Текст книги "Мандарины"

Автор книги: Симона де Бовуар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 55 страниц)

– Можешь.

– О! Я так рада, – сказала она и робко улыбнулась: – Сегодня вечером мы это обсудим, как раньше.

Он не ответил. Только смотрел на тетрадь, которую Поль поглаживала ладонью. Всего лишь бумага, чернила, на вид столь же безобидные, как порошки, запиравшиеся на ключ в аптеке отца; но по сути он был подлее любого отравителя.

– До свидания, – крикнула она через перила, пока он убегал из квартиры.

– До свидания.

Он и на лестнице продолжал бежать, напрасно пытаясь гнать от себя все мысли. Этим вечером, когда он снова встретится с Поль, она уже прочтет. Прочтет каждую фразу, перечтет каждое слово: это было убийство. Анри остановился. Взявшись рукой за перила, он медленно поднялся вверх на несколько ступенек, и огромный черный пес с лаем бросился на него. Он ненавидел этого пса, эту лестницу, фанатичную любовь Поль, ее умолчания, ее взрывы, ее несчастья. Он снова бросился вниз по лестнице и стремительно выбежал на улицу.

Это был один из тех прекрасных зимних дней, немного туманных, когда в глубине воздух кажется розовым; сквозь широкое окно Анри видел кусок шелковистого неба; он перевел взгляд на своих слушателей, но, глядя на них, говорить было труднее. Маленькие шляпки, драгоценности, меха: в основном собрались женщины, из тех, у кого сохранились остатки былой красоты и кто полагал, что умеет подать их должным образом. Какой интерес представляла для них история французской журналистики? Было слишком жарко, пахло духами; взгляд Анри наткнулся на сдержанную улыбку Мари-Анж, а Венсан состроил смешную гримасу; где-то между аргентинской миллиардершей и горбатым меценатом сидел Ламбер, Анри опасался встретиться с ним лицом к лицу: ему было стыдно; он снова опустил глаза, предоставив словам литься из его уст.

– Великолепно!

Клоди подала сигнал, и все зааплодировали, они хлопали в ладоши, дали волю своим голосам, устремились к эстраде. Югетта Воланж открыла за спиной Анри маленькую дверцу:

– Проходите сюда. Клоди выставит дамочек за дверь, она пригласила лишь ваших друзей и нескольких близких знакомых. Вы, верно, умираете от жажды, – добавила она, увлекая Анри к столу, где Жюльен, сидя в одиночестве напротив двух слуг, опустошал бокал шампанского.

– Ты уж извини меня, я ничего не слышал, – громко сказал он. – Если я пришел, то лишь для того, чтобы бесплатно напиться.

– Ты полностью прощен; лекции одинаково скучны как для слушателей, так и для тех, кто их читает, – заметил Анри.

– Пардон! Я вовсе не скучал, – возразил Венсан, – пожалуй, это было поучительно. – Он засмеялся: – Однако я тоже выпил бы стаканчик.

– Пей, – сказал Анри; он поспешно изобразил на своем лице любезную улыбку: к нему устремилась седая дама с орденом Почетного легиона на груди:

– Спасибо за вашу помощь! Это было чудесно! Вам известно, что вы сделали больше сборов, чем Дюамель? ^{92}

– Я в восторге, – ответил Анри. Он искал глазами Ламбера. Что сказала ему Поль? Никогда Анри не посвящал Ламбера в свою частную жизнь; разумеется, через Надин он знал о нем какие-то личные вещи, но на это Анри было наплевать, история с Надин – сущие пустяки. Другое дело Поль. Он улыбнулся Ламберу:

– Тебя не затруднит подбросить меня на мотоцикле, когда закончится этот карнавал?

– Мне это доставит удовольствие! – ответил Ламбер совершенно естественным тоном.

– Спасибо! Сможем поговорить немного.

Анри умолк, ибо в гостиную стремительно вошла Клоди и бросилась прямо к нему:

– Вы будете совсем душкой, если оставите автограф на нескольких книгах: эти дамы – ваши страстные поклонницы.

– С удовольствием, – сказал Анри и добавил вполголоса: – Но я не могу задерживаться, меня ждут в редакции.

