Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 44 страниц)

– Спи… – Он погладил её волосы, чистый лоб. Мэя уснула.

Господи, Говорящий со всеми, струны и лады твоей вселенной пусть всегда будут соразмерны и удивительны, как в созвучиях, так и в диссонансах твоих! Пусть несет нас твоя музыка, туда, куда ты пожелаешь, в буре крещендо и пьяном от слез миноре, но только не оставь эту девочку!..

Равновесие будет восстановлено, если не помешает дыра и Хрупп не связан с ней. Если же он связан с дырой (а это, скорее всего, так, черт его дери!), а дыра – на Дно, то все становится очень красиво, но страшно и непредсказуемо. Темны воды твои… Хрупп возле дыры, все равно что Циклоп, ожидающий Одиссея у выхода пещеры, но Циклоп с глазами.

«Не влезай слишком глубоко!..» Как же, я уже по уши во всем этом, Сати!..

В дверь постучали…

Лоро совсем запутался. Вернее, он был так напуган, что абсолютно потерял способность мыслить связно, логически, чем не только отличался, но и славился всегда. Собственно, именно это позволило ему осуществить его планы относительно Томаса – приговорить к трону Пифии. Но сейчас он не смог бы решить и простейшую задачку для школяра, единственная мысль вращалась у него в голове на разные лады и выражалась она удручающе однообразно: что делать? я пропал! – и так бессчетное количество раз, по кругу, не меняя интонации и только иногда меняя слова на еще более безнадежные.

И в то же время он ловил себя на том, что панически боится даже вспоминать причину этого состояния – жуткая бездна настигала его почти мгновенно и накрывала, как параличом или паникой, липким покрывалом пота и обездвиженностью…

В середине смены совершенно ординарного и ничего не предвещавшего дежурства, на голографе, который суммировал всю информацию по визуальному контролю периметра границы и перед которым главный оператор обычно просиживал целые дни, работая и обдумывая свои планы, появился вдруг ужасный лик со сверкающей, в виде молнии-змеи, черной короной на голове.

– Ты меня видишь, малыш? – спросило лицо, в котором подвижность черт странно сочеталась с неподвижным взглядом.

Спросило как из бездны и словно сама Бездна посмотрела на главного оператора Системы и заговорила с ним. Лоро машинально, не отдавая себе отчета, кивнул, у него даже сомнения не возникло, к кому обратилось лицо, хотя дублирующие мониторы стояли у диспетчеров, а также в Советах и Синклите. Бездна разговаривала именно с ним! Эти коронные молнии били в него!

– Видишь! – удовлетворенно кивнул неизвестный, потом жестоко усмехнулся, как будто видел, как заструился пот по белому лицу Лоро, по вискам, загривку и дальше, по спине – к копчику, рождая мучительное ощущение беззащитности и неминуемой гибели.

– Теперь слушай меня внимательно!..

Холодная безжалостная сталь голоса разрезала грудь Лоро, обнажила сердце и заставила его затрепетать. Воля главного оператора оказалась раздавленной в одно мгновение, такой мощной рукой, какой, собственно, создаются или рушатся целые миры. Ему показалось даже, что и сам он – его хребет и грудная клетка с пташкой сердца, смяты безжалостной силой мироздания.

– Услуга, которую ты мне оказал, велика. Я помню. Ты заслужил награду… – Снова подобие усмешки. – В награду к тебе придет мой посланец и выслушает тебя… и одарит. А ты выслушаешь его…

Здесь лик даже не сподобился на усмешку, впрочем, главный оператор вряд ли отреагировал бы на нее, просто нижняя губа плотоядно изогнулась ядовитой змеёй короны. Мертвый голос гулял уже над руинами того, кто когда-то был Лоро, от него осталась губка, которая могла только впитывать страшные слова.

– Я надеюсь, ты не откажешься?.. – И лицо вдруг гулко и утробно захохотало.

Эта апокалиптическая картина добила Лоро, он потерял сознание. Его нашли бездыханным у пульта и спасло его от сыска только то, что потеряли сознание все, кто видели лицо и слышали голос, поскольку неизвестный применил суггесторезонатор, подавляющий волю.

