Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 44 страниц)

27. Женщина для поединка

Он, пиная листья на бульваре, бездумно брел, не ведая, куда, пока не уткнулся взглядом в причудливо кованую ограду прямо перед собой на высоте груди. Собственно, он наткнулся взглядом не в ограду, а в ноги, своей линией вызывающие желание узнать, кто обладает таким сокровищем. И… строгий, чистый профиль. Она?..

Она сидела на приподнятой открытой террасе ресторана и читала. Сама терраса была почти пуста… несколько скучающих посетителей. Ресторан был маленький, весь в ажурном чугуне и грубых булыжниках. Внутри таких заведений, обычно – либо живой крокодил, либо мертвый индеец, либо, на худой конец, белка в колесе, да надпись, что хорошая лошадь – мертвая лошадь.

Он остановился и стал разглядывать мираж сквозь орнамент решетки. Впрочем, он узнал ее и без этого, по характерному спазму, что возникал в голове. Из всех разновидностей боли, что стреляла, сжимала и разрывала его мозг, эту единственную он не избегал. Жаждал.

Кто же она, эта женщина-мираж, так странно возникающая и пропадающая из его жизни? Почему, когда он ее видит, у него возникает боль и ломота в висках? А когда её нет, он словно и не живет, не зная, почему. Что это? Действие лекарств, последствия травмы? Морок, глумящийся над ним, как фата-моргана, преследующая узников пустынь и морей, чтобы исчезнуть при первом признаке узнавания?.. Или за этим что-то есть, было?.. Будет?..

Он криво усмехнулся. «Я запутался во временах…»

Она вопросительно подняла глаза, когда он появился перед ней.

– Вы ждете, конечно, не меня, – сказал он, с натянутой улыбкой теряющего достоинство просителя.

– С чего вы взяли, что я вообще кого-то жду?

Легкий загар, при светлых глазах и волосах, делал ее настолько притягательной, что рука у него невольно потянулась потрогать шелковый переход щеки там, где она, нежно золотясь, закруглялась скулой к шее. Она заметила это движение, но не пошевельнулась, только прищурилась слегка.

Действительно, с чего он взял, что она ждет?.. Кофе, пустой стакан из под сока, сигареты… да, и книга – важный атрибут! Раскрытая. Обычный набор дамы на охоте. Нога на ногу. Каблук размерено постукивает по пятке, в такт качанию. Но глаза! С такими глазами не выходят на охоту.

– Так, догадался, – неопределенно хмыкнул он. – Разве нет?

Она не ответила, вместо этого отвернулась и долго смотрела вдоль бульвара. Он смотрел на ее профиль. Что он помнил отчетливо, так это робость перед ней – странную, немотивированную, бороться с которой бесполезно.

– Как вы здесь очутились?

Вопрос ему сразу не понравился, что-то в нем было не так.

– Я?.. – Потянул он время, пытаясь понять, что же ему не нравится, потом пожал плечами. – Не знаю. Разве это имеет значение?.. Бродил.

– И давно вы так бродите?

Ах, вот что она хотела сказать! «Как вы очутились на свободе, вас выписали?»

– Давно! – с вызовом ответил он. – Если быть точным, всегда!

Глаза Марии потемнели.

– Рада за вас.

– Я не сумасшедший! – вырвалось у него. – Разве вы этого не видите?

– Я – тоже, – спокойно сказала она.

Фома непонимающе уставился на нее. Боль начинала усиливаться.

– Вы меня узнаете через раз, – сказала она. – Какие-то безумные ситуации…

Он отметил про себя, что она стала безжалостна. Или и была?.. Почему?

– Поэтому вы перестали приходить?

– Поймите, Андрон, это… – Мария отбросила прядь и посмотрела в упор.

– Это не то, – услышал он приговор.

– Вы кого-то ждете? – снова спросил он, чтобы перебить, не дать распространиться безысходной тоске от ее слов, забыв, что уже спрашивал об этом.

– Да.

– Не меня, – уточнил он с той же кривой усмешкой, и оглянулся, намереваясь вычислить в окружающем мире, кого же?

У него было ощущение, что он сейчас взмоет или рухнет: что-то сладко на грани боли вибрировало в голове.

– Значит, не меня, – повторил он.

– Достаточно того, что я вас читаю… – Качнула она ногой.

Фома узнал книгу.

– Страсти по Фоме, – сказала она, и было понятно, что имеется в виду вовсе не название книги.

