Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 44 страниц)

17. Письмо

Реальности мелькали, как страницы книги в руках опытных сыскарей, вызывая стойкую тошноту и головокружение. И снова дыра, двадцатая по счету. «Все, больше не могу!..» Фома почти с облегчением потерял сознание. Последнее, что мелькнуло в голове – Доктор теперь точно его не найдет. Хорошо это или плохо, он уже не знал, череда закрытых дыр снова привела его на Спираль …

Чтобы не думать, Доктор «ушел» в Открытый мир. Он устал и хотел забыться. Только там, струясь потоком, можно было отбросить все вопросы по поводу Фомы: где он, что он?.. Нужно отбросить, иначе нельзя, потому что Открытый мир не «принимал» к себе с «посторонними вопросами», безжалостно выбрасывал. Здесь, в царстве информации, думать нельзя! Но все, что найдешь – твоё. Ищите да обрящете!.. Вогнав себя в транс, он дрейфовал без мыслей, без чувств.

Пролистав собой тысячи страниц пространств и времён, Фома не сразу узнал эту комнату. Было темно. «Ночь?» Потом темнота потеряла свою непроницаемость и вместе с проступающими предметами он увидел ее. Мария!.. Он понял, что искал её все эти времена, не осознавая этого. Она спала. Одна. Он подошел ближе, вглядываясь в ее черты.

Есть лица, которые опасно разглядывать во сне, потому что они сбрасывают дневные маски. Это лицо ему захотелось поцеловать. Нельзя, он знал. Что же они наделали?.. Нет, если он не поцелует ее сейчас, то не простит этого себе! «Я же фантом, призрак, сон – меня нет! Последний раз…»

Мария обняла его, как только он коснулся ее, словно ждала. Жаркие руки выпорхнули из оцепенения сна, и нашли его – быстрая стая. И было не уйти.

– Ты спишь? – спросил он едва слышно, так как глаза ее все еще были закрыты.

– Не-ет, – прошептала она. – Иди ко мне. Я думала ты никогда больше не придешь.

Когда руки ее ослабли, Фомы в них уже не было…

«Я, наверное, сошла с ума, если пишу тебе, ведь ты погиб. Во всяком случае, мне так сказали. Но ты приснился мне, снова, и не просто приснился, ты мне явился! Я не знаю, что это было (не владею этой метафизической тарабарщиной), может быть и сон, но слишком явственно то, что между нами произошло. Мы были близки. Да, я знаю, это бред и, тем не менее, это так, у меня было достаточно оснований не сомневаться в этом, да еще твой запах на подушке, в комнате, запах, от которого кружилась голова. Я чуть с ума не сошла…

Прости за навязчивые повторы, но я не могу найти других слов для описания происходящего со мной. Я спала и проснулась такая счастливая, но обнаруженное мной повергло меня в отчаяние – тебя нет! – и шок. Что это?.. А потом я вспомнила наш разговор, весь, до мелочей. Пишу и… и все-таки никак не могу представить себе, что такое возможно…

Когда я сказала тебе, что ты действительно погиб, раз являешься мне, ты улыбнулся и сказал, что у тебя есть неоспоримое доказательство обратного, и это было сильное доказательство…

Только утром я поняла, что ты имел в виду. Но тогда я ничего не понимаю!..

Неужели ты был у меня? Со мной? Но как? И если это был ты, то где ты? Если ты остался жив после аварии, то почему я об этом узнаю во сне?..

Нет, бред! Я ловлю себя на том, что не пойму с кем разговариваю, кому пишу – тени? воспоминанию? живому человеку?.. Но если ты жив, как же ты бесчувствен! Неужели ты не можешь простить и мстишь мне? Но даже тени это не пристало, тем более, тебе – живому! Ты не был таким. Господи, что я пишу? (Но я решила написать тебе, во что бы то ни стало и без всяких черновиков, слишком сильно то, что я испытала сегодня ночью! Переписывать снова я не смогу, меня не хватит.) Это же… вот опять хочется написать: бред, сумасшествие, безумие, – и иначе это не назовешь!.. Я надеюсь, что причина, жив ты или нет, другая. В любом случае, дай мне, пожалуйста, знать, что ты, кто ты, где ты…

Мария.

