Текст книги "Аналогичный мир (СИ)"
Автор книги: Татьяна Зубачева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 94 (всего у книги 98 страниц)
– От Андрея научился, – улыбнулся Эркин. – Мы на выпасе когда были, да и потом, если одни, по-русски говорили. Ну… мы не хотели, чтобы кто другой знал об этом.
– Понятно, – Женя кивнула. – Знаешь, я тоже… не то, что скрывала, но не говорила, что я русская. Чем меньше о тебе знают, тем лучше. Алиса, допивай, а не хлюпай.
Эркин невольно рассмеялся. Алиса обиженно посмотрела на него, но тут же улыбнулась.
– Я не хлюпаю, я язык полощу.
– Тем более, – строго сказала Женя.
Воскресенье, можно не спешить, но Эркин привык есть быстро.
– Налить тебе ещё?
– Нет, спасибо, я пойду.
– Удачи тебе, – улыбнулась Женя.
Эркин начал было собирать посуду.
– Иди-иди, я сама, – Женя мягко остановила его руки, и он ловко перехватил её ладонь и прижался к ней щекой и губами. Но тут же отпустил и встал.
– Всё, я пошёл.
Он взял в кладовке джинсовую куртку и только тут сообразил, что не переобулся, так и сидел за завтраком в кроссовках. Свинья он, конечно, Жене пол мыть… А ни хрена, вечером сам вымоет.
В кухню вошла Женя с посудой.
– Женя, пол я, как приду, вымою.
Женя удивлённо посмотрела на него, но ответить ничего не успела: он уже мягко захлопнул за собой дверь и сбегал вниз по лестнице.
Воскресное утро начинается поздно. В будни в это время он и Андрей уже крутились бы на станции или на рынке, а сегодня… и народу на улицах мало, и все какие-то… мягко-сонные. До Цветного Эркин добрался без приключений, а уж Андрея найти – не проблема. Да, Андрей же стричься собирался, тогда, значит надо к Скиссорсу.
Парикмахерская Билли Скиссорса была местом сбора серьёзных людей, где хороший разговор ценился выше дармовой выпивки. Эркин пошёл туда. Судя по тому, как с ним здоровались встречные, его помнили, а значит, проблем с пропиской возникнуть не должно. Вернее, даже не о прописке речь пойдёт, а об угощении с хорошего заработка. Поделись своей удачей, и тебе от чужой удачи перепадёт. Ещё на подходе он услышал взрыв хохота и понял, что Андрей уже там. Ага, вон его лохмы торчат.
– А, Меченый!
– Долго спишь!
– Не сплю, а отсыпаюсь.
– Белёсый нам уже тут рассказал.
– Ну, так у него и язык длиннее моего.
– А наломались сильно, парни?
– А ты думал?!
– Бычки – не дрова, на потом не оставишь.
– Я вот тоже до Свободы в имении был, меня как-то тоже на выпас дёрнули. На хрен такая работа! Днём бегаешь, и ночью тебя у стада держат.
– Да, когда белый платит…
– То спину не гладит, знаем.
– А хорошо заработали?
– Ну, так известно, – смеётся Андрей. – Как потопаешь, так и полопаешь. Как покорячились, так и получили.
– Обмыть надо.
– Не проблема, – Эркин взмахом головы отбрасывает со лба прядь.
– Ща и начнём!
– Дело!
– Закрой пасть, успеешь.
– Белёсый, стричься будешь? Вон оброс как.
– Для тебя берёг, Билли.
– Ну, садись тогда.
Андрей сел в потрёпанное парикмахерское кресло, и Билли, гордо оглядев окружающих, занялся делом. Клиентуры у Билли немного. Большинство ещё совсем недавно стригли наголо, и они только отращивали волосы. Билли любил рассказывать, что до Свободы он даже хозяина своего стриг и хозяйку причёсывал, но ему не то что не верили, а просто как-то обходились, не заморачиваясь такими пустяками: в глаза не лезет, ничему не мешает – и ладно. И жил Билли на подношения собиравшихся в его халупе. Но шакалом его не считали. Ну, выбрал человек бездоходное дело, так не клянчит, не подличает, а когда кто и сядет к нему, такое представление устроит, что за просмотр заплатишь.
Билли окутал Андрея почти чистой – редко используется, потому и не грязнится – простынёй и защёлкал вокруг его шевелюры ножницами под комментарии и шутки окружающих. Андрей весело отругивался, а Билли, к общему восторгу, именовал его милордом и почтительно советовался по поводу каждого щелчка.
– Прикажете выпрямить, милорд?
– Кругли! – рявкнул Андрей, подмигивая в пятнистое от старости зеркало.
Ему ответил дружный хохот. Билли хвастал, что умеет выпрямлять курчавые волосы, продемонстрировать, правда, своё искусство ему ещё не пришлось, но предлагал он это каждому, что всем нравилось.