– Я ее так не называл, – сказал он, тоже о другом.

– Это не имеет значения. Я все равно читаю не ваши фантазии, я читаю вас.

– В другое время, я бы воспринял это, как комплимент… – Фома взял сигарету и повертел ее перед глазами, словно не зная, что с ней делать. – Но это не фантазии, это… так. Просто так все и есть!

– Вы предлагаете мне поверить во все это?

– Не надо верить, это – есть. Мир гораздо шире… и выше Голливуда…

– Спасибо… не ожидала!

Он опять сбился ее усмешкой. Как ей удаётся быть такой притягательной и недоступной?.. Впрочем, это одно и то же… Причем здесь Голливуд? Почему он никак не может найти верный тон?

– Словом, я ничего не выдумывал.

– Ну да, всю правду написали! И что?.. – Она почти с вызовом посмотрела на него.

– Я ищу…

– Что-нибудь закажете?.. – Перед ним возникла слегка одетая официантка.

Лето, жара, тело её рвалось наружу и тугие тесемочки одежд опасно звенели.

– Хеннесси, сто, – попросил Фома, чиркнув по официантке взглядом и отметив смелость микияжа, на грозном фоне которого ее одеяния были незаметны.

Было странно, что в таком ресторане и такая разудалая девица, может, практикантка, по утрам?

– Какого? – поинтересовалась официантка.

– Экс Оу.

Не поднимая головы, краем глаза, он уловил вопросительный взгляд официантки на Марию и ее утвердительный кивок. Видимо, она бывала здесь постоянно.

– Нет, бутылочку! – передумал он.

Официантка даже за спину ему зашла, чтобы скорчить физиономию: мол, вы как хотите, а я не советую!.. Мария вопросительно посмотрела на него.

– Мне уйти?

Где воспитывают этих строгих дев, что становятся так невозмутимо прекрасны? В каких кипреях? Какие волны ласкают их, делая неприступными, как скалы?..

Фома вздохнул.

– Не надо. Я пошутил. Сто. Лимончик. Тоненько.

Он совсем не хотел пить, но ситуация… официантка ушла. Возникла короткая пауза, потом – коньяк, а он все никак не мог собрать мысли. Ничего не хотелось, только быть рядом с нею, смотреть на нее, дышать.

– Итак?.. – Она посмотрела на него. – Вы ищете. Что или кого?

Он хотел сказать, что ищет всегда только её, но это почему-то не выговаривалось, слова теряли строй и смысл – глупели и фальшивили, когда он видел ее.

– Может, меня?

– Нет, я хотел… я вас не искал. Сейчас не искал. Я-а… все время… – Фома запутался. – Словом, между нами что-то…

Нет! Он резко оборвал себя: что может быть у нее общего с ним?! Не хватало еще, чтобы она ушла сейчас!.. Он растерянно глотнул коньяк и сразу отставил его, это был не «ХО» и даже не «VSOP”.

– Да? – чуть ли не потребовал он ответа, от отчаяния найти равновесие.

Она медленно повернула голову. Боже мой, ведь смотрит же она на кого-то, дышит?!

– Господи, вы как… – Мария достала новую сигарету. – День сурка какой-то, – пробормотала она. – Как вы не устали – одно и тоже?! Ну, если вам так весело, подумайте обо мне, хотя бы! Это же невыносимо! Ну было, было!..

– Было? Что?

– Все! – отрезала она. – Что еще?.. Какое это теперь имеет значение? Сейчас ничего и быть не может!

– Почему?.. – Он сам поражался глупости и бестактности вопросов, которые сыпались из него, как беды, но он не мог и не задавать.

– Почему? – переспросила она. – Да потому, хотя бы, что чудеса бывают только в книгах! В вашей, например…

По голосу он понял, что она не с ним, да и смотрела она куда-то в сторону.

«Явился?.. Кто?» Фома повернул голову… Ефим?.. Она ждала его?!

– Вот вы где! – громко удивился Ефим, появляясь из-за его спины на терраске. – И о чем речь?..

Он вел себя, как всегда, как будто остальные без оружия. Немногочисленные в это время дня посетители ресторана с любопытством наблюдали за громогласным длинноволосым красавцем в дорогом костюме. «Я вышел – Игорь Северянин! – из искрометного ландо!..»