P.S. Чтобы не выглядеть совсем дурой, я послала письмо не на твои адреса, проследить которые я смогла только до Гончарной набережной (дальше следовал какой-то замысловатый обмен с межгородом и никто не мог сказать, где ты: в С-Петербурге, Подмосковье или в Москве), а – твоим родителям, с «хитрой» припиской, что потеряла тебя, уехав в командировку за границу (собственно, так и было). Поэтому и письмо на английском: если что, в «хитрости» своей я не хочу оказаться такой же дурой ещё и в глазах твоих родителей. А на другом языке это письмо выглядит не так глупо нараспашку. Ну, а если ты жив, ты получишь это письмо и, значит, я не совсем безумна. И тогда… нет, я не знаю, что тогда. Во всяком случае, избавь меня от неизвестности, слышишь? Не тяни с ответом, прошу тебя, места себе не нахожу. М.»

Фома вертел письмо, пришедшее нераспечатанным, с припиской от родителей, что какая-то знакомая ищет его («Хорошая? Или по работе?..» Они мечтали о его карьере и женитьбе одинаково ревностно), и думал, что жизнь все-таки деликатная штука. Могла бы просто разродиться явлением этой Марии, М., с доказательством его ночного визита, обнаружения которого она не хочет скрывать. Ну надо же! Нет, он, конечно, бывал… в разных местах, и ночью тоже. Пьяный – да, но не во снах же! Что эта Мария себе придумала? Была в таком же состоянии? Хо-ро-ша-а!.. И что значит «как всегда с тобой»? – натыкался он на новые подробности. Он еще раз приходил? До этого? Во сне?.. Но – «всегда»! То есть много раз?.. Бред, действительно бред и безумие!.. И потом за что это я мщу?.. Тень отца Гамлета! Какое воображение!..

Фома бросил письмо на стол, допил из бутылки последний бокал, вздохнул и широко задумался. Нет, все-таки, интересно: пьешь, пьешь себе, и вдруг – бац!.. Темны пути твои, глубоко пьющий человек! Хорошо, что еще не все, у кого он бывал, пишут письма. Что с того, что иногда он был в таком состоянии, что всё, действительно, казалось сном, даже пробуждение?..

– Хочешь?.. – Леша тряс над его головой огромный, словно огнетушитель, металлический шейкер, готовя кому-то сложный коктейль.

Фома коктейлей не любил, он теперь пил только коньяк в строго оглушающих количествах. Для водки не было компании.

– Ты же знаешь, – вяло отмахнулся он. – Я не пью жидких гамбургеров.

– Да я так, вдруг ты с ума сошел… Что пишут? – поинтересовался Леша.

– А!.. – Фома с досадой махнул рукой, но потом решил все-таки поделиться:

– Леш, а тебе писали незнакомые дамы, что ты являешься к ним во сне?

– Если они незнакомые, то как же они могут написать мне?

– Логично! – кивнул головой Фома, в чем в чем, а в логике Леше не откажешь.

В доказательство этого, Леша поставил перед ним еще один бокал. «Последнее донесение!» – поднял он палец. Это был комплимент от хозяина ресторана, который был потрясен, узнав сколько Фома выпивает за месяц. Леша называл этот бокал «последним донесением из штаба». После этого он до Фомы ничего уже не «доносил», даже за деньги. Норма!

«Логично-то логично, но!..»

– Но при этом вроде бы выясняется, что мы как бы не совсем незнакомы, – добавил Фома после зрелого размышления.

– Что значит «не совсем незнакомы»?.. – Леша поставил шейкер. – Не совсем знакомы, это понимаю, а не совсем незнакомы… это как?

– А это значит, что ей кажется, что мы знакомы, а мне – нет!

– Ну-у… это удобная позиция, – сказал Леша. – Взрослая такая. Мужская.

– Да я ни от чего отказываюсь, я её просто не знаю! – воскликнул Фома, прихлопывая письмо.

– Но она-то откуда-то тебя знает, раз написала письмо?!

Фома с силой выпустил воздух. Опять он прав! Действительно, если бы эта М. не знала его, так и письмо бы не написала! Это потрясло Фому не меньше первого силлогизма Леши. Хым!

– Но она написала его по-английски! – торжествующе вспомнил он. – Она ж не могла знать, что я его знаю! Этого никто не знает! Даже я… до получения! Значит, письмо не мне!

