Текст книги "Пленники судьбы (СИ)"
Автор книги: Веда Корнилова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 87 страниц)
– Не сомневаюсь, что тебе известна подноготная каждого из нас. И уж если речь зашла об Гайлиндере… Однажды моя сестра Эри уже предала этого человека, их взаимной любви предпочла богатство и положение в обществе. Что ж, каждый сам делает свой жизненный выбор, и не мне судить Эри, но я не хочу и не буду поступать так, как поступила она в свое время. Я не брошу этих людей, у которых появилась надежда на свободу. Ведь те солдаты, что находятся с Гайлиндером – это все, кто уцелел после гибели того отряда, что предал муж Эри.
– Ну, насчет предательства – это еще надо доказать. И потом, она сейчас не Эри, а сиятельная Эйринн.
– Да мне, блин, без разницы как ее называть!.. Погоди, ты ведь хорошо знаешь эту историю о гибели отряда? Ее ведь уже расследовали… Этим расследователем была не ты?
– Нет, не я. Но я была в курсе той истории и знаю, что кроме необоснованных подозрений, нет никаких иных доказательств предательства князя Айберте. Ох, Лия, Лия… Ладно, пошли назад. Что-то мы с тобой заговорились…
– Что ты решила?
– Что решила, то решила. Узнаешь.
– Варин, ты иди первой. А я чуть позже подойду.
Женщина помолчала несколько мгновений, затем вздохнула.
– Ну, постой, подумай. Занятие полезное. Кстати, и дружка своего забери.
– Кого?
– Чтоб ты знала: Кисс большую часть нашего разговора слышал. Вам, молодой человек, надо лучше прятаться. Тут, хоть и темно, но едва заметные тени на стенах все же можно различить. И камни под вашими сапогами шуршат – на будущее стоит быть внимательней. А вместе с тем и осторожней… – и Варин ушла.
– Ну и женщина! – подошел ко мне Кисс – Все видит и все знает… И чего ты с ней сцепилась?
– Ты давно здесь прячешься? Много слышал?
– Меньше, чем мне того бы хотелось. Тем не менее, услышал предостаточно… Лиа, ты не сердись на Варин. Ей и без того тошно, и она не знает, как именно ей следует поступить в этой сложной ситуации. Суди сама: и приказ выполнять надо, и найденные манускрипты не мешало бы из Нерга вывезти, и людей жаль… У меня создалось такое впечатление, что сейчас, при вашем разговоре, она пыталась убедить себя, что на первом месте у нее должно быть строгое исполнение полученного приказа. Ведь неизвестно, что ей потом скажет брат.
– Какой еще брат?
– То есть как это – какой? Вояр, разумеется.
– Вояр – брат Варин?!
– Ну, не родной. Их матери, кажется, были двоюродными сестрами. А ты про то не знала?
– Впервые слышу.
– Вообще-то это неудивительно. Я сам, хотя и служил в тайной страже, о Варин знаю немного… Как мне рассказывали, у Вояра по молодости лет был закадычный друг-товарищ, из числа тех, на кого всегда можно положиться и в горе, и в радости. Оба они служили в тайной страже. Так вот, Варин за этого самого друга Вояра по молодости лет и вышла замуж. Судя по воспоминаниям тех, кто помнил эту семью, Варин с мужем жили счастливо, душа в душу, в любви и согласии, двоих детишек заимели. Только вот работа тайного стража очень опасна, и кому-то супруг Варин всерьез перешел дорогу. Вот и забрались однажды ночью лихие люди к ним в дом, и расправились со всеми, кто там был. Одна Варин и спаслась – нож до сердца не дошел… А перед уходом незваные гости дом подпалили. Непонятно каким образом, с ножом в теле, Варин сумела выбраться, и детей из горящего дом вынесла, да только они к тому времени уже мертвые были… Вот с той поры она, как только на ноги поднялась, в тайной страже и служит, при брате. Он, кстати, ей полностью доверяет, хотя, как и остальным, спуску и не дает.
– А кто же с ее семьей расправился?
