Текст книги "Аналогичный мир (СИ)"
Автор книги: Татьяна Зубачева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 98 страниц)
– Ладно, – нехотя согласился Андрей. – Ну, потреплемся ещё или спать ляжем?
– Давай спать, ни до чего сегодня.
– Давай, – Андрей встал. – Схожу, посвищу им, чтоб не колготились.
Эркин молча кивнул, собирая посуду. Когда Андрей вернулся от стада, он уже лежал и спал. И хотя они были теперь вдвоём, Андрей лёг не по другую сторону костра, а рядом.
ТЕТРАДЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
Женя как-то совсем упустила, что близится День Империи. Она всегда считала дни не до праздников, а до ближайшего выходного. А уж сейчас… Да, конечно, она слышала все эти перешёптывания, намёки… но ей-то какое дело?! День Империи всегда был сугубо официальным казённым праздником, она не отмечала его тогда и не собиралась как-то отмечать сейчас.
Объявить День Империи нерабочим днём не рискнули, но всем работающим в конторе сказали, что они могут выйти на работу в любое время, показаться и уйти. Контора будет открыта, но работать не обязательно. А оплатят день полностью. И Женя пожалела, что такой режим не может быть круглогодичным. Её бы это устроило. Чтобы не ломать себе и Алиске привычный распорядок, она решила выйти из дома как обычно, но не спешить, на работе допечатать оставшиеся со вчерашнего дня два листа, а по дороге домой неспешно пройтись по магазинам. В честь праздника многие скинули цены, и грех не воспользоваться этим.
Женя шла привычно быстро и, когда её окликнули, недовольно нахмурилась.
– Доброе утро, Джен, – улыбающийся Рассел восхищённо оглядел её. – Куда вы так спешите? Сегодня праздник.
– Доброе утро, Рассел. И я вас поздравляю с праздником, – помимо её воли в голосе прозвучала ирония.
Улыбка Рассела стала ещё шире.
– Спасибо, Джен. Я вас тоже поздравляю. И всё-таки, куда вы спешите?
– На работу, – пожала плечами Женя. – Мне надо хотя бы показаться там.
– Отлично. Начальство ценит служебное рвение подчинённых. Позвольте проводить вас?
– Пожалуйста, – Женя лукаво улыбнулась. – Но сейчас утро, а вся опасность вечером, не так ли?
– Кто знает, Джен, – Рассел взял её под руку. – В наше время опасность может быть всюду. Везде и всегда.
– Ах, только не надо опять приплетать таинственного преследователя. Скажите попросту, что…
Женя на секунду запнулась, но Рассел мгновенно подхватил.
– Что вы мне нравитесь, Джен, и мне приятно идти с вами? Разумеется, это так.
– Я польщена, – засмеялась Женя. – Это так мило и трогательно.
Рука Рассела остановила её на углу, не дав выйти из переулка на Мейн-стрит. И прежде, чем Женя успела спросить, в чём дело, она увидела. По Мейн-стрит медленно ехали зелёные военные машины. Грузовики с солдатами.
– Однако, завидная оперативность, – пробормотал Рассел.
– Что? – посмотрела на него Женя. – Что вы сказали?
– Ничего, мысли вслух, – улыбнулся Рассел. – Ну вот, русские проехали, и мы можем идти.
Они пересекают улицу и снова идут переулками.
– Рассел, вы можете объяснить мне, в чём дело?
– Могу, Джен. Но не хочу.
– И всё-таки.
– И всё-таки не надо, Джен. У вас удивительное умение оказываться замешанной в дела, которые вас никак не должны касаться.
– Например? – обиделась Женя.
– Например, эта поездка в резервацию.
– Ну, Рассел, это нечестно. Меня вызвали к шефу и назначили переводчицей. Я ни во что не впутывалась и не вмешивалась, а исполняла свои служебные обязанности.
– Включая пикник на речном берегу?
– Рассел, вы ревнуете? – ахнула Женя.
– Нет, я просто испугался, когда узнал.
– Испугались? Чего?
– За вас, Джен. Не смотрите так грозно. Разумеется, индейцы бы не посягнули на вашу честь. Там было двое белых. Один из них, правда, русский, но не думаю, чтобы он позволил индейцам…
– Рассел, – перебила его Женя, – мне иногда кажется, что вы не совсем понимаете смысл сказанного вами.
– Возможно, Джен. Мы все не всегда понимаем сами себя.
