Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 44 страниц)

– Андрюша, кругов-то, бль нет! Петрович – гад! – собрал, порвал и выбросил! Говорит, Григорич сказал. Говорит, дерётесь, стены пачкаете! Вот, у Вована один, и у меня, бль. Но я его туда, куда Вован, засунуть не могу, а кругом ворьё!.. Нарисуй, а?

– А сами что?

– Да пробовали, не то… – Илюхин разочарованно цыкнул. – Наташка, словно чужая сразу! А Петрович и так-то не Пестолоцци, а без кругов этих вообще, бль, как с цепи срывается. Ты только нарисуй, а мы уж вырежем!

– Нет, пусть и вырежет! Надо чтоб всё он!

– Ну ладно…

С величайшими предосторожностями, оглядываясь на дверь и шухер, стоящий там, достали откуда-то обувную картонку «Габор»…

– Что ты устраиваешь? – кричал Ефим, бегая по кабинету. – Что ты их с ума сводишь кругами своими? Санитарки через день уходят! Большое отсутствие воображения надо иметь, чтобы не шарахаться от этой стаи бабуинов. Они же как дикари кругами этими обвешиваются и набрасываются! Ты что не знаешь? Что ты им наплел про эти круги, что они, как коты мартовские? Один вообще их на мошонку натянул и мучается, приап, столбняком, но персоналу спуску не дает!

Фома блаженно раскачивался, мыча какую-то мантру. Из его рук торчали два шприца, которые потихонечку вытягивали из него кровь цвета бордо.

– Прекрати петь, у меня и так голова раскалывается!.. И подбери слюни!

Фома послушно стал сжимать кулаки.

– Что ты делаешь?.. – Ефим выдернул шприцы, стал рассматривать собранное на свету. Потом добавил туда что-то из маленькой черной пробирки и вкатил Фоме внутривенный.

– Черт с тобой! – сказал он, когда Фома широко и безумно открыл глаза. – Садись, пиши…

Доктор ворвался в палату, как смерч, по неземному страшный и в сиянии невероятной мощи.

– Ты пойдешь со мной!

– Не-ет! – закричал Фома.

Все было так хорошо, распределение кругов шло полным ходом, он сидел в подушках, как богдыхан и оделял ими братьев во паранойе, словно фантами. Завидев Доктора, сумасшедшие веером бросились под кровати, теряя круги, тапки и даже симптомы заболевания, все отступало перед инстинктом выживания. Только Вован, глаза-телескопы которого уменьшали объекты на порядок, набычившись, двинулся на Доктора, но был сметен одним движением.

– Собирайся, пошли! – скомандовал Доктор.

– Куда?

– Все туда же! Не надоело еще сумасшедшего играть?

– Никуда я с тобой не пойду! – завопил Фома.

Но силы оказались слишком не равны. Ослабевший от активной терапии и пребывания в интеллектуальном болоте, Фома был буквально вырван из постели вместе с ворохом кругов. Доктор не церемонился. Коридор был пуст, ни вездесущего Петровича, ни санитарок, ни, наконец, Ефима свет Григорича – тихо и пусто. Где они, где все, когда они так нужны?

Этот безумец их всех убил, понял Фома и свою судьбу. Сейчас затащит в туалет и… но они миновали и туалет, и комнату свиданий, спустились на первый этаж. Никто не встретился и там. «Где люди?!» – дико озирался Фома. И даже у святая святых, входных дверей со смотровым окошечком, которые Доктор легко, как фокусник, открыл, никого не было. Фома задыхался.

– Куда ты меня тащишь? – орал он, в надежде, что кто-то услышит его, но только терял тапки.

– Отсюда! – был короткий ответ.

«Меня закопают в саду!» Эта мысль вывела Фому из оцепенения, он бросился на маньяка, но сразу почувствовал себя странно, словно голова отделяется от тела. «Ну вот, – удовлетворенно укорил он кого-то. – Я же говорил…»

Очнулся он в какой-то чахло обставленной комнате: стол, стул, обшарпанный деревянный пол и обои, кучеряво свисающие у потолка. На втором стуле сидел он сам, а Доктор выписывал вокруг него замысловатые круги. Значит, не убил. Фома осмелел, но глаз не спускал с безумца (а траектории пробежек недвусмысленно указывали на безумие), стараясь не упустить момент, когда тот захочет ударить его по голове. Он демонстративно переставил стул в угол и оседлал его верхом, решив на этот раз так просто не сдаваться, стул тоже защита, если ничего другого нет. Доктор, казалось, не обратил на это никакого внимания.

