Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 44 страниц)

«А сейчас ты придумываешь себе несчастья», – услышала она. Слова прозвучали явственно, хотя она могла поклясться, что самого голоса не слышала, он словно возник сразу в голове. Мария медленно повернулась. Фома мягко плыл, качаясь, все в тех же водах, и улыбка Гуинплена, только не безобразная, а безбрежная, была его парусом.

– Это ты сказал? – спросила она. – Я не сошла… я не ослышалась?

«Ты не сошла. Это я. Спрашивай, но не говори».

Это было так неожиданно – получить ответ в своей голове, что Мария не то что не нашла, что сказать, но вообще растерялась. Она же видела, что он молчит, даже не смотрит на нее!.. Мысли проносились, не оставляя следа, одна за одной и самые разнообразные, но лейтмотив их был один: «Ну все, я говорю с собой!..»

«Нет, со мной. Спрашивай, но не говори. И отвернись к окну».

– Спрашивать, но не… – Она осеклась, потом, сама не понимая почему, послушалась и заговорила мысленно, сразу оценив насколько это трудно – высказать мысль, не произнося:

«То есть не открывать рта?.. А почему – к окну?»

«Нас слушают, а я хочу отсюда уйти».

«Уйти? Зачем?.. Ты считаешь, что ты здесь… неправильно?»

«Ты правильно поняла. Неправильно. Спрашивай. Десять минут. Осталось шесть.»

– Ты меня помнишь? – спросила она, снова вслух.

Весь этот странный диалог пронесся у нее в голове со скоростью телетайпной очереди и она, потрясенная, позволила ему течь автоматически, почти не думая. Точнее, то что она думала и являлось составной частью диалога. Последний вопрос для нее был слишком важным и она не могла его просто думать, его нужно было произнести вслух. Она пришла в себя.

«Не надо говорить. Тратишь время. Могут услышать. Я тебя помню. Кино, театр, казино.»

«И все?.. – Марии это показалось очень обидным. – Это все, что ты помнишь?»

«Мне всегда казалось, что я тебя знаю, но у меня нет данных».

«Данных?.. Каких данных, ты что машина: кино, вино и домино?! – Она нашла в себе силы на усмешку. – Что за протокольный разговор? Скажи еще, оперативных данных!»

«Сейчас не могу».

«Ну хорошо, а я – перед тобой, что – не данные? Ты же знал меня! Ты же смылся, подлец, куда-то! Куда ты исчез?.. О, нет, Господи, этого не может быть! Я разговариваю сама с собой!»

Мария схватилась за виски. А в ней продолжало стучать: «спрашивай, спрашивай, спрашивай…»

«Спрашивай ты!»

«Я могу только отвечать. У меня нет вопросов».

«Даже ко мне?»

«Ты единственная, из-за кого я здесь».

«Здесь из-за меня?!»

«Ошибка. С тобой».

«Единственной, на которую у тебя еще нет данных?»

«Да».

– Господи, ты даже шуток не понимаешь! – вырвалось у нее.

«Понимаю. Нет времени. Две минуты. Не говори. Спрашивай.»

«Нет, я разговариваю сама с собой. – Мария попыталась взять себя в руки. – Ничего нового я не услышала. Весь этот бред я знаю вдоль и поперек. Надо уйти немедленно… зачем ты меня мучаешь?»

«Хорошо. Сзади тебя тумбочка, в ней твои мандарины. Этого ты знать не могла.»

Мария открыла тумбочку. Её пакет лежал в самом низу.

«Я могла догадаться!»

«Смешно. А ты не можешь догадаться, что лежит под твоим пакетом?»

Мария посмотрела на него. Да он издевается надо мной! Или я сама…

«Нет, – все-таки ответила она, глядя на него с вызовом. – Я не могу знать, что лежит под пакетом».

«Там лежит моя книга».

«Так он не шутил? Я думала…»

Мария вынула черный томик.

«Он никогда не шутит, этот выверт, неужели ты еще не поняла это красивое животное?.. Возьми себе. Все»

Неожиданно перед ней возник Ефим. Неужели прошло десять минут?

– О! – воскликнул он. – Он уже подарил вам книгу? Он с вами говорил?

– Я обнаружила ее в тумбочке, когда доставала ему мандарины.