– Мы пришли. – Женя остановилась и подала ему руку. – Вот моя контора…
Далёкий многоголосый крик заставил её замолчать и обернуться в ту сторону.
– Всё-таки не удержались, – Рассел досадливо мотнул головой. – Идиоты.
– В чём дело, Рассел?
– Ни в чём, Джен. Мы пришли. Идите и работайте. Просто сидите в своей комнате. Я приду за вами.
Рассел говорил короткими рублеными фразами. Неожиданно проявившиеся командирские нотки в его голосе заставили Женю подчиниться.
Дверь конторы была открыта. Но коридоры пустынны. Никого и в их комнате. Было солнечно и уже душно. Женя решительно распахнула окно и вышла набрать воды. Цветы, разумеется, вечером никто не поливал, уборщица всегда заявляла, что это не её работа. А Этель подозревала, что она во время утренней уборки курит, а сигареты гасит в цветочных горшках. И они завели вскладчину свою маленькую леечку.
Когда Женя вернулась из туалета с полной леечкой, крики на улице стали громче. И она подошла к окну закрыть его. Поставила леечку на подоконник и взялась за створку. И тут странный шорох отвлёк её. Она оглянулась и застыла.
В узком простенке между шкафами стоял человек.
Высокий молодой мулат. С пышной кудрявой шевелюрой. В рваной, залитой кровью рубашке. Он изо всех сил вжимался в стену, стараясь стать как можно незаметнее. И когда Женя посмотрела на него, и их глаза встретились, он как-то странно всхлипнул и осел, сполз на пол, встав на колени.
– Мэм, не надо, мэм.
Не надо? Чего? О чём он просит? Женя стояла, держась за створку окна и ничего не понимая.
Он заплакал. Слёзы катились по его дёргающемуся от беззвучных рыданий лицу, мешаясь с кровью из разбитых губ. Он стоял на коленях, заложив руки за спину, и не то кланялся, не то падал.
– Джен! Мисс Малик! – звали её.
Она медленно обернулась. Норман, Перри, ещё какие-то мужчины… Что им надо?
– Вы одна, Джен? Будьте осторожны.
– В чём дело? – наконец справилась она с непослушными губами.
– Джен, – Норман, как всегда, серьёзен. – В соседнем квартале какой-то цветной изнасиловал белую женщину и скрылся. Мы ищем его.
– Он случайно не здесь? – гулко захохотал Перри.
– Перри! Это не тема для шуток, – оборвал его Норман.
Громко стукнула, открываясь, дверь, и миссис Стоун, стоя на пороге, одним взглядом окинула комнату. Женя окончательно растерялась.
Миссис Стоун бросила сумочку на свой стол и подошла к окну.
– У нас всё в порядке, – резко, с нескрываемым презрением, сказала она стоявшим под окном.
– Хорошо, – Норман вежливо улыбнулся. – Запритесь изнутри и никуда не выходите, пока мы его не поймаем.
– Мы обойдёмся без ваших советов, – отрезала миссис Стоун и посмотрела на Женю. – Вы, кажется, пришли работать, Джен? Так давайте работать. Закройте окно и опустите шторы. Солнце только помешает нам.
– Старая ведьма, – пробурчал кто-то из мужчин.
Женя автоматически выполнила приказание.
– Всё-таки запритесь, Джен! – крикнул Норман.
– Ну ладно, – разрешила миссис Стоун, – заприте дверь, Джен.
Она сделала и это. Белая штора-жалюзи установила в комнате приятный лёгкий полумрак, не мешающий работать. И только теперь миссис Стоун посмотрела на мулата.
Он лежал на полу, по-прежнему держа руки за спиной, и плакал, дрожа всем телом.
– Перестань, – негромко, но резко бросила миссис Стоун. – И сядь. Весь пол перепачкаешь.
Он медленно, не разжимая рук, поднялся и опять встал на колени. Увидев, что на полу остались пятна крови, он торопливо рукой затёр их, обтёр ладонь о рубашку и снова спрятал руку за спину.
– Вы давно здесь, Джен?
– Ннет, – Женя почувствовала, что её бьёт дрожь.
– А он?
– Когда я пришла, его не было, – говоря, Женя успокаивалась. – Я открыла окно и пошла за водой для цветов. Вернулась, подошла к окну полить цветы и… и увидела его. И сразу на улице… И вы вошли.
– Ну, хорошо, – миссис Стоун невесело улыбнулась. – Будем надеяться, что служебного рвения больше никто не проявит.
Она достала из сумочки носовой платок, смочила его из леечки над горшком и бросила мулату.
