Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 44 страниц)

– А его спутница? Как её звали, кстати? Не Вера?

– Не знаю, пепельная такая, губы лиловые… Нет, тоже не помню, чтобы была.

– Она нюхала?..

Анечка стеклянно уставилась на него, Доктор пододвинул к тарелке еще одну купюру…

– Это сверх всего! И за два последних вопроса.

– Да, нюхала. А кто сейчас не нюхает?!

– Естественно. И его спутница?

– Андрона? Не-а… она другая.

– Красивая? Как та?

– Понимаете… – Аня покраснела неизвестно от чего, может, от горячего украинского борща. – Они обе в своем роде. Но пепельную я могу представить здесь, у шеста, да где угодно! А вот ее… не знаю…

Представить можно все, подумал Доктор, но вот то что происходит на самом деле, представить порой действительно невозможно.

– Так все-таки он что-нибудь еще говорил, уходя?.. – Доктор пристально посмотрел на Аню, придавив ногтем нос Франклина на бледно-зеленой сотенной купюре.

– Не-а, он был такой странный… и ушел внезапно. Они стол сняли.

– То есть, выиграли? Он?

– Сначала он, а потом эта парочка… и довольно много.

– Хорошо, Аня. Вот вам мой телефон, вот телефонная карта, как только кто-нибудь из них четверых появится здесь, сразу же звоните мне. Немедленно! И я вам дам тысячу долларов. Вы поняли?

– Тысячу? – ахнула Аня. – Да я и так…

– Не надо так, он стоит больше!

– Я это сразу поняла. Он такой бедный!.. – У Анечки навернулись слезы. – С ним что-нибудь будет?

– Поживем – увидим! Главное, не забудьте позвонить!

Доктор бросился на поиски.

Огромная, как вагон, машина резко затормозила рядом с ними, испугав старуху попрошайку, дверь распахнулась и грубый голос спросил из глубины салона:

– Куда?

– Все туда же! – ответил Ефим, втискивая Фомина на заднее сиденье.

«Марсо» – отразилось красным неоном на стекле закрывающейся двери машины. В салоне сильно пахло чьей-то бедой и погоней. «Она!» Неверным сознанием, он ухватился за эту мысль.

– А где Мария?

– Сейчас будет тебе и Мария, и Иосиф, и хлев с яслями! – сказал Ефим.

– Газу! – приказал он водителю, и Фомина вдавило в спинку сиденья.

Машина рванула с места, словно самолет на взлете. Последнее, что он помнил – Вера повалилась на него на крутом повороте и хохотом губ закрыла ему рот, он задохнулся…

– Готов?

– Да он всегда готов, давай!

– А если опять?

– Дав-вай, говорю! Что ты еще можешь придумать?

– Я – ничего, а вот…

– Вот и жми!

Слова эти бессмысленным каламбуром вошли в его сознание, он открыл глаза, но не от этого, а от визга Ефима и Веры, которые, наклонившись вперед, превращались в хищных птиц, теряющих оперение, так стремительно было движение. Или это кружиться его голова?.. Он пытался бороться с ее тошнотворным вращением.

Потом словно ошметки полетели в разные стороны с переднего сиденья.

«Что они делают?!» – ужаснулся он кровавому месиву. Его вырвало.

– Жми-и! – звенел в ушах истошный визг.

И что-то действительно жало ему на живот. И все…

20. Бульвар раз, бульвар два…

Красная, страшная, как зрак в ночном лесу, луна все той же бедой, что в машине, навалилась на него и её черная трехпалая рука тянулась последним приветом к горлу, сжимая…

Он проснулся. Луна в окне лила зловещий красный свет, наполняя ужасом его душу. Он попробовал еще раз проснуться. Не получилось. «Я не сплю?!» – взмолился он, и увидел белый лист бумаги. Понял, что только это принесет ему облегчение. Но это было временное облегчение, он засыпал, просыпался и сквозь строчки письма, как сквозь веки, прорывались страшные видения: казино, кровавый шабаш в машине, бульвар…

Бульвар. Он словно опрокинулся на Фому шумом и светом. Что он здесь оставил? И как очутился?.. Фома оторвался от скамейки, к которой его припекло солнцем. Где он?.. От него, его вида, шарахались в разные стороны. Тогда закурить!.. После нескольких неудачных попыток, кто-то не выдержал и дал-таки ему прикурить…

Очнулся он возле столиков – белых, как лебеди на Чистых прудах, пока их не постреляли из ближайших палаток на шашлыки, – рядом с урной, может быть, потому что сигарет здесь было словно накрошено голубям. К нему шел решительный молодой человек в чем-то красном. Тореадор, понял Фома, надо уходить.