И она сама в это верила сейчас. Наваждение, если это было наваждение, исчезло так же внезапно, как звон в ушах, как тишина из комнаты с приходом Ефима. Теперь она не знала, как ко всему этому относиться и верила в то, что сказала Ефиму. «В конце концов, я могла знать об этом, догадываться, ведь он же говорил о книге в аллее!.. Да нет, хватит дурить, я просто хотела дать ему что-нибудь из принесенного!»

– Н-да, – протянул Ефим, улыбаясь. – Знакомо. В каком-то смысле, мы знаем все, но не позволяем себе в этом увериться. Все герметические учения основаны на этом постулате.

– Мне пора, – сказала Мария.

«Я сошла с ума, – думала она, идя по коридору вслед за Ефимом. – Я разговариваю с собой».

Последний взгляд на Андрона уверил ее в этом. Из угла рта его тянулась тоненькая, словно стеклянная ниточка слюны, раскачиваясь в такт движению тела, и вовсе это была не улыбка, а какая-то дурацкая разъезжающаяся ухмылка или просто… недержание губ. Теперь, на трезвый взгляд, все это выглядело убого, даже неприятно. «Как может человек в таком состоянии что-то сказать? Неужели я не видела? Я так хотела, чтобы он узнал меня, что мой мозг сработал, испугавшись за психику. Истеричка! Маткой вспомнила!.. Все, хватит!»

Они прошли в кабинет Ефима. Он распорядился насчет кофе.

– Или вам чай? – спросил он, внимательно посмотрев на нее.

– Все равно, – отмахнулась она, продолжая пребывать в каком-то странном состоянии. – Кофе хорошо.

«Как я могла?.. Нет, я должна была это увидеть. Сама. Хотела увидеть?..»

– Увидела, – прошептала она.

– Что?..

Ефим повернулся от стола, на котором колдовал с сервировкой, к её креслу и внимательно посмотрел на нее.

– Я же вам говорил, – укоряюще произнес он, не дождавшись ответа и продолжая её расматривать. – Мне все-таки интересно: вы сами нашли книгу?

– Он мне сказал, возьми книгу в тумбочке… Нет, что я говорю? – очнулась Мария. – Он ничего не говорил, но… я взяла пакет, кажется, чтобы выложить мандарины… мне показалось, что он… что ему…

Она мучительно подбирала слова. Ефим тихонечко, едва ли не на цыпочках, подал ей кофе, пепельницу, поставил перед ней молочник.

– Вам показалось, что он с вами разговаривает? – спросил он, и успокаивающе улыбнулся. – Обычное чувство вины здорового человека перед больным. Это вам показалось, да?

– Да… – Мария испытала огромное облегчение от одного этого выдоха, каким тяжелым грузом, оказывается, лежало это на ней!

– Не волнуйтесь, это кажется многим. Вы принесли его экзерсисы?.. Это мило, – переменил тему Ефим, показав на листок, который она продолжала держать в руках с того момента, как вынула его из сумочки, и снова заглянул ей в глаза. – А что вам показалось он сказал?

– Вы собираетесь пользовать меня?

– Да нет! – рассмеялся Ефим. – Просто иногда…

Он встал и прошелся по кабинету, поправляя на ходу книги, статуэтку.

– Начистоту? – вдруг резко повернулся он к ней. – Мне кажется вы чего-то не договариваете.

– Нет! – теперь уже рассмеялась она, с горьковатым привкусом отлично приготовленного кофе. – Просто – все, с этим покончено. Я больше не приду.

Ефим сделал протестующее движение навстречу.

– И не пытайтесь меня сейчас уговаривать. Вы же сами были против. Не хочу балагана.

Мария ясно увидела Андрона в том виде, в каком она его оставила: с мокрым ртом и безумной ухмылкой. И это звериное раскачивание!.. Да, это единственно правильное решение. Нужно иметь силы признаться себе, что тут все слишком безнадежно. И не нужно страдать, нужно избавляться от этого дурацкого комплекса вины. Он ничего не чувствует. Тут Ефим прав. Так будет лучше. Всем. А этот разговор…

– И любой разговор поэтому становится бессмысленным, – закончила она.

