Текст книги "Столкновение миров"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: Питер Страуб
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 48 страниц)

Внезапно перед ним возникло лицо матери, прекраснее, чем в любом фильме. Ее большие и темные глаза смотрели виновато. Она была одна в их комнате в Альгамбре, забытая сигарета дымилась в пепельнице возле нее. Она плакала. Плакала о нем. Его сердце сейчас болело настолько сильно, что казалось, он сейчас умрет от любви к ней и желания очутиться с ней рядом. В той жизни, где не было никаких призраков в туннеле, не было женщин, которые хотят, чтобы их били, не было мужчин, которые блевали между ног, одновременно мочась. Он хотел быть рядом с ней и ненавидел Спиди Паркера, который направил его ногу на эту ужасную дорогу на запад.

В эту секунду все, что могло наполнить его самоуверенностью, исчезло. Оно было уничтожено резко и навсегда. Сознательные мысли заменил глубокий, элементарный, ноющий, детский плач: «Я хочу к маме. Боже, я хочу к своей МАМЕ…»

Он прошел на дрожащих ногах к стене, думая: «Ладно, довольно, к черту Спиди, малыш идет домой. Или как там это называется». В эту секунду его не волновало, что его мать умирает. В этот момент непередаваемой боли он стал просто Джеком, бессознательно заботящимся лишь о себе, как животное, для которого любое другое животное должно стать жертвой, если он сильнее. Будь то олень, кролик, белка, бурундук. В этот момент он на самом деле хотел, чтобы она умерла от метастазов рака, которые хищно тянутся к ее легким, только бы она могла прижать его к себе и поцеловать на ночь, и, сказав ему, чтобы он не крутил этот чертов транзистор в кровати и не читал с фонариком под одеялом до полуночи.

Он оперся рукой о стену и мало-помалу пришел в себя. Он пришел в себя не сознательным усилием, просто в его мозгу появилось что-то, что касалось Фила Сойера и Лили Кавано. Он сделал большую ошибку, да, но он не собирался возвращаться. Территории были реальностью, так, возможно, что и Талисман будет реальностью; он не собирался убивать мать своим малодушием.

Джек намочил тряпку в горячей воде и начал мыть пол.

Когда он опять вышел, была половина десятого, и толпа в баре начала рассасываться. Оутли был рабочим городом, и в будни его обитатели ложились спать рано.

Лори спросила:

– Ты бледен, как смерть, Джек. С тобой все в порядке?

– Можно мне выпить имбиря? – спросил он.

Она дала ему стакан, и Джек выпил его, не прекращая натирать пол танцплощадки. Без четверти двенадцать Смоки опять послал его на склад.

– Принеси бочонок.

Джек через силу вытащил бочку. Без четверти час Смоки начал поторапливать оставшихся. Лори отключила музыкальный ящик под слабые протестующие выкрики. Глория отключила игры, нацепила свитер (розовый, как жевательная резинка) и ушла. Смоки начал выключать лампочки и поторапливать засидевшихся.

– Ладно, Джек, – сказал он, когда все ушли. – Ты хорошо работал для начала. Тут есть комната для отдыха. Ты можешь прилечь в кладовке.

Вместо того, чтобы потребовать свою плату, которую Смоки и не предлагал, Джек направился в кладовку, настолько усталый, что выглядел уменьшенной копией алкоголиков, которых выпроваживали из кабака.

В кладовке он увидел, что Лори копошилась в углу. Она наклонилась так низко, что это встревожило его, и на секунду Джек со смутной тревогой подумал, что она роется в рюкзаке. Затем он понял, что она расстилает пару одеял на подстилке из мешков. Кроме того, Лори положила тут же маленькую сатиновую подушечку с надписью «НЬЮ-ЙОРКСКАЯ ЯРМАРКА».

– Я тебе сделала маленькое гнездышко, малыш, – сказала она.

– Спасибо, – ответил Джек. Это был простой, почти автоматический акт вежливости, но Джек едва смог удержаться, чтобы не расплакаться. Вместо этого он улыбнулся.

– Большое спасибо, Лори.

– Нет проблем. Ты будешь спать здесь, Джек. Смоки не такой плохой. Когда ты узнаешь его, окажется, что он не такой плохой.