– Погоди! – попросил Леша, и вручил официантке готовый заказ. – Правда что ли на английском?..

Он вышел из-за стойки, взял письмо и восхитился:

– Здорово!..

Безнадежно долго изучал его, просмотрев от начала до конца. По тому, как ходили желваки на его висках, было понятно, что он размышляет заодно и о жизни.

– Черт, ни одного знакомого слова! – высказался он, наконец. – А я ведь в валютном год отстоял. Ты уверен, что это английский?

– Вот видишь!.. – Фома забрал письмо; оно сразу стало ему дорого. – За это ты мне еще «экс оу» пришли, пятьдесят.

Леша даже не заметил, как «прислал» Фоме «HennessyXO» сверх нормы и, судя по виду, готов был «прислать» еще, чем Фома, разрезавший такие ситуации мгновенно, решил сразу же воспользоваться. Пораженные письмом уже вместе, они минут пять молчали, совмещая (рассеянно) молчание с питием. К этому располагала и обстановка. Дело близилось к десяти, но в зале почему-то никого не было, занят был один столик каким-то одиноким гулякой и еще один клиент, дымный от выпитого, шатался вокруг бильярда, тренируя, видимо, волю, поскольку даже по битку не попадал. Негромко пел Коэн. «Dance metotheendoflove,» – стелился теплый бархат песенки со смертельным исходом.

Леша вздохнул, вслед за Коэном и решительно заключил:

– Ты должен ей ответить!

Фома вздрогнул, он уже давно танцевал.

– Куда? – спросил он недовольно. – Я же ее не знаю! И потом, интересно бы узнать, с чего это я должен ей писать?

– Она хорошая! – убежденно сказал Леша, протирая бокалы, чем занимался всегда, не осознавая этого, когда был пьян. – Я все письмо просмотрел – никаких «факов», ни одного! Точно!..

– Может, это и не английский? – опять засомневался он.

– А на каком же я читал? – удивился Фома. В принципе, жизнь была прекрасна на любом языке, но хотелось бы знать на каком именно она так внезапно хороша?

– Не знаю, может, французский – там «факов» нет, – предположил Леша.

– А может, русский? – подхватил его мысль Фома, так как свою постоянно терял. – В нем их тоже нет, только «факты».

На несколько секунд глубина проникновения в лингвистику поразила их в самое сердце, и они переживали это научное открытие, как аспирантка самоучка.

– Да не! – опомнился Фома первым. – Она же сама пишет: пишу тебе на английском.

– Да?.. – Леша был разочарован. – Но все равно, зато мы узнали, что во французском и русском «факов» нет.

– Нет их и в итальянском, испанском, португальском и даже немецком! – хохотнул Фома.

– А также в норвежском, шведском, финском, китайском… – Леша был неудержим…

– Да во всех! – наконец, обобщил он. – Кроме английского!

– О! – сказал Фома, установочно.

За это и выпили. Перебор стал явно сказываться на обоих, но никак не влиял на качество семиотических исследований. Которые продолжались.

– Следовательно, существует две языковые системы: английская и остальная. Остальную объединяет отсутствие «фака», английскую же «фак», наоборот, объединяет – это фак…т!..

– Т!.. Это важно! Эт-то – на любом языке!

В конце концов, они добрались до главного открытия вечера.

– Она англичанка! – ахнул Леша; он таки выпрямил своим могучим умом неразгибаемый, тайный силлогизм письма.

– Но это совсем не значит, что раз она англичанка, то обязательно меня знает!

– Не обязательно, – согласился Леша. – Но она не знает «факов», вот что странно!

– Неужели ты думаешь, что чтобы написать письмо человеку, который только приснился, нужно обязательно использовать «фак»? Есть и другие слова, описывающие сон. Зачем сразу факать?

– Но она-то тебя знает, поэтому могла бы и послать, – задумчиво сказал Леша.

– Да откуда она меня может знать? Я не знаю никакой Марии!

– Слушай, отказник!.. – Леша перегнулся через стойку и горячо зашептал. При этом бокалы, которые он только что натер до хрустального блеска, густо сыпались со стойки и звонко взрывались на полу. Но теперь они его не волновали, он был весь – логик и проникатель глубин.