– Вы должны встретиться с семейством Бельомов, они едут специально из-за вас и должны явиться с минуты на минуту.

– Через полчаса я сбегу, – сказал Анри. Он взял книгу, которую протягивала ему высокая блондинка. – Как ваше имя?

– Вы его не знаете, – ответила блондинка с чуть заметной надменной улыбкой, – но наверняка узнаете: Колетта Массой.

Она поблагодарила его еще одной таинственной улыбкой, а он, уже на другой книге, поставил другое имя. Что за комедия! Анри надписывал, улыбался, улыбался и надписывал; маленькая гостиная заполнилась, их было бесчисленное множество, близких знакомых Клоди. Они тоже улыбались и пожимали руку Анри, их глаза светились любопытством, похожим на непристойность, они твердили слова, которые в прошлый раз говорили Дюамелю и в следующий раз повторят Мориаку или Арагону. Время от времени какой-нибудь ревностный читатель считал себя обязанным выразить свое восхищение: этот был потрясен описанием бессонницы, тот – фразой о кладбищах: речь всякий раз шла о незначительных кусках, написанных без особой заинтересованности. Гита Вантадур с упреком спросила у Анри, почему он выбирает своих героев среди таких жалких господ, а сама улыбалась стоявшим вокруг несравнимо более жалким людям. «Как они суровы к персонажам романа! – думал Анри. – Им не прощают ни одной слабости. И как странно они все читают! Полагаю, вместо того чтобы следовать начертанными для них путями, большинство листает страницы вслепую; время от времени одно слово находит у них отклик, пробуждая бог весть какие воспоминания или тоску; или вдруг в каком-нибудь образе они обнаруживают, как им кажется, некое отражение самих себя: они останавливаются на мгновение, любуются собой и снова на ощупь пускаются в путь. Лучше было бы никогда не видеть своих читателей вблизи», – подумалось ему. Он подошел к Мари-Анж, с насмешливым видом глядевшей на него.

– Над чем посмеиваешься?

– Я не посмеиваюсь, я наблюдаю. – Она ухмыльнулась: – Ты правильно делаешь, что живешь взаперти; ты не блистаешь.

– А что надо делать, чтобы блистать?

– Смотри на своего друга Воланжа и бери уроки.

– У меня нет такого дара, – сказал Анри.

Ему неинтересно было добиваться их восхищения, но и шокировать тоже казалось бессмысленным. Жюльен горланил, подчеркнуто напоказ опустошая бокал, вокруг него снисходительно посмеивались.

– Если бы у меня было подобное имя, – вопил он, – я поскорее избавился бы от него. Бельзонс, Полиньяк, Ларошфуко – это мелькало на всех страницах французской истории ^{93}и здорово пропылилось.

Он мог оскорблять их, изрекать страшные нелепости, они все равно были в восторге; пускай он не обласкан званиями, наградами, орденами: поэт может быть шутом, это совсем неплохо. Жюльен полагал, что властвует над ними, а на деле утверждал их в сознании собственного превосходства. Нет, единственный способ – не посещать таких людей. Светские писатели и псевдоинтеллектуалы, толпившиеся вокруг Клоди, производили еще более гнетущее впечатление. Им не доставляло радости писать, неинтересно было думать, и на их лицах отражалась та скука, на которую они обрекали себя. Единственной их заботой было создание собственного имиджа и успешная карьера, и ходили они друг к другу лишь для того, чтобы завидовать вблизи. Ужасное отродье. Заметив Скрясина, Анри с симпатией улыбнулся ему: он был фанатиком, невыносимым путаником, но зато вполне живым, и когда прибегал к словам, то пользовался ими со страстью, а не для того, чтобы разменять на деньги, комплименты, почести; тщеславие приходило после и было у него поверхностной, неглубокой чертой.

– Надеюсь, ты на меня не сердишься, – сказал Скрясин.

– Конечно нет, ты выпил. Как дела? Ты по-прежнему живешь здесь?

– Да. Я спустился, чтобы поздороваться с тобой, надеялся, что бомонд разошелся. Ты выступал перед ними? И Клоди хочет, чтобы я тоже выступил перед ними?