– Все-все-все!.. – поднял он руки навстречу. – Я уже!

Он успел подняться на ноги и оказался вровень с блюстителем местного порядка, что того несколько успокоило. Фома был не так уж плох, правда, голова звенела, возможно, от знакомства с урной, но это был звон за здравие, не за упокой.

– Вали отсюда! – скомандовал официант, ибо красным пятном оказались форменные брюки и жилетка.

– А посидеть? – поинтересовался Фома.

– Ты даже уже полежал! – отрезал тот, начиная теснить Фому к выходу.

Но чем хороши официанты? Сердца их всегда открыты милосердию, если оно оплачивается. У Фомы в руках оказалась пачка денег, происхождение которых было для него тайной, как деньги олигархов. Зато их дальнейшую судьбу он мог предсказать с точностью до пятидесяти грамм, с помощью Антона, как оказалось, самого симпатичного человека, которого он повстречал возле урны.

– Тоша, сто пятьдесят «хеннесси», «экс оу», кофе, но так чтоб с мясом, и пачку «Кэптэн Блэк», не «свит»…

– Не накурился еще? – тепло пошутил Тоша, кивнув на окурки у урны и улыбкой, на всякий случай, показывая, что ничего, кроме нежности, к Фоме не испытывает.

– Не мой размер, Тоша, – похлопал его Фома по крутому плечу.

Он оказался один на терраске. Вероятно, было утро и первый завтрак клерков закончился. Или вечер?.. Он не мог определиться даже по солнцу, место было незнакомое, точнее, никак не узнаваемое, а само солнце слепило так, что он купил у Тоши очки, и это встало ему по случаю тошиной доброты, всего лишь в полпачки.

«Это же настоящий поллароид с биостеклами! Они живые!» – уверял его Тоша и показывал какую-то картинку с птичкой, которая была видна только в очках. Все вокруг стало голубым и зеленым. Играл Карлос Сантана, обещая голосом Джона Ли Хукера, что все изменится: чень-чень-ченджь!..

Потом вдруг кто-то начал стрелять и люди бежали мимо него, как волны мимо волнореза…

Проснулся он практически без денег и без очков, и даже Тоши не было, как он ни призывал его на помощь. Добрые люди, в таких же красных жилетках, сказали, что Тоша уволился и уезжает в Канаду на постоянное место жительства, он с детства любил хоккей. Фоме же посоветовали не орать, пока не выкинули вообще. Он все еще никак не мог вспомнить это место, спросить же не приходило в голову, настолько отчужденные лица были вокруг с отъездом Тоши по кленовый лист. Зато терраска каким-то чудесным образом наполнялась людьми и опустошалась – быстро, как в научной хронике о муравейнике, и он не мог сказать, дни идут или часы.

За его столом, а он был склонен считать его своим, после того, как лишился всего, кроме сигарет, появлялись и исчезали люди: одиночки, парочки, компании, даже семьи с детьми, если других мест не было. Нищие и попрошайки сортировали прямо перед ним деньги, не боясь его, как пепельницы, и он никогда не видел столько мелочи, даже в метро.

Он казался настолько безобидным, что по нему прыгали воробьи, склевывая с одежды что-то видимое только им. Известный актер, фамилию которого он никак не мог вспомнить из-за слепящего солнца, давал интервью рядом с ним и говорил такие вещи, словно Фома был его другом и они вместе снимают журналистку. Он подмигивал и улыбался Фоме и Фома все понимал, но его реакция опаздывала примерно на полчаса, наверное, поэтому его не боялись и не стеснялись, наряду с воробьями, даже актеры. Когда он, наконец, среагировал, актер уже ушел и уволок радиодевицу, видимо, в прямой эфир – эфир эректус – место обитания богов и богинь – богемы.