– Письмо к тебе пришло?.. Пришло!.. От родителей?.. От родителей!.. Ты знаешь английский?.. Знаешь! Чего тебе еще надо доказывать?

– То, что я знаю английский, никто не знает, даже родители! – так же горячо зашептал Фома в ответ. – Даже я этого не знал, до сих пор!

– Ну, вот видишь! А она это знает!..

Фома потрясенно откинулся на спинку стула. Черт возьми, тайна его бытия, недоступная ему, оказывалась совершенно прозрачной для посторонних!

– Это совпадение, – пробормотал он неубедительно.

– Так же, как адрес твоих родителей? – иезуитски тонко спросил Леша. – Слишком много совпадений! Знала бы она только английский, без адреса, где было бы это письмо, а?.. Правильно, именно там!.. А знала бы она только адрес, без английского…

– А, кстати, почему она пишет по-английски? – нахмурился Леша. – С чего?

– Ты же сам догадался, что она англичанка. А еще ей кажется, что она сошла с ума. В этом я с ней солидарен. Она до этого считала меня погибшим, а тут я приснился. С каких?.. – Фома высоко поднял плечи. – Явился, как она пишет и… всякие доказательства приводит.

– Доказательства? – заинтересовался Леша. – Какие доказательства?

– Ну… это не важно. Что был! Запах, там… – Фоме вдруг стало неловко.

– Запах?! Твой?!

– Нет, бензовоза, блин!

– Это тоже говорит о том, что она тебя знает! – с готовностью подхватил Леша, придя в себя. – Запах – это же… о-го-го!.. не отнимешь! Я все понял, она не хочет пугать твоих родителей вашей близостью и твоим запахом! Ведь они не знают английского?

– Нет, откуда?

– Видишь и это знает!

– Да иди ты в жопу! – не выдержал Фома. – У тебя получается, она все знает! Какое открытие – знает, что они не знают! Да английский язык не знает 99 и 9 процентов старшего поколения страны! А в закрытом городе, где они живут, знание иностранного – тем более, языка НАТО! – приравнивалось еще двадцать лет назад к измене Родине!.. Знала!.. Ты еще скажи, что она про аварию знает!..

И он прикусил язык. Леша победительно посмотрел на него, довольный следствием, как самовар боками. Только сейчас Фома понял, какой Леша умница, то есть он и раньше знал, но после этого сардонического взгляда ум Леши, стал чем-то вроде египетской пирамиды – аксиоматично явленным, незыблемым и непостижимым одновременно.

– О! – Леша неспешно поднял палец, наслаждаясь торжеством логики. – Именно! Но она думала, что ты в ней погиб. А ты… – Леша погрозил ему пальцем. – Не погиб! Понял?

– Понял.

– Чего ты понял?

– Она англичанка, которая для конспирации пишет мне на английском, и она знает все, – обреченно выдохнул Фома.

– Кроме одного, что ты мудила…

– Э, э! – сказал Фома, но Леша продолжал, не слушая его:

– Что ты, мудила, ничего не помнишь. Вернее, помнишь, но не все. Ты же мне сам рассказывал, как вспоминал этими… коржами… тьфу! – слоями этими! Вот и…

– Но это же было давно и я все вспомнил!

– Ой ли? – прищурился Леша. – А если не все? И эти твои сны с толстяками, разве они не говорят, что у тебя не все в порядке с головой?.. Ну – было, было! Раньше. Я же не говорю, что – сейчас!.. Так вот, соображает она у тебя нормально, но вот апофегмы с ней всякие случаются!

– Че-во?

– Фигня всякая, вот чего! То у тебя калотерапия, то задолбанность обо что-то кармическая!

– Зацепленность!

– Во-во… вспомни, как голову лечил средней порцией, как по докторам шлялся!..

– Кстати! – вспомнил Леша. – А где твой Доктор? Что-то давно ты про него ничего не рассказывал. Как он поживает? Может, он тебе объяснит, что ты забыл чуть-чуть чего-нибудь – как раз на нее?

– Чего на неё чуть-чуть? – обалдело тряхнул головой Фома.

– На Марию!

– Ты считаешь, я ее чуть-чуть забыл?

И Фома погрузился, как ему казалось, в воспоминания. На самом деле это была очередная порция коньяка – был тот самый счастливый случай, когда Леша обогнал его в “формуле А” и количество “А” уже не контролировал.