– Как прикажете, милорд, – улыбался Билли. – Могу и завить, милорд.
– Это Меченому завить надо.
– Мне и так хорошо, – рассмеялся Эркин.
Стряхивая с простыни светлые завитки, Билли заметил:
– Мягкие у тебя волосы, парень.
– У меня вся жёсткость в другом месте, – ответил Андрей, доставая бумажник.
Ржали до слёз, до икоты. Билли принял от Андрея кредитку и рассыпался в благодарностях. Вид бумажника привёл всех в совершеннейший восторг.
– Ну, как у белого…!
– Надо же такому!
– Ты глянь, у Меченого-то… тоже!
– Ну, сильны, парни, ну, дают…!
После небольшого спора, когда Андрей и Эркин хотели угостить пощедрее, а остальные вежливо самоограничивались, определили сумму обмыва и решили самим никуда не идти, а послать за выпивкой и закуской. А то куда ни сунься, шакальё набежит, а здесь – уже своя компания и дверь закрыть недолго. Но стоявший здесь же Гундосый выставил бутылку от себя, и чисто из вежливости пошли в его кабачок. Благо, и идти-то… улицу пересечь.
Женя оглядела кухню. Вот теперь всё как положено. Чистота и порядок. Она вымыла руки, расправила сохнущие полотенца и пошла на чердак, собрала там высохшее бельё, своё и Алисы, вещи Эркина она, как уж повелось с самого начала, сушила в кухне. Ну вот, гладить она сейчас не будет. В ведро с замоченным настругать мыла и взболтать, и пусть бельё дальше само по себе мокнет потихоньку.
Женя внесла высохшее бельё в комнату и положила на кровать. Алиса сидела со своим баульчиком, шёпотом разговаривая с его содержимым и куклами. «Конечно, – подумала Женя – всерьёз всему этому учиться она ещё мала, на вырост куплено, но всё равно… Потрясающая вещь! Какой же молодец Эркин». Она быстро сложила бельё в шкаф на полку, где держала чистое, но не глаженное, и открыла другую створку. Что надеть? Сегодня солнце, но летней жары уже нет. Летнее платье и жакетик от костюма? Будет в самый раз. А туфли… ну, выбора нет, у неё одна пара на все случаи жизни. Туфли, что ли, себе купить? Ну, ладно, посмотрим. Алисе… платьице и кофточку. Женя закрыла створку и вернулась к полкам. Себе чулки, Алисе… гольфы, бельё, вот теперь всё готово.
– Алиса, давай собираться. Гулять пойдём.
Алиса в общем радостно, но без обычного восторга оторвалась от игры.
– Баульчик закрой и убери. Вот так. Умница.
Женя одела Алису, расплела ей косички, расчесала волосы и собрала их в украшенный бантом хвостик повыше затылка.
– Теперь посиди спокойно, пока я оденусь.
– Ага, – согласилась Алиса.
Женя быстро переоделась, заново уложила волосы, достала свои нарядные маленькие серёжки с искристыми стёклышками. Вот так. Теперь ещё деньги. А возьмёт она… сотню, нет, даже две. Гулять – так гулять! Конечно, в кондитерскую к мисс Милли и мисс Лили, она всегда открыта, и… все магазины в воскресенье закрыты, только их кондитерская и… правильно! «Аппетит» старого Бакстона. Вот у кого «вкусненькое» мелкой фасовки и уже нарезанное. Как раз для воскресного ужина, к обеду Эркин вряд ли вернётся.
– Всё, пошли.
Они спустились во двор и вышли на улицу, запирая за собой все двери. Солнечный, но не жаркий и не ветреный день. Осень? Ну и пусть осень. Эркин уже вернулся, теперь – Женя улыбнулась – пусть приходит осень и жухнет трава.
На улице Алиса забыла про баульчик. Тем более, что она вспомнила брошенные мимоходом мамины слова про покупку «вкусненького». Посещением кондитерской баловали её нечасто, хотя сам по себе визит был для Алисы бременем. Приходилось изображать хорошую девочку, не болтать, не лезть и вообще… ничего интересного не делать, но зато там её угощали, и дома потом пили чай с, ну, необыкновенной вкуснятиной. И на Мейн-стрит обязательно ходили смотреть на игрушки, и мама никогда не торопила её, обсуждая с ней каждую куклу и каждую игрушку. Нет, такая прогулка заслуживает самого полного внимания.
К кабачку Гундосого подтягивались люди: вожаки ватаг, работяги, неизбежные шакалы. Правда, шакалы держались поодаль. Уж больно серьёзные люди собрались. Полезешь не вовремя – схлопочешь по уху, а рука тут у многих тяжёлая. Собирались те, кто с декабря сами упрямо пробивались к жизни. Старые обитатели Цветного, что и тогда рабами не были, держались отдельно. Нет, ни явных ссор, ни драк серьёзных, но бывшие рабы водили свои компании, а и раньше свободные – свои. Так уж повелось.