– Это неплохая публика, – заметил Воланж, с непринужденным видом подходя к ним. Одарив окружающих чуть заметной надменной улыбкой, он остановил взгляд на Ламбере. – Люди с большими деньгами притворяются легкомысленными, но на деле отлично понимают, чего стоят истинные ценности. Роскошь Клоди, например, очень искусна.

– От роскоши меня тошнит, – сказал Скрясин. Мари-Анж прыснула со смеху, и Луи строго взглянул на нее.

– Вы имеете в виду фальшивую роскошь, – снисходительно заметила Югетта.

– Фальшивая, настоящая – какая разница, не люблю роскошь, и все.

– Как можно не любить роскошь? – спросила Югетта.

– Я не люблю людей, которые любят роскошь, – уточнил Скрясин. – В Вене, – добавил он вдруг, – мы жили в лачуге втроем, и у нас на всех было одно пальто; мы подыхали с голода. Это было самое прекрасное время в моей жизни.

– Это свидетельствует о весьма любопытном комплексе вины, – с насмешкой молвил Воланж.

– Я знаю свои комплексы, они тут ни при чем, – сухо ответил Скрясин.

– Очень даже при чем! Вы оба пуритане, как все люди левых взглядов, – сказал Воланж, оборачиваясь к Анри. – Роскошь вас шокирует, потому что вы не выносите мук совести. Такая суровая требовательность опасна; сначала отказываются от роскоши, потом постепенно отказываются от искусства и поэзии.

Анри ничего не ответил; он не придавал значения словам Воланжа, но с интересом наблюдал, как он изменился с момента их последней встречи: в его голосе, улыбках не осталось и следа приниженности. К нему полностью возвратилось его былое высокомерие.

– Искусство и роскошь – это не одно и то же, – робко заметил Ламбер. Нет, – согласился Луи. – Но если никого больше не будет мучить совесть,

если зло исчезнет с земли, искусство тоже исчезнет. Искусство – это попытка интегрировать зло. Организованные прогрессисты хотят устранить зло: они обрекают на смерть искусство. – Он вздохнул: – Мир, который они нам обещают, будет очень скучным. Анри пожал плечами:

– До чего же вы чудные, противники организованных прогрессистов. То вы предрекаете, что никогда не удастся устранить несправедливость, то заявляете, что жизнь станет пресной, вроде пасторали. Ваши аргументы можно обратить против вас!

– Мысль о том, что зло необходимо искусству, кажется мне очень интересной, – сказал Ламбер, устремляя на Луи вопросительный взгляд.

Клоди положила ладонь на руку Анри.

– Вот Люси Бельом, – сказала она, – вон та высокая, очень элегантная брюнетка; пойдемте, я представлю вас ей.

Она указывала на долговязую сухую женщину в черном; была ли она элегантна? Анри никогда хорошенько не понимал смысла этого слова: на его взгляд, существовали женщины привлекательные и другие, которые таковыми не являлись; эта относилась к числу последних.

– А вот мадемуазель Жозетта Бельом, – сказала Клоди.

Малютка была безусловно красивой, но на роль Жанны этот светский силуэт совсем не подходил; меха, духи, высокие каблуки, красные ногти, скрученные жгутом янтарные волосы – роскошная кукла среди всех прочих.

– Я прочитала вашу пьесу, она великолепна, – уверенным тоном заявила Люси Бельом. – И я не сомневаюсь, что она может принести много денег: у меня нюх на такие вещи. Я говорила об этом Вернону, директору «Студии 46», он мой большой друг. Пьеса его очень заинтересовала.

– Он не находит ее слишком скандальной? – спросил Анри.

– Скандал может пойти на пользу пьесе или провалить ее; это зависит от многих вещей. Думаю, я смогу убедить Вернона пойти на риск. – Наступило молчание, затем, без всякого перехода, едва ли не нагло, Люси продолжала: – Верной будет склонен дать шанс Жозетте; пока она играла лишь маленькие роли, ей всего двадцать один год, но она владеет мастерством и поразительно чувствует образ; мне хотелось бы, чтобы вы послушали ее в большой сцене из второго акта.

– С удовольствием, – сказал Анри. Люси обратилась к Клоди:

– У вас нет спокойного уголка, где малютка могла бы показать сцену?

– О! Только не теперь, – взмолилась Жозетта.