Она так произнесла эти слова, словно ей хотелось, чтобы так оно и было.

– Возможно, – ответил Джек и импульсивно добавил, – но я ухожу завтра. Мне кажется, Оутли не для меня.

Она проговорила:

– Может быть, ты уйдешь, Джек… Но, может быть, решишь остаться ненадолго. Почему ты не спишь?

В ее маленькой речи было что-то принужденное и неестественное. Ничего не осталось от ее улыбки, с которой она сказала: «Я сделала тебе маленькое гнездышко». Джек заметил это, но слишком устал, чтобы сосредоточить свое внимание на этом.

– Ладно, посмотрим, – ответил он.

– Конечно, посмотрим, – согласилась Лори, направляясь к двери и посылая воздушный поцелуй ладошкой грязной руки.

– Спокойной ночи, Джек.

– Спокойной ночи.

Он начал стягивать рубашку… и остановился, решив снять только ботинки. В кладовой было холодно и сыро. Он сел на мешки, развязал шнурки и скинул кроссовки. Он хотел только лечь на сувенир с Нью-Йорской ярмарки, так как настолько устал, что засыпал на ходу, когда в баре зазвонил телефон, пронзительно визжа в темноте, всверливаясь в нее, заставляя его думать о грязных движущихся корнях, биче из бычьей кожи и двухголовых пони.

– Дзинь, дзинь, дзинь, – раздавалось в мертвой тишине.

«Дзинь, дзинь, дзинь. Дети, которые звонят, чтобы спросить о Принце Альберте в банках, уже давно легли спать. Дзинь, дзинь, дзинь. Алло, Джеки. Это Морган, я почувствовал тебя в своем лесу. Как тебе в голову могла прийти мысль, что будешь в безопасности в своем мире? Мой лес есть и здесь тоже. Последний шанс, Джеки…»

Иди домой, или мы пошлем свою группу.

У тебя не будет больше шансов. Ты не должен…

Джек поднялся и побежал через склад. Казалось, что холодный пот покрыл все его тело.

Он приоткрыл дверь.

Дзинь, дзинь, дзинь, дзинь.

И наконец:

– Алло, «Оутлийская Пробка». Выкладывайте, и лучше пусть это будут хорошие новости. – Голос принадлежал Смоки. Пауза. – Алло?

Еще одна пауза.

– Черт подери!

Смоки бросил трубку и поднялся в маленькую комнатку наверху, в которой они жили с Лори.

7

Джек перевел взгляд с зеленого листка бумаги в левой руке на тонкую стопку банкнот, не веря своим глазам. Сейчас была уже среда, одиннадцать часов утра, и он попросил свои деньги.

– Что это? – спросил он, не веря.

– Ты умеешь читать, – ответил Смоки, – и умеешь считать. Ты двигаешься недостаточно быстро, Джек, по крайней мере, пока. Но ты достаточно сообразителен.

Теперь он сидел с зеленым листком в одной руке и деньгами в другой. Холодная злость пульсировала в его мозгу. Листок был озаглавлен: «Гостевой чек». Он был в точности похож на тот, что использовала миссис Берберри в «Золотой Ложке».

1 гамбургер – $ 1.35

1 гамбургер – $ 1.35

1 стакан молока – $ 0.55

1 стакан имбиря – $ 0.55

обслуживание – $ 0.30

Внизу стояла цифра $ 4.10, написанная большим шрифтом и обведенная кружком. За вечер Джек заработал девять долларов. Смоки удержал почти половину. В правой руке Джека было четыре доллара девяносто центов.

Он яростно взглянул вверх: сначала на Лори, которая отсутствующе смотрела в сторону, затем на Смоки, который просто отвернулся.

– Это грабеж, – сдавленно сказал он.

– Джек, это неправда, взгляни на меню…

– Я имею в виду не это, вы знаете, что!

Лори немного сжалась, как будто ожидая, что Смоки сейчас ударит его… но Смоки просто смотрел на Джека с ужасающим равнодушием.

– Я не включил счет за постель, не так ли?

– Постель! – выкрикнул Джек, чувствуя, как кровь прилила к его щекам. – Хорошая постель! Старые мешки на цементном полу! Хорошая постель! Хочу я посмотреть, как ты заставишь меня платить за нее, грязный мошенник!