– Нда, ну что ж? – пожал плечами Ефим. – Мне казалось, что мы…

– Перестаньте! – оборвала его Мария. – Я позволила этому зайти слишком далеко. Все. Даже слышать об этом не хочу.

Она с сожалением посмотрела на него и встала.

– Прощайте.

– Я все-таки позвоню вам, – сказал ей вслед Ефим. – Когда-а… если это будет ему необходимо.

– Как хотите, но… лучше не надо.

Я не декабристка, думала Мария, возвращаясь анфиладой лип. Какой затасканный образ!.. Но другого-то нет. Или есть?.. Вера Слоним? Леди Гамильтон? Надежда Мандельштам?.. Все не то. Что-то было… Электра? Антигона?.. И ей действительно казалось, что она его похоронила.

Весело пели птицы, солнце уже не было таким безжалостным на исходе дневной эклиптики, хрустел гравий. «Я хочу просто…» Она оборвала себя, как только что Ефима. Как глупо было бы сейчас перечислять то немногое, что сделало бы ее счастливой, и как невозможно, кощунственно это перечислять!.. Окно еще было видно. Видит он ее? Вряд ли.

«Прощай», сказала она, и ей почудилось, что она услышала эхо беспечальных дриад в сводах аллеи: прощай-прощай-прощай… и если навсегда, то навсегда прощай… Но это казалось издержками филологического образования.

ЧАСТЬ 3. Двойники

26. Тара-Кан. Первый день турнира – «Поле»

Переступив какой-то барьер внутри себя или наоборот дав захватить себя неведомой силе извне, Фома с легкостью необыкновенной переходил теперь из одного состояния в другое, на что собственно и указывал Ефим и Марии, и Ирине, и ему самому. Книга ли, которую он читал, записки ли Доктора, чей-то визит – все погружало его в пучину невероятных приключений и он скакал навстречу им, оседлав свою кровать, весь в пене боя.

Но Ефим твердо заявлял, что не теряет надежды. Метод погружения из одной реальности в другую и есть сущность его лечения, объяснял он Ирине, в её очередной визит. Прогулки по реальной Москве и фантазии Фомы скоро и неизбежно столкнутся и, конечно, не в пользу фантазий.

– Напора реалий не выдерживает ничто, даже мечта и вы, Ирина, это прекрасно знаете! – говорил он. – Я вывожу его в знакомые места: его бар, его дом, его работа, его молодость, наконец – это же все рядом, на одном клочке Москвы!.. Скоро его фантазии разлетятся в прах!

– А свадьба с Верой это тоже встреча с реалиями? – спросила Ирина.

Ефим на какое-то мгновение замер.

– Понимаете, Ирина, – трудно начал он. – Вера – психиатр высшей квалификации. Свадьба, конечно, игра, но игра в реальность. И Андрей этого не знает. Для него это будет настоящая жизнь, полноценная. Ему не нужны будут фантазмы. А Вера… она сможет наблюдать его во всех ситуациях, включая и нестандартные, и помочь.

У Ирины заполыхали глаза.

– Вы знаете, в нестандартных ситуациях ему помогать как раз не надо, он в них прекрасно справляется сам! Уж я-то знаю, поверьте!

Ефим поднял руки.

– Я совсем не это имел в виду!

Но Ирина его не слушала.

– Хорошо устроилась психиатр высшей квалификации – два мужа, два дома, один из которых дурдом! Плохо ли, целая психушка женихов, наблюдай себе в нестандартных ситуациях, да еще платят, как за терапию! Тем более что половина из них совершенно здоровые мужики, как не заработать высшую квалификацию, блядь монастырская?!

Она возмущенно оттолкнула от себя блюдечко, вместе с чашкой кофе так, что ложка жалобно задребезжала по столу.

– Постойте! – сказал Ефим, видя, что она бог знает, куда может пойти в таком состоянии. – Пойдемте, я вам кое-что покажу…

Он сделал приглашающий жест рукой в сторону открывшейся двери кабинета.

– Прошу!..

Длинный коридор был звеняще пуст. Ирина успокоилась, но…

– Вы как хотите, Ефим Григорьевич, а я против этой комедии! – решительно проговорила она, догадываясь, куда они идут.