– Опять побег? – спросил Фома, давая понять, что знает о намерениях маньяка все, и намекая на бессмысленность этого предприятия.

Язвительность, вот что возвращает безумцев в лоно разума, знал он. По себе.

Доктор, не отвечая, покружил по квартире еще, что-то то ли собирая, то ли вынюхивая, потом, вдруг исчез на какое-то мгновение, и появился перед ним уже помытый и переодетый в походное обмундирование. На колени Фомы упала такая же одежда. Он тупо уставился на нее.

– Переоденься! – пояснил Доктор. – У нас мало времени, кривая сейчас разогнется!

Как только он произнес эту, ставшую уже ключевой, фразу, Фома понял окончательно: перед ним маньяк! Опасный и безнадежный, судя по последней фразе о "кривой". Она уже столько раз "разгибалась" на голове Фомы, что превратила его мозг во взбитые сливки. Ни сардонизм, ни сарказм, ни желчь теперь уже не помогут, здесь поможет только такая фигура речи, как лоботомия.

Фома вскочил и выставил перед собой стул, поскольку других хирургических инструментов для Доктора у него не было.

– Пусть разогнется! – заявил он. – Только на этот раз без меня! И не подходи ко мне! – крикнул он, поднимая стул на удивленное движение к нему Доктора.

– Что с тобой?

– Ничего, выздоровел! – сказал Фома многозначительно. – И поэтому никаких кривых я с тобой разгибать больше не буду!

– А зачем же ты тогда мне помог освободиться? – спросил Доктор, и видя непонимание, пояснил:

– Скрепку зачем в руку сунул? Разве не затем, чтобы бежать?

– Дурак был, – буркнул Фома. – Не хотел, чтоб ты мучился. И надеялся, что ты, наконец, оставишь меня в покое. Видимо, зря.

Доктор кинул взгляд на часы, пробормотал:

– Пять минут, не больше… – И со вздохом взял другой стул, устраиваясь напротив. – У нас всего пять минут, Фома, дорогой, поверь…

– Жаль, что не две, как обычно! – перебил его Фома и тоже сел. – Я подожду, пока они кончатся, хорошо?

Они сидели и разглядывали друг друга с большим сожалением.

– И куда мы на этот раз спешим? – поинтересовался Фома, потому что в тишине его, несмотря на обстановку, клонило в сон.

– В Томбр, куда же еще? – пожал плечами Доктор.

– А, правильно, к Милорду! Тебе еще не надоел этот бред? У меня такое впечатление… не подходи, говорю! У меня такое впечатление, что вы оба с Фимой сумасшедшие и не даете выздороветь мне! Оставьте меня в покое, оба! Я тебя освободил?.. Вот и хорошо, вот и свободен, а меня не впутывай, я устал от ваших переходов и книг!

– Ты хочешь снова в дурдом? – спросил Доктор.

– А ты меня куда тащишь, в оранжерею? – спросил Фома. – Ты же тащишь меня туда же – в дурртомбр! Так какая разница – ты, они?.. Вы все меня, блин, туда тащите!.. Но я уже выздоровел, Доктор и в вашем сумасшествии участвовать больше не собираюсь!

Он отчеканил это по слогам, громыхнув напоследок стулом. Доктор хмыкнул.

– Ты же знаешь, без тебя я не уйду!..

Он встал со стула.

– Не подходи!.. – Фома был готов драться до последнего…

Но у Доктора не осталось времени на развлечения. Он только молнией выбросил руку в сторону Фомы и тот, не почувствовав боли, понял, что теряет ориентацию вместе с равновесием. Через секунду он сидел на том же стуле, а Доктор его быстро переодевал.

– Закрой глаза, – сказал он.

– Щас! – пообещал Фома. – Вот только попробуй меня ударить! – пригрозил он, хотя сделать ничего не мог, как куль восседая на стуле. – И не заходи мне за спину!

– Ну, смотри! – хмыкнул Доктор.