Лори удивленно вскрикнула и испуганно уставилась на Смоки… но Смоки просто сел напротив Джека, выпустив густые синие клубы дыма. Свежая поварская шапочка на голове Смоки наклонилась вперед.

– Мы обсуждали с тобой условия твоего найма именно на этом месте, – сказал Смоки. – Ты спросил, есть ли работа. Я сказал, что есть. О твоей еде упомянуто не было. Если бы мы упомянули это, возможно, что-то и можно было сделать. А, может, и нет. Но ты не упомянул об этом, теперь ты видишь, к чему это приводит.

Джек дрожал, в его глазах стояли слезы. Он пытался заговорить, но из его горла вырывались лишь хрипы. Он был слишком взбешен, чтобы говорить.

– Конечно, если ты хочешь сейчас обсудить условия работы и включить в них питание…

– Иди к черту! – наконец выкрикнул Джек, сжимая в руке четыре долларовые бумажки и кучку мелочи. – Учи следующего малыша, который придет сюда, как вести себя! Я ухожу.

Джек двинулся к двери, и, несмотря на свой гнев, он знал, не думал, а именно знал, что не сможет уйти.

– Джек.

Он коснулся дверной ручки, собираясь схватить и повернуть ее, но этот голос был тверд и полон конкретной угрозы. Джек опустил ручку и повернулся, гнев покинул его. Неожиданно он почувствовал себя выжатым и старым. Лори отошла за стойку. Она решила, что если Смоки не будет бить Джека кулаками, значит все в порядке.

– Я не хочу, чтобы ты оставлял меня тогда, когда я ожидаю наплыва народа в выходные.

– Я собираюсь уйти отсюда, ты надул меня.

– Нет, сэр, – ответил Смоки. – Я объяснил тебе это. Если кто-то и надул тебя, так это ты сам. Теперь мы можем обсудить твое питание – за полцены, возможно, и даже минералка бесплатно. Я никогда не делал этого для молодых помощников, которых время от времени нанимал, но в эти выходные ожидается очень большой наплыв. Будет много рабочих на сборе яблок. А ты мне нравишься, Джек. Вот почему я не убил тебя сразу же, когда ты повысил на меня голос, хотя должен был. Но ты нужен мне на выходные.

Джек почувствовал, как его ненависть на краткое время вернулась и снова исчезла.

– А если я все равно уйду? – спросил он. – У меня есть пять долларов, и мне очень не хочется оставаться в этом паршивом городишке.

Глядя на Джека и все еще натянуто улыбаясь, Смоки произнес:

– Ты помнишь, как ты вчера вошел в мужской туалет убирать за мужиком, который облевал там весь пол?

Джек кивнул.

– Ты помнишь, как он выглядит?

– Гадко. Омерзительно. Ну и что?

– Это Могильщик Эйтвелл. Его настоящее имя Чарлтон, но он десять лет заботился о городском кладбище, так что все его зовут Могильщиком. Это было… да, двадцать лет назад. Он поступил в городскую полицию в то время, когда Никсона избрали президентом. Теперь он шеф полиции.

Смоки поднял сигару, затянулся и посмотрел на Джека.

– Мы с Могильщиком встретимся, – сказал Смоки. – И если ты сейчас уйдешь отсюда, Джек, я не могу гарантировать, что у тебя не будет никаких проблем с Могильщиком. Может быть, он отправит тебя домой. Может быть, пошлет на сбор яблок. Возле Оутли есть… да, кажется, сорок акров хороших деревьев. Может быть, поколотит. Или… я слышал, что Старина Могильщик любит малышей на дорогах. Преимущественно мальчиков.

Джек подумал о похожем на дубинку члене и почувствовал свою слабость и страх.

– Здесь ты у меня под крылышком, так сказать, – продолжал Смоки. – Как только ты выйдешь на дорогу, кто знает? Могильщик может оказаться где угодно. Ты можешь уйти из города без опаски. С другой стороны, ты можешь вдруг встретиться с его большим плимутом. Могильщик не очень сообразителен, но иногда у него прорезается нюх. Или… кто-нибудь может позвонить ему.

Лори вымыла за стойкой тарелки, затем вытерла руки, включила радио и начала напевать вместе с ним.