– Ну, хорошо, давайте вы! – предложил Ефим, неожиданно останавливаясь и поворачиваясь к ней.

– Что – я?.. – Ирина ошеломленно посмотрела на него. – Что, значит… давайте?

До нее постепенно доходил смысл сказанного, глаза потемнели.

– Как у вас все легко! – возмутилась, наконец, она. – И мне, значит, можно поиграть в сумасшедший дом? Как вы себе это представляете?

Но Ефима было уже не сбить.

– А что, поселитесь здесь, мы вам отдельную палату предоставим!

– Вы меня извините, Ефим Григорьевич, но порой я теряюсь, кто здесь сумасшедший. Вы что издеваетесь?.. Думаете, на вас управы нет?

– Ничуть! Здесь вы будете под неусыпным наблюдением. У него случаются срывы, провалы или вон полеты на замке, в котором он сейчас находится… полюбуйтесь!..

Ефим широко распахнул двери в палату, около которой они остановились…

Фома, бледный и решительный, стоял в строю таких же, как он рыцарей и слушал сигнал герольдов, под развевающимся на ветру вымпелом графа Иело, даром, что был в смирительной рубахе фабрики «Красный большевик»…

Снова прозвучал сигнал и всё затихло. Герольды в одеяниях цветов милорда, черный с фиолетовым, так как турнир проходил под его патронажем, зычно прочитали условия, выполнив которые рыцарь получал право на продолжение турнира завтра.

Итак, общая схватка или «поле», самое опасное из развлечений рыцарей, поскольку непредсказуемо, когда участники, разделенные на два равных отряда, борются друг с другом, стараясь вышибить из седла как можно больше противников. Условия были просты и давно известны и трибуны скандировали их, вслед за герольдами. Останься на коне или хотя бы при оружии… ни в коем случае не тронь коня противника… пеший дерется только с пешим, – вот основные правила, нарушив которые, нельзя было рассчитывать на дальнейшее участие в турнире. Чтение с пением закончились.

Стоит ли говорить, что трибуны были полны. При этом они ревели так, словно происходила страшная непрекращающаяся катастрофа.

Фома стоял, опустив копье, во втором ряду одного из двух каре, что напряженно ожидали сигнала атаки. Доктор, волею жребия, оказался на противоположном краю поля в «армии» противников. Внезапно шум на арене стих и в это время, словно улучив единственное мгновение тишины, прозвучал резкий режущий слух звук фанфар. Всё!..

Рыцари, двумя мощными волнами, бросились навстречу друг другу с копьями наперевес и через несколько мгновений в центре арены образовался колючий водоворот. Треск ломающихся копий, звон мечей, первые отчаянные крики, ржание… потом грязь и пыль, выбитая сотнями лошадиных копыт с утоптанной площадки ристалища, слегка прикрыли зрелище от орущих трибун мутной пеленой.

Первые полчаса Фома развлекался тем, что сбивал противников наземь одним ударом копья. Половина участников «поля» не дотягивала даже до уровня среднего бойца и их, легко вычисляя, безжалостно выбивали более опытные воины. Найдя рыцаря противной стороны, с белой повязкой на руке или в гриве лошади, Фома поднятием копья предупреждал о своем намерении и обрушивался, как молния. Неопытных томбрианцев сбивала с толку одна и та же уловка, которая была возможна только при отличной координации и мгновенной реакции выполняющего этот прием.

При всем том, фокус был прост, даже банален. Фома метил в грудь, а бил в голову, но когда противник, поверив в это, закрывал свой верх, Фома внезапно наносил удар в открывшееся место так мощно, что большинство противников слетали с седла, даже не успев понять, в чем, собственно, дело. Так они, без особых потерь для здоровья (поскольку Фома мог завершать роковую комбинацию и более опасным ударом в голову), оказывались «пешими» воинами либо выбывали из турнира в «честном», что немаловажно, поединке, если не могли продолжать сражаться.

Еще при схватках с рогатыми в кварцевых пустынях Фома раскусил эту их слабость (не всех, конечно, но большинства): чуть замедленную реакцию, что неизбежно при чудовищной силе и выносливости, которыми обладали аборигены, и беззастенчиво пользовался этим, расчищая поле боя от лишних участников. Парни из провинции, тяжеловесные, медлительные и главное простоватые, не могли составить ему конкуренцию, и до меча Фома так и не дотронулся, хотя, при этом, сменил три копья.