Вся жуть перехода обрушилась на неподготовленного Фому, силовые линии пространства рвали его тело настолько зримо и безжалостно, что он закричал (как он это делает, гад?) и невольно закрыл глаза. Будь, что будет, но не видеть этого…

В полной тишине зазвучала какая-то дикая музыка и похабный визгливый голос спел: "Люблю я Маньку, ах она каналья! Люблю ее и больше никого!" Возможно, гуляли соседи. Потом стало холодно, потом вообще никак.

В главный город Томбра Ушур Доктор и Фома попали как раз к большому празднику Тара-Кан, длящемуся несколько дней и ночей, если кто их мог различить. День и ночь были почти одинаково угрюмы в зловещем инфракрасном излучении здешнего неба. Светила, как они с Доктором ни старались, найти на тусклом небосклоне им не удавалось, говорили, что оно появляется, но редко.

– Хаос, – ворчал Фома, – ни весны, ни лета, ни дня, ни ночи. Дурдомбр! Как ты это делаешь, сумасшедший?

И во весь голос декламировал Джона Донна:

– Солнце пропало, земли не видать

И разум не скажет, где нам их искать!

Разум, на самом деле, долго кричал, что он не будет играть в такие игры, что это бред и что он не верит, потом сказал, что берет отпуск имени ступора, и обиженно замолчал. Успокоился и Фома, потому что во всем остальном изнанка мира ничем не отличалась от лицевой его стороны. Те же люди, тот же растительный и животный мир, только флора несколько более чахлая и дикая, а фауна, не в пример, монстрообразна. Да еще проблемы со сменой дня и ночи, но к ним можно было привыкнуть, как к полярной ночи, тем более что холод стоял все время собачий.

Пиком многодневного празднества и его логическим завершением был рыцарский турнир, главный в году, поэтому съезжались на него со всего Томбра, со всех его провинций. Победитель получал богатый приз, но главной особенностью этого турнира было то, что получивший награду рыцарь мог сразиться с самим Милордом. Конечно, не по-настоящему («ха-ха-ха!» – хохотал Фома, понимающе: в дурдоме иначе быть не может!), никто не мог противостоять Верховному Правителю в открытой схватке. Поединок носил скорее символический характер: противники сталкивались, Милорд легко ударял в щит соискателя и того уносили в бессознательном состоянии, которое наступало больше от самого факта, что перед тобой Великий Рыцарь Жезла, нежели от удара.

Город был наводнен приезжими и Фома с Доктором легко затерялись среди гостей, экипировавшись под местное дворянство – меховой плащ, такая же шапка и обязательное пьянство по вечерам в какой-нибудь таверне или корчме. Они беспрепятственно бродили по всему городу, никто не обращал на них внимания, хотя Фома, пока Доктор не видел, раздавал Фимины визитные карточки, приговаривая, что он тоже когда-то болел.

Несколько раз, в толпе зевак, они объезжали замок Милорда на высокой скале. Вокруг все и вся было в предвосхищении великого праздника. Вообще, турниров в Томбре было множество, но во всех остальных Милорд не участвовал, тем самым сильно снижая их рейтинг. Поэтому мечтой каждого рыцаря изнанки было попасть на турнир Тара-Кан. Помимо денег, славы и лицезрения Верховного Громовержца и даже поединка с ним, счастливчик мог рассчитывать попасть в свиту Великого Князя, если не слишком далеко отлетит от удара последнего, выживет и понравится ему манерами.

– Манерами полета? – поинтересовался Фома, когда услышал этот рассказ в первый раз.

Это происходило на постоялом дворе, хозяин которого словоохотливо рассказывал приезжим о турнире и празднике; таковых, кроме сайтеров, набралось немало.

– Какого полета? – сбился хозяин.

– После удара Милорда.

– Милорд не объясняет, почему он выбирает того или иного рыцаря! – сухо заметил корчмарь. – Посмотрел бы я на твой полет, да ты и отбор не пройдешь!

На Фому зашикали; рассказ продолжался, а Фома, не обижаясь на сумасшедших, отводил душу в странном, крепком напитке, похожем на разбавленный спирт, только газированный, что сообщало мозгам сильнейшую эйфорию уже после первого доброго глотка. Напиток так и называли, заказывая, «газировкой» и он сильно отдавал аммиаком, но… больше согреться было нечем. Доктор был наверху постоялого двора, договариваясь с хозяйкой о пригодной для двоих комнате на ночлег. Публика же внизу, пила тот же газированный напиток, что и Фома, и открыв рот слушала. Но рассказ все время шел о каких-то незначительных деталях: количестве денег, количестве участников, количестве убитых. Фома же интересовался качеством.