– Вот что я тебе скажу, – сказал Смоки. – Задержись здесь. Поработай до выходных. Затем я погружу тебя в свой пикап и сам отвезу за городскую черту. Ну как? Ты уйдешь отсюда в воскресенье днем, с тридцатью баксами в кармане. Может быть, ты решишь, что Оутли не самое худшее место на свете. Так что скажешь?

Джек глядел в его карие глаза, всматриваясь в желтые белки и маленькие красные прожилки. Широкая, искренняя улыбка Смоки обнажала его вставные зубы, создавая пугающее ощущение дежа вю. Он увидел даже, что жирная муха опять сидит на бумажном колпаке, чистя свои тонкие лапки.

Смоки знал, что он не верит ни одному его слову. Все это ложь, и на нее не стоит обращать внимания. После работы в субботу ночью и в воскресенье утром Смоки скажет, что не может отвезти его, потому что слишком поздно, и он, Смоки, слишком занят. И Джек не только слишком устанет, чтобы уйти пешком, но и будет опасаться, что Смоки сможет отложить все свои важные дела на пару минут, позвонить своему другу Могильщику Эйтвеллу и сказать:

– Он идет по Мельничной Дороге. Могильщик, старина, почему бы тебе не подбросить его? Он вышел секунду назад. Пиво бесплатно, но не надо блевать в мой писсуар, пока я не получу мальчишку обратно.

Это был один сценарий. Возможно были и другие, немного отличные, но с тем же результатом.

Улыбка Смоки Апдайка стала чуть шире.

Глава 10
Элрой

1

«Когда мне было шесть лет…»

«Пробка» гудела как улей. Он увидел, что два стола исчезли, по-видимому, это было результатом драки, которая началась как раз перед тем, как он отправился мыть сортир. На освободившемся месте танцевали.

– Еще не время отдыхать, – сказал Смоки, когда Джек вышел и прислонился к холодильнику бара. – Убери здесь и иди еще за одной бочкой. Впрочем, сначала притащи мне баночного.

– Лори не говорила…

Резкая, острая боль пронзила его ногу – Смоки опустил свой тяжелый башмак на кроссовок Джека. Мальчик сдавленно вскрикнул и почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

– Заткнись, – оборвал его Смоки. – Лори ни черта не соображает, и ты должен был уже это понять. Беги туда и принеси мне упаковку баночного.

Джек поплелся в кладовую, прихрамывая и размышляя, не сломаны ли у него пальцы. Это казалось возможным. Ею голова гудела от дыма, шума и бешеного ритма кантри-группы, двое из которой уже заметно покачивались на сцене. Это не может продолжаться слишком долго. Если Оутли – тюрьма, а «Пробка» – камера, то тогда Смоки Апдайк – его тюремщик.

Несмотря на то, что в Территориях его могли поджидать неизвестные опасности, все же волшебный сок Спиди все больше казался ему единственным выходом. Он может отпить немного и перелететь… И если ему удастся пройти отсюда на запад милю, максимум две, он опять немного отхлебнет и перелетит обратно в США, далеко за городской чертой этого ужасного городка, возможно где-то в районе Бушвилла или Пемброка.

«Когда мне было шесть лет, когда Джеку было шесть, когда…»

Он взял упаковку пива и толкнул плечом дверь… высокий, тощий ковбой с большими руками, который был похож на Рендольфа Скотта, стоял в коридоре и смотрел на него.

– Привет, Джек, – сказал он, и Джек с возрастающим ужасом увидел, что глаза у него желтые, как клюв цыпленка. – Разве тебе не говорили, что ты должен уйти? Или ты плохо слушал?

Джек стоял с упаковкой пива, дрожащей в его руках, неотрывно глядел в эти желтые глаза. Внезапно его мозг осенила ужасная догадка: вот кто подкрадывался к нему в туннеле – человек-зверь с мертвыми желтыми глазами.

– Оставь меня, – из его горла вырывался лишь хриплый шепот.

Тот приблизился.

Джек попытался попятиться… но он стоял спиной к стене, и когда ковбой, похожий на Рендольфа Скотта, наклонился над ним, Джек почувствовал в его дыхании запах гниющего мяса.

2

С того времени, когда Джек нашел работу во вторник и до четырех часов четверга, когда «Пробку» стали наполнять окончившие работу посетители, таксофон на стене звонил дважды.