– Оботри лицо.
Он поднял мокрый платок, расправил и вытер залитое кровью и слезами лицо. Он уже не плакал, только дрожал всем телом.
– Спасибо, мэм.
Тихий срывающийся голос, затравленное лицо обречённого.
Миссис Стоун нашла у себя в одном из ящиков стакан, налила из лейки воды и, немного подойдя, поставила на пол в шаге от него.
– Выпей.
Он робко протянул дрожащую руку и взял стакан. Пока он пил, было слышно, как стучат о стекло его зубы.
Миссис Стоун с грустной улыбкой сказала Жене.
– Удивляетесь, что не дала ему в руки?
– Признаться, да, – с неожиданной для себя резкостью ответила Женя.
– К нему сейчас нельзя подходить, – миссис Стоун снимала чехол с машинки. – Он закричит.
– Закричит? От чего?
– От страха, Джен. Он боится вас больше, чем вы его.
– Я не боюсь, – пожала плечами Женя.
– Посмотрите на себя в зеркало, Джен, – усмехнулась миссис Стоун. – Ну, давайте работать. А он пока успокоится.
Женя послушно села за свой стол и приготовила всё к работе.
Она сидела напротив и видела, как он, допив воду, осторожно поставил стакан на прежнее место и снова забился в щель. Правда, уже не стоял на коленях, а сидел, обхватив колени руками. Их рисунок, рельефно проступающие под кожей мускулы, соразмерные кисти с длинными тонкими пальцами мучительно напомнили Жене Эркина. И гибкость, ловкость, с которой он устроился в этой щели, где и поместиться-то негде. Длинные пушистые ресницы, затеняющие глаза, красивый высокий лоб… Если б не синяки, распухшие разбитые губы он был бы очень красив… Красив?
Пальцы миссис Стоун выбили первую звонкую очередь. Он вздрогнул и ещё больше сжался, стараясь совсем уничтожиться, исчезнуть. Когда Женя начала печатать, его взгляд заметался между ней и миссис Стоун. Но видя, что они не встают, он постепенно успокоился, прислонился спиной к стене и негромко прерывисто вздохнул. И до Жени, наконец, дошло.
– Миссис Стоун, это же… это же спальник!
– Наконец-то догадались, Джен, – и уже ему. – Да не трясись ты. Раньше надо было думать.
Он беззвучно открыл и закрыл рот. При первых же словах Жени он опять встал на колени, а её слова о спальнике словно ударили его, он втянул голову в плечи и припал к полу.
– Сядь! – скомандовала миссис Стоун. И когда он вернулся в прежнюю позу, спросила резким, исключающим раздумья голосом. – Ты из Паласа?
– Да, мэм, – получилось у него с третьей попытки.
– Из местных?
Он молчал.
– До освобождения ты был здесь?
– Да, мэм.
– Но… – Женя не выдержала. – Но их же, говорят, расстреляли.
– Их действительно расстреляли, Джен. Этот, видно, случайно уцелел. Где-то прятался, работал, – миссис Стоун усмехнулась, – по специальности. И вот… Зачем ты полез к этой дуре?
– Мэм! – его голос был тих, но он кричал. – Клянусь, мэм, я не лез к ней. Я работал! Меня послали. А она вдруг закричала.
– Что?! – миссис Стоун оторвалась от машинки, но, увидев, что он опять плачет, вернулась к тексту. – Ладно. Сиди пока.
– Да, мэм, – он вытер рукавом лицо. – Слушаюсь, мэм.
Наперебой стрекотали две машинки, да слышались иногда его затихающие всхлипывания. Наконец он успокоился, прислонился опять к стене, даже голову откинул, опираясь затылком на стену. И Женя теперь хорошо видела его лицо. Выражение затравленности, панического страха ушло. Оно теперь было усталым, бесконечно усталым и покорным.
– Сколько тебе лет?
Он вздрогнул, быстро взглянул на миссис Стоун и снова потупился.
– Девятнадцать, мэм.
– И как же ты уцелел?
– Меня забрали на выезд, мэм. На сутки, мэм. А потом хозяйка оставила меня у себя, мэм.
– Вот оно что, – миссис Стоун понимающе кивнула. – И ты так и жил у неё всё время?
– Да, мэм.
– И работал, – это не было вопросом, но он кивнул. – Только с ней?
– Нет, мэм, – он доверчиво смотрел на них. – Я окупал себя. Хозяйка хвалила меня, мэм.
