего содержания: «Козетта заболела болезнью, которая не минует здесь никого. Называют эту болезнь сыпной лихорадкой. Нужны дорогие лекарства. Для нас это разорительно, и мы не можем тратиться. Если вы не пришлете нам сорока франков в течение недели, то дочь ваша умрет». Прочитав письмо, она расхохоталась и сказала старой соседке:

– Хороши, нечего сказать! Подавай им сорок франков! Такую безделицу! Ведь это два наполеондора! Откуда я их возьму? Как глупы эти крестьяне!

Однако она вышла на лестницу и перечла там письмо у окна. Затем сбежала с лестницы вприпрыжку и продолжала хохотать. Кто-то, повстречавшись с ней, спросил:

– Что с вами случилось, что вы такая веселая?

– Я получила глупое письмо из деревни, – ответила она. – У меня требуют сорок франков. Эдакое дурачье!

Проходя по площади, она увидела много народа, собравшегося вокруг странного экипажа, на крыше которого стоял, ораторствуя, человек, одетый с ног до головы в красное. Это был странствующий шарлатан-дантист, предлагавший публике вставные челюсти, мази, порошки и эликсиры.

Фантина вмешалась в толпу и принялась хохотать вместе с остальными над речью шарлатана, пересыпанной жаргоном для забавы черни и изысканными выражениями по адресу чистой публики. Зубодер заметил смеявшуюся красивую девушку и воскликнул:

– У вас славные зубы, девушка-хохотушка. Если вы согласитесь продать мне ваши резцы, я заплачу за каждый по наполеондору.

– Это что значит, мои резцы? – спросила Фантина.

– Резцами называются два верхних передних зуба, – ответил дантист.

– Ах, какие вы говорите гадости! – воскликнула Фантина.

– Два наполеондора! – проворчала беззубая старуха. – Вот счастливица, подумаешь!

Фантина убежала, зажимая себе уши, чтобы не слышать хриплого голоса шарлатана, горланившего ей вслед:

– Подумайте, красавица! Два золотых вещь полезная. Если надумаете, приходите сегодня вечером в гостиницу «Серебряная Палуба», я буду там.

Фантина возвратилась домой в негодовании и рассказала приключение старухе Маргарите.

– Подумайте, какая гадость! Вот мерзавец! Как это позволяют подобному негодяю разгуливать по стране! Предлагает вырвать мне передние зубы! Хороша я буду без зубов! Волосы вырастают, не то, что зубы! Ах он чучело! Я предпочла бы броситься вниз головой с пятого этажа! А он вздумал еще говорить, чтобы я приходила вечером в гостиницу «Серебряная Палуба».

– А сколько он давал? – спросила Маргарита.

– Два наполеондора.

– Это составит сорок франков.

– Да, – вздохнула Фантина, – это составляет сорок франков.

Она задумалась и принялась за шитье. Через четверть часа она бросила работу и вышла перечесть письмо Тенардье на лестницу.

Возвратившись на место, она уселась подле Маргариты, пришедшей к ней с работой.

– Не знаете ли вы, что за штука сыпная лихорадка?

– Знаю, – ответила старуха, – это болезнь.

– И на нее нужно много лекарств?

– Еще бы! Кучу лекарств.

– Ну а в чем же, собственно, состоит болезнь?

– Да как вам сказать, человека вдруг совсем скрутит.

– И это привязывается к детям?

– В особенности к детям.

– И умирают от этого?

– Очень часто, – отвечала Маргарита. Фантина вышла еще раз за дверь и перечла письмо.

Вечером она ушла из дому и отправилась на Парижскую улицу, где находились гостиницы.

На следующее утро Маргарита, войдя в комнату Фантины до рассвета, – они работали постоянно вместе, чтобы не зажигать двух свечей, – застала Фантину, сидящую на постели, бледную и дрожащую, как в лихорадке. Она так и не ложилась. Чепец свалился с головы. Свеча прогорела всю ночь и почти что догорала.

Маргарита присела на пороге при виде такого беспорядка.

– Господи! Свечу-то сожгла почти всю! Да что же случилось такое? – спросила она в ужасе, а потом уже взглянула на Фантину, повернувшую к ней свою остриженную голову.

В одну ночь Фантина постарела на десять лет.

– Господи Иисусе! – ахнула Маргарита. – Что с вами, Фантина?

– Ничего, – отвечала она. – Напротив. Теперь моя девочка не умрет от этой страшной болезни за недостатком помощи. Я очень рада этому.

При этих словах она показала старухе два червонца, лежащих на столике.

– Боже ты мой! – воскликнула Маргарита. – Откуда вы взяли такое богатство?

– Я их добыла, – пояснила Фантина и улыбнулась. Свеча освещала ее лицо. Улыбающиеся ее губы были в крови. Красноватая слюна показалась в углах рта, а во рту были две черные дыры на месте двух передних резцов.

Фантина отправила два наполеондора в Монфермейль. Впрочем, это была просто хитрость Тенардье, для того чтобы выманить денег. Козетта и не думала болеть.

Фантина выбросила свое зеркало за окно. Уже давно она переехала из комнатки, нанятой ею во втором этаже, в мансарду под самой крышей, запиравшуюся на щеколду. Это был род чулана, с потолком, скошенным углом до пола так, что беспрестанно рискуешь стукнуться головой. Бедному нельзя дойти до конца своего жилья, как до конца своего существования, иначе, как все ниже и ниже опуская голову. У нее не было уже постели, была тряпица, величаемая ею именем «одеяла», и на полу лежал матрас. Кроме того, в чуланчике был развалившийся соломенный стул. В углу стоял горшок с высохшим розаном. В другом углу – горшок из-под масла, заменявший умывальник; зимой вода замерзала в нем, оставляя надолго кружки льда в горлышке, по мере понижения уровня воды. Фантина, утратившая сначала стыд, утратила затем и кокетство. Это окончательный симптом падения. Она выходила на улицу в грязных чепцах. За недостатком ли времени или просто по неряшливости, она перестала штопать свое белье. По мере того как снашивались пятки, она стаскивала чулки в башмаки. Это было заметно по поперечным складкам. Чинила она свой корсет старыми лоскутьями коленкора, расползавшимися при малейшем движении. Ее кредиторы устраивали ей сцены и не давали ей покоя. Они преследовали ее на улице, поджидали на лестнице. Она проводила ночи в слезах и раздумье. Глаза ее блестели, и она чувствовала постоянную боль в одной точке, в плече под левой лопаткой. Она шила по семнадцать часов в сутки. Но вдруг один подрядчик, поставлявший арестантское белье, раздал заказ по сбавленной цене женщинам, содержащимся в тюрьмах, и снизил заработную плату вольных швей до девяти су в день. Семнадцать рабочих часов с платой до девяти су! Кредиторы стали еще неумолимее. Торговец старой мебелью, взявший у нее почти всю мебель обратно, твердил на каждом шагу: «Да когда же ты заплатишь мне, обманщица!» Господи, чего от нее хотят все эти люди. Она видела, что ее травят со всех сторон, и в ней развивалось что-то похожее на чувство дикого зверя. В это-то время Тенардье написал ей, что они уж слишком снисходительно ждут на ней накопившиеся долги и чтобы она непременно высылала сто франков, без чего они вытолкают за дверь выздоравливающую Козетту, не поглядев на стужу, и пусть она себе хоть околевает на дороге, им что за дело!

– Сто франков, – думала Фантина. – Откуда мне взять такие деньги в один день?

– Нечего делать, – рассудила она, – продам остальное. Несчастная сделалась публичной женщиной.