Она испуганно смотрела на мать и на Анри; у нее не было уверенности, столь привычной роскошным манекенам; казалось, ее скорее смущала собственная красота; она была по-настоящему красива с этими огромными темными глазами, тяжеловатым ртом и чистой, матовой кожей под рыжеватыми волосами.

– Это дело десяти минут, – заметила Люси.

– Но я не могу вот так, неожиданно, – возразила Жозетта.

– Нет никакой спешки, – сказал Анри. – Если Верной действительно возьмет пьесу, мы назначим встречу.

Люси усмехнулась:

– Могу вас заверить, что он согласится, если Жозетта получит роль. Нежная кожа девушки вспыхнула от шеи до самых корней волос. Анри

мило улыбнулся Жозетте:

– Хотите, назначим день. Вторник, около четырех часов, вам подойдет? Она кивнула головой.

– Приходите ко мне, – сказала Люси. – У вас будут все условия для работы.

– Роль вас интересует? – учтиво спросил Анри.

– Конечно.

– Признаюсь, я не представлял себе Жанну такой красивой, – весело сказал он.

Вежливая улыбка блуждала вокруг трагических губ, не решаясь тронуть их; Жозетту научили необходимой для успеха мимике, но она плохо пользовалась ею; ее выразительное лицо с бездонными глазами ломало все маски.

– Актриса никогда не бывает слишком красивой, – возразила Люси. – Когда ваша героиня является на сцену наполовину раздетая, публика прежде всего хочет видеть вот это, – сказала она, внезапно поднимая юбку Жозетты и открывая чуть ли не до самого бедра длинные шелковистые ноги.

– Мама!

Удрученный тон Жозетты растрогал Анри. «Неужели она в самом деле всего лишь роскошная кукла, похожая на всех остальных? С неба звезд она, конечно, не хватает, – подумал Анри, – и все-таки с трудом верится, что это патетическое лицо может ничего не отражать».

– Не изображай из себя инженю, это не твое амплуа, – сухо сказала Люси Бельом и добавила: – Ты запишешь время встречи?

Жозетта покорно открыла сумочку и достала записную книжку; Анри заметил кружевной носовой платок и маленькую золотую пудреницу: когда-то внутренность женской сумочки казалась ему полной тайн. На мгновение он удержал в своей ладони длинные пальцы с похожими на леденцы ногтями:

– До вторника.

– До вторника.

– Она вам нравится? – с пошловатым смешком спросила Клоди, когда обе женщины удалились. – Если у вас появится охота, не стесняйтесь: она не слишком строга, бедная девочка.

– Почему бедная?

– У Люси тяжелый характер; видите ли, женщины, которым пришлось претерпеть слишком многое, прежде чем преуспеть, добрыми не бывают.

В другое время Анри с любопытством послушал бы сплетни Клоди, но рядом Воланж с Ламбером оживленно о чем-то беседовали; Воланж разглагольствовал, изящно разводя руками, а Ламбер с улыбкой кивал головой. Анри хотел было вмешаться, но с облегчением, увидел что Венсан отходит от стола.

– Я хотел бы задать один вопрос, один-единственный: что здесь делает такой человек, как вы? – громко крикнул Венсан.

– Как видите, сейчас я разговариваю с Ламбером, – спокойно ответил Луи. – В то время как вы пьете, что не менее очевидно.

– Возможно, вас не предупредили, – продолжал Венсан, – речь идет о благотворительном вечере в пользу детей депортированных. Вам здесь не место.

– Кто знает свое истинное место в этом мире? – сказал Луи. – Если вы полагаете, что знаете свое, то это наверняка потому, что на пьяниц распространяется особая благодать.

– О! Венсан – важная персона! – язвительным тоном заметил Ламбер. – Он все знает, всех судит, причем никогда не ошибается, вам даже нет нужды платить ему, он и без того преподаст вам урок.

Никогда Венсан не был так бледен; казалось, вот-вот из глаз его польется кровь.

– Я умею отличить подлеца... – пробормотал он.

– Думаю, этот молодой человек нуждается в лечении, – сказал Луи. – Удручающий спектакль: в таком возрасте парень весь пропитан алкоголем.

Анри поспешил подойти.