Ефим сразу стал центром, окружающие – декорацией, функцией, статистами, если повезет – зрителями. Барин приехали, премьер. Забегали официантки, на столе стало чище, высунулся из-за стеклянных дверей заспанный охранник.

Фома смотрел на Марию. Она, казалось, тоже не ожидала этой встречи.

– Книга! – обрадовался Ефим, увидев книгу. – Теперь ясно, встреча с читателями! Замечательно!.. А я иду, смотрю – батюшки! – настоящий писатель за решеткой! Ограды… Маша и медведь!..

– Пить будешь, Гоголь в бескозырке? – спросил он, совершенно без паузы и не меняя интонации, только чуть тише.

– Нет! – с вызовом отказался Фома.

– Никогда не знаешь, что он выкинет! – обратился Ефим к Марии. – Может даже от выпивки отказаться немотивированно!

– Так, может и не надо? – сказала Мария.

– Конечно, не надо, это был тест! Поэтому я его и выписываю на днях. В связи…

– Слышишь, ты здоров! – подтолкнул он Фому под локоть.

– Я знаю, – хмуро буркнул тот.

– И по этому поводу надо… в общем, я рад!..

Несколько неуловимых движений, перестановок, слов и ужимок и он уже между ними – Фомой и Марией. По-хозяйски раскинулся в кресле, как будто это они пришли к нему – гостеприимному, шумному, веселому…

– Значит, так… девушка!.. – Поймал Ефим официантку, которая сразу же оказалась рядом, вертя передником, как пропеллером. Всё, что было открыто в ней, а открыто было все, даже глаза, рвалось навстречу Ефиму; до этого Фома голову открутил, её высматривая, чтобы спросить, что она такое ему принесла, вместо «ХО».

А Ефим уже заказывал.

– Значит, коньячку… хеннесси есть?.. Прекрасно! А какой?.. Всякий?! И всоп, и эксошка? Ну тогда два по пятьдесят и два по сто!

– Какого? – не поняла официантка, но уже уважительно, в отличие от случая с Фомой. – Как?

– А я разве не сказал? – удивился Ефим. – Вы невнимательны, это минус, значит, страстны, это плюс!.. Экс оу, конечно!

– Два по пятьдесят, два по сто… экс оу? – подняла брови красавица без платица. – Лимон?

– Умница! – подтвердил Ефим.

– Все сразу? – поинтересовалась та. – Или вы кого-то ждете?

– Да, ждем! Прихода! Так что все и сразу! – сказал Ефим, и прихлопнул официантку вроде бы и не по попке, но уже и не по спине.

– Так, бишь, о чем вы? – снова поинтересовался он, когда та упорхнула.

За все это время, Фома и Мария не вымолвили ни слова. Театр одного актера, onemanshow, но запах другой – сера с «фаренгейтом», детское любопытство: что же будет? – и боязнь, что это будет слишком.

– А-а! – сделал вид, что вспомнил Ефим. – О книге. То бишь, о мире!.. Я мимо проходил, тут, под оградкой… – Пояснил он, показывая вниз. – О нашем бренном мире и о том, что он шире и глубже, насколько я понимаю, чем Голливуд и Шекспир, вместе взятые. Примерно такой же, как русский человек, которого, кстати, надо бы сузить, тут я совершенно согласен с Федором Михайловичем, первым вивисектором русского человека! Только вот как?.. Вопрос-то остался – как?! Кто перейдет к практике? Снова топор Чернышевского?..

Ефим горестно всплеснул руками. Потом так же весело посмотрел на них, молчащих.

– А в чем вопрос-то?.. – Переменил он позу и повернулся к Фоме. – Ну шире, ну глубже!.. Не вижу проблемы! Кстати, ты почему сбежал опять?

– Я сбежал? – удивился Фома.

– Нет, я!

– Я никуда не сбегал!

Ефим внимательно посмотрел на него.

– Хорошо! – согласился он. – Об этом поговорим потом. Пить будешь?

– А когда я отказывался?

– Да только что и отказывался!

– Я вам не мешаю? – спросила Мария.

– О, Мари, нисколько! – взвился Ефим. – Я с ним теряю голову! Там комиссия, его нет! Простите великодушно!.. Прекрасная погода! Я смотрю, вы где-то уже загорели. Здесь?

– Нет.

– А где?

– На море, – нехотя ответила Мария.

– Море! – завыл Ефим, как шторм. – Как я мечтаю о море, вы бы только знали! Проклятая работа!.. Фома, как ты насчет того, чтобы отдохнуть где-нибудь на Лазурном берегу?