И влюбленные… они его тоже не боялись, никто его не боялся! Или не замечал. Фома такого наслушался! Но не успевал… Рядом с ним уже начали фотографироваться, как с Пушкиным или Горацием. Exegimonumentum!..

Идиллию нарушила дикая стрельба из двух остановившихся напротив кафе машин. Народ лег, потом побежал. Потом на бульваре наступила тишина, как в горах, после обвала…

Корреспондент то ли «Голоса», то ли «Свободы», расспрашивал посетителей кафе, является ли Россия полноправным восьмым членом Большой Семерки, на встречу с которой поехал президент. Ответы были разные. И то, что недостойны и неполноправны. И то, что гады они.

– Кто?

– Без комментариев!

И то, что сама Семерка недостойна России, потому что главное событие в России, это поездка президента и патриарха к мощам Саровского. И вот это действительно событие, которое перевернет мир – все погибнут, а русские останутся, с нами Бог потому что!

– А вы как считаете?

– А я никак, я неграмотный!..

– А я считаю, что это они малоразвитые! В каком городе еще столько мерседесов? А где еще так дорого жилье? Москва – самый дорогой город в мире! Только Япония еще кое-как! Остальным – работать и работать!

– Так, может, России возглавить семерку?

– На хрена раскрываться, пусть помогают! Мы потихонечку, темной лошадкой, так оно надежнее!.

– У меня кошелек спёрли, какая еще свобода, после этого? Верните, скажу!..

– Иди ты со своей «семеркой», я «тройку» пью! – послал кто-то корреспондента, в конце концов…

Бульвар продолжал листаться, словно бесконечный фотоальбом. И эта стрельба. Почему все время стреляют, поражался он, глядя, как крошатся стулья рядом с ним…

Он становился частью пейзажа, возле него незаметные люди передавали другим незаметным людям незаметные серые конвертики. Самая сокровенная «переписка» происходила у него на глазах, словно он был У.Берроуз, самые драматические коллизии. Он достиг полного единения с жизнью – жизнь его не замечала. Шелест серых губ. Иногда он ощущал и на себе её несвежее дыхание: «чеки есть?.. чеки надо?..» – но он никак не мог вспомнить, что это такое.

Скины прошли грозной лавиной. Эти вообще никого не боялись, настолько их было много, странно, что они не выкинули Фомина из-за стола, возможно, потому что он их тоже нисколько не боялся. Они по быстрому, с пивом, объяснили ему геополитику многострадальной России. Страну оккупирует всякая мразь: черные, желтые, жиды, чурки, причем, самые страшные из них – евреи, это они всех завозят, «когда проснемся будет уже поздно…»

– В смысле? – поинтересовался Фома, как раз боявшийся именно таких пробуждений: когда все поздно.

– В шмысле! Евреи и коммунисты завозили к нам цветных – негров, там, вьетнамцев, чурок. Теперь эти завозят к нам наркоту, спид, пидоров, чтоб русский народ вымер!

– А-а?.. – открыл рот Фома на такую демографию.

– Жуй на! Ты русский или нет, не понимаешь? Мы вымрем, а они останутся, типа местные, понял? И вся страна голая перед ними! Одна шестая! Они телок наших будут драть, а ты смотреть будешь, да?.. Пойдем азеров долбить, надоели уже!

За одним из столов на террасе сидели смуглые молодые люди в черных кожаных куртках, может быть и азербайджанцы, потому что паспортов у них скины не спросили (не милиция!), начали сразу бить по головам пивными кружками. Те, поудивлявшись гортанными голосами, вынули пистолеты и их неожиданно оказалось гораздо больше, чем предполагали бритоголовые, они словно выползали из-под каждого куста. Фома снова очутился у урны, так как места разгулявшемуся интернационализму было явно маловато. Началась беспорядочная стрельба, все легли, взорвалась машина…

Потом он обсуждал виды на урожай в Саратовской губернии с тремя партизанского вида фермерами и уже совсем было решил туда податься, как пропали и фермеры. Но появился Тоша, из Канады. Тоша несколько смутился и даже вернул очки.

– Ты все равно спал, – пояснил он.

– А деньги?

– Какие деньги? Деньги здесь не причем! – сделал Тоша оскорбленное лицо. – Ты думаешь, я за деньги работаю?.. Еще коньячку?..

