Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 44 страниц)

– Где они?..

Человек безмолвно указал рукой на дверь, в драпри которой зябко куталась княжна. На тревожный сигнал появились гвардейцы Блейка, их было двое.

– Проводите княжну и доложите капитану! – бросил им Фома, потом кивнул лакею:

– А ты – мне!..

Он почти бегом побежал обратно к своим апартаментам. Не нравилась ему эта история с княжной. Чем, он еще не знал, но она вела себя странно. Или существует какая-то третья сила, которую они пока не учитывали?.. В “его” рекреации от него шарахнулись легкие тени. Или ему опять показалось? Не останавливаясь, он ворвался к себе.

Мэя спала, как ребенок, подложив руки под щеку.

Фома выскочил в коридор. Фитили в фонарях едва тлели, но это было ему на руку. Беззвучными скользящими шагами, покрывающими сразу по несколько метров, он проверил весь коридор и прилегающие к нему лестницы и залы – никого. Показалось? Совсем свихнулся с этой княжной.

Шаги!.. Фома вырос перед человеком словно привидение, подставив нож под отвалившийся подбородок. Это был лакей, уже проводивший княжну. Сознание его было на пределе восприятия, после второго потрясения за последние пять минут, и если бы граф предусмотрительно не приложил палец к его губам, служка отвел бы душу в истошном крике; теперь ему грозил разрыв легких от воздержания.

– Ты встретил кого-нибудь по дороге ко мне? – спросил Фома, когда тот внутренне откричался и сник, потом отнял палец от губ лакея и оттуда с шипением вырвалась тоненькая струйка воздуха.

– Нет, ваше сиятельство! – прошептал слуга.

– Странно, – пробормотал Фома, – мне показалось, что здесь кто-то был…

– Мыши, ваше сиятельство! – голос лакея окреп. – Летучие мыши. Их тут пропасть! Я их даже не гоняю, чтоб не шуметь. Вот!..

Он протянул руку вверх, к плафону декоративной притолоки и оттуда с визгом сорвались несколько тварей.

– Вы их вспугнули!

«Показалось! – облегченно вздохнул Фома. – Но подлечиться не мешает».

– Княжна в порядке?

– Да, ваше сиятельство! Вам записка!

– Хорошо, на сегодня все, можешь идти!.. Хотя, нет, погоди минуту! Посвети!

Княжна благодарила его за двойное спасение и просила о немедленной встрече, причем на немедленности она настаивала особо, «как только сможете, граф… кое-что действительно важное, о чем вы знаете…».

Господи, о чем он только не знает? С легкостью забыл бы половину!

– Ступай, – отпустил он человека.

– Хотя постой! – снова передумал он, достал из кармана серебряный и подал лакею. – В нужном месте, в нужный час! – пояснил он, видя изумление последнего. – Останься здесь, у дверей, пока я не вернусь. И никуда, слышишь, никуда, до моего возвращения! В случае чего, звони в свой звонок, кричи, что хочешь, но вызывай охрану, понял?

– Понял, ваш сясьво! А в случае чего?..

– В случае всего!

Фома, после всех событий ночи и вечера, стал гораздо осмотрительнее, просто поражен благоразумием в самую голову, как заметил Доктор, к которому он заявился: не все же одному Фоме не спать? Такой прекрасной ночью надо делиться, луна велит. И он бегал по комнате, сшибая стулья.

– Теперь я абсолютно уверен, что это была она!

А как он объяснит нападения, хмурился Доктор. Зачем они? Почему сначала нападают на княжну, потом на него? Фома отмахивался, княжна слишком соблазнительна и кто-то, подумав, что война все спишет, решил осуществить давнюю мечту, это совпадение. Не слишком ли много совпадений? Уверен ли он, что княжна блуждала по дворцу только от пережитого?

– А что ты у меня спрашиваешь? – пожал плечами Фома. – Вот сейчас пойду и все узнаю.

– Ты уже узнавал. Завуалировано. И что тебе сказали?.. Обознатушки? Что-то со зрением и ухом?.. Пойдем вместе! – решительно сказал Доктор.

– Док, ты спятил, давай еще Мэю возьмем! Что она подумает? К женщине – под охраной! Скажет: милый, как же тебя, всё-таки, покусали-то сильно, может, бешенство?