Когда сознание к нему вернулось, он долго и с надеждой думал, что это бред, приказывая себе забыть это видение. Потом, через довольно длительное время, когда вернулась и способность размышлять, он вспомнил о записывающем дублере… и еще раз познал Бездну, вернее, она – его, снова. Сознание на этот раз он не потерял только потому, что рука его, судорожно и слепо тычась в панель, выключила запись до того, как лицо захохотало.

“Все! – сказал он себе. – Это конец!” Лицо теперь не казалось ему таким страшным, весь ужас был в глазах, от которых он не мог оторваться, а еще – в словах, которые он слышал и которые звучали теперь в нем днем и ночью. Лоро всерьез подумал, что он с такой ношей долго не проживет.

Кому это послание? Видели его многие, но то, что это Милорд знали только в Высших Советах Ассоциации. Все остальные могли только догадываться, кому принадлежит это лицо и к кому оно обращалось. Весть об этом разлетелась по городу мгновенно. Метрополия гудела. Кальвин искал адресат, прокручивая запись десятки раз. Он просматривал все донесения с мест, пытаясь найти зацепку, но, несмотря на явную открытость, послание было абсолютно анонимным.

Говорилось только о какой-то услуге и посланнике, а «малышей» в Ундзоре было не меньше, чем везде, тем более (и это прекрасно понимал не только Кальвин, но и все видевшие), что Милорд мог обратиться подобным образом почти к любому гражданину Ассоциации, мало кто сумел бы выглядеть рядом с ним не мальчиком для битья; да еще суггесторезонатор.

К тому же обращение могло носить провокативный характер. Явно. С целью внести сумятицу и подозрение в атмосферу как главного города, так и всей Ассоциации. Это тоже надо было учитывать и у Кальвина болела голова от этих загадок. Он почти ненавидел Томаса и потому воспринял незамедлительное решение Синклита о розыске Томаса, как справедливое.

Да, преступник, да – на стул, а при сопротивлении уничтожить!.. А что? Даже, если обращение Милорда не к нему, все началось именно с него, из-за его выходок. За Черту. Кальвин невольно усмехнулся каламбуру, и его упитанное лицо стало кислым. Искать… конечно, надо искать опасного сумасброда, но убивать?.. Он, во всяком случае, своим людям такого приказа не даст. Трон Пифии – да, Томас его заслужил своими фокусами, но уничтожение? Это кажется слишком. Да и как он посмотрит потом в глаза Сати?.. Ну, а если он не дастся, как было уже не раз? Кальвин тяжело вздохнул.

Лоро постепенно успокоился, не то чтобы совсем, но хотя бы по поводу ведомства Кальвина, временно. Были даже мысли: “не ко мне!” И он стал упорно работать над тем, чтобы отвести подозрения от себя. На кого? Это было ясно – на рыжего. И это было не трудно. В Ассоциации почти никто не сомневался, что послание – Томасу, об этом говорили вслух. И Лоро исправно лил на эту мельницу, правда, не сам – он был напуган, но не так чтобы совсем потерять инстинкт самосохранения.

Время шло, а он подбрасывал мелкими порциями и различными каналами материалы и версии своим диспетчерам, ведомству Моноро, другим ведомствам, оставаясь в тени. С помощью «старухи» еще можно было создать иллюзию преступного присутствия Томаса то там, то здесь, возле мест проникновения Дна на территорию Ассоциации. Сам же главный оператор демонстрировал полную незаинтересованность «делом Малыша», четкая работа Системы прежде всего!

Но нет ничего тайного в этом дурацком постинформационном мире, понимал он, все всплывает рано или поздно. И в нем зрела холодная решимость отчаяния. Он был загнан и потому ставил на кон все. “Мне конец! Но и ты покойник, рыжий! Сначала я похороню тебя! Потому что все из-за тебя! И если меня достанут, то я тебя найду и в Ничто, мы теперь с тобой любовники одной страсти – смерти! Тебе конец, рыжая образина!..”