“А ведь точно, она же знает адрес родителей, как я на это внимание не обратил?» Он хотел поделиться этим открытием с Лешей, но потом вспомнил, что еще раньше Леша поделился этим открытием с ним. «Какая голова! – чуть не задохнулся он, от восхищения. – И – в баре?! Где никто и никогда не оценит!»

– Слушай, а почему у тебя сегодня никого нет? – спросил он.

– «Спартак» играет.

– А-а!.. – Фома удовлетворенно кивнул, но потом недоуменно посмотрел на Лешу. – Ну и что? Не вижу, кстати, в этом никакой связи.

– Я тоже не вижу, но почему-то – с «Локомотивом»…

Доктор плавал в Открытом мире, до тех пор, пока в голове ясно и векторно не прозвучало: пора!

«Давно пора, – пробормотал он, вытягиваясь в струну и мчась навстречу зову. Кто? Или что?.. Он отслоил из тысячи направленностей одну, нужную, и слился с ней. – Варфоломей, – четко оформилось в голове. – А, пустынник объявился!..»

Доктор нашел в векторе нужную ниточку-струнку, вошел в резонанс, нырнул сквозь быстро сменяющиеся, как в руках ловкой кастелянши, простыни-реальности… еще глубже… Возникла какая-то коричневая муть с бедной растительностью. «Черте что!» Он сделал еще рывок, и перед ним оказалось такое же черте что, только еще и со снегом. «Ну и?..» – огляделся он.

Где-то совсем рядом тоскливо выли собаки, подпевая вьюге, а снежные заряды укладывали огромные белые волны – настоящие валы, с гребнями и пеной. Буря. Мглою, хмыкнул он, вспоминая завалы книг у почтамта, превратившиеся в его мозгу в книжные полки. Несмотря на шквал, он сделал несколько шагов все в том же направлении. Прямо перед ним в свистяще белых разводах снежной пурги нарисовался чум. “Яранга, вигвам, потхем, ovb25 – ненужное зачеркнуть… Живут же люди!”

Он узнал это место. Это была глухая реальность Открытого мира. Над чумом в клочки рвался густой дым. Вход был полузасыпан, несмотря на то, что находился с подветренной стороны. Перед пылающим очагом с полным котелком сидел совершенно седой, но румяный старик с благообразно круглым лицом мошенника и ел тюлений жир. Запивал он его горячей водкой из котелка. То, что это водка, слышно было по запаху, физически ощущаемому в распаренной атмосфере.

Варфоломей. Ярко синие глаза.

Доктор задержал дыхание. Нормальный субъект был бы пьян, сделав только вдох, а этот сидел, пил, ел и радушно ухмылялся навстречу. Спиртовые пары ели глаза, возможно еще и из-за дыма, но не закрывать же их! Акра осмотрелся. По стенам висели шкуры, на шкурах – шитое грубое полотно, на полотне – костяные амулеты. Нудно и продолжительно звенел, никак не желая успокаиваться, колокольчик, задетый при входе.

– Постишься? – хмыкнул Доктор.

– Таска аднака! – махнул Варфоломей рукой, и показал сначала, куда сесть, потом – на булькающий водкой котелок. – Будис?

– Да ты что? – удивился Доктор, усаживаясь. – Какой нормальный будет есть и пить в таком чаду?

Варфоломей совсем ополоумел, войдя в роль буревестника тундры, даже говорил, характерно посасывая зубы и сюсюкая. Рожа его лоснилась, как из ведра, глаза были масленые, маленькие, все остальное – хитрое, как и полагается самоеду – пирату вечной мерзлоты, повелителю моржей и победителю пика холода. Но обижать его безальтернативным отказом было нельзя.

– Вина бы выпил, холодного, у тебя тут, как у тропических болот… – Доктор слишком глубоко вздохнул и поперхнулся от жирного и сивушного воздуха, сглотнул, преодолев отвращение, словно проглотил кусок топленого жира с водкой. Стоило забираться в тундру, чтобы задыхаться от жары?

– Водку не люблю, – объяснил он.

– Прынс! – громко и раскатисто рыгнул Варфоломей. – Погода ему наса не нрависа! Водку не любит, воздух не тот!..