– А мы сделаем все по-умному, – успокоил его Доктор. – Не ссы!

– Что-о?!

– Так, кажется, ты говоришь, когда хочешь успокоить?

Если бы это сказала его первая учительница, Фома удивился бы меньше; он замер, как памятник погибающей чистой литературной речи.

– Нет, Док, ты уж, пожалуйста, говори языком Пушкина, а не Пукина! Приятно, когда хоть один человек рядом с тобой владеет классической орфоэпией.

– Так, Пушкин в письмах…

– Писем не трогай, это святое!.. Так как там по-умному то?..

По-умному, оказалось так: Фома разговаривает, а Доктор курит за углом, страхует.

– Очень умно, – ворчал Фома, – еще выпить захвати, страховщик!..

Он три раза тихонько стукнул в дверь, почему именно три, он и сам не знал, нервничал, наверное. Дверь долго не открывали, потом послышались легкие шаги.

– Кто там?

– Я! – довольно самоуверенно сказал Фома.

– Граф?..

Он увидел удивленные глаза княжны. Удивленные и заспанные. Это ему сразу не понравилось.

– Неужели я так долго? – спросил он, внутренне холодея.

– Что долго? – не поняла княжна, и начала хмуриться.

«Начинается! – заныло все в Фоме. – Ночь быстрых перемен!»

– Я – долго! – довольно нервно пояснил он.

Удивление княжны становилось шире ею же распахнутой двери, собственно, это уже было не удивление, это было… Чтобы его сразу не послали по известному адресу, Фома перешел в наступление сам.

– Княжна, хватит ломать комедию, это не менуэт!.. – Решительно вошел он в её комнату, но дверь не закрыл, для Доктора.

– Что вы себе позволяете?.. – Княжна от неожиданности отступила.

– Что значит позволяю? – возмутился Фома. – И не надо так на меня смотреть! Вы меня приглашали, я пришел!

– Вы с ума сошли, граф! – княжна побледнела от гнева. – Вас никто не приглашал, идите проспитесь!

Такой наглости Фома не ожидал, даже в такой ночи.

– Да вы сами передали лакею записку! – вскричал он.

– Какую записку? Вы бредите?.. – Она уже с некоторой опаской смотрела на графа.

– Щас-щас!.. – Фома с остервенением рылся в карманах и бормотал:

– Брежу… я вам покажу этот бред!.. Где же эта идиотская бумажка?..

Но записка куда-то пропала из-за манжеты, пока он бегал по коридорам. Ну, естественно, как же без дураков? У лакея? Он тихо, но с большим чувством выругался.

– Да и без записки, княжна! Разве вы не приглашали меня?

– Граф, вы как-то все превратно понимаете, всего лишь танец и больше ничего!

Вот этого Фома и боялся больше всего. С ним говорят языком абсурда, он – одно, ему – другое. Причем здесь танцы? Какие танцы?.. Но сдаваться он не собирался. Сколько можно морочить ему голову?

– Что значит превратно? Вы чуть ли не тащили меня к себе, извините за подробности, после этого дурацкого нападения на вас и на меня, которое, я теперь уверен, вы сами и инсценировали!..

Выпалив все это, он сразу почувствовал облегчение. Да, с ними только так, в лоб, как гестапо: «мы знаем все, у вас еще есть возможность подтвердить это!»

– Я – вас!? Тащила?! Да вы!.. – Голос княжны зазвенел и в нем больше не было испуга за здоровье Фомы, было ледяное бешенство, она как бы даже не услышала, в возмущении, слов о нападении.

– Граф, я прошу вас немедленно покинуть мою комнату и больше никогда, слышите, никогда не появляться передо мной в таком виде! Вы ведете себя отвратительно!

– Стоп! – сказал Фома, и поднял руки в знак перемирия.

Яснее, после его атаки в лоб, не стало. Он еще больше ничего не понимал, но это уже не столько возмущало его, сколько интриговало. Стоп-стоп-стоп, говорил он себе. Княжна вела себя, как попало и он никак не мог уловить, в чем тут дело. Какой смысл ей так запираться?..