Когда он зазвонил в первый раз, Джек вообще не почувствовал страха. Показалось, что это просто звонит какой-то клиент.

Через два часа, в тот момент, когда Джек тащил последнюю упаковку из предварительно запасаемых, телефон опять заверещал. На этот раз внутри у Джека что-то дернулось, как у животного, которое почувствовало лесной пожар. Однако он чувствовал не огонь, а лед. Повернувшись к телефону, который находился всего в четырех футах от него, Джек почувствовал, как напряглась его шея. Ему показалось, что сейчас он увидит, как таксофон покрывается льдом, как льдинки проламывают черную пластиковую крышку, выползают из дырочек в микрофоне холодными голубыми иголками, свешиваются сосульками из монетоприемника.

Но это был всего лишь таксофон, и весь холод и смерть таились внутри него.

Он стоял, как вкопанный.

– Джек! – заорал Смоки. – Возьми этот чертов телефон! Какого черта ты там делаешь?

* * *

Джек обернулся на Смоки, как беспомощный, загнанный в угол зверек… но Смоки смотрел в сторону с отсутствующим выражением, которое появлялось на его лице, когда он отпускал Лори очередную затрещину. Джек направился к телефону, удивляясь, как это его ноги еще способны передвигаться. Холод все плотнее охватывал его, покрывая руки гусиной кожей; мороз пробежал по спине.

Подойдя к аппарату, он взял трубку. Рука заледенела.

Он поднес трубку к уху.

– «Оутлийская пробка», – слова падали в мертвую тишину. Рот утратил способность двигаться.

Голос, который раздался из телефона, был надтреснутым, глухим, как кашель давно умершего человека. Казалось, это был голос какого-то создания, которого никто никогда не видел живым: один вид этого существа мог бы лишить живого человека разума или до смерти напугать изъеденными холодом губами и слепыми от мороза глазами.

– Джек, – прошептал этот скрипучий, крысиный голос в телефонной трубке, и лицо мальчика занемело, как будто он провел целый день в кресле дантиста, и ему ввели слишком много новокаина. – Уноси свою задницу домой, Джек.

Откуда-то издалека, как будто с другой планеты Джек услышал свой собственный голос, повторяющий:

– Оутлийская Пробка, отвечайте, алло? Алло?..

Холодно, очень холодно.

Горло занемело. Он перевел дыхание, казалось, что мороз обжег легкие. Сейчас замерзнет его сердце, и он упадет замертво.

Холодный голос шептал:

– Неприятные вещи случаются с мальчиками на дорогах, Джек. Можешь спросить кого угодно.

Джек повесил трубку быстрым, судорожным жестом. Отдернув руку, он замер, глядя на телефон.

– Это тот засранец, Джек? – спросила Лори, ее голос казался далеким… но был намного ближе, чем его собственный голос всего несколько секунд назад. Все становилось на свои места, реальность возвращалась. На телефонной трубке остался отпечаток руки, очерченный блестящими льдинками. Пока Джек смотрел на него, изморозь начала таять и стекать капельками по черному пластику.

3

Вечером в четверг Джек впервые увидел Рендольфа Скотта. Толпа была поменьше, чем в среду, но все равно достаточно много мужчин сидело за стойкой бара и за столиками, уставленными бутылками.

Это были жители из пригорода, чьи плуги теперь скорее всего ржавели, забытые в кладовках. Они могли бы, наверное, стать фермерами, но забыли, как это делается. Здесь было много фермерских шляп, но, по мнению Джека, очень немногие из них смогли бы управлять трактором. Эти люди подмигивали, но не улыбались. Уголки их ртов были опущены. Многие были в ковбойской одежде и выглядели, как Чарли Даниель в вестернах. Но они не жевали табак; они курили сигареты, море сигарет.

Джек вытирал переднюю панель музыкального ящика, когда вошел Могильщик Эйтвелл. Автомат был выключен; по кабельному телевидению крутили Янки, и завсегдатаи бара наблюдали за ними. Прошлым вечером Эйтвелл был одет в мужской вариант спортивной одежды (джинсы, куртка цвета хаки со множеством кнопок на карманах, теннисные ботинки). Сегодня на нем была голубая полицейская форма. Большой пистолет с деревянной ручкой висел в кобуре на скрипящем кожаном ремне.