Принесли коньяк и Фома не успел ответить, как ему пофиг и Лазурный берег, и отдых вообще, зато он почувствовал, шестым чувством, что коньяк был снова не “XO”. Это он понял по взгляду, каким мазнула их официантка, поднося заказ. Напрасно она решила, что Ефим пьян, подумал он, он всегда такой. Ефим тоже внимательно посмотрел на бокалы, потянув носом, потом – на девицу.

– Экс оу? – приветливо уточнил он.

– Оу-оу! – был нахальный ответ.

Нет, она не практикантка, мелькнуло в голове Фомы, но практикует. Все-таки попробовав, вслед за Ефимом (вдруг нюх потерял?), принесенный коньяк, он понял, что это та же гадость, что была принесена ранее, но никак не «ХО».

– Мария, вы что-нибудь понимаете в коньяке? – спросил Ефим.

Она выразительно посмотрела на него.

– Я теперь тоже, – сказал он, и огорченно вздохнул. – И угораздило же меня, с моим вкусом родиться в Россию!

– Хотите скандал устроить? – вроде бы лениво поинтересовалась Мария, но Ефим сразу поднял обе руки.

– Нет-нет! – пообещал он. – Все будет очень тихо.

И поманил официантку. Та игриво подошла.

– Я же вас просил экс оу!

– А это что, по вашему? – Вытаращила та глаза. – Экс оу и есть! Вы что мне не верите? Вы, между прочим, в приличном заведении! Сама видела, как из бутылки…

– Не из ведра? – удивился Фома и посочувствовал:

– Фима, сдавайся!

– Да вы-то вообще когда-нибудь его пили?..

На Фоме официантка с удовольствием оторвалась. Заявить так Ефиму она бы не решилась, но была намерена отстоять свою неправоту перед этим рыжим. Шутка ли, пятьсот рублей разницы! Кто он такой? И где?..

Ефиму же она успокоительно и, как ей казалось, обворожительно улыбнулась: будьте покойны и уверены, я неотразима! – ей казалось, что этого алкоголика в белых штанах она укатает.

– Напрасно вы так его, дорогая! – с такой же обворожительной ответной улыбкой попенял ей Ефим. – Он его, девочка, столько выпил, что в нем можно утопить пионерский лагерь, в котором вас так и не воспитали. Так что – либо замените, либо пригласите менеджера.

– Какая я вам девочка?! Маша?! – Слезы блеснули на глазах официантки, но отступать она не хотела. – Кто это сегодня с вами?

– Андрон! – попросила Мария; она почему-то обращалась к нему, а не к Ефиму, но тот с разительной улыбкой смотрел на девицу.

– Хорошо! – пообещала официантка. – Вы еще муху подбросьте!

И ушла. Через минуту в проеме из булыжников появился метрдотель. Что ему сказала официантка неизвестно, но вышел он чрезвычайно решительно. Может, он хотел поддержать марку заведения, а может, дружил с официанткой в свободное время. Лицо его, тугое и круглое, как фубольный мяч, с крепким плоским носом и незаметными швами глаз, Фому, в трепанных черных джинсах, даже не заметило, нацеливаясь на Ефима, как на единственное светлое пятно в фокусе жизни.

– Какие вопросы? – так, примерно, поприветствовал он их, вроде вежливо, но звучало-то совсем другое, звучало угрожающе: «Шта-ааа?!»

Ефим аж засиял.

– Коньячок не хотите попробовать? Экс оу называется! – весело предложил он, закидывая ногу на ногу. – Э-э!.. – Он заглянул в карту вин. – Семьсот рэ за пятьдесят гэ. Вроде, недорого, да?

– Кх-м! – крякнул мэтр, несколько снижено.

Стоило Ефиму открыть рот и картина жизни менялась, если не радикально, то существенно, не говоря уже о его взгляде, которым можно было брить. Вот и сейчас, никого не убивая и даже не угрожая этим, он произвел заворот мироощущения в мэтре. Было что-то в Ефиме от чеховского ружья, которое раз в год само стреляет, по всяким чайкам, но еще больше – от часовой мины, которая уже не разбирает.

– Позвольте?.. – Мэтр нежно склонился над протянутым бокалом, и его спортивное лицо заволокла гримаса такого разочарования, что хотелось найти педальный насос и подкачать отвисшие щеки.