Гея в это время, хоть и замолчала послушно, но по её выражению было видно, что она больше не даст морочить себе голову. «И прекрасно! Я тоже!»

– Итак, княжна, записки вы не писали? – вкрадчивым голосом спросил Фома.

– Что за фантазии, граф? С какой стати? И… прошу вас, уходите! Обещаю, что…

– Значит, не писали, – повторил Фома. – И не приглашали?..

Княжна даже не ответила, глядя на него, как на вновь открытый микроб бессонницы.

Фома понял, что если его и приглашали когда-то, то теперь – всё.

– И на нас не нападали? – уже совсем весело спросил он.

– Что значит на нас? Что вы несете? Я сначала не поняла, думала, вы оговорились, но… на меня никто не нападал! Вам нужно хорошенько выспаться, граф, тогда и на вас нападать не будут!

Нет, она его не собьет, Фома собрал свою волю в кулак. Он будет сдержанным.

– Четверть часа назад недалеко от зала с фонтаном на вас напали, сударыня. Вернее, сначала на вас, потом на меня. И мне пришлось… не скажу, конечно, что драться, но!..

Еще немного мужественной скромности, что так рельефна на фоне сдержанности.

– Но применить оружие, княжна!

– Послушайте, граф!..

Княжна тоже решила быть терпеливой и сдержанной, поскольку безумие графа было для нее очевидно, и теперь их разговор напоминал беседу двух притворяющихся здоровыми сумасшедших.

– Я не знаю, что с вами произошло за это время, в каких фонтанах вы плескались, но по-моему вы сильно перенапряглись с вашими подвигами. Вам уже мерещиться черте что! Какие-то длительные галлюцинации! То я вас кусаю в бане, не подозревая об этом, то вы меня спасаете у фонтана, пока я сплю у себя в комнате!.. Может, у вас водобоязнь и вам черте что приходит в голову рядом с ней?

– Не делайте из меня сумасшедшего, княжна!

– Боже упаси! Но как еще прикажете вас понимать? Вам надо отдохнуть, граф…

Она мягко, но решительно указала ему на дверь.

– Мне очень жаль. Пригласить лакея?.. Нет? Тогда желаю вам спокойной ночи.

«Она меня уделала, я выгляжу как идиот. Но в чем дело?..» Он повернулся в дверях:

– А если я найду записку, княжна?..

Но это был слабый ход.

– Вы меня сильно удивите, граф.

– Доктор, у нее регулы! Иначе, я никак не могу объяснить её поведение. Может, здесь в Кароссе, это происходит с подвижкой сознания, с шизофренией памяти? То она бросается ко мне: «надо поговорить!» – и прижимается стервой, то выставляет, как… как…

Фома мучительно боролся с собственным достоинством. Достоинство победило.

– Еще как! – признал он. – Ты видел? Я давно не чувствовал себя таким идиотом. Пришел, блин, на свидание!.. Княжна, неужели я так долго?.. – Фома нервно хохотнул.

– Что наука говорит по этому поводу, Доктор? Объясни! Только не говори, что регулы у меня!

Объяснение Доктора ему не понравилось. Княжна, на докторский взгляд, вела себя совершенно естественно, ни одной фальшивой ноты, даже беспокоилась о здоровье графа. Выходило, что…

– Ты двинулся на этой почве, после свидания с Лилгвой, о чем я, кстати, не раз предупреждал, – не преминул отметить Доктор.

– Очень хорошо! Я его, как брата!.. – Фома отбросил стул. – И нападение на меня тоже на почве Лилгвы? Двое с дубинами, очень эротично! У меня, конечно, есть фантазии, как у всех, но в них не бывает мужиков и лакеев! Я не вижу себя жертвой, Док, это не мой стиль! Так что брось ты о Лилгве!.

– И потом, записка? Что ты скажешь об этом извращении? Куда она делась, блин?! – в сердцах бросил Фома. – Или я ее тоже использовал особо извращенным способом?!

Вызвали Блейка (Фома решил, что в такую ночь спать – грех), нашли гвардейцев и те таращились на Фому, рявкая испуганно на все его вопросы: что, мол, никак нет, ваш сясьво, службу знам, хрен муха пролетит беспачпортная! происшествий нет!.. И вином от них не пахло, как Фома ни водил носом, – только луком, но это для бодрости, пояснил капитан.