Протрубили первый сбор. Рыцари разъехались по краям ристалища и поле стали очищать от тех, кто сам этого уже сделать не мог. Из ста с лишним участников остались верхом или при оружии и на ногах меньше половины, и примерно поровну с каждой стороны. «Красная» партия, к которой принадлежал Фома, имела больше всадников, а «белая», благодаря и ему – пеших. Естественно, все они, те, кого Фома непосредственно «сделал» пешими, жаждали встретиться с ним, но пока он был «на коне», он был для них недосягаем, по правилам. Но, как оказалось, недолго…

Вторая часть общей схватки преподнесла сюрприз, вернее, преподнесли его герольды, объявив, перед самым ее началом, что условия турнира, по решению рыцарей Длинного Стола, меняются. Трибуны дружно заревели, услышав новые, более жестокие условия. Их радость можно было понять, во-первых, потому что крови будет больше, а это всегда приятно, когда наблюдаешь из безопасного места, а во-вторых, теперь сбитый с коня рыцарь мог сразу же напасть на обидчика, как впрочем и обидчик. Вопрос был только в том, для Фомы, во всяком случае, считается ли обиженный ранее, обиженным и теперь, в новом раунде? У него было столько «крестников», что они могли покалечить не только его, но и себя, бросившись на него скопом. Но этот пункт не разъяснялся герольдами, возможно, потому что это было здесь традицией, а традиции, как известно, вопросов не вызывают, пока не задевают лично (так становятся изгнанниками, диссидентами)).

«Да, это не Гомер! – подумал Фома. – И даже не Вальтер Скотт, это просто скотство!»

Он прикинул, сколько примерно рыцарей будут гоняться за ним по ристалищу, если традиция и совесть им это позволят, и понял, что поле для таких забав несколько маловато.

Так оно и случилось, потому что самые худшие предположения имеют дурацкую тенденцию сбываться. Лишь только началась общая свалка, которая теперь выглядела еще безобразнее, из-за отчаянного стремления рыцарей немедленно проткнуть и порубать в капусту всё и вся вокруг себя, чтобы не оставлять обиженных, так вот, когда началась эта мясорубка, Фома обнаружил сзади себя сразу двух «обиженных».

Он в это время уже столкнулся с «белым» всадником и помогал ему упасть, тесня копьем. Оглянись он чуть позже и его порубили бы на мясные брикеты, не взирая на защитные латы. Развернуться в тесноте схватки он уже не успевал, так же, как и достать меч. Вонзив шпоры в живот коня чуть ли не на половину, он заставил своего вороного взбрыкнуть задними ногами. Шутка удалась. Звук падающего чайника возвестил, что кому-то из нападавших не повезло.

Развернувшись, Фома увидел только одного противника, второй лежал на спине и забрало его шлема было вбито внутрь жестянки лошадиным копытом. Жить сможет, думать – нет, констатировал он, обрушиваясь на второго с Ирокезом, теперь уже без излишней куртуазности. Противник, отбив кое-как его удар, попытался уйти от возмездия, затеряться среди людей и коней, и это ему удалось, благодаря сутолоке общей свалки. Правда, Фома успел обрушить на него мощный Ирокез, но видимо головы томбрианцев были совсем из другого поделочного материала, и вместо того, чтобы упасть бездыханно, «белый» рыцарь проворно улепетнул с места мщения, используя чью-то лошадь, как прикрытие.

Трибуны непрерывно ревели. Кто подбадривал, кто хватался за голову, в отчаянии, а кто-то и смеялся, находя и для этого повод в кровавой мясорубке. Не желая больше подвергаться подобным казусам, Фома с боем выбрался из свалки, взял новое копье и не спеша потрусил вокруг арены, выбирая себе противника уже сам.

Дело шло к концу. На поле было не больше тридцати рыцарей и никто не откликался на боевое потряхивание его копья или не замечал. Фома уже с сожалением подумывал о том, что придется снова лезть в свалку, чтобы не быть дисквалифицированным, как вдруг с другой стороны арены на него поскакал такой же, то есть тоже находящийся в свободном поиске, рыцарь.