– Палас на дому, – усмехнулась миссис Стоун. – Или на выезде?
– На выезде, мэм. Мне давали адрес, и я шёл. Работал и возвращался.
– Разве ты не мог уйти? – удивилась Женя. – Или тебе нравится эта работа?
– Я раб, мэм, – тихо ответил он.
– Рабов теперь нет, – возразила Женя. – Все получили свободу.
Он тихо засмеялся этому как шутке.
– И много вас у неё таких? – спросила миссис Стоун.
– Девять, – сразу ответил он. – Четыре эла, два джи и три рабыни, две джи и одна эл.
– Эла? – переспросила Женя. – Это…
– Совершенно верно, Джен, – пальцы миссис Стоун выбивали быструю дробь. – Элы от слова леди, работают, – она выделила это слово, – с женщинами, а джи с мужчинами.
– Да, мэм, – тихо согласился он.
Он выглядел успокоившимся, и Женя рискнула спросить.
– Так что же случилось?
– Не знаю, мэм, – его глаза снова наполнились слезами. Он говорил, а слёзы тихо текли по его лицу. – Хозяйка дала мне адрес, велела идти на рассвете и сказала, что заказали жёсткую работу. Очень жёсткую. Я не работал раньше жёстко. Но жёсткая была для всех. Мы все пошли. Я пришёл, куда велели. Меня ждали. Но… но она, эта леди, велела мне рвать дверь. Это делают иногда. Когда заказывают жёстко, чтоб было как насилие. Я всё сделал. Выломал дверь и вошёл. И начал работать. Она сначала молчала, а когда я её уже раздел, вдруг стала кричать. Клянусь, мэм, я не делал ей больно. Я очень мягко работаю. Хозяйка даже сомневалась, что я справлюсь. Но было много заказов и только на жёсткую. Я испугался. Стал одеваться. И тут они… кричали, били… их было много, я вывернулся и убежал… они гнались за мной… – он всхлипнул и замолчал.
– Дать тебе ещё воды? – спросила миссис Стоун. Он только молча поглядел на неё, и она усмехнулась. – Дайте ему воды, Джен. Если не побоитесь подойти.
– Не побоюсь.
Женя встала из-за стола и подошла забрать стакан. Он сразу опять как-то свернулся клубком. Женя взяла стакан, отошла к окну, налила остатки воды из леечки и подошла к нему.
– Возьми, выпей.
Он молчал, вздрагивая всем телом.
– Поставьте и отойдите, Джен. Не пугайте его.
Женя пожала плечами и поставила стакан на пол. Вернулась к своему столу. Он осторожно исподлобья взглянул на неё, на миссис Стоун и взял стакан. Теперь он пил медленно, маленькими глотками. Допил, поставил стакан на пол, взял лежащий на полу скомканный ещё влажный платок и вытер лицо. Внимательно посмотрел на миссис Стоун.
– Оставь себе, – поняла она невысказанный вопрос.
– Спасибо, мэм, вы очень добры, мэм, – он осторожно вытер мокрым платком грудь и спрятал его куда-то за пояс.
Женя прислушалась к далёким, еле слышным крикам.
– Это они всё ещё его ищут?
– Зачем? – миссис Стоун вынула из машины лист и заложила следующий. – Вы же слышали. Четыре эла и два джи. И заказы на жёсткую работу. Шесть изнасилований. Вполне достаточно, чтобы поднять весь город и вырезать всех цветных. Всех, кого они сочтут нужным.
– Так это… – стало доходить до Жени.
– Да, Джен. Во всём мире это называется провокацией. И погромом. И только у нас это разумные меры с минимальными потерями, – она посмотрела на мулата. – Ну и что ты думаешь делать. На улицу тебе нельзя.
– Мэм, позвольте мне остаться до темноты, мэм, – он смотрел на неё с таким выражением мольбы, что Женя опустила глаза на клавиатуру. – Стемнеет, и я уйду. Я буду совсем тихо сидеть, мэм, с места не сойду.
– И куда ты пойдёшь? Опять… к хозяйке?
– Она моя хозяйка, мэм, – и совсем тихо. – Я дал ей клятву, мэм.
– Клятву? – миссис Стоун изумлённо подняла брови. – Впервые слышу. Что это?
Она не договорила. Быстрые громкие шаги по коридору, от сильного толчка отлетела слабая задвижка, и в комнату ворвался тяжело дышащий Рассел.