Фома был в бешенстве. Выгнав, в сердцах, ни в чем не повинных гвардейцев, он агрессивно извинился перед Блейком за Доктора (не за себя же!). Капитан, немало смущенный, только приглаживал торчащий со сна ус и сочувственно кивал: понимаю, понимаю, граф, ничего да я и не спал!..В конце концов, Фома заявил, что ему все это надоело и раз его считают сумасшедшим, он пойдет спать.

– Черт, у меня же там лакей! – вспомнил он.

– Я вам его пришлю! – пригрозил он. – И он все подтвердит. Пока!

Лакей спал, но рука его сжимала звонок, будучи на весу. Это надо уметь, чтобы так каменно расслабляться нужны годы и годы жизни ради других. Он разбудил горе-стражника, но не стал посылать его к Доктору, поскольку тот вообще ничего не помнил, словно заспал.

Мама, у меня глюки, похолодел Фома, потому что представить сговор Доктора, княжны, гвардейцев и лакея было еще большим безумием. Но вариантов не было, либо мир сошел с ума, либо Фома. Он выбрал первое, потому что второе мог выбрать только сумасшедший. В доказательство своей нормальности, он приказал лакею быть у дверей княжны до утра, а утром справиться о её здоровье от его сиятельства. Это была совсем небольшая месть за ночь в алмазах, которую он поимел. Или она – его?

Самая быстрая вещь на свете, после эрекции, конечно, сплетни. Они распространяются с неимоверной скоростью. Сравниться со скоростью сплетен может только скорость света, но скорость света безадресна и поэтому никого не интересует, кроме чокнутых физиков, в то время как сплетни интересуют всех, поскольку касаются каждого, даже просто академически. Живучесть сплетен (еще одна характеристика этого феномена) в их фактической основе, они основаны на реальных фактах. Но как интерпретированы! Естественно, у каждого по-своему. Интерпретация и адресность – вот залог их живучести, а также – неистребимая вера в то, что все гораздо гнуснее, чем есть на самом деле.

Поэтому утро началось с маркиза. Он нетерпеливо ожидал своего заклятого врага, теша свою ненависть и тем спасаясь от извечной скуки засад. Засада, если она не любовная, это занятие для ушибленных жизнью, или сильно обделенных. Фома, расслабленный супружеской жизнью, рыцарскими историями и дикой ночкой, пошел в баню в едва завязанном халате, полоща, на ходу, рот жидкостью, которую Мэя навела против “севшего” от ночных перипетий горла.

И оказался прямо перед маркизом. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, маркиз в курсе и очень, к тому же – вооружен. У него был даже щит, который он повесил на пояс так, чтобы тот закрывал его единственное уязвимое место. Так он решил уберечься от первой русской позиции, не понимая, что самое уязвимое место у него голова. Кроме того, у него был длиннющий меч в одной руке и нож – в другой, на груди – панцирь, на голове шлем, только без забрала.

Судя по вооружению и защите, сплетни не только достигли его ушей, но и помутили рассудок. Они, по-видимому, были сильно разукрашены обозленным за бессонную ночь лакейским воображением и расшатанной нервной системой маркиза, к тому же он мог уже и пообщаться с княжной, здоровьем которой почему-то очень интересуется граф. Словом, маркиз готов был рвать и метать.

У Фомы же, кроме стаканчика для полоскания, в руках ничего не было. Он был почти как эллинская статуя в рыцарском зале музея – в кое-как накинутом халате: «утро туманное, утро древнегреческое». Его спасло только то, что, во-первых, в полном вооружении маркиз немного притомился, ожидаючи (это все-таки не высочайшая приемная и не будуар, где ожидание только бодрит), а во-вторых, появление Фомы так рано, с рассветом, было для него полной неожиданностью.

Маркиз расположился ждать долго и ожидал увидеть уставшего от ночных подвигов джентльмена – жена, княжна… короче говоря, он опять не был готов.