– А Милорда никто не вышибал из седла? – спросил он снова, устав слушать о сломанных копьях, и дождавшись, когда толпа вокруг кабатчика поредела.

– Эк ты, парень! – насмешливо крякнул хозяин. – Да нешто это возможно такое? Как ты в ум-то такое впятил, деревня?.. Понаехали!

Но, несмотря на тон, было видно, что он доволен, тема была исчерпана и постояльцы расходились. Услышав же вопрос, да еще такой, публика снова стала собираться вокруг хозяина, а значит, снова потребовалось спиртное и закуска. Прихлебнув для вида из пустой кружки, хозяин вкусно крякнул, соблазняя публику, и стал рассказывать о том, какой непревзойденный боец Его Величество, какой непобедимый воин, какой неустрашимый ратник, какой мудрый и дальновидный правитель, и пошло, и поехало снова о сломанных копьях и выбитых глазах.

– Да невозможно даже представить, что кто-то сможет выдержать больше, чем один удар Верховного! Ведь он даже не боится огня!

Доктор уже обращал внимание Фомы на то, что с огнем здесь обращаются только странные малорослые существа с копчеными физиономиями и длинными руками, своего рода томбрианские гномы. Больше никто к огню даже не подходил. Но Фома, к тому времени отвыкший, в скитаниях по пустыням, от алкоголя и выпивший не менее литра «газировки», был близок к изумлению:

– Скажите, пожалуйста, не боится огня! – ахнул он довольно неосторожно, и еще более опрометчиво продекламировал:

– Он без няни гуляет по улицам!..

И снова стал бесплатно раздавать визитки родного дурдома: мол, встретят как родных!..

Несмотря на то, что Доктор уже заплатил за ночлег, постоялый двор пришлось срочно менять, так как количество желающих понять, что Фома имеет в виду, сильно превысило объясняторские способности не только его, но и мистера политкоректность. Доктор с трудом сумел вытащить своего друга из общей свалки во двор.

Слава создателю, была уже ночь, а их коней только начали разнуздывать. Они скакали, разбрасывая комья грязи и снега, примерно два квартала, пока не оторвались от преследователей. После этого Фома относился к «газировке» более внимательно.

– Слушай, а это только мне кажется, что вы все дураки сумасшедшие или это игра такая и я смотрюсь так же, в общей массе? – спрашивал он время от времени.

– Нет, сумасшедший здесь один, – отвечал Доктор.

– И я знаю, кто он, – заверил его Фома. – Но как ты это делаешь?

– Скоро узнаешь!

Вскоре они узнали у какого-то древнего бродяги по имени Горан, что все-таки был один рыцарь, давным-давно, который, страшно сказать, выстоял после удара Милорда и даже – О Боги, Боги и Крест Немилосердный! – сам нанес ответный удар. Знакомство с Гораном состоялось в старой покосившейся корчме на окраине Ушура, куда он зашел весь дрожа от холода и похмелья, чем сразу покорил Фому.

– И что?.. – Фома подлил «газировки» в кружку старика, тот быстро выпил…

Поединок продолжался, но никто не мог его видеть, продолжал польщенный вниманием Горан, потому что в этот момент раздался оглушительный гром, в ристалище ударила молния, ослепив присутствующих. Когда же дымка рассеялась, на арене стоял один Милорд, а Желтого рыцаря не было, только обожженная земля. Куда он делся, никто не знает, но именно в честь его и устраивается этот турнир, потому что он, победив всех, вызвал самого Милорда, чего раньше никто и никогда не делал. Такова вся правда.

– А почему рыцарь так называется – Желтый?

Старик пожал плечами: мол, всю правду сказал, а налить не помешает!.. Выпив еще полкружки, он добавил, что именно с тех пор Милорд завел у себя, страшно сказать – О Боги, Боги! – огонь! Без карликов подземных! Он сам – бог! Вулкан! Его карающей длани не минует никто!