– Да, да, конечно! – горько сказал он. – Это не экс оу, она ошиблась!.. Нина!

Нина, вытирая руки, от предчувствия, о фиговый листок передника, появилась под его рукой.

– Ты что… заказ перепутала?.. – Внушительно посмотрел мэтр на нее. – Да? – продолжал он гипнотизировать и лицо его снова принимало форму, которой не страшна никакая бутса.

И Нина сдалась, не сразу, но до нее дошло.

– Ой, точно! – затараторила она фальшиво. – Точно, Виктор Сергеич! А я сразу не сообразила! Тоже такой же заказ – два по сто и пятьдесят, только этого, нашего – тем, в углу! Ой!

Мэтр чуть ли не гладил ее от умиления, но где-то там, в глубине швов его глаз, читалось, что Нина будет сильно отрабатывать разницу в стоимости.

– Вы уж извините, так неловко получилось! – щебетала она тем временем.

– Ничего-ничего! – сказал Ефим, вставая. – Только людей жалко, надо их предупредить: заказали гадость, а принесут настоящий коньяк – рёхнуться ведь можно от неожиданности! Где, вы говорите, сидят эти несчастные?

У Нины глаза сделались стеклянными. Мэтр успокаивающе поднял руки.

– Не беспокойтесь, мы все уладим. За счет заведения!

Он встал на пути Ефима, как завал, и даже слегка расставил руки. Теперь он, превратившись из футбольного мяча – в стенку, готов был умереть и Ефим это понял, весело и уважительно оценив его плечи.

– Мари, мы вас утомили! – сокрушался он после ухода мэтра; новый заказ появился мгновенно, заменили и старый. – О! Вот это да, это экс оу! – удовлетворенно сказал он. – Сейчас будем веселиться! И праздновать ваш загар! Фома, гляди веселее с дамой! Да не пей ты сразу, смакуй!.. Ты знаешь, что я тебя выписываю?

– Знаю.

– Конечно, знаешь! Серьезный молодой человек. Женится, – поделился Ефим с Марией. – Редко кому так везет, из одного сумасшедшего дома в другой!

– Женится? – подняла бровь Мария, и с дымным прищуром посмотрела на Фому: «н-да?».

Ему стало не по себе, от этого взгляда, он открыл рот, но… ощутил странную немоту внутри.

– Да-да! – подтвердил Ефим, возвращая его нижнюю челюсть на место. – Представляете? Не сегодня завтра! Приходите. Такая любовь – в клочья!.. Закрой рот, говорю.

– И кто же эта счастливица? – поинтересовалась Мария.

Фома хмыкнул и посмотрел на Ефима. Стало всё равно. Рулил опять Ефим. А он, от двух больших глотков коньяка, уплывал все дальше от этого берега.

– Счастливица? – переспросил Ефим. – Эта счастливица – моя жена.

– Вы шутите, Вера? – невольно хохотнула Мария. – Я иногда действительно вас не понимаю, Ефим. Вы серьезно? Зачем это вам? Вам это нравится?

Ефим близко наклонился к ней.

– А вам?

– Не понимаю.

– Моя – жена, ваш э-э… – промурлыкал Ефим, нагромождая невыносимую паузу.

Мария ошеломленно посмотрела на него. Потом на Фому, который в тихом блаженном трансе тоже клонился к ней. Ему казалось, вот-вот…

Пощечина, коей она его наградила, вернула его в обычное с нею состояние немоты и недоумения.

– Ты притворяешься, негодяй, что ничего не помнишь?!

– Мари, я не думал, что это тайна!.. – Ефим пожал плечами.

– Сумасшествие нагоняешь со мной, а с кем-то рта не закрываешь? Тебе так удобно? Трус!

Мария резко отодвинулась от стола.

– Что – удобно?.. – Фома медленно тер щеку, ничего не понимая. Коньяк шумел в голове и он не знал, за что получил по физиономии. Жизнь казалась ему, по меньшей мере, оглушительной.

– Мне кажется, это последний способ вправить ему мозги… – Наклонился Ефим к Марии.

– О, какие духи! – восхитился он. – Не устаю преклоняться! В жизни не встречал подобного запаха! Что это?

– Ничего!

– А-а… Nothingmore! Буду знать!.. Нет, я правда… мне кажется это последнее средство, – серьезно сказал он.

– Ты как себя чувствуешь? – обернулся он к Фоме, потрепал его по плечу.