По рукам ходили три бутылки: Андрея, Эркина и Гундосого, – и с десяток сигарет. На столе нарезанные толстыми ломтями две буханки тёмного хлеба и несколько вяленых рыбин. Немного на такую ораву? Так не пожрать, а поговорить собрались.
– Вон ты послушай, каково парням пришлось.
– Как ты сказал? Бифпит?
– Не слыхал о таком.
– А кто слыхал?
– Это где ж?
– А хрен его знает, нас привезли и увезли.
– Ну, понятно.
– Я вон тоже на лето нанялся и сбежал. Хрен с ними, с деньгами, жизнь дороже.
– Чего так?
– Да кормили одной баландой и спать в бараке, аж цепи наготове. Пошёл он с такой работой…
– Не, от пуза кормили.
– Да, лендлорд недельную засыпку честно отвешивал.
– А старший-то беляк?
– Ага.
– Ну, так везде положено.
– Много покрал?
– Не, ни хрена, мы сами кашеварили.
– Меченый небось над жратвой главный был.
– Ну, а как же.
– Не, мы по очереди. Нас двое, вот кто может от стада отъехать, тот и кашеварит.
– Лендлорд-то этот сильно прижимал?
– Не, в меру.
– А старший с руками не лез?
– Х-хо, мы ему сразу укорот дали.
– Толковый мужик, своё пахал без булды.
– Бывает.
– Да ни хрена, все они, беляки, на нашем горбу ездят!
– Заткнись, вон на завод мы прибились, там этот, ну, рука у него покалечена, пашет, будь здоров.
– Бывает.
– Беляк завсегда своё на нашего брата скинет.
– А ты не стой близко.
– Чтоб не докинул, что ли?
– Ну да.
– А в этом, как его, ну, в как ты его обозвал…
– Бифпите?
– Ну да. Хорошо погуляли?
– Да уж, как положено.
– Все три радости под завязку.
– Это какие?
– Не слыхал, что ли?
– Постой, парень, это пожрать, поспать и…
– В морду беляку дать.
– Ага, порадуйся тут, когда полиции навтыкали.
– Ну, на каждом шагу.
– Не, парни, ковбойские радости – это подраться, надраться и трахнуться.
– Ну, этого добра и здесь навалом, не стоило и ехать.
– Кабы только за этим, то да.
– Заткните его, он, акромя траха, ни об чём не могёт…
Гундосый посмотрел на Андрея. Тот кивнул, и Гундосый пустил по рукам ещё одну бутылку, а на стол кинул ещё пару рыб.
– Шикуешь, парень.
– А что ж? Пока есть – поедим, а когда не будет – так вспомним!
– Во, дело!
– Это ты верно!
– А тут как?
– На День Империи чудом пронесло.
– Потряслись, да-а…
– Не чудом, а русские не дали.
– Ага, кольцом вокруг Цветного встали, свора и не полезла.
– А тех бедолаг забили.
– Одного, грят, русские увезли.
– Ну, его счастье.
– Ну да, от пули, грят, смерть лёгкая.
– Сколько раз пробовал?
– Да они сами дурни, на хрена они к шлюхам, ну, тем беляшкам, полезли?!
– Ты что, головой приложился?! Поле-езли, послали их.
– Я тебя пошлю, ты пойдёшь? А они…
– Я свободный, а они…
– И давно?
– Чего давно?
– Свободный.
– А как и ты.
– Ну, так и заткнись. Белый гаркнет – ты в штаны наложишь и волю его сполнять побежишь.
– А ты нет?
– И я. Так что нечего, все мы такие.
– А парням не повезло.
– Да, что уж тут…
– Ладно, не нашей ватаги…
– Так, помянем, что ли?
– Тебе лишь бы в глотку влить…
– Голову ему рыбью в пасть воткни, чтоб заглох.
– А с работой как?
– А никак.
– Было хреново…
– И лучше не стало.
– Бога моли, чтоб хуже не было.
– А с чего хуже?
– Станция, дрова, ну, и на рынке поворочать, больше ничего нет.
– И не б-будет!
– Выкинь его, пусть полежит.
– Так что, крутитесь, парни.
– Другой работы беляки не дают.
– В имениях только ещё…
– Да, приезжают тут, нанимают.
– А там чего?
– На уборку если, так мороки много, а кормёжка плохая.
– Поганая это работа, помню…
– А кто не помнит?
– Ползаешь, картошку эту выбираешь, и не пожрёшь её, сырую-то…
– У нас жрали бывало. Животами потом мучились.