Не долго думая, Фома выплеснул шипящее полоскание прямо ему в лицо, стараясь промыть сонные глаза маркиза. Затем, поскольку “прямой” удар не “шел”, из-за щита (какой ум!), граф развернул ослепленного рыцаря, согнул и влепил ему “свободный”. Крик маркиза возвестил миру о том, что глаза промыты, а первая русская позиция не ведает преград.

На крик выбежала Мэя.

– Мэя! – закричал Фома, опережая ее вопросы. – Что ты там навела в стаканчике? Маркиз попробовал промыть глаза и теперь у него рот не закрывается!

– Глаза?! – ахнула Мэя. – Зачем глаза, маркиз?

Маркизу сказать было нечего. Отбросив краги, он судорожно не знал за что схватиться: за долбаные глаза или за раздолбанные тестикулы?. Но дама? но щит? но шлем? Горе его было трудно описать и он что-то вопил по поводу полного уничтожения на куски, на крошки, до мокрого места всухую!..

– И я ему то же! Зачем, говорю, милейший Вало?.. Это, говорю, полоскание для рта. А он: вот вам мое оружие, а я за это промою глаза, у меня катаракта, вижу то, чего нет, и не вижу очевидного!..

Фигура Фомы выражала глубокое офтальмологическое изумление.

– Бывает такая катаракта, Мэя?.. Мне она показалась странной!..

Он стоял во всей красе халата, опершись о меч маркиза и поигрывая ножом, глаза его при этом были невероятно округлены.

– Но кинжал мне нравится. Вы в каком магазине отовариваетесь, Вало?

– Пойдемте, маркиз, я промою вам лицо! А то граф еще долго будет шутить, – сказала Мэя, помогая несчастному разогнуться, и на ощупь, с залитым слезами лицом, перейти в комнаты.

– А вам, граф, должно быть стыдно оказаться неловким! – добавила она, подозревая за преувеличенным удивлением Фомы подвох.

Тем более, что полное вооружение маркиза, поза, в которой она его застала, крик, не оставляли сомнений относительно его намерений и того, что из этого получилось. Но странное дело, женщины всегда на стороне побежденных и униженных, и Фома, видя, как заботливо и ласково ухаживает Мэя за маркизом, даже пожалел, что пострадал не он. Однако, вспомнив, что остаются-то эти странные женщины, при наличии выбора, все-таки с победителем, он успокоился.

– Да мне стыдно, Мэечка, стыдно! – ухмылялся он, демонстрируя собой стыд, собирающийся в баню. – Я даже подарю маркизу еще один щит – на зад, тогда он будет в полной безопасности против любых промываний! Даже против кружки Эсмарха!..

Вало застонал от огорчения, что сам не придумал такой штуки. Но откуда ему было знать, что кроме прямых ударов есть еще и обводные, и что даже есть игра, построенная на этом. И будь на месте Фомы Роберто Карлос де Пушечный Удар Из Бразилии, страшно даже представить, как болели бы глаза у маркиза!..

Щит маркиза мешал ему наклоняться для промывания и он, в конце концов, убежал, пробормотав извинения Мэе и неясные проклятия всяким проходимцам.

– Ну, теперь в баню? – предложил Фома.

– Да я вас одного и не отпущу, граф! Вы еще кого-нибудь покалечите, по пути.

– А я? А меня? – обиженно вскричал Фома. – Меня только и думают, как покалечить в этом замке! Каждый раз, идя в баню, everytimeyougotobath, я рискую сильно нарушить кислотно-щелочной баланс своей жизни!

– Граф, вы даже не представляете, как меня радует ваша живучесть!

– А может, ну её? – засомневался вдруг Фома, глядя на Мэю все более любезно. – И так времени до войны меньше, чем до обеда.

– Сэр рыцарь, где ваша сдержанность? – ахнула испуганно Мэя.

– Как где?!..

Сдержанность Фомы была как раз при нём. И слава творцам, у Мэи не оказалось никакого оружия, кроме обычной неотразимости, которая, впрочем, только еще более увеличивала сдержанность графа.