Он выразительно повертел куском жира возле виска.

– А сто тада тибе нрависа, а, прохозый?..

Другой рукой он достал прямо из очага зеленую бутылку. Она, узкая и элегантная, смотрелась здесь, как фарфоровые вазоны в конюшне.

– Это? – словно удивился Варфоломей. – Ох и молодой ты исо, глупый! На, пей вино-ооо!..

Доктор с опаской взял бутылку (Варфоломей любил фокусы), она была холодна, как из погреба, взглянул на этикетку. Сотерн 88-го года. Ничего себе!.. Акра забыл об удушливой атмосфере чума. Давно он не пробовал этого напитка…

– Ну, хорошо, а штопор у тебя есть?..

Варфоломей чуть не подавился, и в глазах его появилась укоризна; за укоризной появился и официант с глумливой физиономией маленького Варфоломейчика, представление разворачивалось вовсю.

– Чего изволите? – спросил маленький Варфоломей у большого.

– Стопор они воззелали, – ответил большой.

– Стопор?! – вскричал маленький, тоже переходя на чумовой прононс.

– Стопор! – закричал и большой.

– А больсе нисево иму ни нада?!

Они гневно вперились друг в друга, испепеляя. Казалось, еще секунда и все взорвется, к сёртовой матери! – странно было, что до сих пор не взорвалось от паров спирта и стреляющих искр очага.

– Сто исё придумаит?!

Они повернулись с этим вопросом к Доктору. Рожи красные, глаза синие навылет. Доктор пожал плечами. Тогда они молча сунули руки в костер, достали штопор, удивленно посмотрели на него: «эта сто ли?» – и передали Доктору. Оттуда-то появился и бокал тонкого стекла, почти невидимый.

– Всё? – хором спросили Варфоломеи.

– Закусить бы чего-нибудь! – сказал Доктор не очень уверенно.

– Закусить! – приказал Варфоломей.

– Закуси-ить? – удивленно и угрожающе протянул маленький.

– Да, закусить!

– А это что, по-вашему?! – Маленький, забыв сюсюкать, обвел глазами самоедскую роскошь стола: жир тюлений, жир китовый, оленьи рога, вымоченные в моче гренландского кашалота. – Хрен моржовый?

– Нет, холестериновый! – взвился Варфоломей. – Мы это не кусаем! Нам зырно!

– Да?! А кто это будет кушать, я что ли?! Сначала подай, потом убери… нашли мальчика!.. Во!.. – Показал маленький маленькую фигу.

– Это тебе – во!.. – Ответный кукиш навстречу.

Они убили бы друг друга этими взаимными кольтами, но забыли снять их с предохранителей и напрасно таращились, смертным боем, друг на друга. Не желая нагнетать обстановку более, Доктор сказал, что может и без закуски.

– Хрен тебе – без закуски! Развезет! – вскричали Варфоломеи. – Вот!..

Рядом с ним оказалась тарелка с нарезанным тюленьим жиром. Куски его плавились от жары и плавали от этого по тарелке, как глиссеры – быстро, по кругу. Доктор сдержанно поблагодарил.

– А не за сто!.. – Варфоломей выпил водки, потом со смаком отсосал полтарелки жира.

Доктор закрыл глаза.

– Харасо-аа!.. – Услышал он глубинную отрыжку, которая сотрясла чум, вырвавшись дублем из самых недр варфоломеевского чрева. – Эт-та-а-а!..

Доктор открыл глаза. Варфоломей промокал лицо и загривок огромным расписным полотенцем. Он сиял, как блин на масленице. И был один.

– Все скучаешь? – весело продолжал он уже нормальным говором. – Совсем озверел от скуки, даже злой какой-то! Раньше таким не был.

– Возможно… – Доктор осторожно лениво катал сладкое вино под языком и старался не дышать.

Вино вернуло ему ощущение Спирали – тяжеловатое, но словно бурлящее. Отменный вкус. Откуда у старика?..

Варфоломей широким жестом махнул рукавом перед его лицом, будто утирая его, и Доктор увидел, что они в каком-то ресторане. Дорогом. Вокруг сновали официанты, невнятный говор, приглушенный звон приборов, запах сигары с соседнего стола. Впрочем, на их столе тоже были сигары, кофе, коньяк. Но главное – было прохладно. Молодой человек в униформе разжигал сигару Варфоломею и был подозрительно похож на старика; такой же крутился возле Доктора. Джаз. Нет, не совсем джаз, а что-то новое в нем, еще не названное, на стыке. «Откуда он знает мои пристрастия?..»