– Ты так отважно готов интегрировать зло, а тут вдруг стал пуританином! Венсан по-своему снисходителен к человеческим слабостям, понимая, что бессилен; почему бы и не напиться?

– Подлец и сын подлеца, – прошептал Венсан с оскорбительной усмешкой, – как тут не поладить, это неизбежно.

– Что ты сказал? Повтори! – не выдержал Ламбер. Голос Венсана окреп:

– Я говорю, что ты, должно быть, порядочный негодяй, если помирился с типом, который выдал Розу. Ты помнишь Розу?

– Спустись во двор вместе со мной, там объяснимся, – сказал Ламбер.

– Незачем спускаться.

Анри удержал Венсана, в то время как Луи положил руку на плечо Ламбера.

– Брось, – сказал Луи.

– Я хочу набить ему морду.

– В другой раз, – сказал Анри. – Ты обещал отвезти меня на мотоцикле, я спешу. А ты оставь нас в покое, – дружески посоветовал он Венсану, издававшему нечленораздельные звуки.

Ламбер позволил увести себя, но, пересекая двор, мрачно произнес:

– Тебе не следовало мешать мне, я задал бы ему хороший урок. Знаешь, я умею драться.

– Я нисколько не сомневаюсь, только драться глупо.

– Вместо того чтобы болтать, я должен был сразу ударить его, – сказал Ламбер. – У меня нет рефлексов. Когда надо бить, я веду разговоры.

– Венсан выпил, и ты прекрасно знаешь, что он немного чокнутый, – ответил Анри. – Не обращай внимания на его слова.

– Это очень удобно! Если бы он действительно был полоумным, ты не был бы его приятелем, – с возмущением сказал Ламбер. Он сел на мотоцикл. – Тебе куда?

– Домой. Я заеду в редакцию чуть позже, – ответил Анри.

Внезапно он представил себе Поль; с застывшим взглядом она неподвижно сидит посреди квартиры: она прочитала. Сцена разрыва – она ее прочитала, фразу за фразой, слово за словом; она знала все, что Анри о ней думает. Ему необходимо было снова увидеть ее, немедленно. Ламбер в ярости мчался по набережным. Когда он остановился у последнего светофора, Анри спросил:

– Выпьем по стаканчику?

Ему необходимо было немедленно снова увидеть Поль, но при мысли очутиться с ней лицом к лицу он смалодушничал.

– Как хочешь, – угрюмо ответил Ламбер.

Они вошли в кафе на углу набережной и заказали у стойки белое вино.

– Неужели ты все-таки станешь дуться на меня за то, что я не дал тебе подраться с Венсаном? – добродушно спросил Анри.

– Не понимаю, как ты можешь выносить этого типа, – запальчиво сказал Ламбер. – Его попойки, грязные рубашки, истории в борделях и вместе с тем этакий надутый вид отчаянного головореза, меня тошнит от этого. В маки ему довелось убивать людей, такое со многими случалось, однако это не причина разгуливать по жизни с истерзанной душой на перевязи. Вот и Надин называет его архангелом под предлогом того, что он наполовину импотент! Нет, я не понимаю, – повторил Ламбер. – Если он чокнутый, пускай ему вкатят хорошую порцию электрошоков, чтобы он перестал приставать к нам.

– Ты очень несправедлив! – возразил Анри.

– Скорее, думаю, ты сам пристрастен.

– Я хорошо отношусь к нему, – немного сухо ответил Анри. И добавил: – Но я не о Венсане хотел поговорить с тобой. Поль сказала мне странную вещь, будто она пригласила тебя вчера, чтобы расспросить о Дюбрее. Я счел это совершенно неуместным; пожалуй, ты попал в затруднительное положение.

– Вовсе нет, – с живостью отозвался Ламбер. – По правде говоря, я не понял, чего она от меня хотела, но вела она себя очень мило.

Анри внимательно посмотрел на Ламбера, вид у него был вполне искренний; возможно, в его присутствии Поль сдержалась.

– В настоящий момент Поль ненавидит Дюбрея, а женщина она очень экспансивная, возможно, ты и сам это понял.

– Да, но так как я тоже не слишком-то люблю Дюбрея, меня это не смутило, – сказал Ламбер.

– Тем лучше! Я боялся, что эта встреча была тебе неприятна.