Фома понял, что деньги теперь, как минимум, в Канаде, работают на профессиональный хоккей, вместо того, чтобы поправлять его здоровье, которому, кстати, коньяк уже не помогал. Его колотило и скручивало, какой-то неизвестной ему лихоманкой. Он долго и мучительно гадал, что это с ним, пока в мутнорадужье дня перед ним не нарисовался Ефим, кажется с Верой (виделось уже плохо).

– Вот он где! – сказал Ефим с удовлетворением. – Творческая ломка!

Он раздвинул стулья, осмотрел стол и творческую загаженность вокруг.

– Ну и где твой одноразовый роман? – поинтересовался он, пристально вглядываясь в Фому. – Давай доставай, не томи, ты обещал, властитель дум-дум!..

Ефим что-то говорил, Вера молча уселась за стол, закинула ногу на ногу и затянулась сигаретой так глубоко, что сразу пропала в дыму. Слова долетали до Фомы странными абзацами без начала и конца, как обрывки старых газет, из которых никогда не узнаешь, что же случилось на самом деле. О романе, тем более туалетном, он вообще слышал впервые. Это что?..

Он осознал, наконец, что ему мешает – свет! – он заставлял неприятно вибрировать тело, каждый сустав которого словно находился не на месте и от того ныл, стонал, выворачивался, – он выжигал все внутри!.. Горячим шершавым шлангом чувствовал Фома свой пищевод и глотку, но еще хуже были маленькие иголки во всем теле, в каждой мышце, такое впечатление, что внутри у него прорастает елка. Ни с чем не сравнимое ощущение! И все этот свет! Фома пропадал в нем, как в обмороке. Волна испарины окатила его с ног до головы, заставив сообразить, что человек не только венец алкоголизма, но и смертен, что и вовсе безобразно для живого. Организм страстно чего-то требовал. Чего?..

Белая пластиковая мебель, так нарядно украшавшая терраску и бульвар, была мучением для воспаленных глаз. Низкое солнце, радующее стариков и детей, гомонящих у скамеек на бульваре, это солнце, отражаясь во всем, выпиливало в его мозгу причудливые по жестокости огненные зигзаги.

Ефим что-то долго и нудно говорил, кажется насчет того, что помешательство и писательство – близнецы братья. Еще, мол, Аристотель говорил, что поэт сродни безумцу, во всяком случае, мизантропу. Вот посмотрите на него – сидит, опух, никого не любит, пинается. А деньги-то надо возвращать, гонорар!..

«Какой гонорар? – чередовал Фома полуобмороки с приступами изумления. – Что он несет?.. Пить!»

Он хватанул чего-то со стола, это оказался коньяк – нет, не то! Стало еще хуже: внутри обожгло, как рану и тупо застучало во всем теле.

– Эй, он же пьет, не видишь что ли?..

Бокал исчез из рук, вместо него он увидел Веру. Она была, как всегда, как новая эротическая программа: то ли не до конца оделась, то ли недоразделась, два в одном. Несмотря на жару видеть это Малибу было невыносимо. Вера повернулась к Ефиму.

– Когда уже? – спросила она.

Ефим пожал плечами.

– Рано. Ждем… – Фома ощутил его руку у себя на плече. – Не пора ли делом заняться, а?

– Делом? Каким? – прохрипел Фома пересохшей глоткой и выпил теперь боржоми.

Никакой реакции, словно он сухой тряпкой протер себе глотку, минералка исчезла, мгновенно растворившись и не принеся никакого облегчения, только испарину. Плохо, плохо, плохо…

– Каким? – восхитился Ефим. – Он еще спрашивает!

И он выложил, что Фома должен четырем издательствам. И кто будет отдавать? Кто у нас поэт? Ты – единственный, неповторимый, плохо пахнущий!..

Фома ничего этого не помнил: вы брали, вы и отдавайте, а меня в этот бред не втягивайте! Кто сейчас дает гонорар под ненаписанную книгу? Что он – нобелевский лауреат, президент, серийный маньяк?.. Тирада отняла у него последние силы еще и потому, что все это было очень похоже на правду, так как в этом был замешан Ефим. А все, что ни говорил Ефим, какую бы дичь, казалось, он ни нес, все оказывалось, в конце концов, правдой…

Ефим вальяжно откинулся на стуле.