– Как ты это делаешь?

– А я ничего не делаю, я слушаю, – хохотнул Варфоломей.

– Я к тебе пришел или ты меня поз… – Не договорив, Доктор рассмеялся:

– Ясно. Значит, это надо мне, а я веду себя невнимательно. Что там вселенная про меня поет?

– Уж больно ты важен, Акра-джан! Фигура ты, конечно, заметная, но чтоб вселенная про тебя пела? Она равнодушна, как… – Варфоломей покрутил пухлой «Дольче Габаной» перед своим носом, подыскивая сравнение, не нашел и махнул рукой. – Ну, в общем, ты сам знаешь!

– Как безличный глагол, – сказал Доктор.

– Точно! – радостно удивился Варфоломей. – Вот ведь… – Он повертел головой. – Да-а… а мы Оксфордов не кончали.

– И что?

– Ничего. Бесконечность ткнула пальцем во множественность, на карте оказался ты, значит, так тому и быть! Я здесь ни при чем.

– Знаю. Бесконечность в лице Ассоциации?

– А какая разница? Иерофанты лишь расшифровывают намерения вселенной и поддерживают равновесие, в той мере, какую считают необходимой, и средствами, которые сочтут возможными. Ты – средство…

– Они не расшифровывают, они интерпретируют.

– Акра-бой, ты тоже не можешь судить о чистоте информации. Разговор становится бессмысленным.

– Надоело все!.. – Доктор откинулся на стуле, незаметно потянулся. – Странно, но хочется в осень…

Ему хотелось в холодный солнечный день. Черные, от предчувствия, стволы деревьев, колючий воздух, шезлонг и одеяло. Закрыть глаза и спать. Он закрыл глаза.

– Ну-у! – протянул Варфоломей тоном: все мы чего-то хотим! – Какой ты, однако, нежный, господин сторонник решительных действий? Куда ты его гонишь?

– Не знаю, – усмехнулся Доктор, и ошеломленно открыл глаза. – Кого гоню?

– Отдохнул? – понимающе посмотрел на него Варфоломей.

Они были уже в деревянной избе. Хорошо, по-домашнему пахло свежевымытыми деревянными полами и прогретой пирогами печкой; длинные скамьи, большой стол, седой благообразный старик – старообрядец, с румяной физиономией, почти нежно смотрел на него.

– Кого я гоню, Варфи-бо?.. – Его пугала мысль, что он потерял контроль, но еще больше, что кто-то его взял под этот контроль.

Варфоломей рассмеялся.

– Не бойся!..

Он налил полкружки из огромной бледно-зеленой бутыли и залпом выпил. Старообрядчество как рукой сняло. Закусывал он теперь квашеной капустой, и ее хвостики весело болтались у него в уголках рта. Прожевав, он продолжил совсем другим тоном:

– Если б ты только знал, юноша, какая музыка – вселенная, когда никого не гонишь!..

– Да кого?

– Ой да-да ни стои-ииит во поли сосна-аааа са берё-оо-озамииии! – вдруг завёл Варфоломей тонким бабьим голосом, вместо ответа. – Ни завё-оооть миня ми-илай гуля-аать!..

Лицо его вдохновенно округлилось, сделалось испуганно-блаженным: брови домиком, тревожная морщинка пульсирует на переносице, рот страдальчески опущен – так, видимо, пели в местах, по которым он скучал, а может и сама вселенная.

– Томаса, Томаса! – сказал он, так же неожиданно прекратив петь, как и начал.

Доктор удивленно поднял брови.

– Я бы рад да никак его не найду, он как в воду канул!

– Ага, концы в воду, пузыри вверх! – захохотал Варфоломей. – В какую воду? Во прах! На Спирали твой дружок, пьет по-английски, не прощаясь.

– По-онял, – протянул Доктор, скучнея лицом от появившегося озноба – «началось!» Информация, которую за тем выдал старик, была неожиданна. Доктор, оказывается, «прыгает» вместе с Томасом…

– Может быть, остановишься, посмотришь? – хихикал старик.