– Чего не знаю, того не знаю. Но, думаю, Вояр до них в свое время добрался – не тот он человек, чтоб подобное спускать, или прощать… Варин потом замуж так больше и не пошла, хотя, говорят, ее не раз звали… Я об этой истории знаю лишь понаслышке – люди в тайной страже не болтливы.
– Кисс – я вновь решилась задать парню давно мучавший меня вопрос – Кисс, а отчего ты ушел из тайной стражи?
– Я не ушел, а сбежал.
– Хорошо, отчего ты сбежал?
– Меня должны были арестовать.
– За что?
– За дело… Все, пошли отсюда. Не стоит долго отсутствовать. Не хочется окончательно портить твою и без того подмоченную репутацию, баловница ты этакая! Люди ведь ни на что хорошее не подумают… Вообще-то я не прав: мужики подумают именно на хорошее, мне позавидуют, так что я уже заранее радуюсь!
– Кисс, ты, ты… В общем, у меня нет слов, зараза ты такая!
– Не волнуйся, я к тебе тоже испытываю возвышенные чувства…
В пещере никто уже не спал. Как я поняла, все проснулись еще во время нашего разговора с Варин. Казначей все так же сидел за столом, уткнувшись в свои бесценные пергаменты: похоже, что он так и не ложился – отдых ему заменял еще недавно чистый пергамент, в котором сейчас он с упоением сточил нечто мелким убористым почерком. Все остальные собрались вокруг Гайлиндера, который что-то чертил длинной палочкой на песке.
– … Ну, вот здесь это и произошло, – говорил он, продолжая начатый разговор. – Вот сюда мы и направились…
– Погоди! – перебил его Стерен. – Но ведь если вам нужно было сюда – (тут Стерен отобрал у Гайлиндера палочку, и ткнул ее на нарисованной на песке схеме чуть в сторону) – если вам нужно было придти вот сюда, то какого ляда вы туда поперли?!
– То-то и оно! – Гайлиндер вновь отобрал палочку у Стерена. – Нам было куда проще и ближе идти к месту дислокации вот здесь, и вот так! Кстати, по этому маршруту мы и вышли. Но вскоре нас догнал посланник князя Айберте, и передал его письменный приказ: идти вот сюда, в это самое место, и вот этим путем…
– Не понимаю! – снова встрял Стерен, и в его голосе была искренняя досада. – Ты, парень, разве сам не видел, что именно сюда вам не стоит лезть? Любому понятно, что следовать вам нужно было уж никак не там! Так какого… ты туда поперся? По крайней мере, пошли бы кружным путем, вот здесь – и старый солдат снова стал тыкать палочкой в песок. – Это ж любому понятно, у кого глаза есть, и ума толика имеется! Так как же князь вас мог сюда направить? Разве не видно – это ж яма посреди скал! Лучшего места для засады не придумать при всем желании!
– Что поперся, спрашиваешь? – а в голосе Гайлиндера настоящая горечь и усталость. – А я, по-вашему, этого не понимал? Тоже не без глаз… Только вы бы как поступили на моем месте? Полученный приказ надо выполнять, нравится это тебе, или нет. И, Всеблагой тому свидетель, как же я не хотел туда идти! Но приказ есть приказ, тем более за подписью и печатью, и тут уж ничего не поделаешь. Это армия, то есть, прежде всего – подчинение и строгое выполнение полученных указаний. Так что куда нам было указано, туда мы и пошли… И вот результат… Знаешь, что больше всего не дает мне покоя? Не только воспоминания о том, что мои люди погибли страшной смертью, но и осознание того, сколько же детей одним разом было лишено отцов, сколько родителей потеряли своих сыновей… В моем отряде было немало пусть и достаточно опытных, но молодых солдат…
– Это все правильно, только… Да, жаль парней!
– Не то слово! Знаете, какие у меня были люди в отряде? Лучше и придумать нельзя, до сих пор по ночам снятся, что-то говорят… Я все время вспоминаю тот последний день, когда еще мы были все вместе. Все шло нормально до того времени, пока нас не догнал посланник от князя Айберте, и мы не сменили маршрут. А стоило нам оказаться вот здесь – и началось!.. Море огня, крики людей, ржание горящих заживо лошадей… Как мы умудрились выжить – не знаю! Сейчас мне кажется, что меня, и тех, кто находился рядом со мной – нас как бы отсекали от основного огня… И выжили только те, кто был рядом со мной… Все остальные были убиты. Я видел, как колдуны добивали случайно выживших, а вот нас они не тронули… Почему?