7. Война за родину и девки, ночной налет и смерть с косой

На плацу, перед главными воротами, толпились люди, собрались и те, кто уходили в поход и те, кто их провожали, то есть весь двор вместе с городским ополчением. К ополченцам провожающих не пустили, вернее, когда их пустили через ворота, они бросились к Фоме-чудотворцу, требуя кто чего: исцеления, денег и даже белые билеты для родственников, несмотря на присутствие военных чинов. И все старались, хотя бы, прикоснуться к бывшему странствующему рыцарю и покойнику, а ныне почти канонизированному святому мученику графу Иеломойскому на крови супостатов Джо и Скарта.

Пришлось выставить за ворота всех, кто не имел отношения к походу и непатриотично желал комиссования своим близким. Площадь довольно бесцеремонно очистили. Особенно усердствовали в этом мероприятии военные врачи и коновалы, которые попутно признали годными для военного тягла еще несколько человек, особо рвавшихся к графу, зарвавшихся то есть в гражданской жизни.

После пополнения рядов ополченцев провожающими, король сказал краткую, но энергичную напутственную речь, пытаясь возбудить патриотизм среди присутствующих. Но это ему не удалось, лишения перевалили ту грань, до которой ищут внешних врагов в своих бедах. События последнего времени не внушали оптимизма уже никому, война была долгой и безуспешной, о чем все знали, несмотря на официальную пропаганду блестящих кампаний, и кто уходили с этого двора на фронт, те, как правило, оставались там до тех пор, пока не пропадали вовсе, и это тоже не было секретом. Как-то сама собой приходила на ум крамольная мысль, что что-то неладно в самом королевстве.

Войск у короля в городе оставалось только на личную охрану, и не прибудь отряд наемников (от экономии на Фоме) и подкрепление от сына короля, нынешнее ополчение выглядело бы весьма неубедительной ватагой оборванцев, шалящих на дорогах. Но и подкрепление, особенно из своих, усталых и измотанных людей, не бодрило глаз народа.

В общем, атмосфера была гнетущей и совсем не праздничной, вопреки стараниям военной канцелярии; даже воинские флаги висели понуро и виновато. Оставалась только вялая вера в чудо и в чудо-рыцаря, который каким-то странным образом умудрялся выходить невредимым из любых передряг, что нападения разбойников, что поединок, что могила, оставаясь при этом все тем же рыжим, хотя и недоканонизированным. Но поединок это одно, а война совсем другое, тяжко думали в толпе.

Разрешение прощаться внесло еще и некоторую истеричность в общую атмосферу, люди прощались навсегда и знали это, и все равно не верили. Тревога и безнадежная печаль полыхали своими пепельными крыльями на плацу королевского замка, нивелируя лица. Плач и крики, сначала слабые и робкие, вознеслись над крепостной стеной и возбудили такой же крик по ту ее сторону, где толпились горожане. Играл оркестр, но никто его уже не слышал, а толстому тенору-гермафродиту посоветовали заткнуться по добру по здорову.

– Да-а! – разочаровался Фома. – Боевая и политическая подготовка нашей армии вызывает здоровый пацифизм, вплоть до дезертиризма! Как мы будем побеждать с такой армией, Доктор всех рекогносцировок? Это же прямая и явная диарея, при виде врага!

Доктор пожал плечами, со вселенской скукой глядя на толпу прощающихся, к которой позволили, наконец, присоединиться и людям за воротами. Правда, графа с его окружением отделили от ворвавшегося народа гвардейцы Блейка на лошадях, чтобы не превращать прощание в оздоровительный сеанс. Вмиг две толпы смешались, породив невообразимый шум, где слилось все: прощальные крики, обещания, слезы, последние напутствия беречься от сквозняка и слишком частого употребления мыла, – хриплый зов войны и беды слышался во всем.

– Я удивляюсь тебе, – сказал наконец Доктор. – Почему ты участвуешь во всем этом? Можно было просто двинуться навстречу Хруппу и разобраться с ним! Потом бы армия успешно выровняла ситуацию. Нет, тебе был нужен титул и вся эта возня с войной, походами!..

– Доктор, милый, не ты ли меня сюда засунул? А когда я спрашивал, что мы здесь делаем, ты говорил, что все идет как нельзя лучше и не надо торопить события. Вот я и не тороплю.

– Ты опять валишь все в одну кучу.

– А, Док! – отмахнулся Фома. – Если уж на то пошло, то жизнь – одна большая куча!

– Я даже не спрашиваю – чего, зная о твоей оздоровительной практике у Сазоныча.