И все в том же духе. Ни у кого не вызывало сомнения божественное происхождение Милорда, его право единолично карать и миловать. Он наводил ужас, когда проносился в своей колеснице по улицам Ушура, которые словно вымирали в это время. Никто не мог выдержать взгляда Милорда, мгновенно он прожигал сердца неосторожных честолюбцев. И прятались горожане в своих домах, наблюдая из-за занавесок, как скачет грозная квадрига с высокой черной фигурой в плаще. Но завтра на ристалище… каждый может… потому что Тара-кан это великое событие…

Старик еще плел что-то о том, что служил когда-то у Милорда, но был выгнан, за что, правда, не сказал, забормотав какую-то бессмыслицу про неудачное расположение звезд, судеб и жен. Он уснул, клонясь плечом к Фоме и из грубой деревянной кружки, в его ослабевших руках, выливалось на стол то, что он не допил.

– Завтра! – сказал Доктор, вставая из-за стола. – Завтра мы узнаем все остальное. Спать!

Утро было замечательным. Петрович сбросил его с кровати, перерыл всю постель, на предмет «картонок ваших долбанных» и дал, освежающе, по роже, когда Фома спросил, не проспали ли они начало турнира.

– Какого еще турнира, придурок? Завтрак!.. Каких тараканов?.. Вы что, сволочи, тараканьи бега здесь разводите?! Не хватало!.. Ну-ка показывай, где они?..

Фома еще и еще раз схлопотал по физиономии, профессионально, открытой ладонью: ни синяков, ни ушибов, только щеки становятся пунцовыми, как у младенца, а в голове включается кофемолка. После этого он почувствовал себя гораздо лучше, бодрее, но о начинающемся турнире решил больше никому не говорить, даже Ефиму.

Стал готовиться самостоятельно, за этим занятием его и застал Ефим.

– Как дела, рыцарь? – спросил он, заглянув в валяющиеся вокруг бумаги. – Редкая минута просветления?.. Ну, рассказывай, как идет подготовка к турниру? Коня подковал? А то помнишь: лошадь захромала, командир убит, армия бежала… а?

Фома ответил, что да, что нормально, только голова иногда стреляет молнией в левом виске. Порой, боль была такой, что он не успевал получить от нее полноценное наслаждение и терял сознание.

– А ты гедонист! – усмехнулся Ефим и добавил:

– У тебя когда эти мерцания проходят, ты нормальный человек. Ну, а за боль скажи спасибо Доктору! Он столько раз бил тебя по голове, изображая дыру в действии, что приходится только удивляться твоей живучести! И не забывай о катастрофе, как способе твоего существования.

Жизнь начинала течь так медленно, что постоянно хотелось спать.

– Но когда? – спрашивал Фома, имея в виду выписку.

Он начинал этот разговор не впервые. Периоды блаженства проходили и тогда обстановка клиники тяготила его.

– Теперь ты начинаешь пороть горячку уже по этому поводу! – обрывал его Ефим. – Не спеши, все будет вовремя и хорошо.

– Но я же признал! – возражал Фома. – Что тебе еще надо?

– Мне? Мне ничего не надо! А вот тебе надо переждать момент, так как появляться на улицах тебе опасно!

– Мне? Почему? Из-за Милорда? – не понимал Фома, и таскался за Ефимом по всем палатам и коридорам.

– Какого милорда, чума?! – удивлялся Ефим. – Ну, хорошо! – сдался он, наконец. – Пошли!

23. Бандиты и читатели

– Вот смотри!..

Фома непонимающе смотрел на газету. «Как украсть миллион?» – спрашивала газета огромным черным заголовком во всю страницу с логотипом Питера о’Тула и Одри Хэпберн, а Ефим бегал по кабинету в своей обычной манере.

– Это губернатор какой-то блядской области теперь. Губернаторов, как собак нерезанных! Сто, что ли?.. Вот тут я с Жириновским согласен – сократить! Половину посадить, другую – расстрелять!.. Государственно мыслит. Их только сто, а у каждого еще свита, а у тех – референты. Где тут прокормить?!

Фома с трудом улавливал ход мысли Ефима. Причем тут он? Какое он имеет отношение к Жириновскому, какому-то губернатору и их общему прокорму, кроме того, что случайно оказался на территории, где они процветают? Ну, много их, конечно, но он-то…

– Мы погибли, нас съедят чиновники!.. – Ефим продолжал бегать. – А журналистов и того больше! Никуда от них! На одного человека два фоторепортера! Даже на месте зачатия оказываются со вспышками! И вот результат!.. Да разверни ты газету!..