Он взглянул на Джека, который вспомнил слова Смоки: «Я слышал, что Могильщик любит детишек на дорогах. Особенно мальчиков», и отвернулся, как будто его уличили в чем-то. Могильщик Эйтвелл дружественно улыбнулся:

– Решил навести порядок, малыш?

– Да, сэр, – пробормотал Джек и досыпал еще порошка на блестящую панель автомата, хотя она уже блестела, и он собирался уйти. Но подождал, пока Эйтвелл отойдет. Джек повернулся, чтобы посмотреть, как мясистый полицейский идет через бар… и вдруг увидел, как на другом конце зала какой-то мужчина повернулся и смотрит на него.

«Рендольф Скотт, – подумал Джек. – Вот на кого похож этот парень».

Но несмотря на грубые и неправильные черты лица, настоящий Рендольф Скотт был героем, его грубое лицо всегда улыбалось. Этот же человек выглядел хмурым и немного безумным.

И с неподдельным испугом Джек понял, что этот человек смотрит именно на него, на Джека. Он не просто оглянулся во время разговора, чтобы увидеть, кто там стоит у стойки; он повернулся, чтобы взглянуть на Джека. Джек знал это.

Телефон. Звенящий телефон.

С огромным усилием Джек отвел взгляд. Он опять посмотрел на панель автомата и увидел собственное испуганное лицо, похожее на лицо призрака.

Телефон гремел на стене.

Мужчина в дальнем конце бара взглянул на телефон… и затем опять на Джека, который замер возле музыкального автомата с банкой пасты с одной руке и тряпкой в другой. Волосы Джека поднялись дыбом, по коже побежали мурашки.

– Это снова тот засранец, мне хочется разбить телефон, когда он звонит, Смоки, – сказала Лори, подходя к аппарату. – Клянусь, я так и сделаю.

Сейчас она была лишь статисткой, которая получает свои тридцать пять долларов в день. Потому, что сейчас в этом мире было только два настоящих человека: Джек и этот ужасный ковбой с большими руками и глазами, которые Джек совершенно… не мог… видеть…

Внезапно, как удар грома, ковбой проговорил: «Уноси свою задницу домой, Джек». И подмигнул.

Телефон замолчал в тот самый момент, когда Лори протянула руку, чтобы взять трубку.

Рендольф Скотт отвернулся, допил стакан и рявкнул: «А, ну, принеси мне еще!»

– Будь я проклята, – сказала Лори. – В телефоне завелся домовой.

4

Позже, в кладовой, Джек спросил Лори, кто этот парень, который похож на Рендольфа Скотта.

– Похож на кого? – переспросила та.

– На старого актера из ковбойских фильмов. Он сидит в конце бара.

Она пожала плечом.

– Для меня они все на одно лицо. Джек. Просто толпа старых лодырей.

– Он заказывал пиво «таппер».

Ее глаза вспыхнули.

– Ах, да! Этот. Гм. Он выглядит не слишком.

Это последнее она произнесла так, будто оценивала форму его носа или ширину улыбки.

– Кто он такой?

– Я не знаю, как его зовут, – сказала Лори. – Он появился здесь пару недель назад. Наверное, опять наняли людей на мельницу. Это…

– Черт подери, Джек, я же сказал тебе тащить бочонок!

Джек как раз тащил один из больших бочонков, поставив его на ребро. Так как его вес и вес бочонка были почти равны, это требовало тщательного соблюдения равновесия. Когда из двери раздался крик Смоки, Лори вскрикнула, и Джек подскочил от неожиданности. Он утратил контроль над бочкой, и она грохнулась на пол, выстрелив пробкой, как бутылка шампанского, а Джек мог только, замерев на месте, глядеть на пиво… пока Смоки не отпустил ему затрещину.

Когда минут через двадцать он вышел в зал, прижимая к разбитому носу платок, Рендольф Скотт уже ушел.

5

Мне было шесть лет.

Джону Бенджамину Сойеру было шесть лет.

Шесть…

Джек тряхнул головой, пытаясь прийти в себя, продолжая отодвигаться от мельника, который не был мельником, а тот подходил все ближе и ближе. Его глаза… желтые и какие-то выцветшие. Он – оно – мигал искристым, молочным блеском, и Джек подумал, что его глаза покрывают какие-то мембраны.