А потом появился посланец. Лоро никогда ее не видел, что было странно. Женщин в метрополии было мало, и на нее, стоящую у портика нижнего зала Синклита, словно в ожидании кого-то, обращали благосклонное внимание даже высшие иерархи. А она обратила внимание на него, Лоро. Она была сказочно хороша даже тогда, когда подошла к нему вплотную. Лоро полоснуло, как молнией – какая красавица! – он и не подозревал, что такое возможно. В женщинах он всегда находил недостатки, несоответствия, словно провалы в ровном снежном покрытии при заходе солнца, это было легко в мире далеком от совершенства. А здесь даже растерялся: теперь, скорее, он себя чувствовал недоделанным слегка. Это, как ни странно, бодрило.

Незнакомка весело поделилась своей бедой: заплутала в анфиладах Синклита, а ей нужно в отдел информации. Беда, тонко хмыкнул Лоро, гадая, когда у Ави появилась такая сотрудница, и, главное, откуда? Оказалось, что из провинции и не очень далекой, и она здесь ненадолго, в командировке, как лучший специалист по тонкой гравитации и физиологии создаваемых пространств. Что, есть и такое, удивился он, пристально её рассматривая. Да, слегка покраснела она, так же, как и психология.

Лола (созвучие имен поразило их обоих, судьба?) сама попросила его быть экскурсоводом – все было внове ей в Вечном городе, и еще – Лоро не верил своим ушам! – назначила встречу, после дневного заседания Синклита, точнее, попросила об этом. «Вы так известны!» – опять слегка покраснев.

– Правда, говорят, они не всегда заканчивают вовремя, особенно в последнее время, – тоном извинения добавила она. – Так что я даже не знаю…

– Я вас дождусь! – заверил её Лоро и в благодарность получил улыбку, которая… которой… в общем, он постарался, чтобы лицо его, в ответ, не выглядело уж очень глупо.

Он летал весь день, как шестикрылый серафим над посевами благодати: Лола-Лоро-Лола-Лоро, – и все время сбивался: Лорелея… Лолерея!.. – Лорелея?.. Кто такая Лорелея, вспоминал он, но мотив Лоро-Лола настигал его, погружая в сладкое предвкушение.

И был вечер, и была ночь… Лоро не знал, что это уже телеологический слоган и упивался и им, и происходящим, забыв обо всем на свете. Он вдохновенно и методично делал любовь (как до этого выстраивал весь вечер флирт: маршрут прогулки, меню и саму структуру разговора. Как делал все, включая ловушки для рыжего – скрупулезно!), «нажимая» в нужный момент на нужные «клавиши» Лолы, предоставленные в его полное распоряжение целомудренно и страстно одновременно.

«Какое тело! – восторгался он. – Какой совершенный механизм!»

Науку достижения нужных состояний он изучал вместе с остальными, преподаваемыми в Школе, и постиг, как всегда, на «акме», высший балл.

«Вот тебе физиология пространств, думал он, а заодно и психология. Любовь, это когда тебе хорошо, делал он потрясающие открытия. Это когда ты знаешь, как достичь нужного состояния и достигаешь!.. Я знаю, что мне делать, чтобы ты доставила мне удовольствие. Любовь – это знание! Наука! Великая и высокая наука, обладатель которой бог! И я… – Он с замиранием и, вместе, усмешкой превосходства признавал: я – бог!.. Для тебя, девочка, я – бог!..»

Лола действительно оказалась наивной девочкой, по сравнению с его многоопытностью, и он демонстрировал ей все. Конечно, не сразу, постепенно, чтобы не напугать её искушенностью и предполагая растянуть урок настолько, насколько позволит командировка. Лоро чувствовал, что может оседлать время, он все мог, то приближая, то отдаляя пики наслаждения… острые, сладкие пики.

Ему нравилось её учить и Лола была благодарной ученицей, она, с восторгом широко раскрытых глаз, впитывала и воспринимала все его движения, и робко повторяла. Эта робкая восприимчивость при несомненной природной сексуальности «подогревала» Лоро едва ли не больше всего, он уже предвкушал её искушенность после нескольких встреч, судя по тому, как она быстро училась.

«Я сделаю ее жрицей любви,» – с упоением думал он.

