Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 44 страниц)

– Да, с такими болезнями тебе только поля удобрять!

– А я про что? – вскинулся Мартин. – Пусть бы послали на картошку, я согласен их удобрять! Но не поля сражения! Да я до них не доживу! Меня свои же убьют за утонченность перистальтики! Я же нервный!

– Так ты говорил, что у тебя мама? – напомнил Фома.

– Да говорил! – махнул рукой Марти с безнадегой, на какую способны только призывники и приговоренные к казни. – Только эта старая калоша сама влюбилась, вместо того, чтобы, наоборот! И теперь на этой почве свихнулась! Иди, говорит, сынок, спасай отечество! Я говорю, мама, ты чё, гормонально поехала? Чё спасать-то?.. Самим спасаться надо, раз отечество в опасности! Ведь правильно?.. Я же не виноват, что ему плохо?!

Он обратился за подтверждением к Фоме и сэру Джулиусу.

– Ему? – не понял Фома.

– Да отечеству вашему! Кстати, именно ваша, я извиняюсь, Иеломойя… – Мартин скорчил гримасу, показывая, как он относится к вотчине Фомы. – Самый жирный кусок в этой драке! И вонючий!

– Так, выходит, я виноват?!

– Да не! – нетерпеливо махнул рукой Мартин. – Просто все как-то не вовремя, наперекосяк, я еще не успел стать главным церемониймейстером и на тебе – вы, потом – война! Вообще, как вы думаете, ваше сиятельство, как специалист – это надолго?

– Да, – подтвердил Фома. – Война будет долгой и страшной, и главное, кровопролитной! Более того, первыми погибают, как правило, ни в чем не повинные новобранцы. Даже странно! Вы не могли бы объяснить, в чем тут дело, сэр Джулиус?

– Сэр Джулиус, кстати! – представил он Доктора. – Главный специалист по невинным трупам в начале войны.

Доктор ответил, холодно, как уже из могилы:

– Могу… это закон эволюции: выживает сильнейший, погибает слабейший.

– В первом же бою! – сокрушался Фома. – Цвет нации!

– И даже раньше. От той же диареи, – добавил Доктор.

– Чего?.. – Мартин хорошел от новостей.

– Это такая фобия окопная, болезнь грязных ногтей. Еще не парез, но уже эксцесс.

– А-а! – понимающе кивнул Мартин, записывая оба словца в антивоенной памяти, и тут же взвился:

– Ну вот, еще и ногти!.. – Он забегал еще быстрее. – А эта старая дура, мать называется! Новые рюши волнуют ее больше! Как думаешь, сынок, – передразнил он, – мне они к лицу? Понравятся моему Упырчику?.. Я говорю, мама, вам уже только смерть к лицу, а вы трусы с воланами покупаете!

– Ты как-то все-таки о матери… – Попробовал урезонить его Фома. – Она ж для тебя старается, сын ты позорный! Вам не говорили разве что-нибудь вроде – чти отца и мать своих?

– Так вот как раз чтил, чтил, а выходит – зря? Родители, блин! Папашу вообще в глаза не видел, срулил куда-то, типа на воздушном шаре с друзьями покататься! Сгинул! Зато – воздухоплаватель, герой! Через него все думают, как бы сынок без подвига не загнулся!.. А теперь и у мамаши голова в другую сторону поехала!..

– У, блин! – заревел Мартин в голос. – Я ж теперь кругом сирота оказался!

Он снова схватился за голову и стал биться об дверь.

– Ну не везет, так не везет, даже с родителями!..

Появился встревоженный лакей.

– Уйди отсюда!! – замахнулся на него Мартин, преображаясь на мгновение.

Лакей исчез быстрее, чем появился.

– Так ты, герой, сделай самострел! – сочувственно сказал Фома. – Говорят, помогает.

– Это как? – насторожился Мартин.

– Ну, руку отруби, ногу, – пеерчислял Фома, пока Доктор немо хохотал в кресле, закрывшись книжкой Мэи. – Глаз опять же неплохо выбить, правый.

– Да вы что, ваше сиятельство! – взмолился Мартин, слишком живо представив картину. – И куда я с одним глазом и на одной ноге, на паперть? Лучше сразу под ядро!..