– Да нет, ну их на хрен, имения эти. Думал, выжгли их зимой, так нет, смотри, чтоб их… опять наплодились!
– Беляки-то?
– А кто ж ещё?
– И опять на нас ездят, сволочи!
– А ты спину не подставляй.
– А жрать тогда что будешь? Кто тебе задарма-то даст?!
– А я задарма и не возьму!
– Ишь ты какой!
– А такой! Я с Освобождения дармового куска не взял. Что на мне, всё мной заработано! А ты…
– А ну остынь.
– Чего вы?
– Ну, на пустом же завелись.
– Не, в имении – это не жизнь.
– А где она, жизнь?
– Говорят, на Русской территории хорошо.
– Ага, в рот кладут и проглотить упрашивают.
– Не, парни, такая уж судьба наша.
– Это на беляков-то горбатиться?
– А что, так оно и есть.
– Точно, в Овраге отдохнём.
– Неа, мы и после смерти на них работать будем.
– Охренел, Белёсый?
– Это как это?
– А просто. Они будут в котлах кипеть, а мы будем дрова подкладывать…
И дружный мощный хохот, и десятки рук, восторженно бьющих Андрея по плечам и спине.
– Ну, парень, ну, даёшь…!
– А возьми!
– Ну, за такое ставлю всем!
– И я ставлю!
– И я, чтоб…
– Жратва кончается.
– Гундосый, у тебя ещё есть что, или рыба одна?
Гундосый смёл со стола на обрывок газеты рыбьи ошмётки и вынес их на улицу. Отдав свёрток забормотавшим благодарность шакалам, вернулся и спросил:
– Платить кто будет? Восемь кредиток стоит.
Андрей и Эркин переглянулись, и Эркин ответил:
– Мы. Но на этом всё.
– А как же… – ответил многоголосый гул. – Понятное дело… Что мы, вовсе без совести? И так вона…
Гундосый положил на стол большой кусок жирного копчёного мяса и длинным – длиннее, чем у Андрея – острым ножом стал нарезать его на тонкие ломти. Взглядом пересчитал присутствующих и, нахмурившись, проверил, хватит ли ломтей.
– А с меня за хлеб возьми, – сказал Арч. – Две буханки клади.
– Я бутылку ставлю, – кивнул Одноухий. – Получи, пока мы ещё в трезвом.
Гундосый собрал деньги, выложил на стол две уже нарезанные буханки тёмного хлеба и, слегка пристукнув, поставил бутылку с почти прозрачной жидкостью.
– Ну что, за удачу, так, что ли?
– Всем удачи!
– Кому не везло, так пусть повезёт.
– А кому везло, пусть и дальше так.
– За нас, парни!
– Идёт!
– За нас!
Они возвращались домой усталые, переполненные впечатлениями, но очень довольные прогулкой. Женя несла сумку с покупками и вела Алису. Вернее, Алиса, цепляясь за её руку, брела рядом и даже болтать перестала от усталости. Но мужественно не просилась на руки.
– Потерпи, мой зайчик, скоро придём.
– Потерплю, – кивнула со вздохом Алиса..
Конечно, потерпит, она не маленькая. Мама повела её на ленч в кафе, значит, она уже большая. Какая улица длинная… всё было так вкусно и интересно. Только чего-то спать хочется.
Пока Женя открывала калитку и нижнюю дверь, Алиса ещё держалась, но на лестнице Жене пришлось всё-таки взять её на руки. Алиса успела сказать: «Я сама…» – и заснула. Женя раздела её, уложила и занялась покупками.
Так много на еду, да за один раз она ещё никогда не тратила. И никогда не покупала таких дорогих вещей. Женя выкладывала на кухонный стол прозрачные из целлофана и блестящие из фольги пакетики и коробочки. Салями, ветчина, сервелат, сыр трёх видов, копчёный лосось, пикантная телятина. Коробочка с «пьяной» вишней в шоколаде, пакетик фигурного миндального печенья, пакетики с сахарными куклами, изюм и арахис в шоколаде… Конечно, это безумие – так тратить деньги, но, боже мой, как же приятно безумствовать! Это же не еда, так, баловство, и дорого, и не сытно, но должно быть так вкусно.