Понятно, Гайлиндер рассказывает о том, как его отряд нарвался на засаду. Непохоже, что он не пытается оправдаться, скорее старается вновь и вновь восстановить цепочку событий. Наверное, он это уже проделывал сотни раз.
– … Я с той поры попытался кое-что разузнать, – продолжал Гайлиндер, – сопоставлял факты, восстанавливал произошедшее по памяти, кое-что мои парни запомнили… Такую огненную западню, куда мы попали – ее, просто так, без подготовки, не устроишь. Отряд наш был немалый, солдаты опытные, закаленные в боях – новобранцев у меня почти не было, и чтоб погибли практически все, никто не смог вырваться… Это сложно представить.
– Почему же, разное бывает…
– Нет. Меня еще тогда, в том проклятом ущелье, где нам устроили огненную ловушку, удивило то, что впереди отряда, там, где я ехал, огонь был слабее. А ведь должно быть наоборот: классическая западня – огнем отсекается вход и выход из ущелья, то есть перекрывается голова и хвост колонны, чтоб ни у кого не было возможности покинуть это место, и народ оказался как бы в котле, затем искусственно создается паника, а потом идет добивание частично деморализованных сил… В нашем же случае было несколько не так: все, кто следовал за нами, сгорели, а мы лишь обгорели. Правда, стоит признать, что обгорели мы здорово. Я был уверен, что мы не выживем, тем более, что колдуны раненых в плен обычно не берут – убивают на месте. Но, что самое удивительное, нас подобрали, стали лечить… Не вписывается в обычные действия колдунов Нерга. Кстати, нас тогда не четверо было, как сейчас, а пять человек. Один умер, так и не оправившись от ранений – ожоги были слишком глубокие…
– Возможно, вас взяли как «языков». Для последующего допроса с пристрастием. Сами знаете: сведения о военных силах противника никогда не бывают лишними. А ты сам сказал: вы пострадали меньше других, так что вполне годились для… приватной беседы.
– Нет. Нас, после того, как раны чуть зажили, отправили сюда, так сказать, на сохранение и сбережение, но что самое интересное – за все это время ни разу не допрашивали. А так быть не должно – пленных обычно берут для допроса, а тут… Надо же: проявили несвойственную им гуманность, подобрали, выходили – и никакого интереса к тем сведениям, которые нам были известны. Значит, все данные о нашем полке колдунам были известны уже заранее, и те крохи знаний, которые они могли получить от нас, были им уже неинтересны. У меня первые серьезные подозрения по этому поводу стали возникать еще в то время, когда я стал приходить в себя после ранения. Ведь для чего-то князь Айберте отправил нас к месту дислокации кружным путем, когда можно было быстрей и проще дойти вот так, не мудрствуя лукаво, и не забираясь невесть куда… Ну, князь, попади ты мне в руки! Конечно, в любом суде мое слово против его… Только вот я, пожалуй, смогу доказать его предательство, а парни из моего отряда, те, что остались в живых, могут подтвердить мои слова…
Я не стала слушать дальше. Если слова Гайлиндера верны (а, судя по подтверждению его солдат, все именно так и было), то вывод из всей этой неприятной истории может быть только один. И так было понятно: их накрыли огнем, словно крышкой, из-под которой было не вырваться. Слишком тонкий расчет, недаром почти никто из четырехсот человек не сумел спастись. Ну, почти никто…То море огня должно быть подготовлено заранее, и не просто подготовлено, а вся операция тщательно продумана, иначе бы из того ущелья спаслось куда больше людей. Опытных солдат так просто не взять, даже на летящий с неба огонь…
Мне бы хотелось о многом расспросить Гайлиндера, или хотя бы просто поговорить с ним наедине… Уверена, и ему хочется узнать о судьбе своих близких, получить ответ на многие вопросы, только вот только сейчас нам не до разговоров. Да и не хочется говорить при всех…
Гайлиндер… В этом израненном, обожженном человеке почти ничего не осталось (во всяком случае, внешне) от того светлого, счастливого юноши, который радостно встречал каждый день жизни. Мне было больно видеть этого рано поседевшего человека и осознавать, что вольно или невольно, но я имею отношение к тому, что с ним произошло.