– Да вы смеетесь! – догадался он, и подвижная физиономия его перекосилась злой гримасой. – Конечно, вам-то что, колдунам! Вы-то не погибнете, а мы вот… все ляжем, как один!

Лицо у него сделалось трагическим, почти вдохновенным. В таком состоянии обычно получаются самые лучшие стихи на смерть и Мартин напрасно тратил время на мирское – сочувствия он не нашел, а мир потерял еще один реквием.

– Так, ладно, Марти, я понял, родина подождет! – сказал Фома, все еще смеясь. – А от меня-то ты чего хочешь? Я не военком, и не врач, которые могут тебе помочь, и даже не военный министр. В чем, собственно, бикоз, как говорят англичане?

“Because” оказался в Мэе. Она сейчас в фаворе, постоянно при его величестве, загибал пальцы Мартин, ну и шепнула бы два слова, поправляя подушку, после особо очистительной клизмы, когда благодушие и все такое… теплые мозги, чистые кишки, а?.. Да и сам граф – человек не последний, зря что ли десять раз закапывали? Святой!.. Еще два загнутых пальца… Мог бы и поспособствовать, ведь это из-за него Мартину проломили грудь и лишили способности воевать!.. Загнутые пальцы церемониймейстера сжались в кулак и поза стала угрожающей.

– Кастрировать опять же грозили, если помните? Нет?.. Странно… чё ж я?.. – Мартин на мгновение задумался, ощутив масленку, как самую неприятную вещь на свете, после мобилизации.

– Ну все равно! – решил он. – Надо помогать людям! Кто вам Мэю привел?

Фома предупредительно поднял палец: еще слово и!.. Мартин легко переменил тему:

– И-и… все рассказывал, предупреждал, там… обо всем, а?..

Принесли завтрак графу и сэру Джулиусу. Мартин съел его, увлеченный своими доводами, все так же: не останавливаясь, на ходу, руками. И несть им числа, казалось, этим доводам: сюда входили уроки истории, географии, танца и другие очевидные тайны Кароссы, бескорыстно раскрытые лучшим другом графа, опять же – деньги на тотализаторе.

Бутылку вина Фома успел выхватить у своего лучшего друга в последний момент, когда церемониймейстер гордо, как горнист, запрокидывал голову для глотка.

– Так что? – спросил Мартин, вытирая сухие губы. – Я могу надеяться, если уж вина не даете, ваше сиятельство?.. С вашей стороны это было бы очень порядочно!

– Ах ты, наглец! – смеялся Фома, выпроваживая его из своих апартаментов. – Я передам твою просьбу его величеству, обещаю!..

Мартин, уже было вышедший в коридор, рухнул на колени, как подрубленный и испуганно схватился за Фому:

– Ваше сиятельство, не погубите! Не надо, как мою просьбу его величеству! Меня же мелко-мелко нарежут и подадут в перерывах между блюдами! Надо, как ваше ходатайство, ваше сиятельство, добровольное! Не погубите!

Что поражало Фому в Мартине, так это гибкость и быстрота реакций его психики. Мартин преданно и беззаветно смотрел на графа, при этом ужас на его лице был непередаваемым и одновременно каким-то наглым. Феноменальный экземпляр!

– Здесь удивительно, Док! Удивительная страна! Я не устану это повторять. Они циничны, как дети! Один днями напролет подкарауливает меня с двуручным мечом, это называется мстить, другой шпионит и завтракает со мной, это называется дружить. Ты в курсе, что меня тут похоронили пять раз? Пока не завонялся, так это у них называется. Потом и этого показалось мало, взяли – женили!.. А-а… ты как раз на свадьбу и заявился. Представляешь, труп – на молоденькой девочке!.. Я познал буквальный смысл приговорки: без меня меня женили…

– В этом чудесном краю, я боюсь даже на секунду потерять сознание. Очнешься, куча преступлений и долгов, перед глазами петля. Скажут: сумел натворить, умей отвечать!

Принесли еще раз завтрак на двоих и они вдоволь повеселились, развивая эту тему. Фома все представлял в лицах – маркиза, Мартина, короля и советника, а Доктор позволил себе первый раз не упомянуть о делах и дырах во время еды, чем умилил Фому окончательно. И примирил.

Вспомнили и поединок.