– Джен! Как вы?! – увидел миссис Стоун. – Приветствую вас, – и тут его взгляд скользнул по стакану на полу, он медленно повернулся и увидел мулата. – Ого! Вот и шестой. Как ты попал сюда, парень?
При его появлении мулат сразу вскочил на ноги и прижался к стене.
Рассел выглянул в коридор и прикрыл дверь, шагнул к мулату, наступив по дороге на стакан. Услышав хруст стекла, тот ещё сильнее вжался в стену.
И всё дальнейшее стало для Жени каким-то невероятно ярким и чётким сном, когда всё видишь, слышишь, и понимаешь, но ничего не чувствуешь и ничего не можешь сделать.
– Иди сюда, парень, – весело сказал Рассел. – Иди-иди, выползай… таракан.
Мулат оторвался от стены и вышел из щели между шкафами, встал перед Расселом, заложив руки за спину и опустив голову. Рассел сильно, хлёстко ударил его по лицу.
– Ему, значит, кричат, велят стоять, за ним белые гонятся, а он вон куда заскочил. Ты ж сюда только что забежал, не так, что ли?
Рассел ударил его кулаком в живот, так что тот медленно осел на пол и скорчился. Тут же последовал удар носком ботинка в лицо.
– Как застукали тебя, так ты и побежал, и бегал всё, пока дверь открытую не увидел. Так, парень? Не слышу, падаль!
– Да, сэр, – хриплым стоном вырвалось из разбитого рта.
– Так что не ври, парень. Погань рабская.
Рассел прислушался к далёкому смутному шуму и ударил мулата ногой. Опять в лицо. Кудрявая голова катнулась от удара, и Женя увидела на паркете тянущуюся ото рта тёмно-красную струйку крови. Рассел снова прислушался, улыбнулся.
– Ничего, подашь голос. На спину! Руки за голову!
И Женя опять услышала этот захлёбывающийся шёпот-крик.
– Нет, не надо, сэр, мне и так больно, не надо, сэр, нет, пощадите…
Но, шепча, умоляя, мулат лёг на спину, закинув руки за голову.
– Ноги разведи! Шире! И не вздумай прикрываться, падаль.
– Нет! Нет, сэр, пощадите!
И с той же ужасающей чёткостью Женя видит, как Рассел отводит ногу и с размаху, как по футбольному мячу, бьёт мулата в пах. И страшный нечеловеческий вопль разрывает ей уши. Она зажимает их руками, но всё равно слышит этот крик, и топот множества ног по коридору не заглушает его. В комнату вваливаются какие-то люди. И Рассел со смехом рассказывает, как он шёл по улице и увидел убегающего, вот этого и побежал за ним, а тот как вильнёт сюда и по коридору, бежит, двери дёргает, нашёл незапертую и ввалился. Хорошо, что он поспел вовремя, а то этот бог знает, что ещё бы натворил. И её спрашивают, не испугалась ли она, и сочувствуют. А она всё слышит этот вопль. И вдруг появляются два русских офицера с пистолетами, и толпа как-то сразу исчезает, выдавливается в коридор. И остаются Рассел, Норман, русские, мулат на полу, и она с миссис Стоун за своими столами.
– Это насильник, – объясняет Норман русскому. – Он изнасиловал женщину. Он преступник. По вашим законам тоже преступник.
– Мы заберём его, – говорит с сильным акцентом один из русских, убирая пистолет, и уже по-русски второму. – Вызови машину с конвоем, – и опять по-английски. – Самосуд запрещён. Если он совершил преступление, он будет наказан.
Сколько проходит времени? Годы? Секунды? Но входит второй русский с двумя солдатами.
– Встать!
Мулат со стоном переворачивается на живот и, вскрикивая от боли, встаёт на четвереньки, на колени… И вдруг вот так на коленях ползёт к столу миссис Стоун.
– Мэм! Скажите им… я не виноват… мэм… меня послали…
Русский солдат ловко хватает его за шиворот и тащит назад.
– Только не ври, – медленно и очень внятно говорит миссис Стоун. – Скажи им всю правду. Ты понял?
– Да, мэм, – почти беззвучно отвечает он и встаёт.
Выпрямиться он не может и стоит, полусогнувшись, прикрывая живот руками.
– Иди, – говорит русский. – Выясним, кто, куда и зачем тебя посылали. Вперёд, – и опять по-русски. – Смотри, чтоб не пристрелили. А то одни трупы и допросить некого.
– Вперёд, – подталкивает мулата в спину солдат.
И глухо вскрикивая от боли, тот идёт к выходу.