– И правильно – куча и все… И потом, ты не понимаешь, у меня же здесь доля трофейная. Я, как говорят теперь, участвую в этом бизнесе. Учредитель! Дольщик!.. – Фома рассмеялся.

На общем фоне это выглядело кощунственно. Впрочем, великомученик, что возьмешь?

– А если мы втихомолку разберемся с Хруппом, а потом армия, как ты выражаешься, выровняет ситуацию, кто мне поверит, что это сделал я?.. Никто!.. И сильно ограничат мое участие в прибыли. А я терплю убытки, война идет в моих пределах. Сюзерен! Опять же имение содержать, Мэю, я человек семейный, положительный, я за войну с человеческим лицом, то есть с трофеями…

– Так ты имение свое защищаешь или трофеи собираешь с человеческим лицом?

– Одно другому не мешает. Я защищаю свой очаг, а по сему имею право на потребительскую жестокость, чтобы Мэечке было на чем мягко спать. Когда уже увижу нивы родные и избы серые… мои? – сменил тональность Фома. – Еще с пенатами и ларами знакомиться, вдруг прохвосты? Кто Мэю охранять будет, пока я буду битствовать?..

Он видимо поскучнел, но ненадолго.

– Заделаем Хруппа, дыру, – снова оживился он, – поселюсь здесь анахоретом, вино из королевских погребов дегустировать. Оно сногсшибательное, ты не заметил?..

– А насчет способа военных действий, – вспомнил он, посмотрев на сотоварища, – вряд ли мы обойдемся без подкрепления, Док, это же война, не какие-то там дыры!..

Словно в ответ ему раздался новый всхлип толпы, было дано предупреждение горном.

– Строиться!..

Толпа колыхнулась вправо, влево и закружилась прощальным водоворотом, мелькали руки, платки, искаженные лица. Смотреть на это было больно и поэтому Фома продолжал воинственные речи, на контрапункте:

– Война кипит в груди каждого мужчины. Это его мечта!.. Только там, среди товарищей и вшей, он может оторваться по полной программе и отождествиться с героями, когда сидит рядом с ними на корточках в окопах, в чистом поле или кустах! Ни жены – пилы, ни ежедневных забот о куске хлеба, знай себе воюй!

– Только убивают чуть-чуть, – меланхолично заметил Доктор.

– Зануда!.. Да ты взгляни на эти лица! – показал Фома на угрюмые физиономии солдат. – Под этими масками прячется вожделение, чтобы не расстраивать родных. Ведь всех их ждет любовная игра со смертью, у каждого будет великое право убивать. Заметь, у каждого! – повторил он с пафосом.

И Доктору показалось, что действительно под нахмуренными лицами ополченцев, таится хитрая усмешка: «вот, ужо, наубиваемся!..» Чушь какая-то, одернул он себя.

– Много ли здесь в городе поубиваешь, да и в деревне тож? – спросил Фома риторически, и сам себе ответил:

– Не много. Здесь убивают только избранные. А там!.. Там избранные все!

– Прямо военный пиит! – усмехнулся Доктор. – Киплинг!

– Док, я подозреваю, что ты ждал меня не у главпочтамта, а в Румянцевской библиотеке!.. Нельзя столько земного читать с неземными мозгами…

Несмотря на свои пропагандистские речи, Фома был несказанно рад, что Мэя не участвует в этом дурацком параде-прощании. Маленькая девочка слишком хорошо чувствовала настроение толпы и могла заболеть от одних только воплей. Она сама отказалась прощаться на людях и Фома облегченно вздохнул. Что-то она там делает сейчас?

Он задрал голову, но в его окне ничего не было видно.

– А что, все жены – пилы? – иезуитски поинтересовался Доктор, словно подслушав его мысли.

– Да, Док! – засмеялся Фома. – Только одни – по маслу, другие – по дереву, а третьи – по металлу! Так что готовься!

– Это общее заблуждение, – махнул рукой Доктор. – На самом деле, сначала она – по маслу, потом – по дереву, а в конце не только металл, алмазы крошит! Поэтому, готовься сам, это грозит тебе!

– Нет, Доктор, есть еще та, одна, которая – по тебе, и это тебе точно не грозит!

