Текст книги "Светлая сторона Луны (трилогия)"

Автор книги: Сергей Дорош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 52 страниц)

Мы пошли дальше. Я не знал, что сказать. Банальное «спасибо» прозвучало бы неуместно и как-то натянуто. А что еще говорить?

– Я не понимаю, – наконец выдавил из себя. – Любой, кто отправляется на Марс, сперва обучается основам у кого-нибудь из доменовцев, потом еще много лет его на Марсе дрессируют.

– Не больше пяти-шести, – подсказал Шут.

– Тем более. Пять. А у нас – хорошо если год прошел.

Он остановился под одной из ламп, взглянул на меня исподлобья:

– Ты сомневаешься в моих словах?

– Пойми сам, нестыковка выходит, – развел я руками, тоже останавливаясь.

– Да-а-а… Ну что ж, для начала тебе стоит уяснить несколько вещей. Первое: бейся я хоть не пять, а пятьдесят пять лет, адепта Марса в полной мере из тебя не выйдет. Ну вот не выйдет, и все.

– Почему?

– Да потому что писать нужно с чистого листа. А в твоем случае я на полях дописывал самое важное. Ты не чистый лист, ты уже заполнен умениями других планет. Вот и приходится умещать самое важное где на полях, а где и между строчек.

– О, да ты поэт, – усмехнулся я.

– А любой шут в какой-то мере поэт, – ответил он, ни капли не обидевшись. – Ладно, разговор у нас небыстрый будет. Давай здесь остановимся и все обсудим.

– Ты назвал только первую причину, – небрежно заметил я.

– А вторая причина такова… Да-а-а… спрашивать тебя, как ты видишь школу Марса, не буду. Ответишь общеизвестную чушь, как и тогда, когда я спросил у тебя про адептов этой школы. Так вот, большую часть этих пяти лет там учатся полной ерунде, которая в настоящем бою не нужна вовсе.

– Не понимаю, – признался я.

– Конечно, не понимаешь, – раздраженно буркнул Шут. – Ты же там не был. А я был. Наставники Марса… нет, они неплохие воины, может быть, даже хорошие, а некоторые – очень. Но искусство Марса нужно им не для того, чтобы защищать свою жизнь. Поединки между ними – это танец. И задача у них не убить врага побыстрее, а показать свое превосходство. Девять десятых того, чему они учат, выйдя с Марса, можно выбросить из головы. Мы для них – мусор. Порода, которая перелопачивается ради одного-двух самородков. И Хромой Снорри для них был мусором. Понимаешь?

– Кажется, да, – ошеломленно промолвил я.

– Даже хуже, чем мусором. Его-то они постарались поскорее выставить. Его техника работы щитом в корне противоречила их изящным концепциям, потому что это были добротные боевые приемы. Не блещущие тонкостью и грацией, зато эффективные, когда речь идет о спасении жизни. Вот только этим ублюдкам уже давно не приходилось драться за жизнь!

Я смотрел на Шута во все глаза. Где его спокойствие, где шутливая манера? Сейчас мне казалось, передо мной стоит берсерк.

– Понял, понял, – поспешно проговорил я. – Конечно, это можно было предположить.

– Предположить, – передразнил меня он. – Тоже мне сын Хансера. Его обучение закончили, а он этого и не понял. Тьфу, плутонец хренов.

– Ну хватит! – Я начинал злиться.

– Короче, твое обучение закончено, – проворчал он. – Нам пора уходить из катакомб. И пора что-то решить с этим Грешником. Он мне не нравится, я ему не доверяю.

– Зря. – Я вдруг вспомнил, что так и не рассказал наставнику о нашем разговоре.

– Зря не зря, но, когда я вижу что-то, чего не могу объяснить, это меня настораживает.

– Да с ним все просто. Его обучал друид. И у него что-то вроде обета или в этом роде, словом, он не может убивать.

– Поверь мне, – желчно проговорил Шут, – его шест из железного дерева, кстати, очень редкого на Плутоне, в его руках – оружие пострашнее меча в руках Пантеры.

– Я понимаю, но и удержаться от убийства им легче. Он – Целитель, как Тайви.

– Целитель, друид, – передразнил меня Шут. Голос получился очень похожим. – А ты и уши развесил.