Он с треском рванул пожелтевшую бумагу…

– Вот! Полюбуйся!..

На видном месте, в разделе «Как мы отдыхаем. Криминал и общество» красовалась большая фотография Фомина, окруженного телохранителями, настолько четкая, что казалась мизансценой в театре.

– А телохранителей-то! Как служба безопасности европейского государства! Я ж говорю, три армии кормим: саму армию, ограниченный контингент чиновников и неограниченный контингент их холуёв! Вот они-то, эти холуи, тебя и заломали перед камерой. Смотри, как стараются – дворня!

– Когда это было?.. – Фома что-то такое стал припоминать.

– Да недавно, совсем недавно!.. Смотри по дате. Месяц что ли назад.

– Два… – Фома закрыл газету, видеть себя, расхристанного на капоте, было неприятно.

– Ну, два! А что ты думаешь, забыли? Не знаешь ты спецслужб. Я уж Ирину предупредил, чтоб ни гу-гу!

Ах, вот это о чем она! – вспомнил Фома её последнее посещение…

Ирина обижалась.

– Зачем ты выставил меня в таком свете в своей книге?

– В каком?

– Дурочкой!

– Дурочкой?.. Не помню. Тебе не нравится книга?

– Ну… много лишнего. А про женщин тебе писать не надо, не стоит, ты их совсем не знаешь.

– Да я и не писал!

– Зачем ты бросил недвижимость?.. – Не слышала его Ирина, она резко меняла тему, впрочем, как всегда. – Ты бы мог зарабатывать такие деньги с твоим талантом, а ты растрачиваешься по мелочам!

– Выбрось это из головы!

– Что – книгу? Зачем?.. Не в этом дело.

– Нет, эту идею о недвижимости. И о книге забудь. Действительно, мелочь. Я вообще не знаю, с чего она появилась. Ефим говорит, что это я написал… – Он пожал плечами. – Говорит, в минуты просветленного помутнения. Какое помутнение?.. Шарлатан!

– Да ты что, он гений! Светило какое-то в психиатрии. В Швейцарии работал с самим Шарко.

– Шарко умер.

– Значит, с сыном. Он за месяц сделал из тебя совершенно другого человека!

– Во-во! Сын, кстати, тоже погиб, он был полярником…

У Ирины огромные глаза виноватого человека, так объясняют неизбежную беду: ты сам виноват!..

Фома, испытывая редкое умиротворение, складывал кости домино в башню. Ни ссориться, ни выяснять отношения не хотелось. Столб башни медленно рос, представляя собой странный прямой, но ребристый кактус, а потом падал, дробно рассыпаясь по столу и по полу, так как доминошки ставились в самом неустойчивом положении – на попа. Фома без слов ползал по полу, под стол и с упорством маньяка складывал новую башню. Ирина пыталась помочь, но руки у нее дрожали.

– Не мешай, – сказал Фома. – Ты все портишь. Если я сложу все кости в башню, я выйду отсюда.

– Это невозможно! Ты же!.. – Ирина осеклась, и испуганно посмотрела на него.

– Что?

– Ничего. Это невозможно!

– Выйти? Почему?

– Сложить!.. Зачем ты вечно ставишь перед собой невыполнимые задачи? Не хочешь выходить отсюда? Правильно он говорит, что ты не хочешь выздоравливать.

– Тщ!.. – Фома предострегающе поднял руки, башня опасно покачнулась, но он каким-то неуловимым для Ирины движением выровнял ее. Воздухом что ли?..

Потом посмотрел на неё.

– Я-то хочу, а вот твое светило… где ты его, кстати, нашла?

– Коля посоветовал, он давно его знает.

– Какой Коля?.. А, твой муж! – вспомнил он.

– Какой муж?.. – Ирина дико посмотрела на него. – Никакой он… с чего ты взял? Мы с ним просто…

Она поискала глазами по пустой комнате с мягкими диванами и телевизором за решеткой, пытаясь сформулировать, что же они с Колей «просто», но не нашла.

– Ну, в общем, ты не волнуйся, Коля на тебя совсем не обижается.