– Мой друг, художник и поэт, – стал рассказывать он песню. – Твое имущество опишут, твоих детей отдадут в детский дом, а твоя жена будет спать с судебным исполнителем, чтобы во время выноса мебели, оставили кровать!

Слушать это было невыносимо и словно во спасение грянул Сантана, а потом, под его сочный инструментал, зазвучал проспиртованный голос Джона Ли Хукера.

– Чень, чень, чень! – бормотал Хукер в своей обычной, разговорной манере. – Thingsgonachanges!..

И с этим утверждением Фома был полностью согласен: все меняется, и не в лучшую сторону!

В подтверждение этого тезиса, Вера полезла к нему под рубашку. Начинается!..

Ефим хмыкнул:

– Уж не хочешь ли ты изменить мне с ним, прямо здесь, под эту песенку?

– Тебе? – отмахнулась Вера. – Не смеши! С ним я изменила бы даже Родине! Но он же сумасшедший – не хочет!

– Он боится!

– Какая разница? Мне от этого не легче!

Они говорили так, будто Фома уже умер или собака. Или чучело по отработке быстрого нахождения эрогенных зон, которых давно нет. Он с тоской слушал Хукера. «Чень, чень, чень, чень…» – местный наркоз.

– Хочет, но боится – большая разница! Это значит, так хочет, что боится. Убеди его, соблазни!

– Как?! Он говорит, что я ем людей! Что я могу поделать – не есть? Так я и так не ем! Идиотизм какой-то!..

Вера лениво запрокинула голову и посмотрела на солнце, вот так, запросто – широко открытыми глазами. Фоме снова стало плохо. Странности Веры действовали на него угнетающе.

Ефим, заметив это, коротко хохотнул.

– Есть один способ заставить его ответить тебе, – вдруг заявил он.

Вера медленно повернула к нему голову, как пантера, почуявшая добычу. В такие минуты Фома начинал думать, что она – главная в этой странной парочке.

– Безотказный! – продолжал интриговать Ефим.

– Ну? – потребовала она.

– Тебе нужно сделать дорожку от одних губ до других… – Ефим снова хохотнул, он отыгрался. – Пэр орис ад пуденти – от срамящих к срамным!

– Браво!.. – Вера качнулась на стуле и презрительно хлопнула в ладони. – Но я прощу тебя…

Она вдруг хищно перегнулась к Ефиму.

– И готова обсыпаться с ног до головы, если ты найдешь столько дряни… Сейчас!! – зазвенел её голос.

Фома насторожился – кокс?.. Ко-ка-ииин! Вот что ему нужно! Вот что требует его тело! Как же он сразу?.. Как он забыл? Что с ним происходит вообще? Разве можно такое забыть? Ему срочно нужен кокаин! Еще лучше – героин!

– И на что, хотела бы я знать? – продолжала Вера.

– Деньги чушь! – слышал он голос Ефима. – А вот информация об этом – власть! Знаешь сколько замминфина получил за информацию о том, что ГКО рухнет и будет дефолт-98? Миллионы! Деньги дают информацию, информация дает власть, а власть – это самый сладкий оргазм!

– Я предпочитаю традиционный! – Вера послала ему грязный поцелуй.

– С вами всегда все сложнее… о, проснулся!.. – Ефим повернулся к Фоме. – Посмотри на него, как только услышал о «быстром», сразу стойка! Он действительно напишет когда-нибудь лучший роман о героине, которую звали Мари Хуановна Опиат-Косякова. Тот самый туалетный роман, о котором мечтает… отрывной!.. Ну, давай, доставай быстрее, а то он с ума сойдет!..

Фома замер. Хукер пророчески обещал: чень-чень-чень-ченджь, – и он ему верил.

– Да откуда? – удивилась Вера.

– Там, в кармашке, я отложил!

Все пропало: боль, шум, свет, иглы в теле, – обложенным языком Фома мысленно обшаривал, вместе с Верой, все закоулки её сумочки. Оказалось, что ни «быстрого», ни «медленного» – никакого! Он слишком поздно сообразил, что над ним опять посмеялись, спектакль был специально для него. Каждый раз он попадается на эту удочку! Фома устало закрыл глаза, лицо стало каменным. «Вот умру!» – думалось ему, и действительно стало совсем плохо, казалось, приближается конец.