– Кстати, как это тебе пришло в голову выбросить копье? – спросил Доктор. – И, главное, в нужном направлении! Нервы?

Фома хохотал:

– Ветер, собака, вырвал из рук!

– Ну ты посмотри! – ухмыльнулся Доктор. – Прямо ветер перемен! А я думал, истерика. Как же тебя самого-то из седла не вырвало этим ветром?

– А седло было дамское…

– Ну-ка, ну-ка!..

Пришлось рассказать Доктору, как он решил помыться и встретил прекраснозадую.

– И здесь женщина? – удовлетворенно хмыкнул Доктор. – А я не мог понять, как ты за день смог влезть по уши во все это? Теперь понятно.

– Ну, Доктор, пойми, женщина просит, за уши, кстати, кусает, голос, как sexFM

– Значит, все это ты затеял за одно призрачное свидание с женщиной, которую даже не видел?..

Фома рассказал, что он видел и как это его потрясло. Доктор покачал головой, давая понять, что разговаривает с серийным идиотом.

– Интересно, как бы ты ее искал? Единственная известная тебе э-э… деталь у них у всех спрятана под стандартными кринолинами. Методом перебора или ты собирался караулить её в бане, с тазиком?

– Доктор, ты лишаешь жизнь самого главного – загадки и приключения.

Доктор с сожалением посмотрел на него.

– Какие загадки, Фома? Глянь на себя, они все на тебе вместе с приключениями: сплошь синяки и шрамы!.. Загадки! Это не те загадки, которые нужно разгадывать, это фантики! Фук! Ничего этого нет! То, что ты ищешь – фантом! Реален только Открытый мир!

– Да иди ты со своим Открытым миром! Может, для тебя он и реален, а для меня там ничего нет! Даже фука – фиг один и тот сморщенный!

– Там-то, как раз, есть все!

– Не знаю, женщин я там не видел, хоть убей, тем более таких!

– Это не дом свиданий.

– А зачем он тогда нужен, этот Открытый мир, если там нет женщин? Кому?.. Только тебе!.. Потому что сказать, глядя на женщину, которая тебя укусила, что ее нет, по меньшей мере расточительно! Да и ушей можно лишиться, в конце концов!

– Поэтому ты ведешь себя экономно, занимаясь сразу всеми!

Фома хохотнул:

– Браво, Доктор, какая наблюдательность! Но что я могу поделать? Закон всемирного тяготения полов пока еще никто не отменял! И вообще сказано: не оскудеет рука дающего.

– Которая не ведает, что творит!

– Пошел ты к черту! Многия веды, многия скорби!

– Странно, что ты её до сих пор не нашел, это на тебя не похоже.

– Ты знаешь, занят был! – всплеснул руками Фома. – Из могилы – сразу за стол! И так пять раз! Некогда!.. Рассказать тебе о погребальном кодексе или о параметрах последнего приюта? О ночных отоларингологах с грязными пальцами?..

Доктор отказался.

– Или ты думаешь, что дамочки поперек могилы ложились от отчаяния и показывали свои прелестные ягодычки? Тогда могу тебе сказать одно, ты плохо знаешь прелестниц, мертвые им не нужны!

– Забавно! – заключил Доктор. – А могли бы! Ты так на них тратишься!

– Ты, оказывается, не просто плохо их знаешь, а совсем не знаешь! Они четко просекают момент, когда с тебя взять больше нечего, и этот момент не обязательно могила – все, что угодно, любая проявленная слабость, грозящая стать постоянной! Они её выискивают, мы – скрываем! В этом вся жизнь.

– Но!.. – Поднял он палец. – Конечно, не все!

Завтрак был завершен прочувствованным монологом Фомы, что Доктор не знает основ термодинамики полов, не говоря уже о том, чтобы подставлять другую щеку, когда первая уже получила самый горячий привет. Пришлось Доктору снова переводить разговор в прозаическое русло: о подвигах, о доблести, о славе…

– Ну, а как с его величеством? Разговаривал? Как ему твое бессмертие?..

Фома поначалу рвался на встречу с королем, в глаза посмотреть, как говорил он, но Меркин с Фароном отговорили его.