Но Лола училась быстрее, гораздо быстрее, чем он предполагал. Ночь еще не прошла, когда он понял, что она, а не он управляет процессом и что все его штучки, покрываются одним лишь вздохом её, стоном, заражая его неистовством (в котором, смутно начал догадываться Лоро, он не только не управлял, но и сам терял контроль).

Теперь слова: и был вечер, и была ночь, – казались ему чуть ли не зловещими.

– Еще! – стонала она. – Еще, пожалуйста, ну еще! – умоляла она его так жалобно и с такой верой в него, словно он действительно бог.

И Лоро старался, но из последних сил. Показав себя с самого начала “монстром”, он не мог отступать и загонял себя, под ее умоляющее “еще”, в капкан исступляющих, изматывающих движений. Тело его работало, изображая наслаждение, а голова искала предлог, чтобы остановиться. И не находила!.. Его странным образом засасывало.

Все перевернулось: он уже не получал радости, зато, казалось, давал ей, и её крики и стоны, заставляли его делать невозможное, на последнем дыхании, на пределе аорты! Он забыл обо всем, отупев, а Лола приходила в неистовство от его экономности. Ей казалось, что он не дает всего, что может, несмотря на то, что он был на пределе. Просьбы её становились все настойчивее и громче, лицо исказила гримаса чаемого, но никак не достигаемого пика наслаждения, и вдруг, когда Лоро казалось, что его сердце сейчас лопнет от напряжения, она не выдержала и хрипло закричала:

– Еще! – кричала она. – Ты разве не слышишь, что я хочу еще!! Будь наконец мужчиной! Помоги мне!..

Но он уже не был богом, он устал. Он готов был сдаться. И тогда она начала рвать его на куски, потому что больше он не мог, ничего не мог. Лоро видел, как он превращается в кровавое чучело, убоину, шматки кожи и мяса выдирались из его тела и шли на алтарь совокупления, сочась и дымясь, словно шашлыки на мангале.

Он кричал и визжал, как и она, но не останавливался, потому что не мог, потому что стало вдруг необыкновенно сладко. И страшно. Невыносимо страшно. И сладко.

Крохотная часть его, еще живая и теплая, видимо, сознавала гибельность происходящего и шептала: беги!.. Но было поздно. Запахло мясом и свежепущенной кровью. Лола завыла…

И вот тогда ему стало действительно страшно, уже всем телом, не только сознанием. Так страшно, что от ужаса член его стал словно стальным штыком, которым он безжалостно вспарывал и кромсал самое нежное место. Но это уже не зависело от него, от него вообще ничего не зависело! Ему было страшно каждой клеточкой, потому что Лола тоже превратилась во что-то кровавое и дымящееся и уже не была женщиной. Змеевидный клубок медуз. Горгона! Похотливое смрадное болото!..

Он закричал, но даже не услышал себя. Боли он тоже не чувствовал и это пугало больше всего – собственное расслоение без боли. Под ним разверзлась пучина. И он и его подруга – Лоро-Лола – Лорелея! (Он вспомнил! Это было имя гибельной сирены – чудовища, заманивающего на берегах Млечного Пути своим пением к себе в логово, а потом пожирающего обманутых путников) – они оба теперь представляли собой хлюпающий мясной фарш, лишенный формы и воли…

Воля, вдруг подумал он, угасающим сознанием, это тоже форма!..

Фарш, уцелевшие кости которого безжалостно перемалывает какая-то чудовищная мясорубка, грозя еще более отвратительной близостью, той, за которой ничего нет. Близостью переваривания. Он уже ничего не понимал, только сочился, выдавливался, расслаивался…

И тут, когда ему казалось, что от него ничего не осталось, кроме дымящегося кровавого месива, он услышал…

– Малыш, в любви не бывает победителей, профессионалы в ней не живут, не выдерживают! Это не гонки и не карьера, если ты, конечно, не проститутка – но тогда какая это любовь?..

Перед ним разверзлись грозные, апокалиптические видения, какая-то гнойно-венозная камарилья сосала, насиловала и пожирала его. И слова…

– Ты – маленький кусок дерьма и я бы с удовольствием сожрала тебя и выблевала, поскольку на большее ты не годишься! Но ты мне нужен, чтобы найти другого. Он знает, что техника в любви это занятие для уродов, которые думают, что могут в этом превзойти женщину…

– Что быстрее выйдет из строя: дырка или палка? – спросила Лола.