– Все, начал мстить, – заметил Ефим. – Значит, шутки кончились.

И сам посерьезнел.

– Ну так хули, джокер? – придвинулся он стул к Фоме. – Будешь слушать «джо ли хукера» или нырнешь за дозой?

– Да пошел ты! – не поверил Фома; но «это» было сильнее его. – Куда?

– Куда-куда?.. Назад… в будущее! – ухмыльнулся Ефим. – Вон в ту машину!..

Ефим показывал на черный «лэндровер», только что остановившийся напротив их столика на противоположной стороне бульвара. Фома скосил глаза в ту сторону. Фары резанули сверкающей на солнце никелировкой, но даже сквозь нестерпимый блеск, он почувствовал, что там что-то не так в этой машине, оттуда волнами исходила опасная вибрация.

– И что? – спросил он.

– А то, что там настоящий, не крэк с зубным порошком… и целый чемодан.

– На хрена мне чемодан?

– Ну! – дернул плечом Ефим. – Жди дозу. Может, завтра, может, вообще…

Ждать? Целый день?! Не-ет! Он и минуты не выдержит больше. Тело, узнав, что оно хочет и что это рядом, рвало Фомина на части. Если там есть, надо достать, кричало оно, достань!.. Но в голове еще шевелилась здравая мысль.

– Так ведь убьют? – с сомнением сказал он.

– Я не знаю! – усмехнулся Ефим. – Вера, он спрашивает, его убьют?

– Когда?.. – Вера не слушала, она шарила под столом по ногам Фомы, он только сейчас это почувствовал, когда рука ее дернулась.

– Два идиота! – выругался Ефим. – Вы хоть слушаете, о чем я говорю?

Фома слушал. Так он даже старших товарищей по двору не слушал, когда они рассказывали, откуда берутся дети. Он был весь внимание, вся боль сконцентрировалась в том, что скажет Ефим. «Чень-чень-чень-ченджь!» – то ли подбивал, то ли подтрунивал насмешливый голос старого блюзмена.

– Ты хочешь вмазать или будешь думать, что тебя убьют? – спросил Ефим.

– Вмазать! – коротко ответил Фома.

Теперь он был готов разорвать «лэндровер» голыми руками на тележки для пенсионеров.

– Погоди-погоди! – остановил его Ефим. – Я скажу, когда. Вера, блин, вынь руку, ему сейчас бежать!

Но Фоме рука не мешала, он убежал бы и с ней, было бы зачем…

В птичьем и детском гомоне выстрелы прозвучали неправдоподобно. Фома всегда этому поражался – неправдоподобности выстрелов в обычной обстановке. В кино они звучали совершенно иначе – устрашающе, солидно: мол, убиваем, – а тут… сначала никто даже не обратил внимания на эти звуки, но потом, когда все четыре двери «лэндровера» распахнулись и раздались автоматные очереди, на бульваре стало тихо и пусто.

Только их компания сидела за столиком, не шелохнувшись, словно бессмертные боги на премьере собственной пьесы. Из появившихся невесть откуда «жигулей» бежали те самые молодые люди с оружием, что не понравились скинам, и стреляли по машине в упор, но и из «лэндровера» шла непрекращающаяся стрельба. Внезапно все смолкло. Только две машины – распахнутый настежь «японец» и «шестерка», – работали на холостом ходу.

– У тебя минута, – сказал Ефим, бросая взгляд на часы. – Чемодан на заднем сиденье. Потом уходишь вон в тот двор… – Он показал. – Там проходной подъезд, еще один двор, тоже сквозной, потом арка… выйдешь прямо к ювелирному, направо… я буду там, в машине. Все, пошел!.. Не перепутай двор!..

Он подтолкнул Фому. Тот встал и неторопливо, как будто время его не касалось, направился к расстрелянной машине. Мирные граждане лежали на земле и прятали голову при его приближении. Как пришелец шагал он среди поверженных землян.

Чемодан лежал между ног убитого. Тот, видимо, наклонился за ним и получил пулю прямо в темечко. Рядом с ним сидел еще один – лицом вниз, и еще один висел на руле, медленно сползая с него и создавая иллюзию живого уставшего тела. Крови было немного, грязи больше, засохшей, словно в этой «тойоте» проехали через страну без автомоек.