– Вы оба еще не оправились от последних событий, Бог знает, что натворите! Мы сами поговорим и все объясним. Вы так слабы, он не выдержит…

Меркин иронизировал. Объяснения с королем были, на самом деле, очень тяжелыми. Советник, с Фароном и Танером с трудом сумели донести Иезибальду основной смысл открытия графа, а именно нарушение равновесия между розовыми и голубыми кругами. А так как все очевидно совпадало и по времени, и по обстоятельствам, его величеству пришлось, скрипя сердце, признать правоту «приблудного» рыцаря. Гораздо труднее было с Хруппом. Здесь пришлось призывать свидетелей, с вывернутыми суставами и выбитыми, для пущей правдивости, челюстями, а также показывать документы из разгромленной канцелярии Скарта. В конце концов, его величество рассвирепел и выгнал всех вон, так был потрясен коварством Хруппа.

– Какая еще, к хреням собачьим, система равновесия?! – кричал он, круша посуду Фарона. – Вы бы еще безмен приплели, деятели! Что вам круги, гири? Был один сумасшедший – рыцарь! – теперь все рёхнемся?!

Но через несколько часов, размявшись в застенках Скарта на его приспешниках, он снова призвал Меркина и потребовал повторить ему, насчет равновесия и магистра Голубого Ордена, все с самого начала. После этого Хрупп был объявлен вне закона и на него учрежден розыск. Посыпались и другие указы в исполнение завещания Фомы, но все они были тайными, чтобы не будоражить народ. Ловцам, в приватном порядке, было дано указание добывать розовые круги, забыв о голубых под страхом смерти. Это, казалось, должно было особенно подействовать. Однуха сразу стал нарасхват, как помощник. С розовыми кругами у него очень ловко получалось, словно они сами к нему в руки шли…

3. Фома Примус

Королевство, между тем, спешно готовилось к отражению нового вторжения Гимайи. Положение, как рассказал Меркин графу, становилось не просто критическим, а катастрофическим, и выступать навстречу неприятельским войскам нужно было немедленно. Часть каросских войск уже прибыла с востока, где шла война с Салатеном. Там положение, хоть и оставалось трудным, но все же не было таким угрожающим, как в Иеломойе. Войска, под командованием сына короля, Анабела, провели несколько успешных операций и выровняли линию фронта. Обошлось это для кароссцев немалой кровью, но равновесие, достигнутое таким трудом, могло в любой день рухнуть, получи Салатен подкрепление или, хотя бы, известие об успешных действиях Гимайи. Салатен выжидал, в любом случае надеясь выиграть: победит ли Каросса или Гимайя, свой кусок он не упустит, имея границы с обоими государствами.

Спешно собранная рать кароссцев готовилась выступить на следующий день, естественно, после банкета в честь предстоящего и – непременно! – блестящего похода. Без предварительного застолья здесь даже мух не ловили. Обед, танцы, война, потом снова танцы – таков был базисный алгоритм жизнедеятельности королевства, независимо от исхода похода, несмотря ни на что.

– Ваша приверженность банкетам меня вдохновляет, это моя страна! – раскшаркивался Фома с Меркиным; он делился этим потрясением со всеми, кого знал, не в силах пережить гастрономическую радость в одиночку.

– Банкетное, так сказать, самодержавие – вершина политической кулинарии! Я думаю, последний банкет будет дан в честь страшного суда, между первым и последним залпом небесных кар? А потом – танцы… Обязательно заведу себе такое!

– Вы говорите о самодержавии, словно о паразитах каких, вшах! – поджал губы советник.

– А разве государство не самый большой паразит на теле человека? – удивился Фома.

Его сиятельство и сэр Джулиус должны были выступить вместе с наскоро собранной ратью. Граф по обязанности, как патрон и сюзерен воюемых земель, Доктор добровольно, как военный советник.

– Понял, Док? Ты теперь советник. Господи, знать бы, кому ты еще советуешь и что? И – главное! – кто советует тебе? Или нет таких отчаянных?..