Почему я? По той простой причине, что Эри – моя двоюродная сестра. Кузина, как сказал бы Вен… Именно ее стремление к богатству, титулу, положению в обществе и привело к этим ужасным последствиям. В принципе, наше стремление к лучшему – вполне естественное чувство, и в этом нет ничего плохого. Каждый из нас в жизни хочет достичь чего-то большего, и это правильно, за подобное не стоит осуждать. Наоборот: надо радоваться, что некто стремится подняться над обыденностью. Плохо, что иногда при этом рушатся чужие судьбы…
Дорогая кузина, ты знала о том, что произошло с Гайлиндером? Судя по некоторым твоим оговоркам тогда, в застенке Стольграда, знала… Ну, если не знала точно, то догадывалась. Догадывалась и молчала. Ты и Гайлиндер… То, что вы оба любили друг друга – это признавали все. Знает это и князь, который тоже любит тебя больше жизни. А вот любишь ли князя ты? То, что ты предпочла князя Айберте своему жениху… Ну, об этом судить не мне. Перед тобой стоял выбор: любовь совсем небогатого парня с одной стороны, и титул, богатство, более чем обеспеченная жизнь – с другой… Ну, каждый сам решает, как он будет строить свою судьбу, и посторонним не стоит влезать со своим мнением в чужие отношения.
Эри, даже мне ясно, что тебе не хватает Гайлиндера, причем это я поняла еще тогда, при нашем разговоре с тобой. Признайся сама себе – ты все еще любишь этого парня, причем никак не можешь вырвать это чувство из своего сердца… А может, и не хочешь. Так? Так, ведь у вас была настоящая любовь. И князь Айберте все это понимает и ревнует, иначе он вряд ли пошел бы на такую немыслимо страшную глупость… Хотя почему глупость? Это самое настоящее преступление, а ты, Эри, не могла о нем не знать, или хотя бы не догадываться. Когда долгое время живешь с человеком, то поневоле начинаешь понимать все его недомолвки, недоговоренность, молчание, можешь предугадывать поступки… Возможно, в этом случае догадываться – не значить знать наверняка, но, чувствую: ты знала обо всем. Князь сам рассказал тебе…
Я всего лишь несколько раз видела мужа Эри, но и этого мне хватило, чтоб понять: этот властный человек должен был сказать свей жене о том, что у него больше нет соперника. Подобное как раз в его характере: показать, что последнее слово всегда остается за ним. Не знаю точно, о чем ты тогда подумала, Эри, но позже на смену горечи у тебя пришло чувство непонятного удовлетворения: пусть Гайлиндер погиб, но зато никакой другой девушки у него никогда не будет… Так? Странные формы принимает твоя любовь, Эри… А о тех, кто был убит вместе с ним – о них ты не подумала?
Впрочем, о чем я говорю? Разве тебе есть дело до кого-то иного, кроме себя? Как ты тогда мне сказала? «О моей красоте поэты сочиняют стихи…». Ну, сочиняют, и что дальше? Конечно, дело хорошее, и каждой женщине было бы приятно услышать что-либо подобное о себе, только вот ты для себя подобное самоутверждение сделала целью в жизни. И еще я догадываюсь, чего ты боишься больше всего на свете: вдруг найдется некто, о чьей красоте будут говорить больше, чем о твоей, и кто сумеет занять место первой красавицы, на котором пока что царствуешь ты… Понимаю: годы идут, тебе уже двадцать семь, и пусть сейчас ты находишься в самом расцвете своей сказочной красоты, но вместе с тем тебя постоянно грызет страх, что рано или поздно, но отыщется та, кто окажется умнее, красивее, удачливее или талантливее…
Эри, тогда, при нашей встрече в тюрьме, ты назвала меня стервой. Пусть так, не спорю, но если мои предположения в отношении тебя верны, то, в этом случае, как мне называть вас, сиятельная княгиня? Думаю, тут годится другое слово, не менее бранное…
Что-то я опять думаю не о том… Или, Койен, это ты мне подсказываешь и рассказываешь о прошлом?.. Спасибо, буду знать, что произошло тогда… Все, хватит думать о всякой ерунде, сейчас это уже не имеет особого значения. В конце концов, жизнь сама все расставляет по местам…
Интересно, какое решение все же примет Варин? Мое мнение по этому поводу ей известно, а остальные пусть поступают так, как считают возможным. А где же она?