И захохотала, не дожидаясь ответа.

Лоро летел в таком ужасном кошмаре, что даже падение на кол воспринял бы как избавление.

– Кого? – прохрипел он.

– Томаса…

Он вздрогнул. Они снова были вдвоем.

– О, я вижу ты тоже к нему неравнодушен? Значит, скучно не будет!

Она, вдруг взвизгнув, легко подкинула его под потолок и, разверзшись, поймала в себя по самые уши, в которые теперь вливались последние слова:

– А теперь слушай, что ты должен сделать, малыш. Милорд не любит шутить, я, впрочем, тоже. Собирайся!.. Немного пошалим с Системой и в путь!..

И она, смеясь, вышвырнула его из лона, как последыш, как недоноска. Он лежал грязный, весь в поту, крови и собственном дерьме, от усердия и страха, совершенно без сил и воли.

И был вечер, и было утро. Но больше у него ничего не было.

6. Король, княжна, маркиз и катаракта

Приглашение к королю было настолько же неожиданным, насколько и странным. Фому привели прямо в покои, где был только Фарон. Сам Иезибальд сидел в высоком деревянном кресле, весь обложенный подушками и что-то прихлебывал из массивного каменного кубка, вероятно, травяной настой – горячий, потому что запах, стоящий в помещении был густым и дурманящим. Его величество показал графу на низенькую кушетку перед собой и хотел что-то сказать, но вдруг закашлялся; кашлял долго, безуспешно пытаясь остановиться, и жидкость в кубке расплескивалась от конвульсивных, сдерживаемых движений. Наконец, не в силах справиться, он в гневе шваркнул кубком о низенький стол со склянками перед собой. Зазвенела падающая посуда, битое стекло, запричитал Фарон, зато кашель прошел.

– Меркин был против, чтобы я приглашал тебя, – сказал Иезибальд, отдышавшись. – Говорит, что ты сумасшедший и можешь повести себя дерзко, так?

Он пристально посмотрел на графа. Наверное, он ждал, что Фома бросится к нему с уверениями, что совершенно здоров и будет паинькой, но Фома только пожал плечами. Меркин был прав, он, как всякий уважающий себя пожарник государственных дел, знал, что опасно входить на пороховой склад с открытым огнем, в данном случае – к королю с графом.

– Ваше величество, вам ли бояться сумасшедших?

– Что?! – сразу же взревел Иезибальд. – Что ты имеешь в виду, граф?

Фома с удовлетворением отметил быструю и адекватную реакцию – жив курилка, хотя и бессмертен!

– То, что все они, прежде всего, ваши подданные, ваше величество, а уж потом разумники и безумцы! При вашем появлении любой псих становится гражданином и ведет себя соответственно, разве не так? – спросил он.

Король недовольно хмыкнул.

– Ловок ты, рыцарь!.. – Лицо его слегка разгладилось, хотя губы продолжали хищно и плотоядно изгибаться. – А я подумал, что Меркин врет! На самом деле он боится за тебя!.. Или за меня…

Он показал на цветные склянки, рядами стоящие на столике возле кресла, потом на Фарона, который собирал совком разбитую посуду.

– Тебе уже говорили, что я бессмертен? – неожиданно спросил он; глаза его сверлили Фому.

– Да, ваше величество, я был потрясен!..

Фома решил, что накануне войны лучше бессмертный король, чем никакого, так как от малейшего возражения Иезибальда мог хватить удар и его вечность закончится. Апоплексический цвет лица красноречиво сигналил об этом.

Решив быть комильфо до конца, Фома сделал широкий жест:

– Мне даже доказательств никаких не нужно, ваше величество, это так естественно для вас!

Слишком широкий – король поперхнулся очередной порцией лекарств. На этот раз он кашлял долго, запойно заходясь в приступах и наливаясь опасной багровостью, на висках и лбу его вздулись синие вены. Фарон суетился возле него, не зная, как подступиться, с двумя другими стеклянными стаканчиками, а когда поворачивался к Фоме, то делал страшные глаза и гримасы. Наконец, Иезибальд обессилено затих и королевские покои погрузились в тишину, только фыркали свечи в массивных шандалах и с легким шипением курились ароматные возжигания.