– Шут… – Глаза мои сузились, а руки вдруг начали покрываться тигриной шерстью. Он меня разозлил, очень сильно разозлил.

– Ладно, успокойся, прости, – тут же сбавил он обороты. – Лучше послушай, что я знаю. В горах есть крепость, называется Аламут. Правит в ней Шейх аль-Джабаль.

– Кто? – не понял я.

– Старец Горы по-нашему. А правит он теми, кого зовут ассасины. От традиционных ассасинов в них мало осталось. Это ниндзя сохранились практически в неизменном виде. Но… Имя Хирото тебе знакомо?

– Конечно, – фыркнул я.

– Если я попрошу у тебя его голову?

– Я не самоубийца. Чтобы до его головы добраться, нужно банды три-четыре вместе собрать.

– Больше. – Шут улыбнулся. – Чтобы выгрызть Хирото из его убежища, против него надо весь Город бросить. И то не факт, что получится. Так вот, если завтра Шейх аль-Джабаль пожелает голову Хирото, самое лучшее, что сможет сделать дзенин клана Кога, – это заранее вырыть себе могилу.

– У этого шейха так много бойцов? – удивился я.

– Нет, немного. Но все не понадобятся, поверь. Кога – это ерунда. Вот клан Ига, живущий в горах, – они вполне могут тягаться с ассасинами. По сути, пока эти две силы уравновешивают друг друга, Городу бояться нечего.

– Грешник рассказывал мне про горный клан ниндзя, – вспомнил я.

Шут печально улыбнулся, словно я подтвердил какие-то его выводы, и были эти выводы неутешительными.

– Ассасины, отправляясь убивать, одеваются в свои традиционные цвета. Белые с красным. Чаще всего – белые одежды с красным поясом. Меня не удивляет, что Грешник так хорошо знает не только о клане Кога, но и об Ига, о котором слышали единицы.

И тут мне вспомнились другие слова Грешника, сказанные о Хансере: «Хотя мне кажется, совсем в других горах затачивал он свое мастерство». Мой дед тоже был каким-то шейхом. Явно – традиции, общие с ассасинами. Где же еще отцу обучаться? Хирото охотнее всего берет народ японских кровей. Наверняка и в Аламуте то же самое. И Грешник об этом знал, потому что он пришел из Аламута.

– Они всегда так одеваются и всегда достигают своей цели, – продолжал Шут. – Специально показывают, кто они, не скрываются, словно говорят, что им это незачем, что они в любом случае убьют того, кого задумали.

– Нет, он не мог лгать, он же светлый, – пробормотал я, уже сам понимая, какую чушь несу. Ассасин ведь мог быть и серым дайхом. Я с легкостью маскировал свою Сферу. И никто не узнал бы ее истинной сути, пока я не начну действовать с ее помощью. А Грешник сильнее меня. Он точно так же мог бы мне показать Свет там, где на самом деле его не было.

– И он лечил меня не раз. Это было больно…

Тоже ни о чем не говорит. Может, у него способ лечения такой. Главное-то конечный результат. Шут смотрел на меня иронично, словно все мои мысли были для него как на ладони.

– Да, он может быть целителем, – спокойно проговорил сокрушающий врагов. – Он может и не убивать. Откуда я знаю, вдруг это – наказание или испытание, или это входит в его задание. Он мог даже по приказу Старца Горы учиться у друида. Все может быть. Что мы знаем об убийцах из Аламута? Почти ничего. Только то, что оттуда не уходят по собственной воле. И что ассасины, что бы они ни делали, действуют только в интересах Шейха аль-Джабаля.

Мы оба задумались. И мои мысли были об отце. Из Аламута просто так не уходят. Хансер, скорее всего, учился и там. Он ушел и делал то, что точно оказалось не на руку главе ассасинов. Неужели мой отец был сильнее этой странной организации? Ведь и предыдущий дзенин клана Кога пал от его руки. Все один к одному.

– Да-а-а… Да не волнуйся ты, – хлопнул Шут меня по плечу. – Его цель – не ты и не я. Иначе он давно бы нанес удар. Случаев удобных было множество. Коль уж он оделся в белое с красным, то точно не втирается к нам в доверие. Будь его заданием стать для нас своим – поверь, он бы давно был твоим другом, мы бы ничего и не заподозрили. И мне он дал бы себя победить.

– Может, нам удастся через него привлечь ассасинов на свою сторону? – оживился я.