Она разложила все эти пакетики и коробочки и вернулась в комнату. Алиса спала, разметавшись. Женя поправила ей одеяло и передвинула штору, заслоняя кроватку, а то солнце уже низко и далеко достаёт. А она сама… приляжет на минутку и возьмётся за ужин. И на завтра надо всё приготовить, но хоть на минуточку прилечь… Странно даже, от чего бы ей устать? Женя переоделась и в халате прилегла на кровать, на мягкий пушистый ковёр. Поджала ноги, чтобы их прикрывали полы, и прижалась щекой к плюшу, погладила его рукой. Мягкий какой ковёр Эркин привёз…
Эркин пришёл домой засветло, когда и улицы, и двор ещё заполнены людьми. Как и вчера, он своими ключами открыл калитку и нижнюю дверь. Разумеется, его видели, но никто не подошёл и тем более не заговорил. Он поднялся по лестнице, открыл верхнюю дверь и вошёл. Его встретила тишина. Женя дома? Почему так тихо? Но тишина была не страшная, а какая-то тёплая и живая. Он осторожно заглянул в комнату и увидел их. И Женю, и Алису. Спят. Он бесшумно прошёл в кладовку, оставил там куртку, заглянул в кухню. Похоже, Женя не готовила сегодня – плита совсем остыла. Эркин развёл огонь в топке и поставил чайник. Потом переоделся в кладовке в рабские штаны и тенниску, переобулся и пошёл в комнату.
В шлёпанцах тяжело идти бесшумно, но он сумел подойти к кровати, не разбудив ни Женю, ни Алису. Алиса спит, разбросав руки и ноги во все стороны, так что видно, что скоро ей кроватка станет тесной. А Женя свернулась клубком на боку, и он видит её лицо. Такое спокойное, такое… счастливое. Очень осторожно, совершенно бесшумно Эркин встал на колени у кровати лицом к лицу и осторожно коснулся губами её руки.
Женя вздохнула и открыла глаза.
– Я разбудил тебя?
– И правильно сделал, – Женя улыбнулась и положила руку ему на затылок, погладила, пропуская между пальцами пряди его волос. – Который час, Эркин? Уже вечер?
– Не знаю, – Эркин говорил, уткнувшись лицом в её руку. – Ещё светло.
– Ага, – Женя не убирая руки, медленно выпрямилась и потянулась. – Надо вставать. Сейчас Алиса проснётся.
– А я и не сплю, – откликнулась Алиса совсем не сонным голосом. – Я уже давно лежу и вас слушаю.
– Тогда вставай, не валяйся.
Эркин ещё раз потёрся лицом о руку Жени и встал. И Женя легко вскочила, расправила, разгладила складки на ковре и подошла к окну.
– Джен, мисс Джен! – позвали её снизу.
Эркин бесшумно метнулся к двери, чтобы его не заметили со двора.
– Да, миссис Маури, – высунулась в окно Женя. – Добрый вечер.
– Добрый вечер, милочка, вы не спуститесь на минутку?
– Разумеется, миссис Маури.
Женя оглянулась, но Эркина уже не было в комнате. Она пошла в прихожую и спустилась по лестнице.
Элма Маури ждала её у крыльца. Разумеется, обычные жалобы на годы и больные ноги, что делают для неё недоступными любые лестницы. Женя, как всегда, посочувствовала.
– У вас снова есть работник, Джен?
– Да, – спокойно ответила Женя.
– Вы умница, Джен, разумеется, грязная работа не для леди. И много вы ему платите?
– Я сдаю ему койку, – улыбнулась Женя. – Так что платит он.
– И работает, – засмеялась Элма. – Вы прижимистая хозяйка, Джен, так и надо. И где же вы поставили эту… койку?
– Ну, это только так называется, а спит он на полу в кладовке.
Элма пришла в восторг от находчивости и ума Жени. И перешла к главному. Надо уже думать о зимнем запасе дров. Как Женя смотрит на то, чтобы повторить тот весенний эксперимент? Закупить совместно несколько грузовиков фактически брёвен. Оптом это будет дешевле. Эти же… работники напилят и поколют. На тех же, что и летом, условиях. Женя смотрела положительно.
– Агент из конторы уже приходил.
– Я наверное была на работе. Контора та же, что и тогда?
– Да. Дрова были неплохие.
– Да. Имеет смысл, миссис Маури. Я согласна.
– Значит, вы разрешите своему работнику поработать на остальных?
– Да, конечно. У него есть напарник, справятся.
– Ну конечно. Справились тогда – справятся и сейчас. И условия те же. Ленч, обед и деньгами. Всё вскладчину.
– Да, я согласна.
– Вы будете брать грузовик?
– Да, один, миссис Маури. Больше в сарай не войдёт, а оставлять открыто…
– Разумеется, Джен, это кого-то снабжать. Честных людей совсем не осталось.
Они ещё немного поболтали о падении нравов, миссис Маури занесла Женю в свой список, и они расстались.
Женя поднялась наверх, заперев за собой нижнюю дверь, а то ещё, не дай бог, влезет кто-нибудь непрошенный. И верхнюю тоже. Хоть всё и кончилось благополучно, но страху она всё-таки набралась.
Она заглянула в кухню. Эркин сидел на корточках у открытой топки, поправляя поленья. Алиса стояла рядом, очень серьёзная, даже хмурая.
– Всё в порядке, Эркин?