– За что? – теперь уже удивился Фома.

«Значит, свадьбы тоже не было?.. Господи, как же я запутался со всем этим!»

– Ну… то, что мы… с тобой.

– Только в психушку засадил, а так – зла не держит!.. – Понял он, ставя следующую кость на попа.

– Это не он, это я!..

Башня опять качнулась, точнее, не качнулась, а ее чуть-чуть повело. Фома быстро снял верхнюю кость, потом еще две – мгновенно и бесшумно. Равновесие установилось. Ирина с изумлением, похожим скорее на испуг, наблюдала за его манипуляциями. Он был похож на фокусника эквилибриста в цирке – весь молния, внимание и точность.

– Не говори так громко, – попросил он, снова устанавливая кости. – А тебе-то я что сделал?

– Фомин, ты не понимаешь! – всплеснула руками Ирина.

– Стой!! – зашипел он.

Но было поздно, башня заваливалась от ее взмаха.

– Ну вот!.. – Он сокрушенно вздохнул, и снова полез под стол, но и там его преследовал виноватый от невозможности оправдаться голос Ирины.

– Ты хоть помнишь в каком состоянии ты находился?

– Нормальном.

– Ты даже выброситься хотел – нормальном! – едва успела. Ты пил, как!..

– Ладно… – Фома отмахнулся. – Теперь снова складывать придется…

Он встал над столом, посмотрел в больные глаза Ирины.

– Не мешай хоть выбраться отсюда…

Башня снова начала расти.

– Как ты с ним-то сошлась?.. Вообще откуда он взялся, этот?..

– Кто? С кем? – не сразу поняла она. – Да это не я – Коля! Третий раз спрашиваешь. Он его шефа пользовал, у того срыв был, после кризиса в августе.

– Не выдержал пахан.

– Почему – пахан?

– А как ты думаешь, чем занимается твой Коля?

– Боксом. Он на соревнования ездит, у него награды… он воевал, – поспешно добавила Ирина.

– И как часто он соревнуется?

– А почему ты спрашиваешь?

«А действительно, что это я, может он и не заказной и мочит только на ринге?»

Фома посмотрел на нее. В испуганных глазах Ирины была мольба ничего не говорить об этом. Он вздохнул.

– Значит, я здесь месяц уже?

Она поспешно кивнула.

– Больше даже… два. Просто последний месяц стало лучше. Правда-правда! – горячо убеждала она его. – Ты стал меня узнавать.

– А он как?.. – Фома кивнул в конец коридора, где за стеклянной дверью маялся Колян.

– Не, не ревнует… а почему ты про меня не спрашиваешь?

– А потому что ты боишься меня и врешь.

– Да! – обиделась Ирина. – Ты сам не знаешь, какой ты!.. Какой-то не такой, временами просто страшный!

– Правильно, сдали в дурдом, а теперь боятся, – усмехнулся Фома.

– Никто тебя не сдавал, Фомин, тебя спасали от…

Она снова прикусила губу.

– Ага… – Он сосредоточенно, кость на кость, складывал башню. – От чего это интересно меня спасали?

– От себя!..

Разговор так и не получился. Фома угрюмо и сосредоточенно строил башню, потом спросил, зачем она пришла. Ирина смешалась: как зачем? Проведать!..

– Проведала? Передай Коле, что я чувствую себя хорошо.

У нее от обиды потемнели глаза, потом вспыхнул упрямый румянец.

– Я ещё приду! – пообещала она. – Без него!.. – Кивок в конец коридора.

– А ему скажи, чтоб без тебя… – Фома даже не посмотрел на нее, когда она встала. – У сумасшедших время тянется, каждому посетителю рады.

– Что-то я не вижу!

– Это я от радости…

Дверь в комнате хлопнула так же обиженно и звонко, как прозвенели иринины «пока» и цокот каблучков по полу. Так же обиженно распалась почти достроенная башня. Больше строить не дали. Вошел Петрович Руки до Земли.

– Давай, Келдыш, хватит развлекаться!

– Как выздоровею, сразу за грибами вместе пойдем! – подмигнул ему Фома.

– Ты выздоровеешь, придурок! Скорее я стану сумасшедшим. Иди-ка, давай, по добру!..

– За что люблю тебя, Петрович, так это за то, что где-то тебя видел, а где – не скажу!..