Состояние Фомы его удовлетворило: тот был молчалив во все глаза.

– Вот видите, вдруг как замолчит… вроде сказать что-то хочет, а ничего не добьешься. Одна надежда – Вера! – поделился Ефим с Марией, вставая из-за столика и явно предупреждя ее уход.

– Как говорится, холостому помогай Боже, а женатому хозяйка поможет… и любовь! Как он с ней разговаривает, просто соловей! Где-то здесь должна бродить, по магазинам… договорились встретиться. Кстати, я ее тоже не узнаю…

– Веру?.. – Мария достала сигарету из пачки, не замечая, что уже достала одну. – Нет, вы что серьезно?

– В том-то и дело!

– И вам… все равно?

– Мне? – удивился Ефим. – Мария, вы первый человек, который подумал обо мне в этой ситуации. Мне, конечно, тяжело, но что делать? Они друг без друга не могут, хоть на работу не приходи, полная гармония! Смотрят друг на друга, руки целуют, плачут…

Мария снова посмотрела на Фому, который тяжелел на глазах, наливаясь коньяком. Она истолковала его молчание по-своему.

– Ну что ж, поздравляю… будете жить втроем? – поинтересовалась она.

– Мария Александровна! Ну что мы полигамниты какие бусурманские? Разведемся! Она мне сказала, что он жить без нее не может, ну что ж я враг?

– Она?.. – Взлет бровей в сторону Фомы. – А ты?

Фомы все равно что не было.

– А что он? Ему все равно, что он семью разрушает!..

Ефим ушел. За Верой, как он объяснил. На террасе стало тихо, как после урагана. Мария не смотрела на него и от нее веяло таким холодом, что Фома хряпнул с размаху еще один бокал, последний, к которому Ефим чуть прикоснулся. И протрезвел, но как-то косо, не так – под очень неправильным углом. Потянуло упасть. Зазвенела голова. Или это улица?

А полдень уже действительно гремел и бульвар перед ними, так же как и сама терраса уже давно заполнялись детьми, звенели их голоса и телефоны их родителей. Он сказал что-то о большом мире и его возможностях, но опять невпопад.

– Я прошу тебя, уйди! – сказала она.

Фома шумно, носом, вдохнул в себя воздух. Всё, понял он.

– А если я… – Он безумно блеснул глазами. – Если я вам покажу эти чудеса и фантазии, как вы говорите, вы мне скажете?

– Что я должна сказать?

Он забыл.

– Ну все равно!.. – Махнул он рукой. – Смотрите!

«Как это делает Доктор?» Фома взял нож, не замечая испуганных глаз вокруг, только ее – неумолимые, и медленно провел им сверху вниз, наискосок. В такой траектории режут картонные декорации или рубят шашкой. В голове отчаянно запульсировало. Скорее! Он сделал еще два надреза, поперек, и «картон» стал заворачиваться в рулон, обнаруживая совершенно новый вид.

Половина террасы и часть бульвара теперь были «свернуты», а за ними, в открывающемся отверстии, на всем пространстве, вместо огромного рекламного щита «Зачем мужчине проектор?», ровно гудело пламя, как будто они заглянули в огромную топку.

– Смотри! – повторил он, широко поведя рукой и делая еще один надрез, в пламени.

Пламя пожухло, как лето на осенних листьях, как картинка в бабушкином сундуке, и лопнуло мощным разрезом. И обнаружился глаз во всю вселенную, потому что не было уже ни бульвара, ни ресторана, ничего не было. Глаз моргнул и слеза его, поплыв, стала очередным чьим-то потопом. Дальше и дальше. Перспектива словно удалялась, но картины становились все отчетливее и грандиознее. Они находились на краю бездны бездн и пространство, словно карты в руках шулера, меняло свои рубашки, под ножом Фомина.

– Ты все еще считаешь это фантазиями? – спросил он у неё.

Она смотрела на него совершенно другими глазами.

– Почему сейчас между нами ничего не может быть? – вспомнил он свой вопрос, и вдруг почувствовал, что мир перевернут: он внизу, Мария над ним, нелепо распластанным…

Она видела, как Фомин несколько раз нескладно взмахнул рукой с ножом, словно рисуя неправильный квадрат в воздухе и приговаривая:

– Смотри!..

Потом лицо его исказила гримаса то ли боли, то ли наслаждения.