– Нет, это – вряд ли, – отозвался Шут. – Да и не стал бы я с ними союза заключать. Выиграет в конечном итоге только Старец, а мы – точно проиграем. Я предпочитаю ниндзя. Они проще и понятнее. С ними можно договариваться и быть уверенным, что они исполнят свою часть сделки без хитростей и обмана.

– Да всех нас держит вместе выгода, – отмахнулся я. – Клятву на крови умные люди придумали. Кстати, когда я предложил Грешнику скрепить наш договор клятвой, он отказался.

– Конечно. Мало ли какой приказ придет. Умирать никто не хочет.

– Вот мне интересно, почему ты спокойно относишься ко мне, к Пантере той же? А к нему так подозрительно? Чем та выгода, которая держит его с нами, отличается, к примеру, от моей? К тому же убить он тебя не попытается, ты сам сказал. Ну и выбрось лишнее из головы.

– Это не лишнее. – Шут отрицательно дернул головой. – Я тебе сейчас объясню. В бою адепт Марса может понять своего противника… эх, не знаю, как это сказать. Ну словом, отчасти благодаря Предвиденью, отчасти – видя его действия: как он мыслит, как строит атаку и защиту… Это немногое полезное, что можно вынести от учителей Марса, из этой их странной смеси танца и философии. Умение понимать противника.

– Я помню описание поединка Бьярни и Хансера. Там говорилось о чем-то подобном, кажется.

– Я могу сказать про тебя, что ты эгоистичный, с большими амбициями, тебе всегда мало того, что есть, ты не остановишься ни перед чем, чтобы достигнуть своего, и пожертвуешь любым. Меня, если бы я не был тебе нужен, ты убил бы. Кстати, скажу больше: предыдущих учителей на тот свет отправил именно ты. Причем с одним слишком поторопился – с друидом, кажется. Не успел научиться всему, чего хотел, и теперь боишься повторить эту ошибку.

– И все это ты понял только из поединков со мной? – Я был ошарашен.

– Да-а-а… Пантера – та вообще открытая книга. Посредственность, думающая о себе слишком много. Даже слов тратить не стоит. А вот про Грешника я ничего не могу сказать. Каменная стена. Он не открывается вообще, а это невозможно. В бою с адептом Марса ты хочешь не хочешь, а хоть чуть-чуть приоткроешься.

– Действительно, адепты разных планет слишком мало знают друг о друге, – пробормотал я.

– Ладно. – Шут лопатками оттолкнулся от стены. – Пошли, здесь уже недалеко.

– А куда ты меня ведешь? – спросил я, приноравливаясь к его шагу, ставшему теперь быстрым.

– Тебе нужно оружие, – бросил Шут через плечо.

– Всем нужно оружие, – отозвался я.

Под влиянием Шута у меня выработалась весьма интересная техника. Топор постепенно перекочевал в правую руку, а серп-меч – в левую. Поначалу было непривычно, а потом, как всегда в науке, преподаваемой Шутом, – словно прорыв какой-то, и все становится на свои места. Словом, такое сочетание стало моим. Ну и топор, как основное оружие, уступал друидскому клинку, бывшему вспомогательным. Конечно, это не совсем правильно, но…

– Послушай, мой топор не так плох, – попытался я возразить. Не нравились мне безлюдность и заброшенность этих тоннелей.

– Вот именно что не так плох, а должен быть хорош.

– Меня устраивает.

Шут вдруг резко затормозил и обернулся. Взгляд его пронзил меня.

– А меня – нет, – раздельно произнес он. – Мои ученики – лучшие рубакина Плутоне. Это вполне заслуженная репутация. Она позволяла мне самому выбирать учеников, в то время как остальные учили тех, кого к ним присылали. Каждого своего ученика я отправлял сюда за оружием, и каждый без исключения получал то, что надо, – именно то, на что я делал упор в обучении. Так и тебе нужно не «неплохое», а настоящее оружие высших.

– Что, я не могу заказать его у любого городского кузнеца?

Шут упал на спину и захохотал так, что по тоннелям пошло гулять звонкое эхо. Он катался по полу, хлопал себя по бедрам и просто заливался хохотом.

– Ох, плутонцы, – выдавил он наконец из себя, отсмеявшись. – «Любой кузнец». Да ни одному вшивому недоноску с поверхности не выковать настоящего клинка высших.