Наклонившись за чемоданом, Фома подумал, не взять ли ему просто дозу и слинять, пока не поздно: чемодан – это не доза, под землей найдут! Голова убитого парня вдруг ожила, дернувшись черным фонтанчиком волос и крови, после этого раздались выстрелы. Все?..

«Он же сказал – минута. Тридцати секунд не прошло!»

Думать о том, сколько взять, было уже поздно, нужно было бежать, и тогда уж лучше с чемоданом, чем – без, потому что убьют все равно. Фома выскочил на тротуар и зигзагами побежал к проходному двору. Откуда силы взялись? «Нас манит надежда и гонит страх,» – вывалилось откуда-то.

До поворота в спасительный двор было метров сорок-пятьдесят и все пятьдесят метров вокруг Фомы бешено плясала щебенка и кусочки асфальта, отбитые очередями от стен домов и тротуара.

– Стой, сука! Убью, да?! – несся в спину гортанный голос в перерывах между очередями.

И выстрелы теперь не казались ненастоящими – жарко обжигало осколками камней. «Точно убьют!.. – обернулся он перед тем, как свернуть во двор, и увидел двух хромающих за ним смуглых парней с автоматами. – Ё-моё, влип! Кавказ!»

Подъезд был единственный и Фома, не раздумывая, заскочил в него. Но он был не проходной…

– Да, нам было известно, что вас посещали на периметре, – заметил Фрилл. – Долго гадать не приходилось, поскольку сами вы не доложили…

Совет был, как всегда в последнее время, в неполном составе. Светлейший предоставил вести заседание своему секретарю и теперь сидел, отрешенно закрыв глаза.

– Чем вы это можете объяснить? – спросил Фрилл.

Сати пожал плечами.

– Объяснить?.. Ну, хотя бы тем, что, во-первых, началась быстрая трансформация, сразу за ней новое проникновение противника – это во-вторых, комиссары из Синклита, в – третьих, и еще масса дел на периметре, которые в условиях боевых действий не терпят отлагательства. Так что я, до этого заседания, не имел реальной возможности сделать сообщение.

– Вы считаете это неважным?..

Фрилл, как всегда, ставил вопросы остро. Светлейший не открывал глаз, казалось даже не слушал, чего нельзя было сказать об остальных. Зетро, например, уже возмущенно пыхтел, но еще не решался выступить открыто – слишком тих был Последний Председатель.

– Наоборот, – миролюбиво сказал Сати. – Я сообщил об этом сразу же, как представилась возможность. Жаль лишь, что сумел освободиться только сейчас. Поверьте, господа, у меня не было и минуты лишней.

Сати обвел высокое собрание взглядом.

– Впрочем, что это я? – усмехнулся он. – Вы же сами всё прекрасно знаете! Тем более, как выясняется, это ничего бы не дало.

– То есть? – нахмурился Фрилл.

– А то и есть, что он над нами смеется! – не выдержал Зетро. – Сайтера разыскивают, как преступника, а он не считает нужным сообщать о его обнаружении немедленно, дела, видите ли! Как будто мы занимаемся игрушками! Да вы представляете, что он натворил?!

Сати поднял руку, пытаясь остановить военного, но тот еще не все сказал.

– Конечно, представляете!.. Не надо меня останавливать!.. То, что он натворил – это еще не самое страшное. Самое страшное то, что он еще натворит, этот ваш вундеркинд!.. Неужели вы этого не понимаете?..

Вопрос был риторический, поэтому Сати даже и не пытался ответить.

– А если понимаете, то ваше заявление, что сообщение об их появлении ничего бы не дало, по меньшей мере странно! – выпалил Зетро, и перевел дух. – Для меня, во всяком случае!

– Зетро, успокойтесь, это не народное собрание и не заседание генштаба! – подал голос Фрилл.

– А жаль! – Зетро сел. – Только пусть Сати объяснит мне, почему?

– Объяснит, Зетро, не волнуйтесь, все объяснит, – вкрадчиво произнес Фрилл. – Так же как и то, почему не задержал Томаса Андра, вопреки указу Синклита.

Светлейший открыл глаза и посмотрел на Сати, тот снова встал. Фрилл выжидательно замолчал, все остальные – тоже.