– Ты видишь? – хрипел он. – Смотри! Разве это мои фантазии? Это все может быть твоим! Это все – наше!.. Почему теперь между нами ничего не может быть?

Он рухнул. Мария беспомощно оглядывалась…

Его вдруг резко скрутило. Игла, которая постоянно сидела в сердце, вдруг превратилась в английскую булавку и рвущим движением раскрылась у него внутри. Все началась как всегда неожиданно и страшно. Меркнущим перед болью сознанием он еще пытался контролировать это движение.

– Уйди! – прохрипел он, вставая с пола, страшный, белый, с безумными от боли глазами.

Мария не пошевелилась. Тогда он закричал и стал переворачивать столы и стулья. Миленькая, светленькая терраска тихого бульвара в один миг превратилась для нарядных девочек и их мамаш с телефонами в кошмар. Фома шел словно смерч, расшвыривая все на своем пути, вернее, его самого швыряло. Терраса стала пустой. Его вынесло на бульвар.

– Андрон! – крикнула Мария, но он уже не слышал…

Ефим появился через полчаса, привез все необходимые справки и свое страшное обаяние, которое действовало даже на ментов, что-то быстро вколол Фомину, порывшись в докторском саквояже, и тот перестал рвать наручники. Он висел на решетке «обезьянника», едва доставая ногами пол, и запястья его представляли собой кровавые лохмотья.

Ефим вывел Марию на улицу.

– Он сейчас придет в себя и все будет нормально! Они не будут его держать, я договорился, никакой экспертизы через два дня, это они так шутят. Вы успокойтесь и поезжайте домой, а то увидит вас снова, черт знает, как он себя…

– А что с ним?.. – Мария тревожно смотрела на Ефима. – Я не слышала, чтобы это… так проявлялось. Вы мне не говорили, что с ним такое бывает.

– С ним бывает всякое, Мария.

– Но это больше похоже не на приступ, а на ломку – абстиненцию. Так сказали…

– Какая абстиненция, Мария, какая ломка, вы что?! С чего вы взяли? – чуть не закричал Ефим. – Я же вам объяснял, что при его букете возможно… да все возможно. Такая травма головы! Что вы?

– Не знаю, устала наверное. Видеть это было невыносимо, его будто ломала какая-то страшная сила, которая больше его во сто крат, а он при этом еще думал обо мне и девочках, которые крутились рядом. Он мог убить их одним движением, как ломал столы. Видели бы вы его лицо!

– Может, вы его чем расстроили?

– Я не знаю, Ефим, чем его можно и чем нельзя расстроить. Он упал, я подумала – все, но он встал, расшвырял милиционеров, которые обращались с ним как с пьяным, не слушая меня, что это приступ. Они сказали, что он либо буйный, либо обколот, скорее – обколот, и это ломка – такое бывает. Вот почему я спросила.

Мария поправила прядь.

– Что они могут знать, Мария? – возмутился Ефим. – Что они могут знать, эти козлы?

Рядом с ними остановилась машина. Ефим знаком приказал ждать.

– Они не козлы, они могли его, при таких обстоятельствах покалечить, ведь тут стреляли, я забыла сказать!.. – Она и сама удивилась, что забыла такое. – Он был в ярости, но они послушались меня, просто надели наручники, чтобы он быстрее успокоился или… ну я не знаю!

– Стреляли? Кто, когда?

– Да вот только вы ушли, две машины… – (Ефим бросил быстрый взгляд на часы.) – Странно, но если бы Андрей не разогнал всех с террасы, были бы жертвы, у них там все стулья продырявлены. Я не знаю, каким чудом мы сами не…

– А с ним постоянно чудеса, Мария, – не дослушав, перебил ее Ефим, вдруг потеряв интерес к этой истории. – Хорошо, поезжайте, я вам позвоню, когда он придет в себя…

– Нет, не надо, – сказала Мария, садясь в машину. – Я же вам сказала, больше не надо! Хватит мне этих случайных встреч!

– Почему? – удивился Ефим, придержав дверцу. – Обязательно позвоню, когда…

– Пригласите на свадьбу? – горько усмехнулась Мария. – Мне иногда кажется, что вы оба сумасшедшие. Или… – Она посмотрела на Ефима. – Или вы проводите над ним эксперименты, Ефим, а не лечите!

– Мари-ия?!

– Прощайте!.. – Она захлопнула дверь.