– Среди них есть неплохие мастера, и почти все они высшие, – обиженно возразил я.

– Ага, а значит, раз они высшие, и клинки их будут высшими? – прищурился Шут. – Те, которые легко пройдут сквозь магический кокон или пробьют шкуру друида в зверином облике?

– Естественно, – ответил я, хотя уже понял: где-то ошибся. Что-то с оружием высших не так, как я думал.

– Ладно. – Шут стал серьезным. – А как же тогда ковал оружие Агий? Он высшим не был, но его изделия считались лучшими на Луне. Это ты помнишь?

А ведь он опять прав. Этот момент я как-то упустил.

– Хорошо, поясни, – попросил я. – Согласен, бред выходит.

– То-то и оно, что бред. Чтобы сковать высший клинок, не надо самому быть высшим. Обычный мастер низших – не ремесленник, а мастер – снимает все мерки с тела заказчика и создает индивидуальное оружие, идеально подогнанное под владельца. Тот, кто кует оружие высших, можно так сказать, «снимает мерки» и с духа заказчика. И создает истинные шедевры. На манер сабель Хансера, палаша Луи или топора Бьярни. Это – непросто… А впрочем, какая разница, – перебил он сам себя. – Это – обычай, это – завершающая точка в твоем обучении, поэтому у тебя нет выбора.

– Выбор есть всегда, – возразил я.

– Хорошо, вот и выбирай. – Он встал и отвернулся. А потом проворчал, уже тише: – Собственной пользы не понимаешь. За уши тебя тащить приходится. Луи хоть раз раскаялся в том, что пришел к Агию за клинком? А сколько раз Аркадии ее наручник жизнь спасал?

– Ладно, наставник, понял я. Но если этот кузнец такой мастер, почему эти коридоры пустынны? По-моему, у него отбоя не должно быть от заказчиков.

– Я веду тебя к Безумному Кузнецу, – просто ответил Шут.

Я попятился. Эта реакция была неосознанной. Безумный Кузнец. Это сказка, легенда. Ее рассказывали темными вечерами, и была она, как и все на Плутоне, страшной. Кузнец, живущий в подземельях с заколдованными входами. Только сильный духом мог прорваться сквозь чары, и его ждала встреча с безумцем, который либо убивал, либо дарил чудесное оружие. В последние лет пять стали добавлять, что первый, кому удалось уйти от него живым, был Хансер, и сабли его именно оттуда. Но это, конечно, вымысел чистой воды.

– Тут уже недалеко осталось, – тихо сказал Шут.

– Да я понимаю, – теперь уж пришло время мне иронизировать. – Ты хочешь сказать, в случае чего мы вдвоем этого Кузнеца положим?

– Я не пойду с тобой, – ответил он. – Мне не нужно оружия, значит, он нападет на меня.

– Я вот только что подумал – мне, наверно, оно тоже не особо нужно.

– Боишься? – Шут прищурился.

– Да при чем тут «боишься»?! – вспылил я. – Не думаю, что я самый живучий из тех, кто к нему приходил и оружия не получил. Поэтому не надо этих твоих игр словами, я не мальчик. Трусость – это одно, а разумная осторожность – совсем другое. В конце концов, на Безумном Кузнеце свет клином не сошелся.

– Понимаешь, Миракл, – это был редкий случай, когда Шут назвал меня по имени, – то, что мы задумали, – это авантюра, каких не бывало. Знаний и умений обычного высшего для этого мало. Даже необычного – и то не хватит. Нужно нечто большее. Какая-то тень предопределенности, что ли.

– Стой. – До меня начало доходить. – Ты, как и большинство на этой дурацкой планете, обчитался мемуаров некоего маркизика. Правда, до сих пор я думал, что это – болезнь сосунков, только что покинувших Паучатник.

– Да-а-а… Зря ты так думал. – Наставник печально улыбнулся. – Кто их в Паучатнике будет учить читать? Там глотки резать учат. Можешь ты мне просто довериться? Знаю, на Плутоне это не принято…

– Отлично придумал!!! Довериться тебе, а жизнь на кон ставлю я.