«Доктор! – узнал Фома снаряжение рыцаря. – Чего это он?» Доктор скакал прямо на него, показывая, что желает сразиться. «А! – сообразил Фома. – Показательный бой!.. Доктор тоже не хочет рисковать в продолжающейся рыцарской катавасии. Окей, разумно!..» И он поднял копье, принимая вызов…

Схватка чуть не оказалась последней в его жизни. Держа копье совершенно расслабленно, для показательного боя, сам Фома едва успел закрыться щитом от нешуточного удара Доктора в голову буквально в последний момент. Докторское копье разлетелось вдребезги от удара, так же, как и щит Фомы, он на мгновение почувствовал себя подушкой для выбивания, его чуть не сорвало с седла, и только задняя загнутая лука удержала его от падения. Подпруга опасно заскрипела, грозя лопнуть сразу в нескольких местах под ним и под вставшим на дыбы конем, голова загудела, потому что щит был разбит прямо на ней. Копье Фома от удара выронил, не причинив противнику никакого вреда, чем вызвал смех на постоянно ревущих трибунах. Придя в себя через секунду, он обнаружил Доктора рядом с собой.

– Что за шутки, Док?! Ты что – Айвенго? – рассвирепел он, видя, что Доктор внимательно рассматривает его: не рухнет ли он? – Так ведь и убить можно! Совсем охренел?

В ответ Доктор вынул меч. По тому, как он это сделал и по самому мечу, Фома понял, что это совсем не Доктор.

– Ё-моё, приятель! – зарычал он. – Как я рад, ты бы знал! А то я уж думал, что сошел с ума!

В руках его весело и опасно заблестел Эспадон, которого он вызвал вместо Ирокеза, уж очень ему хотелось разрубить самозванца до седла, к тому же у него не было щита и он мог взять меч обеими руками, как и полагается.

– Ну, дружище, ты даже не заметишь, как пролетит время! – пообещал он от избытка чувств.

В ответ рыцарь, так похожий на Доктора, тоже взревел и обрушил на Фому страшный удар своего меча. Фома, угадав направление удара, выставил Эспадон навстречу и, отклонившись сам, заставил своего вороного попятиться в сторону. Псевдодоктор словно провалился вперед, вслед за ударом, и Фома, выскользнув из-под него, ударил что есть силы по голове.

– Боммм! – отозвалась голова, мотнувшись от плеча к плечу. На всякий случай и помятуя о невероятных, противоударных мозгах аборигенов, Фома тут же нанес еще один удар, тоже плашмя, но со всего размаху. На этот раз всадник хрюкнул и стал заваливаться набок, руки его беспомощно и беспорядочно шевелились, как у жука, опрокинутого на спинку.

– Ещё? – поинтересовался Фома, держа меч на изготовку: черт знает этих рогатых!

В это время прозвучал второй удар гонга и он понял, что первый день турнира закончен.

– Надеюсь, все-таки, ты не скучал, – сказал он «белому» рыцарю напоследок.

Тот «веселился» вовсю, медленно заваливаясь с лошади бесчувственным кулем.

– Ты решил всем показать свою ловкость?

– Док, это бред! – огрызнулся Фома, еще не остыв. – И я веду себя соответственно, отвали!

– Ну-ну, бреди дальше…

Они стояли в уже смешанном ряду рыцарей, признанных победителями в общей схватке, и кланялись главной ложе, в которой сидели рыцари Длинного или Круглого Стола (Фома еще не уловил разницы). Публика орала и свистела, подбрасывая колпаки и башмаки в воздух, высокие же рыцари сидели мрачно и неподвижно, среди чопорно разряженных дам.

– Я решил, что ты захотел отдохнуть, пока другие убивают друг друга, – хмуро пояснил Фома, снова кланяясь рыцарям. – Какого черта, он был очень похож на тебя, вылитый!

– Ну, извини, мы все отоваривались на одной базе. Но лошадь-то ты мог отличить, у моей белые бабки!

– Может, ты еще попросишь, чтобы я и выражение морды её запомнил, умник? В общем, я считаю, что это неспроста, что-то ты против меня имеешь, оборотень… а?