– Вовсе нет.

– Тем лучше! – повторил Анри. – Пока! Спасибо, что подвез.

Анри медленным шагом двинулся по улочке. Отсрочка уже невозможна: через две минуты он окажется лицом к лицу с Поль, почувствует на себе ее взгляд, и надо будет подыскивать слова. «Я отрекусь. Скажу ей, что у Иветты нет ничего общего с ней, что я позаимствовал у нее слова, жесты, но все переиначил». Он стал подниматься по лестнице. «Она ни за что не поверит мне!» – подумал он. Возможно, она даже не даст ему говорить. Возможно... Он ускорил шаг; горло его сжалось, и последние ступеньки он преодолел бегом. Ни звука, ни лая, ни звонка, ни музыки радио. «Мертвое молчание», – сказал он себе. И с ужасом подумал: «Она покончила с собой!» Он остановился у двери; слышался чей-то шепот.

– Входи.

Поль улыбалась, она была жива; сидевшая на краешке дивана консьержка поднялась:

– Я отняла у вас столько времени своими историями.

– Да нет, – возразила Поль. – Вы очень заинтересовали меня.

– Будьте покойны, я завтра же скажу об этом домовладельцу, – сказала консьержка.

– Потолок, того и гляди, обрушится, – весело говорила Поль, пока консьержка закрывала дверь. – Симпатичная женщина, – добавила Поль. – Она рассказала мне удивительные истории о клошарах квартала, хватит на целую книгу.

– Представляю себе, – сказал Анри.

Он смотрел на Поль со смешанным чувством разочарования и облегчения; после обеда она проболтала с консьержкой и не успела прочитать рукопись, все надо начинать сначала, а он знал, что у него недостанет мужества.

– Она помешала тебе прочитать мой роман? – спросил Анри невыразительным голосом и заставил себя улыбнуться: – А стоило!

Поль с оскорбленным видом взглянула на него:

– Конечно я прочитала!

– Вот как! И что ты об этом думаешь?

– Написано мастерски, – просто сказала она.

Он взял тетрадь, полистал ее с напускным равнодушием.

– Как ты находишь образ Шарваля? Он кажется тебе симпатичным?

– Не совсем; но в нем чувствуется настоящее величие, – сказала Поль. – Думаю, ты этого хотел?

Анри кивнул головой.

– Тебе понравилась сцена четырнадцатого июля? Поль задумалась.

– Нельзя сказать, что она мне понравилась больше всего. Анри открыл тетрадь на роковой странице.

– А разрыв с Иветтой, что ты об этом думаешь?

– Потрясающая сцена.

– Ты находишь?

Она посмотрела на него с некоторым подозрением.

– Почему это тебя удивляет? – Она усмехнулась: – Ты думал о нас, когда писал ее?

Он бросил тетрадь на стол.

– Глупая!

– Это будет лучшая твоя книга, – заявила Поль не терпящим возражения тоном. Она с нежностью провела рукой по волосам Анри. – По правде говоря, я не понимаю, почему ты скрытничал.

– Я и сам теперь не понимаю, – ответил он.

Непроницаемая тишина внушила Анри чуть ли не робость; ковры, шторы, обивка оберегали от шума богато убранную большую комнату; через закрытые двери не доносилось ни единого живого звука, так что Анри задумался: а не придется ли ему перевернуть мебель, чтобы разбудить кого-нибудь.

– Я заставила вас ждать?

– Совсем немного, – вежливо ответил он.

Жозетта остановилась перед ним с испуганной улыбкой на губах; на ней было платье янтарного цвета, легкое и очень нескромное; «она не слишком строга», сказала Клоди; эта улыбка, тишина, покрытые мехом диваны ясно давали понять, пожалуй даже чересчур ясно, что допускаются всякого рода вольности; если бы Анри воспользовался таким пособничеством, у него могло сложиться впечатление, будто он совращает малолетнюю под насмешливым взглядом сводницы.

– Если вы согласны, – сказал он несколько жестко, – мы примемся за работу немедленно; я немного спешу. У вас есть текст?

– Я знаю монолог наизусть, – ответила Жозетта.

– Начнем.