– Ты ведь собирался удрать, – опять прошептало существо, и коснулось Джека руками, которые начали охватывать его, твердея и сжимаясь.

Тут открылась дверь в коридор, и звуки, издаваемые группой на эстраде, стали громче.

– Джек, если ты не поторопишься, я тебя заставлю очень пожалеть, – донесся из-за Рендольфа Скотта голос Смоки. Скотт отступил назад. У него больше не было странных твердых когтей, просто руки, большие и сильные, с выступающими венами на кистях. Еще раз его глаза мигнули страшным молочным светом, причем веки остались неподвижными… и снова глаза стали не желтыми, а просто голубыми. Он в последний раз взглянул на Джека и направился к туалету.

Теперь к Джеку подошел Смоки в надвинутой на глаза поварской шапочке, его длинная вытянутая голова была наклонена, губы раскрылись, обнажая крокодильи зубы.

– Не заставляй меня повторять, – сказал Смоки. – Это последнее предупреждение, и я не думаю, что ты не понимаешь, что это значит.

Как и в случае с Осмондом, ярость Джека внезапно выросла. Это был тот вид ярости, который тесно связан с чувством беспомощности, и, пожалуй, наиболее силен лет в двенадцать.

В этот раз она перехлестнула через край.

– Я не твой пес, и не надо меня учить, – огрызнулся Джек, делая шаг к Смоки Апдайку на все еще дрожащих от страха ногах.

Удивленный, возможно, даже обескураженный совершенно неожиданным гневом Джека, Смоки сделал шаг назад.

– Джек, я предупреждаю тебя…

– Нет уж. Это я предупреждаю тебя, – услышал Джек собственный голос. – Я тебе не Лори. И мне не нравится, когда меня бьют. Если ты ударишь меня, я тебе дам сдачи.

Растерянность Смоки Апдайка длилась всего мгновение. Он считал себя слишком самоуверенным и много повидавшим, чтобы испугаться мальчишки.

Он схватил Джека за воротник.

– Не хами мне, Джек, – сказал он, подтягивая Джека ближе. – И пока ты в Оутли, ты – моя собственность. Пока ты в Оутли, я буду учить тебя, чему захочу, и бить, когда захочу.

Он ударил Джека по щеке. Больно прикусив язык, мальчик вскрикнул. На бледных щеках Смоки разгорался огонек гнева.

– Возможно, сейчас ты думаешь, что это не так, но это правда. Но пока ты в Оутли, ты мой пес, и ты пробудешь в Оутли столько, сколько я этого захочу. И я начну тебе это объяснять прямо сейчас.

Он отвел кулак. На секунду три шестидесятиваттные лампочки без абажуров, которые освещали коридор, выхватили выражение сумасшедшего бешенства на его лице. Затем кулак врезался в щеку Джека. Мальчик отлетел к покрытой надписями стене, половина его лица сначала вспыхнула, а затем занемела. Рот заполнил вкус собственной крови.

Смоки смотрел на него. Внимательное, напряженное лицо человека, который ожидает выпадения номера в лотерее. Видимо, он не увидел на лице Джека того выражения, которое ожидал, потому что он опять схватил мальчишку, решив, что нужен еще один удар.

В этот момент из зала раздался женский крик: «Нет, Глен! Нет!» Затем раздался хор мужских голосов, несколько встревоженных. Завизжала еще одна женщина высоким, пронзительным голосом. Затем раздался выстрел.

– Черт подери! – выкрикнул Смоки, тщательно выговаривая каждое слово, как актер на Бродвейской сцене. Он отшвырнул Джека к стенке, повернулся и бросился к двери в зал. Раздался второй выстрел и крик боли.

Джек был уверен только в одном: настало время удрать отсюда. Не после закрытия, не завтра, не в воскресенье утром. Немедленно.

Казалось, шум стал затихать. Не было слышно полицейских сирен, наверное, никого не убили… Но Джек вдруг вспомнил, холодея, что мельник, похожий на Рендольфа Скотта все еще сидит в мужской уборной.