Ага, вот Варин подходит к столу, и довольно бесцеремонно сдвигает в сторону сидящего там Казначея вместе с кучей его бесценных бумаг. Ох, ну мужик и возмущается, того и гляди пар из ушей пойдет! Пергаменты свои хватает так, будто от этого зависит вся его дальнейшая жизнь. Вот, снова их пересчитывает! Можно подумать, оттого, что Варин сдвинула на край стола его бумаги, их количество враз уменьшилось! А сейчас женщина его и вовсе прогнала со стола, так что разобиженный Казначей демонстративно утащил в сторону скамью, на которой до того сидел. Разложил свои бумаги на ней, и недовольно пыхтит – Варин у него отобрала и чернильницу с пером. Ничего, пошумит Казначей немного, и перестанет… Интересно, а для чего Варин стол понадобился? Будто отвечая на мои слова, женщина позвала:
– Кисс, иди сюда – а голос у Варин спокойный, будто и не цапались мы с ней еще совсем недавно. Интересно, для чего ей Кисс понадобился? А осадок у меня от недавнего разговора с ней все же остался… Может, подойти к ним? Не стоит, если в моем присутствии появится нужда, то позовут сами.
Посмотрела на Казначея – ну, с этим мужиком не соскучишься! Разложил свои ненаглядные пергаменты на скамье, на один из них смотрит, и что-то чертит палочкой на песке… Потом смахивает написанное и чертит по-новой, заглядывая в разложенные перед ним бумаги. Чем это он занимается? Впрочем, это интересовало не только меня.
– Эй, Казначей, чем это ты там занимаешься? – опять стал подкалывать приятеля Лесовик. Не знаю отчего, но у этого обожженного солдата с нашим занудой были почти что дружеские отношения, хотя, слушая их разговоры, об этом вначале сложно было даже предположить. – Никак, детство решил вспомнить? Интересно, что ты тогда на песочке рисовал?
– Лесовик, не мешай. Проверяю свои расчеты.
– Чего ты делаешь?
– Проценты считаю, пени… А, вот тут я, кажется, ошибся!.. Не понял…
– Я тоже не понял – Лесовик подошел ближе к Казначею. – Объясни мне, темному охотнику из диких лесов, что означают этакие заумные слова – вдруг и до меня дойдет!
– До меня тоже только что дошло: я настолько отупел на этих каменоломнях, что, можно сказать, совсем ничего не помню! Если так дальше пойдет, то я скоро дебет с кредитом путать начну, и аренду от износа не отличу… Представь: я проценты неправильно посчитал!
– Чего-чего?!
– Долго объяснять… Вот это да! Слышь, Лесовик, суди сам: я-то считал, что по этой вот бумаге уже ничего не получить, а только сейчас меня осенило – представитель именно этого торгового дома в моей родной стране объявился сразу же после смерти старого Владыки! Между прочим, эти так называемые торговцы – жулье еще то! Один из тех, кто там деньги в рост выдает – тот против меня свидетельствовал! И денег туда кое-кто отнес немало, а деньги те были, между прочим, из казны… Ну, если только доберемся до безопасных мест, я им такое устрою!.. Все эти… у меня прыгать будут, как лягушата на раскаленной сковородке!
– Злой ты, Казначей! – хохотнул Лесовик.
– Э, нет! Я не злой, просто денежные интересы лежат в основе всего! В том числе и в том, чтоб получать прибыль, а не для того, чтоб ее терять или кому-то дарить!