Доктор молчал, как чучела, на которых тренировались гвардейцы Блейка. Они заканчивали завтрак, после краткого визита графа к Меркину, прогулкой с бутылкой вина по арене внутри замка, где еще совсем недавно граф боролся за свою жизнь и жизнь Мэи. Остановившись напротив группы, отрабатывающей на чучеле колющий удар, они обменивались ленивыми репликами поединке со Скартом. Жара нисколько не спала, солнце пекло с полуденной беспощадностью и от усердия пот с гвардейцев тек ручьем. Но капрал, стоя в тени своей каскетки, неумолимо командовал: и-и р-раз!.. и-и р-раз!.. Доктор досадливо морщился на каждый удар, ему, как эстету мгновенного убийства, было невмоготу смотреть на неловкие удары солдат.

– Не так… не так! – бормотал он время от времени.

Фому это занимало не так, как последняя реплика Доктора, что он мог подстраховать Фому.

– И все-таки скажи мне, мой таинственный медицинский друг, зачем я тебе? Не может такая ледышка, как ты, нянчиться со мной просто ради моей безопасности. Ну не может и все! По природе. Вон, стоишь на самом солнцепеке и даже не чувствуешь его, хоть бы вспотел. Ни грамма жалости!..

Он потряс Доктора, как куклу, тот его раздражал, непонятно почему. Доктор не сопротивлялся, все та же полуулыбочка всезнания ли, вседозволенности ли.

– Зачем?

– Ты бывал за Последней Чертой, – сказал вдруг Доктор. – Ты был с Говорящим.

– Ну и что? Что с того, что я там был?!

Фома, не зная куда выплеснуть раздражение, выхватил вдруг Ирокез и вогнал его по самую рукоятку в деревянный чурбан чучела, не обращая внимания на остолбеневших гвардейцев. Это была особая техника удара, но меч для этого не используют, на это есть пика или копье. Виброудар. Предназначен для преодоления особо прочных защитных лат противника, таким ударом прошибаются сразу и щит, и металлические доспехи толщиной в палец.

Доктор уважительно покивал головой, он еще не видел, чтобы это делали мечом. Фома резко выдохнул, завершая удар.

– Какой толк от этого, Док?.. Я все равно ничего не помню!

Следующим движением он выдернул меч и спрятал в ножны. Капрал, как ни в чем не бывало, продолжал счет, памятуя приказ капитана, не мешать графу, что бы тот ни делал. Но гвардейцы сбились, так как капрал, завороженный молниеносным выпадом Фомы и дымящимся отверстием в чурбаке, командовал уже на два счета, в том ритме, который граф задал, вонзив и вытащив меч.

– Ты вспомнишь! – сказал Доктор. – Хороший удар, кстати!

– А-а! – отмахнулся Фома. – Так ты поэтому не сдаешь меня Синклиту, ждешь, когда я вспомню?

– Ты вспомнишь, как вспомнил все, что забыл на Спирали. Там тебе потребовался я, здесь, возможно, пригодится медиум, мастер Фэй, а возможно, дыра, не знаю.

Опять надо что-то вспоминать! Увидев перед собой еще одно чучело, Фома снова выхватил меч. Ирокез радостно блеснул на солнце, это неожиданно успокоило его хозяина. Старый, надежный друг, единственный, кто всегда говорит ему правду, потому что молчит.

– Зачем тебе это? – уже спокойно спросил он, снова принимая размеренный шаг и убирая Ирокез. – Я не могу понять, кто ты? Что за игру ведешь?

– Именно это я и хочу узнать с твоей помощью.

– Про свою игру?

– Я хочу знать, кто я и откуда.

– А ты что не знаешь? – удивился Фома.

– Нет…

Фома, как и все школяры, мог только гадать о происхождении Акра Тхе, но он не думал, что тот сам этого не знает. Поговаривали, что Доктор – оборотень с Туманности Странников, но сам «странник» этого не подтверждал, так же как и не отрицал, тем более, что Туманность исчезла с карты Ассоциации еще до появления Фомы в числе адептов Белого Меча. Для Фомы происхождение никогда не было вопросом, из-за которого стоило волноваться. Зачем?

– Я чувствую, что я не такой, как все вы… – Доктор как будто услышал его вопрос. – Собственно, ты это знаешь

– Ну, так думает каждый, после появления вторичных половых признаков: я, мол, единственный!

– Я не об этом. Я совсем другой. По природе, как ты сказал. И мне не надо поллюций, чтобы понять это.

– А для кого это секрет, Док? Я давно говорил, что ты оборотень! И неизвестно, на кого работаешь, кстати! В чем вопрос-то?