Фома проснулся. Мири спала, прижавшись к нему всем телом, сковав его. Он осторожно высвободился, но заснуть уже не мог… Что это за сон, который преследует его? Что это за женщина?.. Нет, уже не уснуть!.. Он выскользнул из-под одеяла, стараясь не разбудить девчонку, ее любопытство и назойливость были бы сейчас поперек.

Докторская келья была через две двери.

– Кто?..

Недремлющий страж, чего ты караулишь? Когда ты спишь?.. Фома отворил дверь. Доктор сидел на подоконнике, закинув ногу, скорее всего, он даже не ложился, оборотень.

– С ума сошел? – лениво спросил он, не шелохнувшись. – А если тебя видели?

– Тагда придетца притварятца да канца, мой слаткий!..

Доктор хмыкнул:

– Кто тебе поверит?

Фома уселся в кресло, вытянул ноги, расслабил мышцы.

– Поверят, у меня в номере осталась женщина, а я – у тебя! Мы оба в теме, шестьдесят девятые.

– Женщина это улика против тебя, да еще какая!

– Док, ничего не было, она подтвердит.

Ничего смешнее и удивительнее из уст Фомы Доктор не слышал… светская беседка.

– Что с тобой случилось, ты не болен?

– Да, Доктор, вылечите меня… – Фома выпрямился в кресле и оттянул нижние веки, закатив глаза. – Что у меня там?.. Какие-то странные сны. Мне постоянно снится женщина, которую я не знаю. Причем, не знаю, кто она такая, даже там, во сне! Понимаешь?.. Хотя люблю… Такая странная ситуация. И когда сон уходит, я с трудом могу вспомнить ее лицо. Вот сейчас я его уже почти не помню. Каждый раз, будто что-то теряешь, проснувшись. Пусто!

Доктор молчал. Замолчал и Фома, вдруг снова, въявь, ощутив эту страшную пустоту, пустоту, которую Доктор не хотел или не мог ни разделить, ни понять. Не в силах справиться с этим чувством в одиночку, Фома рухнул в глубину кресла и воззвал оттуда:

– Ну что ты молчишь? Я влюблен в мираж, в сон? Или что? Что-то такое было уже. Ты же все знаешь! Что у меня с головой? Это же все ваши штучки, ассоцианские, я чувствую!

– Любовь, – сказал вдруг Доктор и стало ясно, что он думает совершенно о другом, но в то же время это как-то странно созвучно сну Фомы. – Ты говоришь, любовь?..

– Да ничего я не говорю… – Фома уже жалел, что начал этот разговор, лучше бы спал.

Пойду, решил он, но Доктор уже встал и стал огромным, таким, что стул, на который он опирался одной ногой, щепкой отлетел к стене, и сами стены стремительно раздвинулись в пространстве, образовав фантастические своды огромного зала. Бледный и обычно несуетливый Доктор двигался так, что ломал привычную геометрию – стремительно, непредсказуемо, как птица – в огромном помещении замка, и вдруг остановился возле окна, спиной к Фоме.

Рука его, сжатая в кулак, аккуратно вошла в стекло. Стекло дрогнуло, осколки медленно и бесшумно поползли вниз, так же как и кровь, выступившая на руке. В помещении зазвенела тишина, оглушая в бесконечно долгих паузах между словами. И слова. Фома никогда не слышал, чтобы Доктор так говорил, вообще кто-нибудь: медленно, очень медленно, членораздельно до рези в ушах, мучительно выговаривая каждую букву – так, что слышно было, как канет кровь с руки…

– Я… покажу… тебе… что… такое… любовь… – Так говорил он в такт неведомому ритму.

Капала кровь… исчезли стены, замок, город, исчезла тысячелетняя война и дразнящий ее мир, исчезло все. Кругом была пустота. Не иллюзия пустоты в темноте, когда ощущается присутствие Нечто, пусть там, где-то далеко, как звезды в степи ночью, а пустота полная, абсолютная…

Фома словно парил в огромной темноте. Ничего не осталось, ни света, ни звука. Один. Потом, как призрак, проявилась под ним скала, высокая и зыбкая, как первый ледок, страшно высокая, будто он на вершине мира, вселенной, и поэтому видел все. Видел, что ничего нет, ни-че-го! И времени тоже… потому что он ощутил сердцем вечность, она промелькнула, маленькая… и остановилась, качаясь, как воздушный пузырек нивелира перед глазами.