Он обернулся к ней и улыбнулся, но она увидела, что улыбка не слишком весёлая. Женя подошла к окнам, задёрнула и расправила шторы.
– Алиса, постель убрала?
Алиса вздохнула, но побрела в комнату. Женя подошла к плите, опустилась на корточки рядом с Эркином, обняла за плечи и уткнулась в него лбом.
– Ничего, Женя, – Эркин старался говорить весело. – Всё в порядке, правда. Чайник я поставил.
– Вижу, – вздохнула Женя. – Я… спасибо тебе, милый.
– Не за что, – Эркин шевельнул плечом так, чтобы лицо Жени передвинулось и он смог поцеловать её в висок. – Ужинать будем?
– Ты голодный? – обрадовалась Женя.
– От еды я никогда не отказывался.
– Вот и отлично! – Женя поцеловала его в щёку и встала. – Я всякой вкуснятины накупила сегодня.
– Накупила чего?
– Ну, очень вкусного.
– А-а, – он кивнул и встал. – Понял. Я здесь подожду, пока стемнеет.
– Эркин…
– Всё в порядке, Женя. Ещё рано для штор, ведь так?
– А ты на кровати посидишь, её не видно со двора.
– Лучше не рисковать, – улыбнулся Эркин. – Мне и здесь хорошо.
Женя обняла его, прижалась щекой к груди. Эркин мягко обхватил её, прижимая к себе.
– А меня?! – требовательно спросила Алиса.
Эркин сразу отпустил Женю и взял Алису на руки. Алиса обхватила их обоих за шеи, и теперь они так и стояли. Все вместе.
Алисе надоело первой, она забарахталась, и Эркин опустил её на пол, посмотрел на плиту и тихо засмеялся:
– Смотри, закипает уже.
Женя оторвалась от Эркина.
– Да, я сейчас всё приготовлю. Алиса, помоги мне.
Женя всё всегда делала быстро, но сейчас она ходила медленно, забывала то одно, то другое. Эркин, догадавшись о её идее, передвинул чайник на край плиты, чтобы не закипел раньше времени. Подумал было, не сходить ли за дровами и водой на утро, но так не хотелось выходить… Ладно, всегда это делал с утра, вот завтра и сделает. Завтра им с Андреем на станцию. На рынке работы мало, и она дешёвая, а на станции… Прокормиться можно, но не отложить. Ладно, запас пока есть, а на еду он заработает. Себе, Жене и Алисе.
– Эркин, всё готово, идём ужинать.
Он вздрогнул от голоса Жени, тщательно закрыл топку у плиты и встал.
– Да, сейчас. Руки только вымою.
В комнате уже задёрнуты и расправлены шторы, а на столе… Эркин чуть не присвистнул от изумления. Нарезанный белый хлеб и… ветчина, салями, сыр… Опять королевский ужин?
– Вот это да!
– Садись, – рассмеялась Женя. – Пировать будем.
– Что? Пировать? – переспросил он.
– Пир – это праздничный стол, – объяснила Женя. – Гости, или праздник, или просто всё очень вкусно.
– Понял, – кивнул Эркин, усаживаясь на своё место. – Только у тебя всегда всё вкусно. Каждый день пирую. Правильно?
Женя вместо ответа чмокнула его в висок.
– Мы и сладкого накупили, – сообщила Алиса. – Только мама не достаёт. Мам, а сладкое?
– Сладкое потом. Алиса, не хватай, сейчас я тебе сделаю. Эркин, бери хлеб и накладывай себе.
Копчёный лосось со сладким чаем… Непривычно, но здорово вкусно. Лучше, чем с водкой или вином. Нет, тогда было хорошо, но сейчас вкуснее.
– Я такое в первый раз пробую, – улыбнулась Женя. – А ты?
– Во второй, – ответил он улыбкой и тут же стал рассказывать: – Помнишь, я говорил, Джонатан ужин праздничный устроил? Королевский. Вот там и попробовал.
О Паласных угощениях он не то что умалчивал, а просто не вспоминал. Эркин уже понимал, что в еде главное не что ешь, а как. Доесть надкусанное – это одно, как их угощал Джонатан – это другое, а сейчас – и вовсе третье.
– Только там мы не чаем запивали.
– Водку пили? – шутя спросила Женя. – Или вино?
– И водку, и вино, и коньяк, и коктейли разные, – рассмеялся Эркин.
– А самое вкусное что? – заинтересовалась Алиса.
– Чай, – сразу ответил Эркин.
Он так убеждённо это сказал, а Алиса так серьёзно с ним согласилась, что Женя рассмеялась и долго не могла остановиться. И Эркин смеялся, и Алиса. Такого весёлого ужина у них ещё вообще не было.
Салями Алисе не понравилась.