– Вам не понять, какой это груз, собственное бессмертие, что вы можете об этом знать? – проговорил Иезибальд, тяжело глядя на Фому, а Фарон за его спиной истошно семафорил графу руками и испуганно оскаленной физиономией: мол, да не понять, и знать не знаем, но догадываемся, скорбим, гордимся, восхищаемся, пластаемся, наконец, в ногах его величества за его непереносимый груз.

Все это верноподданное разнообразие Фома должен быть выразить, по мнению астролога, немедленно и желательно молча, одной гримасой. Что он и сделал, закинув ногу на ногу. Но истина! Кто ее удержит?.. Фома не был герметичным сосудом мудрости.

– У нас, ваше величество, говорят, – сказал он сокровенно, словно сам был Триждывеликий и Бессмертный, – по Сеньке, мол, шапка!

– Кто такой Сенька?.. – Иезибальд, похоже, не ждал ответа на такой трудный вопрос и нахмурился.

– Король, ваше величество, и тоже бессмертный. Вот он бы вас понял!

Что-то не нравилось Иезибальду в ответе графа, но придраться было не к чему. Странный рыцарь был вроде почтителен, но как-то… с оттяжкой. Его величество, в раздумье, выпил еще травки, благо Фарон готовил их со скоростью вышколенного бармена, только что не жонглировал склянками, и крякнул.

– Что ты думаешь о нашем завтрашнем выступлении?

– Думаю, что позже уже нельзя! – подумал вслух Фома.

– Я не о сроках! – рявкнул Иезибальд. – Что ты скажешь о шансах нашего похода?

Тут-то Фому не надо было учить, он усвоил уроки Мартина:

– Шансы блестящие, ваше величество! Враг будет разбит, победа будет за нами!

– Что ты несешь?! – снова взревел Иезибальд, но вовремя опомнился. – Прямо, как мои генералы! – сокрушенно вздохнул он. – Я тебя дело спрашиваю, а ты долдонишь, как попугай. Там все-таки Хрупп!

– А что – Хрупп, ваше величество!.. – Фома решил забросать и гимайского сеньку шапками. – У нас есть такой специалист по хруппам – сэр Джулиус, никому мало не покажется!

– Специалист, говоришь?.. – Иезибальд недоверчиво посмотрел на этого странного и, несмотря ни на какие победы, не внушающего доверия, графа.

– Хруппоед! – заверил его Фома. – Меня, вон как из могилы поднял! И его вгонит!

– Значит, ты считаешь, что все дело в Хруппе?

– В нем, ваше величество!

– А эта ваша… – Иезибальд покачал руками возле своего живота, словно жонглировал. – Система равновесия… она что тоже восстановится, после этого?

– А как же, ваше величество! – продолжал метать шапки Фома. – Всё восстановится, розовых только подловим еще, и все!

– Меркин прав, ты сумасшедший!.. – Король был по-настоящему опечален: груз реального бессмертия никто не хотел разделить, а в бзибзическое равновесие – верят!..

Фому так, с открытым ртом и выпроводили из королевских покоев, даже чаю не попил…

«Зачем приходил? – гадал он, оказавшись один. – Чтобы он лекарства попринимал в компании?.. Бессмертие, Хрупп, шансы… а кто король, я что ли? Шансы!.. Что он еще хотел услышать: что все пропало?.. И окочуриться, после этого?.. Нет, ну надо же, в гости сходил! Теперь – сумасшедший! Жалей королей после этого!»

Он брел, чертыхаясь, этаким Чацким по полутемным коридорам замка, пока не понял, что заблудился. Опять! Ну всё, больше ночью без сопровождения ни ногой! Даже санитаров не дали в сопровождение! Хотелось закричать во весь голос на такое горе от ума и ночных визитов. Завтра война, лишняя учебная тревога не помешает, размышлял он, но его опередили. Приглушенный вскрик прозвучал, как выстрел. Фома вздрогнул: и тут не успел! Нет, сильно не ладно в королевстве!..