Он положил свой экземпляр на круглый столик, а сам устроился в глубоком кресле; монолог – это было самое трудное; Жозетта ничего в нем не понимала и была напугана до смерти; Анри смущенно смотрел, как она усердствует изо всех сил с отчаянной надеждой понравиться ему; он определенно видел себя в роли богатого маньяка, который в борделе высокого класса присутствует на специальном показе.

– Попробуем третью сцену из второго акта, – предложил он, – я буду подавать вам реплики.

– Это трудно – играть, читая, – сказала Жозетта.

– Попробуем.

С любовной сценой Жозетта справилась немного лучше; у нее была хорошая дикция; ее лицо, голос были действительно волнующими: кто знает, чего удастся добиться от нее хорошему режиссеру?

– У вас ничего не получается, – весело сказал Анри, – но есть надежда.

– Вы думаете?

– Уверен в этом. Садитесь сюда, я расскажу вам немного о персонаже.

Она села рядом с ним. Как давно ему не случалось сидеть рядом с такой красивой девушкой! Не переставая говорить, он вдыхал аромат ее волос; ее духи пахли духами, как все духи, но у нее казались едва ли не естественным запахом, и это вызывало у Анри ужасное желание вдыхать тот, другой запах, влажный и нежный, который он угадывал у нее под платьем; взъерошить ее волосы, погрузить свой язык в ее алый рот: это было легко, даже чересчур легко. Он чувствовал, что Жозетта ожидает его согласия с поистине обескураживающей покорностью.

– Вы поняли? – спросил он.

– Да.

– Тогда начнем сначала.

Они снова прошли всю сцену; она пыталась вложить душу в каждую реплику, и было еще хуже, чем в первый раз.

– Вы слишком стараетесь, – сказал он. – Будьте попроще.

– Ах! Мне никогда не суметь! – огорченно сказала она.

– Будете работать и сумеете.

Жозетта глубоко вздохнула. Бедная девочка! Кроме всего прочего, мать станет упрекать ее за то, что она не сумела отдаться. Анри встал. Он слегка сожалел о своей щепетильности: как желанны были эти губы! Спать с поистине желанной женщиной: он помнил, какую это доставляло радость.

– Назначим еще одну встречу, – сказал он.

– Я заставляю вас терять время!

– Для меня это время не потеряно, – возразил Анри. И улыбнулся: – Если вы не боитесь потерять ваше, может быть, в следующий раз мы могли бы пойти куда-нибудь вместе после работы?

– Конечно могли бы.

– Вы любите танцевать?

– Конечно.

– Хорошо, я поведу вас танцевать.

В следующую субботу Анри встретился с Жозеттой у нее дома, на улице Габриэль, в гостиной с мебелью, обитой розовым и белым атласом. Увидев ее вновь, он испытал небольшое потрясение. Стоит отвести взгляд от настоящей красоты, как тут же искажаешь ее: кожа Жозетты была бледнее, а волосы темнее, чем ему помнилось, а в глазах отражались искорки, словно в глубине горного потока в Пиренеях. Рассеянно подавая ей реплики, Анри скользил глазами по юному телу, затянутому в черный бархат, и говорил себе, что такой внешности и такого голоса довольно, чтобы извинить многие погрешности. Впрочем, если ею хорошо руководить, неясно, почему у Жозетты таких погрешностей будет больше, чем у кого-нибудь другого. Временами она даже находила волнующие интонации. Он решил попытать счастья.

– Все получится, – с жаром сказал он. – Конечно придется много работать, но все получится.

– Мне так хотелось бы! – молвила она.

– А теперь пошли танцевать, – сказал Анри. – Я думаю, мы могли бы остановиться на Сен-Жермен-де-Пре: что вы на это скажете?

– Как хотите.

Они вошли в какое-то кабаре на улице Сен-Бенуа и сели под портретом женщины в полумаске. На Жозетте было платье с сюрпризом: она сняла болеро, обнажив вполне зрелые круглые плечи, которые контрастировали с ее детским личиком. «Вот чего мне не хватало для того, чтобы радоваться жизни, – весело сказал себе Анри, – красивой девки рядом».

– Потанцуем?

– Потанцуем.