– Пила по тебе? Да ты мазохист, оказывается, любишь, когда тебя по живому? А ночью говорил, что жертва это не твой стиль.

Разговор сразу прекратился. О ночных происшествиях Фомы они, по молчаливому согласию, не говорили, словно предоставляя друг другу свободу думать по этому поводу все, что заблагорассудится, но при этом не докучать своими выводами, пока; тем более, что до выводов дело никак не доходило, странная была история…

В это время на затихающей площади раздались какие-то совсем не регламентированные крики и ругань. Еще не старая, но довольно грузная женщина, в туалете придворной дамы, нападала на Мартина-старшего.

– В чем дело? Кто это? – спросил Фома у оруженосца.

– Мамаша Мартина-младшего, – пояснил тот. – Мадам Зи.

– А-а! Любовь встретилась с мобилизацией! Судя по фрезерному звучанию ее имени, мадам не просто пила, победитовый резец. Бормашина с ядерным приводом! Это, Доктор, самый страшный вариант, с такими долго не живут. Она его рассверлит. Теперь я понимаю ее мужа-воздухоплавателя.

– Ты что мне обещал, негодяй? Что говорил, тюфяк старый? – кричала, меж тем, мадам Зи, подступая к Мартину и явно намереваясь ударить.

На старшего церемониймейстера было жалко смотреть. Он выставил перед собой длинный жезл, с которым не расставался никогда, словно боясь, что его стащит Мартин-младший, и пытался укрыться от плещущих рук мадам. Внимание толпы немедленно переключилось на них. Женщина, каждой из своих форм превосходящая старика, грозно нависала над ним.

– Ты что, ты что? Ты соображаешь, где ты? – пытался он урезонить разгневанную женщину. – Уймись, я тебе потом все объясню!

– Когда потом?! – возмутилась мадам Зи. – А?.. А если бы я тебе говорила «потом»? Тебе бы это понравилось? Потом, видите ли!.. – Она была уже на опасном пределе. – Когда потом, старший церемонило?! Когда мой сын будет уже в грязных окопах? Да я сейчас тебе!..

Разъяренная мадам Зи бросилась на церемониймейстера, невзирая на выставленный жезл.

– Я, как честная женщина, отдала тебе самое дорогое!.. – Сыпались удары. – А моего сына в армию?! Козел старый!..

Что она такое дорогое отдала старику, никто сразу не понял, слишком преклонный возраст церемониймейстера и габариты мадам Зи вводили в заблуждение: может грудь?.. Нравы двора не считались с женской честью, если у нее не было сильного покровителя. Когда же, наконец, на плацу догадались, что самое дорогое для мадам Зи, смех грянул хором, как облегчение, как маленькая, но необходимая разрядка в напряженной атмосфере прощания.

Видя это, Иезибальд IVне стал останавливать представления, лишь тяжело ухмылялся.

– Твой сын за мной, как за каменной стеной, да?! – кричала мадам Зи, видимо, передразнивая обещания Мартина. – Ну, погоди! Куда ты теперь пойдешь, а лысый черт? Только не ко мне!

– Сказочная страна, Док! – вновь подивился Фома. – Можно потаскать за волосы члена правительства прямо у военкомата. Где еще такое увидишь? Сколько матерей на Руси готовы отдать за это свои пенсии!

Старому Мартину пришлось-таки ретироваться во дворец, под смех и улюлюканье толпы. Сочувствием здесь и не пахло. Не исключено, что еще и потому, что главный церемониймейстер, пользуясь служебным положением, давал обещания не только вдове. Прозвучал сигнал и отряд начал строиться. Мадам Зи увели под руки. Потратив все силы на выяснение отношений с горе-любовником, она не успела толком попрощаться с сыном и теперь рыдала в голос, повторяя его имя.

Желая выглядеть молодцом в глазах его величества, Мартин геройски выкрикнул:

– Мать, не плачь! Я обещаю тебе принести неприятельскую голову!

– Я желаю только одного, мальчик мой, чтобы ты возвратился пусть и без головы, но здоровый! – благословила его мать большим кругом.

Что тут началось!.. Смеялись даже наемники, плохо понимающие по-каросски.