– Ты хочешь сказать, что меня ищут? – не поверил Фома. – Я же ничего такого… случайно! Даже не знаю, как это получилось!

– Вот тебе и расскажут! И организацию тебе подпольную подберут и спонсоров из ЦРУ найдут, все сделают! Даже покалеченных предъявят, двух или трех, со справками из «травмы» от того же числа. Ты что не знаешь, как такие дела делаются?

Со слов Ефима выходило, что деваться Фоме некуда. Сидеть тихо в означенном заведении и молить святых всех Бедламов, чтобы уберегли, отвели и наставили на путь истинный, благоразумный.

– Пока не уляжется, Фома!.. – Ефим не понимал его легкомыслия. – А что?.. Не дует, каша есть, лопай – ровняй морду с жопой. Шутка. Из словаря Даля… В смысле, выздоравливай!

Каша у Фомы стояла уже поперек горла, а затхлая атмосфера психушки обрыдла еще больше. Так что в отношении «не дует» у него было шибко свое мнение. И хотя сообщение Ефима оглушило его сначала, мысль о свободе была еще оглушительнее, а уж очаровательнее точно!

Часа через три, все обдумав, он понял, что ему нечего боятся. Ходил же он полдня с этой газетой на груди и ничего! Никто даже не поинтересовался, не говоря уже о том, чтобы задержать террориста.

– Не путай божий дар с яичками! – смеялся Ефим. – Одно дело, когда какой-то пьяница шатается с газетой, ясно море, на опохмелку просит экстравагантным способом, мол, политический оппонент режима, и другое – развернутый поиск, оперативный розыск это у них называется. Тем более, что ты всего полдня ходил, да еще, наверное, по своей квартире – казалось, что гуляешь, алкоголику. А походил бы по улице еще денек-другой и загремел как пить дать!

– Но два месяца! – кричал Фома. – За это время можно даже счастье найти, не то что меня!

– Счастье! – фыркнул Ефим. – Вот люблю тебя за формулировки!.. Такие дела годами тянуться! Забыл что ли?.. Политики, журналисты, смена власти… а потом вдруг всплывают свидетели, вдохновители, исполнители. Потому что коньюктура власти меняется, а папочки-то – вот они! Их только вынимать раньше времени нельзя – политика!

Ефим напомнил об известном взорванном журналисте, по делу которого каждый год добавляется по одному исполнителю, уже чуть ли не взвод. Еще пару лет и в обвиняемых будет вся армия, а армию, как он сам понимает, обвинять нельзя!

– Но ты-то не армия! Тебя, полковник, который не пишет, можно объявить только сумасшедшим, но сейчас и на это, слава, впрочем, богу, надежды мало. Бредить самозабвенно ты перестал!..

Ефим широко развел руки: мол, во как некстати!..

– Ты пойми, я ведь беспокоюсь только о твоей безопасности. Ну и… – Он простецки улыбнулся. – О книге твоей недописанной. Когда уже продолжать-то будешь, полковник?.. Пока в подполье-то? Достоевский бы непременно воспользовался такими благоприятностями.

– Какая книга?! – Фома и думать об этом не хотел.

Какая может быть книга в неволе?! Что он диссидент?! Это что (все происходящее здесь) метод борьбы с ним?.. Да нет, опять хмыкал Ефим… Тогда он хочет на волю! Вон из дурдома! И дорогу забыть!.. Ирина права, он будет заниматься недвижимостью! Да чем угодно!..

– Свободу! – кричал он с утра и до отбоя, нажравшись каш.

Устав от демонстраций, которые, к тому же, будоражили остальную публику, Ефим снова пригласил его в свой кабинет.

– Ну, хорошо, – сказал он. – Тогда держись за стул.

– Вот только не надо меня пугать!.. – Фома чувствовал себя совершенно здоровым. – Что теперь: МИ-6, Массад или вообще инопланетяне?

Но всё оказалось проще и в совершенно российском стиле. Коля не хочет потерять Ирину. Секунд пять Фома таращился на Ефима, ожидая объяснений, и не дождался.

– Так это я из-за него здесь торчу?! – наконец, смог выдохнуть он. – Чтобы он не потерял Ирину, бедный? Он в своем уме?.. Впрочем, о чем я спрашиваю в доме помешанного?.. Ты смеешься?