Его слегка пьянило это теплое, податливое тело, которое он держал в своих объятиях. Как ему нравилось такого рода опьянение! Все еще нравилось. И снова он полюбил джаз, дым, молодые голоса, веселость других. Он готов был полюбить и эти груди, и это чрево. Только прежде чем решиться, ему все-таки хотелось почувствовать, что Жозетта испытывает к нему хоть немного симпатии.

– Вам здесь нравится?

– Да. – Она заколебалась. – Это ведь что-то особенное?

– Думаю, да. Какие места вы предпочитаете?

– О! Здесь очень хорошо, – поспешно сказала она.

Как только он пытался разговорить ее, вид у нее становился испуганный. Мать, должно быть, предусмотрительно научила ее молчать. Так они промолчали до двух часов утра, танцевали, пили шампанское. Вид у Жозетты был не грустный и не веселый. В два часа она попросила отвезти ее, причем он так и не узнал, почему: из-за скуки, усталости или скромности. Анри проводил ее до дома. В машине она сказала с прилежной вежливостью:

– Мне хотелось бы почитать одну из ваших книг.

– Это просто. – Он улыбнулся ей. – Вы любите читать?

– Когда у меня есть время.

– А его у вас не бывает? Она вздохнула:

– Конечно нет.

Была ли Жозетта круглой дурой? Или немного тупой? А может, просто оробела? Определить было трудно. Она была настолько красива, что согласно всем правилам должна была быть глупой, но в то же время из-за своей красоты казалась загадочной.

Люси Бельом решила, что контракт будет подписан у нее после дружеского ужина. Анри позвонил Жозетте, чтобы попросить ее отпраздновать вместе с ним эту добрую новость. Светским тоном она поблагодарила его за книгу, которую он прислал ей с любезным посвящением, и назначила ему свидание на вечер в маленьком баре Монмартра.

– Ну, вы довольны? – спросил Анри, задержав на мгновение руку Жозетты.

– Чем? – спросила она. Вид у нее был не такой юный, как обычно, и совсем недовольный.

– Контракт. Мы его подписываем, все решено, вас это не радует? Она поднесла к губам стакан минеральной воды «виши».

– Меня это пугает, – тихо сказала она.

– Верной не сумасшедший, я тоже; не бойтесь: вы очень хорошо сыграете.

– Но вы ведь совсем не такой представляли себе героиню?

– Я уже не смогу представить ее себе другой.

– Это правда?

– Правда.

То было правдой; она сыграет роль более или менее хорошо; но ему не хотелось и думать, что у Жанны могли быть другие глаза, другой голос.

– Вы такой добрый! – сказала Жозетта.

Она смотрела на него с неподдельной признательностью; но отдалась бы она из признательности или по расчету, разницы не было никакой, это совсем не то, чего хотел Анри. Он не шелохнулся. С томными, сладостными паузами они поговорили о возможных режиссерах, о желательном для Анри распределении ролей и декорациях; Жозетта все никак не могла успокоиться; он проводил ее до двери, она задержала его руку.

– Значит, до понедельника, – сказала она сдавленным голосом.

– Вы больше не боитесь? – спросил он. – Будете спать спокойно?

– Нет, – ответила она, – мне страшно. Он улыбнулся.

– Вы не предложите мне последний стакан виски? Она со счастливым видом посмотрела на него:

– Я не осмеливалась!

Жозетта живо поднялась по лестнице, сбросила меховую накидку, открыв свою затянутую в черный шелк грудь; она протянула Анри большой стакан, в котором весело позвякивал лед.

– За ваш успех! – сказал он.

Она торопливо коснулась дерева стола:

– Не говорите так! Боже мой! Будет ужасно, если я плохо сыграю!

– Вы сыграете хорошо! – повторил он. Она пожала плечами:

– Мне ничего не удается! Он улыбнулся:

– Так уж и ничего.

– Да, именно так. – Она заколебалась. – Мне не следовало говорить вам этого: теперь и вы перестанете верить. Сегодня я была у гадалки, она сказала, что меня ждет серьезное разочарование.

– Гадалки всегда преувеличивают, – твердо заявил Анри. – Вы случаем не заказывали себе нового платья?

– Да, на понедельник.

– Так вот, оно окажется неудачным; это и есть ваше разочарование.

– О! Какая неприятность! – вздохнула Жозетта. – Что я тогда надену на ужин?