– Это я слышал и не только от тебя, – снова усмехнулся Доктор. – А вот кто мне точно скажет, кто я? Откуда? Кто, вообще, это знает? Я иногда так устаю от всех вас!

Сказано это было так, что Фома почувствовал за обыденным, ровным тоном, страшную тоску и разрушительную силу.

– Ну хорошо! – сказал он бодро. – Ты узнал. Всё. Ты не нашей природы, хотя прекрасно понимаешь это и сейчас, так же, как и я. И что?.. Ты как-то круто изменишься? Что тебе это даст?

– Возможно, я буду знать, зачем я.

– Док, ты хочешь меня напугать или насмешить?.. – Слишком серьезный вид Доктора озадачивал. – Зачем… кто это может знать?! Мне, например, тоже неизвестно, хотя я далеко не в том нежном возрасте, когда это неважно. И ничего, живу!..

Гулко раздался гонг, недвусмысленное приглашение отобедать.

– Знание, откуда ты, не даст тебе ответа, куда ты, – сказал Фома, подождав, когда стихнет гул. – Прямого ответа, во всяком случае.

– Но, зная исток, легче прийти к устью!

– Сделай истоком любое событие в жизни и топай, если тебе так не терпится!.. Док, ей-богу, почему все становятся беспомощными, когда решают свои личные проблемы? Что это, трусость?.. Интересная мысль, кстати. Чтобы стать героем, нужно отбросить биографию и делать историю. Не решать личные проблемы, а забыть о них! Они сами о себе позаботятся, а ты – станешь героем. Народ, в благодарность, сам напишет сказки о твоем происхождении. Вот уж где наврут!

Доктор сделал движение возразить, но Фома не дал.

– Обед! – сказал он, поднимая палец с торжественной физиономией. – Нельзя опаздывать. Ты знаешь, здесь гуманный обычай убивать опоздавшего. Очень правильно, кстати, это же измена родине! Замах на государственные устои! Я тоже, когда хочу есть, могу запросто убить. Поэтому, если не хочешь получить посохом в грудь, нужно поспешить.

Было видно, как по анфиладам забегали, засуетились люди, готовясь к конституционной трапезе, которая, при нерасторопности, могла оказаться для каждого из них последней.

Но времена меняются. Обед прошел без изуверских выходок Иезибальда. Он оставался грозным самодержцем для своих подданных, но на этот раз обошелся без обязательного членовредительства. Все было чинно, добропорядочно и даже скучно, если не считать его нескольких резких высказываний в самом начале обеда, по поводу тех, кому опять не досталось места. Но это уже жизнь, опоздавших просто выставили за дверь, хотя бог весть, что с ними сталось за этими дверьми, может, прищемили в следующих. Король был болен, малейший шум вызывал у него гневливо-страдальческую гримасу, поэтому с самого начала над столами повисла жуткая тишина, никто не хотел оказаться жертвой его гнева и провести обеденное время на дыбе.

– Он похож на смерть, – пробормотал Фома. – Я его таким еще не видел.

– Выздоравливает, – усмехнулся Доктор, копируя интонацию Фарона.

– А мне его жаль, за одни обеды его можно почтить бессмертием, которого он так чаял.

Странно получается, думал Фома, король, о чьем бессмертии они услышали, едва ступив в Белый город, был близок к смерти, как никогда. Что это – знак судьбы, её насмешка? Человек уверовал, пусть и под чужим влиянием, в свою счастливую и непреходящую звезду, а вместо этого не прожил даже половины положенного здесь срока, какая едкая гримаса!..

Перемена блюд вызвала некоторое оживление, люди заговорили, зазвенели приборы, вскоре зал снова гудел, но ровно, ненавязчивым фоном. Сайтеры сидели в “своем” окружении, рядом был Мартин-младший, Блейк, Торк, их дамы и Мэя, но никто не мешал им перебрасываться словами. Общая беседа о предстоящем патриотическом бал-маскараде занимала сидящих больше, чем метафизическая тарабарщина странствующих рыцарей.

– Инвольтация Хруппа заканчивается, – говорил Доктор. – Тем более, что он фактически перешел на сторону врагов его величества.

– Это все безнадежно?