Джек бросился в холодный, пахнущий пивом склад, опустился на колени в поисках рюкзака. Пальцы не находили ничего, кроме сырого воздуха и цементного пола. В нем опять выросла уверенность, что кто-то из них, Смоки или Лори, видели, как он прятал рюкзак, и забрали его. Лучший способ задержать его в Оутли. Затем он почувствовал облегчение, почти такое же глубокое, как страх, когда пальцы коснулись нейлона.

Джек подхватил рюкзак и глянул в сторону грузовой двери в задней части склада. Он бы охотнее вышел через нее – ему не хотелось проходить через пожарный выход в конце зала. Он слишком близко от мужского туалета. Но если он откроет грузовую дверь, за стойкой загорится красная лампочка. Даже если Смоки еще разбирается с дракой, Лори может увидеть и сказать ему.

Так что…

Джек бросился к двери в коридор. Он приоткрыл ее и выглянул в щелку. Коридор был пуст. Хорошо, что здесь холодно. Рендольф Скотт, видимо, уже ушел смотреть на драку, пока Джек искал рюкзак. Отлично.

«Да, но, может быть, он все еще там. Ты хочешь столкнуться с ним, Джеки? Хочешь поглядеть, как его глаза снова становятся желтыми? Подожди, пока не будешь уверен».

Но он не мог ждать. Потому, что Смоки может увидеть, что его нет, когда Лори и Глория протирают столики и моют посуду. И вернуться сюда, чтобы продолжать обучать Джека его месту в жизни. Так что…

Так что? Вперед!

«А может быть, он поджидает тебя, Джеки… может быть, он собирается выскочить как большой злой Чертик-из-Коробочки…»

Женщина или тигр? Смоки или мельник? Джек секунду колебался в нерешительности. Возможно, что человек с желтыми глазами все еще сидит в туалете; но то, что Смоки скоро появится, было несомненно.

Джек открыл дверь и шагнул в узкий коридор. Казалось, что рюкзак за его спиной потяжелел. Это было вещественное доказательство того, что он собирается сбежать, и каждый, кто увидит его, поймет это сразу же. Он бросился по коридору, двигаясь навстречу гремящей музыке и реву толпы. Сердце стучало в его висках.

Мне было шесть, Джеки было шесть лет.

Ну и что? Почему эта мысль не уходит?

Шесть лет.

Казалось, что коридор удлинился. Это было как в замедленном кино. Пожарная дверь в противоположном конце коридора приближалась томительно медленными шажками. Пот струился по его лбу и верхней губе. Взгляд остановился на двери справа, с изображенным на ней профилем собаки. Под ним было слово «ПОЙНТЕРЫ». В конце коридора была еще одна дверь, покрашенная облупившейся, выцветшей красной краской. Надпись на двери гласила: «Использовать только в случае опасности! Будет включена сигнализация!» На самом деле сигнализация была сломана два года назад, это ему рассказала Лори, когда он сомневался, можно ли пользоваться дверью, чтобы выбросить мусор.

Наконец, почти на месте. Прямо напротив ПОЙНТЕРОВ.

Он здесь, я знаю, что он здесь… и если он прыгнет, я закричу… я… я…

Джек протянул дрожащую руку и коснулся ручки пожарного выхода. Она показалась ему очень холодной. На секунду он почти поверил в то, что он действительно сможет вырваться из ловушки и выйти в ночь… свободно.

Затем неожиданно распахнулась дверь позади него, и чья-то рука схватила его за рюкзак. Джек издал отчаянный крик пойманного животного и навалился на пожарную дверь, пытаясь освободиться от рюкзака с волшебным соком в нем. Если бы лямка порвалась, он просто бросился бы через автостоянку перед зданием, забыв обо всем на свете.

Но лямки были из нейлона и не порвались. Дверь немного отворилась, показав темный уголок ночи, а затем опять захлопнулась. Они очутились в женском туалете, невидимая рука развернула его и швырнули на пол. Если бы он стукнулся спиной об стену, то бутылочка с волшебным соком, несомненно, разбилась бы, пропитав его немногочисленную одежонку запахом гнилых фруктов. Но он ударился об унитаз боком. Боль была сильной и острой.

Мельник медленно приближался к нему, подтягивая джинсы руками, которые стали утончаться и искривляться.

– Ты собирался удрать, малыш, – сказал он. Его голос все больше грубел, становясь похожим на рычание животного.