– Жжётся, – заявила она. – Мам, поменяй мне жгучку.
– Ладно, – согласилась Женя, – давай меняться. Держи с рыбой. Эркин, а тебе как?
– Мне нравится, – он подмигнул Жене. – Меняться не буду.
Потом пили чай со сладким. Женя положила каждому всего понемножку.
– А этого я никогда не ел, – сразу сказал Эркин, увидев коробочку с «пьяной вишней». – Даже не видел.
– Возьми ещё, – предложила Женя.
Он мотнул головой.
– Всё сразу съесть, что на потом останется?
Алиса допила чай, явно через силу затолкала в рот остаток своего печенья и слезла со стула.
– Вы как хотите, а я спать пойду.
– Ну и умница, – Женя встала, собирая посуду. Посмотрела на Эркина. Он кивнул, и Женя оставила на столе две чашки. Свою и его, а остальное унесла на кухню.
Эркин встал и подошёл к кровати. Как же с ковром-то сделать? С Андреем посоветоваться, что ли? Может, он вспомнит, как у них дома было. Не прибивать же, в самом деле, к стене.
– Ты что, Эркин? – Женя уложила Алису и подошла к нему.
– Смотрю, как ковёр повесить, – сразу ответил Эркин. – Думаю… с Андреем посоветоваться.
– Конечно, – кивнула Женя. – Ещё чаю, да?
– Для разговора, – улыбнулся он.
– Как всегда, – ответила улыбкой Женя.
Они снова сели к столу, и Женя налила себе и ему чаю.
– А знаешь, – Эркин с наслаждением отпил, – там, ну, где мы были, чай совсем никто не пьёт. Только кофе.
– А тебе кофе нравится?
– Чай лучше, – и совсем тихо: – Лучше всего.
– А раньше, – Женя с удовольствием смотрела, как он пьёт, – ну, до Освобождения, ты чай пробовал?
– Неа, – помотал он головой. – Только здесь. Завтра мы на станцию пойдём.
– Значит, удачно прошло у вас сегодня? Ну, с пропиской?
– Да. Нас помнят. Вожаки и вообще… основные все уцелели. Я-то чего боялся, что на День Империи побили их, но обошлось.
– Обошлось? – Женя зябко передёрнула плечами. – Ты не представляешь, что здесь было.
– А что? – его лицо стало встревоженным. – Тебя… коснулось?
– Стороной, – она попыталась улыбнуться, но воспоминание было слишком страшным.
– Расскажи, Женя, – его голос стал необычно твёрдым, даже жёстким. – Я должен знать. Кто тебя… посмел?
– Да не меня, что ты. Меня, видишь ли, защищали. А парня этого… мулата…
– Расскажи, – повторил Эркин.
Она не могла, не решалась начать, и тогда он взял её за руки.
– Я здесь, я с тобой. Не бойся, Женя, расскажи мне.
И Женя подчинилась его силе, стала рассказывать. Сбиваясь, путаясь и с трудом удерживая слёзы. Он слушал, не перебивая, ни о чём не спрашивая, и только лицо у него потемнело, да сошлись на переносице брови. А когда она закончила, тихо сказал:
– Вот, значит, как они думали. Ну… ну… – Он сдержал себя, не выругался вслух. – Не повезло парню.
– Почему, Эркин? Он же… остался жив. Остальных забили.
– Никто не знает, что русские делают с нами, Женя. Говорят… analysis, – сказал он по-английски. – Это – хуже смерти. Это очень… долгая смерть, Женя.
Она смотрела на него расширенными глазами, и он заставил себя улыбнуться.
– Я испортил вечер, Женя, так?
Она молча покачала головой. Эркин встал и поднял её, прижал к себе.
– Я здесь, Женя, я живой.
Она, всхлипнув, обняла его.
– Я здесь, – повторил он.
– Я боялась за тебя, – всхлипывала Женя. – Так боялась.
Эркин молча прижимал её к себе, покачивал, пока она не успокоилась, и тогда поцеловал. В глаза, щёки, углы рта, снова в щёки. И наконец её губы ответили ему, а глаза заблестели.
– Завтра рано вставать, ничего?
– Ничего, – улыбнулся он. – Лампу гасить?
– Нет, я ещё не видела тебя толком.
– И я тебя, – тихо засмеялся он. – А мне можно посмотреть?
– Тебе всё можно, – так же засмеялась Женя.
Эркин медленно, ощупывая, оглаживая взглядом и ладонями, раздел её.
– Вот так, да? Хорошо?
– Ага, – вздохнула Женя. – А я тебя давай. Тебе приятно?
– Очень.
Раздевать она не умела, но её прикосновения были настолько приятны, что он не помогал ей, тянул время. Только с узлом на штанах чуть-чуть помог, а то бы она намертво затянула узел.