– Нужны розовые круги, много… но если король находится на прямой подпитке Хруппа, тот может запросто прекратить его жизнь в любую минуту.

– Если он этого не сделал до сих пор, значит прямого подключения нет, – предположил Фома.

– Или ему это не нужно.

Фома посмотрел на Доктора, потом догадался:

– Слабый король лучше, чем новый, здоровый?

– Слабый и все еще управляемый.

– Ты все-таки думаешь, что есть прямая связь? На таком расстоянии?

– Почти уверен! Ему помогает фон, который мешает нам. По своему состоянию Иезибальд должен лежать пластом, а он еще сохраняет грозный вид и резкость. Что-то его держит. Я не исключаю, что его решение принять участие в завтрашнем походе это желание Хруппа. Находясь рядом, за линией фронта, Хрупп сможет внушить ему самые нелепые приказы, например, об отступлении, и решить исход сражения. А вообще этот поход может стать для нашего короля последним, крестовым…

Сэр Томас, бывший странствующий рыцарь, граф Иеломойский и прочая, прочая, прочая, получил, наконец, официальное подтверждение своего нынешнего статуса и самое главное, благодаря стараниям Меркина и Фарона, деньги – пятьдесят золотых. Это, конечно, не пятьсот, но казна и так трещала по швам, кроме того графу было обещано участие в доле военных трофеев, буде они появятся.

Коммерческое предложение вдохновило Фому, он чувствовал себя ландскнехтом на службе у самого себя, Иеломойского.

– Я богат, я при работе и я участвую в прибыли, как учредитель – един в трех лицах! – гунндосил он Доктору на ухо. – А трофеи, при таком триединстве, будут!..

Он показал руками, сколько; его зримо понесло.

– И к тому же я – граф! А?.. На хрена мне, скажи пожалуйста, твои дыры, когда у меня есть такая дыра, как Иеломойя?

– И такая графиня, – согласился Доктор. – Кстати, пользуясь твоей лексикой, хочу спросить, на хрена тебе было обязательно жениться на ней? Ты повторяешься. Можно же было просто объявить ее дамой своего сердца: цветы, понты, победы…

– Ты не понимаешь, сэр! – разочарованно протянул Фома. – Во-первых, я так и хотел сначала сделать, но потом решил сохранить деньги, поэтому и заявил о желании жениться во всеуслышание.

– Но денег-то ты не получил! Мог бы и отказаться!

– Представь, что было бы с девочкой, дубина! Придворная жизнь тяжела и опасна!

– Когда ты успел это узнать? – усмехнулся Доктор.

– Мы теперь знать, должны все знать! Кстати, хочу заметить, что тяжелая графская жизнь мне по плечу.

– Жалко девочку.

– Доктор и жалость к женщине! – хохотнул Фома. – Непрофессионально. Тема для диссертации.

– Для десерта, – уточнил Доктор, кивая на лакеев, снующих с розеточками мороженного.

– Ты становишься равноправным собеседником! – поразился Фома. – Отрадно! Но… во-вторых, должен же я оставить свое родовое гнездо, Иеломойщину, на кого-то, кто будет управлять им в мое отсутствие?

– Управляющая, – понимающе кивнул Доктор. – Мудро. Экономно.

– Отвали, умник! Ты должен быть деликатным, судя по твоим рукам и шее, а ты хамишь!.. Девочке некуда податься: родных нет, в монастырь обратно не возьмут, так как она почти два года при дворе, известном своими нравами. Ну а здесь, при дворе, сам понимаешь… да я тебе говорил!

– Ну ты выстроил, прямо оправдание добра! А где же главная причина?

Фома удивленно посмотрел на Доктора.

– Док, такое спрашивают только самые близкие друзья и то не очень надеясь получить ответ. А ты – провокатор, подлец и манипулятор! Какого черта?!

– Извини, забылся… – Доктор внимательно рассматривал розетку с мороженным, пытаясь понять контент. – Но почему бы тебе не признаться, что ты по уши влюблен, коль скоро это видно за версту? Мэя, кстати, знает, что ты подвержен этим припадкам раз в неделю? Ты ей сообщил об этом, как честный матрос? Неделя кончается…

– Сэр Хулиус, вам повезло, что у меня праздник, инаугурация. Считайте, что я ничего не слышал. Тем более, что я не сказал самого главного, наследник! Где-то же у меня должна быть нормальная графская жизнь: с женой, балами, охотой? Мне охота, понимаешь?