– Спасибо!.. – Сати засунул руки в глубокие складки-карманы свободных одежд. – А то чего доброго и меня преступником сделаете, сообщником!

Зетро фыркнул, остальные молчали. Сати остановился прямо перед Советом и поочередно оглядел его членов: Ави, Кальвин, Зетро, Фрилл. Нет только Листра и Геро – пытаются закрепить очередное короткое перемирие документально.

– Я хотел бы объяснить (кивок в сторону Зетро и Фрилла), почему сообщение о появлении сайтеров ничего бы не дало… Потому что они были в другом потоке.

– Вы имеете в виду временной поток? – поднял брови всегда флегматичный Ави.

– Да, Ави, я имею в виду, время. Они вынырнули не из пространства, как это делаем мы, перемещаясь, а из другого временного измерения, туда же, видимо, и ушли. И попытка поймать их, была бы похожа на попытку идиота поймать солнечный зайчик ведром.

– Очень хорошо! – вскинул руки Зетро. – Мало того, что он преступник, так он еще и неуловим! А мы – идиоты! Давайте посмеёмся, господа! Это же смешно, правда, Сати? Тебе же весело с нами, идиотами!

– Зетро! – подал голос Светлейший.

– Я не хотел никого обидеть, господа, – сказал Сати. – Идиотом выглядел бы я, пытаясь их остановить. А неуловим – в каком-то смысле неуловим, подчеркиваю! – только Томас Андр. Но я бы не воспринимал это так трагично, Зетро, потому что они появились из будущего…

Повисла пауза.

– С чего вы это взяли?.. – Фрилл, как и все остальные, кроме Светлейшего, был слегка потрясен.

– Потому что каросский разрыв они ликвидировали, так сказать, собой…

– Вы в этом уверены?

– Да… Кальвин?..

Члены Совета повернулись к Кальвину. Тот неловко заерзал на кресле.

– Я только что получил это сообщение, как раз перед заседанием, – пояснил он. – «Каппа» докладывает именно об этом, дыра в Кароссе ликвидирована. Службы наблюдения и Система подтверждают это.

– Но вы-то, как узнали, что они из будущего? – спросил Фрилл и, посмотрел на шефа безопасности.

Кальвин дернул плечом.

– А я и не знал. Я сказал Сати об этом, когда мы поднимались сюда, а он сказал, что знает. Это меня удивило, но я подумал, у него просто другой источник информации. Остальным – я не успел, думал – здесь…

– Так… – Фрилл помолчал. – Ладно, – добавил он, – с этим разберемся, это вопрос регламента и этики. А почему вы тогда решили, что они из будущего? – обратился он снова к Сати.

– Потому что они говорили о закрытии дыры, как о чем-то уже совершенном.

– А для чего они вернулись назад? Что они от вас хотели?

– В том-то и дело, что они никуда не вернулись, они шли, как шли. Я об этом догадался только после сообщения Кальвина.

– Так они не знают?!

– Похоже, что нет. То есть, возможно, они знают, что прыгают во времени, но то, что попали в будущее, встретившись со мной… для них это тоже вопрос.

– Но они же в Томбре!

– Похоже, что да.

– Ну и на что же все это похоже тогда?.. – Фрилл растерянно обернулся на Светлейшего.

Тот открыл глаза.

– Это похоже на то, что мы поторопились с указом Синклита относительно Андра… Меня интересует, где Лоро?

– Лоро?.. А какая, простите, связь между… между всем этим?.. – Фрилл непонимающе смотрел на Светлейшего. – Вы же знаете, Лоро пропал вместе с несколькими операторами при нападении на Систему. Или вы думаете и он с ними?

– Третий след в замке Андра – это след Лоро, – сказал Светлейший, и повернулся к Сати:

– Ты это хотел сказать, в самом начале?

– Да, Светлейший.

– Тебе придется объяснить это Совету.

– Для этого надо вернуться к экзаменационному поединку между ними, – кивнул Сати. – Вы, может быть, помните, он наделал много шума тогда, и не только в Школе…

У него было всего несколько секунд – тридцать, сорок, пятьдесят. Пара из них ушла на осознание, что он в западне. Но он не стал тратить время на «почему»? Неведомые силы, включенные инстинктом самосохранения, заставляли делать только самое необходимое.