– Если ты не выйдешь живым от Безумного Кузнеца, с Конклавом не стоит даже завязываться, – глухо проговорил он. – Можешь считать это еще одним испытанием, можешь… а-а-а, чем хочешь – тем и считай, только это – факт. Тем более что вряд ли кто-то до тебя на Плутоне обладал таким впечатляющим набором умений. Пришло время проверить их на прочность.

Я задумался. А ведь Шут прав. У меня есть основные преимущества практически всех планет. А все это еще и приправлено друидскими хитростями. По сути, я уже – войско из одного человека, именно войско. А что я знаю про Безумного Кузнеца? Испугался детских сказок? Городских легенд? И еще вспомнилось старое видение: мои мечи, рассыпающиеся в прах. Словно бы Дух Теней пытался сказать, что для задуманного мной обычное оружие не годится, нужно нечто большее. А значит, путь с Плутона для меня лежит через пещеру Безумного Кузнеца.

– Ты прав, Шут, – спокойно проговорил я. – Ты действительно кое в чем прав. Я пойду дальше один. А ты подумай, как нам отсюда выбраться без особой крови. Когда я вернусь, с новым оружием или без, – мы сразу уйдем.

– Есть у меня идея, – кивнул Шут. – Рисковая, но может окупиться.

– У тебя все идеи рисковые, – рассмеялся я.

Только в смехе этом не было никаких чувств – словно стальные клинки лязгнули друг о друга. А ведь и я тоже проникся верой Шута. Проверим, насколько это оправданно.

* * *

Здесь воздух был затхлым и влажным. Пахло плесенью. Лампы уже не попадались, но стены словно бы излучали слабое свечение. Мне все время казалось, что впереди меня кто-то идет. Какая-то бесшумная черная тень, сразу напомнившая видение более чем годичной давности – то самое, которое атаковало меня во сне. Может, это и был Безумный Кузнец? Ведь в самом деле, тот, кто, по словам Шута, «снимает мерки с духа», должен иметь какое-то отношение к Миру Видений. Заброшенная часть катакомб. Я попробовал сориентироваться. Прикинул так и сяк – выходило, что я нахожусь под Замком Конклава.

Это заставило задуматься. Безумного Кузнеца могли поселить здесь как стражника подземных ходов. Если есть стражник, значит, есть что сторожить. А если эти ходы существуют, можно попробовать через них напасть на замок. Один Кузнец, как бы безумен он ни был, не устоит перед шестью клинками. А может, он – один из Конклава?..

Эта мысль была новой и неожиданной. Все его безумие – лишь умелая маска. На самом деле он просто хладнокровно уничтожает тех, кто пытается проникнуть в замок, и поддерживает легенду. Может, на досуге и клинки мастерит. За тысячи лет их можно наковать столько, что найдется на любой вкус. Ведь и прежние ученики Шута наверняка приходили сюда с оружием, как сейчас я иду с топором и серпом-мечом. А Кузнец просто выбирал из своих запасов самое похожее – вот и готова легенда о том, какой он всезнающий.

Под давлением этих мыслей я как-то непроизвольно начал готовиться к бою. Проверил, как скользит серп-меч в ножнах, нащупал топор. Начал прикидывать тактику. Сначала буду работать левой, а потом, когда достаточно прощупаю врага, – смена стойки и атака с двух рук. Топор… Да, Шут не зря натаскивал меня именно на топор. В боях с этими древними бессмертными ширина лезвия играет основную роль. Топор Бьярни в руках Хансера это с блеском доказал.

Мысли мыслями, но за дорогой я следить продолжал. Тень впереди вроде бы пропала.

– А-а-а-а-а!!! – вдруг послышался впереди жуткий рев, а потом звук удара.

Металлом по камню – сразу определил я. Сбавил шаг. Но не остановился. И оружие выхватывать не спешил. Еще рев и опять удар. А потом все затихло. Впереди на стенах заиграли алые отблески. Похоже, мой путь близился к концу.

Никаких чувств по этому поводу не возникло. Во всяком случае, страха или нерешительности точно не было. Колебания имеют смысл до того, как решение принято. А после – любые чувства только помеха. Дрожащие руки точно не помогут, если случится бой. Комната или пещера впереди явно была освещена факелами. Проклятье, а как он тут вообще жить умудряется? Откуда берет руду, уголь, факелы, еду, да свежий воздух, наконец? А дым, в конце концов, куда уходит? Все это было непонятно, хотя объяснения, скорее всего, самые прозаичные. Впрочем, это не мое дело. Я провел ладонью по своей бритой голове, хлопнул херувима на затылке. И шагнул в пещеру.