– Ты чего-то разошелся не по делу…
– Суть в другом. Просто назад, в мою страну, мне пока что хода нет, и, честно говоря, вряд ли этот ход появится. Чья тут вина – долго разбираться, но к этому обвинению против меня приложили свою руку и людишки из того самого торгового дома, чьи расписки лежат передо мной! Пусть и не они их писали, но все же… На родине мое имя оболгано, я внесен в список государственных преступников, а такие вещи в памяти людей остаются надолго, если не навсегда. И я просто хочу хоть немного расплатиться с теми, по чьей вине оказался здесь. И не только. Если можно так выразиться, надо вернуть эти расписки к жизни…
– Тебе-то до всего этого какое дело? Это ж не твои деньги…
– Не мои. Но у меня за плечами есть несколько лет кошмарной жизни в этих каменоломнях, в которых я должен был остаться навек, и здесь же помереть… Так что если мы вырвемся отсюда, то с помощью этих бумаг можно нанести такой удар по Нергу!.. У меня от подобных перспектив сердце замирает! От радости и счастья… И в данный момент мне совсем не важно, кто именно будет наносить тот самый удар – Харнлонгр, Славия, или это сделают вместе обе страны… Знаю лишь то, что если выживу, то сумею помочь этим странам в столь нелегком деле – как бы ты, дикарь лесной, не язвил и не ехидничал, но я-то знаю себе цену. Причем цену высокую. Таких знатоков, как я, досконально разбирающихся в денежных вопросах, во всем мире отыщется не так много… – и Казначей вновь уткнулся в бумаги.
А ведь он прав. Конечно, я почти ничего не понимаю в этих пергаментах, над которыми трясется Казначей, но догадываюсь, что сила в них заключена немалая. И мне вновь пришло на ум, что для Казначея важны были не сами деньги: для него куда большую ценность представляла одна только возможность снова почувствовать себя тем человеком, каким он был несколько лет назад, вновь знать, что где-то есть бумаги, расчеты, документы… Важно ощутить, что жизнь идет своим чередом, и что он сам в этой жизни далеко не последний человек…
Я настолько глубоко задумалась, что вздрогнула, услышав рядом свое имя.
– Лия…
Это Гайлиндер подошел ко мне. Как видно, мужчины закончили с разговорами. Вон, и Стерен подходит к столу, о чем-то говорит с Варин, и Кисс стоит там же, что-то чертит на бумаге…
Ой, что-то я отвлеклась! А Гайлиндер меня о чем-то спрашивает…
– Лия, – продолжал Гайлиндер, – я все никак не могу взять в толк, каким таким непонятным образом ты могла здесь оказаться?
– Ну, на то она и жизнь, чтоб удивлять… Так получилось.
– Это правильно, только… Видишь ли, если бы на твоем месте оказался кто-то другой, я бы отнесся к этому куда более спокойно. Ты же всегда казалась мне молчаливой замкнутой домоседкой, необщительной и тихой, не интересующейся ничем, кроме своих вечных домашних забот… Я был уверен, что ты будешь последним из жителей Большого Двора, который сможет покинуть наш поселок. И еще меня всегда удивляло, с какой самоотдачей ты заботишься о родных. Иногда мне хотелось тебя хоть немного порадовать, чтоб ты улыбнулась, и перестала ходить, не отрывая глаз от земли…
Ах, Гайлиндер, Гайлиндер, ты и не догадывался, что в то время твоя улыбка была для меня самой большой радостью… Только вот что сейчас об этом говорить!
– Да, ты прав… Но с того времени многое изменилось.
– Ты, наверное, хотела сказать – очень многое.
– И очень многое тоже.
– Лия, я хотел спросить тебя об Эри… Думаю, я имею на это право. Ты давно ее видела?
Все-таки спросил. Впрочем, этого и следовало ожидать…
– Не очень давно.
– Когда?
– Незадолго до того, как отправилась сюда.
– Как она?
Хм, так просто на этот вопрос не ответишь.
– Насколько я поняла, у нее все хорошо.
– Я имел в виду несколько иное. Хотел узнать о ее жизни, как она живет… Ну, она должна была рассказывать хоть что-то, когда приезжала в Большой Двор!