– Это у тебя до сих пор голова гудит, – хмыкнул Доктор.

– Она гудит в честь Милорда, уверяю тебя!

– Боюсь, что он слышит. Наверняка уже нашлись доброхоты, доложили о твоей беспримерной ловкости.

– Ну что мне теперь, упасть и выбыть из соревнований, только чтобы не оправдать их подозрений? Виноват, господа военные, ловкость, проявленная мной есть чудо необъяснимое, но не злонамеренное, а гуманитарное – для танцев!

– Считай, что тебя услышали…

Доктор, криво улыбаясь, кивнул в сторону герольда; тот заканчивал какое-то объявление, потонувшее в одобрительном шуме.

– Нас приглашают в замок Милорда… на бал.

Герольд зачитывал список рыцарей, допущенных к одиночным поединкам и, как следствие, приглашенных на бал в их честь и в честь праздника Тара-кан.

– И здесь бал! – восхитился Фома. – Не удивлюсь, если начальник тайной полиции окажется человеком приятным во всех отношениях.

– Моли Говорящего, чтобы Хрупп действительно оказался мертвым.

– А каким он может быть, после того, как я видел капли его жира на струнах?

– Я видел, как от тебя даже капли не оставалось, однако ты здесь.

– Я и говорю – бред! – хмыкнул Фома.

Бал был блестящ! Бал был великолепен! Он был искрометным и зажигательным! Но, собственно, таким он и должен был быть, по мнению Фомы – быстрым и огнедышащим, потому что иначе нормальному человеку в замке Милорда (больше похожем на готический холодильник) можно было дать дуба. Полностью высеченный в скале, он обогревался, как видно, толщью гранитных стен, людьми, в нем находящимися, и жуткими ветрами, что носились над его остроконечными шпилями, то есть как чум или метрополитен, собственным теплом.

Для томбрианцев это была привычная, так сказать, комфортная среда, но Фома, видя клубы пара от дыхания над обеденным столом – святая святых его жизни! – терял аппетит и хватался за бокал даже чаще, чем обычно. Но слабое игристое ледяное вино, коим здесь потчевали, вызывало только озноб и обильную отрыжку своей шипучей консистенцией. Привычной же «газировки», так полюбившейся ему на постоялых дворах и в трактирах, здесь не подавали – двор, высший свет!..

Нахлеставшись игристого, очень похожего на брютт своей ледяной сухостью ко всем его несчастьям, Фома окончательно замерз и впал в депрессию, казалось, конца праздничному застолью не будет. Поэтому объявление о начале танцев он встретил радостным воплем и выскочив из-за стола подхватил первую попавшуюся даму и начал выкамаривать с ней немыслимые па.

В последующие полчаса, а то и больше, его рыжая голова мелькала во всех концах огромного дворцового зала, он станцевал, наверное, со всеми дамами, что почтили бал своим присутствием, но так и не избавился от холодного плескания в животе томбрианского шампанского. Зато разогрел дам. Местные барышни, пораженные его бешенной энергией, на фоне своих каменно неповоротливых кавалеров, воспылали к нему благодарным чувством. А что может благодарная женщина?.. Всё! Отблагодарить, во всяком случае.

– Фома! – мычал Доктор в бокал, когда они на секунду пересеклись у одного из фуршетных столов. – Ты вызываешь слишком большой интерес!

– Док, уж лучше пусть меня сейчас подозревают, чем потом – размораживают!..

Фома, дурачась и передразнивая Доктора, тоже мычал в свой бокал…

– Если я остановлюсь, то замерзну, а это вызовет еще большие подозрения в обществе моржей! Или моржов… как, Доктор?.. Мне кажется, последнее более феминистское, а?.. Я не виноват, что здесь только шампанское, которое напоминает мне жидкий азот – у меня леденеет сердце!

– Так не пей!

– Трезвым я буду еще хуже, видеть не могу этот фуршет с лошадиными шутками и какой-то слизью с глазами на столах! А дамы…

Он не успел закончить мысль, поскольку его снова утащили в танец. Доктор, глядя на этот нон-стоп, с сожалением констатировал, что последствия посещения Лилгвы, прут из Фомы, как сорняки на заднем дворе, куда выбрасывают помои. И если сам он этого почти не ощущал, то дамы, осчастливленные им, почувствовали это сразу, как только он пускался с ними в пляс.