Он остановился в центре зала, прислушиваясь – где, в каком из коридоров? После королевского диагноза он чувствовал себя совершенно отвязно: снесу башку, кто бы это ни был, с сумасшедшего что возьмешь?.. Испугался. Невиновен! Подпись короля.

Несколько быстрых бесшумных шагов и он очутился в соседней рекреации с коридором. Единственный и уже догорающий факел, позволил рассмотреть две борющиеся фигуры, одна из которых пыталась затащить другую в полуоткрытую дверь. Мужчина и женщина, определил Фома и уже хотел оставить парочку наедине, когда женщина вскрикнула еще раз, отчаянно:

– Ос-тавьте меня!..

Никакого эффекта на мужчину это не произвело, он продолжал свое «мущинское» дело.

– Сударь?.. – Фома вышел на середину рекреации. – Вы разве не в курсе, что теперь дамы приглашают кавалеров?

Мужчина в темном плаще обернулся с кошачьей грацией и оценивающе посмотрел на Фому. Он был в маске, на поясе у него болтался меч.

– Ты кто? – рявкнул он.

– Чацкий, Александр Андреич! – представился Фома. – Местный сумасшедший.

– Че-го?.. – Даже меч незнакомца вспыхнул в зыбком свете как-то растерянно и тускло.

– Убью и ничего не будет! – пояснил Фома.

Где-то он уже слышал этот голос и видел эту грацию убийцы, вот только где?.. Он сделал длинный скользящий шаг навстречу, одновременно вынимая меч из ножен. Теперь незнакомец узнал его.

– Чертов граф! – выругался он и, отшвырнув женщину, молнией скользнул в дверь.

Вот она слава, меча не надо. Фома не стал преследовать незнакомца, чтобы еще раз не заблудиться, вместо этого подошел к женщине. Она была без сознания. Княжна. Ну, конечно, кто же еще, после того, как он так славно поговорил с папашей королем? Его Софья, изменившая ему до начала романа! Падая, она, по всей видимости, ударилась об один из выступов стены.

– Прекрасное лицо княжны было смертельно бледно, – пробормотал Фома, дотрагиваясь до безжизненного тела.

Княжна не шевелилась и не дышала. Он вспомнил, что в зале был фонтан. Фонтанчик едва дышал, но его хватило, чтобы привести княжну в чувство. Раздался тихий вздох у него на руках.

“Где они учатся так вздыхать, выходя из бессознательного состояния? Одним этим вздохом можно оживить полкладбища!”

– Граф?.. – Княжна была удивлена, но нисколько не смущена тем, что оказалась у него на руках.

Как будто до этого ее нес кто-то другой и, вот, смена караула.

– Княжна? – в тон ей удивился Фома. – Гуляете?.. А где маркиз или он защищает только от меня?

– Как вы здесь очутились?

– Ага! – сообразил Фома. – Дайте-ка вспомню. Несколько дней назад, княжна, я пошел в баню…

– Ну что вы, граф! – протянула прелестница все тем же сногсшибательным голосом. – Я, кажется, еще не совсем пришла в себя. Бог послал вас сюда!

– О, вы даже знаете, кто?.. А я вот иду и не знаю, что плутаю по божьему промыслу! Думал, просто с ума схожу…

Фома болтал, а княжна и не думала покидать его руки. Более того, рука её, словно непроизвольно, уже обнимала его за шею. Что произошло с гордой инфантой, еще не вспомнила, кто она?.. От неё исходило опасное обаяние, как когда-то от незнакомки в бассейне. Опять эти игры?

– А этого господина, куда бог послал, вы не знаете? – поинтересовался он. – Надеюсь далеко? Мне он показался странно знакомым. Вы… идти можете?

– Да, конечно!..

Княжна выскользнула из его рук, легко, как шелковый платок, оставив легкий холодок.

– Вы знаете этого человека?..

Как об стенку!..

– Я не поблагодарила вас, граф, извините!

– Назвать посланником бога, это ли не благодарность?

– Вы оказались в нужном месте в нужное время, разве это не свидетельство?

– Это моя беда! – вздохнул Фома, вспоминая аналогичные свидетельства, в избытке явленные ему в последнее время. – Никак не могу выздороветь от этого: меня так и несет в нужные места! Но вы-то как оказались в недобрый час в ненужном месте?