– Гайлиндер, с того времени, как она покинула поселок… В общем, после своего замужества она никогда не приезжала в поселок. Ни разу. А, по словам ее матери, у Эри в семье все в порядке. Да и сама она утверждает, что получила именно то, к чему стремилась с детства.
– Ты сейчас так об этом сказала… Между вами что-то произошло? Состоялся неприятный разговор? О чем ты умалчиваешь? Мне кажется, ты отчего-то не хочешь говорить об Эри.
– Ну почему же… Видишь ли, дело в том, что о жизни Эри мне почти ничего не известно. Каждая из нас живет своей жизнью, и они, эти жизни, между собой не пересекаются – уж слишком они разные. Сам подумай: что может быть общего меж простой крестьянкой и сиятельной княгиней?
– Ну, хоть что-то о ней ты знаешь? Неужели так сложно сказать это немногое?
– Все, что я знаю об Эйринн, так это лишь то, что у них с мужем трое детей, большой богатый дом в столице… Она считается первой красавицей Стольграда, поэты слагают стихи об ее красоте, они с мужем вхожи во дворец… Она посещает все балы, все развлечения… Сейчас, правда, все семейство Айберте уехало в одно из своих имений – по указанию Правителя князя отправили в провинцию подлечить нервы.
– Значит, у Эри уже трое детей… Вернее, как ты ее назвала, у Эйринн… Лия, ты как считаешь: она счастлива?
– Разговор у нас с ней был недолгий. При нашей единственной встрече в Стольграде она выглядела вполне довольной жизнью.
– Даже так…
Гайлиндер помолчал несколько мгновений. Не знаю, о чем он подумал, но я ему больше ничего не хотела говорить об Эри. И, не знаю отчего, но у меня создалось твердое убеждение, что бедный парень только что потерял значительную часть своих иллюзий. Уж не считал ли он, что Эри, с ее красотой и амбициями, будет верно и преданно ждать его возвращения, да еще при том и оставит своего мужа? Неужто между ними был какой-то разговор на эту тему? Ох, парни, парни, сколько бы вам лет не исполнилось, а вы все те же неисправимые романтики в душе!
– Лия, – голос Гайлиндера чуть дрогнул, – Лия, расскажи мне о маме… Она и правда не верит, что я погиб?
Вот рассказать ему о матери – это с удовольствием. Мне всегда нравилась эта спокойная, выдержанная женщина, которая всегда вела себя с достоинством настоящей аристократки, пусть даже их семья была очень бедна. Мать Гайлиндера нечасто показывалась в нашем поселке, но, тем не менее, все без исключения жители относились к ней с должным почтением. Хотя она и недолюбливала меня (а как иначе прикажете относиться к родственнице девицы, которая разбила сердце ее сына, и ради которой он, не помня себя, помчался в столицу?), но внешне этого не показывала.
Я рассказала Гайлнндеру о том, что его мать не желает ничего слышать о том, что ее сына больше нет на свете. Она уверена: сын жив, и вернется домой. Недаром она постоянно ставит свечи Пресветлой Иштр и каждый день молится о здравии своего сына, и его скором возвращении домой… И еще она каждое лето собирает вишню с тех деревьев, что растут в саду у их дома, варит из той вишни варенье, которое и сама не ест, и не дает его никому пробовать. Дело в том, что в наших холодных северных местах вишни вызревает совсем немного, а варенье из той ягоды – любимое лакомство Гайлиндера. Оттого мать и думает, что сын будет обрадован, когда вернется домой и увидит, сколько любимого им варенья приготовлено к его приезду…
– Гайлиндер – раздался голос Варин, перебивающий мой рассказ. – Будь любезен, подойди к нам…
Когда Гайлиндер отошел от меня, я поняла: даже сейчас этот парень был так же далек от меня, как и много лет тому назад. Снова вспомнилась Эри. Если Гайлиндер прав в своих предположениях… Да, дорогая кузина, для очень многих людей большой бедой обернулись ревность князя и твое безоглядное стремление к богатой жизни, ради которой ты не побоялась сломать жизнь беззаветно любящему тебя парню, и которого любила сама. А ведь Гайлиндер все еще ее любит, да и она его тоже – я в этом уверена! Только вот изменить уже ничего нельзя.