И как-то незаметно пустеет комната. И Норман, озабоченно глядя на Женю и миссис Стоун, бросает Расселу.
– Хорошо, что ты успел вовремя.
– Да, – отвечает Рассел, – кажется, я успел.
– Вы очень испугались, Джен? – Норман участливо склоняется над ней.
– Оставь, Норман. Дадим дамам прийти в себя.
Рассел уводит Нормана, закрывает за собой дверь.
И словно не было ничего. Только осколки стакана и пятна крови на полу.
Женя медленно оглядела комнату и громко, по-детски, заревела в голос.
Когда она выплакалась и привела себя в порядок, заговорила миссис Стоун.
– Я вам завидую, Джен. Вы ещё можете плакать.
Её резкий твёрдый голос звучит глухо, почти мягко.
– Собирайтесь, Джен. Нам лучше уйти отсюда.
Женя убрала свой стол. У двери оглянулась на пятна на полу.
– Уборщицы вымоют. Завтра не будет никаких следов, Джен.
– Миссис Стоун, – Женя сглотнула, справляясь с голосом. – Что с ним сделают русские?
– Не знаю. Лучше подумайте о другом. О нас. Что с нами сделают. Не русские. Мы сами.
Миссис Стоун открыла дверь на улицу. Им навстречу встал сидевший прямо на ступеньках крыльца Рассел.
– Я провожу вас, Джен. До свиданья, миссис Стоун.
Миссис Стоун резко кивнула и ушла. А Женю опять взяли под руку и повели. Она попыталась высвободиться, но рука Рассела держала её, не причиняя боли, но очень крепко.
– Оставьте меня, Рассел.
– Я неприятен вам, Джен?
– Да.
– За что же такая немилость? – в его голосе лёгкая усмешка. Так говорят с непослушным ребёнком. – Неужели за то, что я вас спас? Какая неблагодарность!
– Спасли?! От кого?! Он…
– Ш-ш-ш, Джен, не так громко. Бедняга был обречён. Но ему повезло. Русские допрашивают без пыток, а смерть от пули – лёгкая смерть. Ему не придётся мучиться, как тем пятерым.
– А ваши побои? Вы били беззащитного, Рассел. Это подло!
– Побои? Вы не видели настоящих побоев, Джен. И, слава богу. А насчёт подлости… Её так много, что моя маленькая подлость, если её только можно считать подлостью, ничего не меняет.
Встречные патрули в русской военной форме не останавливали их.
– Вы очень милая добрая девушка, Джен, – Рассел говорил серьёзно. – Когда-нибудь вы поймёте, что доброта в нашем мире губительна. Что не только спастись самому, но и спасти кого-то другого можно только жестокостью.
– Я уже слышала сегодня о жёсткой работе.
– Постарайтесь забыть. Вы сидели и печатали, когда он ворвался в вашу комнату. Вы и сообразить ничего не успели, как появился я. А дальше всё было, как было. Разве не так, Джен? – он требовательно смотрел ей в глаза. И Женя кивнула, соглашаясь. – А насчёт побоев? Мне был нужен его крик. А у всех спальников гениталии очень чувствительны. Гораздо чувствительнее, чем у других. И к боли, – он усмехнулся, – и к ласке. Если вам, Джен, придётся когда-нибудь иметь дело со спальником, учтите. Они дёргаются от одного намёка на прикосновение к органам. Не краснейте, Джен, так оно и есть.
– Перестаньте, – Женя вырвала, наконец, руку. – Благодарю вас за столь ценную информацию, Рассел, дальше я пойду одна.
– Счастливо, Джен, – не стал он спорить. – Русские навели порядок. Всё будет спокойно. Но, – он улыбнулся, – но запритесь, как следует. Вдруг по городу бродит седьмой.
Женя убежала от него и не видела, как он помахал ей вслед. Домой, скорее домой. Слава богу, она, уходя, заперла все двери, и всё же… нет, только не это… Эркина нет в городе, а если там что… нет, нет, не надо… этого не может быть. Не должно. Нет… не надо…
– Столько трудов, и всё впустую.
– Не паникуйте, Норман. Шестью спичками поджечь город трудно. Особенно, – Кропстон негромко рассмеялся, – особенно при таком обилии пожарных.
– Сэр, вы не считаете, что русских кто-то предупредил?
– Я не исключаю такого варианта. Но не забывайте. Это была репетиция. Нам надо найти места возможных прорывов. И вот здесь мы получили интересные результаты.