Одно прикосновение Фомы, будило тайные желания и превращало холодную мумию в монастырскую мечтательницу. Никогда не раскрывающийся в здешней суровой атмосфере хилый и отмороженный бутон греха, вдруг расцветал пышным цветом, после нескольких пируэтов какого-нибудь «пасо д’обля».

Фома был нарасхват, за Фому боролись, к Фоме пылали. Он хотел лишь согреться.

– Вы знакомы с этим блестящим молодым человеком?..

К Доктору подошел высокий господин, наглухо застегнутый во френч, глаза незнакомца мрачно мерцали в черных отечных кругах вокруг.

– Едва. Не имею чести знать близко, но… видел в деле… – Доктор беззаботно отбивал ногой такт, наблюдая кружение пар, в руке его искрился бокал.

– Не имею чести, – глухо повторил подошедший. – Сейчас так здесь и не говорят. Вы, вероятно, из провинции?

– Вы угадали, – все так же легко, поигрывая ногой, ответил Доктор. – Из Бриарии, что на границе. Но, простите, с кем имею?..

– Трапп! – небрежно бросил его собеседник.

– Джу! – представился и Доктор, вытянувшись перед шефом тайной полиции. – Рыцарь Серебрянное…

– Да, я помню, – отмахнулся Трапп. – Бриария, – протянул он раздумчиво. – Это одна из самых отдаленных провинций. Давненько я не встречал рыцарей оттуда. Вы сами давно из тех мест? Как там?

– Все так же – прифронтовая полоса. Жарко!

– Да-а, – согласился Трапп, и перевел разговор. – Вы хорошо себя показали сегодня.

– Ну что вы, удалось удержаться в седле и то ладно!

– Вы скромны. Наверное, как и ваш давешний собеседник? Вы говорили, что видели его в деле. Ну и как?

– Слишком горяч, болтлив и самонадеян, думаю, долго не протянет.

Трапп хмыкнул:

– Но тем не менее он тоже остался в седле.

– Случайно!.. – Доктор играл этакого хорошего, честного, но несколько ограниченного малого из добропорядочной провинциальной глубинки, со своими понятиями о чести и достоинстве и, главное, с твердым убеждением, что победа достается только тяжким трудом.

– Ну что ж, желаю успеха, мистер Джу! – слегка наклонил массивную голову Трапп.

Доктор поклонился в ответ. Вечер грозил оказаться слишком интересным…

– На тебя охота, – объявил он, когда они снова столкнулись, теперь уже у бильярда, где один из рыцарей, сэр Троп, гонял шары, громогласно комментируя каждый удар.

– Да, дамочки не дают покоя, – согласился Фома, но Доктор охладил его легкомыслие, рассказав о Траппе и о некоторых случайно услышанных разговорах, вызванных столь необычным поведением рыцаря. – Не удивлюсь, если на тебя наедут каким-нибудь способом.

– Да что они мне сделают здесь? Не будут же они в таком месте затевать драку? Вряд ли это понравится Милорду. А насчет Траппа я в курсе…

Трапп уже говорил с ним. Фома развлекался у банкетного стола с одной барышней со странным, но завораживающим именем Пуя. Он кормил ее, как уже многих перед этим, тем, к чему сам боялся притронуться. В незнакомой кухне главное осторожность и чей-то чужой рот, помнил он совет из кулинарных книг дипломатов, и угощал Пую с рук.

Разогретая танцем Пуя была в восторге от новой, как ей казалось, эротической забавы, не подозревая, что выполняет роль противоядия, дегустатора, и пришла в такое возбуждение, что чуть не откусывала ему пальцы, так как глаза, по правилам игры, надо было держать закрытыми.

– А это что такое? – спрашивал Фома, засовывая ей в рот студенистую картофелину с глазами креветки.

– Ммм! – стонала Пуя. – Фропсы! Аб-бажаю!

– А это?..

В это-то время Фома и почувствовал чье-то настойчивое внимание. Повернувшись, будто подхватывая упавшую салфетку, он встретился взглядом с человеком во френче. Где-то он видел этот фанатичный взгляд, ёкнуло у него сердце.