– Ты имеешь в виду – не тащить его никуда?

– О! – восхитился Варфоломей. – Все-таки образование – великая вещь! Как ты догадался?

– Да уж догадался… – Доктор, кляня себя за тупость, встал из-за стола.

– Заходи как-нибудь, еще выпьем! – вслед ему проговорил Варфоломей, и мечтательно улыбнулся. – Сотерн или Кар дё шом… или уж пора на элегантную простоту Кьянти перейти?

Доктор стоял на пороге, вспоминая, чего он еще не спросил у старика.

– Тебя найдешь! – усмехнулся он.

– Работа, обязан блюсти одиночество! – развел руками Варфоломей.

– Уединенность, – поправил Док.

– А какая разница?

– Одиночество это один ночью, а уединенность – один днем, то есть, всегда.

– Хорошо-оо!.. – Варфоломей с мечтательной улыбкой потянулся. – Поступить что ли тоже куда-нибудь? – задумался он не на шутку.

– Пока, – сказал Доктор, так и не вспомнив, что же надо еще спросить.

– Покашки, – махнул рукой Варфоломей и предостерег, сияюще:

– Осторожно, двери открываются!..

Дверь со скрипом отворилась, и Доктор очутился снаружи.

«А! – вспомнил он. – Я же не спросил, почему Фома все время возвращается на Спираль, почему не остается за Чертой?..»

Он обернулся. На двери, из которой он только вышел было написано: «Чешское пиво, американский бильярд, европейская кухня, китайский ритуал и спутниковое телевидение». Шутник бо! А все вместе что – какой коктейль?..

Он взялся за ручку двери, чтобы вернуться, и тут в его сознание ворвался шум большого города. Спираль! Это же русский коктейль 90-х! Там за дверьми уже нет никакого Варфоломея (как он это делает? – снова поразился он), там бильярд и пиво, там…

Он открыл дверь, чтобы проверить догадку.

Фома сидел спиной ко входу (Неправильно! – профессионально отметил Доктор), один за столиком, придвинутым почти вплотную к стойке. Бармен что-то азартно ему говорил, отвечал ли Фома было не ясно, он сидел неподвижно сгорбившись над столом и что-то читал. Меню?.. Девица в короткой кожаной юбке гоняла бильярдные шары с каким-то ковбоем, громко вещало спутниковое телевидение. Не соврали. А где китайский ритуал?.. Больше никого не было. Никто не кланялся Доктору при входе, с нарисованной улыбкой.

Он сел и заказал коктейль, через пять минут понял, что в зале он единственный трезвый человек. Все «ритуальные китайцы» были заняты своим. Бармен и Фома обсуждали английская ли команда «Спартак». То и дело к ним подходила девица, которую они называли Таей и угощалась шампанским. Ковбой уже и кий держал наоборот и махал им словно бейсбольной битой, но по шарам все равно не попадал, не дано, не Америка.

– Я, все-таки, думаю, что английская, – объяснял свою позицию бармен. – Потому что здесь еще так сяк, но как выезжают туда!.. – Он безнадежно махнул рукой «за границу». – На футболках словно «фак офф» написано, вместо «плэй офф».

– А я думаю, что это чисто российская команда, – возражал Фома. – Как бывает чисто английское убийство. Более того, «Спартак» – это диагноз России, ее убийство.

Поднявшись до таких высот обобщений они уважительно посмотрели друг на друга, и пожали руки.

– Ты ч-человек! – выдавил бармен.

– Не знаю, – покачал головой Фома.

Доктор понял, что ритуала обслуживания ему не дождаться – китайцы еще не пришли. Официантка, приняв заказ, исчезла, как Атлантида. Прождав еще минут пятнадцать, он приветственно помахал бармену рукой и пересел за столик Фомы, лицом к выходу. Перед ним открылся прекрасный вид: Фома и двери. Двери были плотно закрыты, Фома же – весь нараспашку: взъерошен, нездорово бледен и глубоко пьян, но все такой же соломенный красавец.

Глаза его опасно блеснули, он не узнал Доктора, тот вторгся на его территорию. Доктор знал эту сумасшедшую искру в глазах своего приятеля.

– Привет, – сказал он как можно дружелюбнее. – Спартак – чемпион…