– Да, сэр.
– Не расстраивайтесь, Норман. Чем лучше репетиция, тем хуже спектакль. А нам нужно наоборот. Идите отдыхать, Норман. Вы были на высоте. В целом, – Кропстон усмехнулся, – в целом, неплохо.
– Спокойной ночи, сэр.
– Спокойной ночи, Норман.
Когда за Норманом закрылась дверь, Кропстон взял колоду, стасовал и стал небрежно выбрасывать на стол карты.
Итак: не надо выбирать день, слишком привязанный к действию. Русские ждали, что мы что-то устроим на День Империи. Обычный будничный день тоже не очень подходит. Надо будет подыскать что-нибудь. Теперь дальше. Заранее перекрыть каналы, чтобы цветные не прорвались в комендатуру. И не цветные тоже. И наша главная цель – восстановление. А не просто отрывание голов и прочих частей тела у встречных цветных. Ситуация с Паласом обыграна, но достаточно бездарно. Шесть изнасилований за одно утро. Надо быть полным идиотом, чтобы не заметить в этом нарочитости. И слишком дорого. Изнасилованным плати, хозяйке Паласа плати. Хорошо, что хоть насильники бесплатно сыграли. Одного русские увезли. Ну, много они из него не выжмут. Разве только имя хозяйки. А вот от неё нужно избавиться. Пока она не назвала имена заказчиков. Избавиться тихо и незаметно. И подготовку, конечно, провести более тщательно.
– Сыграем?
– У тебя завелись лишние деньги, Пит?
– Нет, просто скучно, Бобби.
– Садись, – Кропстон пожал плечами, – отчего и нет?
– Бобби, тебе не кажется странным Рассел?
– Или играть или работать, Пит. Я люблю коктейль только в стакане.
– Я бы пощупал его. Но как хочешь, Бобби.
– Не хочу, Пит. Мы играем?
– Конечно.
И наступила тишина треска поленьев в камине, шуршания карт и купюр, негромкого тиканья больших напольных часов.
Пит дурак. Рассела можно прижать, но когда ему будет нечего терять, он заговорит. А убрать его сложно. И накладно. Во всех отношениях. Рассел достаточно предусмотрителен, чтобы обезопасить себя от случайной смерти. Пусть живёт, как хочет. Пока его желания не мешают жить другим. Спальника он сдал русским элегантно. Ничего не скажешь, красивая работа. Даже Норман ничего не понял. Но это… даже на пользу дела. Русские убедятся ещё раз, что цветные – не люди, и подходить к ним с человеческими мерками нельзя. Даже неплохо.
– У тебя есть ещё деньги, Пит?
– Бесплатно ты играешь только с Джонни?
– Нет, только сам с собой. Ну, как?
– На ещё одну игру мне хватит.
– Хорошо. Сдавай.
Небо затянули низкие серые тучи. Они ждали ливня, грозы, а посыпал мелкий затяжной дождь. Было не так уж холодно, как мокро и противно.
– На хрена ты палатку не взял?
– Подсказал бы, раз такой умный.
Андрей рассмеялся.
– Я тогда совсем дураком был.
– Будто сейчас поумнел.
Эркин легко ушёл от замаха и ловким ударом вышиб Андрея из седла. Оказавшись опять в седле, Андрей направил коня к нему с самым свирепым выражением лица. Эркин спокойно ждал.
– Сэр, – предельно почтительно заговорил он по-английски, – вам так нравится лежать на земле?
Андрей снова попытался его схватить, и снова Эркин легко ушёл от захвата.
– Ловок ты, – Андрей скрестил руки перед лицом, показывая конец игре. Эркин ответил тем же жестом и подъехал ближе. – Не ухватишь тебя, чёрта гладкого.
– А у тебя с ножом лучше получается, – улыбнулся Эркин. – И с палаткой ты прав, конечно. Может… может попросим у Джонатана? Ну, когда припасы привезёт, а?
Андрей пожал плечами.
– Неохота чего-то. Ну, а ты чего не взял?
– Да понимаешь… Палатка для надзирателя. Когда собирались, я ничего надзирательского не взял. Только то, что я знал, что нам нужно.
– Я-асно, – протянул Андрей. – Тогда, конечно. Слушай, а может, шалаш сделаем? Ну, как эти, в резервации.
– Я ж был там. Щелей больше, чем крыши. Да и не вечно ж дождь. Перебьёмся. Вон уже край светлеет.
– Перебьёмся-переколотимся, – согласился Андрей. – Да и с места на место шалаш не потаскаешь.