Бывают воины щупленькие из себя, но кого угодно в бараний рог согнут. А вот кузнецов я щуплых не видел. Ведь любой из них начинает молотобойцем, даже если потом становится мастером и уже сам набирает молотобойцев. Безумный Кузнец работал сам…

– А-а-а-а-а!!!

Молот мелькнул перед моим лицом и выбил горсть щебня из стены. Безумный Кузнец был высок, широк и мускулист. Из одежды – лишь набедренная повязка и кожаный фартук. Но что удивительно, на теле ни одного шрама, ни одного ожога. Черты лица грубые и угловатые, словно бы его же молотом из гранита вырублены. Волосы на голове сведены, как и у меня, под корень. Зато седая борода широка и окладиста. На меня смотрели глаза, и мне показалось, что они вобрали в себя огонь горна, красноту раскаленного металла. Не бывает у людей таких глаз.

– Ты не с ним, – пророкотал Безумный Кузнец. Голос такой, словно тысячелетняя скала вдруг решила повести плечами и булыжники на ее склонах начали тереться, ударяться друг о друга. Да, именно такой был голос у Безумного Кузнеца.

– Не с кем? – спросил я. Держаться приходилось настороже, но я понял: немедленно плющить меня молотом, превращая в кровавый блин, никто не намерен.

– Черный-черный, белый-белый, быстрый-быстрый, насмешливый враг. Тот, который обманул всех. Тот, который вел тебя, шел впереди тебя. А ты не знал. – Он расхохотался. – А-а-а-а-а!!! Не знал!!!

Вдруг лицо его приблизилось вплотную к моему, я даже отшатнуться не успел, а он прошептал скороговоркой, словно заклинание какое:

– А теперь знаешь, да не понимаешь, белый-белый, черный-черный, мертвый-мертвый, бессмертный-бессмертный, отрекшийся – отверженный, идет впереди, то гонит, то ведет, то бьет больно, ломает, а убить-то не может, не хочет аль боится – нет, не боится, светлый разум, темные мысли, светлое сердце, а дела темны, ан глянь – светлее светлого. Не суди о том, чего не понимаешь, не ходи за мертвым, не мертвый он, не надейся на живых, мертвецы они, токмо сами про то не ведают, не знают, как детишки в игры играют – доиграются.

И все это он выдал на одном дыхании. Обвел мутным взглядом пещеру. Или комнату – я так и не определился, как назвать. Стены – полусфера, выложены старым камнем, некоторые глыбы – со свежими сколами, и не поймешь, с кем дрался Безумный Кузнец – с реальным противником, со своим ли больным воображением и его химерами.

– Мать, помоги-защити, отец, не смей меня трогать, матушка!!! Черный-черный лес, черный-черный мишка, не смей меня трогать! Черные-черные тени в черном-черном городе… А ты ведь такой же, как и я. Не любит твоя матушка отца твоего. Сердце пробить-проколоть сталью острой, буйну голову снести с плеч широких, тело разрубить на тысячу кусочков, ан нет, плачь-рыдай, матушка, умер, тебя не дождался и меня, горемыку, не дождался. Ушел по тропе, а тропа-то жжется-колется, режет ноженьки, аки клинок булатный, да в крови и слезах закаленный, а твердолобостью людской аки бритва заточенный, не увидеть, не догнать, не взрезать грудь белую, не достать сердца ретивого, ретивое, да непокорное, кровью от любви истекшее да предательством закаленное, не пронзить, не разбить, не разрубить.

Я слушал это бормотание, этот бред, и странное было чувство. Вроде бы бессмыслицу несет Кузнец – на то и Безумный, казалось бы. И вдруг на миг проступит в немыслимом хороводе слов и образов какой-то высший смысл.

– О чем ты предупредить меня хочешь? – тихо спросил я.

– Ой, сотни клинков каленых, тьма копий ясеневых, стрел вострых – тьма тем, ан не страшны они. А страшен зверь-бер, тот, что путь-дорогу к меду ведает, а во сто раз страшнее тот, который не может убить, да сам под смертью ходит после смерти, потому как смертушки ему и нет, ибо сердце, бей-тончи его, ан все едино, надежду позабыв, верою полно, и сердце то не разбить, не расколоть, в огне не сжечь да кривдою-обманом не опутать…

Вдруг Безумный Кузнец прекратил свое бормотание и как-то странно уставился на меня. Я еле смог сдержать дрожь, а взгляд красных глаз вдруг стал осмысленным.