– Граф, проводите меня, я себя плохо чувствую…

Разговор явно не клеился: Фома – про Ерему, княжна – про Фому. Изысканная светская глухота. Элегантная неучтивость. Этому надо учиться с детства, страдал Фома от неполноценности воспитания, – расти в этом, иначе не хватает непринужденности и стеклянного блеска в глазах.

Княжна оперлась о его руку. Несколько таких же темных залов и коридоров и все в молчании. Что же она здесь делала?

– Княжна, поскольку я здесь не по своей, а по высшей воле, позвольте все-таки узнать, кто был этот человек? И обещаю, завтра его величество проломит ему грудь, не дожидаясь обеда!.. Вы знаете его?

– Нет. Он напал от меня, когда я возвращалась… от подруги.

«Опять подруга, здесь все дружат, но пренебрегают слугами!»

– А где же ваш маркиз?

– Маркиз?.. Маркиз не знал, что я пойду к ней.

«Нет, положительно с княжной что-то происходит! Удар?.. С трудом вспомнила своего бешеного ревнивца маркиза, подруга… какая может быть подруга у такой змеи?»

– Что за тайны, ваша светлость? Вы опять заставите маркиза ревновать. Если он сейчас увидит меня с вами, мне будет трудно доказать, что я действую не по своей воле, а всевышнего!

Они прошли еще несколько коридоров. Несмотря на романтизм приключения и необыкновенную притягательность княжны, возрастающую с каждым шагом в полутьме, Фома все-таки не потерял способность ориентироваться полностью.

– Ваша светлость, вы не заблудились? Кажется, мы здесь уже были?.. – Он вертел головой. – Вы вообще в порядке? Может, вызвать лакея или еще кого, чтобы не блуждать?

Княжна провела рукой по лбу, как бы снимая наваждение и проговорила слабым голосом:

– Да действительно, граф, я почему-то повернула обратно! Не надо!..

Но Фома уже дернул шнур вызова коридорного, теперь он знал, что такие сонетки существуют в каждом коридоре и с удовольствием менял свою доблесть на сервис.

Княжна вдруг повернулась к нему:

– Граф, нам надо поговорить!

– Говорите!

– Не здесь, у меня.

Неожиданное предложение. Фома задумался на секунду. Какая ночь!

– Ну, хорошо, – сдался он. – Но вы мне расскажете все, княжна! Решительно!

Что он имел в виду, он пока и сам не знал. Но все эти бани, маски, тайны уже утомляли своей загадочностью. Княжна словно сбросила наваждение и пошла, довольно уверенно ориентируясь в лабиринте коридоров. Они снова очутились в той же зале с фонтаном, потом на месте нападения, княжна чуть впереди, он сзади. Куда мы так спешим?.. Внезапно острое чувство опасности заставило его обернуться. Две длинные тени указали ему направление опасности. Ему ничего не оставалось, как вжаться в стену за круглой пилястрой, выставив меч.

Нападавших было двое и они одновременно, но как-то необычно произвели выпады своими темными клинками, действуя ими, словно битами. Размышлять об этой странности не было времени, невероятным батманом, извернувшись и припав на колено, Фоме удалось отвести оба удара. По глухому звуку ударов и отдаче он определил, что в руках нападавших были действительно дубины. Они чуть не вышибли меч из руки. Почему дубины, зачем, мелькнуло молнией, с одновременным решением, как надо действовать дальше, чтобы ему не размозжили голову.

Быстро, не вставая с колена, бросившись в сторону более слабого удара, он сделал разящий выпад в предполагаемого противника, но меч его не встретил никого. Вместо этого Фома услышал слабый вскрик, звон и… стало светлее.

Перед ним стоял его дверной лакей со свечой в фонаре и испуганно таращился на него. В руке его звонко дребезжал звонок, сам по себе. Княжна стояла, прижавшись спиной и обеими руками к драпри, тиха и бледна. Больше никого не было. Лакей, вызванный Фомой минуту назад, своим появлением спугнул налетчиков и возможно спас ему жизнь, но при этом сам был ни жив, ни мертв.