Бычки медленно двигались по склону, и они столь же медленно следовали за ними. Мотаться, как раньше, уже было не надо. Окрика и звучного шлепка лассо по земле было достаточно.
– Долго нам ещё?
– Здесь не очень. А дальше хреново.
– Когда к бойне погоним?
– Ну да. Каждую ночь на новом месте. Дороги я не знаю. Если только Джонатан карту даст. И, на что хочешь, спорю, он Фредди с нами отправит.
– Зачем?
– А зачем он нам его у резервации сунул? Вот и затем же. Чтоб не грабанули по дороге. Смотри, какие вымахали. А нам ещё здесь недели две, не меньше. Махины ж будут…
– Да ещё в дороге наберут.
– В дороге не наберут. Кормёжка плохая. Смотри, чтоб не потеряли много. А самое поганое, что поклеймят их перед дорогой.
– Ну и что? – не понял Андрей.
Эркин твёрдо посмотрел ему в глаза.
– Ты видал, как на человека клеймо ставят? Я видел. А им что, не больно?
– Ты что, это ж скотина!
– А я для хозяев кто?! – с внезапным бешенством выдохнул Эркин, отвернулся, справляясь с собой, и заговорил уже спокойнее. – Я когда на скотной был, телят принимал. На скотной молочные только. И вот бычков почти всех сразу забивали, редко кого оставят, тёлок всех оставляли. И вот, тужится корова, ревёт, ветеринар, ну врач скотный…
– Знаю.
– Ну вот, ветеринар рядом. Ну, родила она. И я, понимаешь, меня заставляли, я ей только даю там обнюхать, облизать, пососать ему дам немного, чтоб молоко открылось, и забираю. Она ревёт, тянется к нему, он кричит, зовёт её, а я его тащу. И одно думаю. Когда меня от матери забирали, она ж тоже кричала. Чем же я лучше-то… – Эркин стиснул зубы, так что вздулись желваки, мотнул головой.
– А… – Андрей помял горло пальцами. – С вами что… ну, с людьми… так же?
– Мы ж не люди для них. Так же. В питомнике не видел. А в имении… Раз было. Решили хозяева, и в один год сразу двадцати, наверное, рабыням родить дали.
– Зачем? – тихо спросил Андрей.
– А деньги им нужны. Коров разводят, лошадей, птиц там. На продажу. Ну, и рабов. Тоже… выгодно.
– Так они… говорили вам?
– Что? Что дети на продажу? А на хрена говорить, мы и так всё знали. Рассказать, как это делается? А?
– Заткнись ты, слушать противно!
– А видеть? А… – Эркин словно задохнулся на мгновение, сглотнул. – А делать, это как? Ладно. Не хочешь слушать, не надо. Но… пойми, что били меня, что отдавили мне на ломке…
– Чего?
– На яйцах у меня потоптались! Чего?! – рявкнул Эркин. – Я раскорякой ходил, спать от боли не мог. Чего?!
– Кто? – глухо спросил Андрей.
– Дочка хозяйская, – ответил Эркин, – стерва маленькая.
– А большая кто? – попробовал его отвлечь Андрей.
– Сама хозяйка, – буркнул Эркин и упрямо вернулся к прежнему. – Что плетью меня там, пузырчатку эту проклятую, что ни дня я небитым не прожил, это всё ладно. Рабу и житьё рабское. Всё помню, но… ладно. А одного я им, сколько жить буду, не прощу. Что когда год прошёл, то этих годовалых у матерей отбирать Полди, сволочь, – Эркин безобразно выругался, – он нас послал. Понимаешь? Отобрал из рабов… от кого дети были, и послал. Смешно ему было, понимаешь. Всегда это надзиратели сами делали, а он… нашими руками… понимаешь? А остальных построил и смотреть заставил. И хозяева… на балкон все вывалили. Отродье своё вперёд, чтоб видели, чтоб запоминали. Что не люди мы, раз такое над собой позволяем! – Эркин рванул повод и поскакал в обход стада.
Андрей молча продолжил ехать шагом. Описав круг, Эркин снова подъехал к нему. Глаза его были сухи, а голос спокоен.
– Клеймить я не буду. Надо им, пусть сами и делают.
– Я тоже, – кивнул Андрей и, помолчав, нерешительно сказал. – Ничего… если я спрошу?
– Спрашивай, – кивнул Эркин. – Отошло уже.
– Тебя… тоже тогда… отобрали?