– За оружием, стало быть, пожаловал, – промолвил мастер. – Еще одного Скоморох-проказник выучил добра молодца. – Он расхохотался. – Ну зело добра.

– Да, мне нужно оружие, – чуть отстраненно произнес я.

Бессмысленная скороговорка Кузнеца словно дернула за какие-то ниточки в душе. Почему-то мне показалось, что, слушай я его слова из Мира Видений все было бы ясно.

– Зачем ты ко мне пришел? – В голосе уже не осталось сумасшедших ноток. И каждое слово – как удар молота по наковальне, такое же звонкое и весомое. – Разве мало других оружейников? Почему именно ко мне?

– Ты – лучший.

– Но ты же не хотел идти. Почему пошел?

– Шут настоял, – тяжело вздохнул я. – Я серьезно не хотел, но пока еще я – его ученик.

– Ты же и сам сперва не хотел, а опосля захотел. Он не заставил бы тебя.

– Потому что это предопределено! – крикнул я. – Это знак!

– Дурак, – махнул он рукой. Странно, теперешняя манера его речи была так непохожа на архаичные заговоры. – Я не могу сработать оружие для тебя, – сказал он.

– Значит, ты попробуешь меня убить? Насколько я знаю, от тебя получали либо оружие, либо смерть.

– Дважды дурак, – подвел он итог. – А теперь выслушай меня внимательно, прежде чем я пущу тебя дальше, и постарайся понять мои слова. У тебя есть умение, но ты не умеешь им пользоваться, поэтому сейчас я скажу по-простому, по-убогому. А ты слушай да на ус мотай, хотя это – лишь тень того, что ты мог бы узнать. Кем ты себя возомнил? Хансером ты себя возомнил. И началось: Скоморох для тебя – Лин-Ке-Тор, Пантера – Гюрза, мать – Тайви, а Грешник – Бьярни. Ну а меня ты возомнил Агием. Вот только оружия я тебе ковать не буду и с тобой не пойду. Ты уже понял, что мое жилище находится под Замком Конклава, так вот, ходов туда нет. И не дам я тебе их ни искать, ни прокладывать. Забудь про путь, каким шел твой отец, он не для тебя. Свой ищи.

– Спасибо – и за совет, и за то, что все на свои места расставил, – хрипло проговорил я. – И за бред твой спасибо – авось когда пойму, что ты сказать хотел. И что не пришиб, тоже спасибо. Могу идти? Молот в спину не метнешь?

– Может, и метну, я ж безумный, что с меня возьмешь? – задумчиво промолвил он. – Куда собрался?

– А что мне здесь еще делать?

– То, что я тебе ничего не буду ковать, совсем не значит, что мне нечего предложить. Но каким бы ни был исход, я останусь здесь. Запомни: я сам по себе, не пробуй меня заставлять.

– Да не заставляет никто тебя, – вспылил я. В самом деле, такая манера разговаривать меня уже порядком злила.

– Так то сейчас. – Безумный Кузнец осклабился. – Кто знает, как завтра запоешь. Вот я и предупреждаю сразу.

– Завтра и посмотрим, как запою. Предлагай, чего хотел.

– То не я, а ты хотел. Вон дверца, видишь?

– Ну вижу… – Стена освещалась неравномерно, и в самой темной части под пылью и паутиной угадывались очертания небольшой двери.

– Вот заходи туда. Все, что вынесешь, – твое, – усмехнулся он.

– А там есть кто? – спросил я. Мало ли, может, зверь какой подземный или еще какая тварь. Лучше уж знать, что тебя ждет.