Женя, отступив на шаг, так откровенно любовалась им, что Эркин улыбнулся и, хвастаясь, заиграл мускулами.
– Была бы музыка, станцевал бы для тебя.
Женя засмеялась и обняла его.
– А ты как выше стал.
Он приподнял её и посадил на себя.
– Теперь ты выше.
– Ой, тебе же тяжело.
– Да не в жисть!
Ему и в самом деле не тяжело. Нет, конечно, Женя при всей своей худобе и хрупкости что-то весила, да и хрупкая она только по сравнению с ним самим, но её веса он не ощущал. Эркин тёрся лицом о её грудь, трогал губами и языком соски. Почувствовав, что она дрожит, донёс до кровати и, прижимая по-прежнему к себе, стал одной рукой отворачивать ковёр. Но Женя вдруг напряглась, пытаясь отстраниться.
– Тебе неудобно?
– Нет, тебе, не обижайся, – ответила Женя. – Пусти, я помогу.
Она высвободилась, успев поцеловать его в щёку, и очень быстро и ловко разобрала постель.
– Ну вот, – Женя нырнула под одеяло, прижалась к стене, освобождая ему место. – Иди сюда, Эркин.
– Тогда я лампу погашу, – он совсем тихо засмеялся. – Под одеялом свет не нужен, так?
– Ага, – она охотно поддержала шутку. – Там не смотреть надо.
Эркин подошёл к столу и погасил лампу. Вернулся к кровати и сразу наткнулся на руки Жени.
– Ну, где же ты?
– Здесь, я здесь, Женя.
Он лёг рядом с ней, и она всё поправляла одеяло, укрывая его, обнимая, притягивая к себе, и наконец замерла, обхватив его руками и прижавшись всем телом. Он осторожно мягко нажал, и она поддалась нажиму, впуская его. Эркин толкал её медленно, плавно качаясь на всю длину. Женя всё крепче, судорожнее цеплялась за него, и сама всё сильнее отвечала ему встречным движением.
И опять горячая волна туманила ему голову, и, уже теряя контроль над собой, он обхватывал Женю, прижимался к ней, словно боялся потерять…
…Они лежали рядом. Женя спала, крепко спала. Эркин чувствовал это по её ровному дыханию, по тому, как легко лежали на нём её руки. Она не проснулась, когда он осторожно высвободился из её объятий, только вздохнула и спросила:
– Уже утро?
– Нет, – тихо ответил Эркин, вставая и укрывая её. – Ещё ночь.
– Ага, – согласилась Женя, подсовывая под щёку угол одеяла.
В комнате по-ночному темно. Середина ночи, или только-только перевалило за середину. Эркин прислушался к дыханию Жени. Спит. Пусть спит. Он ощупью подобрал с пола свои вещи и босиком, чтобы стуком шлёпанцев не разбудить Женю, пошёл к себе в кладовку. За три месяца он ничего не забыл. Да и не изменилось здесь ничего. Эркин вытащил и развернул свою постель и лёг. От белья пахло Женей. Она стирала, гладила, это запах её рук.
Эркин поёрзал щекой по подушке. Тело было лёгким и сильным. Он мог бы ещё. Всю ночь. До утра. И потом. Но Жене надо отдохнуть, выспаться. И каждый раз он не помнит себя, теряет. Никогда с ним такого не было. Никогда. Слышал о таком и не верил. И в первый раз у него было… тогда… с Женей… ещё в Паласе. И опять не поверил. Даже не думал об этом. И вот опять… Каждый раз. И помнит ведь. Где он, что делает, как делает… и всё равно… теряет. Со спальницей той, с мулаткой ни разу не потерял. Работал легко, играючи, всё получалось, а вспомнишь… И будто впрямь смену отработал, даже Палас потом снился. А с Женей… Что ж, получается, Фредди правду сказал: «Сам другой, и всё другое». Значит, бывает и такое, о чём шептались иногда в питомнике, на учебке. В Паласе об этом не говорили. За три, много пять смен доходило. Это самое страшное, что может случиться со спальником. Страшнее горячки, страшнее любого тока, страшнее камеры с лагерниками. Пока тебя бьют, пока над тобой кто-то, ты ещё можешь увернуться, прикрыться, просто вырубиться, чтобы уже ничего не чувствовать. А когда тебя самого, нет, когда сам себя… От самого себя не прикроешься. Как он тогда после Жени смог год в Паласе продержаться? Ничего не помнит. Будто и не было ничего. Менялись Паласы, клиентки… В имение его уже двадцатилетним привезли, а с Женей он в девятнадцать был. Год или меньше? Вроде тогда… Нет, не знает, не помнит. В имение его перед весной привезли. Летом его тогда на выпас дёрнули. Да, он уже перегорел, и не болело ничего. «Сам другой, и всё другое».