И еще одно: отчего-то мне стало понятным: что бы ни произошло в дальнейшей жизни Гайлиндера, им с Эри уже никогда не быть вместе. Между ними навсегда пролегла немыслимо глубокая пропасть из четырехсот заживо сожженных солдат, и отныне, как ни старайся, но меж тех берегов не перекинуть никакой мост…
Тем временем мужчины у стола, о чем-то споря промеж собой, водят пером по листу пергамента. Похоже, что-то чертят, или рисуют. Хотя… Они, как мне кажется, пытаются изобразить на листе что-то вроде карты. Ну да, точно, то один, то другой из присутствующих здесь людей подходят к столу, смотрят на рисунок, что-то говорят… Карту Нерга по памяти восстанавливают, или карту местности рисуют? Точно, так оно и есть. Каждый вспоминал то, что отложилось в его памяти по виденным когда-то картам. Именно это они и пытаются отобразить на листе пергамента. Как назло, мои спутники, хотя совсем недавно и изучали карты Нерга, но запоминали там несколько иные области этой страны. Кто ж мог знать, что нас занесет в эти места?! Вон, мужчины уже и спорят между собой, каждый свое доказывает, по памяти и со слов товарищей составляют карту местности, обозначают на ней дороги, овраги, поселения, тропинки и все остальное.
Кстати, бывшие труженики каменоломни немало знали о местности, где находилась каменоломня. Откуда? Да из разговоров охранников – даже эти крохи невольно услышанных знаний вносили какой-то интерес в их безрадостную жизнь, и неплохо запоминались. Так что сейчас эти обрывочные сведения складывались в единую картинку, пусть и не полную. Хоть бы Койен помог, но, увы: здесь, в этой пещере, у него нет силы. Недаром он мне и про Рин-Дор Д'Хорра сказал лишь тогда, когда я ненадолго выходила наружу… Что ж, как видно, Варин определилась с тем, как нам следует поступить в дальнейшим.
А там, за стенами пещеры, уже, без сомнения, наступает утро. Интересно, что сейчас на каменоломне творится? Ну, то, что сейчас она больше напоминает разворошенный муравейник – это понятно всем. Наверное, нас еще ищут по всем закоулкам, а может, уже поняли, что нас там нет. Тогда должны были начать разбирать завалы, отыскивая наши тела в полной уверенности, что где-то там нас и засыпало… И все-таки хочется знать, что мы дальше будем делать? Неопределенность раздражает…
Похоже, что ответ на этот вопрос хотела получить не только я одна. Правда, все остальные пока помалкивали. Но все наши сомнения разрешил ворчливый голос Казначея.
– А вот я хотел бы узнать – что дальше собираетесь делать? Может, кто мне про то скажет? И вообще, чем вы там занимаетесь? Меня из-за стола прогнали, а ведь я, в отличие от вас, делом занимался! чистых листов и так немного, а вы один из них каракулями исчиркали…
Ну, этот всегда говорит то, о чем думают другие, думают, но не решаются спросить. Так что сейчас взгляды присутствующих устремились на Варин – понятно, что окончательное решение зависит от нее.
– Казначей, ну что ты за человек такай! – повернулся к нему Гайлиндер. – Лист пожалел… Неужели самому не понятно, что просто так, наобум, уходить не стоит. Для начала надо определиться, где мы находимся…
– Так что, получается – мы все уйдем? Все вместе? – а ведь в нудном голосе Казначея, кроме его обычного ворчания, есть и тщательно скрываемая надежда.
– А в чем дело? – Варин, не отрываясь, смотрела на ту карту, что они только что нарисовали. – Казначей, ну что тебе опять не нравится?
– Я считал… Нас же много… Думал, вы уйдете сами по себе, не захотите с нами связываться.
– Когда тебе что-то кажется, вспоминай почаще о Светлых Небесах – холодно обронила Варин. – Тогда лишнего казаться не будет. А думать надо о другом… Так, у кого есть еще какие сведения, годные для той карты, что мы только что набросали? Какие в ней надо исправить ошибки, или же не помешает что-то добавить? Все подойдите, посмотрите…