Безумный Кузнец вновь осклабился:

– Может, и есть кто, а может, никого нет. А может, серы мышки-норушки все растащили да запрятали под черный камень, под белый песок, туда, где душенькам неприкаянным нет отдыха-покою, думы-чаянья гнетут пуще панциря наборного, что на чадо-младенца надели, ан велика ему бронь ратная, не знает – не ведает, что делать, как быть, рад бы встать на резвы ноженьки, да груз тянет к Земле-матушке. А дитя-то с глазами старца седого-древнего, а дитя-то с силушкой богатыря-витязя, возьмет дитя в руки палицу стопудовую, ой, задрожит Земля-матушка, ой, разлетятся птички певчие, красный зверь в нору попрячется – да рыбы в омут-бочаг нырнут. Глядь – а небо-то на Землю-матушку валится, глядь – а моря-то выходят из берегов. То планета черная на Луну свалилася, а Луна – на Землю-матушку, да так, что вышло из берегов море Варяжское, выбросило на берег струги, а у стругов паруса не красные, не белые, да не в полосочку, как весенние фиалки цветом паруса те. Ой, куда ж вы, люди-звери, почему не спешите силушкой да удалью помериться? Вельми разумен старец, что по небу летает да по земле бегает, аки серый волк, не велит бить пришлых воев, не велит хватать мечи-сабельки, а велит толмача звать, что разумеет по-заморскому, да велит нести дары богатые…

Я не стал слушать дальше. Видимо, Безумный Кузнец вновь начал бредить. Ну и пусть, посмотрим, что там, за его дверью. Открылась она неожиданно легко и бесшумно, хотя, как мне показалось, петли давно проржавели. Внутри была комната еще просторнее. По центру – какой-то алтарь. Не пустой. Сперва я подумал, что на нем лежит мертвец, но, присмотревшись, понял: это – статуя. Статуя друида. Все так, как я помнил: длинный плащ с капюшоном, полумаска скрывает низ лица. Руки скрещены на груди. На левой – щит-полумесяц, а в правой… Я не знал, как назвать это оружие. Явно я видел далекого предка друидского серпа-меча. Только рукоять – гораздо длиннее, а боевая часть – шире и короче. Словом, пропорции топора угадывались.

Это оружие сразу привлекло мое внимание. Оно не было частью изваяния. Лезвие тускло поблескивало серебром в свете факелов. Рукоять – явно из кости какого-то большого зверя, пожелтевшая от времени, вся покрыта сложным лиственным орнаментом. Мне совершенно четко представилось, как оно ложится в мою руку, в привычную именно к такой длине и балансу правую ладонь.

Три факела на стенах. Один – напротив входа, еще два – симметрично по бокам. Вместе с дверью как раз выходили словно бы углы квадрата. Пламя факелов вдруг моргнуло, словно сквозняк пронесся по комнате-склепу. Я не знаю, почему пришло в голову сравнение со склепом. И как объяснить то, что произошло дальше, я тоже не знаю. Изваяние вдруг пошевелилось. Сначала мне показалось, что это – игра света и теней, простой обман зрения. Но друид встал на ноги. Я попятился. Был он где-то на голову ниже меня. Слишком хрупкое сложение. Узкие плечи, тонкие руки. Женщина, понял я. Но разве среди друидов есть женщины?

Ее тело плавно перетекло в боевую стойку. Я выхватил свое оружие. Уже по первым движениям стало ясно: противник мне попался серьезный. Я сразу же попытался выбросить из головы все вопросы – «Кто она?», «Что здесь делает?», «Откуда взялась женщина в друидских одеждах?». Все это ерунда. Спокойствие.

Она атаковала внезапно и очень быстро, но я успел сосредоточиться. Взмах топором, я ухожу назад, лезвие сверкает прямо перед носом. Спокойствие. Мой топор обрушивается на ее плечо, я пользуюсь преимуществом в росте и весе, удар быстр, и все же она успевает, повернувшись ко мне спиной, подставить щит ребром ниже лезвия. Спокойствие. Она тут же начинает обратное движение, налегая на щит всем телом, прибавляя его вес к моей инерции, вырывает топор у меня из рук, зацепив за лезвие своим щитом. Очень сложный прием, требующий четкости в каждом движении. Спокойствие. Я чувствую, что она сейчас сделает. Я знаю. Спокойствие принесло свои плоды. Продолжая поворот, она вновь бьет сверху, наискось, от плеча к бедру. Классика. Я меняю стойку, ловлю ее лезвие на изгиб своего клинка. Поворот налево, при этом правая рука хватает рукоять ее топора, а плечо толкает ее самое. Она отлетает, оставляя друидский топор у меня в руках, но я продолжаю поворот, и теперь уже два лезвия бьют в нее…