– А мне – рыбалка.

– Ну, это ваше, плебейское! Я пожалуй выделю тебе в имении пруд, чтобы ты с ума не сошел от зависти и безделья.

– Не сойду, у меня еще столько твоих дыр впереди. Ты не сойди.

– Озорники вы, рыбаки! Надо бы у Фрейда справиться, что это значит – задумчивость с удилом в руках, в ожидании дыр?.. Надо избавляться от этого простонародного времяпрепровождения. Посмотри на меня!..

На Фому было любо дорого смотреть.

Торжественная часть давно закончилась, в соседних залах гремела музыка, носились пары, и хоровод, иногда выплескиваясь в зал, захватывал новые жертвы. Графа Иеломойского то и дело приглашали, но он отказывался, ссылаясь на мертвецкую усталость. Пригласить же сэра Джулиуса никому и в голову не приходило – холод, источаемый им, останавливал кровь самых разгоряченных дам в радиусе трех метров. Доктор готовился к завтрашнему походу, кристаллизуясь в монолит.

– Мэя, а ты почему не танцуешь? – удивился Фома, обратив внимание, что все их окружение, сидит за столом и скучает, пока они с Доктором выясняют отношения.

– Мартин, хватит трепаться и таскать трюфеля, пригласи даму! Сколько можно рассказывать о своем проигрыше?

Мартин который раз рассказывал, как поставил всю свою наличность («всю жизнь горбатился!»), тридцать, что ли, золотых, на Скарта, в надежде подзаработать еще немного. Победа Фомы для него обернулась финансовым крахом и, чтобы не двинуться на этой почве, он считал теперь графа своим должником, уверяя всех, на голубом глазу, что сэр Томас все это подстроил. Уверял он в этом и самого графа, на что обычно словоохотливый Фома даже не знал, что ответить. Мифический, надуманный долг на глазах превращался в реальную претензию – сорок золотых.

– Почему сорок? – поражался Фома.

– А упущенная прибыль?! – удивлялся в свою очередь Мартин.

– Не финти, ты же говорил, что рассчитывал получить пять золотых? Ставка была шесть к одному!

– А моральный ущерб, ваше сиятельство?

– То что я остался жив для тебя моральный ущерб, паршивец?!

– Нет, моральный ущерб, это то, что у меня украли надежду! Ну и деньги.

Вот и поспорь с ним. Фоме хотелось смеяться от бессилия что-либо объяснить маленькому прохвосту. Вот и сейчас он с удивлением поймал себя на мысли, что признает долг, раз спорит.

– Ладно, сэр Хулиус захватит завтра пару земель и отдаст тебе мой долг, потерпи денек! – со смехом сказал он.

Мартин, как само собой разумеющееся, заявил, что может потерпеть даже два.

– Каков наглец! – восхитился Фома. – Ну хорошо, Марти, теперь гарантом моей несостоятельности будет сэр Хулиус…

Широкий жест в сторону Доктора.

– Сэ-эр?.. Пришла пора платить по долгам, в которые вы меня вогнали.

Мартин подобным поворотом был, похоже, удовлетворен, настолько, что позволил себе сменить тему.

– Ваше сиятельство, а почему вы называете вашего друга то сэром Джулиусом, то сэром Хулиусом? – спросил он.

Сидящие вокруг с любопытством посмотрели на графа, это действительно было интересно. Доктор сделал приглашающий жест рукой: мол, давай, матерщинник гишпанский, объясняйся!..

– А это у нас, Марти, народный рыцарский обычай, – неспешно начал Фома, еще не зная, что, собственно, наврать по этому поводу.

Мэя с любопытством ждала его объяснений. Он подмигнул ей: ну не повторяться же!

– У нас на родине, среди странствующих рыцарей, – начал он проникновенно, – принято называть людей, вдруг ставших особенно близкими, на слог “ху”. Это происходит, как правило, после необыкновенно приятных событий, которые ты запоминаешь на всю оставшуюся жизнь. Например, когда вы чудом остались живы, несмотря на старания друга или попали в яркую, запоминающуюся беду, благодаря его помощи…